Что касается междоусобия, во время которого был убит аль-Малик аль-Адиль ибн ас-Саллар, да помилует его Аллах, то дело было так. Он отправил в Бильбис войско под предводительством своего пасынка Рукн ад-Дина Аббаса ибн Абу-ль-Футуха ибн Тамима ибн Бадиса, чтобы охранять область от франков. С Рукн ад-Дином был его сын Насир ад-Дин Наср ибн Аббас, да помилует его Аллах. Он оставался некоторое время с отцом в войсках, а потом вернулся в Каир, не получив от аль-Адиля разрешения и не взяв отпуска. Аль-Адиль не одобрил этого и приказал ему вернуться к войску, так как полагал, что он поехал в Каир для забавы и развлечения, наскучив пребыванием в войсках. Сын Аббаса тогда столковался с аз-Зафиром и подговорил нескольких его слуг, чтобы напасть с ними на аль-Адиля в его доме и убить его, когда он будет искать прохлады в гареме и заснет там. Он условился также с одним из дворецких аль-Адиля, что тот даст ему знать, когда его господин заснет. Домом заведовала одна из жен аль-Адиля, бабка Насра, и он входил к ней без особого разрешения. [62]
      Как только аль-Адиль заснул, дворецкий известил об этом Насра, и тот вместе с шестью своими слугами напал на него в комнате, где тот спал. Его убили, да помилует его Аллах, и Наср отрубил ему голову и снес ее аз-Зафиру. Было это в четверг шестого мухаррема 548 года . А в доме аль-Адиля было около тысячи человек невольников и стражи, но они находились во «дворце мира», а он был убит в гареме. Все эти люди выбежали из дома, и у них началось сражение с сообщниками аз-Зафира и Ибн Аббаса. Наконец один из них поднял голову аль-Адиля на конце копья. Как только сражавшиеся ее увидали, они разделились на два отряда: одни вышли из каирских ворот к Аббасу, чтобы служить и повиноваться ему, а остальные, побросав оружие, отправились к Насру ибн Аббасу и, поцеловав перед ним землю, стали служить ему.
      Наутро его отец Аббас вступил в Каир и остановился во дворце везирата. Аз-Зафир возложил на него почетную одежду и поручил ему все дела. Его сын Наср был постоянным гостем и собеседником аз-Зафира. Аббасу, отцу его, это очень не нравилось, и он опасался своего сына, так как знал обычай этих людей натравливать одних на других, чтобы всех уничтожить и забрать их имущество; противники же изведут самих себя окончательно.
      Как-то вечером Аббас и Наср позвали меня к себе. Они были вдвоем и осыпали друг друга упреками. Аббас отвечал Насру на укоры, а тот, опустив голову, как леопард, возвращал ему слово за словом, отчего Аббас только сильнее разгорячался и еще более усиливал свои укоры и упреки. Я сказал тогда Аббасу: «О господин мой аль-Афдаль, как долго будешь ты бранить и порицать своего сына Насир ад-Дина, когда он молчит? Перенеси свои упреки на меня, потому что я заодно с ним во всем, что он делает, и не отрекаюсь от его ошибок и его правоты. В чем его прегрешение? Он не обидел никого из твоих друзей, ничего не растратил из твоего имущества и ничем не посягнул на твою власть; он подверг себя опасности, чтобы ты достиг своего теперешнего [63]положения. Он не заслуживает твоих упреков». Отец тогда оставил его, и сын сохранил обо мне благодарную память за это.
      Аз-Зафир задумал между тем побудить Ибн Аббаса к убийству своего отца, чтобы стать вместо него везиром, и начал оделять его богатыми дарами. Однажды я был у него, когда аз-Зафир прислал ему двадцать серебряных подносов, на которых было двадцать тысяч динаров. Затем он оставил его на несколько дней, а потом прислал ему одеяния всяких сортов, подобных которым я никогда еще не видел вместе. После некоторого перерыва он прислал ему пятьдесят серебряных подносов с пятьюдесятью тысячами динаров, потом опять оставил его, а затем прислал тридцать верховых мулов и сорок верблюдов в полном снаряжении, с мешками и взнузданных. От одного к другому постоянно ходил гонец по имени Муртафи ибн Фахль. Я же проводил время с Ибн Аббасом, и он не отпускал меня ни ночью, ни днем. Во время она моя голова была на его подушке.
