Уоллис покачал головой:

– Почему вы меня об этом спрашиваете? Вы же сами сказали, что я вне подозрений.

– У вас должны быть какие-то соображения.

– Неужели? – удивился Уоллис. – Из чего же это следует?

– Эмилио Нери как-то был с этим связан? – спросила д'Амато. – Насколько хорошо он знал Элеанор?

– Нери? – Он помедлил. – Это имя мне знакомо. Но вы должны спросить у него.

– Вы же вместе выезжали на отдых, – напомнила она. – В Сицилию. Не надо с нами играть. Там были Нери и его сын. Кто еще?

– Черт возьми, это же было очень давно! Я уже не помню.

Фальконе вздохнул.

– Я надеялся, что вы нам как-то поможете. Вчера я говорил – пропала еще одна девушка, при очень похожих обстоятельствах. Мы уверены, что ей грозит опасность.

Уоллис немного подумал.

– Но это полная бессмыслица. Вначале вы сказали, что не знаете обстоятельств смерти Элеанор. Теперь говорите, что другая девушка находится в том же положении. Не понимаю – где здесь правда?

– Некогда валять дурака! – отрезал Фальконе. – Нам нужна ваша помощь.

Уоллис не отрывал глаз от трупа, яркого и блестящего под струями вонючей жидкости.

– Я ничего не знаю о другой девушке.

– А как насчет матери Элеанор? – очень осторожно, наблюдая за его реакцией, спросила д'Амато. Уоллис слегка вздрогнул. – Вашей жены. Разве вы не хотите, чтобы в отношении нее свершилось правосудие?

– Ее мать сама лишила себя жизни, – ответил он. – Ее никто не заставлял.

– А у вас нет чувства сожаления? – спросила она. – Чувства... ответственности?

– Она умерла потому, что захотела умереть. – Слова давались ему с трудом. Д'Амато явно нащупала болезненную точку.

– Мой вопрос ее не касался. Я просто поинтересовалась, что вы чувствуете.

Уоллис посмотрел на часы, глаза его стали стеклянными.

– Это я не хочу обсуждать.

Фальконе увидел, как напряглась д'Амато. Такая решимость полезна для работы. Именно это им сейчас и нужно. Хотя за прошедшие годы она явно изменилась. Женщина, которую он помнил, женщина, которую он, возможно, некогда любил, не так хорошо владела своими чувствами.

– Вы их любили? – спросила она. – Ведь Элеанор не была вашей дочерью. Жена вас оставила. Любили вы их в тот момент? Когда ваш брак уже вроде распался?

Услышав вопрос, Уоллис словно очнулся.

– Вы очень настойчивы. Скажу вам только одно – они меня изменили. До этого я был тем, кем был. Они увидели во мне нечто такое, чего я сам в себе не видел. Взамен я научился их любить, но и обижаться тоже. Такой, как я, не должен изменяться. Это плохо для бизнеса. И усложняет отношения с хозяевами.

Фальконе взглянул на тело:

– Это могли сделать ваши хозяева?

– С кем, по вашему мнению, я общаюсь? – неожиданно разозлился он. – Боже мой, она ведь была еще ребенком! Почему же... – Он запнулся, его голос дрогнул. – Это мое личное дело. Я больше не собираюсь об этом говорить. Вас это не касается. Мне нечего вам сказать.

– Где вы были сегодня утром? – прямо спросил Фальконе.

– Дома, – немедленно ответил тот. – Со своей домоправительницей.

– А ваши коллеги? – подключилась д'Амато.

– Какие коллеги?

Она достала свой блокнот и зачитала несколько имен.

– У нас есть список ваших знакомых. Людей одного с вами круга. Они прибыли в Рим вчера.

– Да-да!

Они ждали продолжения.

– Все дело в гольфе, – заявил Уоллис. – Не все же новости плохие! Мы встречаемся раз в год, весной. На воскресенье у нас запланирован раунд в Кастельгандольфо и обед. Если хотите, позвоните им и проверьте. Они подтвердят. Этой традиции много лет. С тех пор как я впервые приехал в Рим, это стало ежегодным мероприятием для старых друзей, если хотите, для старых солдат. Отставных солдат. Вы играете в гольф, инспектор?

