ПАСТОР МАНДЕРС. Нет, слава богу, не знаю.
      ОСВАЛЬД. Так я позволю себе сказать вам это. Я наталкивался на безнравственность, когда к нам наезжал кто-нибудь из наших почтенных земляков, образцовых мужей, отцов семейства, и оказывал нам, художникам, честь посетить нас в наших скромных кабачках. Вот тогда-то мы могли наслушаться! Эти господа рассказывали нам о таких местах и о таких вещах, какие нам и во сне не снились.
      ПАСТОР МАНДЕРС. Как?! Вы станете утверждать, что почтенные люди, наши земляки…
      ОСВАЛЬД. А вы разве никогда не слыхали от этих почтенных людей, побывавших в чужих краях, рассказов о все возрастающей безнравственности за границей?
      ПАСТОР МАНДЕРС. Ну, конечно…
      ФРУ АЛВИНГ. И я тоже слышала.
      ОСВАЛЬД. И можете спокойно поверить им на слово. Среди них попадаются настоящие знатоки. (Хватаясь за голову.) О! Так забрасывать грязью ту прекрасную, светлую, свободную жизнь!
      ФРУ АЛВИНГ. Не надо так волноваться, Освальд. Тебе вредно.
      ОСВАЛЬД. Да, правда твоя. Не полезно… Все эта проклятая усталость, знаешь. Так я пойду пройдусь немножко до обеда. Извините, господин пастор. Вы уж не посетуйте на меня, – это так на меня нашло. ( Уходит во вторую дверь направо.)

Сцена пятая.

