У наследника все тихо, только небольшие стычки. У Шибки третий день ничего нет. Это же затишье подтверждает Непокойчицкий. Около Казанлыка заметно даже отступательное движение турок. Рождается предположение, что Сулейман переводит куда-нибудь в иное место свои главные силы - или к Ловче, ближе к Осман-паше, чтобы совокупно с ним напасть на наш правый фланг, или же, подав руку Мегмеду Али, обходит наши позиции слева на Беброво и т.п. Во всяком случае и то хорошо, что атака собственно на Шибку совершенно отбита. Орловский полк, бравший эту позицию у турок, остался бессменно 7 дней и четверо суток без пищи теплой в укреплениях, не дрогнув ни на минуту. Солдаты громко говорили, что не выйдут из завоеванного укрепления и что если турок одолеет, то пусть войдет (укрепления и погреба были минированы динамитом), "мы все взлетим на воздух вместе с турками, но никто из нас не сдастся и не уйдет!". Вот дух армии, вот самоотвержение геройское русского простолюдина, верующего в Бога, царя и Россию! С таким народом людям добросовестным и умелым можно чудеса делать. Каково мне, глубоко проникнутому сим убеждением, видеть, как штаб и Главная квартира теряют бодрость, дух, надежду, голову и думают лишь, как бы кончить самими же ими испорченное дело, не заботясь о будущем, о чести армии, о славе России! Вообрази, даже некогда воинственный до крайности Нелидов (помнишь, как мне приходилось с ним и, в особенности, с его супругою спорить прошлою осенью: он хотел войну, а я предпочитал устроить мирно) пришел ко мне вчера, стараясь убедить, что необходимо безотлагательно заключить мир на каких бы то ни было условиях, ограничив Болгарию Балканами и не требуя себе ничего, лишь бы избегнуть осенней и зимней кампании. Никто не отдает себе больше отчета о трудностях поздней кампании, если главная турецкая армия опять ухитрится затянуть войну. Но я спросил Нелидова, как может он (после всего, что он доказывал в прошлом году) избрать минуту наших неудач, чтобы советовать нам просить у турок мира, как милостыню, отказавшись раз навсегда от нашей исторической роли на Востоке и от покровительства христианам. Мы не прочь от мира и желаем его, но не ценою достоинства России и нашего унижения, которого ничем нельзя будет выкупить и которое разразится внутренними бедствиями для России. Александр Иванович подал мысль обратиться государю к императору австрийскому и просить его содействовать прекращению войны! Два месяца тому назад мы гордо отвергали участие других держав, а одной неудачи достаточно, чтобы заставить нас преклоняться пред этими же державами, которым мы уже достаточно объяснили, что если они желают скорейшего мира, пусть заставят турок обратиться к нам с предложениями. Я сказал Нелидову, что пусть кто хочет заключает мир другим путем с турками, но я никогда не соглашусь принять участие в унизительных переговорах. Базили тоже раскис. А канцлер, в предположении, что на зиму война приостановится без всякого решительного в нашу пользу результата, собирается вести переговоры о мире с кабинетами в течение зимы!
      Веллеслей вернулся, пробыв с женою около 10 дней в Лондоне{51}. Счастливец! Он привез мне поклон от Салисбюри. Уверяет, что королева и Дизраэли миролюбивы, но что общество английское крайне враждебно настроено: тори за то, что мы бьем турок, виги - что даем резать христиан, взявшись их защищать. Все будто бы желают войны с нами из-за Константинополя, и последние неудачи наши возобновили веру в силу Турции и надежду на ее возрождение. Англичане нас убеждают (!) вести решительную войну и, одержав победы, доставить возможность побудить турок к миру еще в нынешнем году. Английский кабинет опасается, что в будущем ему уже невозможно будет оставаться нейтральным. Все убеждает нас, что нам необходим быстрый успех, а штаб Действующей армии спит, и на Кавказе бездействуют. Все собственными руками портим. Одна надежда на Бога, он не оставит верующий русский народ, ополчившийся за крест и окруженный изменниками, крамольниками, эгоистами, себялюбцами! Напрасно называешь ты моим идеалом Карновича*. Увы, он далеко от мною желаемого и не выкупает качествами человеческими недостатков характера и ума! Ты достаточно меня знаешь, чтобы не ошибиться в понимании чувства и принципов, руководящих мною в жизни.
