Остросюжет - Шпион судьбу не выбирает

Содержание настолько впечатлило Карпова, что он безотчетно схватил трубку и набрал номер прямого телефона Андропова. Лишь вспомнив, что перед ним незащищенный от прослушивания аппарат городской АТС, в сердцах швырнул телефонную трубку, чертыхнулся и, не попрощавшись с агентессой, опрометью выбежал из квартиры.

В тот же вечер Леонтий Алексеевич доложил председателю подробности проведенной вербовки и содержание представленного «Самураем» донесения.

* * *

На следующее утро Андропов уведомил Леонида Ильича о «грозящей ему опасности» и заручился его поддержкой в реализации своих планов. Под предлогом проведения оперативных мероприятий по защите чести Семьи и, как следствие, – престижа державы, председатель получил карт-бланш на разработку связей Галины Леонидовны, первой в числе которых значилась Светлана Щёлокова…

Таким образом, генсек фактически жаловал Андропова охранной грамотой, позволяющей бесконтрольно держать «под колпаком» самого министра внутренних дел!

Брежнев так и не понял, какую злую шутку сыграл с ним Андропов, получив из его рук исключительное право разрабатывать окружение Галины Леонидовны. Впрочем, Леонид Ильич в то время уже мало что понимал…

Глава пятая

«Бриллиантович»

Донесение на заданную тему

«Я близко познакомился с Борисом Буряце в 1977 году в Мисхоре, когда по заданию посла выезжал на два дня в Крым. Раньше мы нередко встречались на «бирже» в Столешниковом переулке и даже стали приятелями.

Общаясь с постоянными клиентами «бриллиантовой биржи», я, как правило, представлялся узбеком из Ташкента, и они верили, потому что по-русски я говорю почти без акцента. Но там, в Мисхоре, я почувствовал, что Борису я должен открыть свой реальный статус и свое имя. Почему? Чтобы установить с ним более тесные деловые отношения, так как его я всегда считал одним из основных игроков или, скорее, законодателем цен на «бирже».

Борис оценил мою откровенность, и во время общения со мной всегда старался отвечать тем же.

В кругах деловых людей, которые занимаются операциями с валютой и драгоценностями, Буряце известен под кличкой «Бриллиантович». Думаю, что основанием для этого послужила его страсть к драгоценным камням вообще и к «брюликам», в частности. Не исключено, что «Бриллиантовичем» его называют еще и потому, что дела, которые он проворачивает с «камешками», поражают воображение. Он постоянно носит золотой перстень с бриллиантом в четыре карата, на шее у него – толстая крученая золотая цепь с огромным крестом из платины, который украшен бриллиантом в шесть карат. Он никогда не расставался с этими украшениями и, даже купаясь в море, их не снимал. Я спросил Бориса, как это он не боится появляться на людях, таская на себе целое состояние. Он засмеялся и указал на приближающуюся к пляжу белую «Волгу».

«Вон, видишь, – сказал он, – катит моя Мадам. Она везет мне обед, смену белья, а заодно – смену охранников. Эти, – Борис указал на сидевших поблизости двух громил, не снимавших в жару рубашек, под которыми бугрились кобуры с пистолетами, – мне надоели!»

…Когда подъехала «Волга», я был ошеломлен, увидев, что из нее вышла… Галина Брежнева, которую Буряце за глаза называл «Мадам». Я встречался с нею в разных посольствах на дипломатических приемах, и поэтому сразу узнал ее.

Я догадался, что в роли телохранителей, на которых указывал Борис, выступают сотрудники правительственной охраны, приставленные к дочери вашего генерального секретаря, но я никак не мог понять, что может быть общего между нею, дочерью первого лица великой страны, и спекулянтом «брюликами», каким я знал Буряце. Возможно, размышления отразились на моем лице, потому что Борис поспешил объяснить мне, что Галина безумно в него влюблена.

«А вообще, – сказал он, – моя Мадам – женщина с «заскоками», она ведь на пятнадцать лет старше меня, ей за пятьдесят и у нее уже есть внучка».

«Ну, так брось ее, какие проблемы? – сказал я. – Ты же молод, красив. С твоими деньгами, твоим умом любая женщина сочтет за счастье выйти за тебя замуж!»