      ФРУ АЛВИНГ. Бедный мой мальчик!
      ПАСТОР МАНДЕРС. Да, уж можно сказать. До чего дошел! ( Фру Алвинг молча смотрит на него. Пастор ходит взад и вперед.)Он назвал себя блудным сыном! Да, увы, увы! ( Фру Алвинг по-прежнему молча смотрит на него.)А вы что на это скажете?
      ФРУ АЛВИНГ. Скажу, что Освальд был от слова до слова прав.
      ПАСТОР МАНДЕРС ( останавливается). Прав?! Прав!.. Держась подобных воззрений!
      ФРУ АЛВИНГ. Я в своем уединении пришла к таким же воззрениям, господин пастор. Но у меня все не хватало духу затрагивать такие темы. Так вот теперь мой сын будет говорить за меня.
      ПАСТОР МАНДЕРС. Вы достойны сожаления, фру Алвинг. Но теперь я должен обратиться к вам с серьезным увещанием. Теперь перед вами не ваш советчик и поверенный, не старый друг ваш и вашего мужа, а духовный отец, каким я был для вас в самую безумную минуту вашей жизни.
      ФРУ АЛВИНГ. И что же скажет мне мой духовный отец?
      ПАСТОР МАНДЕРС. Прежде всего я освежу вашу память. Момент самый подходящий. Завтра минет десять лет, как умер ваш муж. Завтра будет открыт памятник покойному. Завтра я буду говорить речь перед лицом всего собравшегося народа… Сегодня же обращу свою речь к вам одной.
      ФРУ АЛВИНГ. Хорошо, господин пастор, говорите.
      ПАСТОР МАНДЕРС. Помните ли вы, что всего лишь через какой-нибудь год после свадьбы вы очутились на краю пропасти? Бросили свой дом и очаг, бежали от своего мужа… Да, фру Алвинг, бежали, бежали и отказались вернуться, несмотря на все его мольбы!
      ФРУ АЛВИНГ. А вы забыли, как бесконечно несчастна была я в первый год замужества?
      ПАСТОР МАНДЕРС. Ах, ведь в этом как раз и сказывается мятежный дух, в этих требованиях счастья здесь, на земле! Какое право имеем мы, люди, на счастье? Нет, фру Алвинг, мы обязаны исполнять сой долг. И ваш долг был – оставаться верной тому, кого вы избрали раз и навсегда и с кем были связаны священными узами.
      ФРУ АЛВИНГ. Вам хорошо известно, какую жизнь вел Алвинг в то время, какому разгулу он предавался?
      ПАСТОР МАНДЕРС. Мне очень хорошо известно, какие слухи ходили о нем. И я как раз меньше всех могу одобрить его поведение в молодости, если вообще верить слухам. Но жена не поставлена судьей над мужем. Ваша обязанность была смиренно нести крест, возложенный на вас высшей волей. А вы вместо того возмутились и сбросили с себя этот крест, покинули споткнувшегося, которому должны были служить опорой, и поставили на карту свое доброе имя, да чуть не погубили вдобавок доброе имя других.
      ФРУ АЛВИНГ. Других? Другого – хотите вы сказать.
      ПАСТОР МАНДЕРС. С вашей стороны было в высшей степени безрассудно искать убежища у меня.
      ФРУ АЛВИНГ. У нашего духовного отца? У друга нашего дома?
      ПАСТОР МАНДЕРС. Больше всего поэтому. Да, благодарите создателя, что у меня достало твердости… что мне удалось отвратить вас от ваших неразумных намерений и что господь помог мне вернуть вас на путь долга, к домашнему очагу и к законному супругу.
      ФРУ АЛВИНГ. Да, пастор Мандерс, это бесспорно сделали вы.
      ПАСТОР МАНДЕРС. Я был только ничтожным орудием в руках всевышнего. И разве не на благо вам и всей вашей последующей жизни удалось мне склонить вас тогда подчиниться долгу? Разве не сбылось все, как я предсказывал? Разве Алвинг не отвернулся от всех своих заблуждений, как и подобает мужу? Не жил с тех пор и до конца дней своих безупречно, в любви и согласии с вами? Не стал ли истинным благодетелем для своего края и не возвысил ли и вас своей помощницей во всех своих предприятиях? Достойной, дельной помощницей – да, мне известно это, фру Алвинг. Я должен воздать вам эту хвалу. Но вот я дошел до второго крупного проступка в вашей жизни.
      ФРУ АЛВИНГ. Что вы хотите этим сказать?
      ПАСТОР МАНДЕРС. Как некогда пренебрегли вы обязанностями супруги, так затем пренебрегли и обязанностями матери.
      ФРУ АЛВИНГ. А!..
      ПАСТОР МАНДЕРС. Вы всегда были одержимы роковым духом своеволия. Ваши симпатии были на стороне безначалия и беззакония. Вы никогда не хотели терпеть никаких уз. Не глядя ни на что, без зазрения совести вы стремились сбросить с себя всякое бремя, как будто нести или не нести его зависело от вашего личного усмотрения. Вам стало неугодно дольше исполнять обязанности матери – и вы ушли от мужа; вас тяготили обязанности матери – и вы сдали своего ребенка на чужие руки.
      ФРУ АЛВИНГ. Правда, я это сделала.
      ПАСТОР МАНДЕРС. Вот зато и стали для него чужой.
      ФРУ АЛВИНГ. Нет, нет, не стала!
      ПАСТОР МАНДЕРС. Стали. Должны были стать. И каким вы обрели его вновь? Ну рассудите хорошенько, фру Алвинг. Вы много прегрешили пред своим мужем – и сознаетесь теперь в этом, воздвигая ему памятник. Сознайте же свою вину и перед сыном. Еще, может быть, не поздно вернуть его на путь истины. Обратитесь сами и спасите в нем, что еще можно спасти. Да. ( Поднимая указательный палец.) Воистину вы многогрешная мать, фру Алвинг! Я считаю своим долгом высказать вам это.
      ФРУ АЛВИНГ ( медленно, с полным самообладанием). Итак, вы сейчас высказались, господин пастор, а завтра посвятите памяти моего мужа публичную речь. Я завтра говорить не буду. Но теперь и мне хочется поговорить с вами немножко, как вы сейчас говорили со мной.
      ПАСТОР МАНДЕРС. Естественно: вы желаете сослаться на смягчающие обстоятельства…
      ФРУ АЛВИНГ. Нет. Я просто буду рассказывать.
      ПАСТОР МАНДЕРС. Ну?..
      ФРУ АЛВИНГ. Все это, что вы сейчас говорили мне о моем муже, о нашей совместной жизни после того, как вам удалось, по вашему выражению, вернуть меня на путь долга… все это вы не наблюдали сами. С того самого момента вы, наш друг и постоянный гость, больше не показывались в нашем доме.
      ПАСТОР МАНДЕРС. Да вы сейчас же после этого переехали из города.
      ФРУ АЛВИНГ. Да, и вы ни разу не заглянули к нам сюда все время, пока был жив мой муж. Только дела заставили вас затем посещать меня, когда вы взяли на себя хлопоты по устройству приюта…
      ПАСТОР МАНДЕРС ( тихо, нерешительно). Элене… если это упрек, то я просил бы вас принять в соображение…