– Нет.

– Жаль. – Он выдержал паузу, чтобы придать своим словам побольше веса. – Я-то считал, что полицейские неплохо обращаются с дубинками. Это же ваш способ общения с людьми.

– Не у всех, – ответил Фальконе. – А вы так и не спросили...

– О чем?

– Почему мне нужно знать, где вы были сегодня утром.

Уоллис заерзал на стуле. Ему не понравилось, что его так легко поймали. "Пожалуй, – подумал Фальконе, – я впервые так удачно застал человека врасплох".

– Я надеялся, что вы сами мне сообщите, – неуверенно проговорил Уоллис.

– Убит бухгалтер Нери, человек по имени Верчильо.

Тот даже глазом не моргнул, обратив к инспектору мрачное, бесстрастное лицо. И Фальконе вдруг представил, какое сильное впечатление некогда производил Уоллис.

– Инспектор, неужели я похож на убийцу бухгалтеров? Неужели вы и правда думаете, что, занявшись подобными делами, я начал бы с этого?

– Никаких войн! – предупредил его Фальконе. – Послушайте, я не хочу, чтобы на наших улицах разыгрывались баталии. Если вы собираетесь драться, занимайтесь этим в другом месте и постарайтесь, чтобы никто больше не пострадал.

– Войн? – с усмешкой переспросил Уоллис. – А кто говорит о войнах?

– Это я так, к слову, – сказал Фальконе, понимая, как нелепо звучат его слова.

– Что значит "к слову"? – наклонился к нему американец, его дыхание отдавало чем-то сладким. – Все вполне очевидно. Вы должны это знать, инспектор, да и все остальные тоже. Война – естественное состояние человечества. Это мир и гармония нам чужды, вот почему так чертовски трудно создать их из всего этого дерьма. К войнам я теперь не имею отношения – ни здесь, ни где-нибудь еще. Что же касается остальных... – он с сожалением развел руками, – они могут считать иначе. Но это уже не мое дело.

– А если войной пойдут на вас? – спросила д'Амато.

Он улыбнулся:

– Ну, тогда я буду надеяться, что полиция меня защитит.

"Пожалуй, – подумал Фальконе, – следующий вопрос нужно задавать прямо в лоб".

– Я уже говорил с Эмилио Нери, и он предложил спросить у вас, что произошло с Элеанор Джеймисон. Кажется, он считает, что ваши отношения... выходили за рамки связей между отчимом и падчерицей.

Уоллис на миг закрыл глаза и издал тихий, невнятный звук.

– Он предположил, что вы были с ней близки. Я вынужден спросить вас, мистер Уоллис, – так ли это?

– Вы верите такому мерзавцу, как он? – тихо проговорил Уоллис. – Считаете, что такой человек скажет вам правду, даже если ее знает?

– Я думаю, что он знает больше, чем говорит. То же самое я думаю о вас.

– Что вы думаете обо мне – ваше личное дело.

Фальконе достал фотографию из принесенной с собой папки: Элеанор и Барбара Мартелли с группой поклонников. Обе одеты, Элеанор явно не знает, что случится потом.

– Что это? – пристально глядя на снимок, спросил Уоллис.

– Мы считаем, что это снято незадолго до убийства Элеанор.

– Откуда вы это взяли?.

– Я не могу это обсуждать, – сказал Фальконе. – Это вещественное доказательство. Вы знаете этих людей? Знаете, что это за... мероприятие?

– Нет, – немедленно ответил тот.

– А вторая женщина? Вы ее знаете?

– Нет.

Фальконе взглянул на Ракеле д'Амато. Задача оказалась слишком сложной. Уоллис повел себя неправильно. Лучше бы он ответил на заданные вопросы.

