14

Леди Арабелла до некоторой степени пришла в себя. Она утверждала, однако, что ее ноги сдали и что она не может ходить без посторонней помощи. Она отказалась быть пленницей в доме и сказала, что у нее должно быть кресло на колесах. Когда эта хитрая штуковина прибыла, Доре приказали возить ее. Леди Арабелла выбрала Дору из соображений, что девушка была робкой и не должна была поддаться искушению бегать слишком быстро вниз но склону пли столкнуть кресло вместе с его обитательницей в озеро.

Внутри семейства было решено, что бедная бабушка слегка тронулась умом. Дядя Эдгар сказал, что мания преследования встречается нередко. Все эти разговоры об опасных диванных подушках (например, леди Арабелла отказалась теперь иметь хоть одну из них в своей комнате), к тому же она не подпускала к себе никого, кому бы она не доверяла. В пользу этого говорило и ее настойчивое желание держать свое вышивание, свою шерсть, свою рабочую шкатулку все время рядом, хотя ее полные праздные пальцы никогда не прикасались к ним. У нее может возникнуть желание поработать, говорила она. Так что теперь она целыми днями дремала в кресле, с кашемировой шалью на плечах, кивая всему миру отделанным черным янтарем чепчиком, и над ней возвышался зонтик от солнца. Амелия хихикала, говоря, что она похожа на какого-то восточного владыку на прогулке. Она быстро разобралась в механизме кресла и внутри дома могла управлять им сама, получая удовольствие от того, что подъезжала тихонько сзади к людям и ждала, чтобы они заметили ее. Фанни подозревала, что кресло на колесах было не более, чем притворством, что леди Арабелла вполне смогла бы ходить, если бы попыталась, однако она оставляла эту мысль при себе, потому что старая леди была добра к детям и иногда разрешала им прокатиться вместе с ней, и они все трое вопили от радости, когда преодолевали склоны или пугали садовников за работой.

Иногда Джордж находил время между поездками верхом и биллиардом, чтобы повозить бабушку. Он был единственным человеком, кому еще позволялось возить кресло.

Лето продолжалось, отцвели розы, георгины и астры. Горячее марево лежало над вересковыми пустошами. Выводок поганок на озере подрос до размера взрослых птиц, клубника закончилась, и черные дрозды получили свою долю покрасневшей на солнце вишни. Экипаж, проезжавший поворот длинной дороги, оставлял за собой хвост красноватой пыли. Это было жаркое лето, и Амелия молилась, чтобы такая погода простояла до вечера ее бала. Это было бы так романтично, если бы парочки могли выходить на террасу подышать воздухом или даже отважно пускаться в странствие по лужайке, освещенной огнями бального зала.

— Вас когда-нибудь целовали? — спросила она Фанни. Она не ожидала ответа. Она была совершенно уверена, что он был бы отрицательным. Ибо только человеку с серьезными намерениями можно было целовать девушку, и только ветреная девушка позволила бы поцеловать себя при любых других обстоятельствах. Амелия поджала свои алые губки и твердо решила, что ее должны поцеловать в ночь бала. Она также знала, кто должен был поцеловать ее. Теперь она проводила много времени перед зеркалом, изучая свое отражение под разными углами. Она становилась тщеславной. Она никак не могла забыть слова того дикого и затравленного человека: «Я думаю, что никогда в жизни не видел ни одной женщины красивее вас», — и иногда, при свете свечей, когда ее лицо выглядело старше, более хрупким и таинственным, она явственно различала, что он имел в виду. Она рассчитывала, что Адам должен увидеть ее такой, в полумраке у фонтана, в ночь бала.

Но, когда он склонится над ней, не увидит ли она за его плечом то, другое лицо, безжалостное, полуголодное, отчаянное… Амелия прижала руки к своему лицу, испугавшись смотреть дальше, испугавшись неведомого в ней самой…

На ночь приехал незнакомец, некий мистер Соломон, низенький, плотно сбитый, с маленькими блестящими черными глазками. У него было какое-то дело к дяде Эдгару. Тетя Луиза была о нем, очевидно, не слишком высокого мнения. За обедом она держалась с ним холодно и отстраненно, а позже, когда дядя Эдгар увел его в библиотеку, она вздохнула с облегчением и сказала Амелии и Фанни:

— Вам, девушки, не стоит ждать наверху и занимать мистера Соломона. Папа должен обсудить с ним дела.

