Звезды мирового детектива - Крестики-нолики

Иэн Рэнкин

Крестики-нолики

KNOTS & CROSSES

Copyright © 1987 by Ian Rankin All rights reserved

© В. Коган, перевод, 2013

© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2013

Издательство АЗБУКА®

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

Миранде, без которой любое дело теряет смысл

Пролог

1

Девочка вскрикнула один раз, только один.

Значит, он все-таки просчитался. Даже небольшой промах может погубить всю его затею. Не в меру любопытные соседи вызовут полицию, начнется расследование. Нет, так дело не пойдет. В следующий раз он закрепит кляп получше – чуть-чуть прочнее – капельку надежнее.

Он подошел к комоду и достал из ящика моток бечевки. Острыми маникюрными ножницами, какими обычно пользуются девочки, он отрезал кусок дюймов шесть длиной и положил моток и ножницы обратно в ящик. На улице газанула машина, и он подошел к окну, опрокинув по дороге стопку книг. Но машина уже исчезла, и он усмехнулся. На веревке он завязал узел – не какой-нибудь особенный, сложный узел, а простой узелок. Приготовленный заранее конверт лежал на серванте.

2

Двадцать восьмого апреля день выдался, конечно, дождливый, и к могиле отца, умершего ровно пять лет назад, Джон Ребус шел по мокрой траве. Он аккуратно положил венок, так, чтобы желтые и красные цветы, дань живых мертвым, выделялись на фоне еще не потускневшего мрамора, минуту постоял, пытаясь собраться с мыслями, но нужные слова не шли на ум. Отец у него был неплохой; что тут еще скажешь? Впрочем, старик-то наверняка не ждал от сына никаких славословий. Вот Джон и стоял, почтительно убрав руки за спину и слушая, как смеются на стенах кладбища вороны, стоял, пока вода, просочившаяся в башмаки, не погнала его к оставленной у кладбищенских ворот машине.

Он медленно тронулся в путь, очень сожалея, что пришлось вернуться сюда, в Файф, где давно прошедшие времена никогда не были «добрыми старыми временами», где в коробках пустующих домов, казалось, копошились призраки, а немногочисленные магазинчики ежевечерне прятались за прочными железными ставнями – на радость местным вандалам, которые с готовностью украшали их своими именами. Он ненавидел эти места: вечную мерзость запустения и безнадежный смрадный дух сотен никому не нужных, попусту растраченных жизней.

Ребус проехал восемь миль в сторону моря; здесь, на побережье, жил его брат Майкл. Дождь почти перестал, но из-под колес поднимались брызги воды, скопившейся на дороге в бесчисленных трещинах. Интересно, подумал он, почему дороги тут, похоже, никогда не ремонтируют, а в Эдинбурге так часто меняют покрытие, что оно становится только хуже? Да и вообще, откуда взялось это его безумное решение отправиться в такую даль – в Файф – только потому, что наступила годовщина смерти старика? Он попытался сосредоточить мысли на чем-нибудь другом и с удовольствием представил, как закурит сейчас очередную сигарету.

Сквозь пришедшую на смену дождю изморось Ребус увидел, что по траве на обочине идет девочка, примерно ровесница его дочери. Проехав мимо, он сбавил скорость, хорошенько рассмотрел девочку в зеркало и остановился, жестом подзывая ее к окну автомобиля.

В неподвижном прохладном воздухе делалось зримым ее частое, тяжелое дыхание, темные волосы тонкими прядками прилипли ко лбу. Она опасливо посмотрела на него.

– Ты куда, моя милая?

– В Керколди.

– Подвезти?

Она покачала головой, и капли воды полетели во все стороны с ее вьющихся волос.

– Мама не велит мне садиться в машину к незнакомым людям.

– Ну что ж, – сказал Ребус, улыбнувшись, – твоя мама совершенно права. У меня дочь примерно твоего возраста, и я говорю ей то же самое. Но идет дождь, а я как-никак полицейский, поэтому можешь мне доверять. До Керколди путь неблизкий.

Она посмотрела по сторонам вдоль тихой, безлюдной дороги и опять покачала головой.

– Ладно, – сказал Ребус, – но будь осторожна. Твоя мама совершенно права.

Он поднял оконное стекло и поехал дальше, глядя в зеркало на девочку, смотревшую ему вслед. Умница. Приятно сознавать, что не все родители утратили чувство ответственности. О его бывшей жене, к сожалению, этого не скажешь. То, как она воспитывает их дочь, – просто стыд и срам. Да и Майкл своей дочери слишком многое позволяет. Кто тут виноват?

Майкл Ребус был владельцем весьма солидного дома. Он пошел по стопам их отца и стал эстрадным гипнотизером. И, судя по всему, вполне в этом преуспел. Джон ни разу не попытался расспросить брата о его профессиональных секретах. Впрочем, и к выступлениям старика он никогда не проявлял ни малейшего интереса. Майкла это равнодушие озадачивало: он туманно намекал, что свой номер работает без обмана, пытаясь пробудить у брата желание разгадать эту загадку.

Однако Джону Ребусу и без того хватало загадок: он уже пятнадцать лет служил в полиции, и все эти годы загадки сыпались на него, как из мешка. Пятнадцать лет!.. А похвастаться-то ему нечем, скорее уж следует себя пожалеть. Распавшийся брак да ни в чем не повинная дочь, вынужденная метаться между отцом и матерью. Прямо сказать, не густо. А Майкл тем временем счастливо жил с женой и двумя детьми в таком большом доме, о каком Ребус не мог и мечтать. Он с успехом выступал в гостиницах, клубах и театрах самых разных городов – от Ньюкасла до Уика. Порой он зарабатывал шестьсот фунтов за одно выступление. Возмутительно. Он ездил на дорогой машине, хорошо одевался и ни за что на свете не стал бы стоять под проливным дождем на кладбище в Файфе в самый пасмурный за многие годы апрельский день. Нет, для этого Майкл был слишком умен. И слишком глуп.

– Джон! Черт возьми, что случилось? То есть я, конечно, страшно рад тебя видеть! Почему ты не позвонил и не предупредил о своем приезде? Входи.

Ребус предполагал, что его ждет именно такой прием: удивление, смешанное со смущением, словно любое напоминание о родственниках, еще остававшихся в живых, причиняло боль. К тому же Ребус подметил словечко «предупредил» там, где достаточно было сказать «сообщил». Он был полицейским. Подобные вещи не ускользали от его внимания.

Майкл Ребус ринулся в гостиную и убавил громкость оглушительно оравшей стереосистемы.

– Заходи, Джон! – крикнул он. – Выпить хочешь? Может, кофе? Или чего-нибудь покрепче? Какими судьбами?

Ребус сел так, точно находился в доме у постороннего человека, – по привычке напряженно выпрямив спину. Он принялся разглядывать обшитые панелями стены – очередное новшество – и вставленные в рамки фотографии своих племянников.

– Просто был тут неподалеку, – сказал он.

Майкл, наполнив стаканы и отойдя от домашнего бара, внезапно вспомнил – или прекрасно изобразил человека, только что вспомнившего, – о чем-то:

– Ах, Джон, я совсем забыл! Почему ты мне не сказал? Черт подери, мне очень жаль, что я позабыл о папе!

– Но ты же гипнотизер, а не человек-компьютер, правда? Давай сюда стакан, или он у тебя к рукам прирос?

С улыбкой выслушав оправдательный приговор, Майкл протянул брату стакан.

– Это твоя машина возле дома? – спросил Ребус, взяв виски. – Я имею в виду большой «БМВ».

Майкл, по-прежнему улыбаясь, кивнул.

– Черт возьми, да ты ни в чем себе не отказываешь!

– Не только себе, но и Крисси с детьми. За домом мы сооружаем пристройку. Там будет сауна или джакузи. Как раз сейчас это последний писк моды, и Крисси не терпится утереть нос соседям.

Ребус отпил глоток. Отличное шотландское солодовое виски. Комната была заставлена дорогими вещами, но все они как-то плохо сочетались между собой. Стеклянные безделушки, хрустальный графин на серебряном подносе, телевизор с видеомагнитофоном, непостижимо миниатюрная стереосистема, лампа из оникса. Посмотрев на лампу, Ребус поморщился: они с Роной подарили ее Майклу и Крисси на свадьбу. А теперь Крисси с ним не разговаривает. Что ж, это ее право.

– Кстати, а где Крисси?

– А-а, поехала по магазинам. У нее теперь своя машина. Дети еще в школе. На обратном пути она их заберет. Останешься пообедать?

Ребус пожал плечами.

– Если останешься, мы будем рады. – Тут Майкл явно покривил душой. – Ну а как дела в участке?

По-прежнему хватаете кого попало?

– Кое-кого мы упускаем, зато им не удается прославиться. Кое-кого ловим – тем удается. В общем, все как обычно.

В комнате стоял удививший Ребуса сильный запах печеных яблок, точно в дешевой лавчонке.

Майкл продолжал:

– Вся эта история с похищением девочек – просто кошмар.

Ребус кивнул.

– Да, – сказал он, – ты прав. Но мы пока не можем утверждать, что речь идет именно о похищении. До сих пор никто не попросил выкупа и не предъявил никаких других требований. Скорее всего, это обычный случай сексуального надругательства.

Майкл вскочил с кресла:

– Обычный?! Как можно называть такие ситуации «обычными»?

– Это просто терминология, которую мы употребляем, Мики, только и всего. – Ребус снова пожал плечами и допил виски.

– Но, Джон, – сказал Майкл, садясь, – у нас ведь с тобой тоже есть дочери. Ты так легко говоришь об этом деле, а мне о нем даже подумать страшно. – Он медленно покачал головой, выражая сим многозначительным жестом сочувствие чужому горю и одновременно облегчение от того, что до поры до времени это ужасное горе его не коснулось. – Страшно, – повторил он. – Подумать только, именно в Эдинбурге! Ведь даже представить себе невозможно, чтобы в Эдинбурге происходило нечто подобное, правда?

– В Эдинбурге происходит многое, о чем никто и не подозревает.

– Пожалуй. – Майкл помедлил. – Я был там всего неделю назад, выступал в одной гостинице.

– Ты мне не сообщил.

Настал черед Майкла пожимать плечами.

– Разве тебе было бы интересно?

– Может, и нет, – ответил Ребус, улыбнувшись. – Но я бы все равно пришел.

Майкл рассмеялся радостно и удивленно, как смеются в день рождения или когда находят деньги в кармане старого пиджака.

– Еще виски, сэр? – спросил он.

– Я уж думал, ты никогда не предложишь.

Ребус продолжал изучать комнату, а Майкл направился к бару.

– Как тебя принимает публика? – спросил Ребус. – Сказать по правде, мне все-таки интересно.

– Прекрасно, – откликнулся Майкл. – Нет, в самом деле, очень хорошо. Недавно даже зашла речь о небольшой телепередаче, но в это я поверю только тогда, когда ее увижу.

– Здорово!

Ребус с готовностью протянул руку за новой порцией виски.

– Кроме того, я работаю над новым номером.

Правда, он жутковатый.

