Далеко к востоку от Бермудских островов “Дельта-1” с тактическим номером К-457 под командованием Бориса Апанасенко продолжала нести боевую службу с задачей, аналогичной К-219. После гибели советской лодки они получили множество радиограмм, содержание которых предписывало выполнить огромное, а значит, и нереальное, количество мероприятий по предотвращению возможных аварий, особенно с ракетным оружием.
      Обстановка на лодке, мягко говоря, была напряженной.
      Каждый, от командира до матроса, считал, что и у них могло произойти то же самое. Просто им повезло больше.
      Джеймс Вон Сускил без труда нашел их через несколько дней после выхода из района катастрофы К-219. Опьяненный гибелью вражеской подлодки, он окончательно спятил и полностью поверил, что это его личная победа над русскими. А значит, и дальше следует действовать так же — агрессивно и напористо. Почему бы не загнать на дно еще одного русского монстра?
      Но Вон Сускил не подозревал, что и русские были уверены в его причастности к гибели К-219. Они были рассержены и поэтому расставили ловушку: в то время как “Аугуста” преследовала “Дельту”, за ней по пятам кралась советская ядерная торпедная субмарина “Виктор III”!
      На той скорости, с которой мчалась “Аугуста”, чувствительность даже американского сонара заметно снизилась. Вон Сускил не мог уловить “Виктора”; тот терялся в шуме воды, рассекаемой корпусом “Аугусты”.
      Когда К-457 внезапно выполнила очередной маневр “сумасшедший Иван”, “Аугуста” была вынуждена притормозить, чтобы не столкнуться с советской лодкой. По роковому стечению обстоятельств, обе подлодки находились на глубине 396 футов.
      Только когда “Аугуста” развернулась и замедлила ход, акустик Вон Сускила обнаружил “Виктора”.
      Все три подлодки находились под различными углами друг к другу. В этой суматохе Вон Сускил перестал владеть ситуацией; у него уже не было в уме четкой картины местонахождения “Аугусты”, “Дельты” и “Виктора”.
      В этой неразберихе и произошло столкновение “Аугусты” и “Дельты”.
      В отличие от Британова, Апанасенко не стал всплывать на поверхность, чтобы посмотреть, какой ущерб нанесен его лодке. К счастью, пробоин не было, но Апанасенко знал, что если бы удар пришелся по ракетным шахтам, то все бы было совсем по-другому. Исправив незначительные повреждения, он продолжил боевое патрулирование.
      Но злой рок продолжал преследовать и его корабль — К-457. Чуть больше месяца спустя он коснулся грунта в малоизученном районе Гренландского моря, а еще спустя десять дней умудрился столкнуться на перископной глубине с советским рыболовным траулером “Калининск” в Баренцевом море, уже на подходе к своей базе в Гремихе.
      ...После очередного столкновения с советской лодкой на “Аугусте” воцарилась тишина. Та ее часть, где находилась система сонаров, была разбита вдребезги, часть оборудования вышла из строя. Убедившись, что из подводного охотника-убийцы “Аугуста” превратилась в глухого калеку, Вон Сускил поплелся в Нью-Лондон. Ему пришлось добираться туда целую неделю, вплоть до 27 октября. В Нью-Лондоне самой современной подлодке пришлось провести почти целый год. На ликвидацию ущерба, причиненного ей, ушли миллионы долларов.
      Поправить карьеру Вон Сускила оказалось труднее.
      Дубликаты акустических записей, сделанных членами экипажа “Аугусты”, все же добрались до кого нужно из командования. На сверхагрессивное поведение посмотрели сквозь пальцы, и эти сообщения были похоронены — подлодка уже сполна расплатилась за свою наглость.
      И тогда разочарованные члены экипажа передали свои сведения прессе, что само по себе являлось беспрецедентным для всегда скрытных подводников. К испугу командования Военно-Морских Сил, началось расследование.
      Но его результаты засекретили, и шумиха потихоньку утихла. То, что удалось обнаружить, до сих пор держится в секрете. Но Вон Сускилу больше не доверили командование другим кораблем. После того как отклонили его повышение на звание адмирала, он вышел в отставку в 1995 году после тридцать одного года службы в ВМС США.
      После первой публикации этой книги в 1997 году в США отставной командир “Аугусты” обратился с письмом в редакцию:
       Да, я командовал той самой подлодкой, но я давал клятву и не намерен осуждать подводные операции. Я также нахожу невероятным, что здесь описаны мои мысли и действия... Я имею законное право подать в суд за клевету и искажение моей персоны...
      Однако после предложения редакции внимательнее читать предисловие и провести публичное расследование Вон Сускил замолчал. Официальные лица ВМС США также промолчали. А молчание, как известно, знак согласия.
