«Карен» говорит:

– Итак, с чего начнем? Какую опасность надо предотвратить в первую очередь?

Я вздыхаю:

– Ты сама понимаешь, что это безнадежно. Лу наверняка уже имеет не меньше десяти копий описания.

– Конечно. Но доверит ли он их кому-нибудь, или предпочтет спрятать? – Комната постепенно расплывается у меня перед глазами, но образ Карен остается совершенно четким. Зажмурив глаза, я пробую сосредоточиться:

– Не знаю. Во всяком случае, он не отдаст их членам Канона. Скорее всего он скажет им, что операция сорвалась – если вообще увидится с ними.

– Значит, не исключено, что он по-прежнему единственный, кто имеет доступ к описанию?

– Да. Конечно, если не считать той фирмы, которой он заказал изготовление мода для себя. Если он планирует самостоятельно заниматься взламыванием шифров за деньги, ему надо установить «Ансамбль» в своей голове и научиться с ним обращаться.

– Как называется фирма?

– Не знаю. – Я заставляю себя снова подняться на ноги. Пол подо мной покачивается, но через секунду приходит в равновесие. – Но кажется, я знаю, как это выяснить.

Мне везет. Лу поддерживает связь со второсортными фирмами нанотехники через своего прежнего, известного мне посредника. Это владелец лавки, где я когда-то получил «Гипернову». Для вида поломавшись, он быстро сдается перед все теми же неотразимыми аргументами. При таких расходах я через пару дней останусь без гроша, но ничего не поделаешь, надо ловить попутный ветер. Он говорит:

– Сегодня утром я отправил оба пакета с курьером в «Неомод». Примерно в семь утра. Клиент заплатил за срочность – заказ должен был быть выполнен к двум часам. Но работу ко мне не присылали, клиент позвонил в двенадцать и сказал, что сам заберет ее прямо с фабрики.

– Что значит «оба» пакета? Сколько модов он заказал?

– Только один мод, но он приложил к заказу свой собственный носитель для наномашин. Это очень необычно, но... – Он пожимает плечами.

«Необычно» – это мягко сказано. Стандартная Еndamoeba не способна жить дольше нескольких минут вне специальной культуры, в которой она поставляется. Строение амеб намеренно сделано таким, что они не могут существовать без определенного энзима, который в природе не встречается. Это свойство вместе с некоторыми другими конструктивными особенностями гарантирует, что амеба погибнет, едва успев проникнуть сквозь слизистую оболочку носа пользователя. Шансы «заразиться» модом не больше, чем шансы забеременеть от мужчины, который спит со свой подругой в соседней комнате.

Нестандартный носитель может понадобиться только для одного – чтобы можно было установить мод тому, кто этого не хочет.

Но это абсурд! Если Лу хочет заняться взламыванием шифров, зачем ему устанавливать мод своим сообщникам, да еще против их воли?

– А что это за нестандартный носитель?

Он качает головой:

– Не знаю. Он купил его в другом месте, а я только отослал на фабрику вместе с чипом.

– На флаконе было что-нибудь написано? Фирменный знак? Название?

– Флакона я не видел. Он был запечатан в маленькую черную коробочку, а на ней ничего не было.

– Маленькая черная коробочка?

– Да. Без маркировки... только крошечная синяя лампочка на крышке. – Он пожимает плечами: странная деталь, конечно, но ему-то какое дело... – Коробочку принесли отдельно, раньше, чем описание мода. Вчера днем.

Порывшись в карманах, я вынимаю и показываю ему свой пропуск в ПСИ. Прищурившись, продавец рассматривает мою фотографию, потом говорит:

– Да, это он принес. Южанин. По-моему, он.

Обесцвеченный оригинал, находящийся перед ним, явно не вызывает у него никаких ассоциаций.

