Где-то поблизости затаилась специально оснащенная американская подлодка, слушая звуки, занося их в каталог и, возможно, уже посылая сообщение о том, что К-219 вышла в море. Британов знал, что начиная с этого момента он — самая большая и лакомая приманка для американских торпедных субмарин-охотников. Ну что ж, у него найдется чем удивить противника. Океан — очень большое место, даже для самоуверенных американцев.
      — Приготовиться к погружению! — отдал приказание командир. Пора было уходить вниз — подальше от посторонних глаз береговых радаров и постов наблюдения НАТО, вот-вот должен появится норвежский противолодочный самолет “Орион”, не говоря уже о спутниках-шпионах. Всем было интересно знать — куда направляется К-219? В полигон на учебные торпедные стрельбы? На замер шумности? Короче — это учебный выход или боевой?
      Начинался первый раунд игры в “кошки-мышки”. У Британова были шансы сразу взять инициативу, и он не собирался их упускать.
       —Будем выполнять срочное погружение? — спросил замполит Сергиенко, желая продемонстрировать свои военно-морские познания.
      — Никак нет, комиссар, — шутливо отрапортовал Британов и уже серьезно добавил: — во-первых, надо быть идиотом, чтобы суетиться при первом серьезном маневре на боевой службе. Наших людей надо учить, а не пугать — слишком много новичков. А во-вторых, не надо привлекать внимание супостата — пусть думают, что это учебный поход. И вообще, комиссар, шел бы ты вниз, туда, где труднее, — то ли с издевкой, то ли серьезно закончил Британов.
      Сергиенко обиженно засопел, бросил недокуренную сигарету и неуклюже полез вниз, туда, где труднее, — очевидно, на камбуз.
      — В лодке по местам стоят к погружению! Присутствуют все! Переведено управление вертикальным рулем в центральный пост, проверены в работе горизонтальные рули, провентилированы отсеки, запас ВВД (Воздух высокого давления для продувания цистерн главного балласта — ЦГБ) девяносто пять процентов! — раздался на мостике голос механика из переговорного устройства.
      — Все вниз, погружаюсь! — трижды прокричал командир традиционную присказку-команду, сохранившуюся с тех пор, когда при срочном погружении “забывали” на мостике зазевавшихся подводников.
      Лодка шла малым ходом среди длинных, низких, почти черных бурунов. Британов последний раз по-хозяйски окинул взглядом мостик и ограждение рубки. Все было закреплено как надо, и предусмотрительный боцман не забыл обвязать для страховки каждый лючок затейливым морским узлом — если под водой самопроизвольно открутится стопор, то гремящая железка будет всю дорогу колокольчиком на шее и без того не очень малошумной лодки.
      Но командир думал о другом. Символическое одиночество на мостике перед погружением — не просто дань традиции, а суть роли командира на подводном корабле. Только он один полностью отвечает за всё и за всех. Только от него зависит окончательное принятие любого решения — от пуска ракет до спасения экипажа. Не каждый может стать командиром, но и среди командиров хотя и редко, но попадались случайные люди. Большинство были настоящими командирами —способными принимать решения и отвечать за них не только перед командованием, но и, главное, перед своей совестью. Британов был именно таким. С лейтенантских времен он хотел быть командиром — и стал им. Гордый, иногда слишком заносчивый, он постоянно находился в состоянии публичного одиночества человека, не имеющего права показать свою слабость или сомнения. Только так можно вселить уверенность в свой экипаж. Это был тяжелый, но единственно верный путь к победе над врагом — будь им вражеская лодка или сам Океан.
      Британов всей грудью вдохнул морской воздух — холодный и колючий, но при этом свежий и бодрящий. Следующий такой же глоток он первым “выпьет”, отдраив верхний рубочный люк через три месяца, примерно в этой же точке Баренцева моря. Только воздух в декабре будет гораздо холоднее.