Подумав, Борис ответил:

«Видишь вот это? – он сжал рукой висящий на груди платиновый крест. – Вот это – моя Мадам. Тяжело таскать на шее такую дорогую вещицу, но зато прибыльно и престижно… Где бы я ни появлялся с этим крестом, все почтительно расступаются и места, предназначенные для избранных, достаются в первую очередь мне!

На Западе, Курусу-сан, говорят: «Если вы видите, что ваш банкир выпрыгивает из окна десятого этажа, бросайтесь за ним – это прибыльно».

Я руководствуюсь той же логикой. Поэтому, несмотря на все причуды и истерики Мадам, я готов пойти за ней в огонь и в воду – куда угодно ей… Кстати, вот это, – Борис вновь тронул крест, – я приобрел по настоянию и с помощью Мадам. Она толк в таких вещах знает и собирает их… Знаешь, какая у нее богатая коллекция «брюликов»! Я пристрастился к ним под ее влиянием… Я, вообще, многим ей обязан. Она меня ввела в такое общество, в которое ни за какие деньги не попадешь: писатели, заместители министров, торговые тузы…

Но все же я очень от нее устал. Ладно бы, только ее причуды и скандалы, которые она мне ежечасно устраивает! С ними еще можно мириться… Ужас в том, что когда я по ее просьбе начинаю обнимать и целовать ее в губы, мне постоянно кажется, что я целую Леонида Ильича… Моя Мадам, старея, внешне все больше походит на своего отца… Да ты и сам это увидишь, вот она, уже подходит…

Ты только присмотрись внимательнее! У нее очень грубые, крупные мужские черты лица. А тут еще с возрастом у нее начали расти усы. Недавно я по телевизору увидел, как Брежнев лобызался с Эрихом Хонеккером, ну, ты знаешь, немецкий генсек, так меня чуть не стошнило на стол… Хорошо, что успел до ванной добежать, а то бы опозорился перед гостями… Короче, когда мне приходится целовать ее в губы, я стараюсь закрывать глаза… Ну, ничего! Как говорится, каким бы тяжелым ни был пост – Пасха неминуема… Вот купит она мне квартиру, а там видно будет».

«Но она ведь замужем, – удивился я, – и ее муж занимает большой пост в Министерстве внутренних дел!»

«Ну, а что муж? – равнодушно ответил Буряце. – Его интересует только карьера. К Мадам он совершенно равнодушен. Правда, узнав о том, что у нее со мной любовь, муж пару раз подсылал своих людей, ментов поганых, чтоб меня поколотили, но теперь Мадам приставила ко мне охранников из КГБ, которые в обиду меня не дадут. Ее мужу – генералу Чурбанову – совсем не выгодно идти на разрыв с ней, потому что он сразу потеряет благосклонность ее отца. Чурбанов это хорошо знает, потому и терпит меня – выбора у него нет!»

…Приблизившись к нам, Галина, вместо приветствия, громко выругалась. Прокричала, чтобы Борис помог прибывшим на смену охранникам вынести из машины хлеб, банки с икрой, виноград, ящики с шампанским и водкой. Отдав распоряжения, Галина без тени стеснения начала снимать с себя платье, чтобы переодеться в поданный телохранителем шелковый халат.

Я попытался отвернуться, но Борис, который демонстративно проигнорировал указание Мадам помочь охране, тихо сказал мне:

«Не вздумай отворачиваться, иначе ты сразу попадешь в немилость. Она обожает, когда ее нагую рассматривают молодые мужчины!»

…За время, которое я провел в обществе «сладкой парочки», я понял, что Борис – умный и очень ловкий человек.

Галина – крайне раздражительная и конфликтная женщина. Когда Борис напоминал ей, что пора возвращаться к родителям, которые отдыхали неподалеку, в Ореанде, Галина закатывала истерику, швыряла в любовника гроздья винограда и обвиняла его в том, что он ее не любит.

Опьянев, Галина стала плакать и кричать:

«Я люблю искусство, а мой муж – му…к, хотя и генерал. Ну, что поделаешь, чурбан – он и есть чурбан!»

По возвращении в Москву я несколько раз бывал в гостях у Буряце, в квартире на улице Чехова, которую для него приобрела Галина.

