11

Кьяран Маккей провел в Институте без малого полчаса.

Повсюду — и на полу галереи, и на многих экспонатах — была кровь.

Один быстрый взгляд на обезглавленное тело директора — и профессор отвел глаза.

Еще один усталый детектив стоял возле разбитого стеклянного ящика, почесывая щеку и гадая, как писать рапорт. Маккей подтвердил, что пропал только один экспонат.

Внутри самой витрины не было ни осколка.

— Можно подумать, жахнули изнутри, — задумчиво проговорил первый детектив.

Второй обратил их внимание на то, какое расстояние стеклянные осколки пролетели по полу галереи. Сила требовалась немалая.

— Должно быть, ваш коллега вошел и спугнул их. Застал на месте преступления, — прибавил первый.

Но в витрине лежала какая-то золотая штука вроде ошейника.

— Ожерелье, — тихо поправил Маккей. — Это называется ожерельем.

Оно так и лежало в витрине нетронутым — двадцать четыре карата, массивное, блестящее.

— Как они могли проморгать такую штуку? — пробормотал первый детектив. Он не мог взять этого в толк, хоть убей. Может быть, что-то их спугнуло.

Но почему не сработала сигнализация? В тот самый миг, когда разлетелась витрина, должны были зазвонить звонки и в здании, и на центральном пульте.

Так много загадочных моментов.

За разгадками и предположениями полицейские обратились к Маккею. Но старику нечего было им предложить — он лишь бессильно опустился на деревянный стул, который ему пододвинули, и в испуганном молчании оцепенело смотрел на кровь и разбитую витрину.

Появились медики в резиновых перчатках; они положили труп на носилки, закрыли клеенкой и вынесли.

Второй детектив беспокойно огляделся. Казалось, их бесстрастно, но очень пристально изучает дюжина пар каменных глаз.

— Знаете что? — наконец отважился он нарушить молчание. — У меня тут прямо мороз по коже.

Когда Маккей вернулся домой, еще не было десяти. Но мысли профессора лихорадочно бурлили, и меньше всего он сейчас думал о сне, переполняемый невыразимым ужасом и тревогой. Причиной тому была не только страшная и бессмысленная насильственная смерть Холлэндера. В глубине души профессор чувствовал, что за ней стоит нечто большее. Он чуял это сердцем, костями, всем нутром — как в тот последний раз, когда отвозил Мэгги в больницу.

Это не было обычное убийство.

Он пошел в кабинет и налил себе брэнди. Потом принялся рыться в полках, отыскивая те книги, что могли бы дать ему те сведения, в которых он сейчас нуждался. И со вздохом признал, что его библиотека — последнее место, где можно было бы найти желаемое. Под конец десятиминутных поисков Маккей посмотрел вниз, на скопившуюся на письменном столе небольшую стопку книг и периодических изданий. Экземпляры «Античности», «Ирландский фольклор» О'Силлебина, «Языческая кельтская Британия» Росса, «Системы в сравнительном религиоведении» Элиаде. Быстро проглядев книги, он убедился, что все они почти ничего не прибавляют к той малости, какую он уже знал. В памяти осталась лишь одна фраза — ее он нашел у Элиаде, в главе, посвященной культу камней: «Предмет культа — не камень как материальный объект, а скорее оживляющий его дух».

Маккей неохотно отправился за единственной книгой, которая могла хоть сколько-нибудь пролить свет на происходящее. К ночному столику, за книжкой Ашервуда «Наше полное призраков прошлое». Усевшись за письменный стол, профессор пододвинул томик к себе. Развернул письмо Ашервуда. Перечитал последний абзац. «Я подумал, что по понятным причинам история гекстонской головы может Вас заинтересовать».

По понятным причинам. Что Ашервуд хотел этим сказать? Попросту подразумевал сочетание традиционных элементов кельтского фольклора в хорошей страшной истории? Или в этом крылось нечто большее? Некий скрытый смысл, который начал проявляться только теперь? Странным совпадением было уже то, что книга и письмо пришли именно в этот момент. И все же, раздраженно удивился Маккей, каким образом за этими словами могло бы скрываться нечто большее? Мысль была смехотворной. Совпадение есть совпадение. Точка. Он положил письмо на стол, придавил кружкой, в которой держал отточенные карандаши, и переключил свое внимание на саму книгу.