– Эта фотография хоть что-нибудь для вас значит? – спросил он. – Если мы не ошибаемся, через несколько часов она была уже мертва. Возможно, ее убил один из этих людей. Вы действительно не знаете никого из них?

Уоллис указал на одну из фигур.

– Его я знаю. И вы тоже. Он был вашим коллегой. Кажется, его фамилия Моска?

– Откуда он вам известен? – спросила д'Амато.

– Насколько я помню, познакомился на какой-то вечеринке, – пожал он плечами. – Только и всего.

Фальконе взял в руки фото:

– Вроде этой? Вы представляете, где Элеанор провела свои последние часы? Догадываетесь, что там происходило?

Он взял еще несколько фотографий. Барбара и Моска, совокупляющиеся на полу в чем мать родила.

– Я провожу время по-другому, – холодно сказал Уоллис. – И тогда проводил иначе. И я не верю, что Элеанор могла пойти в такое место добровольно, зная, что ее там ожидает. У вас есть ее снимки подобного рода, инспектор?

– Нет, – признался Фальконе. – Что само по себе интересно. Теперь вы видите, в чем моя проблема? Предположение о том, что Элеанор в один прекрасный день просто вышла из вашего дома и исчезла, была случайно похищена неким совершенно незнакомым ей человеком, оказалось неверным. Фотография сделана незадолго до ее смерти. Там она находится в обществе людей, которые вращались в знакомых вам кругах. Преступных, полицейских. Словно она... – он помедлил, уверенный, что сейчас заденет его за живое, – принесена в дар.

– Интересная мысль, – кивнул Уоллис. – Но это подразумевает, что люди, принявшие ее в дар, должны были предложить что-то взамен. Кому? Только не мне. Тогда кто бы это мог быть?

– Мы можем провести по результатам вскрытия анализ ДНК, – сказал Фальконе. – Сейчас я могу об этом только просить, но нам очень поможет ваш образец. Наши криминалисты готовы все это сделать прямо сейчас. Всего один момент. Мазок из полости рта. Или волос, если вам это больше нравится.

– ДНК? – Он даже не моргнул. – Вы хотите сказать, что после стольких лет это принесет какую-то пользу?

– Возможно. Для вас это проблема?

– Скажите, что вам нужно. – Уоллис пристально смотрел на тело. Они понимали, что наступает заключительный акт. – Того, что я увидел, вполне достаточно. Я не хочу больше отвечать на ваши вопросы. Вы дадите мне знать, когда можно будет заняться похоронами?

Подозвав ассистента, Фальконе велел ему взять пробу на ДНК и вместе с д'Амато вышел из помещения.

– ДНК, – сказала она, когда Уоллис ушел. – Интересная мысль. Тем не менее Уоллис, кажется, попал прямо в точку. Разве это действительно возможно? По-моему, патологоанатом говорила, что из-за торфа ничего не получится.

– Не имею понятия, – ответил Фальконе. – Просто хотел посмотреть, не откажется ли он.

– А то, что он не отказался?

– Мы по-прежнему блуждаем в темноте. Он вполне мог там быть. Счел, что мы все равно об этом не узнаем. Возможно, у нас просто нет фотографии.

– Без реального подтверждения это не имеет значения, Лео.

– Не имеет. А как насчет того материала из кабинета Верчильо, что я тебе передал? Когда ты получишь ордер, чтобы устроить вылазку к Нери? Я хочу попасть туда как можно скорее.

Д'Амато снова одарила его дипломатической улыбкой, говорящей: "Ни в коем случае". Все это задевало ее гораздо больше, чем он полагал. Ей хотелось стать безраздельной хозяйкой положения. Полностью погрузиться в это дело. "Сейчас, – думал он, – в ее жизни больше ничего нет. Все эти эффектные тряпки, все это кокетство – не более чем инструменты для ее нынешнего ремесла".