      С особым командирским искусством, стоя в вертикальной шахте, ведущей вниз в боевую рубку, Британов сильно, но и в тоже время плавно захлопнул тяжелую крышку верхнего рубочного люка. Теперь он и остальные сто восемнадцать членов экипажа были по-настоящему отрезаны от всего мира.
       Подводная лодка ВМФ США класса “Стёрджен”, Баренцево море
      Сонар внимательно слушал рокот, издаваемый только что обнаруженной целью. Два ее пятилопастных винта издавали весьма характерный шум. Американская разведывательная субмарина затаилась на мелководье, соблюдая абсолютную тишину и наблюдая за выходом из Кольского залива. Ее задача состояла в том, чтобы выявить среди множества кораблей и судов, выходящих оттуда, русские подводные лодки, оставаясь при этом незамеченной.
      “Слежка из засады” была опасной работой, требующей абсолютной секретности. По международным нормам, они проникли в советские территориальные воды на восемь миль, а если принимать во внимание претензии самого Советского Союза, то нарушение составляло десятки миль. Таким образом, их безмолвное присутствие в окрестностях этого фьорда можно было расценить как незаконное военное действие, но только в том случае, если бы их удалось обнаружить.
      - Чуфа-чуфа-чуфа-чуф! - Сонар отправил запись в звуковой анализатор и через несколько мгновений уже знал кое-что о тех, кто двигался наверху.
      “Янки-1” была уже настоящим динозавром в мире подлодок. Акустический анализатор даже не смог с уверенностью определить, какой именно модели принадлежит этот глухой металлический звук. Пожалуй, сонар мог бы слушать его и без наушников.
      - Чуфа-чуфа-чуфа-чуф!
      Он вытянулся в кресле:
      — Слышу русскую лодку.
      — Да, лодка, — немедленно подтвердил командир, молодой и очень осторожный. Именно такой осторожный, каким должен быть командир разведывательного корабля. — Скорость и курс?
      — Примерно тринадцать узлов. Курс три-восемь. Скорее всего, следует в штатный район погружения недалеко от острова Кильдин.
      — У нас уже есть результат анализа?
      — Да, сэр, — он взглянул на дисплей. Акустический анализатор наконец справился со своей нерешительностью.
      — Это “Янки-1”, — произнес оператор сонара, — К-219.
      — Куда же они собрались? Порезвиться в учебных полигонах или к нашему берегу? — американский командир знал свою главную задачу: если русские “вышли на тропу войны”, они должны быть под особым контролем.
       К-219
      Британов зажал кремальеру рубочного люка и легко спрыгнул на перископную площадку боевой рубки. В красном свете специальных светильников ее ограниченное пространство после простора ходового мостика казалось еще теснее. К окуляру непрерывно вращающегося перископа приник старпом Владимиров. Его задача — наблюдать за поверхностью моря и за воздухом. Сейчас он — глаза лодки, потому что радиолокационная станция выключена, чтобы своим излучением не демаскировать лодку, а акустикам сильно мешает плеск волн.
      — Горизонт и воздух чист! — не отрываясь от окуляра, доложил Владимиров.
      — Добро, старпом! Я в центральном посту! — Британов продолжил спуск вниз в центральный пост, расположенный на верхней палубе третьего отсека прямо под мостиком и боевой рубкой.
      Центральный пост подводного крейсера напоминал кабину большого космического корабля. Даже по тревоге, когда здесь находилось пятнадцать человек, тут не было тесно. Пчелиное жужжание вентиляторов и тонкое пение электроники не смолкали ни на минуту.
      Рядом с шахтой, ведущей наверх к рубочному люку, В две закрытые двери, ведущие направо, в рубку акустиков, и налево — в рубку штурмана. На обеих дверях — Список допущенных туда членов экипажа. Этот запрет строг, и никто даже не пытается нарушить его, к чтобы не иметь неприятностей с особистом Валерием Пшеничным.
