Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Концерт для баритона с оркестром

ModernLib.Net / Отечественная проза / Ибрагимбеков Максуд / Концерт для баритона с оркестром - Чтение (стр. 2)
Автор: Ибрагимбеков Максуд
Жанр: Отечественная проза

 

 


      Аида нам рассказывала о каком-то главвраче, грубом и отсталом с точки зрения современной науки, с которым интеллигентному человеку работать нет никаких сил, а я вперемежку с Адилем поддерживал разговор и разглядывал сундук. Сейчас на нем не было замка, а тогда висел большой медный замок, ключ от которого бабушка не доверяла никому. Он был сплошь обит узорчатой чеканкой, но в каждом квадрате, образованном массивными медными полосами, проглядывало темно-коричневое дерево со следами гвоздей. Раньше там были прибиты выпуклые звезды с рисунком чернью по серебру. Я их не видел, бабушка рассказывала, что во время войны она каждый месяц сдирала по две звезды, одну отдавала семье младшего сына, моего дяди, а: вторую меняла на продукты для посылки на фронт старшему, это значит - моему отцу.
      Сколько я помню, бабушка всегда была совсем старенькая, по-моему, она меня очень любила. Она говорила, что с каждым годом все больше становлюсь похож на деда, а тетя Мензер, жена дяди, каждый раз усмехалась- и говорила, что бабушка ошибается, ничего общего между мной и дедом нет, особенно если еще учесть, что он был человек выдающийся и порядочный.
      Я подробно запомнил этот день, наверно, из-за того, что директор вошел в класс как раз в тот момент, когда я стоял у доски и, по мнению Валиды Герасимовны, готовил ответ по сольфеджио. На самом же деле я готовился получить двойку, вторую в этой четверти. Я дождался, когда кончил отвечать Витька Бланкфельд и уже совсем было собрался признаться, что ничего не знаю, но в этот момент вошел директор. Я ужасно тогда обрадовался, и сейчас стыдно, когда он вывел меня в коридор и сказал, чтобы я шел домой, звонил дядя и сказал, что бабушка сильно захворала. Во дворе я встретил Адика, он тогда во второй смене учился, у него почему-то было испуганное лицо. Мы зашли в комнату, не в эту, где мы сейчас сидим, и не в мою, в ту, что потом отдали нашему третьему соседу, бабушка молча лежала на кровати, а дядя с тетей и мать Адика сидели рядом и не сводили с нее глаз.
      - Слава богу, - сказал дядя, когда я вошел в комнату, - Пришел.
      Он подвел меня к бабушке, и она мне глазами показала, чтобы я сел рядом. Она улыбнулась мне с трудом и, молча улыбаясь, стала на меня смотреть. Я удивился, потому что еще утром она себя хорошо чувствовала, разбудила меня и дала позавтракать. А она все смотрела на меня и улыбалась, а потом заговорила тихо-тихо, но в комнате было еще тише, и каждое ее слово было слышно всем.
      - Я боялась, что ты не успеешь, - сказала она мне.
      -Мама, - начал дядя и замолчал.
      А бабушка все продолжала на меня смотреть.
      - Я очень хотела тебя видеть, - сказала бабушка. - Я беспокоюсь о тебе. И поэтому умираю неспокойная. Поцелуй меня. - Я наклонился, поцеловал ее в щеку. - Я тебя поручаю твоему дяде, - она посмотрела на него, - а вас обоих богу, Она замолчала и закрыла глаза, долго так лежала, я даже подумал, что она уснула, потом открыла глаза и как-то очень задумчиво, как будто про себя, сказала:
      - Ты очень похож на своего деда.
      Бабушка лежала спокойно и все смотрела на меня. Потом меня увела мать Адиля. Я на ночь остался, у них. Мне поставили в комнату Адика раскладушку, мы уснули не сразу, еще долго разговаривали о разных делах. Ночью я ни с того ни с сего проснулся и стал думать о бабушке. Только ночью понял, почему она так смотрела на меня. Той ночью я впервые понял, что бабушка была единственный человек, который меня любил. Я не заметил, когда в комнату вошла мама Адиля, мне было очень стыдно, что я плачу, но я никак не мог остановиться. Она меня успокаивала, гладила голову, а потом обняла меня и заплакала сама. Утром проснулся, глаза раскрывать не хотелось, до того было стыдно!