…В декабре 1981 года, вернувшись из Гонконга, куда я летал, чтобы приобрести Борису видеоаппаратуру, я застал у него дома двух неизвестных мне молодых людей. Все трое оживленно обсуждали план тайного проникновения в квартиру какой-то артистки.

Я хотел уйти, но Борис попросил остаться, сказав, что у него от меня секретов нет.

Из разговора мне стало известно, что в квартире артистки находятся драгоценности необыкновенной красоты на астрономическую сумму. Ничего подобного нет даже у Галины, что вызывает ее зависть и злость. Злость из-за того, что она предложила артистке огромные деньги за коллекцию, но та отказалась ее продавать. После чего Брежнева якобы сказала:

«Если она не хочет мне их продать, то лучше, чтобы они исчезли из Союза!»

Насколько я понял, родственник одного из молодых людей работает в отделе, контролирующем сигнализацию в доме артистки. Он должен был в обусловленное время отключить ее, чтобы сигнал тревоги не поступил в отделение милиции. Еще двое или трое мужчин должны были подъехать к дому на машине и на глазах консьержа вытащить огромную елку. В случае возможных вопросов злоумышленники должны были бы отвечать, что елка – новогодний подарок артистке, а они лишь выполняют поручение привезти и оставить дерево у дверей квартиры.

Буряце согласился с остальными заговорщиками, что все будет выглядеть естественно и их действия не вызовут подозрений у консьержа, так как у знаменитых артистов масса поклонников, которые способны выражать свои симпатии самым экстравагантным образом…»

Самурай

Сколь веревочка ни вейся…

Последующие события развивались стремительнее, чем в крутом кинобоевике. Поскольку бриллианты Бугримовой было невозможно сбыть внутри страны, генерал Карпов по указанию Андропова приказал ввести особый таможенный контроль во всех международных аэропортах и пограничных пунктах Советского Союза. Удача не заставила себя ждать. Через два дня в аэропорту Шереметьево был задержан гражданин – в полу его пальто был вшит замшевый мешочек с тремя самыми крупными бриллиантами из коллекции Бугримовой. Еще через несколько дней оказались за решеткой и другие члены банды профессиональных грабителей, специализировавшихся на, как они именовали свой промысел, «изъятии у населения бриллиантовых излишков».

Расследование дела об ограблении вдовы Алексея Толстого и квартиры Ирины Бугримовой обрело новый импульс, когда от подследственных были получены данные, что наводчиком, взявшим за свои труды баснословные комиссионные, в обоих случаях был Борис Буряце.

В его квартире был проведен тщательный обыск, который не только усилил подозрения в причастности цыгана к похищению драгоценностей, но и заставил вернуться к другим нераскрытым делам.

Буряце был вызван на допрос.

В норковой шубе и норковых сапогах, с болонкой в руках и дымящейся сигаретой в зубах «Бриллиантович» вошел в кабинет следователя. Спесь слетела моментально, как только ему было объявлено, что он задержан и ближайшие десять дней ему придется провести в Лефортовской тюрьме.

Следователи любезно – им было известно о его близости с Галиной Брежневой – предложили ему уведомить своих родственников. Борис позвонил Галине, но та еще не успела прийти в себя после затянувшейся новогодней попойки и в растерянности бросила трубку…

…Через некоторое время суд приговорил Буряце к пяти годам лишения свободы с конфискацией принадлежавшего ему имущества, в том числе и подарка Брежневой – квартиры на улице Чехова.

Глава шестая

Проверка по законам жанра

Поскольку «Самурай» без видимых угрызений совести уже представил письменную информацию о Буряце и Брежневой, Карпов решил, дабы не останавливаться на достигнутом, провести проверку «новобранца» на лояльность.

Об остальных качествах японца: смелости, авантюризме и глубоком знании русского языка было известно достаточно. А уж то, что он умеет соблюдать конспирацию, не вызывало никаких сомнений – контрабандисты, вынужденные вести двойную жизнь, умеют хранить тайну…

«Доверяй, но проверяй!» – принцип, которому неуклонно следуют офицеры-агентуристы всех спецслужб мира.

Особенно интенсивны проверки в начальный период негласного сотрудничества. А если «новобранцем» является подданный иностранной державы, да еще и завербованный с использованием компрометирующих материалов, то у его оператора только и забот: каким «рентгеном» просветить обращенного «в новую веру», как убедиться самому и доказать начальству, что мы имеем дело не с двурушником, который одинаково ловко «таскает каштаны из огня» и для нас, и для противника, или того хуже – кормит нас «дезой».