      Первым делом командир заглянул к штурману Азнабаеву, и они вместе склонились над картой. Британов проложил курс почти строго на восток и в ответ на недоуменный взгляд штурмана объяснил:
      — Если нас засекли на выходе, пусть думают, что мы идем на учебные полигоны или в Белое море, в Северодвинск.
       —Северодвинск — это хорошо... — расплылся в улыбке Евгений, вспомнив прошлогоднюю стоянку в этом самом веселом флотском городе, и тут же забыло нем, углубившись в расчеты.
      — Внимание в центральном! — прозвучала навстречу вышедшему из штурманской рубки Британову негромкая команда первого увидевшего его офицера. Но никто не вскочил со своих мест, потому что на подводной лодке это не команда “Смирно!”, а просто знак того, что командир теперь здесь. Естественно, посторонние разговоры тут же смолкли. После мостика тут было не просто тепло, а даже жарко, и Британов первым делом сбросил меховую “канадку”, занял стоявшее в центре широкое и удобное командирское кресло и цепким взглядом окинул свой главный командный пункт — ГКП.
      Слева от него находился пульт управления ракетным оружием — ПУРО, — за которым сейчас никого не было. Петрачков занимает это кресло только при ракетной атаке, а сейчас он готовит к погружению свой четвертый отсек и ракетный комплекс.
      Впереди слева командиру был хорошо виден зеленоватый экран боевой информационной системы “Туча”, около которой “колдовали” начальник РТС (Радиотехническая служба корабля) Вячеслав Киселев и его инженер Сергей Прихунов. Сейчас их главная задача — держать обстановку и обеспечить безопасное плавание корабля.
      — Центральный — акустик! Горизонт чист! — прозвучал в динамике “Тучи” голос командира акустиков Сергея Рязанова. Именно он и его операторы сейчас становились “главным ухом” лодки. Они выжимали все возможное из когда-то лучшего, но теперь безнадежно устаревшего комплекса “Керчь”. Музыкальный слух и почти звериное чутье заменяли им электронный анализатор.
      Справа, в носу отсека, — пульт управления глубиной погружения и курсом лодки — “Шпаг”. Как два пилота-бомбардировщика, боцман — мичман Юрин — и боцманенок — молодой матрос Бандерс, держали черные шарики маленьких рычагов. Их руки постоянно находились в движений и на каждое, самое легкое, реагировали огромные рубочные и кормовые рули.
      По правому борту центрального было царство стармеха — деда Красильникова. Перед ним был только пульт связи “Каштан” (громкоговорящая циркулярная связь между отсеками и ГКП) и машинные телеграфы, но сорокалетнему деду этого было вполне достаточно, чтобы держать в руках “термоядерного исполина”. Практически непрерывно щелкая тумблерами связи, он, казалось, говорил сразу со всеми отсеками и одновременно вертел лысой головой во все стороны, не упуская из виду ни один указатель, дисплей или прибор. В кажущейся суете на самом деле была стройная система высокого профессионализма, разглядеть и оценить которую мог только такой же профессионал.
      Рядом с дедом сидел командир дивизиона живучести Олег Лысенко, заканчивающий последние расчеты дифферентовки перед погружением лодки. Требовалось точным распределением балласта уравновесить многотысячную махину так, чтобы она могла свободно маневрировать под водой. Еще правее-по борту располагался пульт погружения и всплытия — “Вольфрам”. На его индикаторах, как на рентгеновском снимке, можно увидеть все внутренности лодки — голубые баллоны воздуха высокого давления, мощные водяные насосы, серые нити трубопроводов. Ни один индикатор не горел красным цветом — значит, лодка загерметизирована и готова к погружению. Старший трюмный мичман Иван Лютиков еще раз нажал кнопку контроля, чтобы убедиться в этом.
      — Товарищ командир! В лодке по местам стоят к погружению!