Когда Майкл подносил свой стакан ко рту, на запястье у него блеснул плоский золотой диск. Часы были дорогие: цифры на циферблате отсутствовали. Ребусу казалось, что чем дороже вещь, тем она должна быть меньше и проще: миниатюрные стереосистемы, часы без цифр, короткие полупрозрачные носки от Диора на ногах у Майкла.

– Расскажи, – попросил он, клюнув на приманку брата.

– Ну что ж, – Майкл наклонился к нему поближе. – Я возвращаю некоторых зрителей в их прошлые жизни.

– Прошлые жизни?

Ребус смотрел на пол, словно любуясь темными и светлыми узорами на зеленом ковре.

– Да, – продолжал Майкл, – реинкарнация, предшествующие рождения и все такое прочее. Впрочем, ты же лучше меня это знаешь. Ты ведь всегда был добрым христианином, не то что я.

– Христиане в прошлые жизни не верят, Мики. Только в будущие.

Майкл бросил взгляд на Ребуса, недовольный тем, что его перебили.

– Прости, – буркнул Ребус.

– Как я уже говорил, на прошлой неделе я впервые представил номер зрителям, хотя уже некоторое время применяю этот метод в своей частной практике.

– В частной практике?

– Да. Я хорошо зарабатываю на частных сеансах гипнотерапии. Помогаю людям бросить курить, избавляю от неуверенности, лечу от ночного недержания мочи. Некоторые убеждены, что уже не раз жили когда-то в прошлом, и просят меня загипнотизировать их, чтобы можно было это доказать. Но будь спокоен. В финансовом отношении все честно. Сборщик налогов свою долю получает.

– И ты это доказываешь? Были у них прошлые жизни?

Майкл провел пальцем по ободку своего стакана, уже пустого, и ответил:

– Ты можешь не поверить, но безусловно были.

– Приведи пример.

Ребус следовал взглядом вдоль линий ковра. Прошлые жизни, подумал он. А вдруг в этом что-то есть?

В его прошлом жизней было в избытке.

– Пожалуйста, – сказал Майкл. – Помнишь, я говорил тебе о своем выступлении в Эдинбурге на той неделе? Так вот. – Он наклонился еще ближе к Ребусу. – Я попросил одну женщину из публики подняться на сцену. Она пришла на мой вечер с компанией сослуживцев. Уже немолодая, среднего роста. Загипнотизировать ее удалось довольно легко, вероятно, потому, что она пила не так много, как ее коллеги. Как только она впала в транс, я сказал ей, что мы собираемся предпринять путешествие в ее прошлое, в те давниедавние времена, когда она еще даже не родилась. Я велел ей порыться в памяти и обнаружить там самое раннее воспоминание…

Голос Майкла приобрел глубину и плавность, он ненавязчиво убаюкивал, уговаривал, приказывал; и так же плавно, будто завораживая слушателей, двигались руки брата. Ребус, медленно прихлебывая из своего стакана, почувствовал, что немного расслабился. Ему вспомнился эпизод из детства, игра в футбол, один брат против другого. Теплая грязь во время июльского ливня и мать с закатанными рукавами, раздевающая обоих и окунающая их – долговязых, смущенно хихикающих – в ванну…

– …и тут, – продолжал Майкл, – она заговорила, причем каким-то не своим голосом. Это было нечто сверхъестественное, Джон. Все-таки жаль, что тебя там не было. Публика притихла, а меня бросало то в жар, то в холод, и, к слову сказать, это никак не было связано с гостиничной системой отопления. Понимаешь? Я добился успеха! Я вернул ту женщину в прошлую жизнь. Она была монахиней. Можешь себе представить? Монахиней! И сказала, что находится одна в своей келье. Она описала монастырь и все такое прочее, а потом принялась декламировать что-то на латыни, и кое-кто из зрителей даже начал креститься. Я просто остолбенел. Наверняка у меня волосы дыбом встали. Я постарался как можно быстрее вывести ее из транса, и только после долгой паузы в публике нерешительно захлопали. Тут, видно, компания, с которой пришла эта дама, очнулась от удивления, все они развеселились и устроили мне овацию. В конце выступления я выяснил, что моя монахиня – несгибаемая протестантка, мало того – болельщица «Рейнджерс», и притом она клялась и божилась, что не знает ни слова по латыни. Ну что ж, значит, кто-то внутри нее знал. Вот такие дела.

Ребус улыбался.

– Интересная история, Мики, – сказал он.

– Это правда. – Майкл недоуменно развел руками. – Ты что, мне не веришь?

– Может быть.

Майкл покачал головой:

– Да, легавый из тебя наверняка никудышный, Джон. У меня было около ста пятидесяти свидетелей. Не придерешься.

Ребус никак не мог отвести взгляд от узора на к овре.

– Очень многие люди верят в прошлые жизни, Джон.

Прошлые жизни… Да, в некоторые вещи он верил… В Бога – само собой… Но чтобы прошлые жизни…

Вдруг на ковре появилось лицо человека, что-то кричащего ему из камеры.

Он уронил свой стакан.

– Джон! Что-нибудь не так? Господи, да у тебя такой вид, точно ты узрел…

– Нет-нет, ничего страшного. – Ребус поднял стакан и встал. – Просто я… Все отлично. Дело в том, – он посмотрел на свои часы – обычные часы с цифрами, – что мне, пожалуй, пора. Сегодня вечером я дежурю.

Майкл криво улыбнулся: он был рад, что брат уезжает, но стеснялся своей радости.

– Хорошо бы нам снова встретиться, – сказал он. – На нейтральной территории.

– Да, – сказал Ребус, вновь ощутив резкий запах печеных яблок. Он слегка побледнел и чувствовал некоторую неуверенность, как будто заехал слишком далеко на чужую территорию. – Давай встретимся.

Два-три раза в год, на свадьбах, похоронах или по телефону на Рождество, они сговаривались о встрече. Не более чем ритуал вежливости, когда обещание дают с легким сердцем, вовсе не собираясь его выполнить.

– Давай встретимся.

На пороге Ребус пожал Майклу руку. Проходя мимо «БМВ» к своему автомобилю, он не переставал удивляться, до чего же они с братом похожи. Их дядюшки и тетушки и по сей день недовольно замечают порой: «Ах, вы оба – вылитая мать!» В известной мере так оно и было. Джон Ребус знал, что его русые волосы немного светлее, чем у Майкла, а зеленые глаза – немного темнее. Знал он, однако, и то, что внешнее сходство не имело в действительности ровно никакого значения: трудно было бы найти людей менее схожих во мнениях, убеждениях и в отношении к жизни. Да и братская любовь давно осталась в прошлом.

Ребус помахал рукой из машины и был таков. Меньше чем через час ему предстояло возвратиться в Эдинбург, а еще через полчаса – заступать на дежурство. Он знал причину, по которой ему всегда бывало неуютно в доме Майкла: ненависть к нему Крисси, ее непоколебимая уверенность в том, что это он, он один разрушил их с Роной брак. И возможно, она была права. Ребус попытался сосредоточиться на сложных и неприятных служебных проблемах. Ему предстоит разобраться в запутанном деле о краже со взломом и серьезном оскорблении действием. Гнусное дело. Людей в Управлении уголовного розыска всегда не хватает, а тут еще эта история с похищениями… Две девочки, ровесницы его дочери. Лучше об этом не думать. Наверное, они уже мертвы – или жалеют о том, что еще не умерли. Да смилостивится над ними Господь! И все это происходит не где-нибудь, а в Эдинбурге, его любимом родном городе.

В городе орудует маньяк.

Люди боятся выходить из дому.

А у него из памяти не идет пронзительный крик…

Ребус пожал плечами и почувствовал, что одно плечо затекло и ноет от усталости. В конце концов, это дело его не касается. Пока не касается.

Вернувшись в гостиную, Майкл Ребус налил себе еще виски. Он подошел к стереосистеме, включил музыку на полную громкость, потом нагнулся и, пошарив под своим креслом, достал спрятанную там пепельницу.

Часть I

«Повсюду ключи в разгадке»

1

На ступенях полицейского участка на Грейт-Лондон-роуд в Эдинбурге Джон Ребус закурил последнюю за день законную сигарету, после чего толкнул внушительных размеров дверь и вошел.

Участок был старый, полы потемнели и покрылись разводами. И все же у этого здания был свой характер, своя особая атмосфера: здесь витал дух надежности, уверенности в себе и некоего былого величия.

Ребус помахал рукой дежурному сержанту, который срывал с доски объявлений старые фотографии и прикалывал на их место новые. По большой изогнутой лестнице он поднялся в свой кабинет. Кэмпбелл как раз собирался уходить.

– Привет, Джон.

Макгрегор Кэмпбелл, как и Ребус, сержант сыскной полиции, надевал пальто и шляпу.

– Что новенького, Мак? Трудная предстоит ночка? – Ребус принялся просматривать лежащие на его столе сообщения.

– Насчет ночки не знаю, Джон, но сегодня днем здесь точно был страшный шум. Там тебе письмецо от шефа.

– Да? – рассеянно пробормотал Ребус, не отрывая глаз от другого письма, которое он только что развернул.

– Да, Джон. Крепись. Похоже, тебя бросают на это дело о похищениях. Желаю удачи. Ну ладно, я пошел в паб. Хочу успеть посмотреть бокс по Би-би-си. Впрочем, кажется, я не опаздываю. – Кэмпбелл посмотрел на часы. – Да, еще уйма времени. Что-нибудь не так, Джон?

Ребус помахал вскрытым конвертом: – Кто это принес, Мак?

– Понятия не имею, Джон. Что это?

– Очередное бредовое письмо.

– Вот как? – Кэмпбелл бочком подошел к Ребусу и, заглянув ему через плечо, принялся рассматривать напечатанную на машинке записку. – Похоже, тот же тип, да?

– Молодец, что заметил, Мак, особенно если учесть, что и текст тот же самый.

– А веревка?

– И она на месте. – Ребус поднял со стола короткий кусочек веревки. Посередине был завязан простой узелок.

– Чертовски подозрительное дело! – Кэмпбелл направился к выходу. – До завтра, Джон.

– Да-да, пока, Мак. – Ребус помедлил, дождавшись, когда его коллега выйдет из кабинета. – Кстати, Мак!

Кэмпбелл вновь возник в дверях:

– Да?

– Финальный бой выиграл Максвелл, – сообщил Ребус, улыбнувшись.

– Ну и гад же ты, Ребус! – Скрежеща зубами, Кэмпбелл зашагал к выходу.

– Человек старой закалки, – пробурчал Ребус себе под нос. – Хотелось бы знать, откуда у меня могут взяться враги?

Он вновь изучил письмо, потом осмотрел конверт. Ни штемпеля, ни марки, лишь его неровно напечатанная фамилия. Письмо кто-то принес, так же как и предыдущее.

Чертовски подозрительное дело – что верно, то верно.

Ребус спустился вниз и направился к дежурному по участку.

– Джимми!

– Да, Джон?

– Ты это видел? – Он показал дежурному конверт.