      А в сундуке, когда его раскрыли, ничего интересного не оказалось. Поверх* всего лежала коробка, в ней два обручальных кольца, еще два с разноцветными камнями и нитка жемчуга. До сих пор коробка хранится у тетки, оказывается, бабушка оставила все эти вещи для моей будущей жены. Я хотел подарить их тетке, но она рассердилась и сказала, чтобы я не валял дурака. Еще там лежали ноты, в нафталине старинные платья, одежда дедушки и его концертный фрак.
      - Что-нибудь случилось? - вдруг у меня спросила Аида.
      - Да нет, - говорю, - все нормально. Прекрасный вечер. Спасибо за чай. Мы встали и попрощались.
      - Подождите, - сказала Аида, тактично не упоминая о предмете сомнений, она лишь кивнула на дверь в спальню. - Вы еще подумаете что-нибудь. Это мой довольно-таки близкий родственник, двоюродный брат.
      - О чем речь?, - сказал Адик. - Мы сразу, как его увидели, поняли, в чем дело, вы очень похожи с братцем.
      Насчет братца, конечно, излишне. В таких делах самое главное - чувство меры.
      Я огорченно покачал головой.
      - Зря, - тоном, близким к обиженному, сказал ей я.
      - Кто вас знает? - с остатками сомнения сказала она нам вслед. - Вы хоть и неплохие ребята, но все-таки артисты!
      Второй человек за день признал нас артистами, даже приятно стало. Товарищ Тагиев и Аида. А что завтра будет?
      Письмо и перевод, разумеется, были от дяди. Деньги, впрочем, как и всегда, пришли удивительно вовремя. До конца месяца, то есть на девять дней, у меня на все нужды" включая .ежедневное питание, плату за телефон, покупку донельзя необходимой пары носков и разнообразные развлечения, приличествующие человеку моего возраста, оставалось два рубля с мелочью... С годами его почерк совершенно не изменился. Начертанная крупными цифрами и прописью сумма четко и выразительно представляла тридцать рублей, посланных небогатым пожилым родственником в помощь полному сил и энергии непутевому племяннику. Внутреннее неудобство, именуемое угрызениями совести, мне без особого труда удалось ликвидировать почти бесследно. Для этого пришлось, ненадолго отключившись от созерцания разливающего по стаканам чай Адика, воссоздать в воображении столько уже раз виденную картину моего прекрасного будущего. На переднем плане этой красочной панорамы изобилия и успеха я поместил донельзя радостных и благодарных дядю и тетку, совершенно неожиданно для себя получивших на склоне лет неслыханные блага, давно заслуженные почести и ласку от стремительно преуспевшего человека, на которого они давно уже с болью и тревогой в душе махнули рукой.
      Мы молча сидели и пили заваренный им чай, когда зазвонил телефон. Ну почему?.. Ведь в оркестре, кроме меня, еще шесть человек, так почему же эта идиотка, которая так нравится Адику, позвонила именно ко мне? Мне стало очень не по себе, стоило мне вспомнить, что трубку мог взять Адик. Я изо всех сил прижал трубку к уху, мне казалось, что ее голос слышен на всю квартиру, с большим трудом мне удалось заставить себя посмотреть на Адика, он задумчиво разглядывал обложку журнала. Несет несусветную ахинею. Бред какой-то. "Я ваша поклонница...", "...считаю дни...", "надеюсь увидеть..." Если бы ты, дура, могла бы себе представить, как из-за тебя может расстроиться хороший человек! При его-то нервах!
      - Неужели, - спрашиваю у нее строгим голосом, - ваша воспитательница ни разу не объясняла вам, что звонить в три часа ночи незнакомому человеку неприлично?
      - Что? Какая еще воспитательница?
      - Та, что работала в детдоме, где вы росли, - замолчала, с основной темы, кажется, удалось ее сбить, дальше пойдет легче.