      — Есть! Принять главный балласт, боцман — погружаться на глубину сорок пять метров с дифферентом три градуса на нос!
      “Ква-ква-ква”, — заквакал ревун сигнала погружения. Это его последняя “ария” в этом походе — требования режима “Тишина” не позволяли использовать колоколо-ревунную сигнализацию. Отныне все сигналы будут подаваться только голосом. Есть только одно исключение — сигнал аварийной тревоги. Если зазвенит бьющая по нервам металлическая трель звонка, то тут не до скрытности, тут речь идет о жизни и смерти. Британов и все офицеры жестко требовали не размышлять, а подавать этот сигнал при любом малейшем подозрении на опасность — слишком дорого могут потом обойтись эти секунды промедления. Но слишком много новичков на лодке, которые пока не понимают этого...
      По всей лодке прокатился долгий, протяжный звук, похожий на глубокий вздох. Это воздух уходил из цистерн главного балласта, уступая место морской воде.
       Подводная лодка ВМФ США класса “Стёрджен”, Баренцево море
      - Чуфа-чуфа-чуфа-пуфффф!
      — “Янки” заполняет цистерны водой — они погружаются!
      — Слышу, — сухо ответил командир затаившейся лодки.
      Американский акустик слушал свист воздуха, рвущегося на поверхность, и шум воды, наполняющей балластные цистерны. Сколько им платят? За такую работу сколько ни плати, все равно мало.
       К-219
      Лодка приняла наклонное положение. Субмарина вобрала в себя тонны балластной воды, и свист выходящего воздуха перешел в шепот. Казалось, на центральном стало еще жарче, но Британов знал, что это иллюзия, возникающая всякий раз, когда стальная махина весом в десять тысяч тонн уходит под воду. Качка прекратилась. Он даже ощущал давление воздуха, растущее по мере того, как черные воды Баренцева моря поглощали лодку.
      Палуба выровнялась. Корпус потрескивал, воспринимая давление. Во всех отсеках некоторые из молодых членов экипажа оторвались от приборов и с побледневшими лицами смотрели вверх.
      Особенно очевидно волнение читалось на лице у Сергиенко. Он тоже смотрел вверх и едва не подпрыгнул, когда за спиной у него раздался резкий сухой треск. Дед Красильников отбросил в сторону обломки карандаша и засмеялся.
      Боцман точными движениями рулей вывел лодку на глубину. Взглянув на приборную доску, он откинулся назад:
      — Глубина сорок пять метров.
      — Начальный курс девяносто три, — доложил штурман Азнабаев.
      — Есть, держать сорок пять метров. Рулевой, курс — девяносто три. Осмотреться в отсеках, — сказал Британов, — механик, удиферентовать подводную лодку для плавания на глубине сорок пять метров на ходу шесть узлов.
      Следовало дать возможность людям в отсеках, на командных пунктах и боевых постах, что называется, “обнюхаться”. Осознать, что лодка на глубине и теперь об этом нельзя забывать ни на минуту. Даже во сне. Видимо, то же чувствуют и космонавты сразу после старта и выхода на орбиту.
      Британов вспомнил слова своего первого командира: “Выйти в море и погрузиться может любой дурак, а вот всплыть и вернуться — только настоящий подводника .И он не забудет в сотый раз напомнить об этом своему экипажу.
      Пока командиры отсеков гоняли личный состав по всем закоулкам и шхерам, механик, глядя на указатели рулей и глубиномер, проверял дифферентовку. Для него это тоже искусство, как для командира швартовка. Одно дело — расчет, другое — как на самом деле. Сколько раз при первом погружении из-за ошибок в цифрах приходилось аварийно продувать балласт и пробкой вылетать наверх! Конечно, хорошо, что первое погружение прошло гладко, но это еще ничего не значит. Старость — она и для лодки не радость. Сейчас им скорее повезло.