      Мне Веллеслей не смел говорить угрожающие вещи, зная, что я тотчас же отвечу как следует, но другим он сказал, что в Англии готовят 60 тыс. войск, да еще из Индии хотят привести 50 тыс., в случае, если мы будем угрожать Константинополю. В обществе и в публике очень возбуждены против нас, в театрах требуют, чтобы играли "Боже царя храни", чтобы всякий раз освистать, а затем заставляют играть турецкий гимн, покрывают его аплодисментами. Бедная Мария Александровна и английский союз! Шувалов никогда не доносил, что до того дошло общественное настроение, а обязанность посла употреблять все средства для противодействия дурному направлению и для приобретения своему отечеству благорасположения публики и людей с весом. В Англии еще недавно была русофильская партия. Шувалов уцепился в одного Дерби вместе с графинею, и вообразил, что достаточно. Судя по всему, вывожу заключение, что нам нужно во что бы то ни стало кончить войну до ноября. Теперь Англия к войне не готова, но приготовится к весне. Теперь парламент закрыт, все разъехались и будут поглощены охотою до поздней осени. Но в декабре агитация против нас усилится и может принять угрожающие размеры, когда пред Рождеством или тотчас после соберется краткая сессия парламента. Все должно быть нами покончено до этого времени. Главнокомандующий этого не понимает, но государь, кажется, разделяет это мнение.
      Скобелев с отрядом занял хорошую позицию в 10 верстах от Ловчи и укрепляется. Я имел случай видеть его письмо к отцу. Весело читать - так он не сомневается, что побьет врага, так разумно и энергично готовится, так доволен своими солдатами, высоко ценя достоинство русского воина.
      Что меня более всего смущает, это несостоятельность нашей администрации. Везде воровство, неумелость, грубость, необразованность и стремление выслуживаться, угождать начальникам и лишь на глазах высших показываться. Уполномоченные Красного Креста (Муравьев и др.) убедились, что госпиталь в Павлове был образцовым, точно так же как и другой госпиталь в Беле, пока лишь государь там был и навещал больных! Как мы уехали - уход за больными изменился, и их почти не кормили, а деньги Красного Креста оставляли в своих карманах, когда их выдавали в помощь к средствам госпитальным. Муравьев привез в один из них табак опорто, коньяк и пр. для офицеров и зашел на другой день спросить у самих раненых, раздали ли им приношение Красного Креста. Оказалось, что нет и что смотритель отправил все это в свой склад на хранение! Нужна еще трость Петра Великого!
      Я прихожу в уныние, глядя на бессмысленное расхищение местных средств Болгарии. Эта богатая страна могла бы прокормить легко не только всю нашу армию, но и двойное число войск. А между тем предвижу, что нам придется голодать, да еще, пожалуй, и болгар мы поморим с голоду. Траву великолепную не косили вовремя и не делали сенных запасов. Хлеба на 3/4 полей остались не снятыми или были бестолковым образом употреблены на корм кавалерии и лошадей обозов и парков. Теперь осталась одна кукуруза, сбор которой должен начаться на этих днях. Верх стеблей кукурузы (сладкий) употребляется в Америке на корм лошадей. Плод кукурузы мог бы быть употреблен в пищу войскам. Никаких мер не употребляется для обеспечения за нами этого последнего источника продовольствия (останется лишь рис в долине р. Марицы, но надо еще туда дойти), несмотря на мои вопли и предостережения. Теперь за это было взялся князь Черкасский, так же жалующийся на бездействие штаба. Время проходит в разговорах, подавании записок, справок и пр., а ровно ничего не предпринимается.
