— А куда?

— Инструктором, конечно.

— То есть?

— Ну, к Жаудату, в охрану магдиевскую. Буду у них почетный спарринг-партнер президента. Мальчик для битья. Употреблять по вторникам вместо груши.

Гильфанов вздохнул и покачал головой.

Летфуллин помахал в воздухе влажным платочком, остужая, и снова приложил его к челюсти. Бадяга творила чудеса. Впрочем, и Магдиев был вполне милосерден. Айрата миновало даже сотрясение мозга. По крайней мере, в своем жизнеописании о тошноте он не упомянул.

— Может, помочь чем? — спросил Гильфанов, особенно ни на что хорошее не надеясь.

— Спасибо, мне сегодня уже помогли, — сказал Летфуллин. Гильфанов смотрел на него. Летфуллин отвел глаза и сказал: — Ну, извините. Не прав.

— Да ладно, понимаю. Это я прилип. Айрат Идрисович, а вы кому-нибудь еще снимок этот ваш показывали?

— Не-а. Долгову — как-то не сложилось, Магдиеву — не успел. Вам только. Теперь вы типа меня убьете, да?

— Лечитесь, Айрат Идрисович, — мягко сказал Ильдар и приоткрыл дверь.

— Спасибо. Только вы, пожалуйста, Магдиеву скажите, что это ему пора лечиться. Мне по морде не впервой получать, но с такой манерой общения он быстро ответку получит. Пора дедушке на транквилизаторы садиться.

— Подумаем, — неопределенно пообещал Гильфанов и поднял руку, прощаясь. Главного он Летфуллину не сказал и на всякий случай немножко помедлил, прежде чем выйти из кабинета.

Летфуллин ожидания оправдал:

— Ильдар Саматович, в порядке совета. Я не хочу мстительным быть. Как считаете, чего будет, если я этот снимок опубликую? Отомстил, получится?

— Знаете, Айрат, я теперь вам и советовать ничего не могу. На ваше усмотрение, абсолютно.

— У меня усмотрение всё вбок съехало. Не знаю я, блин. Сейчас публиковать — получится, я Магдиеву подляну делаю, а к Долгову, наоборот, типа подмазываюсь — что мы, получается, одной крови. Тьфу, зараза. В другую газету отдавать вообще западло. Ладно, подумаю пока.

— На ваше усмотрение, — повторил Ильдар, попрощался последний раз и ушел.

Едва выйдя на Баумана, он позвонил из ближайшего автомата (сотовую связь в центре еще не восстановили) в Кремль и договорился о срочной встрече. Потом побежал к машине, скомандовал: «В комитет, потом сразу в Кремль».

В комитете он был ровно семь минут. Ровно столько, сколько нужно, чтобы добежать до кабинета. Запереться. Достать из верхнего ящика стола и сунуть в карман плоскую упаковку аспирина. Потом извлечь из того же ящика подарочный футляр с золотым «паркером» и сменными капсулами, вытащить из корпуса ручки чернильный баллончик и очень аккуратно поместить на освободившееся место другой, отличавшийся от подобных ему лишь тонкой зеленой полоской на тупом конце. Потом выскочить из кабинета и ссыпаться по лестнице мимо отдавшего честь дежурного офицера.

Магдиев встретил Гильфанова как родного. Ничего иного Ильдар и не ожидал: всеобщая эйфория от победы особенно сильно била по мозгам верховному главнокомандованию, и никто лучше главковерха не понимал роли скромного полковника в спектакле, которым открыл и закрыл сезон театр военных и попутных действий.

Но чувствовался в энтузиазме президента некоторый перебор, словно он очень старался выдержать планку и при этом натуги не показать.

Уловивший такую тонкость Гильфанов лишний раз убедился в правдивости рассказа Летфуллина. Магдиева все-таки крепко зацепила эта история, и, похоже, подъедала его совесть — та самая, из гайдаровского рассказа, из-за которой Нина заплакать могла, а лидеру победившей республики было впадлу. Тем более клиническим выглядел случай.

Гильфанов сообразил, что всякий, кто заинтересуется теплым прощанием президента со своим доверенным борзописцем, получит в челюсть — и не факт, что рукой. С другой стороны, менее прямолинейный подход мог заставить Магдиева постепенно рассиропиться, облегчить душу рассказом об избиении трепливых балбесов, а потом, как знать, и о чем-нибудь более интимном. Например, о какой-нибудь старой фотографии и грядущей встрече столь же старых друзей.

Поэтому Ильдар вывернул наизнанку торопливо составленный по пути в Кремль план беседы и начал с того, чем предполагал закончить:

— Танбулат Каримович, такое дело. Отпроситься я у вас хочу.

— В смысле?

— В смысле, я устал, я ухожу. На пенсию пора. Рыбу ловить и облепиху собирать.