– Письмо? – Дежурный наморщил не только лоб, но, как показалось Ребусу, и всю физиономию. Эдакая гримаса – результат сорока лет службы в полиции, сорока лет вопросов, загадок и смиренного отношения к превратностям судьбы. – Наверно, под дверь подсунули, Джон. Я сам нашел его вон там, на полу. – Он неопределенным жестом показал в сторону центрального входа. – Что-нибудь не так?

– Да нет, все в порядке. Спасибо, Джимми.

Но Ребус знал, что эта записка, полученная всего через несколько дней после первого анонимного послания, лишит его покоя на всю ночь. Сев за свой стол, он принялся изучать оба письма. Напечатаны на старой машинке, вероятно портативной. Буква «С» примерно на миллиметр выше остальных. Бумага дешевая, без водяных знаков. Кусок веревки, завязанный посередине узлом, отрезан острым ножом или ножницами.

Текст. Тот же текст, напечатанный на машинке:

ПОВСЮДУ КЛЮЧИ К РАЗГАДКЕ.

Фраза как фраза. Возможно, ключи и правда повсюду. Дело рук человека с причудами, какой-то дурацкий розыгрыш. Но при чем тут он, Ребус? Полнейшая бессмыслица.

Тут зазвонил телефон.

– Сержант сыскной полиции Ребус?

– У аппарата.

– Ребус, это старший инспектор Андерсон. Вы получили мою записку?

Андерсон. Треклятый Андерсон. Только его еще не хватало. То один ненормальный, то другой.

– Да, сэр, – сказал Ребус, прижимая трубку подбородком и вскрывая лежащий на столе конверт.

– Хорошо. Сможете быть здесь через двадцать минут? Инструктаж состоится в оперативном штабе на Уэверли-роуд.

– Я буду, сэр.

Пока Ребус читал, трубку повесили. Записка и вправду оказалась служебной. Ребуса бросали на дело о похищениях. Господи, ну и жизнь! Обреченно окинув взглядом кабинет, он запихнул письма, конверты и веревку в карман пиджака. Кто кого пытается одурачить? Простому смертному не под силу добраться до Уэверли-роуд быстрее чем за полчаса. Интересно, когда же он успеет закончить все начатые дела? Три дела предстоит передать в суд и еще написать около дюжины отчетов по закрытым делам, пока подробности происшествий сохраняются у него в голове. Впрочем, было бы неплохо, совсем неплохо попросту вычеркнуть их из памяти. Стереть. Он закрыл глаза. Снова открыл. Документы по-прежнему лежали на столе во всей красе. Бесполезные бумажки. Мартышкин труд. Не успевал Ребус покончить с одним делом, как на его месте возникали еще два или три. Как называлась та мифологическая тварь? Гидра, что ли? Вот с кем он сражается. Стоит отрубить одну голову, как в его ящике для входящих бумаг появляется несколько новых. Зачем только он возвратился из отпуска?!

И вот, вдобавок ко всему, его заставляют катить в гору камни.

Он поднял взгляд к потолку.

– Помоги мне, Господи, – прошептал он. Потом направился к своей машине.

2

Бар «Сазерленд» был заведением популярным. Там не было ни музыкального автомата, ни видеомагнитофонов, ни «одноруких бандитов». Спартанская обстановка да телевизор с то и дело сбивающимся, рябящим изображением. До самой середины шестидесятых дамам вход в бар был заказан. И тогда там, судя по всему, было что скрывать: лучшее бочковое пиво в Эдинбурге. Макгрегор Кэмпбелл отхлебывал из большого стакана, уставившись на экран телевизора над стойкой.

– У кого перевес? – спросил кто-то рядом.

– Не знаю, – ответил он, обернувшись на голос. – А, привет, Джим.

Рядом с Кэмпбеллом сидел коренастый человек. Деньги он положил на стойку и ждал своего пива. Его взгляд был тоже устремлен на экран.

– Похоже, классный бой, – заметил он. – По-моему, выиграет Мейлер.

У Мака Кэмпбелла возникла идея:

– Нет, пожалуй. Максвелл запросто победит. Хочешь пари?

Коренастый, уставившись на полицейского, полез в карман за сигаретами:

– Сколько ставишь?

– Пятерку, – сказал Кэмпбелл.

– Идет. Том, принеси мне еще пинту, пожалуйста!

Может, и тебе заказать, Мак?

– Спасибо, не откажусь.

Некоторое время они сидели молча, отхлебывая пиво и наблюдая за боем. Изредка, при точном ударе или удачном обманном движении, позади них раздавались приглушенные восклицания.

– Пока что твой держится молодцом, – сказал Кэмпбелл, заказав еще пива.

– Ага. Но давай подождем и посмотрим, ладно?

Кстати, как дела на работе?

– Отлично, а у тебя?

– Если хочешь знать, сейчас работы невпроворот. – Пока он говорил, ему на галстук упал пепел – сигарета торчала у него во рту постоянно и время от времени угрожающе подрагивала. – Просто невпроворот.

– Все еще собираешь материал о наркотиках?

– Не только. Я занялся этой историей с похищениями.

– Вот как? И Ребус тоже. Но его лучше не донимать.

– Газетчики всех донимают, Мак. Без этого никак.

Мак Кэмпбелл остерегался Джима Стивенса, но благодаря приятельским отношениям, какими бы ненадежными и натянутыми они порой ни бывали, получал кое-какую информацию, полезную для его карьеры. Многие пикантные новости Стивенс, разумеется, утаивал. Именно из них стряпались «эксклюзивы». Однако он всегда был готов согласиться на обмен, и Кэмпбеллу казалось, что для удовлетворения Стивенсовых запросов достаточно даже самых безобидных сплетен и сведений. Стивенс, как сорока, тащил в свое гнездо всякий хлам без разбору и в количествах больших, чем может когда-либо пригодиться. Поди пойми этих репортеров! Во всяком случае, Кэмпбеллу полезнее было иметь Стивенса другом, нежели врагом.

– Ну а как там твое досье насчет наркотиков?

Джим Стивенс сделал неопределенный жест:

– Пока в нем нет ничего такого, что могло бы пригодиться вашим ребятам. Но я все равно буду держать ухо востро, да и глаз не спущу с этого гадючника!

Прозвучал гонг, возвестивший о начале последнего раунда. Два взмокших, измученных боксера сблизились на ринге, превратившись в клубок сплетенных рук и ног.

– Похоже, Мейлер все еще держится, – проговорил Кэмпбелл, одолеваемый нехорошим предчувствием.

Нет, вряд ли. Ребус не смог бы с ним так поступить. Вдруг Максвелл, более грузный и медлительный по сравнению с соперником, получил удар по лицу и, пошатываясь, отступил. Почуяв кровь и близкую победу, бар взорвался криками и аплодисментами. Кэмпбелл уставился в свой стакан. Рефери открыл едва стоявшему на ногах Максвеллу счет. Все было кончено. Сенсация на последних секундах поединка, как сказал комментатор.

Джим Стивенс протянул руку.

«Я убью этого гнусного Ребуса, – подумал Кэмпбелл. – Ей-богу, убью».

Потом, когда они пропивали Кэмпбеллов проигрыш, Джим Стивенс заговорил о Ребусе.

– Значит, мне предстоит с ним наконец познакомиться?

– Как знать. Они с Андерсоном не особо близкие друзья, что может выйти Джону боком – придется целыми днями протирать штаны за столом. Впрочем, особо близких друзей у Ребуса нет.

– Вот как?

– Ну, вообще-то, малый он неплохой, просто, наверно, не из самых покладистых.

Избегая вопрошающего взгляда приятеля, Кэмпбелл принялся изучать галстук репортера. Под свежим слоем сигаретного пепла виднелись гораздо более древние пятна, оставленные яичницей с беконом и пролитым виски. Тем не менее жизненный опыт подсказывал Кэмпбеллу: самые неряшливые репортеры всегда оказываются продувными бестиями. И Стивенс отнюдь не исключение – поди-ка поработай десять лет в местной газете. Ходили слухи, что он отказывается от службы в лондонских изданиях, поскольку ему нравится жить в Эдинбурге. Его статьи разоблачали самые мрачные стороны городской жизни – преступность, коррупцию, бандитизм и торговлю наркотиками. Лучшей ищейки Кэмпбелл не знал, и, возможно, именно по этой причине к Стивенсу с неприязнью и недоверием относилось полицейское начальство, наглядно доказывая, что он неплохо справляется со своей работой.

В этот миг стакан Стивенса угрожающе накренился, и пиво выплеснулось ему на брюки.

– Этот Ребус, – сказал Стивенс, вытирая губы, – он что, брат гипнотизера?

– Наверно. Я его никогда не спрашивал – но вряд ли люди с такой фамилией встречаются на каждом шагу, да?

– Я тоже об этом подумал. – Стивенс кивнул сам себе, будто подтверждая некую весьма важную догадку.

– Ну и что с того?

– Ничего особенного. Так, пустяки. Значит, говоришь, его недолюбливают?

– Я сказал не совсем так. По правде говоря, мне его жаль. У бедолаги забот полон рот. Ко всему еще начал получать письма от какого-то психа.

– Письма? – Стивенс затянулся очередной сигаретой, и на миг его окутал дым. Двоих мужчин разделяло прозрачное голубое марево пивной.

– Я не должен был тебе этого говорить. Это никоим образом не для печати.

Стивенс кивнул:

– Само собой. Нет, мне просто интересно. Значит, эдинбургская полиция получает загадочные письма?

– Не часто. Особенно такие странные, какие получает он. То есть они вовсе не оскорбительные, ничего подобного. Просто… странные.

– Продолжай. В каком смысле?

– Ну, в каждом конверте – кусочек веревки, завязанной узлом, и еще записка. Что-то вроде «ключи к разгадке есть всюду».

– Черт подери! Действительно странно. У них странная семейка. Один – гипнотизер, а другой получает анонимные письма. Он ведь служил в армии, да?

– Да, Джон служил. Откуда ты знаешь?

– Я знаю все, Мак. Работа такая.

– И еще странно, что он никогда об этом не говорит.

Слова Кэмпбелла явно заинтриговали репортера. Он весь подобрался и даже, казалось, слегка задрожал. Однако так и не отвел глаз от телевизора.

– Никогда не говорит об армии?

– Ни слова. Я его пару раз спрашивал.

– Вот видишь, Мак, и вправду странная семейка.

Допивай. Мне надо еще кучу твоих денег потратить.

– Ну и мерзавец же ты, Джим!

– Законченный, – согласился репортер, улыбнувшись всего второй раз за вечер.

3

– Господа и, разумеется, дамы, благодарю вас за то, что так быстро здесь собрались! Отсюда будет осуществляться оперативное руководство расследованием. Так вот, как всем вам известно…

Старший суперинтендант сыскной полиции Уоллес осекся на полуслове, ибо дверь следственного кабинета резко распахнулась и, встреченный взглядами всех присутствующих, вошел Джон Ребус. Он в замешательстве оглядел кабинет, улыбнулся старшему офицеру в тщетной надежде на прощение и сел на ближайший к двери стул.