      Предвижу, что неумелое ведение войны, неудовлетворительность администрации, а, главное, опасность вмешательства Европы, которое могло быть предупреждено лишь быстротою действий и успехов наших, принудят нас заключить мир с Турциею на условиях весьма умеренных, совершенно иных, нежели предполагалось в Плоешти. "Игра не стоила свеч", а в особенности драгоценной русской крови. Придется ограничиться постановлениями конференции с добавком разве вознаграждения нам за издержки. Мне не хотелось бы приложить свою подпись к подобному договору, то есть такому, который не изменил бы существенно положения христиан в Турции и России на Востоке. Но предвижу, что чем неблагоприятнее будут обстоятельства, тем более захотят, чтобы я вел переговоры с турками, предоставив потом Горчакову хорохориться на европейской конференции и ссылаться, что он не мог ничего лучшего добыть, потому что генерал Игнатьев "мол, сделал уже уступки туркам!".
      Сейчас дали знать, что Мегмед Али прислал парламентера (со стороны наследника), имеющего сообщить что-то важное самому главнокомандующему. Его везут сюда. Посмотрим.
      Вурцель (он страдает аневризмом и... Черкасским) выпросился в Россию и едет чрез Казатин. Ему передаю это письмо вместо фельдъегеря. Обнимаю вас тысячекратно. Целую твои ручки, бесценная Катя, и ручки добрейшей матушки. Вам теперь скучнее будет без Екатерины Матвеевны. Благословляю деток. Твой любящий муж и верный друг Николай.
      No 30
      Без дневника
      No 31
      20 августа. Горный Студень
      Мне довелось сопровождать государя в госпиталь, расположенный за противоположною нам (по отношению к оврагу) частью дер. Горный Студень по направлению к Плевне в версте от нашего бивака, видеть и разговаривать с раненными под Шибкою - орловцами и брянцами. Что за молодцы и что за славный и разумный народ наши солдатики. Все только об одном и думают, как бы поскорее выздороветь и вернуться в бой "против турки", к полку, к товарищам. Тужат о смерти генерала Дерожинского, отзываются с удивительным великодушием о враге, хвалят храбрость "братушек" - болгар и уверены в конечном успехе. Я спросил одного из раненых солдат Брянского полка, почему больше раненых и убитых в Брянском полку, стоявшем дальше от турок, нежели в Орловском, отбивавшем штурмы и стоявшем несравненно ближе к неприятелю. "А вот я объясню вашему превосходительству, - отвечал бойко бравый солдатик, оказавшийся унтер-офицером, хохлом, отчасти только исправившим свой оригинальный выговор, но сохранившим неподдельный малороссийский юмор, - турка глуп, он стрелять не умеет, значит, не целится, а положит ружье на руку и цидит, не разбирая, рассчитывая, что пуля виноватого сама найдет. Англичанин его снабдил славным ружьем, он и бьет из него больше и втрое скорее нашего. Ну и выходит, что ближнего-то минуют, а в заднего попадет сдуру. Выпустит рой пуль, ну и напятнает наших без разбора, куда угодит". Рассказчик тут же сослался на товарищей, и все подтвердили. Многие прибавили к тому: "Он боится "ура!", да штыка, и хотя и лез молодцом на штурм, но больше из лесу и с деревьев палит. На чистом месте да подойди он поближе, ему против нас никогда не устоять".
      С интересом раненые расспрашивали меня, "доподлинно ли убит турецкий паша, который все егозил на белом коне и понукал своих идти вперед"? Один из раненых добавил: "Артиллерист наш взялся ссадить этого пашу и ловко на него наметил; я сам видел, как попал, и тот зашатался на своем коне". Я утешал моих собеседников, что паша точно убит, что они имели дело с лучшими турецкими войсками, которые 4 года учились драться у черногорцев, герцеговинцев и т.п., что таких солдат у турок уже нет, что набирают теперь дрянь, с которою такие молодцы, как они, всегда справятся. Солдатики были очень мною довольны и весело отвечали на мои пожелания видеть их поскорее в рядах их славных полков. Говорят, что 8 чел. уже выпросились из госпиталя в полки, хотя и не совсем еще оправились. Чего нельзя предпринять с таким народом? От сестер милосердия солдатики в восторге и беспрестанно обращаются к сестрицам. Самый бездушный человек преклонится перед самоотвержением этих женщин и девушек, не брезгающих никаким трудом, неутомимо исполняющих свои трудные обязанности с улыбкою и мягкою рукою, заставляющих забывать страдания и мысленно, душевно переноситься в другую сферу, вспоминать о семейной обстановке, о милых сердцу...