Я пробираюсь сквозь толпу, запрудившую улицы в час пик. Иду куда глаза глядят. Endamoeba должна была размазаться в совокупность всех возможных мутаций, как бы трудно ни было их получить обычным путем. В коробочке должно было быть достаточно биоэлектроники для того, чтобы проверять полученную породу на необычные свойства, которых хотел добиться Лу, и дать сигнал в случае, если простейшие выдрессированы так, как он того желает. А я-то клюнул на его вранье о шифрах и суперкомпьютерах, и в блаженном неведении выбрал состояние, где загорелась лампочка. Но что же за порода получилась в результате? И зачем она ему? Какую выгоду можно отсюда извлечь?

Впрочем, почему я считаю, что истинный Ансамбль в понимании Лу имеет какое-то отношение к деньгам? Потому, что он заплатил мне полмиллиона долларов? Потому, что он покорно «признался», что в коробочке – суперкомпьютер для взламывания кодов? Что ж, без денег тут не обошлось, ведь он должен был каким-то образом оплачивать все расходы. Но если деньги не цель, а только средство, то средство для чего? Допустим, что он все-таки не сумел вывернуть затянутый у него в сознании узел так, чтобы превратить его в простую человеческую жадность. Тогда какую же квазирелигию он выстроил для себя на самом деле?

Если он с самого начала знал, что представляет собой Лаура, зачем был создан Пузырь, чем именно грозит размазывание...

Я резко останавливаюсь посреди улицы, не обращая внимания на толкающих меня пешеходов. Это так просто – представить себе, что делал бы я, если бы события происходили в другом порядке. Если бы мне пришлось решать для себя, что такое подлинный Ансамбль, уже зная всю правду о Лауре.

Прародитель Лауры умер – схлопнулся – в акте сотворения ее, словно некое божество, жертвующее собой, становясь женщиной. Она же, размазываясь, становясь из женщины – божеством, со всей ясностью показала нам, как можем и мы прекратить схлопывание и вновь обрести нашу божественность, вновь войти в суперпространство.

Я не знаю, какое воспитание получил Лу. Если он вырос в НГ, он может быть даосом, буддистом, христианином или таким же атеистом, как я. Но это скорее всего не имеет значения. Мощное впечатление от истории Лауры в сочетании с безусловным приказом мода верности рассматривать работу Ансамбля как важнейшее дело на свете привело бы любое сознание в тот же грозный резонанс.

И любому сознанию с ослепительной очевидностью открылось бы, в чем именно должна состоять работа Ансамбля.

Я беспомощно озираюсь по сторонам. На город спускаются сумерки. Мимо меня протискиваются люди, усталые, напряженные, полные собственных забот. Мне хочется схватить их за плечи, встряхнуть хорошенько, заставить оглянуться вокруг.

Если я прав, то Лу мог придать своему носителю наномашин нечувствительность к внешним условиям, способность заражать через воздух и стремительно размножаться – как раз те свойства, которых изо всех сил старались избежать, конструируя стандартный носитель. Он мог бы сделать его идеальным средством, чтобы осчастливить все человечество тем бесценным даром, который принесла ему Лаура.

Но кого я могу предупредить?

Кто поверит мне? В здравом уме – никто. Нейромодовая чума – явный продукт фантазии параноика. Сами по себе наномашины хрупки и не способны никого «заразить». Более того, их работа невозможна без теснейшей связи с многочисленными и весьма специфическими механизмами изуродованной биохимии носителя. Из-за этого даже самые изощренные нелегальные носители способны существовать не более часа – достаточно для инфицирования отдельных индивидуумов, но отнюдь не для эпидемии. Специалисты всегда были едины в том, что мало-мальски «заразный» носитель потребовал бы создания специально приспособленных к нему наномашин, а это уже работа, сравнимая по объему с созданием самой нанотехнологии. Никакие террористы и религиозные секты на такое не способны, и даже правительство не могло бы вести эти работы в полной тайне.

А что касается того, чтобы некий одиночка у себя в гараже получил острозаразный штамм носителя, совместимый со стандартными наномашинами, то вероятность этого, конечно же, не больше, чем вероятность... наугад разложить на простые сомножители миллионозначное число.