– Так вот, как я уже сказал, – продолжил суперинтендант.

Ребус вытер пот со лба и принялся разглядывать заполнивших кабинет полицейских. Он знал, о чем будет говорить старикан, и в тот момент меньше всего нуждался в прописных истинах. Кабинет был набит битком. У многих был такой усталый вид, точно они уже давненько занимаются этим делом. Более бодрыми и сосредоточенными выглядели новички – некоторые были вызваны из пригородных участков. Двоетрое с видом примерных школьников держали наготове блокноты и карандаши. А впереди, положив ногу на ногу, сидели две женщины и с интересом внимали Уоллесу, который был в ударе и гордо расхаживал перед классной доской, словно какой-нибудь шекспировский герой в дрянном школьном спектакле.

– Итак, обе девочки убиты. Сомневаться больше не приходится. – (Все заерзали в напряженном ожидании.) – Тело одиннадцатилетней Сандры Адамс найдено сегодня в шесть часов вечера на пустыре рядом с железнодорожной станцией Хеймаркет-стейшн, а тело Мэри Эндрюс – в шесть пятьдесят на арендуемом участке земли в районе Оксгангз. В обоих местах работают полицейские, и по окончании инструктажа некоторые из вас будут отправлены им в помощь.

Ребус заметил, что присутствующие расселись, соблюдая чины и звания: инспекторы впереди, сержанты и все прочие – сзади. Иерархия есть иерархия, даже если расследуется убийство. А он, опоздав, оказался на самой нижней ступени. Еще одна пометка о неблагонадежности против его фамилии в чьей-то мысленной ведомости.

В армии он всегда был одним из лучших. Подготовку к службе в частях специального назначения прошел успешнее всех в учебке. Его направили в отборную группу спецназа. Он заслужил медаль и благодарности в приказе. Неплохое было время, но при этом и хуже времени не придумаешь – тяжелое, жестокое время лжи и утрат. А после демобилизации в полицию его взяли неохотно. Позже он понял, что его бывшее армейское начальство, желая помочь ему непременно попасть на выбранную работу, слишком активно надавило на начальство полицейское. Этого не забыли и с той поры постоянно ставили ему палки в колеса в надежде, что он споткнется. Однако, обходя расставленные сети, он выполнял работу, которую и нынешнее его руководство скрепя сердце отмечало благодарностями в приказе. И все же карьера стояла на месте – никакого продвижения по службе не предвиделось. Раздраженный несправедливостью, он порой срывался и дерзил, а дерзость в конце концов неизменно оборачивалась против него самого. А потом он отметелил в камере одного дебошира. Попросту на минуту потерял голову, прости господи. Отсюда новые неприятности. Впрочем, в этом мире вообще мало приятного, очень мало. Тяжкие испытания сыпались на него, будто он был не эдинбургским полицейским, а персонажем Ветхого Завета.

– Завтра, после вскрытия, мы, разумеется, предоставим вам новую информацию. А на сегодня, думаю, достаточно. Передаю вас в распоряжение старшего инспектора Андерсона, который поставит перед вами первоочередные задачи.

Ребус заметил, что Джек Мортон уже клюет носом в углу и, если его не растолкать, вскорости захрапит. Ребус улыбнулся, но улыбку тут же стер голос, донесшийся из противоположного конца кабинета, – голос Андерсона. Только этого Ребусу и не хватало. Андерсон был главной мишенью его дерзких замечаний. На мгновение у Ребуса возникло неприятное чувство, что здесь не обошлось без вмешательства свыше. Главным назначили Андерсона. Андерсон распределял обязанности. Не иначе как пришла пора перестать молиться, мрачно подумал Ребус. Возможно, если он перестанет молиться, Бог поймет намек и не будет больше так поскотски относиться к одному из последних искренне верующих на этой безбожной планете.

– Геммиллу и Хартли поручается поквартирный опрос.

Ну что ж, слава богу, это задание ему не досталось. Хуже поквартирного опроса была только одна работенка…

– А предварительная проверка оперативных досье – сержантам Мортону и Ребусу.

…именно эта.

Ну, спасибо, Господи, большое спасибо! Именно так я и хотел скоротать вечерок: за чтением историй болезни всех извращенцев и насильников на востоке Центральной Шотландии. Наверно, Ты и вправду ненавидишь меня всеми печенками. Что я Тебе, Иов, что ли? За кого Ты меня принимаешь?

Но не слышно было гласа с небес, да и вообще никакого гласа, разве что голос дьявольски злобного, хитрющего Андерсона, чьи пальцы медленно перелистывали страницы списка, чьи влажные и пухлые губы беззвучно шевелились, чья жена – известная прелюбодейка, а сын – подумать только! – странствующий поэт. Призвав целую кучу проклятий на голову этого педантичного, худого как щепка старшего офицера, Ребус пнул Джека Мортона по ноге, и тот, отфыркиваясь и добродушно посмеиваясь, пришел в себя.

Неудачная ночка.

4

– Неудачная ночка, – сказал Джек Мортон. Он с наслаждением затянулся своей короткой сигаретой с фильтром, громко закашлялся, вынул из кармана платок и сплюнул в него. Потом изучил содержимое платка.

– Ага, вот и новые роковые улики, – сострил он. Но вид у него при этом был довольно озабоченный.

Ребус улыбнулся:

– Пора бросать курить, Джек.

Они вдвоем сидели за столом, на котором громоздилось около ста пятидесяти досье на известных типов, совершивших преступления на сексуальней почве в Центральной Шотландии. Расторопная молодая секретарша, явно получавшая удовольствие от сверхурочной работы, то и дело приносила в кабинет новые папки, и каждый раз, как она входила, Ребус взирал на нее с наигранным возмущением. Он надеялся ее отпугнуть, и, войди она еще раз, возмущение вполне могло стать непритворным.

– Нет, Джон, все дело в этой гадости с фильтром. Никак не могу привыкнуть к такому куреву, никак.

Плевать я хотел на этих проклятых врачей!

С этими словами Мортон вынул сигарету изо рта, оторвал фильтр и вновь сжал сигарету, уже смехотворно короткую, тонкими бескровными губами.

– Так-то лучше. Больше похоже на курево.

Ребуса всегда удивляли две вещи. Во-первых, то, что он симпатизировал – и при этом взаимно – Джеку Мортону. Во-вторых, то, что Мортон умудрялся курить, делая очень глубокие затяжки и выпуская при этом очень мало дыма. Куда девался весь дым? Этого Ребус понять не мог.

– Я смотрю, Джон, ты сегодня не куришь.

– Ограничиваю себя десятью в день, Джек.

Мортон покачал головой:

– Десять, двадцать, тридцать в день. Поверь, Джон, в конце концов это не имеет значения. Суть дела сводится вот к чему: либо ты бросаешь, либо нет, а если не можешь бросить, то и кури себе спокойненько сколько влезет. Это доказано. Я об этом в одном журнале прочел.

– Да, но все мы знаем, что за журналы ты читаешь, Джек.

Мортон фыркнул от смеха, вновь страшно закашлялся и принялся искать свой платок.

– Что за гнусная работенка! – сказал Ребус, беря со стола первое досье.

Минут двадцать оба сидели молча, бегло просматривая данные о преступлениях и фантазиях насильников, эксгибиционистов, педерастов, педофилов и сводников. У Ребуса появилось ощущение, будто он наелся какой-то гадости. Чтение отвратительных досье заставляло его посмотреть и на самого себя со стороны, разглядывая то «я», которое скрывается за его обыденным сознанием. Увидеть своего мистера Хайда, придуманного Робертом Льюисом Стивенсоном, уроженцем Эдинбурга. Он стыдился начинавшейся время от времени эрекции; скорее всего, испытывал ее и Джек Мортон. Она сопутствовала этому роду деятельности – так же, как ненависть, отвращение и острый интерес.

Участок вокруг них кружился в водовороте ночных дел. Мужчины без пиджаков целеустремленно сновали мимо открытой двери отведенного им отдельного кабинета. Их, как видно, изолировали от остальных сотрудников, дабы оградить тех, других, от пагубного влияния греховных мыслей, рождавшихся при чтении досье. Ребус на минуту отвлекся, задумавшись о том, что здесь имеется многое, чего не хватает в его кабинете на Грейт-Лондон-роуд: новый письменный стол (нерасшатанный, с легко выдвигающимися ящиками), шкафчики для хранения документов (в таком же состоянии), автомат с напитками прямо за дверью. Имелись даже ковры – не чета его темно-красному линолеуму с угрожающе загнутыми краями. Весьма приятная обстановка располагала к тому, чтобы выследить и поймать извращенца или убийцу.

– Что конкретно мы ищем, Джек?

Мортон фыркнул, швырнул на стол тонкую коричневую папку, взглянул на Ребуса, пожал плечами и закурил сигарету.

– Чушь, – промолвил он, взяв очередную папку, и Ребус так и не узнал, было ли это слово ответом на его вопрос.

– Сержант сыскной полиции Ребус?

У открытой двери стоял молодой констебль, гладко выбритый, с прыщом на шее.

– Да.

– Записка от шефа, сэр.

Он вручил Ребусу сложенный листок синей почтовой бумаги.

– Хорошие новости? – спросил Мортон.

– Просто замечательные новости, Джек, лучше не бывает. Наш босс осчастливил нас следующим братским посланием: «Что-нибудь проясняется?» Конец сообщения.

– Ответ будет, сэр? – спросил констебль.

Ребус смял записку и бросил ее в новое алюминиевое ведро.

– Да, сынок, будет, – сказал он, – но я отнюдь не уверен, что тебе захочется его передать.

Джек Мортон, смахивавший со своего галстука пепел, рассмеялся.

Неудачная выдалась ночка. Джим Стивенс, неторопливо бредущий пешком домой, так и не разузнал ничего интересного за те четыре часа, что миновали после его разговора с Маком Кэмпбеллом. Он сказал тогда Маку, что не намерен прекращать собственное расследование, связанное с процветающей в Эдинбурге торговлей наркотиками, и это была чистая правда. Наркомафия уже становилась его навязчивой идеей, и, даже поручи ему начальник дело об убийстве, он все равно продолжал бы начатое расследование в свободное, личное время, поздно ночью, когда уже работали печатные станки, время, которое он проводил во все более дешевых забегаловках, все дальше и дальше от центра города. Ибо он знал, что сумел подобраться близко к главному заправиле, хотя и не настолько близко, чтобы заручиться поддержкой сил правопорядка. Прежде чем звать на помощь кавалерию, он хотел собрать достаточно материала для неопровержимо убедительной статьи.

Знал он и о грозящей ему опасности. Земля, по которой он ступал, могла в любую минуту уйти из-под ног, и тогда, сорвавшись вниз, он оказался бы где-нибудь в Литских доках или – с кляпом во рту и со связанными руками – в придорожной канаве под Пертом. Вообще-то, его это мало волновало. Он просто устал, вот в голову и лезет всякая ерунда. Ему необходимо отдохнуть и развеяться после пребывания в беспросветно убогом, сером мире эдинбургских наркоманов.