      Вчера ездил я верхом на рыжем на освящение болгарской церкви, расположенной на противоположной стороне оврага близ бивака главнокомандующего. Служил отец Никольский, священник главнокомандующего, протопоп (болгарский) систовский и два бедных болгарских священника из соседних деревень, спасшихся от турецкого ножа. Церковь каменная, но иконостас не существует и заменяется самыми бедными литографированными и лубочно раскрашенными краскою изображениями Спасителя и Богородицы и некоторых святых. Ни сосудов церковных, ни Евангелия, ни креста, ни колокола, ни облачений. Черкесы, сожители болгар, не позволяли им освятить церковь. Воспользовались присутствием русских, чтобы довершить дело. Церковь освятили, а иконостас и церковные принадлежности дарует государь.
      Государь сам приехал к литургии. Теперь, пока мы будем стоять в Горном Студене, церковные службы будут исполняться в новой, болгарской церкви. Умилительное было зрелище, и минута торжественная для того, в особенности, кто вникает в смысл и последствия совершающегося. Мне приходило на мысль, неужели и эту церковь, освященную в присутствии русского царя, отдадим мы на произвол турецкой администрации и черкесов, как пожертвовали в прежние войны массами болгар и как недавно ради экспедиции Гурко, оказавшейся бесцельною, доставили случай туркам истребить огнем и мечом всю долину Тунджи с христианским населением в 100 тыс. чел. и множеством церквей, обращенных ныне в груду камней. Так как твой облик и мысль о тебе со мною неразлучны, то я, стоя в болгарской церкви, невольно перенесся за год назад, и виделось мне другое освящение, но в твоем присутствии, нашей константинопольской госпитальной церкви. Сколько воды утекло с тех пор и какая разница в обстановке и душевном настроении!
      Вчера около полудня государь был встревожен известием, что Осман-паша вышел с значительными силами из Плевно на левый фланг 4-го корпуса, в то время как Мегмед Али оттеснил аванпосты наследника и передовой отряд 13-го корпуса (с потерею у нас до 400 чел.). Опасались, что Зотов не был при войсках, так как его потребовал накануне к себе в Карабию принц Карл. Вместе с тем поджидали возвращения из Шибки Непокойчицкого. Государь тотчас приказал трем флигель-адъютантам ехать в распоряжение Зотова для доставления его величеству известий. Баттенберг, Веллеслей (английский агент) и все иностранные офицеры (три пруссака, два австрийца, швед и даже японец) отправились туда же. Сергею Александровичу с Арсеньевым было приказано государем тотчас же отправляться в Белу и оттуда к наследнику. Оказывается, что позиция, которая была выбрана и укреплена (Поп-Киой) со стороны Эски-Джумы и Шумлы для обороны 13-го корпуса против предполагавшегося наступления Мегмеда Али, никуда не годится. Ею командуют со всех сторон высоты, и наследник должен был отказаться принять сражение на избранной заранее позиции, решившись отвести главные свои силы за дефиле Карабунар, представляющее несравненно большие выгоды для обороны меньших сил против более многочисленных. Вот как у нас все делается легкомысленно. Позицию выбрал по карте Ванновский, а на месте ее укрепил Дохтуров, считавшийся доселе одним из лучших офицеров Генерального штаба и состоящий помощником начальника штаба. Дохтуров храбр, но, оказывается, с "придурью" (toque) или своеобразным взглядом на предметы.