      Однажды вечером я был у него. Он находился во дворце Шабура, и к нему еще раньше пришел Муртафи ибн Фахль. Они побеседовали первую треть ночи, а я держался от них в отдалении. Затем Муртафи ушел, а Ибн Аббас позвал меня и спросил: «Где ты?» Я ответил: «У окна, читаю Коран, так как сегодня у меня не было времени читать». Наср тогда начал мне намекать на содержание их беседы, чтобы посмотреть, как я отнесусь к этому. Он хотел, чтобы я подкрепил его в том дурном деле, к которому его побуждал аз-Зафир. Я сказал ему: «О господин, пусть дьявол не заставит тебя споткнуться! Не давайся в обман тому, кто хочет ввести тебя в соблазн. Убийство твоего отца не то, что убийство аль-Адиля. Не делай ничего такого, за что тебя будут проклинать до дня воскресения!» Наср опустил голову и оборвал разговор со мной, и мы заснули.
      Его отец узнал об этом деле. Он обошелся с ним ласково и склонил его на свою сторону и сговорился с ним убить аз-Зафира.
      А Наср и аз-Зафир были ровесники и гуляли по ночам переодетыми. Наср пригласил халифа в свой дом, находившийся в рынке оружейников. Он поставил отряд [64]своих людей в одной из пристроек дома, и, когда гости расположились в доме, эти люди бросились на аз-Зафира и убили его. Было это в ночь на четверг в последний день месяца мухаррема 541 года . Наср бросил тело аз-Зафира в подвал своего дома. С халифом был слуга-негр по имени Сайд ад-Даула, не расстававшийся с ним, которого тоже убили.
      Наутро Аббас по обыкновению отправился во дворец, чтобы поздравить халифа по случаю четверга. Он сел в одной из зал дворца везиров, как бы в ожидании, когда аз-Зафир начнет прием поздравлений. Когда же время начала приема прошло, он позвал управителя дворца и спросил его: «Что с нашим господином, что он не принимает поздравлений?» Управитель растерялся и не знал, что ответить, и Аббас закричал на него: «Что с тобой, что ты мне не отвечаешь?» И тот сказал: «О повелитель, наш господин... мы не знаем, где он». Аббас воскликнул: «Разве люди, подобные нашему господину, пропадают? Возвращайся и выясни, в чем дело!». Управитель пошел, потом возвратился и сказал: «Мы не нашли нашего господина».
      Тогда Аббас сказал: «Народ не может оставаться без халифа. Пойди к нашим господам, братьям аз-Зафира, и приведи кого-нибудь из них, чтобы мы могли ему присягнуть».
      Управитель отправился к ним, но опять вернулся со словами: «Господа говорят тебе: „Мы не имеем никакого отношения к власти. Его отец отстранил нас от нее и возложил ее на аз-Зафира. После него власть принадлежит его сыну“. – „Ну так приведите его, чтобы мы ему присягнули“, – сказал Аббас.
      Аббас же убил аз-Зафира с намерением сказать: «Это братья его убили его», – и потом казнить их за это.
      Сын аз-Зафира был еще маленький мальчик, и его принес на плече один из служителей дворца. Аббас взял его на руки и понес, а весь народ плакал. Потом он вошел с ним в приемную залу его отца. Там находились дети аль-Хафиза, эмир Юсуф и эмир Джибриль, и [65]их племянник эмир Абу-ль-Бака. Мы уселись под портиком в зале. Во дворце было больше тысячи человек из войска Мисра, и вдруг совершенно неожиданно для нас из залы вышла на двор большая толпа народу и послышался звон мечей, направленных на одного человека. Я сказал одному своему слуге-армянину: «Посмотри, кого это убили». Он пошел и вернулся со словами: «Это не мусульмане! Они убили моего господина Абу-ль-Амана (он называл так эмира Джибриля), и один из них проткнул ему живот и вытащил кишки». Затем вышел из той же комнаты Аббас, держа под мышкой непокрытую голову эмира Юсуфа, которую он отрубил мечом; кровь еще стекала с нее. Абу-ль-Бака, племянник эмира Юсуфа, был вместе с Насром ибн Аббасом. Их обоих ввели в одну кладовую во дворце и убили, а во дворце было до тысячи обнаженных мечей. Этот день был одним из самых тяжелых, которые мне пришлось пережить, столько произошло тогда мерзких несправедливостей, отвратительных для великого Аллаха и всех людей.