— Isanmesez, min seznen apaen, — растерянно сказал Магдиев. — Это шутка, надеюсь, Ильдар?

Ильдар виновато вздохнул. Принялся объяснять, что на самом деле его работа растратила смысл. Последние годы комитет существовал де-факто независимо от Москвы, а сам Гильфанов последние годы действовал независимо от комитета. И в том, и в другом случае формально оставались поводы и возможности для возвращения, так сказать, в исходное русло. Но на самом деле это было бы довольно маразматическим мероприятием — по множеству причин. Так что, Танбулат Каримович, как офицер ФСБ я просто не существую, как офицер КГБ исчерпал себя — и, пожалуй, чуть пораньше КГБ, который, если я правильно понимаю, будет тихонечко слит — и не с ФСБ, а как картофельный отвар — на землю или куда там отвар сливают. Я понимаю, упредил он возражение Магдиева, что на одном комитете свет клином не сошелся — тем более с учетом последних обстоятельств. Но я, честное слово, подорвался, довольно серьезно. Надо отдохнуть. Хотя бы месяц-другой. Потом отец, вы знаете…

Магдиев согласился с этой логикой удивительно быстро. Конечно, он задал десяток вопросов. Некоторые из них Гильфанова почти растрогали — например, Танчик всерьез озаботился безопасностью полковника, а когда тот заверил, что будет ходить только по безопасным местам и только с каской на голове, поинтересовался, а как с финансами.

Ни нажимать на собеседника, ни тем более угрожать или просто предостерегать от возможных негативных последствий расставания Магдиев не стал.

Гильфанов заподозрил даже, что Магдиев по привычке всех победивших вождей приготовился радикально почистить свое окружение. Чтобы, значит, через год-другой ни одна тварь не посмела или просто не смогла бы физически вспомнить, как мы с товарищем богом вместе принимали решительный план действий.

Но нет, похоже, Булкин искренне переживал скорое расставание с собратом по оружию и не протестовал лишь из уважения к убеждениям и выпестованной позиции собрата, к тому же сделавшего свое дело.

Не сказать, что из-за этого Гильфанов засбоил и задумался над тем, стоит ли реализовывать свой план. Сделать это было необходимо — но лишь убедившись, что цепочка, выстроенная полковником в последние полтора часа, не является метастазом его воспаленного и распухшего воображения.

Ильдар быстро убедился, что все было правдой, — как и ожидалось, подталкивать Танчика почти не пришлось. Тот сам заговорил о грядущем визите Борисова. В том смысле, что подготовка к нему уже вымотала и Жаудата со всеми присными, и аппарат, не говоря уже о ментах и прочем малоценном расходном материале. Но это дело житейское, и Гильфанов может отдыхать с чистой совестью и холодной головой.

Гильфанов, не пережимая, поинтересовался, а что поделывает противная сторона.

— Да так, тоже землю роет — псов своих прислали, сорок человек, страшное дело, прочесывают Казань и Кремль, Алла бирса, ханскую казну найдут. Шаймиев говорит, когда Путин и тем более Ельцин приезжали, подобного и рядом не было.

— А, — сказал Гильфанов равнодушно. — Странно. Борисов вроде сам по себе человек не слишком пафосный.

Магдиев пристально посмотрел на него:

— Это у тебя комплимент или наоборот?

— Констатация. Мне так кажется. Хотя я толком про него и не знаю ничего, честно говоря.

— Да его мало кто вообще знает, — сказал Магдиев и заулыбался. — Нормальный он мужик, на самом деле.

— Елки-палки, — сказал Гильфанов. — Так это не монтаж, получается?

— Что — не монтаж?

Гильфанов бережно вытянул из кармана сложенную вчетверо распечатку летфуллинского открытия и протянул президенту.

Тот, с подозрением поглядев на полковника, принял листок, развернул его и застыл. Потом откинулся на спинку кресла и хохотнул. Гильфанов, признаться, опасался иной реакции, а потому слегка расслабился. Магдиев положил снимок перед собой, бережно разгладил и сообщил Гильфанову:

— Ильдар Саматович, ты, tege… гений сыска. Как ты это нашел? Фираю соблазнил, что ли, чтобы в семейном альбоме покопаться?

— Выходит, не монтаж, — констатировал Ильдар, любуясь Магдиевым. — А я, честно говоря, решил, что Айрат с ума сошел.

— При чем тут Айрат?

— А это его творчество, — безмятежно объяснил Гильфанов. — Часа три назад прислал мне письмо с этим снимком. Мылом, конечно. Я не понял, написал ему в ответ: что это значит и кто эти пионеры. Простите уж, Танбулат Каримович, сразу вас не признал. И приятеля вашего тоже.