      Перед обедом пришло утешительное известие, что две стремительные атаки Осман-паши отбиты Зотовым, успевшим возвратиться. Осман понес большие потери и, надеюсь, удостоверился, что наши позиции (укрепленные) крепки. Наследника оттеснили немного. Из Рущука также было произведено нападение (8 батальонов с кавалерией и артиллерией), но которое было отбито. Я разъяснил государю причину одновременных атак со всех сторон 19-го. Это - день восшествия на престол Гамида, и паши хотели отличиться. Вероятно, лживые телеграммы принесут победные вести в Константинополь, несмотря на неудачу попыток.
      Я тебе писал о парламентере, присланном от Мегмеда Али. Он прибыл поздно вечером 18-го, но оказалось, что, кроме бумаг относительно применения положений о Красном Кресте и жалобы на мнимые зверства болгар, у него ничего не было. Виновник мистификации был ни кто иной, как наш знакомый Иззет-бей, польщенный поручением, ему данным, и пожелавший подурачиться на наш счет, заставив себя везти до Главной квартиры главнокомандующего. Он тотчас заявил нашим офицерам, что мне известен и что знаком с Нелидовым и всеми членами посольства. Хотел, чтобы я к нему пошел, но я отказался, заметив, что это слишком много чести для такого мальчишки, который по возвращении к Мегмед Али расскажет, пожалуй, что я поспешил с ним свидеться и завязать переговоры. Николай Николаевич и Нелидов говорили с Иззетом, которого накормили, напоили и отправили под конвоем и с завязанными глазами обратно в повозке. Не постигаю, как можно позволить туркам нас так дурачить. Каждый парламентер будет добиваться разговора с великим князем, и мы считаем себя обязанными исполнять всякое требование иноземца!
      С тех пор, как я узнал, наконец, что добрейшая матушка была серьезно больна в Круподерницах, я еще более утверждаюсь в мысли, что ей необходим теплый климат зимою и что ей надо предоставить выбор нашей зимней стоянки. Когда вопрос этот будет окончательно решен между вами, сообщите мне для соображения и соответственного распоряжения.
      Жду случая, чтобы переслать тебе фотографии Плоешти, моста, Белы и пр., купленные мною у фотографа, сюда явившегося. Полагаю, что вам приятно будет получить светописное, хотя и неудовлетворительное [изображение] местностей, на которых нам пришлось прожить более или менее продолжительное время.
      Увы! Прибыл фельдъегерь, приехавший уже чрез Галицию и не доставивший мне письма от тебя, моя милейшая жинка. Терпение... Надо все вынести бодро, "за вся благодаряще Господа", ибо могло бы быть гораздо хуже. Твердо уповаю, что Господь нас сохранит, соединит и дозволит отдохнуть после претерпенных треволнений душою в тихом семейном быту. Мне кажется, что я буду иметь право посвятить себя некоторое время семье и удалиться "от дел и безделья" одуревающего. То-то будет мне радость обнять тебя наяву, моя несравненная подружка, и прижать всех вас, моих милых, к сердцу!
      Непокойчицкий вернулся с Шибки и отозвался "que c' tr curieux* - точно музей ездили смотреть. По заведенному в армии порядку доложено государю, что все превосходно и благополучно, напирая на то, что дух войск отличный и что солдатики ждут не дождутся лишь того, чтобы турки снова атаковали, будучи уверены, что их одолеют. В таком настроении войск грешно было бы и сомневаться. Посылают на Шибку 1200 Георгиевских солдатских крестов. Столетов получит Георгиевский крест, и граф Толстой (бывший лейб-гусар, которого Гурко осадил) к чину представлен, ибо, командуя бригадою болгарскою, все время находился на передовой батарее и держался молодецки. Но в чем Непокойчицкий не сознался, это - в беспорядке и неудовлетворительности администрации. Солдаты голодают и могли просуществовать только благодаря неутомимому усердию болгар, бежавших со своими повозками из Казанлыка и доставлявших припасы, воду, патроны и увозивших раненых. Турки оставили лишь тысяч 10 около Шибки и Казанлыка, укрепив высоту против правого нашего фланга, но в почтительном расстоянии. Неизвестно, куда девались главные силы Сулеймана. Потери его должны быть значительны, несметное число турецких трупов валяется около наших укреплений и по оврагам. Все это гниет и распространяет ужасающее зловоние на несколько верст. Солдатики наши должны и это вытерпливать. Теперь лишь собрались сжечь эти трупы по невозможности их хоронить!