– На это потребуется минимум неделя, – твердо сказала д'Амато. – Я не могу рисковать и из-за спешки провалить все дело. Сейчас, когда все кричат о неприкосновенности частной жизни, приходится строго соблюдать правила. Вся эта информация о подкупе, финансовых махинациях, уклонении от уплаты налогов – прежде чем идти к судье, мы должны знать наверняка, с чем имеем дело. Тебе легче. Ты же расследуешь убийство. И похищение. Ты-то получишь ордер – только попроси.

Он поморщился.

– Уже пытался. Они не дают санкцию на основании того, что у нас есть. Мне нужно больше.

– Тут я не могу тебе помочь.

Она задумалась. Возможно, действительно искала выход.

– Знаешь, Лео, твоя жизнь станет гораздо легче, если ты сможешь получить из тела Элеанор какие-то вещдоки. Проблема в том, что ты потерял своего лучшего патологоанатома. Ты должен позвать ее обратно. Это важнее твоего самолюбия.

– Это не имеет никакого отношения к моему самолюбию, – простонал он. – Эта женщина – проклятие всей моей жизни. Кроме того, она больна.

– Если она решит, что сможет помочь, то поднимется даже со смертного одра. Если бы ты смог убедить ее в этом...

– Может, и смог бы.

Усевшись в опустевшее кресло Уоллиса, Фальконе всмотрелся в ее лицо – отнюдь не профессиональным взглядом. Сейчас он искренне пытался стать таким, как прежде, и разведать обстановку.

– Ты когда-нибудь размышляла об упущенных возможностях? – спросил он. – Что случилось бы, сверни ты налево, а не направо?

– К чему ты клонишь? – насторожилась она.

– Да так, ни к чему. Просто рассуждаю. Например – что, если бы ты согласилась вчера поужинать со мной? Когда у нас был один лишь древний труп? А Коста поговорил бы с этой женщиной и вызвал кого-то другого из твоих коллег. А когда бы мы вернулись сюда и взяли машину, то нашли бы Уоллиса совсем в другом расположении духа.

Подобные рассуждения ей совсем не понравились.

– В конце концов, ты все равно вошел бы в эту колею, Лео. Дело ведь уже лежало у меня на столе.

– Я знаю. И все же, возможно, у нас появился бы шанс выяснить отношения до того, как началась вся эта бодяга. Я бы не отказался.

Она разгладила юбку.

– По-моему, с нашими отношениями все ясно. Неужели я должна говорить об этом вслух?

– Вовсе нет. После того твоего отказа я сделал еще один звонок. Когда ты ушла. Просто чтобы проверить, знает ли кто-нибудь еще о совещании, в котором ты участвовала. Никакого совещания не было, правда? Это был кто-то другой.

– Ты за мной следил? – покраснела д'Амато.

– Я же полицейский, – пожал он плечами. – Чего же ты еще ждешь?

– О Господи! – прошипела она и ткнула ему в грудь длинным, изящным пальцем. – Пойми, Лео, у меня своя жизнь. К тебе она не имеет и не будет иметь никакого отношения. Держись подальше от моих дел. Даже не заглядывай в дверь, когда проходишь мимо.

– А ведь он не полицейский. И не юрист. Мы бы все об этом знали.

– На твоем месте я бы сосредоточилась на деле. А не на моей личной жизни. Позвони этой Лупо. Извинись и попытайся вернуть. Она тебе нужна, Лео.

Он кивнул:

– Да, так я и сделаю. Извини. Мне не следовало этого говорить. Просто...

Но она уже его не слушала. По коридору к ним направлялся Ник Коста, и, судя по его виду, в ближайшее время Фальконе будет не до Ракеле д'Амато.