Сказанное выше вовсе не означает, что со временем завербованному иностранцу будут доверять беспрекословно, а всякую добытую им информацию начнут принимать как божественное откровение. Отнюдь. И в дальнейшем представляемые агентом сведения будут подвергаться всестороннему анализу и проверкам, а он – постоянно находиться под контролем. Но одно точно: проверок станет меньше, хотя проводиться они будут изощренней и тоньше.

Не мудрствуя лукаво Карпов прибег к испытанному многими поколениями контрразведчиков трюку. В ходе очередной явки вручил «Самураю» похожую на табакерку плоскую металлическую коробочку с несколькими кнопками, измерительной шкалой и стрелкой на лицевой крышке. Попросил агента, разумеется, пообещав приличное вознаграждение, спрятать эту коробочку на пару-тройку дней в кабинете японского посла, лучше всего где-нибудь за книгами.

Осторожный «Самурай» поинтересовался, зачем «табакерка» должна непременно оказаться именно в кабинете посла.

Генерал пустился в пространные объяснения об ухудшении экологической обстановки из-за расплодившихся в столице НИИ и лабораторий, занимающихся исследованиями в области радиоэлектроники. По утверждению Карпова, жители Москвы рассылают письма во все государственные инстанции, требуя оградить их от действия пресловутых электромагнитных излучений. Поэтому в настоящее время КГБ выясняет, действительно ли настолько загрязнена окружающая среда, что надо принимать неотложные меры. Но для того, чтобы преждевременно не создавать паники, делает это скрытно. Добавил, что Моссовет принял решение начать изучение обстановки со зданий дипломатических представительств, конкретно, – с кабинетов послов и других высокопоставленных иностранных чиновников. Вручаемый регистратор должен зафиксировать наличие или, наоборот, отсутствие указанных излучений.

Казалось, японец был польщен проявлением заботы о здоровье его соотечественников, да ни кем-нибудь, а самим Комитетом госбезопасности! Однако сомнения оставались. «Самурай» с опаской взял регистратор в руки и спросил:

– А он не взорвется?

– Слово офицера – нет! – с пафосом ответил генерал. – Он не только не взрывается, но и не может никому причинить вреда.

В отличие от предыдущих объяснений, это было святой правдой.

– Не надо только нажимать эти кнопки…

Других вопросов со стороны «Самурая» не последовало, он забрал регистратор излучений и на следующий день спрятал его в кабинете посла.

В том, что прибор находится в японском посольстве и именно в крыле, где расположен указанный кабинет, сотрудники оперативно-технического управления имели возможность убедиться, пеленгуя из разных точек микрорайона позывные, издаваемые устройством. Через равные промежутки времени регистратор выплевывал в эфир сигналы, подобные знаменитым «бип-бип», что издавал наш первый искусственный спутник Земли.

В назначенный день «Самурай» вернул Карпову прибор, в котором была еще одна техническая хитрость: регистратор был устроен таким образом, что попади он при посредничестве «Самурая» или без его участия в руки японских контрразведчиков, которые попытались бы определить его предназначение, это было бы обязательно зафиксировано при контрольном обследовании нашими технарями.

Тщательно проверив устройство, специалисты пришли к заключению, что в нем никто не ковырялся и оно не подвергалось ни рентгеноскопии, ни ультразвуковому, ни лазерному обследованию.

Ну, чем не проверка агента на «детекторе лжи»?!

Теперь, когда «Самурай» успешно прошел первый тест на надежность (сколько еще их будет!), Карпов теоретически мог рассчитывать на его помощь и в других, более деликатных, вопросах, а именно: добывании секретной информации.

А то, что «Самурай» является секретоносителем, генералу стало ясно еще во время вербовки, когда при отработке способов связи японец просил не звонить ему на работу. Такая просьба могла поступить только от дипломата, допущенного к секретам, и, кроме того, предупрежденного о том, что его телефон контролируется службой собственной безопасности посольства.