       —Перегонять из носа в корму. Пять тонн из уравнительной — за борт! — Теперь уже не расчеты, а только опыт и “чувство лодки” помогают деду Красильникову. Молодой помощник командира с восхищением смотрел на ювелирную работу, искренне не понимая, как можно заставить “парить” на глубине огромную субмарину. Механик, убедившись, что все “по нулям”, и довольно хрюкнув, обернулся к командиру: — Окончена дифферентовка!
      — Отлично, Петрович! Собирай доклады. — Британов был доволен.
      Мигнул огонек вызова на панели связи “Каштана” с торпедным отсеком:
      — Первый осмотрен, замечаний нет.
      Британов кивнул головой. С первым отсеком обычно не возникает проблем. Минер, старый кап-три, или уже “майор, которого давно ждет берег”, Владимир Гордеев, был одним из ветеранов. Про таких на лодке шутники говорили: “Если лейтенант всё знает, но ничего не умеет, то старики всё умеют, но уже ничего не знают”.
      — Второй?
      — Второй осмотрен, замечаний нет. Печи дожигания водорода включены, — голос молодого лейтенанта Сергиенко звенел от возбуждения. Он-то как раз из таких, которые всё знают, но еще мало умеют. Второй отсек жилой, ничего сложного. Насколько несложно вообще может быть на лодке.
      Содержание докладов из кормовых отсеков не изменилось — замечаний нет. Короткие доклады просто означали, что нет серьезных проблем. Командир и механик отнеслись к этому совершенно спокойно, но без особого энтузиазма: Главное — не расслабляться.
      Последний доклад — с пульта управления ГЭУ (Главная энергетическая установка подлодки: ее реакторы, турбины, автономные турбоэлсктрогеператоры и всё, что обеспечивает их работу от шестого до десятого отсека). Голос Геннадия Капитульского звучал уверенно:
      — Работают реакторы обоих бортов на заданной мощности… электроэнергетическая система собрана по штатной схеме... запасы питательной воды — полные... анализы воды и масла — в норме.
      Пульт ГЭУ располагался глубоко внизу третьего отсека, прямо под центральным постом. Капитульскому и его подчиненным было гораздо теснее других — приборы окружали их со всех сторон, даже сверху. Казалось, что разобраться в этом хаосе шкал, указателей, кнопок невозможно. Но они могли и делали это “с закрытыми глазами”.
      — Механик, старпом, помощник, Капитульский — марш в отсеки! Я не уверен, что все так прекрасно на этой лучшей из всех подлодок! — насмешливо, но в тоже время строго сказал Британов. — И не забудьте про свои ПДУ!
      Это было отнюдь не лишнее предупреждение — ветераны, бравируя своим опытом, стеснялись носить на заднице подарок донецких углекопов —ПДУ, портативное дыхательное устройство, способное защитить от ядовитого газа на двадцать минут — пока не доберешься до своего индивидуального противогаза. Дурной пример заразителен, особенно для молодых, а это может стоить жизни.
      Старые морские волки двинулись в подшефные отсеки. Когда они наведут там окончательный порядок и хорошенько надерут задницу разгильдяям, тогда командир может быть относительно спокоен.
       —Как дела, Петрачков? — спросил механик, проходя между стволами ракетных шахт четвертого отсека.
      — Порядок, как всегда, Петрович, — беспечно ответил ракетчик.
      Красильников недолюбливал самонадеянных и недоверчиво оглянулся. Ему захотелось самому убедиться в этом, но следом в отсеке появился старпом Владимиров — эта проверка была его обязанностью. Конечно, когда бывалый старпом Курдин, сам бывший ракетчик, проверял эти отсеки, сомневаться в качестве контроля не приходилось. Но и не доверять Владимирову пока не было оснований. И недовольный собой механик грузно потопал в родные кормовые отсеки. Уж там-то он задаст жару!