      ФРУ АЛВИНГ…Ваше положение, звание. Да. И еще то, что я была женщиной, убегавшей от своего мужа. От подобных взбалмошных особ надо вообще держаться как можно дальше.
      ПАСТОР МАНДЕРС. Дорогая… фру Алвинг, вы уж чересчур преувеличиваете.
      ФРУ АЛВИНГ. Да, да, да, пусть будет так. Я только хотела вам сказать, что суждение свое о моей семейной жизни вы с легким сердцем основываете на ходячем мнении.
      ПАСТОР МАНДЕРС. Ну, положим; так что же?
      ФРУ АЛВИНГ. А вот сейчас я расскажу вам всю правду, Мандерс. Я поклялась себе, что вы когда-нибудь да узнаете ее. Вы один!
      ПАСТОР МАНДЕРС. В чем же заключается эта правда?
      ФРУ АЛВИНГ. В том, что мой муж умер таким же беспутным, каким он прожил всю свою жизнь.
      ПАСТОР МАНДЕРС ( хватаясь за спинку стула). Что вы говорите!..
      ФРУ АЛВИНГ. Умер на девятнадцатом году супружеской жизни таким же распутным или, по крайней мере, таким же рабом своих страстей, каким был и до того, как вы нас повенчали.
      ПАСТОР МАНДЕРС. Так заблуждения юности, некоторые уклонения с пути… кутежи, если хотите, вы называете распутством!
      ФРУ АЛВИНГ. Так выражался наш домашний врач.
      ПАСТОР МАНДЕРС. Я просто не понимаю вас.
      ФРУ АЛВИНГ. И не нужно.
      ПАСТОР МАНДЕРС. У меня прямо голова кругом идет… Вся ваша супружеская жизнь, эта долголетняя совместная жизнь с вашим мужем была, значит, не что иное, как пропасть, замаскированная пропасть.
      ФРУ АЛВИНГ. Именно. Теперь вы знаете это.
      ПАСТОР МАНДЕРС. С этим… с этим я не скоро освоюсь. Я не в силах постичь… Да как же это было возможно?.. Как могло это оставаться скрытым от людей?
      ФРУ АЛВИНГ. Я вела ради этого неустанную борьбу изо дня в день. Когда у нас родился Освальд, Алвинг как будто остепенился немного. Но не надолго. И мне пришлось бороться еще отчаяннее, бороться не на жизнь, а на смерть, чтобы никто никогда не узнал, что за человек отец моего ребенка. К тому же вы ведь знаете, какой он был с виду привлекательный человек, как всем нравился. Кому бы в голову пришло поверить чему-нибудь дурному о нем? Он был из тех людей, которые, что ни сделай, не упадут в глазах окружающих. Но вот, Мандерс, надо вам узнать и остальное… Потом дошло и до самой последней гадости.
      ПАСТОР МАНДЕРС. Еще хуже того, что было?
      ФРУ АЛВИНГ. Я сначала смотрела сквозь пальцы, хотя и знала прекрасно, что творилось тайком от меня вне дома. Когда же этот позор вторгнулся в эти стены…
      ПАСТОР МАНДЕРС. Что вы говорите! Сюда?
      ФРУ АЛВИНГ. Да, сюда, в наш собственный дом. Вон там ( указывая пальцем на первую дверь направо), в столовой, я впервые узнала об этом. Я прошла туда за чем-то, а дверь оставила непритворенной. Вдруг слышу, наша горничная входит на веранду из сада полить цветы…
      ПАСТОР МАНДЕРС. Ну, ну?..
      ФРУ АЛВИНГ. Немного погодя слышу, и Алвинг вошел, что-то тихонько сказал ей, и вдруг… ( С нервным смехом.) О, эти слова и до сих пор отдаются у меня в ушах – так раздирающе и вместе с тем так нелепо!.. Я услыхала, как горничная шепнула: «Пустите меня, господин камергер, пустите же!»
      ПАСТОР МАНДЕРС. Какое непозволительное легкомыслие! Но все же не более чем легкомыслие, фру Алвинг. Поверьте!
      ФРУ АЛВИНГ, Я скоро узнала, чему надо было верить. Камергер добился-таки от девушки своего… И эта связь имела последствия, пастор Мандерс.
      ПАСТОР МАНДЕРС ( как пораженный громом). И все это здесь, в доме! В этом доме!
      ФРУ АЛВИНГ. Я много вынесла в этом доме. Чтобы удерживать его дома по вечерам… и по ночам, мне приходилось составлять ему компанию, участвовать в тайных попойках у него наверху… Сидеть с ним вдвоем, чокаться, пить, выслушивать его непристойную, бессвязную болтовню, потом чуть не драться с ним, чтобы стащить его в постель…
      ПАСТОР МАНДЕРС ( потрясенный). И вы могли сносить все это!
      ФРУ АЛВИНГ. Я сносила все это ради моего мальчика. Но когда прибавилось это последнее издевательство, когда моя собственная горничная… тогда я поклялась себе: пора этому положить конец! И я взяла власть в свои руки, стала полной госпожой в доме – и над ним и надо всеми… Теперь у меня было в руках оружие против него, он не смел и пикнуть. И вот тогда-то я и отослала Освальда. Ему шел седьмой год, он начал замечать, задавать вопросы, как все дети. Я не могла этого вынести, Мандерс. Мне казалось, что ребенок вдыхает в этом доме заразу с каждым глотком воздуха. Теперь вы понимаете также, почему он ни разу не переступал порога родительского дома, пока отец его был жив. Никто не знает, чего мне это стоило.
      ПАСТОР МАНДЕРС. Поистине, вы много претерпели!
      ФРУ АЛВИНГ. Я бы и не вынесла, не будь у меня моей работы. Да, смею сказать, я трудилась. Все это расширение земельной площади, улучшения, усовершенствования, полезные нововведения, за которые так расхваливали Алвинг, – думаете, у него хватало энергии на это? У него, который день-деньской валялся на диване и читал старый календарь! Нет, теперь я скажу вам все. На все эти дела подбивала его я, когда у него выдавались более светлые минуты, и я же вывозила все на своих плечах, когда он опять запивал горькую или совсем распускался – ныл и хныкал.
      ПАСТОР МАНДЕРС. И такому-то человеку вы воздвигаете памятник!
      ФРУ АЛВИНГ. Во мне говорит нечистая совесть.
      ПАСТОР МАНДЕРС. Нечистая… То есть как это?
      ФРУ АЛВИНГ. Мне всегда чудилось, что истина не может все-таки не выйти наружу. И вот приют должен заглушить все толки и рассеять все сомнения.
      ПАСТОР МАНДЕРС. Вы, конечно, не ошиблись в своем расчете.
      ФРУ АЛВИНГ. Была у меня и еще одна причина. Я не хотела, чтобы Освальд, мой сын, унаследовал что-либо от отца.
      ПАСТОР МАНДЕРС. Так это вы на деньги Алвинга?
      ФРУ АЛВИНГ. Да. Я ежегодно откладывала на приют известную часть доходов, пока не составилась, – я точно высчитала это, – сумма, равная тому состоянию, которое сделало в свое время лейтенанта Алвинга завидной партией.
      ПАСТОР МАНДЕРС. Я вас понимаю.
      ФРУ АЛВИНГ, Сумма, за которую он купил меня… Я не хочу, чтобы к Освальду перешли эти деньги. Мой сын должен получить все свое состояние от меня.