      - С чего это вы взяли? Я никогда не была в детдоме,
      - Тем более, - с ненавистью сказал я.
      -Что "тем более"? - хихикает.
      Девушка что надо. Нежная и утонченная. Жаль только, что чересчур гордая и недоступная... И как такая Адику могла понравиться?
      - ...Во-первых, я к вам сразу же после концерта начала звонить, я же не виновата, что вы трубку не брали, а во-вторых, мы, к вашему сведению, знакомы, нас познакомил...
      Я-то хорошо знаю, кто нас знакомил. Адик поднял голову и посмотрел на меня. Господи, неужели догадался, что это "кадр в желтом"?
      - Вы сюда больше не звоните! Ясно? Ни днем ни ночью!
      После того как я положил трубку, никак не мог заставить себя посмотреть в сторону Адика. После такого звонка-то... Звоночек под названием "ночной подарок единственному другу".
      - Кто это? - голос у Адиля ровный и слегка сонный. Слава богу, ни о чем не догадался.
      - Археолог, - говорю, - доктор наук. Звонила узнать, не соглашусь ли я по вторникам и четвергам читать лекции в университете. Настаивала, стерва! Остальное ты слышал.
      У Адиля уже рот до ушей. Все ему нравится, что бы я ни сказал, что бы ни сделал.
      Он посидел у меня еще полчаса, потом пошел к себе. Я стоял у раскрытого окна и видел, как он пересек двор и поднялся по лестнице на второй этаж. Нечего не изменилось во дворе за все то время, что мы были в армии. И вообще ничего не изменилось за все то время, что я себя помню. Только деревья подросли и еще люди. Новые соседи появились, я теперь в собственном дворе не со всеми знаком. Адик уже в дверях махнул мне на прощание рукой. И он, сколько я себя помню, жил в этой квартире. Мы всегда с ним дружили, с самого детства, и "и разу за все это время не поссорились. Это уж целиком заслуга Адиля. Я стоял у окна своей комнаты и все пытался вспомнить, когда я увидел его в первый раз, мне показалось, что вот-вот я начинаю вспоминать, как мы познакомились, но так ничего и не получилось... Слишком давно все это было. Надо будет у Адика завтра спросить, у него память гораздо лучше. Я лег, но уснуть Удалось не сразу, вспомнился мне визит товарища Тагиева, я лежал и думал, что как было бы здорово, если бы из всего этого получилось бы что-нибудь путное... Если признаться откровенно, надоело мне так жить? Потом почему-то я снова попытался вспомнить Адиля, и опять у меня ничего не получилось.
      Уже засыпая, я подумал, что есть что-то неправильное и несправедливое в том, что человек забывает какие-то периоды своей жизни, если учесть, что ему и так не слишком много времени отпущено на всю жизнь.
      Глава II
      Она приходила почти каждый вечер. Если в доме были гости, то в гостиную она не заходила, сколько бы ее ни приглашали, торопливо выкладывала новости на кухне и уходила. В этот вечер гостей не было.
      - Поздравляю, - сказала Валида, входя в комнату и потирая озябшие руки, ее маленькое худое лицо на полную мощность светилось доброжелательством. ---Купила или сшила? Ты в нем просто красавица! Вот ты мне поверь - красавица!
      - Да что ты, Валида?-- улыбнулась тетка. - Я его уже четвертый год ношу.
      - Это значит, у тебя фигура такая, - сказала Валида. - Вот оно в чем дело. У настоящей женщины фигура в любом платье себя покажет. Не то что у меня - ни спереди, ни сзади. Все мои несчастья из - за этого. Не беспокойся, - сказала Валида после того, как, тетка показала глазами на меня, - теперешние дети лучше нас с тобой во всем разбираются. Вижу я, что они во дворе выделывают. Еще нас с тобой чему хочешь научат.
      --Ты бы пошел к себе в комнату, - сказала тетя.
      - Там холодно! - мне не хотелось; уходить. Я сделал вид, что изо всех сил углубился в изучение музграмоты.
      --Да и здесь не жарко,- вздохнула тетя. - Весна, уже наступила, а все никак не потеплеет. Может быть, чаю попьешь?