      Ныне оказалось в штабе три плана Шибки, снятых нашими офицерами разновременно в масштабе двух верст - в 1829 г. (граф Киселев), в 1867 г. (офицеры Генерального штаба, ко мне приезжавшие) и при взятии Шибки. Планы эти завалялись, и у защитников их не было, да и в штабе и у государя не было, когда получались донесения и делались распоряжения. Теперь же, когда надобность миновала и после того, как мы осрамились, прибегая к наброскам (croquis) разных иностранцев, эти планы явились на свет божий. Вот и все так у нас идет. Право, руки опускаются. Все есть на святой Руси - и люди новые найдутся, лишь бы поискать своевременно, умеючи и там, где следует. А мы постоянно попадаем врасплох и думаем, что у нас ничего нет и что мы ни на что не годимся, глядя на безобразие администрации. При сшибках в Шибке замечены в рядах турок не-сколько поляков, ругавших наших офицеров. Один из них приколот в то время, как он выстрелил в упор в молоденького офицерика, лезшего на турецкую батарею, и которому он крикнул: "Куда тебе, молокосос, еще брать батареи". Утверждают в штабе, что в Плевне - венгерский легион, частью конный, частью - пеший. Румыны очень гордятся тем, что первый эскадрон каларашей, отправленный к Плевно с западной стороны, захватил 40 турецких повозок, возивших провиант войскам Осман-паши. Гика вырос и важно крутит свои усы по этому случаю. Что будет дальше? Княгиня Гика тебе писала и, не получая ответа, просит меня узнать, дошла ли до тебя ее цидулька.
      Из разговоров с прибывшим адъютантом наследника я удостоверился, что его высочество продолжает командовать 12-м и 13-м корпусами лишь point d'honneur* сознавая всю нелепость и несообразность этой меры, весь риск своего положения и ужасные недостатки нашего военного управления. Дай Бог, чтобы он вышел цел и невредим! Этот опыт может в таком случае принести пользу и ему, и России. Но зачем было рисковать будущностью и ставить на карту всю царскую семью?
      21 августа
      Во вчерашней вылазке из Плевно участвовало 25 тыс. турок, которые начали с того, что сбили кавалериею наши аванпосты, а потом, развернувшись, атаковали левый фланг Зотова, причем передовые укрепления наши и овраг несколько раз переходили из рук в руки, и турки захватили у нас пушку, которую и увезли! С нашей стороны были в деле три пехотных полка 4-го корпуса и два батальона Шуйского полка (тоже 4-го корпуса), бывшие уже во втором плевненском деле. Сверх того один уланский (Харьковский) и один гусарский полк. Зотов поспел к делу. Но мы и тут ухитрились поставить 9 тыс. против 25 тыс., тогда как могли задавить их превосходством сил. Следовало им заманить турок подальше от Плевны и отхватить их от их укрепленного лагеря или же на плечах отступающих турок ворваться в Плевну. В противность здравому смыслу мы потеряли 600 чел. в нерешительном бою.
      Я заметил сегодня Милютину и Адлербергу, что в продолжение войны этой можно, к сожалению, заметить, что мы последовательны и систематичны лишь в одном - с меньшим числом войск бороться против более многочисленного неприятеля, тогда как прежде искусством считалось умение сосредоточить на поле сражения как можно больше войск и иметь постоянное превосходство над разрозненным неприятелем.