Сцена шестая.

       Освальд входит из дверей направо, уже без шляпы и пальто. Фру Алвинг идет ему навстречу.
 
      ФРУ АЛВИНГ. Уже назад, мой милый мальчик!
      ОСВАЛЬД. Да. Как тут гулять, когда дождь льет без перерыва? Но я слышу, – мы сейчас сядем за стол? Это чудесно!
      РЕГИНА ( входит из столовой с пакетом в руках). Вам пакет, сударыня. ( Подает ей.)
      ФРУ АЛВИНГ. ( бросая взгляд на пастора). Вероятно, кантаты для завтрашнего торжества.
      ПАСТОР МАНДЕРС. Гм…
      РЕГИНА. И стол накрыт.
      ФРУ АЛВИНГ. Хорошо. Сейчас придем. Я хочу только… ( Вскрывает пакет.)
      РЕГИНА ( Освальду). Красного или белого портвейна прикажете подать, господин Алвинг?
      ОСВАЛЬД. И того и другого, йомфру Энгстран.
      РЕГИНА. Bien… Слушаю, господин Алвинг. ( Уходит в столовую.)
      ОСВАЛЬД. Пожалуй, надо помочь откупорить… ( Уходит с ней в столовую, оставляя дверь непритворенной.)
      ФРУ АЛВИНГ ( вскрыв пакет). Да, так и есть. Кантаты для завтрашнего торжества.
      ПАСТОР МАНДЕРС ( складывая руки). Как же у меня хватит завтра духу произнести речь?
      ФРУ АЛВИНГ. Ну, как-нибудь найдетесь.
      ПАСТОР МАНДЕРС ( тихо, чтобы его не услышали из столовой). Да, нельзя же сеять соблазн в сердцах паствы.
      ФРУ АЛВИНГ ( понизив голос, но твердо). Да. Но затем – конец всей этой долгой, мучительной комедии. Послезавтра мертвый перестанет существовать для меня, как будто он никогда и не жил в этом доме. Здесь останется только мой мальчик со своей матерью. ( В столовой с шумом опрокидывается стул и слышится резкий шепот Регины: «Освальд! С ума ты сошел? Пусти меня!». Вся вздрагивая от ужаса). А!.. ( Глядит, словно обезумев, на полуоткрытую дверь.)
 
       В столовой раздается сначала покашливание ОСВАЛЬДА, затем он начинает напевать что-то, и наконец слышно, как откупоривают бутылку.
 
      ПАСТОР МАНДЕРС ( с негодованием). Что же это такое? Что это такое, фру Алвинг?
      ФРУ АЛВИНГ ( хрипло). Привидения! Парочка с веранды… Выходцы с того света…
      ПАСТОР МАНДЕРС. Что вы говорите! Регина?.. Так она?..
      ФРУ АЛВИНГ. Да. Идем. Ни слова!.. ( Схватившись за руку пастора, нетвердой поступью идет с ним в столовую.)

Действие второе