      - Ты не беспокойся, - сказала Валида. - Я заварю. - Она подошла к буфету и открыла створку -- Я всем говорю, что единственный дом, где еще можно выпить стакан настоящего чая, - это твой. Ты не знаешь, что в других домах пьют. Новости есть.
      - Какие? .
      - Новые соседи у нас появились. В квартиру Кулиевых вселились.
      - Кто такие?
      - Муж, жена и ребенок. Мальчишка одних лет с Микаилом. Не нравятся они мне. Откровенно говорю тебе - не нравятся.
      - А ты что, разговаривала уже с ними?
      - Стала бы я просто так говорить! Пришла, постучалась. Она открыла дверь говорю: "Здравствуйте, я ваша соседка,", - "Здравствуйте, очень приятно", - а сама стоит в дверях. "Так и будем, - спрашиваю, - на пороге разговаривать?" Тут она меня впустила, оказалось, что не совсем бессовестная. Женщина она видная, ничего не скажешь, с тобою, конечно, ни в какое сравнение не идет, но видная. Муж тоже потом ко мне вышел, молчаливый. Нефтяник он. Я спросила, сколько у ник комнат в той квартире было, - тут-то она и проговорилась четыре комнаты, говорит. Сразу же с мужем переглянулись, поняли, что проговорилась она.
      - Непонятно. В чем же они проговорились?
      - Голубка ты, в людской хитрости не разбираешься... Нормальный человек когда-нибудь четыре комнаты на три обменяет? ...- Заплатили им, наверное, за лишнюю комнату?
      - Кулиевы? - засмеялась Валида. - Да они только и ищут, с кого бы рубль-другой содрать!
      - Может быть, район наш нравится?
      - Узнала, - сказала Валида. - Район был у них не хуже нашего - прямо напротив Азнефти их бывший дом стоит. Чует мое сердце, нечисто здесь что-то..: Не понравились они мне. А насчет обмена я все выясню. Дай только срок.
      - Валида, Валида, - сказала тетка. - Да тебе-то какая разница?
      - Я из-за всех вас беспокоюсь, - объяснила Валида. - Если они хорошие люди, бог с ними, пусть себе живут, счастливыми пусть будут, а если плохие? Когда помру, только тогда и поймете, кем для вас Валида была. Когда я первый раз Сенубер увидела, что я сказала? Никто тогда мне не верил. А что оказалось? Шлюха? Шлюха.
      - Микаил, - сказала тетя. - Отправляйся к себе. Спать пора.
      - Я чай еще не выпил.
      - Допьешь у себя в комнате.
      Я пожелал им спокойней ночи, тетю пришлось поцеловать, иногда удавалось обойтись без этого, но сегодня не получилось. Валида тоже пожелала мне покойной ночи и вздохнула при этом. Она почти всегда вздыхает, когда меня видит. Я знал, что, как только я выйду, они будут говорить о моей маме.
      Вообще-то, как только я очутился в своей комнате, сразу же перестал жалеть о том, что ушел от них. Мне нравится быть одному. Раньше это была комната отца. Он очень похож на своего брата, моего дядю. Я сужу по портрету, который висит в моей комнате, - отца своего я ни разу не видел, потому что родился в мае 44-го года, за полтора месяца до его смерти. Он все эти полтора месяца на фронте знал, что я родился, и даже знал, как меня назвали, а я в это время ничего о нем не знал. Они все трое похожи - отец, дядя и дед. Его портрет тоже в моей комнате висит. Над большим сундуком, в котором лежат его костюмы и два фрака. Мой дед был знаменитым композитором. Школа, в которой я учусь, названа его именем. И меня в его честь назвали Микаилом. Вот так и получилось, что я хожу в музыкальную школу, названную вроде бы моим именем - всё сходится, и фамилия и имя. Первое время учителя вздрагивали, потом привыкли. И зачем только меня отдали в эту школу? Мало ли что у меня дед композитором был? Я-то ведь не виноват в том, что не хочу учиться музыке. Единственный предмет, который мне нравится в школе, - это рисование. Мне уже в третьем классе поручили оформить классную стенгазету, а в четвертом - школьную. И по рисованию у меня всегда пятерка. А вот для того, чтобы по фортепьяно илисольфеджио тройку получить, такие мучения выносить приходится. Особенно я Баха терпеть не могу. Тысячу раз просил, чтобы меня в школу для нормальных людей перевели, - ничего не получилось. Дядя мне объяснил, что это было желание отца, он хотел, чтобы я в честь деда стал композитором. Если бы отец был жив, я ему все объяснил бы, а с дядей разговаривать бесполезно. Были бы у него свои дети, он бы, наверное, не стал их мучить, а тут, может быть, ему и жалко меня, а сделать ничего нельзя - обещал, и все тут!