      В этот же день случилось нечто удивительное. Когда Аббас захотел войти в одну из зал, оказалось, что двери ее заперты изнутри. А отпирать и запирать залу было поручено старому слуге, которого звали Амин аль-Мульк. Над дверью трудились, пока ее открыли и вошли в залу; старика нашли за дверью мертвым с ключом в руках.
      Что же касается до междоусобия, случившегося в Мисре, когда Аббас одержал победу над войсками Мисра, то оно произошло следующим образом. Когда Аббас совершил с детьми аль-Хафиза, да помилует его Аллах, то, что он совершил, сердца народа ожесточились против него, и люди затаили в душе вражду и ненависть. Те из дочерей аль-Хафиза, которые находились во дворце, вступили в переписку с мусульманским витязем Абу-ль-Гаратом Талаи ибн Руззиком, да помилует его Аллах, призывая его на помощь . Он снарядил войско и выступил из своего наместничества, направляясь в [66]Каир. Тогда Аббас приказал снарядить суда, которые нагрузили провиантом, оружием и деньгами, и велел воинам сесть на коней и выступить с ним в поход. Это произошло в четверг десятого сафара пятьсот сорок девятого года . Он приказал своему сыну Насир ад-Дину оставаться в Каире, а мне сказал: «Ты останешься с ним».
      Но как только он выступил из дворца, направляясь навстречу Ибн Руззику, солдаты восстали против него и заперли ворота Каира, и у нас начался с ними бой на улицах и в переулках города. Конница сражалась с нами на дороге, а пехота осыпала нас с крыш деревянными стрелами и камнями, в то время как женщины и дети бросали камнями из окон. Наш бой с ними продолжался с рассвета до вечера. Аббас одержал победу, они открыли ворота Каира и обратились в бегство. Аббас нагнал их в пределах Мисра и убил тех, кого убил.
      Затем он вернулся во дворец и снова стал приказывать и запрещать. Он велел было сжечь аль-Баркийю , потому что там были сосредоточены дома солдат, но я постарался смягчить его в этом решении и сказал: «О господин мой, когда вспыхнет огонь, он сожжет и то, что ты хочешь, и то, что не хочешь, и ты окажешься не в силах потушить его». Мне удалось отклонить его от этого намерения, и я добился от него помилования эмира аль-Мутамана, сына Абу Рамады, после того как он приказал было его казнить. Я попросил за него прощения, и Аббас отпустил его вину.
      Затем смута улеглась. Она испугала Аббаса, который убедился во враждебности солдат и эмиров и в том, что ему не место среди них. Он твердо решил удалиться из Мисра и направиться в Сирию к аль-Малик аль-Адилю Нур ад-Дину , да помилует его Аллах, чтобы просить того о помощи.
      Между теми, кто находился во дворце, и Ибн Руззиком происходил непрерывный обмен гонцами. Мы с [67]ним были в большой дружбе, да помилует его Аллах, И поддерживали постоянные сношения с тех пор, как я поселился в Мисре. Он прислал гонца передать мне: «Аббас не может оставаться в Мисре. Он уйдет в Сирию, и я завладею страной. Ты знаешь, какие у нас с тобой отношения, и поэтому не уходи с ним, хотя он и будет просить об этом и уводить тебя с собой, так как ты понадобишься ему в Сирии. Но, ради Аллаха, не присоединяйся к нему: ты ведь мой соучастник во всех благах, которые я получу».
      Дьяволы нашептали Аббасу об этом или он заподозрил меня, так как знал о нашей дружбе с Ибн Руззиком. [68]

      Смута, во время которой Аббас выступил из Мисра и был убит франками, произошла так. Когда Аббас заподозрил о моих делах с Ибн Руззиком то, что заподозрил, или что-нибудь дошло до него, он призвал меня к себе и заставил поклясться торжественной клятвой, от которой не было никакого выхода, в том, что я выступлю вместе с ним и присоединюсь к нему. Но это его не удовлетворило, и он послал ко мне ночью своего домоправителя, имевшего доступ в его гарем, и взял моих жен, мою мать и детей к себе во дворец. Он сказал мне: «Я беру на себя все расходы на них во время пути и повезу их вместе с матерью Насир ад-Дина». Он приготовил для путешествия своих лошадей, верблюдов и мулов. У него было двести коней и кобыл, которых вели слуги на поводу по египетскому обычаю, двести верховых мулов и четыреста верблюдов, несших тяжести.