Магдиев на приятеля никак не отреагировал, а продолжал слушать — внимательно и без улыбки.

— Так вот, он ничего не ответил, на звонок по рабочему не откликнулся. Дома его нет, а мобильные, вы же знаете, пока не работают. Я в голове почесал, потом начал что-то вспоминать, полазил по книжкам, сайтам. Фотографию Борисова нашел, а вашу нет. Так, шаровым образом решил, что узнал. Не ошибся, оказывается. Но что вот это все значит — пока не совсем пойму.

— Да я и сам, — откликнулся Магдиев. — Погоди-ка, подумаю… — И сказал после короткой паузы: — Вот, значит, чего этот бедолага приходил. А я ему в торец…

— Кому в торец? Что за бедолага? Айрат, что ли? — Гильфанов изумился так, что чуть не сполз со стула.

Магдиев неловко, но честно — во всяком случае, очень близко к версии, изложенной Летфуллиным, — пересказал фарсовые обстоятельства их последней встречи и принялся переживать по поводу того, что пацан, оказывается, tege, головой с большим поводом поехал — раз такое открытие сделал.

— Нюх у пацана. А я его по нюху… — тут Магдиев смущенно хихикнул.

А Гильфанов сказал:

— Танбулат Каримович, я почти в панике. То есть я понимаю, что вы Летфуллину в рыло въехали, и понимаю, по какому поводу. Но вот этот снимок — он что значит? Что вы с Борисовым, в пас играли, что ли?

— Ну да, — Магдиев снова хихикнул, уже с самым довольным видом.

— Ага… — сказал Гильфанов, старательно соображая. — И с каких пор?

— Да с самого начала. — Гильфанов посмотрел в потолок:

— Щас… Секундочку…

Он вытащил из кармана ручку, стянул чистый лист с пачечки, лежавшей на столе, и принялся что-то стремительно чертить, остановился, сильно тряхнул ручкой, попробовал снова, швырнул ее рядом с листом, вытащил другую — уже не перьевую, а обычную гелевую, — и нарисовал несколько неправильных фигур и цифр.

Магдиев наблюдал за ним, как ребенок за воробушком. Потом сказал:

— Ильдар-эффенде, может, водочки хряпнешь?

— Не, — испуганно отозвался Гильфанов и тут же добавил, не отрываясь от художественного процесса: — А вот чаю, если можно, это shap bula[30].

Магдиев нажал кнопочку и скомандовал принести два чая.

Гильфанов тем временем начертил еще несколько нераспознаваемых фигур. Оторвался от бумаги. Сел, как примерный ученик, сложив ручки на краю стола, и принялся есть глазами Магдиева.

Тот спокойно спросил:

— Все понял, что ли?

— Примерно.

— Расскажешь?

— А поправите?

— Посмотрим. Давай inde, мне же интересно.

— Ну, ладно. Значит, вы с Борисовым друзья с детства. И потом, видимо, связь поддерживали — по переписке, да? — (Магдиев кивнул.) — Но не афишировали — сначала нужды не было, потом повода, потом вообще это лишним стало. Борисов был на вторых ролях, но при этом любимым евреем при Придорогине…

— Он не еврей, — сказал Магдиев.

— Знаю. Это выражение такое, — объяснил Гильфанов.

— Не выражайся, — буркнул Магдиев.

— Прошу прощения, — Ильдар мысленно обматерил себя за неосторожность. Вот получил бы сейчас по морде, как Летфуллин, и большой привет с Северного полюса. — Так вот. Ему интересно было на первые роли выйти, а вам — Придорогина подвинуть. Хотя, я так понимаю, вот такого чуда, какое случилось, ждать было невозможно. Вы исходили из того, что Борисов, поднявшись, смягчит отношение Придорогина к Татарстану. Или наоборот, спровоцирует обострение, которое покажет, это самое, непродуктивность ссор. Хотя и Придорогин, возможно, был заинтересован в том, чтобы амов подопустить и при этом нетронутым оказаться. Потому такой коленкор и разыгрался. Правильно?

— Продолжай.

Дверь открылась, и вошла Резеда Габдельхарисовна с подносиком. Дождавшись, пока она расставит чай в тонюсеньких чашках, сахарницы и молочницы, пиалки с курагой и черносливом и удалится, Гильфанов шумно отхлебнул полчашки, подышал открытым ртом и продолжил:

— А когда вышло так, как вышло, и Бьюкенен влез в ситуацию всеми плавниками и хвостом, Борисову стало выгодно умыть руки и дать Штатам раз в жизни по-настоящему увязть в херовой ситуации, и чтобы она создалась по их же схеме. А наши выгоды лежали в том же месте, потому что… Ну, ясно почему. И в итоге друзья друг другу втихую, под столом как бы, помогли, а враг посрамлен и опущен. Что и требовалось. Теперь осталось зафиксировать официальное сближение братьев и сплотить единый антиамовский фронт. Против врага, которого побил маленький Татарстан, собрать кучу народа куда легче, чем против небитого. Верно я рассуждаю?