Было без пятнадцати семь. Одетый в длинное серое пальто, Эмилио Нери чувствовал себя вполне довольным. Зажав в руке толстую сигару, он предавался размышлениям. На террасе было холодно, но Нери хотел увидеть, как исчезает в дымке смога последний солнечный луч. Это было частью некоего ритуала. Ох уж эти ритуалы! Шестнадцать лет назад один из них наложил отпечаток на всю его жизнь. В те времена он был чрезвычайно недоверчив, а университетский профессор казался ему просто психом, одиноким чудаком, ищущим развлечений. Тем не менее Нери согласился с его идеей, потому что она его устраивала, а от фотографий мог получиться кое-какой прок. Он никогда не верил тому, что слышал, и, подобно другим, готов был присоединиться к компании, чтобы посмотреть на результат. Теперь, став постарше, он думал о том, что, возможно, допустил тогда ошибку. Он никогда не забывал того, что говорил ему Рандольф Кирк. Что существует некий цикл, определяющий всю жизнь человека: поиски, ухаживание. Потом брак, вступление в супружеские отношения. И наконец, то безумие, неистовство, в котором, возможно, и заключается весь смысл происходящего, поскольку в этом кратком приступе умопомешательства таится некая сокровенная загадка человеческой природы, тот простой факт, что в человеке скрывается зверь и это всегда было и всегда будет. В определенный момент нужно признать его присутствие и потом смотреть, как он, насытившись, возвращается обратно в клетку. Этому, как он теперь понимал, нет альтернативы.

Рандольф Кирк называл это ритуалом. Для Эмилио Нери в этом заключалась человеческая сущность, простая и бесхитростная. Если бы тогда он был предусмотрительнее, возможно, удалось бы избежать нынешней заварухи. И теперь он сделал бы другой выбор.

Но Нери был не из тех, кто долго предается сожалениям. Грянувшие потрясения давали ему шанс по-новому перестроить свою жизнь. Он смог бы сбросить маску, которую вынужден носить последние двадцать лет. Ему больше не придется впустую тратить время на посещение оперы или бороться со сном на бесконечных благотворительных собраниях, смысла которых он просто не понимал. Деньги и та власть, которую они давали ему над людьми другого круга, заслоняли его подлинное "я". За исключением одного краткого момента шестнадцатилетней давности зверь ни разу не покидал свою клетку. Теперь настало время внести полную ясность, чтобы мир запомнил его таким, каков он есть, а затем исчезнуть где-нибудь на краю Атлантики, откуда его не смогут достать.

Буччи и три солдата, которых тот собственноручно отобрал, стояли на дальнем конце террасы, ожидая его указаний. Нери никого из них толком не знал, но все равно доверял выбору Буччи – тот слишком многое приобретал и не мог допустить прокол. Эту ночь город запомнит надолго, она войдет во все анналы истории преступного мира. Момент, когда представитель старой гвардии заявляет права на свою собственность и распоряжается ею по своему усмотрению.

Нери вспомнил кое-что из той чепухи, которую когда-то рассказывал ему Верджил Уоллис. Об истории, о долге и о том, что эти качества прочно укоренились в душе настоящего римлянина и неизбежно проявятся, каков бы ни был риск. Возможно, этот американец не такой уж и дурак. В последний раз окидывая взглядом город с террасы дома, который, как понимал Эмилио Нери, он вряд ли снова увидит, старый гангстер ощущал себя человеком, которым движет сама судьба, понуждая сделать то, что ему предстоит, и оставить в истории свой след.

– Вам все понятно? – спросил он, повернувшись к людям на террасе. – Вы знаете, что нужно делать?

Буччи кивнул.

– Все ясно? – уточнил Нери. – Вопросов больше нет? Когда мы отсюда уйдем, назад дороги уже не будет. Передумывать будет поздно. Всем нам. Завтра утром вы проснетесь в другом мире. И будете разговаривать уже с Бруно. Он ваш босс и станет хорошо к вам относиться. Кроме того, вы знаете, что именно получите от меня в благодарность. Вы будете счастливыми парнями. И богатыми. Перед вами откроются все возможности. Этот город ваш. Понятно?

Крепкие ребята. Они его не подведут.

– Вам надо понять кое-что еще, – добавил Нери. – Никаких проколов. У нас на это нет права. Любой ваш промах отразится на всех остальных. Поэтому все остальные вынесут вам приговор. Это понятно?

– Они это знают, босс, – сказал Буччи.