      Аббас очень увлекался наукой о звездах. Основываясь на гороскопе, он назначил свой отъезд на субботу пятнадцатого числа первого раби этого года . Я находился у него, когда к нему вошел его слуга по имени Антар Большой, управлявший его делами, и значительными и малыми. Он сказал ему: «О господин мой, чего [69]нам ждать от похода в Сирию? Возьми свою казну, жен, слуг и тех, кто последует за тобой, и иди с нами в Александрию. Мы соберем и снарядим там войско и двинемся обратно против Ибн Руззика с его сообщниками. Если ты победишь, ты вернешься во дворец и к власти, а если окажешься слабее его, вернешься в Александрию. Мы укрепимся в этом городе и сумеем защититься от нашего врага». Аббас оборвал его и счел его мнение ошибочным, хотя истина была на его стороне.
      В пятницу утром он позвал меня к себе на самом рассвете. Придя к нему, я сказал: «О господин мой, если я буду у тебя от зари до ночи, когда же я приготовлюсь к путешествию?» Он ответил: «К нам прибыли гонцы из Дамаска, ты отошлешь их и пойдешь делать свои приготовления». Перед тем он пригласил к себе нескольких эмиров и заставил их поклясться, что они не предадут его и не устроят против него заговора. Он призвал также и предводителей племен Дарма, Зурейк, Джудам, Симбис, Тальха, Джафар и Лавата и заставил их дать клятву в том же на Коране и разводе .
      Утром в пятницу я был у него, и мы ничего не подозревали, как вдруг эти люди, надев оружие, двинулись на нас. Во главе их были те самые эмиры, с которых он накануне брал клятву. Аббас велел оседлать вьючных животных. Их оседлали и поставили перед воротами дворца, так что между нами и египтянами появилась как бы плотина, и они не могли добраться до нас вследствие скопления впереди вьючных животных. К ним вышел его слуга Антар Большой, который предлагал ему вышеупомянутый план. Он был управителем над всей остальной прислугой и стал кричать на них и бранить, говоря: «Ступайте по домам и отпустите животных» . И конюхи, погонщики мулов и верблюдов разошлись, а животные остались без присмотра, и их поклажа была разграблена. [70]
      Аббас сказал мне: «Отправляйся, приведи мне тюрок; они собрались у „Ворот победы“ , и писцы рассчитываются с ними». Когда я пришел и позвал их, они все сели на коней, а их было около восьмисот человек, и выехали из каирских ворот, уклоняясь от боя. Невольники, которых было больше, чем тюрок, также сели на коней и выехали через «Ворота победы». Я вернулся к Аббасу и рассказал ему об этом, а затем я занялся снаряжением своих жен, которых Аббас перевез к себе во дворец. Я вывез их вместе с гаремом Аббаса. Когда дорога освободилась и все животные были расхищены, египтяне бросились на нас и заставили нас отступить. Нас было мало, а у них было много народа. Когда мы вышли из «Ворот победы», они бросились к воротам и заперли их. Потом они вернулись к нашим домам и разграбили их. Они захватили из моих комнат сорок седельных мешков, в которых было много серебра, золота и платьев, увели из конюшни тридцать шесть коней и верховых мулов, оседланных и в полном снаряжении, и двадцать пять верблюдов. В моем поместье в Кум Ашфине они забрали двести штук коров, принадлежавших крестьянам, тысячу овец, а также хлебные запасы.
      Когда мы отошли от «Ворот победы», собрались бедуинские племена, с которых Аббас брал клятву, и вступили с нами в бой, продолжавшийся от зари пятницы до четверга двадцатого числа первого раби . Они сражались с нами весь день, а когда ночь окутывала землю и мы располагались на отдых, они оставляли нас в покое, пока мы не заснем, а потом подъезжали с сотней всадников и сгоняли своих лошадей к одному из наших флангов. Они подымали громкий крик, и тех наших всадников, которые со страха выезжали к ним, они захватывали в плен.
      Однажды я отделился от товарищей. Я сидел на белой лошади, худшей из всех моих лошадей, которую [71]в тот день оседлал стремянный, не зная, что происходит, и со мной не было никакого оружия, кроме меча. На меня напали бедуины, а у меня не было ничего, чем бы отразить их, и мой конь не мог меня спасти от них. Копья их уже касались меня, и я сказал себе: «Спрыгну с лошади и вытащу меч, чтобы отбиться от них».