Глава седьмая

Контрабандист поневоле

Встреча с «Самураем» должна была состояться в баре на третьем этаже гостиницы «Интурист» в 4 часа пополудни, когда заведение обычно закрывается на санитарный час и остаются лишь «ведомственные», вроде Карпова, посетители. Впрочем, коллеги никогда не мешали друг другу, рассредоточиваясь по углам. «Цеховая солидарность», как никак!

Генерал прибыл на место загодя, чтобы осмотреться и спокойно осмыслить предстоящий разговор с агентом.

Последние два дня в рабочем кабинете это сделать не удавалось: вслед за арестом Буряце Карпова беспрестанно вызывали к себе то Андропов, то его заместитель Семен Цвигун, а то и кураторы КГБ со Старой площади.

Особенно раздражала генерала позиция, занятая Цвигуном.

Карпов понимал, что заместитель председателя не по своей воле вмешивается в дело о краденых бриллиантах, а лишь выполняет указание своего родственника, генерального секретаря, чтобы в случае необходимости отвести удар от Галины Брежневой. Но уж больно беспардонно он это делал!

…Как только копия агентурного сообщения «Самурая» легла на стол Цвигуну, он немедленно потребовал к себе Карпова.

– Слушайте, – заорал зампред, едва только генерал перешагнул порог его кабинета, – вы со своим агентом сожрали весь мой замысел!

– То-то у меня чувство, будто я наелся говна, – парировал Леонтий Алексеевич.

– Вон из кабинета!!! – захлебнувшись от ярости, прорычал Цвигун.

– Вон из контрразведки! – в тон ему ответил Карпов и, пулей вылетев из кабинета самодура, бросился в приемную Юрия Владимировича.

Если бы не вмешательство Андропова, не сносить бы погон строптивому генералу – уволили бы в одночасье без выходного пособия.

Впрочем, Карпов играл наверняка, понимая, что с его уходом Комитет потеряет только что приобретенного особо ценного агента. А советники японского посольства не каждый день оказываются в агентурных сетях КГБ!

* * *

Устроившись за столиком в глубине зала, генерал недовольно поморщился: сидевшие в центре зала четверо дюжих бритоголовых парней о чем-то громко спорили. Говорили по-английски. Судя по выговору, внешнему виду и по тому, как они лихо опрокидывали в себя фужеры с виски, Карпов сделал вывод, что перед ним американцы, скорее всего морские пехотинцы из охраны здания посольства США.

«Вот напасть, нигде нет покоя! – чертыхнулся про себя генерал. – Не попросить ли администратора, чтобы он спровадил этих вояк?»

Оценивающе окинув взглядом возмутителей спокойствия, Леонтий Алексеевич понял, что и весь обслуживающий персонал бара будет бессилен унять не в меру разошедшихся морпехов.

«Черт с вами, живите!» – Карпов углубился в размышления.

Вновь и вновь генерал мысленно возвращался к вопросу об использовании «Самурая» в добывании информации по «Сётику».

Идея была весьма заманчивой, но возникали серьезные сомнения в возможности ее реализации: согласится ли «Самурай» выполнять задание по «Сётику», ведь речь пойдет о добывании японцем сведений о японской фирме. Не сочтет ли агент его предложение оскорбительным, а свое участие в операции антипатриотичным?

Каждый раз в памяти генерала всплывали целые абзацы из наставлений полковника Кошкина, известного разведчика и специалиста-ниппониста, к которому генерал обратился накануне вербовки Курусу, чтобы получить консультацию о национальных особенностях мышления японцев, их традициях и обычаях.

Все это необходимо знать, чтобы с самого начала партии взять правильную ноту. Ведь каким бы высоким ни было вознаграждение, выплачиваемое Комитетом агенту за представленные сведения, одной денежной подпиткой не обойтись. Чтобы сотрудничество стало полнокровным, надо найти ключик к внутреннему «Я» секретного сотрудника.

* * *

Николай Петрович Кошкин, много лет проработавший в Японии и поднаторевший в вербовках местных жителей, предостерег Карпова от упрощенческого подхода, доказав на примерах, что «вести» японца гораздо труднее, чем завербовать. Хотя и последнее – задача не из легких. И не только в Японии. Ее граждане и за пределами своей страны с большим трудом идут на контакт с чужеземными спецслужбами. Причина, по которой японец согласится добывать информацию в пользу иностранной державы, должна быть исключительно веской. Вместе с тем они охотно и без всяких предварительных условий поставляют сведения своей тайной полиции. Более того, считают это своим священным долгом.