Толпа вокруг меня постепенно тает, небо становится совсем темным. Все в мире идет, как всегда. В конечном счете все всегда приходит в норму. С двух часов мод находится в распоряжении Лу. Вполне возможно, что он уже начал распространять его. Сколько времени на это уйдет? Ему придется сделать одну небольшую коррекцию по сравнению с модом, установленным у По Квай: подавление схлопывания будет выполняться автоматически, а не по желанию пользователя. У ничего не подозревающих пользователей выбора не будет. Много ли времени понадобится размазанным «я» десяти тысяч или ста тысяч человек, чтобы научиться подавлять схлопывание остальных жителей города? И размазанных «я» сразу станет двенадцать миллионов, а тогда...

Взглянув на небо, я вдруг замечаю крошечную светлую точку над последними отсветами заката. Добрых десять секунд я не могу отвести от нее взгляд, пока не соображаю, что это всего лишь Венера.

Женщина в «Третьем полушарии» недовольно смотрит на меня и говорит:

– Еще рано. Приходите через два часа.

– Ускорьте работу. Я заплачу.

Она смеется:

– Процесс ускорить невозможно, сколько бы вы ни заплатили. Синтезатор уже запрограммирован и строит ваши наномашины.

«Невозможно?» А если я заплачу ей, чтобы она оставила меня один на один с синтезатором, потом размажусь и не буду схлопываться до тех пор, пока не окажется, что «Ансамбль» установлен у меня в голове, что и даст мне в конечном счете возможность выбрать всю эту последовательность событий так, чтобы она занимала «невозможно короткое» время? При этом нет опасности, что машина в спешке сделает неисправный мод: ведь если бы он оказался неисправным, чудесное ускорение просто не состоялось бы.

Или все-таки могло бы состояться? Например, при совсем незначительном дефекте, который сразу не проявится? Глядя на бесшумно работающую машину, чем-то удивительно похожую на автомат по продаже газированной воды, я склоняюсь к мысли, что лучше подождать. Она оперирует на молекулярном уровне, где уже действуют квантовые неопределенности, и я не хочу усиливать их до такой степени, чтобы на выходе мог получиться любой мыслимый результат. «Ансамбль» – мой единственный шанс найти Лу вовремя, и я не могу рисковать этим шансом.

– Я подожду на улице, – говорю я. – Позовите меня немедленно, как только...

Женщина озадаченно пожимает плечами:

– Вы прямо как молодой папаша в роддоме.

Надо бы включить настройку, войти в сторожевой режим, и время пройдет незаметно. Но что-то в душе отчаянно противится этому как безответственному, эскапистскому шагу, как чему-то крайне неестественному...

Эти доводы настолько чужды мне, что я прислушиваюсь к ним как будто со стороны, скорее ошеломленный, чем испуганный. Последнее схлопывание непостижимым образом избавило меня от мода верности – легко допустить, что во мне изменилось и многое другое. Вероятно, усиливающееся отвращение к нейронным модам неизбежно или почти неизбежно при стремлении вырваться на свободу.

Так что я жду, как обычный человек, мучимый бессмысленными страхами. Жду, пытаясь вообразить невообразимое. Что будет происходить с людьми, если вся планета необратимо размажется? Ничего – потому что не будет схлопывания, которое только и делает некоторые события реальными? Или все – потому что не будет схлопывания, которое только и лишает некоторые события возможности реализоваться? Все по отдельности, когда каждому чистому состоянию отвечает отдельное сознание, словно в модели множественных миров? Или все сразу – какофония совместно реализовавшихся возможностей? То, что испытывал я сам – по крайней мере воспоминания об этом, пережившие схлопывание, – может не иметь ничего общего с тем, что будет, когда схлопывание исчезнет навсегда. Когда исчезнет механизм, делающий прошлое единственным, весь наш опыт может стать абсолютно иным, чем теперь.

Так или иначе, в одном я убежден – нельзя позволить Лу довести его дело до конца.

Вся надежда на то, что мое размазанное «я» придерживается того же мнения.

Женщина из «Третьего полушария» не спрашивает, что это за мод, который мне так не терпится испытать. Я перевожу ей деньги, она вручает мне флакон, и я сразу впрыскиваю в нос его содержимое.