      Я только что собирался прыгнуть, как мой конь споткнулся, и я упал на камни и твердую землю. С головы я сорвал кусок кожи и до того был ошеломлен, что перестал понимать, что со мной. Около меня остановилось несколько человек из нападавших. Я сидел с непокрытой головой, почти без сознания, а мой меч в ножнах был брошен тут же.
      Один из бедуинов ударил меня два раза мечом и воскликнул: «Давай сполна!» Я даже не понял, что он сказал. Бедуины забрали моего коня и меч, но тут меня увидали тюрки и возвратились ко мне. Насир ад-Дин ибн Аббас прислал мне коня и меч, и я отправился обратно; у меня не было даже повязки, чтобы перевязать мои раны. Да будет слава тому, чье царство не имеет конца!
      Мы двигались вперед, и ни у кого из нас не было ни горсточки провианта. Когда я хотел напиться воды, я сходил с коня и пил из горсти.
      А накануне отъезда я сидел вечером на скамеечке в одной из прихожих моего дома, и мне привезли шестнадцать верблюжьих грузов воды, и один Аллах знает, да будет ему слава, сколько бурдюков и других сосудов!
      Я не мог взять с собой своих жен и вернул их из Бильбиса обратно к аль-Малик ас-Салиху Абу-ль-Гарату Талаи ибн Руззику, да помилует его Аллах . Он очень хорошо принял их, поселил их во дворце и предоставил им все необходимое.
      Когда бедуины, сражавшиеся с нами, пожелали уйти от нас обратно, они явились к нам, прося защиты, если мы возвратимся. [72]
      Мы двигались вперед вплоть до воскресенья двадцать третьего числа первого раби .
      Франки, собрав войско, напали на нас утром у аль-Мувейлиха . Они убили Аббаса и его сына Хусам аль-Мулька и взяли в плен его другого сына, Насир ад-Дина. Они захватили его казну, гарем и убили тех, кого взяли в плен. Мой брат Наджм ад-Даула Абдаллах Мухаммед, да помилует его Аллах, был также захвачен франками в плен . Они оставили нас после того, как мы оказались под защитой гор. Мы продолжали продвигаться по стране франков, и наше положение было тяжелее смерти. У нас не было ни пищи для людей, ни корма для животных.
      Наконец мы достигли гор Вади-Муса , где жило племя Бену Фухейд, да проклянет их Аллах, и стали подниматься по узким и тяжелым дорогам, пока не добрались до ровной местности, где жили люди. А эти проклятые дьяволы убивали всех из нас, кого только они могли захватить поодиночке.
      В этой области обыкновенно находился кто-нибудь из таитских эмиров племени Бену Рабиа. «Кто здесь есть из эмиров Бену Рабиа?» – спросил я. Мне сказали: «Мансур ибн Гидафль». А это был один из моих друзей. Я дал одному человеку два динара и сказал ему: «Иди к Мансуру и скажи ему: „Твой друг Ибн Мункыз приветствует тебя и просит, чтобы ты пришел к нему завтра утром“».
      Мы провели дурную ночь, опасаясь этих людей. Когда настало утро, они взяли свое оружие и стали у ручья, заявив: «Мы не дадим вам пить нашу воду, чтобы не погибнуть нам самим от жажды». А в этом ручье хватило бы воды для Рабиа и Мудара , и сколько еще было таких ручьев в их земле! [73]
      У них была только одна цель: вызвать нас на ссору с ними и потом захватить в плен. Таково было наше положение, когда прибыл Мансур ибн Гидафль. Он закричал на них и стал их ругать, и они разбежались. «Садись на коня», – сказал он мне. Мы сели и стали спускаться по дороге, еще более узкой и тяжелой, чем та, по которой мы поднимались.
      Мы спустились благополучно в котловину, хотя едва уцелели. Я собрал для эмира Мансура тысячу египетских динаров и отдал их ему. Он вернулся обратно, а мы продолжали путь, пока не доехали до города Дамаска с теми, кто спасся от франков и от Бену Фухейд, в пятницу пятого числа второго раби этого года .
      Опасение от опасностей этого пути служит доказательством благого промысла Аллаха, да будет он возвеличен и прославлен, и его чудесного покровительства.