      Великий князь Николай Николаевич сам собирается в Плевно. Заметь только, что в Стамбуле и даже сам Осман-паша (по достоверным сведениям из Константинополя) не подозревали своей второй победы под Плевно и опасались, что мы только временно прекратили атаку с тем, чтобы окончательно уничтожить корпус Осман-паши. Лишь по получении газетных корреспонденций турки догадались, что нанесли нам значительный урон, и стали превозносить Осман-пашу. Вообрази, Нелидов а pris au s Izzet'a* и с ним долго беседовал. Наш стамбулец сознался главнокомандующему, что сам боится башибузуков и берет регулярный конвой, когда приходится проезжать мимо последних.
      Сулейман представил в виде трофея экспедиции своей против Гурко в Стамбуле фургон Красного Креста! Турки забыли, что подписали Женевскую конвенцию{52}. Наши медики уверяют, что находят в ранах турецкие разрывные пули, несмотря на Петербургский протокол, о котором так много и долго шумело наше Министерство иностранных дел.
      Сейчас тяжелый (я его зову - милый) фельдъегерь доставил мне письмо твое от 13 августа, бесценный друг (No 33, кажется, перескочила через номер), с приложениями. Письмо ledy Salusbury интересно. Поддерживай эту переписку. Любопытно, что будешь ты отвечать Lison. Скажи ей, что мы от мира не отказываемся, его желаем, но просить нам его нельзя. Мир должны предложить нам турки на условиях, могущих быть нами принятых, и тогда война тотчас прекратится. Видно, она совсем с турками незнакома, если воображает, что можно rendu Ste Sophie au cutte chr sans aller pr Constantinople pour mettre le couteau la gorge des ulemas, sophtas et tutti quanti*.
      Очень радуюсь, что матушка поправляется. Поблагодари А. Т. Решетилова. Заявление возвращаю для отсылки. Не понимаю, что за недоразумение произошло между Алексеем Павловичем (братом) и банком. Я послал записку брату с просьбой переговорить с банком в Петербурге и предупредить на будущее время потери времени и денег. У нас все затрудняется формальностями. Конечно, если бы знать, что я поеду в армию и на такое продолжительное время, лучше было оставить тебе формальную доверенность на все случайности. Тебя затруднили бы, но деньги не пропадали бы даром. Я опасался первого, а "наше везде горит" в нынешнем году. Неужели А. Т. Решетилов тебе привез все 14 тыс. в Круподерницы? С твоих слов иначе понять нельзя. О неудовольствии его на Мельникова я давно догадывался. Жаль, что град не пожалел Круподерниц! Направление Леонида меня очень огорчает. Неужели он не понимает, что и солдатом нельзя быть безграмотным и не хочется ему быть образованным, как все его окружающие? Опасаюсь за перерыв нашей корреспонденции, хотя пишу по-прежнему с каждым курьером. Жду от тебя отзыва о времени прихода моих писем по разным путям и о соглашении с Зуровыми. Скажи спасибо от меня Мике за прилежание.
      21-го
      Государь спрашивал меня вчера, успокоилась ли ты насчет моего здоровья, так как по России распустили преувеличенные слухи о моей болезни. Я ответил, что ты всегда была так благоразумна и рассудительна, что, конечно, успокоилась совершенно. Заставляю себя сокращать письма мои к тебе, моя бесценная жинка. Бумаги мало, и путь неверен. Целую твои ручки и ручки добрейшей матушки. Целую детей и их благословляю. Соколову и сожительницам мой поклон. Три целых месяца минуло, что мы расстались. Мне показалось это время годом. Никогда не думал я, что нам придется так долго жить врозь. Не дай Бог повторения! Твой любящий муж и неизменный друг Николай.
      Вчера турки снова сделали попытку пробраться в Габрово через проход Зелено Древо, но были отбиты Якутским полком.
      Мой конюх Христо заболел лихорадкою. Le beau* Христо - тоже.