Он знал: то, что он ищет, происходит именно здесь, в расползающихся во все стороны жилых новостройках и ночных распивочных, а не в сверкающих дискотеках и безвкусно обставленных квартирах Нового города.

Не нравилось, очень не нравилось ему только то, что настоящие хозяева страшного ночного Эдинбурга столь замкнуты, скрытны, будто они тут чужие. Ему хотелось, чтобы его преступники вели преступный образ жизни открыто. Он восхищался гангстерами Глазго, жившими в пятидесятых-шестидесятых годах в трущобах Горбалза. Там, в Горбалзе, они вынашивали свои преступные планы, давали соседям взаймы грязные деньги и в конце концов при необходимости могли тех же соседей прирезать. Настоящее семейное дело! Не то что здесь, совсем не то что здесь. Здесь все было по-другому, и это ему очень не нравилось.

Однако разговор с Кэмпбеллом навел его на интересные соображения. Судя по всему, Ребус подозрительный тип. Как и его братец. Возможно, тут не обошлось без их участия. Если в темных делишках замешана полиция, тогда его задача станет еще труднее, а значит, и увлекательнее. Теперь, чтобы добиться успеха в расследовании, нужно лишь не упустить момент, удобный момент. Этот момент наверняка уже близок.

Не зря же считается, что у него нюх на такие дела.

5

В половине второго они устроили перерыв. В здании была небольшая столовая, открытая даже в столь поздний час. Именно в это время суток на улице совершалось большинство мелких преступлений, однако в столовой было тепло и уютно, к тому же бдительных полицейских ждала горячая еда и бесчисленные чашки кофе.

– Сплошная неразбериха, – начал Мортон, выливая кофе из блюдца обратно в чашку. – Андерсон и сам понятия не имеет, что он затеял.

– Дай, пожалуйста, сигарету. У меня кончились. – Для пущей убедительности Ребус похлопал себя по карманам.

– Черт возьми, Джон, – сказал Мортон, заходясь стариковским кашлем и протягивая через стол сигареты, – клянусь, в тот день, когда ты бросишь курить, я сменю нижнее белье.

Джек Мортон не был стариком, несмотря на некоторую невоздержанность, быстро и неумолимо приближавшую безвременную кончину. Тридцатипятилетний Мортон был на пять лет моложе Ребуса. За плечами у него тоже был распавшийся брак, четверо детей постоянно жили у своей бабушки, а их мать уехала с очередным любовником в подозрительно долгий отпуск. Вся эта треклятая ситуация, как сказал он однажды Ребусу, сплошное мучение для всех, и Ребус с ним согласился, поскольку и сам мучился угрызениями совести из-за дочери.

Мортон был полицейским с почти двадцатилетним стажем и, в отличие от Ребуса, начинал с самых низов, дослужившись до своего нынешнего звания исключительно благодаря упорному труду. Он рассказал Ребусу о себе, когда они вдвоем на целый день махнули на рыбалку в окрестности Берика. День был чудесный, у обоих отлично клевало, и к вечеру они подружились. Ребус, однако, не соизволил поведать Мортону свою биографию. На Джека Мортона Ребус произвел впечатление узника, сидящего в тюремной камере, построенной собственными руками. Говорил он о себе нехотя, а уж по поводу армейской службы и вовсе словечка не произнес. Мортон знал, что служба в армии порой именно так влияет на человека, и считался с желанием Ребуса хранить молчание. Возможно, именно в этом шкафу Джон спрятал парочку скелетов. У него самого тоже были тайные грешки за душой. Некоторые из наиболее примечательных арестов были произведены им с не вполне строгим соблюдением «соответствующих процедурных норм».

Мортон давно уже не стремился увидеть свое имя в газетных заголовках, кричащих о сенсационных преступлениях. Он попросту продолжал ходить на работу, получал жалованье, иногда подумывал о грядущей пенсии и мирной рыбалке на старости лет – и топил в алкоголе угрызения совести, терзавшие при мысли о жене и детях.

– Уютная столовая, – нехотя произнес Ребус, закуривая.

– Да. Я иногда здесь бываю. У меня есть знакомый в компьютерном зале. Между прочим, среди операторов полезно иметь своего человека. И глазом моргнуть не успеешь, как они установят нужный тебе номер машины, имя и адрес. Надо просто изредка ставить им выпивку.

– Заставь их тогда разобраться с нашей кучей подозреваемых.

– Погоди, Джон, скоро все досье будут в компьютере. А потом начальство сообразит, что больше не нуждается в таких рабочих лошадках, как мы. Останутся только парочка инспекторов с компьютерами на столах.

– Буду иметь в виду, – откликнулся Ребус.

– Это прогресс, Джон. Что бы мы без него делали? Попыхивали бы до сих пор трубками, гадали на кофейной гуще да пялились в лупу.

– Наверно, ты прав, Джек. Но вспомни, что сказал супер: «Давайте мне каждый раз дюжину толковых ребят и тогда можете отправить свои машины туда, где их сделали».

Говоря это, Ребус озирался по сторонам. Он увидел, что за свободный столик уселась одна из женщин, присутствовавших на инструктаже.

– И к тому же, – продолжал Ребус, – для таких людей, как мы, всегда работа найдется. Компьютеры никогда не будут способны на вдохновенные догадки. Тут мы их в два счета обставим.

– Может быть, не знаю. Между прочим, не пора ли нам возвращаться? – Мортон посмотрел на часы, осушил свою чашку и отодвинул стул.

– Иди, Джек. Я догоню через минуту. Хочу проверить одну вдохновенную догадку.

– Можно здесь присесть?

Ребус, держа в руке очередную чашку кофе, выдвинул из-под стола стул, стоявший напротив женщины, с головой ушедшей в чтение свежей газеты.

На первой полосе он заметил броский заголовок. Кто-то втихаря передал кое-какие сведения в местную прессу.

– Пожалуйста, – проговорила она, не поднимая глаз.

Ребус улыбнулся сам себе, сел и принялся маленькими глотками прихлебывать отвратительный на вкус растворимый кофе.

– Много работы? – спросил он.

– Да. А у вас разве нет? Ваш друг ушел пару минут назад.

Наблюдательна, весьма наблюдательна. Просто чертовски наблюдательна. Ребус ощутил некоторую неловкость.

Он не любил заносчивых недотрог, а перед ним, похоже, сидела именно такая особа.

– Да, ушел, это верно. Его ведь хлебом не корми – подавай работу потяжелее. Мы сейчас трудимся над оперативными досье. Я бы на все пошел, лишь бы отложить это несказанное удовольствие на потом.

Заподозрив скрытую насмешку, она наконец подняла голову:

– Значит, вот я вам зачем? Только чтобы время потянуть?

Ребус улыбнулся и пожал плечами.

– А зачем же еще? – сказал он.

Настал ее черед улыбнуться. Она закрыла газету, сложила ее пополам и положила перед собой на пластиковое покрытие столика. Потом постучала пальцем по напечатанному огромными буквами заголовку.

– Похоже, мы в центре внимания.

Ребус придвинул газету к себе.

ЭДИНБУРГСКИЕ ПОХИЩЕНИЯ ОКАЗАЛИСЬ УБИЙСТВАМИ!

– Чертовски запутанное дело, – прокомментировал он. – Чертовски запутанное. И газеты отнюдь не облегчают положение.

– Не беда. Мы вот-вот получим результаты вскрытия, и тогда нам, возможно, будет на что опереться.

– Надеюсь. По крайней мере, тогда я смогу отделаться от проклятых досье.

– А я-то думала, полицейские-мужчины, – сказала она, сделав ударение на последнем слове, – любят посмаковать подобное чтиво.

Ребус вытянул перед собой руки плавным жестом, будто бы позаимствованным у Майкла:

– Вы знаете нас как облупленных. Давно вы в полиции?

Ребус дал бы ей лет тридцать, плюс-минус два года. У нее были короткие густые каштановые волосы и немного длинноватый прямой нос. Колец на пальцах не было. Впрочем, в наши дни это еще ни о чем не говорит.

– Довольно давно, – ответила она.

– Я так и знал, что вы это скажете.

– Выходит, вы умней, чем я думала. – Она улыбнулась дружелюбной, открытой улыбкой.

– Вы даже не поверите насколько!

Ребус уже немного устал, поняв, что эта игра ни к чему не ведет. Игроки топтались в середине поля, да и матч был скорее товарищеским, отнюдь не кубковым. Он многозначительно посмотрел на часы.

– Мне пора, – сказал он.

Она взяла со стола газету.

– Что вы делаете в ближайшие выходные? – спросила она.

Джон Ребус вновь опустился на стул.

6

Из участка он вышел в четыре часа. Птицы на разные голоса старались убедить всех в том, что уже светает, но никто, по-видимому, на эту удочку не попадался. Было еще темно и довольно прохладно.

Он решил оставить машину и пройти две мили до дома пешком. Ему сейчас было необходимо почувствовать зябкий, промозглый ветерок, предвещавший утренний ливень.

Он глубоко дышал, пытаясь расслабиться, отвлечься, но его продолжали одолевать мысли об этих досье, неотступно преследовали обрывочные воспоминания о коротких абзацах, полных ужасающих фактов и цифр.

Производить развратные действия по отношению к двухмесячной девочке. Приходящая няня, невозмутимо сознавшаяся в своем поступке, заявила, что делала это «для смеху».

Изнасиловать бабушку на глазах у двоих внуков, а потом, перед уходом, угостить детей каким-то вареньем из банки.

Преступление преднамеренное, совершено холостяком пятидесяти лет.

Сигаретами выжечь на груди у двенадцатилетней девочки название уличной банды и бросить умирающую жертву в горящей лачуге. Преступники не найдены.

А вот и главная загадка: похитить двух девочек, а потом задушить их, не изнасиловав.

Это, как всего тридцатью минутами ранее выразился в записке Андерсон, само по себе извращение, и Ребус, как ни странно, понял, что имел в виду его начальник. Гибель девочек выглядит еще более нелепой, бессмысленной – еще более ужасающей.

Ну что ж, по крайней мере, они имеют дело не с сексуальным маньяком. Что, как вынужден был согласиться Ребус, лишь изрядно затрудняло стоявшую перед ними задачу, ибо в таком случае им противостоял некий «серийный убийца», наугад выбиравший жертву, не оставлявший улик. Таким типам ни к чему маленькие сексуальные радости; скорее уж они стремятся попасть в Книгу рекордов Гиннесса. Главное сейчас – понять: остановится ли негодяй на двух убийствах?

Очень сомнительно.

Удушение. Страшная смерть – сопротивление, приближающее забытье, паника, судорожные попытки глотнуть воздуха, а невидимый убийца стоит за спиной, и потому жертвой овладевает новый страх – страх умереть, так и не узнав, от чьих рук и за что. В спецназе Ребуса обучали различным способам убийства. Он знал, каково приходится человеку, когда у него на шее медленно затягивается удавка и полагаться уже не на что – ну разве что на милосердие убийцы. Страшная смерть.