Мистер Соломон отбыл сразу же после завтрака на следующее утро. Должно быть, дело было завершено к обоюдному удовлетворению, так как он и дядя Эдгар обменялись сердечным рукопожатием.

— Помните, мистер Давенпорт, я счастлив быть к вашим услугам в любое время.

На присутствовавших в доме женщин он едва ли обратил внимание. Фанни, которая часто предпочитала, чтобы ее не замечали, и Амелии, открывшей удовольствие мужского внимания, показалось странным встретить мужчину, который был гораздо более глубоко заинтересован в чем-то кроме них.

— Кто он, папа? — требовательно спросила Амелия. — Чем он занимается?

— Сплетница! — сказал дядя Эдгар, нежно взлохмачивая ее волосы. — Если вам так уж надо знать, он торговец бриллиантами из Хэттон Гарденс из Лондона.

Глаза Амелии округлились.

— А теперь вы можете задавать вопросы, пока не потеряете голос, но в настоящее время вы не получите никаких ответов. — Он ушел, улыбаясь своим мыслям, в очень хорошем настроении.

Так же напрасно Амелия преследовала вопросами и свою мать, так как тетя Луиза заявила, что совершенно ничего об этом не знает. Хотя Фанни показалось, что в ее поведении была какая-то рассеянность, а в глазах почти смущенное выражение.

Следующим гостем был Хэмиш Барлоу. Трамбл встретил его на станции и привез в дом перед ленчем. Амелия, всегда с интересом встречавшаяся с новыми людьми, спустилась вниз пораньше. Фанни опоздала. Она не собиралась этого делать, так как не хотела, чтобы на нее обращали внимание. Но Маркус плохо вел себя за ленчем, и она осталась, чтобы помочь Доре привести его в лучшее настроение. Так получилось, что она без всякой солидности сбежала по лестнице как раз в тот момент, когда все входили в столовую.

Она заметила лицо незнакомца, глядевшего на нее снизу вверх с неожиданным сосредоточенным интересом. Это было узкое бледное лицо с красноватыми глазами, аккуратными рыжими бровями и маленькими рыжими усиками. Хэмиш Барлоу был тщательно одет в черный сюртук и темно-серые брюки с украшенными тесьмой боковыми швами. Он выглядел джентльменом. Но в его поведении была какая-то настороженность, заставившая Фанни сразу же подумать о лисице.

— А эта опоздавшая, — говорил дядя Эдгар, — моя племянница Фанни. Она полностью взяла детей под свое крыло. Вы должны поговорить с ней о детях. Фанни, это мистер Барлоу.

Он напыщенно поклонился, как голубь своей подруге, подумала Фанни, сильно опустил голову, полы его сюртука поднялись в воздух. Невольно она улыбнулась глупым мыслям, пришедшим ей в голову. Лисицы, голуби… был ли мистер Барлоу животным, или птицей, пли просто человеком, по какой-то причине он очень желал произвести хорошее впечатление.

Было достаточно приятно принимать гостя с другой стороны света, который интересно рассказывал о Китае и о своих путешествиях по Востоку. Фанни рассчитывала, что он удовлетворит ее любопытство но поводу родителей детей, особенно но поводу их матери, позже, когда, возможно, они ненадолго окажутся наедине. Хотя она не была уверена, что действительно хочет этого свидания наедине, так как по мистеру Барлоу было видно, что он из rex мужчин, которые не способны оторвать от нее взгляд. Он не обращал внимания на Амелию, и только хорошие манеры заставляли его изредка поворачиваться к тете Луизе.

— Чудеса древней китайской цивилизации, — сказал он, обращаясь непосредственно к Фанни, — невозможно сосчитать, однако против них можно выставить их примитивные и варварские обычаи. Они перевязывают женщинам ноги, хладнокровно убивают младенцев женского пола или продают своих нежеланных дочерей в рабство. Когда речь идет о стране для женщины, мисс Фанни… мисс Амелия, — запоздало добавил он, — вы должны быть вполне удовлетворены своей собственной.

Фанни размышляла о том, что существуют другие утонченные формы рабства, когда Джордж неожиданно наклонился вперед.

— Почему вы все время смотрите на Фанни, мистер Барлоу?

Никто не мог предупредить мистера Барлоу о странностях Джорджа. Для него должно было быть потрясением, что этот симпатичный взрослый молодой человек задает вопрос, приличествующий только плохо воспитанному ревнивому ребенку.