– Надеюсь, что так. – Нери немного пососал гаснущую сигару и швырнул окурок вниз, провожая взглядом красный огонек. – Ты знаешь, когда придет полиция?

– Скоро. Может, через полчаса.

– И ты считаешь, что мы сумеем спокойно отсюда уйти?

– Никаких проблем! – уверил Буччи. – Мы быстро подгоняем к передней двери вашу машину. Франко – вот он – в нее влезает и уезжает так быстро, словно спасает свою жизнь. Тупые ублюдки устремляются прямо за ним. А с черного входа у нас есть другие машины. Мы двинемся через Кампо, они нас не увидят.

– Ты точно это знаешь? – пристально глядя на него, спросил Нери. – Ты заплатил этим ублюдкам?

– Да.

– Вот видишь? – Нери ткнул пальцем в сторону Буччи. – У тебя здесь есть парень, который знает, как все устроить. Ты позаботишься обо мне, потом он позаботится о тебе. Вот так и надо работать. А теперь подожди меня внизу. Я хочу поговорить с семьей. Бруно, пришли сюда Мики.

Они ушли, не говоря ни слова. Нери присел за большой стол, на котором все еще оставались крошки от завтрака. У двери послышался какой-то шум, затем в нее протиснулся испуганный Мики.

Встав, Нери подошел к мальчишке, обнял его и расцеловал в обе щеки.

– Мики, Мики! Сынок. Почему у тебя такой несчастный вид? Ведь ты все время этого хотел, не так ли? Занять прочное положение?

– Да, – пробормотал тот.

Нери ущипнул его за щеку:

– Ты все еще на меня злишься? За эту небольшую ссору? Эх, Мики! Если я услышал подобную новость, я просто обязан был тебя об этом спросить. Ты ведь меня понимаешь, правда?

– Так это называется "спрашивать"? – не отрывая глаз от пола, съязвил Мики.

– Ну да! – засмеялся Нери. – Твой старик – просто мерзавец. А иначе разве ты жил бы в таком доме? Почему, интересно, ты никогда ни в чем не нуждался? Ладно, эта маленькая сценка уже позади. Я делаю тебе подарок, который давно должен был сделать. Это твое совершеннолетие, сынок. Ты должен через это пройти. Я виню себя за то, что не сделал этого раньше. Я баловал тебя, Мики, и это было ошибкой. Отец всегда хочет защитить своего мальчика от всех неприятностей на свете, и его нельзя за это винить. Но это не срабатывает. Никогда. Каждый мужчина должен когда-нибудь себя проявить. Теперь настал твой черед.

Он снова его обнял, на этот раз еще крепче.

– Ты ведь не боишься? – прошептал Нери. – Скажи мне. Будь искренним со своим отцом.

– Нет.

Вид у него был ужасный. "Должно быть, снова на дозе", – подумал Нери.

– Просто...

– Нет ничего плохого в том, что ты боишься, Мики. Это иногда проясняет голову. Когда я в первый раз убил человека, то был страшно напуган. Это был один старый козел, который занимался сутенерством в Монти. Он не платил положенного – думал, что очень крутой. Тогда я минут десять простоял с дробовиком возле его логова, не зная, хватит ли мне смелости войти внутрь. А потом произошло знаешь что?

– Что? – поинтересовался Мики. Его светлые волосы выглядели нелепее, чем обычно. "Наверное, – подумал Нери, – он сегодня подкрасился – как будто это может как-то его защитить".

– Я понял, что, если его не убью, какой-нибудь урод придет и убьет меня. Именно так делаются дела в этом бизнесе. Иногда у тебя нет выбора. Ты просто идешь и выполняешь свою работу. И знаешь... – Нери подтянул к себе Мики и зашептал ему в самое ухо: – С каждым разом получается все легче и легче. Сначала ты сомневаешься, думаешь о том, что бывает, когда свет гаснет в глазах какого-нибудь несчастного ублюдка. Ты ведь думаешь об этом, правда?

– Возможно.