Эдинбург еще спал, – впрочем, он спал уже сотни лет. В мощенных булыжником переулках и на винтовых лестницах многоквартирных домов Старого города обитали призраки, но это были призраки эпохи Просвещения, прекрасно образованные и воспитанные. Они не собирались выскакивать из темноты с куском бечевки в руках. Ребус остановился и огляделся: утро уже вступило в свои права, и всем богобоязненным привидениям пора ложиться в уютную постель, что вскорости с наслаждением проделает и Джон Ребус, человек из плоти и крови.

Подходя к дому, он миновал маленький магазинчик, у дверей которого, дожидаясь разносчиков, стояли ящики с молоком и булочками к утреннему чаю.

Хозяин по секрету жаловался Ребусу на случавшиеся порой мелкие кражи, но подавать официальную жалобу отказывался. В магазине, как и на улице, не было ни души; безлюдную тишь нарушали только громыхавшее вдали по булыжной мостовой такси да неугомонный утренний птичий хор.

Ребус посмотрел по сторонам, обведя взглядом многочисленные занавешенные окна. Потом поспешно оторвал от упаковки шесть булочек и, удаляясь чересчур бодрой походкой, рассовал их по карманам. Минуту спустя он в нерешительности остановился и, преодолев колебания, на цыпочках вернулся к магазину. В голове у него вертелось: преступник возвращается на место преступления, как пес – на свою блевотину. Вообще-то, Ребус никогда не видел, чтобы псы так поступали, но у него не было оснований не верить святому Петру.

Вновь посмотрев по сторонам, он стащил из ящика пинту молока и, негромко насвистывая, улизнул.

Нет на свете ничего слаще, чем краденые булочки с маслом и джемом да кружка кофе с молоком на завтрак. Нет ничего слаще, чем простительный грех.

На лестнице своего многоквартирного дома Ребус принюхался и уловил слабый, но неистребимый запах кошек. Стараясь не дышать, он поднялся на второй этаж и принялся шарить в кармане, пытаясь достать из-под расплющенных булочек ключ.

В квартире было сыро – и пахло сыростью. Он проверил центральное отопление, и, разумеется, оказалось, что газовая горелка опять погасла. Чертыхаясь, он зажег ее, до предела увеличил нагрев и направился в гостиную.

На книжном шкафу, на полках и на камине, там, где стояли когда-то безделушки Роны, еще оставались пустые места, но многие промежутки уже были заполнены новыми вещами, заменявшими Ребусу сувениры: счетами, письмами, оставшимися без ответа, колечками-открывалками, давно оторванными от банок дешевого пива, случайными непрочитанными книгами. Ребус коллекционировал непрочитанные книги. Некогда он все-таки читал книги, которые покупал, но теперь у него почему-то совсем не стало свободного времени. Кроме того, он сделался более разборчивым, чем в былые времена, когда каждую книгу дочитывал до самого конца, нравилась она ему или нет. Нынче же он, пролистав с десяток страниц, бросал не понравившуюся ему книгу.

Книги были разбросаны не только по гостиной – они имели тенденцию скапливаться на полу спальни, где выстраивались в очередь, как больные в приемной у врача. В скором времени Ребус собирался взять отпуск, снять коттедж в горах или на файфском побережье и прихватить с собой все эти ожидающие прочтения и перечитывания книги, вместилище бесценных знаний, которые откроются ему, стоит лишь сорвать обертку с переплета. Его любимой книгой – книгой, которую он перечитывал по меньшей мере раз в год, было «Преступление и наказание». Если бы только у современных убийц, думал он, почаще обнаруживалась хотя бы видимость совести! Куда там! Современные убийцы хвастаются своими преступлениями перед друзьями-приятелями, а потом играют в пул в местном пабе, невозмутимо и уверенно натирая мелом кий, заранее зная, какие шары и в какой последовательности закатятся в лузу…

А в это время поблизости простаивает полицейская машина, и люди, сидящие в ней, ничего не могут предпринять именно потому, что чтут закон; им только и остается, что проклинать горы инструкций и предписаний да печалиться о росте преступности. Преступность проникла всюду. Она стала жизненной силой, живительным соком, энергией общества: обманывай, разжигай вражду, убивай – и ты достигнешь власти. Чем выше положение в преступном мире, тем более хитроумными способами преступники заново добиваются легитимности; настолько хитроумными, что раскрыть их под силу лишь горстке адвокатов, а с ними всегда можно столковаться – ведь денег на взятки теперь хватает. Достоевский все это понял, умный старый черт. Почуял, что палка горит с обоих концов.

Но бедный старина Достоевский умер, и его не пригласили в ближайшие выходные на вечеринку, а вот Джона Ребуса пригласили. Зачастую он отклонял приглашения, потому что в противном случае приходилось стирать пыль с башмаков, гладить рубашку, чистить лучший костюм, принимать ванну и сбрызгивать шею одеколоном. Кроме того, приходилось быть любезным, пить и веселиться, разговаривать с незнакомцами, с которыми у него не было желания разговаривать и за разговоры с которыми ему не платили. Однако, сидя в столовой на Уэверли-роуд, он принял приглашение Кэти Джексон. Еще бы не принять!

И присвистнул при мысли об этом, направляясь на кухню готовить завтрак, который унес потом в спальню. Таков был ритуал после ночного дежурства. Он разделся, забрался в постель, уравновесил на груди тарелку с булочками и поднес к носу книгу. Книга была не очень хорошая. О похищении человека. Рона увезла кровать, но матрас от нее оставила, так что Ребус мог без труда дотянуться до кружки кофе, без труда отложить одну книгу и найти другую.

Довольно скоро, когда за окном возобновилось уличное движение, он уснул, так и не погасив лампу.

На сей раз будильнику удалось поднять его с матраса с такой же легкостью, с какой магнит притягивает металлические опилки. Обливаясь потом, Ребус отшвырнул ногой пуховое одеяло. Он почувствовал, что задыхается, и вдруг вспомнил, что отопление все еще жарит, как пароходная топка. Направившись выключать термостат, он остановился у входной двери и поднял с пола утреннюю почту.

Одно письмо было без марки и без отметки об уплате почтового сбора. На лицевой стороне стояла только его фамилия, напечатанная на машинке. Вчерашние булочки с маслом комом встали у Ребуса в желудке. Он вскрыл конверт и вытащил один-единственный листок бумаги:

ДЛЯ ТЕХ, КТО ЧИТАЕТ МЕЖДУ ВРЕМЕН.

Значит, этот ненормальный уже узнал, где он живет. На сей раз Ребус без лишних слов сунул руку в конверт, рассчитывая найти там завязанную узлом веревку, но вместо нее обнаружил крестик из двух спичек, связанных между собою ниткой.

Часть II

«Для тех, кто читает между времен»

7

Это не редакция, а городская свалка, вот что это такое! Организованный хаос во всем своем великолепии. Стивенс порылся в пачке бумаг, лежавших в канцелярской корзинке, с чувством, будто он пытается отыскать иголку в стоге сена. Быть может, он положил этот материал в другое место? Он выдвинул один из больших, тяжелых ящиков своего стола и тотчас задвинул обратно, опасаясь, как бы не вырвалась на волю часть тамошнего беспорядка. Попытавшись взять себя в руки, он сделал глубокий вдох и вновь выдвинул ящик. Потом осторожно, словно там что-то кусалось, сунул руку под кучу бумаг. И его так-таки укусила огромная скрепка-собачка, соскочившая с одного из досье. Она тяпнула его за большой палец, и он, с громким стуком задвинув ящик, принялся проклинать редакцию, журналистику и деревья, виновные в существовании бумаги. Пропади оно все пропадом! Он откинулся на спинку стула и зажмурился: от негодования у него тряслись губы, и дым зажатой в них сигареты начал есть глаза. Было одиннадцать утра, а редакцию уже окутывала сизая мгла, как будто дело происходило на съемках сцены на болоте из фильма «Бригадун». Стивенс схватил листок с машинописным текстом, перевернул его и начал быстро писать огрызком карандаша, который он стащил в букмекерской конторе.

«Икс (главарь?) поставляет товар Ребусу, М. Где тут вписывается полицейский? Ответ: то ли везде, то ли нигде».

Он помедлил, вынул изо рта сигарету, заменил ее новой и прикурил от горящего окурка.

«Теперь – анонимные письма. Угрозы? Код?»

По мнению Стивенса, Джон Ребус не мог не знать, что его брат тесно связан с шотландским миром торговли наркотиками, а зная, вполне мог и сам быть с ним связан и, возможно, намеренно запутывал расследование, чтобы спасти родного брата.

На этом материале можно будет сделать потрясающую статью, но Стивенс понимал, что отныне должен действовать крайне осторожно. Никто и пальцем не шевельнет, чтобы помочь ему разоблачить полицейского, а если кто-нибудь разузнает, что он затеял, у него будут очень серьезные неприятности. Ему следовало сделать две вещи: проверить свой страховой полис и постараться обо всем этом помалкивать.

– Джим!

Редактор жестом велел ему зайти в камеру пыток. Стивенс поднялся с места с таким трудом, точно успел к нему прирасти, поправил галстук в лилово-розовую полоску и поплелся навстречу предполагаемому разносу.

– Да, Том?

– Разве ты не едешь на пресс-конференцию?

– Еще уйма времени, Том.

– Кого из фотографов ты берешь?

– Какая разница? С тем же успехом я могу щелкать своим паршивым «Инстаматиком». Никто из наших юнцов все равно снимать не умеет, Том. Вот если б ты дал мне Энди Флеминга…

– Ничего не выйдет, Джим. Он освещает королевское турне.

– Какое королевское турне?

Том Джеймсон произвел угрожающее телодвижение, будто бы собираясь подняться со стула, что было бы беспрецедентным поступком. Однако он лишь выпрямил спину, расправил плечи и с подозрением уставился на своего репортера – звезду уголовной хроники.

– Ты ведь пока еще журналист, Джим, не правда ли? То есть ты часом не ушел до срока на пенсию, отшельником не заделался? А старческого слабоумия в роду не наблюдалось?

– Слушай, Том, когда королевское семейство совершит преступление, я первый буду тут как тут. Пока этого не случилось, я о нем и не думаю, разве что в кошмарном сне увижу.

Джеймсон демонстративно посмотрел на часы.

– Ладно, ладно, иду.

С этими словами Стивенс с поразительной скоростью повернулся на каблуках и выскочил из редакции, не обращая внимания на раздававшиеся за спиной крики начальника, желавшего знать, кто из имеющихся под рукой фотографов ему сгодится.

«На черта мне вообще нужен фотограф? – угрюмо размышлял Стивенс. – Я в жизни не встречал фотогеничного полицейского!» Однако, выходя из здания, он вдруг вспомнил лицо секретаря пресс-службы полиции и, улыбнувшись, сказал себе, что был не прав.

– «Повсюду ключи к разгадке для тех, кто читает между времен». Сплошная тарабарщина, правда, Джон?

Бессмыслица.

Мортон вел машину, направляясь в район Хеймаркет. День выдался ненастный: порывистый ветер бросал в лицо прохожим струи холодного дождя, пробиравшего до костей. Было так пасмурно, что даже в полдень автомобилисты ездили с включенными фарами.