      Если бы он оглянулся, закрывая за собой переборочный люк, то увидел бы, как старпом с нагнавшим его замполитом Сергиенко беспечно спустились на нижнюю палубу четвертого отсека, где находилась заветная “курилка” — любимое место отдыха, куда зачастую набивалось до десяти человек вместо положенных четырех. Сейчас, по случаю тревоги, она была пуста и свежа, как майский сад. Оба старших офицера почему-то были абсолютно уверены в надежности и безопасности ракет и не сочли нужным обратить внимание на странную суету около шестой шахты. А зря...
      Сразу после погружения сработала сигнализация наличия воды в шахте № 6. Но Петрачков и его люди привыкли к этой неисправности — она много раз давала о себе знать еще на контрольном выходе в море. Тогда флагманский ракетчик штаба дивизии приказал не поднимать шума, а ему, как говорится, виднее. Скорее всего, не держат старые клапаны системы орошения, ну да это не беда.
      Тем не менее течь есть течь, и ракетная шахта подлодки — не самое подходящее для нее место.
      Лоб Петрачкова покрылся крупными каплями. Если он, как положено по инструкции, доложит об этой неисправности, то Пшеничный быстро разберется, кто виноват, и доложит командиру. Где сейчас тот флагманский из штаба? Скорее всего, спокойно спит. Почему он, Петрачков, всегда остается крайним? Особенно сейчас, когда карьера только начала складываться так удачно после безрадостной службы на береговой базе, когда после похода ему светят две большие кавторанговские звезды? Британов не простит и, скорее всего, спишет после похода опять на берег. Нет, это несправедливо. Он неестественно улыбнулся, приняв одно из тех трудных решений, которыми полна жизнь офицера, и, обернувшись на подчиненных, слишком уверенно сказал:
      — Ничего страшного. Клапана притрутся, а воду мы будем периодически сливать в трюм через шланг.
      — Плохо, что при сигнале “вода в шахте” срабатывает ревун аварийной сигнализации и громко хлопают ЗУШи (Пневматические запорные устройства ракетной шахты, отсекающие систему контроля газоанализа, давления, наличия воды и микроклимата) на шахте, — понимающее поддакнул Чепиженко, подсказывая офицеру следующее решение.
      — Действительно, зачем пугать остальных? Отключите сигнализацию по шестой — и дело с концом! — окончательно отбросил все сомнения Петрачков.
      Молодые матросы, слыша уверенность в голосе начальника, успокоились. В конце концов, “дембель” неизбежен, их дело выполнять приказания, а не рассуждать. Когда воду из шахты потихоньку слили, из курилки вышли старпом с замполитом.
      — Как дела, орлы? — с наигранной бодростью вопросил Сергиенко и, не дожидаясь ответа, заспешил на камбуз. Ведь это его обязанность — контролировать качество приготовления пищи!
       Информационный центр службы наблюдения ВМФ США (FOSIC), Норфолк, Виргиния
      В это утро старший лейтенант Гейл Робинсон как всегда собирала информацию, представлявшую интерес для разведки. Утро не предвещало ничего особенного. В преддверии переговоров на высшем уровне между Рейганом и Горбачевым, которые должны состояться через несколько недель, интенсивность передвижения кораблей обеих сверхдержав резко упала. Встреча в Рейкьявике может и не привести к существенным изменениям в большой ядерной стратегии, но зато между делом сэкономит для обеих сторон изрядное количество топлива.
      День тянулся медленно. Для такой большой комнаты в ней было почти пусто. Только техники вносили изменения в расположение кораблей, полученные на основании последних разведданных. Сведения о кораблях собирались на основании результатов космической съемки, расшифровки радиоэлектронного и радарного перехвата, сообщений разведывательных кораблей и самолетов и главным образом рапортов, получаемых с подводных лодок, затаившихся в непосредственной близости от советских военно-морских баз.