Рассуждая о японском шпионаже вообще, и о возможности привлечения конкретного японца к секретному сотрудничеству, Кошкин сослался на некий трактат, разработанный ближайшим сподвижником Гитлера – Рудольфом Гессом, который в начале 1930-х стоял у истоков создания новых спецслужб рейха и считается отцом концепции тотального шпионажа в Германии.

Дело в том, пояснил Кошкин, что Гесс позаимствовал ее у японцев, которые на протяжении долгого времени создавали и оттачивали принципы тотального шпионажа. В Японии накануне и Первой, и Второй мировой войн этим принципам были подчинены все сферы жизни. Гессу же удалось с успехом перенести их на немецкую почву. В своем трактате Рудольф Гесс делал вывод, что шпионаж является второй натурой японцев.

…На протяжении многих поколений в Японии сложилась внутренняя система массовой слежки, когда сосед шпионил за соседом, а оба они, в свою очередь, находились под присмотром третьего соседа.

Это стало возможно потому, что японские властители всегда обращались со своим народом, как с детьми. Со времен сегуната широко использовались сыщики, добровольные осведомители и секретные агенты.

Гесс считал, что это обстоятельство развило в японской нации склонность к шпионажу, которая настолько укоренилась, что японцы занимаются им всюду, где представляется удобный случай, особенно в заграничных поездках. По возвращении на родину они передают информацию японскому консулу или своей полиции.

Донесения как профессиональных агентов, так и стукачей-любителей, передаются в Центральный разведывательный орган (ЦРО) в Токио одним из следующих способов.

Первый.

Через консульства, которые переправляют развединформацию в посольства с курьерами. Посольства, в свою очередь, посылают ее в Японию, чаще всего дипломатической почтой.

Второй.

Через специальных агентов-курьеров, передвигающихся под видом должностных лиц, якобы совершающих инспекционные поездки. Наконец, сведения, в которых заинтересован ЦРО, могут быть переданы через капитанов японских торговых и пассажирских судов, которым донесения вручаются, как правило, в последнюю минуту перед отплытием в Японию.

Со слов Кошкина, проблема тотального шпионажа уходит корнями в историю нации.

Жители Страны восходящего солнца еще в недалеком прошлом находились в полной изоляции, постоянно готовые к отражению агрессии со стороны более сильных соседей.

Япония – мононациональное государство, с единым языком и одной культурой. Там нет нацменьшинств, очень мало эмигрантов. До сих пор японцы стремятся оградить свой внутренний мир от внешнего вторжения, всеми силами противостоят проникновению чуждой им по духу европейской и, тем более, американской культуры.

У японцев очень развито чувство сопереживания, у них не принято завидовать успехам, злорадствовать по поводу неудач. А коллективизм и взаимовыручка, терпение и трудолюбие возведены в абсолют!

Далее Кошкин прочел генералу целую лекцию о развитии японского шпионажа, возведенного в ранг государственной политики, внутренней и международной. Тотальная слежка вошла в плоть и в кровь, наконец, в гены жителей этой страны. Большую роль в деятельности японской разведки и контрразведки играли так называемые патриотические общества. Через них-то и происходило распространение тотального шпионажа в Японии.

Созданные в конце XIX века, они поначалу вели разведывательную и подрывную деятельность против главных на тот момент противников Японии – Китая и России – с целью выявления слабых мест и воздействия на них.

Общества вербовали своих членов из различных социальных слоев. Они требовали от них, прежде всего, беззаветной преданности идеям и идеалам Общества. Если такой преданности не было, то, независимо от наличия у кандидата других качеств и положительных сторон, его отвергали.

Именно исключительная преданность членов Обществу привела к тому, что деятельность этих организаций за пределами Японии стала значительной и опасной. Члены Обществ, отобранные для наиболее важной работы, обучались языкам и подрывной деятельности. Агенты, обязанности которых ограничивались сбором информации, были из среды лавочников, туристов, инструкторов по спорту, рыбаков, бизнесменов, студентов, изучающих ислам и английский язык, ученых, священников, археологов, продавцов медикаментов, литературы и порнографических открыток.