       Подмосковье, дом отдыха ВМФ “Горки”, середина октября 1986 года
      Естественно, что прилетевших из Мурманска женщин никто не встретил. Долго пришлось уговаривать таксиста ехать ночью неведомо куда. Старая разбитая “Волга” тряслась по такой же разбитой дороге. Однако путь оказался не таким уж и долгим. Найти в темном лесу никому не известный дом отдыха Ирине оказалось под силу. Да неужели если ее муж сумел вырваться из смертельного плена в океане, она не сможет найти его под Москвой?
      Наверное, сам Господь Бог помогал ей. Когда машина уткнулась в черные ворота, Ирина сразу поняла — это здесь.
      — Всё, — произнес таксист, остановившись и приготовившись поворачивать обратно.
      — Подождите, — Ирина заметила впереди какое-то движение. — Подъедем поближе.
      — Это же закрытая военная зона. Они еще нас с дуру пристрелят.
      — Хорошо, тогда я пойду сама. — Схватив тяжелый чемодан с зимней формой Геннадия, она сунула таксисту деньги и вышла из машины, хлопнув дверцей.
      Такси, дав задний ход, развернулось и быстро исчезло, оставив Ирину одну. У нее не было другого выбора, как идти вперед, и она пошла, пока ей не преградил дорогу часовой с автоматом. Почему их охраняют как преступников?
       —Запрещено, — произнес он и собрался уже возвращаться в свою нагретую будку.
      — Это кому запрещено? Мне? Я Ирина Капитульская! — сказала она. — Здесь мой муж!
      Охранник помедлил какое-то время и направился в свою будку. Вернулся он уже с папкой.
      — Капитульский? — переспросил он.
      — Капитан третьего ранга Геннадий Яковлевич Капитульский, экипаж К-219, — выпалила она. — Этого достаточно или вам надо еще услышать то же самое от главкома Чернавина?
      И протянула, видимо в качестве пропуска, пачку сигарет. Этот пароль всегда срабатывал безотказно.
      Замок в заграждении щелкнул, зазвенела цепь. Ирина улыбнулась и ступила на территорию. Интересно, что больше произвело впечатление на часового: имя главкома или все-таки сигареты?
      Она тащила свой чемодан по темной длиной аллее, наконец нашла административное здание и заставила сказать ей номер комнаты Геннадия. Никто не вызвался помочь ей нести чемодан, но Ирине было все равно. Она поднялась по ступенькам к его комнате, постучала и отступила немного назад.
      Геннадию было еще немного не по себе после сна. Всему экипажу было очень трудно концентрироваться на чем-нибудь больше чем несколько минут. Даже на допросах, где их ответы записывались на пленку членами государственной комиссии, они не могли удержаться от неконтролируемой зевоты. Такое поведение грозило последствиями, но их нервы были практически на пределе. Геннадий Капитульский поднялся с постели и отозвался на стук. Открыв дверь, он не поверил своим глазам, не понимая, что это — продолжение сна или реальность.
      — Я проделала долгий путь. Ты что, не собираешься пригласить меня внутрь? А может, ты не один? — Произнесла она и, кинув чемодан на пол, бросилась в объятия Геннадия.
      На следующее утро Геннадий надел чистую, теплую одежду. Ирина, измученная долгой дорогой, еще спала. Еще дома он запрятал в своей новой тужурке заначку — пятьсот рублей. Засунув руку в карман, он обнаружил там только двести и записку: “Половина тебе, половина нам...”
       Гаджиево
      Галина Кочергина сидела одна в своей холодной пустой квартире, слушая тиканье старых заводных часов. В единственное окно стучал снег. За окном постепенно стало темнеть, что так подходило к чувству опустошенности в ее сердце. Она встала, чтобы включить свет, как вдруг раздался телефонный звонок. У нее мелькнула мысль, что надо поднять трубку. Многие друзья и жены других членов экипажа звонили и выражали свою поддержку. Неужели она услышит самое страшное? Нет. Он выживет. Он обязательно будет жить.
      Телефон настойчиво продолжал звонить. Она взглянула на фотографию мужа в форме. Звонивший был очень настойчив. Она взглянула на телефон, внутренне желая, чтобы тог прекратил звонить.
      Телефон не переставал звонить, и она со страхом подняла трубку.
      — Да?
      Но в трубке послышался не женский голос. И это был явно незнакомый голос. Причем издалека.
      — Это полковник Погорелов. Я звоню вам из Москвы. Из военно-морского госпиталя.
      — Да, я понимаю, — ее голос слабел с каждым словом. Ее муж всего лишь лейтенант, и если звонит полковник, то значит... — ему... он...
      — Я не понимаю, — тут до звонившего дошло, о чем она подумала. — Успокойтесь! Ваш муж жив!
      — Это правда? Вы меня не обманываете? — Ее сердце замерло. — Мне же сказали...
      — Я звоню потому, что им всем запрещено звонить.
      — Почему?
      — Не знаю, но он жив и вполне здоров. Это уже я вам говорю как врач.
      — Да-да. Я поняла. Спасибо... Передайте ему, что я... что сын... Мы ждем его!