Она говорит:

– Надеюсь, наши деловые контакты продолжатся.

– Очень сомневаюсь, – отвечаю я, закончив терзать свою ноздрю.

Я дважды чихаю. Капелька жидкости падает на пол.

Идя по переулку, я даю задание «Мыслемеханизмам» сообщить мне, как только «Ансамбль» объявит о своем существовании. Экспертная система оценила время на установку мода в два-три часа, в зависимости от особенностей нейроанатомии пользователя.

Витрины магазинов на большой улице сияют голографическими рекламами. В этом году фотореализм непопулярен, и все, от ботинок до кастрюль, ослепительно сверкает. Я поднимаю руку, и она проходит сквозь переднее колесо висящего в двух метрах над землей велосипеда. Колесо стремительно вращается, спицы словно раскалены добела, что вызывает подсознательное ожидание острой боли.

Некоторое время я стою, глазея на публику. У меня еще достаточно денег, чтобы через два часа оказаться на другом конце земного шара. Может быть, Лаура ошиблась, и все, что бы ни случилось здесь, можно будет как-то локализовать. Когда станет ясно, что началась эпидемия, границы закроют, и...

Как закрыть границы от людей, которые могут проникнуть сквозь любую преграду? Сбросить город в черную дыру? Построить вокруг него еще один Пузырь?

«Карен» говорит:

– Однажды тебе удалось похитить мод, и ты можешь сделать это еще раз. МБР не удалось тебя остановить, тем более это не удастся Лу.

– А если он уже выпустил амеб на свободу?

– У тебя нет сведений, что он это сделал.

– У меня нет и сведений, что он этого не сделал.

Я пристально вглядываюсь в небо, подавляя волну головокружения. В сущности, Пузырь – это никакая не тюрьма. Он просто помог нам увидеть, что мы находимся в тюрьме. Удар был не в том, что нас заперли, а в том, что нас заставили осознать бесконечность недоступной нам свободы.

Я говорю:

– Кажется, у меня начинается «страх Пузыря».

«Карен» качает головой:

– «Страх Пузыря», – говорит она, – совсем вышел, из моды.

Мне остается только ждать, пока «Ансамбль» будет установлен, но ничто не мешает мне пока заняться подготовкой к поиску Лу. Я пишу маленькую программу для «Фон Неймана», которая, получив на входе шестизначное число, обратится к географической базе данных «Дежа Вю» и выдаст карту участка размером сорок пять на сорок пять метров, находящегося где-то в городе (поверхность залива исключается из рассмотрения). Некоторое время я размышляю, какие еще зоны поиска, кроме воды, надо исключить. Есть много мест, где искать «заведомо» бесполезно – слишком открытые, слишком недоступные и т, д. Однако в конце концов я решаю сделать ограничения минимальными. Взлетные полосы аэропорта из поиска выведены, но те виртуальные «я», которым предстоит обследовать поле для игры в регби или канализационные отстойники, должны будут смириться с мыслью, что этой ночи им скорее всего не пережить.

Рассматривая мысленным взором карту, я думаю: к утру город будет усеян моими невидимыми трупами. А единственному наследнику моего прошлого, «чудом» пережившему еще одно схлопывание, все эти смерти покажутся еще менее реальными, чем прежде...

Для меня, однако, они вполне реальны, все до одной – это мое собственное будущее.

Перед самой полночью загорается надпись:

<Мыслемеханизмы:

Получено извещение. Отправитель: «Ансамбль»

(«Третье полушарие», 80000 долл.) Категория: Завершение автогенерации.> Я пытаюсь вызвать «Ансамбль», но не могу обнаружить никаких интерфейсов или управляющих панелей. Ничего удивительного – этот мод должен использоваться не мной. Я сажусь на постель, вызываю «Гипернову» и возвращаю к жизни существо, для которого предназначен «Ансамбль».