Агентам не обещали никаких наград, да они и не рассчитывали на это. Материалы патриотических Обществ переполнены биографиями «маленьких людей». Все, что эти люди узнавали и докладывали своим руководителям, передавалось правительству, военным властям или другим заинтересованным инстанциям.

В такой стране, как Япония, сохранившей старинные военные традиции, невозможно было провести ясную линию между военными и гражданскими лицами вплоть до капитуляции. Точно также не всегда можно разграничить деятельность и функции патриотических Обществ от действий и функций военной разведки. На протяжении всего военного и предшествующего ему периодов отмечалось тесное сотрудничество Обществ и официальной разведки, их действия часто дополняли друг друга. Многие бывшие военнослужащие входили в патриотические Общества, а те, в свою очередь, отдали военной разведке своих лучших агентов.

В этом плане показателен пример с военным атташе Японии в ряде западноевропейских стран и в России Мотодзиро Акаси, и Обществом, которое он представлял: «Кокурюкай», что в переводе на русский означает «Черный дракон». Последнее было самым значительным из всех японских патриотических Обществ, основанное еще в 1901 году Рехэй Утида.

«Кокурюкай» – это китайское название реки Амур, разделявшей Маньчжурию и Россию. В названии Общества содержится намек на его главную цель – оттеснить русских за Амур из Маньчжурии, Кореи и любого другого места на Тихом океане, то есть вся его деятельность была нацелена на войну с Россией.

«Кокурюкай», как и другие патриотические Общества, имело свои учреждения. В Токио ему принадлежали две школы, где проводилось обучение всем видам шпионажа. Они прикрывались безобидно звучавшими названиями: «Академия подготовки националистов» и «Школа иностранных языков».

Осенью 1900 года японское Военное министерство назначило полковника Мотодзиро Акаси военным атташе во Франции, Швейцарии, Швеции и России. Его назначение, на которое министерство вначале не соглашалось, было произведено по настоянию Рехэй Утида. Влиятельный член «Кокурюкай», Утида пригрозил, что, если Акаси не будет назначен на эту должность, Общество прекратит передачу информации своих агентов Военному министерству.

– Очень скоро, – сказал Утида на прощание своему ставленнику, – мы нанесем удар по нашим врагам в Сибири. Европейская часть России находится на очень большом расстоянии от нас. Но именно там делается политика и оттуда идут указания в азиатскую часть империи, в Сибирь. Мы смогли бы приобрести важную информацию, если бы имели в Европейской части России своих агентов…

Акаси отличался особой проницательностью, гибким умом, завидной твердостью, отсутствием жалости – тем, чем должен обладать преуспевающий шпион. В скором времени он продемонстрировал, в какой степени обладал всеми этими качествами.

За 15–20 лет подготовки Япония достигла не только высокого промышленного и военного развития. Огромная армия ее разведчиков, превосходящая по численности шпионскую службу любой другой страны, раскрыла многие секреты и намерения России в районах, которые стали объектами нападения. Японцы доказали на практике, что хорошо и широко поставленный шпионаж в состоянии обеспечить половину победы еще до того, как будет нанесен первый открытый удар.

Но, видимо, самым удивительным нововведением было отношение японцев к шпионам и шпионажу. Ведь на Западе вплоть до Первой мировой войны так называемые «приличные люди» с презрением относились к этому явлению жизни.

Японцы же с момента зарождения в Японии шпионажа включили его в Бусидо – строгий кодекс морали и поведения самураев. Шпионаж, провозгласили они, осуществляемый в интересах родины, является как почетным, так и благородным делом. Разве не требует он смелости и отваги – тех достоинств, которые более всего ценятся самураями? Отношение японцев к разведывательной деятельности находилось в полном соответствии с их культом служения родине и идеалами патриотизма, они воодушевляли многих из тех, кто в минуты душевной слабости колебался принять на себя риск, свойственный этому непростому ремеслу.

Бусидо делал японских шпионов вдвойне опасными. Одним из примеров кодекса Бусидо в действии являются камикадзе – летчики-смертники Второй мировой войны…

– Как я уже сказал, товарищ генерал, – с нажимом сказал Кошкин, видя, что тема начала утомлять его добровольного адепта, – одной из особенностей японцев, больше всего поразивших Рудольфа Гесса, был повышенный интерес в шпионажу.