Он внимательно перечитал «Гекстонскую голову», на сей раз отмечая все подробности: сперва испытанное обеими делившими кров женщинами — Джин Кэмпбелл и ее сестрой-вдовицей — нарастающее ощущение присутствующего в доме сторожкого зла; затем повторяющиеся кошмары доктора Кэмпбелл; далее очевидные перемещения камня; как вытекающее следствие — подозрение, с которым женщины смотрели друг на друга; первый раз, когда сестре в подвале попалась на глаза какая-то фигура; другие встречи, всегда в темных местах; по-видимому присущая яркому свету власть прогонять эту фигуру. Добравшись до описания необъяснимой и жестокой гибели собаки сестер, большого добермана, которого обезглавили и выпотрошили, Маккей сдвинул брови и шумно втянул воздух. За собакой последовала соседская овца. Кульминацией ужаса стала смерть сестры, также обезглавленной — голову, явно оторванную от шеи, позже обнаружили неподалеку от дома: к общему омерзению, она была выставлена на столбике ворот. Наконец, последовало вроде бы успешное вмешательство местного викария.

Книга переходила к вопросам общей полезности изгнания бесов, приводя примеры неудач и даже случаи, когда положение дел ухудшалось, в частности, происшествие в ирландском городке Куниэне.

Там хлопоты священника на деле привели к тому, что нападения духа на одну из семей лишь участились, и люди вынуждены были оставить дом. Автор делал заключение: эффект экзорцизма зависит не от самого обряда, а от человека, его совершающего — от особенной силы, обитающей в нем или даже, благодаря неким таинственным узам, в вещах, некогда ему принадлежавших, или в предметах, с которыми такой человек когда-то вступал в контакт. В случае гекстонской головы зло, кажется, окончательно пресекла сила, которой было наделено старое освященное кладбище и которую местные легенды приписывали святому Дунстану.

Маккей пролистал несколько следующих страниц, отыскивая какой-нибудь выход помимо древнего погоста или сомнительного приема изгнания дьявола. Но ничего не нашел.

Последняя глава предлагала читателю взгляды автора на разнообразные теории о призраках вообще. Надеясь найти там ключ к разгадке, Маккей критически прочел все это. Автор цитировал теорию психолога Карла Юнга: ключ к явлению призраков хранит «бессознательное сознание», видения суть «природные формы и инстинкты, сходные с человечеством, архетипы, которые никогда не были связаны с сознанием и, следовательно, автономны в смысле отдельных от нас созданий, существующих в собственной действительности».

Однако, недоумевал Маккей, как может подобный архетип оторвать голову собаке или человеку? Хмурясь, он просмотрел раздел о полтергейстах — духах, разбрасывающих предметы и оставляющих физические следы. Здесь в качестве вероятного разумного объяснения выдвигалась власть сознания над материей, или психокинез.

«Определенный уровень подсознания личности субинтеллектуального характера может оказаться способен самовыразиться, проявляя в зависимости от аномального физиологического состояния физическую силу неизвестного рода».

Маккей опустил книгу. Если принять, что и Энджеле, и доктору Кэмпбелл было присуще такое вот аномальное физиологическое состояние, скептически спросил он себя, не могли ли они сами каким-то образом оказаться виновны в столь мрачных убийствах? Если оставить в стороне то, что на взгляд Маккея эта теория была дикой и невероятной, она создавала лишь одну трудность: как втиснуть в нее кельтские каменные головы? Теория, вне всяких сомнений, упускала самый важный фактор.

Разочарованный, он вернулся к последней выдвинутой автором гипотезе и обнаружил, что это место написано с некоторой насмешкой:

«С точки зрения профессора Чарльза Ричета, которого поистине можно назвать одним из основателей современных исследований психики, весьма притягательной кажется идея существования не-человеческих, наделенных интеллектом „элементалей“. Он делает вывод, что под эту категорию могут подпадать и явления немецких „берг гайстер“ — горных духов, кобольдов и легендарного „маленького народца“. С этим согласен и великий французский астроном Камилл Фламмарион: „Неизбежно возникают две гипотезы. Либо данный феномен (появление привидений) продуцируем мы сами, либо это суть духи. Но заметьте хорошенько: духи эти не обязательно являются душами умерших, ведь могут существовать иные создания. Мир может быть полон ими — при том, что мы вечно остаемся в неведении, если только не возникают некие необычные обстоятельства. Разве не находим мы в различных древних произведениях демонов, ангелов, гномов, духов, привидений, элементалей и так далее? Возможно, на самом деле эти предания не лишены некоторых оснований“. Здесь в поддержку двум упомянутым ученым мужам можно цитировать исследования доктора Уолтера Ивэнс-Венца; жившего в семнадцатом веке священника, преподобного Роберта Керка из Эйберфойла; а также венгерского минералога, г-на Калошди, собравшего множество рассказов о таинственных шумах и стуках в венгерских и богемских копях. Эти стуки часто слышал он сам вместе с учениками. Г-жа Калошди видела в хижине крестьянина Михаэля Энгельбрехта явления пресловутых „кобольдов“ во плоти: они оказались нелепыми человечками ростом с ребенка, которые исчезли, когда на них направили сильный свет».

Свет, размышлял Маккей. Во всем мире повторялось одно и то же. Похоже, тема была возвратной. Свет, древнее народное средство защиты от слуаг сид.

Далекий церковный колокол пробил полночь. Обеспокоенно вздохнув, Маккей закрыл книгу и решил объявить отбой. Терзаясь сомнениями, чему же верить, он пошел наверх, ложиться. По всей видимости, Холлэндер потревожил вора, который убил его и затем украл камень. И все же… почему именно камень и ничего больше? Маккей задумался о многочисленных старинных преданиях, связанных с перемещавшимися в ночи камнями — Роллрайтом, Карнаком и Шантекоком.

Он забылся беспокойным сном, понимая, что прежде, чем посмеет посвятить Киттреджей в свои растущие подозрения, должен узнать гораздо больше.

Он торопливо позавтракал и в половине девятого ушел из дома. В спешке он забыл шляпу. Несколько часов сна, которые профессор урвал, оставили ощущение слабости и раздражения. Снились ему запутанные кошмары: что-то гналось за ним во мраке подземных склепов могильников Лонг-Грэйндж. Машина Маккея нырнула в Каллахэн-тоннель, и он вздрогнул от этих воспоминаний, пытаясь стряхнуть оставленное сном навязчивое чувство. Но день был уже омрачен; отброшенной на него тени вторила пелена нависших над аэропортом низких облаков.

Маккей поставил машину на центральной стоянке и по кредитной карточке купил билет на челночный рейс Восточных авиалиний до Нью-Йорка.

Самолет был забит пассажирами, летающими по сезонным билетам. Маккей сел у окна, положил чемоданчик на колени и стал внимательно изучать спинку переднего сиденья — красные, светло-коричневые и коричневые похожие на облачка штучки. Думал он об обезглавленном трупе Холлэндера, на который было страшно смотреть; о том, сколько крови содержится в человеческом теле; о старинном кельтском способе отправлять врага на тот свет. Профессор снова ощутил дурноту и головокружение. Раздался тихий голос. Темнокожая стюардесса в синей форме напомнила ему пристегнуть ремень. Из вентилятора дуло ледяным воздухом. Маккей потянулся наверх, но отключить его не сумел. На взлетной полосе впереди стояли самолеты. Американские авиалинии: красные и синие "А", устремленные вверх синие крылья. Восточные авиалинии: голубой с синим. Многоцветное оперение.

Вот, наконец, самолет напрягся, взял разбег, стремительным прыжком метнулся в воздух.

Бостонский залив. Островки, похожие на нефтяные пятна или на облака.

Занятый своими мыслями профессор все воспринимал, как в горячечном бреду: остров внизу был странным кельтским призраком, ушастым существом с единственным синим глазом-озером, драконом со страниц Книги из Дэрроу, Келлса или Линдисфарна. Соединявший два островка прямой мост был мостом между Миром Людей и Миром Слуаг Сид. Маккей закрыл глаза и попытался уснуть.

В течение сорока пяти минут сон ускользал от него. Перед глазами плясали камни. Маккею вспомнилось, что в Индии молодые бездетные пары молятся камням, чтобы те даровали им дитя. Во всем мире бытовала одна и та же упрямая убежденность: в камнях обитают духи. Мадагаскарские купцы натирали священные камни маслом, дабы их дело процветало. В Индии камням приносили в жертву рис и сандаловое дерево. В Ирландии — молоко и кровь. В голове у профессора беспрестанно звучала одна и та же строка (кажется, из Йитса?): «Кровь — великий собиратель злых духов».