      Это легче всего обещать что-то за чужой счет. Сами-то - ни отец, ни дядя не захотели музыкантами стать, а меня заставляют. В честь деда! При чем здесь дед! Я же живой человек, у меня же тоже спросить надо, кем я хочу стать. А если бы мой дед не композитором был, а водолазом или дрессировщиком, так что же, меня бы тоже заставили под воду лезть или собачек дрессировать? Хотя, с другой стороны, мне бы это гораздо, больше понравилось," чем в эту школу ходить. Мне ведь вот еще в чем не повезло - когда я поступал, на экзамене выяснилось, что у меня абсолютный слух. В этом году, как перешел в третий класс, мне репетитора взяли, Эльмиру-ханум, она в консерватории учится, на третьем курсе. Она к нам три раза в неделю приходит. Ужасно веселая. Я ей свои рисунки показываю, и они ей очень нравятся. Мы с ней иногда в четыре руки играем, по-моему, здорово получается. Она говорит, что я в общем человек не без способностей, но лентяй и хитрец, это из-за того, что я первое время прятал ноты, говорил, потерял, и все тут! Я и раньше так делал, и тетка каждый раз искала их, а вот с Эльмирой этот номер не прошел, она мне в первый же раз сказала, чтобы я принес ноты, и объяснила, что если я буду хитрить и врать, то у меня может вырасти хвост.
      Я подошел к письменному столу и из ящика вытащил коробочку из-под пистонов. Она до самых краев была заполнена мелкой, каждая крупинка размером с булавочную головку, крупой. Это подарок дяди. Он ее принес осенью и сказал, что это яйца шелкопряда и что из нее весной вылупятся маленькие гусеницы, которые через некоторое время, если их не уморить, превратятся в красивых бабочек. Осенью крупа эта была светло-желтая, а теперь потемнела. Иногда я начинаю сомневаться, что из этой крупы может что-то путное получиться, но тогда сам себе напоминаю историю с луковицами. В прошлом году дядя принес мне пятнадцать луковиц, обыкновенных мелких репчатых луковиц. Он сказал, что если их поставить в неглубокое блюдо с водой, то они расцветут цветами шафрана. Я и раньше ставил в воду луковицы, и из них вырастали зеленые луковичные стебли без всяких цветов.
      Через неделю выбились зеленые стебли, все как полагается, ничего особенного, и стали расти, а потом наступило то утро. Я проснулся и сразу же почувствовал, что происходит что-то удивительное и хорошее. Нежный запах заполнил всю комнату, спросонок мне показалось, что этот запах вливается в нее прохладными струями через стекла окна, сквозь занавеси вместе с солнечными лучами.
      Я подбежал к столу и увидел в прозрачной воде бледно-розовые цветы с ярко-красными и оранжевыми тычинками, которые светились как огоньки. Мне даже показалось, что цветы шафрана медленно кружатся на блюде. Это, конечно, от неожиданности мне так, показалось, но все равно я это запомнил, как они медленно кружатся... Я надолго это запомнил. Я часто потом подходил к этим цветам и, наклонившись, нюхал их, очень приятный запах, но никакого волнения не испытывал.
      Я рассказал об этом сне тете, но она сказала, что я все придумал - ни одному человеку не удавалось еще увидеть цветной сон. Дядя улыбнулся и посоветовал мне не спорить, потому что цветные сны снятся только шизофреникам.