– Нет, не возможно, а наверняка. Если бы ты так не думал, то не был бы человеком. Фишка в том, что... во второй раз все уже не так плохо. А в третий тебе уже интересно. Ты уже наблюдаешь, гадая, что происходит у него в голове. Смотришь ему в лицо и размышляешь: а может, я, наоборот, оказываю услугу этому кретину? Он быстрее меня узнает один большой секрет.

Усмехнувшись, он похлопал мальчишку по плечу.

– Хотя особого секрета тут нет. В четвертый раз ты знаешь это уже наверняка. Просто теперь он дышит, а вот теперь уже нет. Так оно и должно быть. Так что в конце концов ты вообще перестаешь об этом думать. А если ненавидишь какого-то подонка, то даже получаешь от этого удовольствие. Уж поверь своему старику! Это у тебя в крови, Мики. Однажды все покажется тебе вполне естественным.

Мики это, похоже, не убедило. У него вообще был какой-то отсутствующий вид.

– Почему именно полицейский?

– Потому что мне это нужно. Это тебя беспокоит?

– Никому не нравится, когда убивают полицейского.

Нери поморщился, недовольный услышанным.

– Это зависит от полицейского. – Он кивнул в сторону лестницы. – Ты должен заработать себе репутацию. Ты же сын босса. Никогда не забывай об этом. Ты никогда не сможешь ими руководить, если они будут считать тебя ровней. Понимаешь?

Мики кивнул. Наклонившись, Нери вынул у него из пиджака пистолет. Тщательно его осмотрев, проверил магазин и убедился, что тот полностью заряжен.

– Если ты все делаешь правильно, убить кого-либо чрезвычайно легко. Просто подходишь, быстренько мочишь ублюдка в голову – и готово. Дело важное, Мики. Этот навык тебе необходим. Давай действуй!

– А что потом?

На лице Нери появилось лукавое выражение.

– А разве я не говорил? Потом у всех нас возникнут некоторые проблемы. Если мы на какое-то время тут задержимся. В ближайшие дни нам придется проявить гибкость. Просто держи свой телефон всегда включенным.

– И куда же я должен ехать?

Какой он медлительный! Иногда Нери сомневался, что это действительно его сын.

Он вернул ему пистолет.

– Я позвоню. Уж поверь своему старику. Он всегда действует в твоих интересах.

– Ладно, – равнодушно сказал Мики, засовывая пистолет обратно в пиджак.

– А когда увидишь Аделе, скажи, чтобы она поднялась ко мне. Я хочу с ней поговорить.

Нери много думал об этом. Вероятно, можно было бы действовать и по-другому, но это стало бы проявлением слабости и могло привести к нежелательным последствиям. А он не хотел усложнять все больше необходимого.

– Знаешь, теперь я думаю, что зря проглотил эту историю о тебе с Аделе. Я всегда верил неприятным известиям, и это несправедливо. Я должен извиниться перед тобой, сынок. Ты ведь никогда не ладил с Аделе, правда? Вы с ней всегда досаждали друг другу.

– Всегда, – повторил мальчишка, не смея взглянуть ему в глаза.

Коста двигался по коридору к большому конференц-залу, где Фальконе собирался проводить совещание, когда она показалась из-за угла.

– Ты ужасно выглядишь, – прохрипела Тереза Лупо.

Остановившись, он прищурился, пытаясь понять, что происходит.

– Правда?

– Нет. Просто я хотела сказать это первой.

Она закашлялась, сжимая в кулаке пачку салфеток и глядя на него покрасневшими слезящимися глазами.

– Собственно говоря, – заметил он, – ты выглядишь совсем неплохо. Просто чудо, что могут творить таблетки.

– Подлый, лживый сыскарь... – пробормотала она.

– Ах да, у тебя температура! Тебе нужно ее сбить.

– Я должна лежать в постели и изо всех сил себя жалеть. Но этот гад Фальконе сделал самое худшее, что только мог придумать. Невероятную вещь. Он извинился. Ты можешь в это поверить?