Из Ла-Гардия Маккей, взяв такси, поехал прямиком на Сорок вторую улицу, в публичную библиотеку.

Он с трудом взошел по грязным каменным ступеням, лавируя между сидевшими на них туристами, ребятней, пьянчужками и теми, кто потерялся. Пацан в оранжевой шапочке со спадавшими по обе стороны коричневыми полотняными оленьими рогами ел из баночки йогурт и вполуха слушал небритого мужчину без пальто, который обращался к толпе с нижней ступеньки. Какой-то турист фотографировал свою девицу, рассевшуюся на каменном льве. Дорогу Маккею забежала женщина в замызганном коричневом пальто, она протянула изъеденную грязью руку и тихо проговорила:

«Пять-центов-или-жетон-на-метро-я-только-что-потеряла-жилье».

Маккей машинально нащупал в кармане пару четвертаков и бросил в протянутую ладонь, не прекращая подъем, пока не добрался до бронзовых двустворчатых дверей. Там он остановился и перевел дух.

У главной стойки он сдал чемоданчик и длинным гулким коридором прошел к лифтам. Стальные нержавеющие двери не гармонировали с мрамором, в который были встроены. Двери раскрылись. Маккей зашел в лифт и нажал кнопку третьего этажа. Когда он выходил, какая-то женщина, звонившая по автомату из кабинки напротив, со спины напомнила ему Мэгги. Сердце профессора несильно подпрыгнуло в груди. Оживленно болтая, женщина повернулась к нему лицом. Никакого сходства.

Маккей свернул вправо, прошел мимо зарешеченной, со звонком у двери, комнаты 319 — хранилища рукописей и архива, — и двинулся по мраморному коридорчику дальше. Возле комнаты 316 он снова повернул направо. И на миг остановился, чтобы вобрать в себя огромные фрески, украшавшие стены. Моисей получал Скрижали. Какой-то священнослужитель с тонзурой, сидя в скриптории, что-то заносил в рукопись, а на заднем плане пылал дом.

Маккей поспешил дальше, в безбрежную, погруженную в молчание пустоту зала каталогов.

Вытащив из нагрудного кармана сложенный листок бумаги, он коротко сверился с ним и начал быстро переходить от файла к файлу, аккуратно выписывая нужных авторов и названия на небольшие бело-голубые карточки, предоставляемые библиотекой. Среди отобранных им названий была «Вера в волшебство в кельтских странах» Ивэнс-Венца, «Тайное процветание эльфов, фавнов и фей» Керка, «Виконт де Габали» де Виллара. В том же списке оказались древние тексты, связанные с демонологией, протоколы шотландских процессов над ведьмами, ряд книг о необъясненных тайнах (в том числе работы Чарльза Форти) и некоторые туманные ирландские и североанглийские исторические источники.

Карточки Маккей отдал служащему за стойкой, а сам заторопился в читальный зал, чтобы отыскать место и подождать, пока на табло появятся номера заказанных им книг.

Читать Маккей начал в десять тридцать пять. В самом начале третьего он прервался. Он замерз и чувствовал, что все тело у него затекло. Нужно было поесть. И выпить чашку кофе. Маккей невидяще всмотрелся в других читателей — одни горбились за столами, рядами заполнявшими зал, другие сидели, развалившись — и снова уперся глазами в лежавшую перед ним стопку книг. Он еще раз перебрал в уме невозможные факты сложившейся ситуации, пытаясь придумать, как можно было бы отвергнуть ту страшную неопровержимую картину, которая против воли профессора настойчиво, неотвратимо проступала перед ним.

Безрассудная, бредовая схема, какую впору было выдумать душевнобольному. И тем не менее все сходилось, даже обретало некий безумный смысл. Если принять за данное следующие факты. Первое: убийства животных. Загадочные расчленения трупов. Теперь профессор знал, что подобное случалось задолго до нынешнего инцидента с гекстонской головой. Тот случай в Северной Ирландии. В 1874. В Каване. Маккей всегда считал его попросту старой байкой, однако он оказался здесь, в трудах по истории. Восемь дней подряд каждую ночь кто-то убивал по тридцать овец. Расчленял их. В некоторых случаях пропадали головы. Вину возложили на несуществующих волков.