Как это сказала о нем женщина – посланец Лауры? «Оно ненадежно, как ребенок?» Это существо состоит из миллиардов моих версий, бесконечно расщепляющихся на себе подобных, и что для него могу значить лично я? То же, что для меня значит крошечная частица чего-то целого – отдельная клетка крови или отдельный нейрон? Но ведь я, несомненно, вынужден считаться с интересами своих клеток крови или нейронов – так сказать, ан масс. Я уже сотни раз подчинял его своей воле, что особенного в том, чтобы совершить еще одно чудо? Тем более что виртуальные «я» будут почти единодушны – кому из них придет в голову желать успеха Лу?

Я жду десять минут, потом выхожу из комнаты.

Моим мечтам о том, чтобы прокрасться незамеченным по боковым улочкам и темным переулкам, не суждено сбыться. Ночь – час пик для туристов, а также для всех, кто продает им и покупает у них. Боковые улочки и переулки полны народа. Проталкиваясь сквозь толпу, я думаю о том, что либо давно уже схлопнулся, либо делаю за Лу его работу. Так что если я блокирую схлопывание любого человека, который наблюдает меня, а также любого, кто наблюдает этого человека, и то же самое делают мои версии, расползаясь по городу все шире, то... так недолго и размазать всю планету. У Лауры это потребовало бы одного-двух дней, но ко мне ее мерки неприложимы. У нее могли быть средства минимизировать свое воздействие, какие-то способы сфокусировать свое присутствие. Я же наоборот – решил прочесать весь город, а никак не фокусироваться в одном месте.

У входа в метро женщина играет на скрипке. На виртуальной скрипке, с помощью старомодных сенсорных перчаток. Играет, надо сказать, здорово – если только ома не просто имитирует игру. Спускаясь по эскалатору, я вынимаю генератор игральных костей, бросаю шесть десятигранников и ввожу результат в мою программу выбора точки на карте.

Бросать кости, чтобы найти безумца... Отличная идея! А еще можно заглянуть в его гороскоп. Или, черт возьми, обратиться к «Книге перемен».

Отбросив последние крупицы здравого смысла, я втискиваюсь на переполненную станцию и покупаю билет к своему наугад выбранному пункту назначения.

Моя цель – мрачного вида многоквартирный дом на застроенной жильем полоске земли, проникшей в глубь северного района, занятого складами. Я подкрадываюсь к дому с предельной осторожностью, разрываясь между мрачными мыслями о том, что мои шансы найти Лу не больше одного на миллион, и не относящимися к делу, но ободряющими воспоминаниями о том, что до сих пор именно я всегда переживал схлопывание, назло любым шансам.

Парадная дверь, снабженная видеопейджинговой системой для посетителей, заперта, но при моем приближении она отворяется. Проходя через фойе, я на мгновение оборачиваюсь и с невыносимой яркостью вдруг мысленно вижу себя стоящим перед запертой дверью в напрасном ожидании чуда.

Тридцать этажей, по двадцать квартир на каждом. Не задумываясь, я бросаю три десятигранника. Выпадает восемь, девять, пять. В первое мгновение меня охватывает паника, но я встряхиваю головой, смеюсь – меня так просто не возьмешь! Я могу играть в эту игру по своим правилам. Я вычитаю из полученного номера шестьсот и направляюсь к лестнице. Если в некоторых квартирах окажется больше моих виртуальных «я», чем в других, это еще не конец света.

Я спокойно поднимаюсь по ступенькам. В здании почти полная тишина. С третьего этажа еле слышно доносится музыка, на седьмом плачет ребенок. Иногда слышится звук спускаемой в туалете воды. Глупо, но банальность всего этого вселяет уверенность. Как будто существует некий закон сохранения неправдоподобия, согласно которому мои неудачливые «я» должны сейчас слышать за дверью каждой квартиры одну и ту же версию «Рая» Анжелы Ренфилд.

Добравшись до десятого этажа, я принимаю решение: если Лу нет в квартире 295, я обыщу все здание, от крыши до подвала. Терять мне нечего. А если его нет в здании? Тогда обыщу всю улицу.

У двери квартиры 295 я замираю, но лишь на мгновение. Вытащив пистолет, я осторожно нажимаю на дверь.

Дверь открывается.