      Огромная карта Атлантического бассейна покрывала одну из стен. На ней был изображен весь океан, от Антарктиды у самого пола до мыса Кейп-Код под потолком.
      Слева, в Чесапикском заливе, от мыса Чарльза до Ньюпорта теснились синие силуэты американских кораблей. Посреди океана эскадра американских авианосцев держала курс в Средиземное море.
      Справа силуэты становились красными: советские суда, находящиеся неподалеку от своих баз, торговые суда, перевозящие грузы согласно Варшавскому пакту, и рыболовецкие траулеры. Их часто использовали как вспомогательные суда, предназначенные для слежения за перемещениями кораблей ВМФ США. Иногда на них устанавливали акустические системы и сверхчувствительные антенны, предназначенные для подслушивания зашифрованных сообщений.
      Красный корабль означал врага, независимо от того, был ли это траулер, грузовое судно или ракетоносец. И более всего это относилось к компактной группе красных символов подлодок, расположенных на базах Северного флота на Кольском полуострове. Интересно, что и русские обозначали себя красными, а американцев — синими.
      Но не все красные лодки были так далеко.
      Три из них находились в непосредственной близости от берегов Америки. Каждая контролировала определенный участок Восточного побережья Соединенных Штатов. Каждая несла на борту ракеты, нацеленные на крупнейшие города США. Эти лодки должны были обеспечить русским то, что они называли “пуском по короткой траектории”; возможность выпустить ракету и накрыть цель прежде, чем NORAD сможет предупредить об опасности.
      Северный квадрат патрулировала старая русская “Янки”; за средний и южный участки отвечали более современные подлодки класса “Дельта”. Вскоре на смену “Янки” должна была прийти другая такая же подлодка. График этих замысловатых перемещений был известен только советскому командованию, но для разведки ВМФ США не составляло большого труда вычислить маршруты.
      Пока Гейл Робинсон наблюдала за действиями техников, расположение кораблей на карте несколько изменилось. Одна красная подводная лодка отделилась от своей базы в Гаджиево и начала удаляться от берегов Кольского полуострова вглубь Баренцева моря. Она знала, что русские выдохлись, иначе не стали бы посылать “Янки” на патрулирование к чужим берегам. Эти старые лодки представляли большую опасность для своих экипажей, чем для США. Если после встречи в Рейкьявике их отзовут назад, от греха подальше, переговоры уже можно считать удачными. Куда же направляется эта лодка?
       Подводная лодка ВМФ США “Аугуста”, SSN-710, район учебных полигонов Мартас-Винъярд, Атлантический океан
      Слышу цель. Расстояние тысяча ярдов.
      Командир лодки Джеймс Вон Сускил уже более получаса шел по пятам надводного корабля. Фрегат ВМФ США, который они преследовали, не имел понятия о том, что он находится под прицелом ядерной подводной лодки. И это несмотря на то, что его заранее предупредили о предстоящей игре в “пятнашки”.
      “Аугуста” скользила совершенно беззвучно, словно по прорытым в толще воды ходам, стремясь занять наиболее выгодную для нападения позицию. В задачу лодки входили испытания новых акустических систем. Они засекли фрегат с расстояния почти пятьдесят миль — нечто невероятное. Система акустического обнаружения основывалась на применении исключительно пассивных сонаров.
      “Аугуста” была одной из новейших и совершеннейших атакующих лодок ВМФ США. Приписанная к отряду подлодок двенадцатой эскадры, эта лодка относилась к усовершенствованному классу “Лос-Анджелес”, и ее электронные системы акустического слежения и анализа только что были полностью модернизированы. Пока они работали превосходно.
      — Ладно, ребята, начинаем охоту. Вступаем в контакт с противником.