Отличный денек для работы на свежем воздухе.

– Бессмыслица? Нет, Джек. Вторая часть вытекает из первой; тут есть какая-то логическая связь.

– Ну что ж, будем надеяться, ты получишь еще несколько писем. Может, тогда мы все поймем.

– Может быть. По мне, так лучше бы этот бред собачий вообще прекратился. Не очень-то приятно сознавать, что какой-то маньяк знает, где ты работаешь и где живешь.

– А твой номер есть в телефонной книге?

– Нет, не внесен.

– Значит, он шел другим путем. Но как же он у знал твой домашний адрес?

– Он или она, – уточнил Ребус, вновь засовывая письма в карман. – Ну откуда мне знать?

Он зажег две сигареты и одну, оторвав фильтр, протянул Мортону.

– Спасибочки, – поблагодарил Мортон, сунув в рот коротенькую сигаретку. Дождь шел на убыль. – Потоп в Глазго, – добавил он, не рассчитывая на ответ.

От недосыпа у обоих слезились глаза, но это дело уже не давало им покоя, и потому, с трудом соображая, они мчались по направлению к эпицентру расследования. На открытом всем ветрам пустыре, рядом с местом, где было найдено тело девочки, соорудили небольшой разборный домишко, временный штаб, откуда полиция руководила операцией: проводился поквартирный опрос, а еще предстояло опросить друзей и родственников. Ребус терпеть не мог эту скучную и малопродуктивную работу.

– Одно меня беспокоит, – сказал еще утром Мортон. – Если эти два убийства связаны между собой, то мы, похоже, имеем дело с человеком, который выбирал себе жертвы наугад и раньше ни с одной из девочек знаком не был. А это значит, что работенка предстоит чертовски трудная.

Ребус тогда кивнул. Однако можно ли исключить вероятность того, что либо обе девочки знали убийцу, либо убийца сумел как-то завоевать их доверие. Иначе неглупые девочки, которым было почти по двенад цать лет, наверняка сопротивлялись бы при похищении. И это непременно кто-нибудь бы заметил. Пока же ни одного свидетеля не нашлось. Странно, очень странно.

Когда они добрались до тесного командного пункта, дождь уже перестал. Инспектор, руководивший выездной бригадой, сразу вручил им списки фамилий и адресов. Ребус был рад оказаться вдали от полицейского управления, вдали от Андерсона и его мышиной возни с отчетами и бумагами. Настоящая работа была именно здесь, в гуще людей, возможных свидетелей поступков, а то и промахов убийцы, которые могут столкнуть расследование с мертвой точки.

– Вы не будете возражать, сэр, если я спрошу, кто предложил поручить нам с коллегой поквартирный опрос?

Инспектор сыскной полиции смерил Ребуса внимательным, насмешливым взглядом:

– Еще как буду возражать, Ребус, черт подери! Это ведь все равно не имеет значения, так или нет? Каждое задание в этом деле жизненно важно. Давайте не забывать об этом.

– Так точно, сэр! – сказал Ребус.

– Вы тут, должно быть, чувствуете себя как в коробке из-под башмаков, сэр, – сказал Мортон, разглядывая тесное помещение.

– Да, сынок, я сижу в коробке из-под башмаков, но башмаки – это вы, ребята, так что шевелитесь, черт подери!

А этот инспектор, подумал Ребус, кладя свой список в карман, кажется, славный малый. Довольно остер на язык – как раз во вкусе Ребуса.

– Не беспокойтесь, сэр, – тотчас отозвался он, – мы мигом.

Он надеялся, что инспектор заметил иронию, сквозившую в его голосе.

– Кто последний – тот педик, – подхватил Мортон.

Нынешнее дело о похищениях не укладывалось ни в какие стандартные рамки и, безусловно, требовало индивидуального подхода. Однако Андерсон действовал согласно издавна сложившейся полицейской процедуре: отправил своих людей на поиски тех, кого принято проверять в первую очередь, – родственников, знакомых, зарегистрированных преступников с педофильскими наклонностями. С особым вниманием управление расследует деятельность полулегальных организаций вроде группы с чудовищным названием «Обмен педофильской информацией». Какую-то пользу можно извлечь и из телефонных звонков, которыми сейчас наверняка одолевают Андерсона. Как правило, звонят в полицию чудаки, но разговоры с ними представляют собой прекрасный материал для анализа: одни звонившие сознаются в совершении преступления, другие представляются медиумами и предлагают помочь установить связь с покойниками, третьи городят всякую несусветную чушь, направляя полицию по ложному следу. Все они находятся во власти прошлых грехов и нынешних фантазий. Как, впрочем, и любой человек.

Подойдя к первому дому, Ребус громко постучался и стал ждать. Дверь открыла гнусная старуха – босиком, в некогда шерстяной, а ныне на девяносто процентов дырявой кофте, наброшенной на угловатые плечи.

– Чего надо?

– Полиция, мадам. По поводу убийства.

– Чего? Мне ничего не надо. Вали отсюда, а то позову легавых!

– Убийства! – заорал Ребус. – Я из полиции!

Пришел задать вам несколько вопросов.

– Чего? – Она отступила немного назад и уставилась на него, а Ребус готов был поклясться, что увидел в потускневшей черноте ее зрачков слабый проблеск былого интеллекта.

– Чего еще за убийства? – спросила она.

Неудачный денек. В довершение всего опять пошел дождь, колючие струи ледяной воды потекли по лицу и за шиворот, начали просачиваться в башмаки. Совсем как в тот день у могилы старика… Неужто он был там только вчера? Многое может случиться за двадцать четыре часа – по крайней мере с ним.

К семи вечера Ребус обошел шестерых из четырнадцати человек, значившихся в его списке. Со стертыми ногами, по горло налившись чаем, но мечтая о глотке чего-нибудь покрепче, он вернулся к командной коробке из-под башмаков.

На краю болотистого пустыря стоял Джек Мортон, озирая размокший глинозем, по которому были там и сям разбросаны кирпичи и разнообразные обломки.

– Адски неприятно здесь умирать.

– Она умерла не здесь, Джек. Вспомни, что сказал судебный медик.

– Ну, ты же знаешь, что я имею в виду.

Да, Ребус это знал.

– Кстати, – сказал Мортон, – педик-то ты.

– За это надо выпить, – подвел итог Ребус.

Пили они в самых убогих эдинбургских барах, в тех барах, куда никогда не заглядывали туристы. Они пытались избавиться от мыслей об этом деле, но не могли. Чем страшнее убийство, тем сильнее захватывает расследование; не дает думать ни о чем постороннем и заставляет еще больше работать; гонит в кровь адреналин и не позволяет отступить или бросить дело на полпути.

– Пойду-ка я, пожалуй, домой, – проговорил Ребус.

– Нет, выпей еще.

Джек Мортон начал пробираться к стойке с пустым стаканом в руке.

Ребус, путаясь в мыслях, вновь задумался о своем таинственном корреспонденте. Он подозревал Рону, хотя подобные выходки не вполне в ее стиле. Подозревал свою дочь Сэмми, быть может решившую отомстить отцу, вычеркнувшему ее из своей жизни. Члены семьи и знакомые поначалу всегда числятся в главных подозреваемых. Но письма может писать любой человек – любой, кто знает, где Ребус работает и где живет. А что, если опасаться следует кого-либо из сослуживцев?

Но кто бы ни был автором писем, зачем, ради Христа, он это делает?..

– Вот, пожалуйста, две чудесные пинты пива за счет заведения.

– Похвальная забота об интересах общества, – одобрил Ребус.

– Или об интересах заведения, да, Джон? – Мортон посмеялся собственной шутке и вытер пену с верхней губы. Он заметил, что Ребус не смеется. – О чем задумался? – спросил он.

– Это серийный убийца, – сказал Ребус. – Наверняка. И значит, наш приятель будет продолжать свое черное дело.

Мортон поставил стакан на стол: ему вдруг расхотелось пива.

– Эти девочки учились в разных школах, – продолжал Ребус, – жили в разных районах города, имели разные интересы, разных друзей, исповедовали разную веру и стали жертвами одного и того же убийцы, причем без каких-либо признаков сексуального надругательства. Мы имеем дело с маньяком. Найти его можно только чудом.

У стойки завязалась драка – по-видимому, из-за крупного проигрыша в домино. На пол упал стакан, и в баре ненадолго воцарилась тишина. Потом одного забияку увели на улицу приятели, а другой, оставшийся лежать у стойки, бормотал что-то подошедшей к нему женщине.

Мортон отхлебнул большой глоток пива.

– Слава богу, мы не на дежурстве, – сказал он. – Пойдем есть карри?

Мортон дожевал курицу и бросил вилку на тарелку.

– Наверно, мне следует потолковать с ребятами из министерства здравоохранения, – проговорил он, морщась. – Или из комитета по торговым стандартам. Это что угодно, только не курица.

Они сидели в небольшом ресторанчике неподалеку от Хеймаркет-стейшн. Фиолетовое освещение, стены, обтянутые красной тканью, и тихие звуки ситара для создания восточного колорита.

– Мне показалось, ты ел с удовольствием, – заметил Ребус, допивая пиво.

– Да, с удовольствием, но это не курица.

– Ну, раз ты получил удовольствие, тогда и жаловаться не на что. – Ребус сидел развалясь, вытянув ноги, перекинув руку через спинку стула и дымя, наверное, тысячной за день сигаретой.

Мортон с трудом наклонился к напарнику:

– Джон, всегда найдется, на что пожаловаться, особенно если при этом удастся не платить по счету.

Он подмигнул Ребусу, откинулся на спинку стула, рыгнул и полез в карман за сигаретой.

– Не еда, а настоящие отбросы, – сказал он.

Ребус попытался сосчитать, сколько сигарет выкурил за день он сам, но рассудок подсказал ему, что заниматься подобными подсчетами не следует.

– Интересно, что замышляет в данный момент наш приятель-убийца? – осведомился он.

– Может, хочет карри доесть? – предположил Мортон. – Беда в том, Джон, что он может выглядеть совершенно нормальным парнем, живущим вполне добродетельной жизнью с женой и детьми, этаким рядовым работягой. А под этой личиной скрывается обыкновенный псих.

– Нашего убийцу «обыкновенным» не назовешь.

– Это верно.

– Но возможно, ты прав. Ты хочешь сказать, что это оборотень – наподобие Джекила и Хайда, так?

– Именно. – Мортон стряхнул пепел на стол, и без того уже забрызганный соусом карри и пивом. Он пялился на свою тарелку так, точно не мог понять, куда подевалась вся еда. – Джекил и Хайд. Ты попал в самую точку. Знаешь что, Джон, я бы сажал этих ублюдков на миллион лет, на миллион лет – в одиночку размером с коробку из-под башмаков. Вот как бы я поступал.

Ребус разглядывал обои. Ему вспомнились те дни, когда он сам сидел в одиночке, дни последнего испытания в спецназе – попытки сломать его психику, дни вздохов и тишины, голода и грязи. Не хотел бы он, чтобы нечто подобное повторилось. И все же его они не одолели, не сумели одолеть. Остальным повезло меньше.