      Во время этих событий произошел удивительный случай. Аз-Зафир прислал Ибн Аббасу маленькую, хорошенькую франкскую лошадку. Я в это время выехал в одну из своих деревень, а мой сын Абу-ль-Фаварис Мурхаф находился у Ибн Аббаса. Ибн Аббас сказал: «Мне бы хотелось иметь для этой лошадки красивое седло из Газы» . Мой сын отвечал ему: «Я уже нашел его, о господин мой, и оно выше похвал!» – «Где же оно?» – спросил Ибн Аббас. «В доме твоего слуги, моего отца, – сказал мой сын. – У него есть красивое газское седло». – «Пошли принести его!» – воскликнул Ибн Аббас. Мой сын послал ко мне в дом гонца, и тот взял седло. Оно понравилось Ибн Аббасу, и он оседлал им лошадку. Это седло прибыло со мной из Сирии на одном из вьючных животных. Оно было в высшей степени красиво, подбито и заткано чернью и весило сто тридцать мискалей . Когда я вернулся из имения, Насир ад-Дин сказал мне: «Мы тебя обидели и взяли у тебя из дома это седло». – «О господин, – сказал я, – как я счастлив служить тебе». [74]
      Когда франки напали на нас у аль-Мувейляха, со мной было пять невольников верхом на верблюдах: бедуины отняли у них лошадей. Когда появились франки, лошади остались без присмотра. Тогда мои слуги сошли с верблюдов, перехватили лошадей и, забрав нескольких, сели на них. На одной из захваченных ими лошадей было то самое золотое седло, которое взял себе Ибн Аббас.
      Хусам аль-Мульк , двоюродный брат Аббаса, и брат Аббаса ибн аль-Адиля , были в числе тех из нас, кто спасся. Хусам аль-Мульк слыхал историю с этим седлом и сказал так, что я мог слышать его слова: «Все разграблено, что принадлежало этому несчастному (то есть Ибн Аббасу); часть захватили франки, а часть – его же товарищи». – «Может быть, ты имеешь в виду это золотое седло?» – спросил я. Он отвечал: «Да». Тогда я приказал принести его и сказал: «Читай, что на нем написано: имя Аббаса, его сына или мое? Да и кто в Мисре во времена аль-Хафиза мог ездить на золотом седле, кроме меня?» Мое имя было выписано чернью по краям седла, а в середине седло было подбито. Когда Хусам аль-Мульк прочел написанное на седле, он извинился и замолчал. [75]

      Не будь все, что произошло с Аббасом и его сыном, проявлением воли Аллаха и следствием непокорности, предательства и неблагодарности, он мог бы увидеть предостережение в том, что случилось до него с аль-Афдалем Рудваном ибн аль-Валахши, да помилует его Аллах . Он был везbром, и войско возмутилось против него по наущению аль-Хафиза , как позже восстало против Аббаса. Он выступил из Мисра, направляясь в Сирию, его дворец и гарем были разграблены. Какой-то человек, которого звали аль-Каид Мукбиль, увидел с неграми девушку, купил ее у них и отослал к себе домой. У этого человека была добрая жена. Она поместила девушку в комнате наверху дома и услыхала, как та говорила: «Может быть, Аллах дарует нам власть над теми, кто предал нас и поступил с нами так неблагодарно».
      Жена Мукбиля спросила ее: «Кто ты такая?» И она ответила: «Я – Катр ан-Нада, дочь Рудвана». Тогда жена аль-Каида Мукбиля послала за мужем, который был на месте службы у ворот дворца, и рассказала ему про [76]девушку. Он написал аль-Хафизу письмо, извещая его об этом, и тот прислал дворцового слугу, который взял дочь Рудвана из дама Мукбиля и доставил ее во дворец. Тем временем Рудван прибыл в Сальхад , где находился атабек Амин ад-Даула Тугтегин , да помилует его Аллах. Он оказал Рудвану почет, вызвался ему служить и отвел помещение. А царь эмиров атабек Зенги ибн Ак-Сункар , да помилует его Аллах, в это время осаждал Баальбек . Он вступил в сношения с Рудваном и условился, что тот отправится к нему. А это был человек совершенный: великодушный, доблестный, образованный и знающий. Войско было к нему очень расположено за его щедрость. И сказал мне эмир Му‘ин ад-Дин , да будет доволен им Аллах: «Если этот человек присоединится к атабеку, нас постигнет из-за него много бед». – «Что же ты думаешь делать?» – спросил я. Му‘ин ад-Дин отвечал: «Ты пойдешь к нему: может быть, тебе удастся отклонить его от намерения отправиться к атабеку, и он приедет в Дамаск. Ты увидишь, как тебе поступать, чтобы добиться этого».