— Ильдар-эффенде, я всегда верил в твое воображение и, tege… аналитичность, — сообщил Магдиев, вышел из-за президентского стола и сел за гостевой, поближе к чашке, которую, впрочем, не тронул.

— Понятно… А жертвы сразу предполагались?

— В таком количестве — нет. Мы же не звери, — сухо сказал Магдиев.

— А теперь, значит, все будет, как было при Придорогине?

— Как до Придорогина, — уточнил президент.

— Ну, что значит — до Придорогина. Округа уже практически созданы, Татарстан вписан…

— Как вписан, так и выпишется. Договор новый заключим. А главное, финансовую часть пропишем. Чтобы не как колония или губерния, а в нормальной пропорции отдавать…

— Отдавать все-таки?

— Ильдар, давай inde не будем как дети. Куда мы с подводной лодки? Вопрос в том, какие мягкие условия будут. А теперь будут. Мы герои и вообще. А суверенитет отложим до следующего раза.

— Ага, — согласился Гильфанов и допил чай. — Может, тогда я и пригожусь.

— Ильдар Саматович, ты всегда пригодишься, — торжественно заявил Танчик. — Еще чай будешь?

— Да, с удовольствием, если можно. И куснуть бы чего-нибудь. Бутербродик там, а? А то с утра как этот, саврасый, и ни грамма…

— Легко, — Магдиев поднялся со стула, отошел к рабочему месту и, перегнувшись через стол, принялся обстоятельно инструктировать Резеду.

Гильфанов тем временем решил собрать лежавшие рядом с чашкой письменные принадлежности, но листок поднял неловко — так, что зацепил «паркер», ускакавший к чашке Магдиева. Гильфанов чертыхнулся, на полусогнутых обошел стол — стулья мешали, — выковырял ручку и виновато оглянулся на Магдиева.

Тот; не обращая внимания на легкую суету за спиной, говорил:

— И обязательно чтобы черный и свежий, бородинский там или дарницкий.

Гильфанов, не глядя, качнул ручкой над магдиевской чашкой и отковылял к себе на место, пряча ручку в боковой карман.

Магдиев, возвращаясь на место, поинтересовался:

— Может, все-таки водки или коньяка?

— Нет, что вы. Не люблю. Честно говоря, и вам не советую.

— Ну, мне уже поздно начинать, — засмеялся Магдиев и одним глотком осушил свою чашку.

Следующие пятнадцать минут Гильфанов усердно поглощал бутерброды и печенья, что было нелегко, но необходимо. По уму таблетки из кармана следовало выпить немедленно, но они, к сожалению, были ярко-синими, никак не оправдывая свое пребывание в коробочке из-под аспирина. Вряд ли эта тонкость могла всерьез обеспокоить Магдиева, который, сто к одному, ничего бы и не заметил. Но теперь, когда дело было сделано, рисковать — совсем непроходимая глупость.

Гильфанов дожевал третий бутерброд под одобрительное бурчание Магдиева, нахваливавшего молодой аппетит и блистательные перспективы полковника, и лишь после этого поспешил с благодарностью откланяться. Прощальные реплики вышли теплыми и трогательными, а рукопожатие — затяжным и горячим. Для полноты ощущений можно было бы и обняться, но это было бы совсем нездорово.

Гильфанов продолжал сдерживаться и пока не самым ударным шагом, раскланиваясь и обмениваясь любезностями со встречными (приподнятый дух распирал решительно все населявшие Кремль тела), проходил приемную, крысиный лабиринт коридоров и просторный холл на первом этаже.

Лишь перешагнув через порог калитки в кованом заборе и направившись к поджидавшей его машине, он зашарил в кармане, выдавливая из облатки сразу пяток таблеток.

Воды у водителя не оказалось, пришлось разжевать их всухую. Ощущение прегадостное. Впрочем, через пару минут выскочившая из Спасских ворот «Волга» притормозила у ближайшего продмага на Кремлевской. Ильдар остановил рванувшего было на штурм водителя и отправился в шоп-тур самостоятельно. Это позволило ему не только на полминуты приблизить переливание в себя одной из двух купленных бутылочек нарзана, но и досрочно забросить в опустевшую бутылочку «паркер», а образовавшуюся конструкцию незаметно завернуть в купленный здесь же цветастый пакет и сунуть в случившуюся на выходе урну.

Оставалось выкинуть пиджак (на совсем уже пожарный случай) — и казанскую часть своей жизни Гильфанов мог считать исчерпанной.