Лицо человека запертого в камере… Пронзительный крик…

Выпустите меня… Выпустите меня… Выпустите меня…

– Джон! Что с тобой? Если тебя тошнит – туалет за кухней. Слушай, когда будешь проходить мимо, сделай одолжение – постарайся выяснить, что они там режут на куски и бросают в кастрюлю…

Осторожной походкой жутко пьяного человека Ребус тотчас направился в туалет, но пьяным он себя не чувствовал, по крайней мере не настолько. В нос ему ударили запахи карри, дезинфекции, экскрементов. Он умылся. Нет, его не тошнит. Вряд ли он перебрал – ведь и у Майкла его охватил тот же страх, тот же мимолетный ужас. Что с ним происходит? Казалось, все его внутренности спеклись в твердый ком и мертвое прошлое вот-вот настигнет его. Похоже на нервный срыв, которого он давно опасался, но здесь было нечто иное… Впрочем, все это пустяки. Все уже прошло.

– Может, тебя подвезти, Джон?

– Нет, спасибо. Пройдусь пешком. Надо проветриться.

У выхода из ресторана они расстались. В сторону Хеймаркет-стейшн направилась подвыпившая компания конторских служащих – ослабленные узлы галстуков и резкий, тошнотворный запах духов. Хеймаркет была последней в Эдинбурге станцией перед расположенным в центре величественным вокзалом Уэверли. Ребус вспомнил, что выражение «сойти на Хеймаркет» на сленге обозначает «выскочить прежде, чем кончить», – самый дешевый способ избежать нежелательного зачатия. Кто сказал, что в Эдинбурге живут мрачные люди? Улыбка, песня – и удавка на шею. Ребус вытер со лба пот. Все еще чувствуя слабость, он прислонился к фонарному столбу. Он смутно догадывался, что с ним происходит. Все его существо отторгает прошлое, как организм отторгает донорское сердце. Он так старался забыть отвращение и страх, испытанные в армейских учебных лагерях, что малейшие отголоски этих воспоминаний вызывают у него в душе яростный протест. И все же именно там, в заключении, он узнал, что такое дружба, братство, дух товарищества – как бы это ни называлось. Да и о себе он многое узнал – больше, чем люди узнают за целую жизнь.

Его дух не был сломлен. Из учебки он вышел героем. А потом случился нервный срыв.

Довольно. Он пошел дальше, успокаивая себя мыслями о завтрашнем выходном дне. Весь день он будет читать, спать и готовиться к вечеринке – к вечеринке у Кэти Джексон.

А послезавтра, в воскресенье, он наконец проведет день с дочерью. Потом, возможно, выяснит, кто же все-таки пишет ему анонимные письма.

8

Девочка проснулась с солоноватым привкусом в пересохшем рту. Она будто оцепенела, хотела спать и не могла понять, где находится. Раньше, до того как он угостил ее кусочком шоколадки, ей спать не хотелось. И вот она проснулась, но не дома, не в своей спальне. В этой комнате на стенах висели картинки – картинки, вырезанные из глянцевых журналов. Среди них были фотографии солдат со свирепыми лицами, а также девочек и женщин. Она внимательно посмотрела на несколько моментальных снимков, которые висели рядышком на стене. На одном была запечатлена она, спящая на кровати, с широко раскинутыми руками. От удивления она раскрыла рот.

За дверью, в гостиной, подготавливая удавку, он услышал, что она проснулась.

В ту ночь Ребус опять спал беспокойно. Ему снился долгий поцелуй, такой долгий и чувственный, что он кончил – и во сне и наяву. Сразу после этого он проснулся и насухо вытерся. Дыхание поцелуя по-прежнему окружало его, словно аура. Пытаясь избавиться от этого наваждения, он потряс головой. Ему явно нужна женщина. Вспомнив о предстоящей вечеринке, он слегка успокоился. Но во рту пересохло. Он добрел до кухни и нашел бутылку лимонада. Газировка выдохлась, но жажду утоляла. Потом он вспомнил, что все еще пьян, и если не примет мер, будет страдать с похмелья. Он налил три полных стакана воды и заставил себя их выпить.

Обнаружив, что газовая горелка не погасла, Ребус обрадовался. Это было сродни хорошему предзнаменованию. Быстренько вернувшись в постель, он даже не забыл помолиться. Вот, должно быть, удивится главный начальник там, наверху! Он запишет в свою большую книгу: сегодня вечером Ребус вспомнил обо мне.

Да будет у него завтра удачный день!

Аминь.

9

Свой «БМВ» Майкл Ребус любил так же нежно, как саму жизнь, если не более. Когда он мчался по автостраде и казалось, что слева транспорт почти не движется, у него возникало странное приятное чувство, будто его машина в некотором смысле и есть жизнь. Майкл направлял автомобиль к наиболее яркой точке горизонта и устремлялся навстречу будущему, резко увеличивая скорость, никому и ничему не уступая дорогу.

«БМВ» было за что любить: прочная, быстроходная, роскошная машина с удобным кнопочным управлением. Майкл барабанил пальцами по коже руля, крутил ручки приемника, отдыхал, откинув голову на мягкий подголовник. Он часто мечтал отправиться в путь, бросив дом, жену и детей, уехать вдвоем – он и машина. Лишь изредка останавливаясь, чтобы поесть и заправиться, катить так до самой смерти. Райское блаженство! Он не считал предосудительным предаваться этим мечтам, поскольку знал, что никогда не осмелится устроить себе рай на земле.

Когда Майкл купил свой первый автомобиль, он просыпался среди ночи и, раздвинув занавески, проверял, ждет ли еще он его за окном. Иной раз он вставал в четыре или в пять утра и на несколько часов уезжал кататься, удивляясь тому, как быстро пожирает машина громадные расстояния, радуясь, что мчится по безлюдным дорогам в сопровождении лишь ворон да зайцев, громким гудком поднимая в воздух трепещущие тучи испуганных птиц. Тогда и начался его непрерывный роман с автомобилями, вожделенное освобождение от рабства.

На эту его новую машину люди смотрели во все глаза. Поставив ее на улицах Керколди, он отходил и наблюдал издали, как зеваки рассматривают предмет своей зависти.

Люди помоложе, расхрабрившись от любопытства, заглядывали в салон и пялились на кожаную обивку и приборный щиток, точно на зверей в зоопарке. Люди постарше, кое-кто с женами на буксире, бросали на автомобиль небрежные взгляды, после чего порой сплевывали на мостовую: «БМВ» в этот миг олицетворял для них все так и не осуществившиеся желания. Майкл Ребус свою мечту осуществил и мог сколько угодно этой мечтой любоваться.

В Эдинбурге, однако, машина привлекала внимание не везде. Однажды Майкл остановился на Джордж-стрит, но обнаружил, что сзади плавно подъезжает к стоянке «роллс-ройс». Кипя от злости, он вновь включил зажигание. В конце концов он нашел место у входа в дискотеку. Он знал, что, увидев возле ресторана или дискотеки дорогую машину, люди частенько принимают ее владельца за хозяина заведения, и эта мысль доставила ему огромное удовольствие, изгладив из памяти «роллс-ройс» и пробудив череду новых фантазий.

Остановки у светофора тоже порой вызывали приятное возбуждение, если только сзади или, что еще хуже, рядом не пристраивался с грохотом какой-нибудь придурок на большом мотоцикле. Мотоциклы, эти рогатые монстры, были просто созданы для того, чтобы рвать с места. В гонках от светофора мотоциклисты не раз безжалостно опережали Майкла на старте. О подобных случаях он тоже старался не вспоминать.

В тот день он поставил машину там, где было велено: на стоянке на вершине Колтон-хилла. Впереди раскинулся Файф, а в заднее окошко видна была протянувшаяся внизу Принсес-стрит, застроенная одинаковыми домами, издали похожими на кукольные домики. На холме было тихо; туристский сезон только начинался, к тому же было еще холодно. Майкл знал, что ночью жизнь бьет здесь ключом: езда наперегонки, любовные пары, ищущие уединения, вечеринки на пляже Куинсферри. Сейчас по холму бродило лишь несколько любопытных да на знаменитое кладбище у подножия Колтон-хилла время от времени входили, взявшись за руки, парочки. С наступлением темноты восточная часть Принсес-стрит превращалась в особую, совершенно независимую территорию – одни объезжали ее стороной, другие делили между собой. Но свою машину Майкл ни с кем не собирался делить. Воплощение его мечты было слишком хрупким.

Пока Майкл через залив Ферт-оф-Форт смотрел на Файф, издалека выглядевший весьма величественно, рядом, сбавив скорость, остановилась машина поставщика. Майкл передвинулся на сиденье для пассажира и опустил стекло. То же самое проделал человек во второй машине.

– Товар при вас? – спросил Майкл.

– Само собой, – ответил вновь прибывший. Он взглянул в свое зеркало. На вершину холма как раз поднялись несколько человек, целое семейство. – Лучше минутку обождать.

Они помолчали, безучастно разглядывая пейзаж.

– В Файфе никаких проблем? – спросил поставщик.

– Никаких.

– Ходят слухи, что к вам наведывался брат. Это правда? – Взгляд у поставщика был властный; он и вообще был властным человеком. Но ездил на старой колымаге. На миг Майкл почувствовал себя в безопасности.

– Да, но это пустяки. Просто была годовщина смерти нашего отца. Вот и все.

– Он ничего не знает?

– Абсолютно. Я что, по-вашему, идиот?

Быстрый взгляд собеседника заставил Майкла замолчать. Для него оставалось тайной, как этому человеку удается вселять в него такой страх. Он терпеть не мог эти встречи.

– Если что-нибудь случится, – предупредил поставщик, – если хоть что-нибудь не заладится, вам придется несладко. Держитесь от этого ублюдка подальше.

– Я тут ни при чем. Он точно с неба свалился. Даже не позвонил. Что я мог поделать?

Непроизвольно Майкл крепко вцепился руками в руль. Человек в другой машине опять взглянул в зеркало.

– Все в порядке, – сказал он, шаря рукой под сиденьем. В окошко Майкла незаметно упал небольшой пакет. Майкл заглянул в пакет, достал из кармана конверт и потянулся к ключу зажигания.

– Скоро увидимся, мистер Ребус, – пробормотал поставщик, открывая конверт.

– Конечно, – откликнулся Майкл, подумав при этом: нет уж, не раньше, чем возникнет острая необходимость. Работенка становится довольно рискованной и неприятной. Эти люди следят за каждым его шагом. Он знал, однако, что стоит лишь избавиться от очередной партии товара, заработав на сделке кругленькую сумму, как страх непременно улетучится и сменится эйфорией. Именно ради коротенького момента, когда страх превращается в наслаждение, он и продолжал эту рискованную игру. Подобное ощущение он испытывал, разве что резко нажав на акселератор у светофора, чувствуя, как автомобиль буквально прыгает вперед, оставляя всех далеко позади.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.