      По утрам в воскресенье я сразу же включаю приемник, в восемь пятнадцать хорошие концерты передают. Сегодня чуть опоздал, концерт уже начался. Кто-то пел арию Герцога. Даже не заметил, как Эльмира в комнату вошла. Поздоровалась. Я ей говорю:
      - Здорово поет!
      - А кто это, знаешь?
      - Нет. Чувствую, что хороший певец...
      - Малограмотный ты у нас. Хороший... Это же Лемешев. Эх ты, "уши".
      Я ей сказал как-то в первые дни, когда только мы начали заниматься, что у меня слух хороший, правду же сказал, я от педагогов в школе узнал при "поступлении, что у меня абсолютный слух; она хихикнула, посмотрела на меня внимательно и говорит: "Уши у тебя хорошие". Тетя Мензер была в комнате, так чуть не обалдела от удивления, а Эльмира хоть бы что, смотрит на меня и улыбается. Уши у меня действительно большие. С тех пор она как что - "уши", "уши". Когда хвалит - "уши", то же самое, когда ругает. У нее это необидно получается.
      Я ей сыграл Лешгорна - два этюда, то, что она мне с четверга задала, ничего, в одном месте только поправила. Скукотища эти этюды, зачахнуть от них можно. Ей тоже, видно, скучно стало, говорит:
      - Слушай, а ты когда-нибудь пробовал сам что-нибудь для себя сыграть? На слух мелодию подобрать?
      В школе нам это запрещают, постановка пальцев портится.
      - Нет,- говорю, - не пробовал. А зачем?
      - Как это "зачем"? Ты же у нас в композиторы знаменитые готовишься?
      Тут я разозлился, сказал, что не хочу, вообще не буду музыкантом.
      - Ну а вдруг к бабушке на именины попадешь, гости сыграть тебя попросят?
      - Нет у меня ни одной бабушки. Обе умерли.
      - Трудно с тобой разговаривать... Ну тебе-то самому музыка нравится- песня или другое что-нибудь?
      - Конечно, нравится. Многое. ' "
      - Кроме Баха, - это она между прочим сказала. - А в последнее время что-нибудь новое слышал?
      - Мне, - говорю, - очень вальс понравился. Из фильма "Под небом Сицилии". - Я стал подбирать, мелодия простая очень.
      Она говорит:
      - Нет уж! Без меня. Сыграешь в следующий раз. А теперь давай-ка пройдем Гедике, давно мы его с тобой не играли. Это еще хуже Лешгорна.
      - Физиономия, - говорит, - у тебя, как будто из блюдца касторку пьешь.
      После урока она меня мандаринами угостила. Два дала мне,
      третий сама съела.
      - Вообще-то, - говорит, - я все три тебе принесла. В последний момент жалко стало.
      Доели мы мандарины, я пошел, взял из ящика коробочку - ей показать. Открыл, а там вместо крупы черной мохнатые червячки. Как только я поднял крышку, они все разом головы кверху задрали.
      - Вылупились!
      - Кто? - спросила Эльмира.
      - Смотри! - Я ей протянул коробку, а она от нее сразу
      отпрыгнула. ,
      -Убери их от меня!
      - Это же шелковичные!
      - Очень хорошо, но ко мне с этим не подходи... Ты что откармливать их собираешься?
      - Тутовыми листьями.
      - А где же ты листья найдешь, ведь ни одно дерево еще не зазеленело?
      Тут я растерялся. И вдобавок ко всему к нам подходит тетя Мензер с какой-то неизвестной женщиной и с худущим мальчиком и говорит мне:
      - Познакомься! Это наши новые соседи!
      Так я в первый раз, увидел Адиля.
      Мы побежали с ним к райсовету, я точно знал, что там растет несколько деревьев - красная и белая тута. Можно было" конечно, к поликлинике сбегать, это совсем рядом, в конце квартала нашего, и у входа растет большое тутовое дерево, но к нему никто бы из нашего двора подойти не решился бы, потому что каждый день с утра до позднего вечера, прислонившись к нему, стоял страшный бородатый человек. Не знаю, чем ему это дерево понравилось, только стоял он всегда там. Стоял и молчал. Его каждое утро санитар приводил и оставлял на целый день, а вечером уводил. Оттого что он молчал, легче не становилось лицо у него было страшное и свирепое. Некоторые прохожие думали, что он нищий, и пытались положить ему в руку мелочь, и некоторым удавалось это, но после их ухода, рано или поздно, монеты из его ладони выкатывались на тротуар. Никто не знал, откуда он здесь появился, кто говорил, что он сумасшедший, кто контуженый, по-разному говорили, а бояться боялись его все, и ребята и взрослые.