      — Есть вступить в контакт с противником, — ответил старший лейтенант Дэвид Сэмплз, старший помощник на “Аугусте”. Впрочем, он знал, что правила ВМФ трактуют слово “контакт” несколько иначе, чем Вон Сускил. Командир любил подобраться к Противнику настолько, чтобы, по его словам, “рассмотреть белки его глаз”. При этом участникам игры приходилось пережить несколько нервных моментов, хотя все признавали, что Вон Сускил был в этом деле виртуозом. Или, как утверждали некоторые, счастливчиком.
      — Расстояние до цели пятьсот ярдов. Курс один-четыре-два. Цель движется со скоростью восемнадцать узлов по курсу два-шесть-один.
      — Поднять перископ! — приказал Вон Сускил. Перископ заскользил вверх из своего ствола. Старшина установил рукоятки в рабочее положение и проверил четкость изображения. Вон Сускил приник глазом к окуляру и слегка повернул его, направляя перекрестье точно на нос фрегата.
      — Курс и расстояние до цели?
      Старшина нажал кнопку на рукоятке перископа, автоматически посылая данные в компьютер наведения “Марк-117”.
      — Направление на нос, по правому борту. Расстояние триста ярдов.
      Оператор наведения принял новые данные и начал их обработку.
      Теперь они шли прямо на корабль. Если Вон Сускил ничего не предпримет в ближайшую минуту, им грозит столкновение.
      — Решение получено, — доложил оператор. — Третья и четвертая трубы торпедных аппаратов готовы, сэр. Фрегат был обречен.
      — Расстояние двести ярдов. Командир...
      — Заполнить третий и четвертый торпедные аппараты.
      — Сэр? — старший помощник выглядел озадаченным. Гидроакустики фрегата, безусловно, засекут звуки воды, заполняющей торпедные трубы “Аугусты”. Это означало жестокую насмешку. Все равно что сказать:
      “Мы вас съели, ребята, а вы и не заметили!”
      — Прочистите уши, мистер Сэмплз. Я приказал заполнить водой третью и четвертую трубы.
      — Но сэр! — покачал головой старпом. Командный пост наполнился шумом воды, заполняющей торпедные аппараты. Это был недвусмысленный жест презрения по отношению к фрегату.
      - Докладывает сонар. Цель изменяет скорость и курс!
      — Видите? Услышали наконец, — самодовольно улыбнулся Вон Сускил. — Они даже не подозревали о нашей близости.
      — Да, сэр, — согласился Сэмплз. Лодка подошла чертовски близко к этому фрегату. Одно неверное движение, ошибка, колебание, и их раздавит, как котят.
      — Закрыть третий и четвертый аппараты, — со смешком скомандовал Вон Сускил. — Чистая победа, не так ли? Дистанция четыреста ярдов.
      — Есть, сэр, — отозвался старпом.
      — Мистер Сэмплз, зарубите себе на носу: противника можно побить только таким образом, — сказал Вон Сускил, — заставьте его понервничать. Держите его в таком напряжении, чтобы он потерял способность думать. Если он не сможет думать, вы скорее его убьете. Вы хорошо меня поняли?
      — Да, сэр, — произнес помощник. — Пожалуй, это стоит больших нервов не только противнику, — добавил он про себя.
      — Вот и хорошо, — сказал Вон Сускил. — Теперь давайте поохотимся на русских.
       К-219, Баренцево море
      В 07.50 по московскому времени командир Британов спустился с центрального поста на проходную палубу третьего отсека, где была построена вдоль борта очередная боевая смена экипажа. Теперь они будут строится здесь каждые четыре часа — перед заступлением на вахту. Таков порядок.
      — Товарищи! Нашей лодке поставлена боевая задача — скрытно пересечь Норвежское море и занять назначенный район боевого патрулирования в Атлантическом океане в готовности к немедленному нанесению ракетно-ядерного удара по объектам противника по приказу Верховного Командования. Я надеюсь, что такого приказа не будет, но уверен в том, что мы выполним поставленную задачу. Я уверен в каждом из вас и не сомневаюсь, что и вы верите мне, своему командиру.