      No 32
      23 августа. Горный Студень
      Когда-то получу я теперь, бесценная жинка, ненаглядная Катя моя, письмо твое! Надеюсь, что ты в этом отношении подвергнешься меньшим лишениям, нежели я, потому что продолжаю посылать с каждым фельдъегерем, прося каждого лично опустить конверт в почтовый вагон в Белостоке. Жду с нетерпением результата твоих переговоров с Зуровыми. Нахмурился я было, когда приехал последний фельдъегерь без строчки от тебя, но прибегнул к обычному средству - помолился, да вытащил из портфеля твой портрет и стал в него вглядываться. Мало-помалу лицо оживилось, разрослось в натуральную величину, глаза - светлые, глубокие, стали смотреть прямо мне в глаза, заискрилась как будто улыбка на губах, точно что-то сказать хотела, стало мне весело, отрадно на душе, и я улыбнулся и перенесся я воображением и сердцем в другой мир, в иную обстановку... Бивачный мой сосед князь Меншиков ворвался в мой сарай с каким-то глупым рассказом, и я слетел как бы с воздушного шара на грязный болгарский двор, окруженный навозом и дохлятиной. Поспешно спрятал я свою драгоценность, но видно глаза мои еще тебе улыбались и были полны впечатлениями, потому что мой неожиданный собеседник остановился на пороге и посмотрел на меня удивленно.
      Вчера Ульянов предложил мне отправить что-нибудь в Казатин с отъезжающим через час офицером казачьим. Я воспользовался им, чтобы отослать в Круподерницы накопившиеся бумаги и книжки, облегчив тем мой портфель и фуру. Бумаги, не разбирая, положи в стол или мой ящик. Потом все разом разберу. Казачий этот офицер пробудет с месяц по делу в России и затем вернется к нам сюда. Он берется все, что ты пожелаешь, привезти, ибо везет целый вагон вещей казачьих. О дне своего отъезда обещался телеграфировать (из Киева) для доставления в Круподерницы. Распорядись. Не худо бы прислать нам чайку, да теплые вещи Ивану и Дмитрию. О Дмитрии я уже писал в Петербург матушке (фуфайку, тулупчик и чулок), но не знаю, исполнят ли.
      У меня скоро ни листка почтовой бумаги, ни конверта, ни железного пера не будет. Если хотите, чтобы я писал, пришлите или спишитесь с Петербургом, чтобы оттуда с фельдъегерем выслали. Оно проще.
      Турки напугали смертельно румын наводкою моста в Силистрии. Третьего дня в полночь принц Карл и Братьяно сообщили главнокомандующему донесение префекта местного, уверявшего, что мост будет готов сегодня и край разорится наездом черкесов и пр. Оказалось, что действительно турки стали делать приготовления мостовые и даже наводить мост, вероятно, с целью демонстрации для отвлечения наших и румынских войск. Чтобы не заслужить обвинения, что мы отдаем в жертву черкесам наших союзников, и оградить наши запасы, один из полков 26-й дивизии был повернут в воскресенье из Бухареста к стороне Силистрии. Вечером получено известие, что турки разводят мост, и Гика стал менее желт. Оказывается, что войска Сулеймана до того расстроились атаками на Шибку, что он переформировывает их, а мы даем ему на это время, сидя здесь - как и везде сложа руки. Меня бесит, что теряют золотое время и благоприятные минуты безвозвратно! Уверяют, что стрелковые батальоны и часть армии Сулеймана (уцелевшая) подвигаются к Ловче, чтобы подать руку Осману. Надо надеяться, что штаб армии проснется, наконец, и решится взять Ловчу, разделить Сулеймана с Османом и заняться серьезно взятием в плен армии последнего в Плевно.
      Княгиня Мурузи (константинопольско-египетская) написала мне премилое и вычурное письмо, в котором посвятила меня в подробности своего мнимого сна и пришла к заключению, что я должен выхлопотать для нее и мужа ферму (чифлик) или даже несколько поместий в Болгарии, прежде принадлежащих туркам-беям и долженствующих вознаградить семейство Мурузи за отнятые в прежнее время Портою огромные поместья на Босфоре и пр.