      Ни одного листа. Стоят деревья с голыми ветвями. Пропали червяки, зря вылупились. Вдруг смотрю, Адиль полез на дерево. Я за ним. Если посторонний человек лезет, мне подавно нужно. Понимаю, что зря, но лезу. Червячки-то все-таки мои. Смотрю, он почки отрывает, а они еле-еле набухшие.
      - Если их накрошить, - говорит, - может, что-нибудь получится.
      Только спустились, цап - милиционер за шиворот нас обоих схватил.
      - Не стыдно? Школьники, а деревья губите.
      - Это для шелковичных червей, - ему Адиль объясняет. - Очень важное дело.
      Милиционер, по-моему, никогда о червях раньше не слышал, потому что сразу же нас отпустил, и по лицу его было видно что он удивился.
      - Чтобы в последний раз было. Увижу вас здесь, отведу в отделение.
      Я думал, они их не будут есть. Куда там! Только мы накрошили почки, червячки как набросятся на них.
      Дядя, вернувшись с работы, пришел в мою комнату поглядеть на червей.
      - Видишь, что получается, когда в чем-то не разбираешься!' Я теперь припоминаю, мой приятель объяснял мне, их надо на холоде держать, чтобы они раньше времени не вылупились.
      - Ничего, - вдруг сказал Адиль, - самое трудное первые несколько дней продержаться, потом листья распустятся. - Это он вроде бы нас успокаивал. И с дядей так разговаривал, как будто они уже много лет знакомы. Кажется, он дяде понравился, я это почувствовал по тому, как дядя посмотрел на него, прежде чем ответить. Я уже заметил после разговора с милиционером, что этот Адиль со взрослыми здорово умеет разговаривать.
      Я, до того как он появился в нашем дворе, ни с кем особенно не дружил. Так уж получилось. Я думаю - в основном из-за нотной папки. Не знаю, что уж в ней особенного было, папка как папка, с веревочными ручками, картонная, с вытисненной лирой и завязками бантиками по бокам. Я еще ни одного человека не встретил, чтобы он спокойно прошел мимо, когда я с этой папкой иду. Здорово она на окружающих действует. Это, наверно, потому, что я один на нашей улице, может быть, даже в районе хожу с такой папкой. Я одно время стал ноты в газету заворачивать; ничего хорошего, пока до школы дойдешь, они горбиться начинают, только и выход потом - привязывать их к пюпитру, сами ни за что не удержатся. Я из-за этой папки на полчаса раньше утром выходил, чтобы не встретить никого. Дома я об этом никому не говорил, почему-то стыдно было, а ему рассказал рано утром, когда мы пошли до занятий почек гусениц нарвать. Он на меня посмотрел и задумался, потом говорит, что все это пустяки, яйца выеденного, говорит, все это не стоит.
      Мы покормили гусениц и пошли в школу. Его мама нас до угла проводила, дальше Адиль не разрешил ей. Она взяла с меня слово, что мы будем улицу осторожно переходить и домой после школы вовремя вернемся. Я даже удивился. Адиль уже в четвертый класс переходит, можно сказать, взрослый человек, а она беспокоится о нем, как будто он совсем маленький. Обо мне, например, никто Никогда так не беспокоился. Его родители и дома о нем очень заботятся и разговаривают с ним всегда ласковым голосом, у нас на улице с детьми никто еще так не разговаривал. А он, несмотря на все это, очень самостоятельный человек, на маменькиного сынка непохож совсем.