Тетя Луиза быстро сказала:

— Джордж, не говорите чепухи. Мистер Барлоу рассказывает всем нам, и очень интересно.

— Возможно, — спокойно сказал мистер Барлоу, поворачиваясь к Джорджу, — потому что английская женщина кажется мне очень приятным зрелищем после стольких лет, наполненных лицами лимонно-желтого цвета.

Он был умен и быстр на язык. Но Джордж тоже был умен, в своей неуклюжей интуитивной манере. Он видел, что происходит. Фанни заметила, что глаза дяди Эдгара задумчиво сузились. На его лице было вежливое выражение. Только ее собственное сердце билось быстрее от волнения и разочарования. Хэмиш Барлоу. Она инстинктивно невзлюбила его с первого взгляда.

Однако ей приходилось быть с ним вежливой, поскольку он был гостем в доме и поскольку она хотела как следует поговорить с ним о родителях детей.

Нолли и Маркус его не помнили.

— А мисс Оливия стала такой юной леди, — сказал мистер Барлоу одобрительно. — Она была только вот такая ростом, когда я видел ее в последний раз. — Бледная кожа на его разведенных в стороны руках была усыпана большими веснушками кофейного цвета. — А Маркус был в своей колыбели. Это было, когда я навещал ваших маму и папу в Шанхае, но вы не должны помнить это.

Нолли не хотела иметь с ним никакого дела. Она забыла про свои манеры и снова повисла на Фанни, злобно озираясь. Но она никогда не была любезна с незнакомцами. Только это было не в порядке. Адам был единственным незнакомцем, который знал путь через колючие барьеры ее настороженности. Маркус был доволен уже тем, что его заметили, и отвечал, как мог, на вопросы мистера Барлоу.

— Чинг Мей уехала, — сказал он совершенно счастливо. — Она оставила свои сандалии. Теперь за нами смотрит кузина Фанни.

— И вам очень повезло, дети.

— Да, правда. У меня есть новый костюм. Из красного бархата. Это чтобы надеть на бал. А у Нолли на платье розовые ленты. Вы не хотели бы посмотреть на моих игрушечных солдатиков, мистер Барлоу?

Нолли резко одернула его.

— Ты рисуешься, Маркус.

— Интересно, что собирается кузина Фанни надеть на бал, — мягко сказал мистер Барлоу.

Рука Нолли сжала руку Фанни. Казалось, она поняла намек на непрошенную близость так же хорошо, как Фанни.

Но нужно было задать вопросы. Она вынуждена была держаться приятно. Она не хотела, чтобы Нолли всю свою жизнь гадала, какой женщиной была ее мать, и цеплялась за обрывки воспоминаний.

— Я не расслышала ваших планов, мистер Барлоу. Собираетесь ли вы остаться до бала моей кузины?

— Ваша тетя была так добра, что пригласила меня. Я с величайшей радостью ожидаю его. Вы не можете себе представить, что это для меня означает, после стольких лет в изгнании, любезный дом, этот настоящий английский сад с его древними дубами и кедрами, замечательное гостеприимство, которое оказывают мне ваши тетя и дядя, и теперь красивые женщины на балу. Мне было всего девятнадцать лет, когда я покинул Англию, и я пробыл за границей семнадцать лет. Я снова чувствую себя почти как тот девятнадцатилетний молодой человек, полным надежд и мечтаний. Это звучит для вас глупо, мисс Фанни?

Он говорил прочувствованно и очень трогательно. Нельзя было предположить, что за его узким и расчетливым лицом скрываются такие эмоции. Или он только изображал их, чтобы возбудить ее симпатию?

— Так вы были изгнанником не по своей воле, мистер Барлоу. Интересно, почему.

— Нет, вы не должны понять меня неправильно. Восток околдовал меня, так же, как отца этих детей. Я собираюсь вернуться туда, как только завершу свои дела здесь. Но, кроме того, чтобы завершить дела покойного мистера Давенпорта и убедиться в том, что его дети счастливы, как я ему обещал — это было мое последнее обещание ему, бедняге, — этот промежуточный эпизод делает меня нелепо сентиментальным.

Фанни никак не ответила на это. Она хотела бы, чтобы он не разглядывал ее так откровенно.

— Но я должен как-нибудь поговорить с вами наедине, мисс Фанни.

— Почему? — непонятливо спросила она.

— По многим причинам. Я надеюсь, вы дадите мне такую возможность.

Амелия безжалостно поддразнивала ее.