– Нет, – честно признался Коста. – Ты успела заснять это на пленку?

– Если бы! Сомневаюсь, что еще когда-нибудь услышу нечто подобное.

– И мы все тоже. Так что ты сейчас делаешь?

– Собираюсь заполнить отчет о расходах. Забрать почту. Почесать задницу. Кажется, таким, как я, здесь особенно нечем заняться. Или я ошибаюсь?

– Тереза... – Он шагнул ей навстречу.

– Не подходи слишком близко – помни о вирусах. Если я начну заражать людей Фальконе, он снова будет на меня злиться.

– С тобой все в порядке?

– Нет, – пожала она плечами. – Но я опять начинаю беситься – как раньше. Прости, Ник. Не знаю, что на меня нашло. Просто я переживала, что эта бедная девочка где-то сидит, всеми брошенная, и все из-за меня. А вы, ребята, думаете только о красотке Барбаре. А когда тебя пытаются убить, это немного расстраивает.

– Готов с этим согласиться.

– Естественно! – Тереза немного повеселела. – В конце концов, у нас есть нечто общее. Можем обсудить это за ужином. Наши кошмарные сны.

– Только когда все это кончится, – отказался Ник. – А оно обязательно кончится. И надеюсь, что скоро.

Она кивнула в сторону конференц-зала. Сотрудники сплошным потоком проходили в раскрытые двери. Их было много – едва ли не большая часть личного состава полицейского участка.

– Похоже, ты серьезно. Что, есть надежда?

Он попытался придать голосу уверенности:

– Думаю, да.

Она снова фыркнула и, кажется, не слишком ему поверила.

– Это хорошо. А зачем это босс вздумал попрактиковаться в извинениях? И что я должна делать, если вы, хитрожо... уже и так все раскрыли?

– Наверное, заняться вскрытиями. У твоего заместителя такой вид, будто он вот-вот сломается.

– У Сильвио всегда такой вид. Время от времени таким людям нужно давать свободу действий. Нельзя же постоянно их опекать.

– Усек. А как насчет того, чтобы взглянуть на Элеанор Джеймисон? Может, там есть ДНК, которую мы сумеем использовать.

Ее покрасневшие глаза округлились.

– ДНК? Да я уже уши прожужжала всем здешним сотрудникам, что она шестнадцать лет пролежала в торфяном болоте. За кого ты меня принимаешь? За кудесника?

– Именно. Фальконе хочет чуда. Кстати, если уж ты здесь, было бы неплохо узнать, кому звонил Кирк, когда запер тебя в этом кабинете.

Тереза приложила палец к щеке.

– Дай подумать. Может, я припомню тоны клавиш? Нет, ничего не получается.

– Ты спросила – я ответил. А теперь мне надо идти. Ловить плохих парней, искать пропавших девушек.

Она снова поднесла к носу салфетку, но, кажется, немного повеселее.

– С тех пор как я тогда разбушевалась, ты не разговаривал с той женщиной из университета? С Реджиной Моррисон?

Коста покачал головой:

– Даже и не думал: А что, нужно?

– Реджина была новым начальником Кирка. У нее есть список всех археологических раскопок, которые он когда-либо проводил. Его нет в живых, и я в любом случае не смогу это проверить. Но где, по-твоему, такой человек мог бы кого-то прятать?

– С чего это тебе пришла в голову такая мысль? – удивился Коста.

– Я поставила себя на твое место. Или по крайней мере попыталась представить, что это такое – быть полицейским.

Коста понял, что она имеет в виду. Нужно было самим до этого додуматься. Они бы и додумались, если бы располагали временем и штатом.

– Спасибо, – сказал он и одним из последних вошел в конференц-зал.

Выйдя на воздух, Аделе Нери даже не потрудилась надеть жакет. Возможно, она не ожидала, что задержится.

– Ты вся дрожишь. – Нери снял пальто и накинул его на ее обнаженные стройные плечи.

– Ты что-то сегодня задумчивый, – заметила она. – Что-нибудь случилось?