      Идем мы с Адилем, разговариваем, в основном говорит он, а я время от времени слово вставляю в нужный момент, больше по сторонам смотрю, потому что знаю, что сейчас неприятности начнутся. Девчонки две мимо прошли из 18-й школы, на папку глянули, усмехнулись, одна другую в бок локтем толкнула, тоже приятного мало, но терпеть можно.
      Прошли еще два квартала, и вдруг навстречу вам из-за угла вышли сразу трое. Они из той же школы, где Адиль учится; по-моему, все трое в четвертом. Месяц назад они меня на этом самом месте остановили и отняли папку. Я сперва бросался за ней от одного к другому, а потом остановился, думаю, будь что будет, до того мне вдруг все надоело. Им не понравилось, что я остановился, они сперва мне по шее надавали, каждый по одному разу, а потом раскрыли папку и ноты на мостовую вывалили. Я собираю, а они смеются.
      Они нас тоже заметили и заулыбались от радости. Я говорю Адилю, давай-ка лучше смоемся отсюда поскорее, пока к нам не подошли. Он ужасно удивился: с чего это мы должны убегать, спрашивает.
      А что ему на это скажешь, да и отвечать уже времени не осталось. Они приблизились к нам, сперва сделали вид, будто мимо проходят, а потом один из них, длинный, как рванет у меня из рук папку, - хорошо я ее сразу выпустил, еще секунда - и ручки бы оторвались,
      Адиль ему говорит:
      - Получить хочешь?- очень спокойно спросил.
      Длинный - его Аслан зовут, он у них самый главный - в это время занят был, папку раскрывал. Остановился, поднял голову:
      -- От тебя, что ли?
      Адиль подошел к нему, отобрал папку, протянул мне.
      - Пошли.
      И тут они на него бросились сразу все трое. Честно говоря, мне сразу же очень захотелось убежать, но я не побежал из-за Адиля, не мог же я его одного оставить. Я бросился к ним и стал оттаскивать Аслана. Схватил за куртку и тянул назад что есть силы. Он обернулся и ударил меня - наотмашь, но все равно больно было. И вдруг я перестал бояться. Только что так боялся, аж в животе холодно стало, а тут до того разозлился - бояться перестал.
      Я прежде ни разу в жизни не дрался; если бы я умел драться, то, конечно, никогда бы такого не сделал... Драка тут же остановилась, все отскочили от меня и смотрят молча - до того обалдели, после того как я заорал, словно сумасшедший, и изо всех сил укусил Аслана за ухо. Он тоже молчит, лицо у него насмерть перепуганное, и рукой ухр ощупывает. Потом посмотрел на руку, увидел кровь и сразу же побледнел.
      Адиль поднял папку с земли, протянул мне, и мы отправились дальше. А они все трое стояли и молча смотрели нам вслед.
      В этот день мы в школу не пошли. У меня было два рубля и у Адиля три, хватило на два билета. Целый час по городу гуляли, потому что первый сеанс в "Баккоммуне" начинался в десять. Я все боялся, что он надо мной смеяться будет из-за того, что я, как собака, человека укусил, а он об этом ни слова. Адиль сказал, что в воскресенье его отец нас поведет на французскую борьбу. Это, конечно, не то что бокс, но в общем тоже интересно. Предстоит матч-реванш между Фрэнком Гудом и Павлом Перекрестом. И как раз в это время мы шли мимо большого щита, на котором был нарисован здоровенный мужчина в майке с розовым лицом. Через плечо его была перекинута белая лента с медалями. На щите было написано: "Прибыл Павел Перекрест". Такие щиты по всему городу были развешаны. Адиль сказал, что этот Павел Перекрест будет бороться в матче-реванше. А противник у него негр, борец-боксер Фрэнк Гуд. Честно говоря, мне сразу же захотелось пойти посмотреть на этот матч, потому что я никогда не видел живого негра. Мы уже подходили к дому, когда Адиль спросил, как это мне пришло в голову укусить Аслана. Я посмотрел на него, вижу, он улыбается, тут и я засмеялся. А самое главное, я только теперь вспомнил, что иду с папкой. А раньше я помнил о ней всю дорогу, так и казалось, что все прохожие с нее глаз не сводят. А сегодня все шли, и каждый занимался своими делами, а не чужими папками.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7