Будить их пришлось очень долго: и Камку и Алика. Они все не хотели просыпаться. И даже когда проснулись, мне пришлось несколько раз объяснить им, что случилось.
      Мы и Сабира подняли. Взяли его под руки и повели. Он хоть и передвигал ногами, но все равно ничего не соображал, потому что был без сознания.
      Плита лежала на земле, она упала наружу. Мы вышли из пещеры в ущелье, густо заросшее деревьями и колючим кустарником. Но первое, что я увидел, - это небо, и еще почувствовал запах воздуха и листьев, от которого у меня сразу закружилась
      голова, да так, что я чуть не упал.
      Мы шли, пробираясь сквозь эти заросли, очень долго. Несколько раз падали, очень трудно каждый раз было встать. Особенно Алику, а в последний раз он упал и сказал, что дальше не пойдет. Он сказал это и сразу же уснул. Тогда я решил, что остается единственный выход - мне и Каме пойти дальше, и найти людей, и послать их на помощь Алику и Сабиру. Но и Кама отказалась идти, сказала, что у нее больше нет сил. Она даже разговаривала со мной с трудом. И тогда я пошел один. Я сказал ей, чтобы она не боялась, я пойду и пришлю людей, но она меня уже не слышала. Я толком, не знал, куда иду, но шел.
      У меня перед глазами все время были только стволы и ветви деревьев, кроме этого я ничего не нидел. А потом я вышел на открытое место. Оказывается, это ущелье выходило на широкое шоссе. Я вышел на него и сел на обочине. Стал ждать какой-нибудь машины. Я ждал и ждал, а шоссе все оставалось пустынным. А потом я вдруг увидал, что здесь стоит сразу несколько машин, а вокруг меня собрались люди, и у них у всех очень испуганные и озабоченные лица. Я только помню, что один из них спросил: "Мальчик, что с тобой случилось? Как ты здесь очутился?" И как я ему показал на ущелье и сказал, что там умирают люди, а потом я уже ничего не видел и не слышал.
      Очнулся я в большой светлой комнате, и первый человек, которого я там увидел, была моя мама. И папа был там. Только сперва я увидел маму. Она сидела рядом с моей кроватью, только сидела и смотрела на меня, не отводя глаз, и я могу твердо сказать, что никогда в жизни на меня никто так не смотрел. Оказалось, что я в больнице. Мне рассказали это все позже, первые несколько дней мне не разрешали слова сказать, и мне ничего не говорили - что и ребята все в той же больнице. Сказали, что я пришел в себя позже всех, наверное, потому, что я самый младший и у меня самый слабый организм, слабей, чем у всех остальных. Я в это время ни о чем думать не мог, кроме еды ЕСТЬ хотелось так, что я готов был сжевать подушку. Но, кроме сока, и куска творога, и прозрачного бульона, первые дни мне ничего не давали, сколько я ни просил. Только на пятый день мне дали крохотный кусочек паштета. Ничего вкуснее я не пробовал!
      А через десять дней мы встретились - Алик, Камка и я. Я спросил, где Сабир, и они мне рассказали, что Сабиру было очень плохо, и даже думали, что он не выживет. Оказывается, у него началась гангрена, и ему даже хотели отрезать раненую руку, только на днях врачи окончательно решили оставить ее. Мы хотели пойти к нему в палату, но нам не разрешили, сказали, что на сегодня нам достаточно - погуляли. Мы были в коридоре всего минут десять - пятнадцать, но я, вернувшись в палату, ног не чувствовал от усталости. А Кама и Алик чувствовали себя гораздо бодрее.
      Когда я проснулся, рядом с моей кроватью сидели два человека - один из них был в форме майора. Оба журналисты. Из военной и городской газеты. Они мне сказали, что мы все просто молодцы и все будем награждены. А мне, как самому главному из нас, дадут орден или медаль. Я подумал, что они что-то напутали, и, чтобы потом не было никаких недоразумений, сказал им, что я никакой не главный и никогда им не был. Они переглянулись, и вдруг военный такое мне сообщил, что я ужасно удивился. Оказывается, о той, что в пещере я был самым главным, вроде командира, сообщили ребята, все трое в один голос- Алик, Кама и Сабир. Никогда не поверю, что Алик или Сабир могут всерьез подумать, что я не то что главный, а такой же, как они, они же оба всю жизнь меня презирали. Но самое интересное, что я, хоть и не сразу, кажется, поверил майору, что это не шутка.
      Они мне задали несколько вопросов, а потом майор спросил у меня, как мне пришло в голову, если я не знал немецкого языка, включить экстренное взрывное устройство, благодаря которому мы и оказались на свободе. Он перевел мне надпись над стеклянным шкафом - там было написано, что включение экстренного взрывного устройства без письменного приказа коменданта немедленно карается смертью! Оно посредством взрыва надолго выводило из строя автоматический выход из пещеры, и поэтому, наверное, называлось экстренным и находилось под таким строгим запретом. Словом, было рассчитано На самый крайний случай. Я подумал, что наконец этот крайний случай и произошел!
      А майор все ждал, что я ему отвечу, и даже приготовился записывать. Я сказал - пришло в голову, и все! А что я ему мог еще сказать? Но майор все не унимался и все пытался узнать, почему это вдруг я включил устройство, которое находилось в другом конце от выхода. Хорошо, что в это время начался обход и в палату вошел главврач. Он попросил их уйти. Они сразу же послушались, очень приветливо попрощались со мной и ушли, сказали, что зайдут еще.
      А я после их ухода думал, что радио или поздно на этот вопрос ответить придется. Этот майор, пока своего не добьется, наверное, не успокоится. Он даже, может быть, обиделся на меня за то, что я не ответил сразу. А разве сразу ответишь?! Для этого надо очень долго рассказывать об этих скелетах-эсэсовцах, когда-то перестрелявших друг друга, о разговорнике с обещанием смерти за все хорошее, о том, что вначале надо было долго думать о людях, которые делали это хорошее, зная, что их ждет за это смерть, и о многом другом. Я все перебирал в голове, что я должен рассказать в следующий раз майору, чтобы лучше объяснить, как мне пришло в голову, что если фашисты обещают смерть, то это непременно за что-то хорошее... Я бы еще некоторое время думал об этом, но в это время пришли мама и папа, и я стал думать о них.
      Я разговаривал с ними и в то же время думал о том, какие это дорогие мне люди.
      Они мне рассказали о землетрясении. Оказывается, я не ошибся тогда толчки были и днем и ночью. В нашем поселке и в соседнем разрушилось несколько домов, но, к счастью, никто не погиб. Раньше никогда со мною такого не было, чтобы я был с ними вместе и в то же время думал о них.