— Я думаю, вы завоевали его, Фанни. Как он смотрит на вас. Это почти неприлично, но я полагаю, что бедняга ничего не может сделать, если он так охвачен страстью.

— Амелия, успокойтесь!

Амелия хихикнула.

— Но это правда. Я даже сообщила об этом мистеру Маршу.

Лицо Фанни отвердело.

— И что вам ответил мистер Марш?

— Ну, что вы заслуживаете хорошего мужа.

На Фанни нахлынула такая ярость, что она едва смогла связно ответить.

— Он смеет такое говорить! Он смеет опекать меня! Я не приняла бы этого. И я не хочу, чтобы вы, Амелия, бегали к нему со всякими пустяками. Что он должен о вас подумать? Что вы пустоголовая сплетница и маленькая глупая трещотка.

Но Амелия не хотела, чтобы ей указывали.

— Я точно знаю, что мистер Марш думает обо мне, — заявила она самодовольно. — И правда, Фанни, если вы так реагируете на простое замечание, значит, вы действительно питаете какие-то чувства по отношению к мистеру Барлоу.

Казалось, что всем остальным этот человек нравится, и, без сомнения, он старался быть занимательным. Тетя Луиза уделяла даже больше внимания, чем обычно, своему туалету, и, спускаясь вниз но вечерам, имела вид богатой и хорошо воспитанной матроны, какой она и была на самом деле. Дядя Эдгар часто бывал в компании мистера Барлоу, показывал ему поместье или запирался с ним в библиотеке, где они, без сомнения, обсудили все аспекты дел несчастного Оливера.

Однажды в двери случайно была оставлена небольшая щель, и Фанни, проходя мимо, услышала, как дядя Эдгар произнес слово «Пустяки!» удовлетворенным и слегка сожалеющим тоном.

— Вы абсолютно уверены, мистер Давенпорт?

— Ну конечно. Я проверил их. Если бы было что-нибудь еще, китаянка должна была сама распорядиться ими. Скажите, вы можете доверять этим китайцам? Вы достаточно долго прожили среди них, чтобы знать. Мне кажется, что все они говорят одно, а делают другое. Они похожи на айсберги, их слова — то, что на поверхности, а их мысли — о, очень глубоко. — Он радостно рассмеялся над своей метафорой.

Мистер Барлоу тоже рассмеялся, согласился, и добавил :

— Мне жаль, что после уплаты долгов совсем не осталось наличных. Но вы должны были этого ожидать.

Слабый шипящий звук позади заставил Фанни обернуться и увидеть, как леди Арабелла умело катила свое кресло на колесах прочь по полированному полу.

— Там нет ничего нового, моя девочка, — сказала она через плечо и затем хрипло рассмеялась. — Идите и помогите мне подняться наверх.

Когда Фанни подняла из кресла большое мягкое тело, не тяжелее мешка, набитого шерстью, она снова была уверена, что леди Арабелла гораздо увереннее держится на ногах, чем она дает всем понять.

— Я подслушивала у дверей всю свою жизнь и до сих пор не узнала ничего приятного. Это вовсе не самая похвальная привычка.

Фанни вспыхнула, но не стала извиняться.

— Я думала о Чинг Мей. Я надеялась, что мистер Барлоу может оказаться ее другом.

Леди Арабелла одарила Фанни своим тусклым пристальным непроницаемым взглядом. Наконец она сказала:

— Чинг Мей теперь не нуждается в друзьях, — и, тяжело опершись на руку Фанни, начала с трудом подниматься но лестнице.

Оказалось, однако, что Чинг Мей присутствовала и в мыслях Хэмиша Барлоу, так как днем или двумя позже он присоединился к Фанни и детям в павильоне у озера.

Он был достаточно умен, чтобы догадаться, что лучшим способом справиться с враждебностью Нолли было не замечать ее. Видя, что дети погружены в строительство дома из игрушечных кирпичиков и палочек, он тихо спросил, можно ли ему посидеть рядом с Фанни и поговорить с ней. Он похвалил звякающие ветряные колокольчики, сказав, что они заставляют его почти тосковать, а затем с внезапностью, заставившей Фанни резко втянуть в себя воздух, спросил, какова ее версия смерти Чинг Мей.

Адам Марш, вспомнила она, задавал такой же вопрос. Адама интересовала Чинг Мей как человек, а этот вопрос преследовал собой какую-то другую цель.

— Ну, это, конечно, был несчастный случай.