      Их внезапно разъединили, и медицинский полковник уже не услышал ее приглушенных рыданий. Поправив накрахмаленный белый халат, он улыбнулся и направился в палату к рыжему лейтенанту. Эта добрая весть, безусловно, поможет ему, поскольку слова о его хорошем состоянии далеко не соответствовали действительности.
       Дом отдыха “Горки”
      Официальный опрос начался следующим утром после прилета. Британова отвели в маленький стоящий на отшибе домик. Там его допрашивали с пристрастием офицеры и адмиралы Главного штаба, Политического управления, КГБ и еще черт знает откуда. Достаточно было и людей в гражданском. Естественно, никто из них не представлялся ему, и приходилось только гадать, кто есть кто. Все они сидели за длинным столом и курили.
      Британову не предложили сесть. Он так и стоял перед ними, снова и снова повторяя историю гибели лодки. Те, кто вел допрос, кажется, очень хотели подловить его на какой-нибудь мелочи, потому что периодически задавали одни и те же вопросы.
      — Вы знали, что там находилась американская подводная лодка?
      — Я подозревал это.
      — Вы не сумели уклониться от столкновения?
      — Я ее просто не слышал. И считаю, что столкновения не было.
      Казалось бы, чего проще: настаивать на версии столкновения и тем самым свалить всю вину на американцев. Но командир никогда не считал возможным перекладывать вину и ответственность на других. Даже на врагов.
       —Я потерял лодку, но я спас экипаж.
      — И себя заодно! Вы преждевременно прекратили борьбу за живучесть!
      — Я не мог рисковать своими людьми — это было бессмысленно.
      — Вы сняли аварийную партию без нашего разрешения!
      — А вы слишком долго думали! — ответ Британова был настолько резок, что высокопоставленные чины просто опешили.
      Экипаж знал, что командование обвиняло их командира в том, что он потерял подлодку и боеголовки. То, что он спас им жизни, ничего не значило; наоборот, это было тяжелым обвинением. Слухи, из которых кое-какие были правдивыми, уже несколько дней распространялись среди команды. Все возмущались, но никто не решался высказываться открыто.
      Британов закрыл дверь своей крошечной комнаты. Он заметил определенную последовательность: сначала каюта на лодке, потом невероятный отель на Карибском побережье, и теперь эта монастырская келья. По логике вещей, впереди его ждет камера.
      Сознательно он оставался каждый вечер один. Еще и еще раз он прокручивал в голове то, что происходило на лодке. В чем его ошибки? Где он недоглядел, где не увидел то, что должен, обязан был увидеть?
      С каждым днем он все более убеждался в том, что никого не интересуют истинные причины гибели лодки. Все постепенно сводилось к разбору событий после взрыва,и мало кого интересовало, что и почему было до...
      В один из дней, ранним утром, когда было совсем темно, еще до подъема экипажа, его разбудил негромкий, но настойчивый стук в дверь.
      — Товарищ капитан второго ранга, за вами пришли... — матрос-дневальный был явно испуган и растерян.
      Спустившись в полутемный вестибюль, он увидел ожидавших его стармеха Красильникова и незнакомого офицера.
      Не сказав ни слова, а лишь молча пожав друг другу руки, по тихому коридору они вышли на выщербленные ступеньки крыльца. Никого из их экипажа не было видно, всё еще спали в своих комнатах.
      Небо уже немного посветлело, на горизонте пробивалась полоска бледного рассвета. Британов направился к “Волге” с работающим мотором, но внезапно остановился.
      — Мы должны взять свои вещи.
      — Нет необходимости. Скоро вы вернетесь, — сопровождавший их офицер был почему-то в армейской летной форме.
      — Мы куда-то летим? — внешне спокойно задал вопрос Британов.
      — Нет, — коротко ответил офицер, — просто мы едем в Москву.
      “Все-то у тебя просто. Но почему ночью, по-тихому, чтобы никто не видел?” — Британову вдруг захотелось, чтобы сейчас, здесь, стоял его экипаж.
      Если они не вернутся, надо хотя бы попрощаться.
      Все-таки они были хорошей командой, экипаж номер один подлодки К-219. Не всегда, конечно, и не поголовно. Но все же в большинстве все могли положиться друг на друга, и ему было стыдно, что сейчас экипаж расформируют.
      “Это если им повезет”, — подумал Британов. Он советовал им говорить всё, как оно было в действительности, но все же в его словах скрывался намек на то, что люди могли говорить все, чтобы облегчить свою участь. В данной ситуации была допустима любая ложь во спасение. Если уж командование заранее осудило их, то было вполне разумно попытаться спасти себя.
      Что до самого Британова, он готов был взять на себя всю ответственность за свои действия и за действия своих людей. За всех вместе и за каждого в отдельности. И он ощущал их ответную благодарность и уважение. Он сделал все правильно, сохранив веру в своих людях, и, возможно, этого было достаточно.
      В центре города “Волга” перестроилась в центральный ряд, предназначенный только для машин высокопоставленных партийных и государственных чиновников. Скоро машина свернула на боковую улицу, проехала мимо поста охраны и припарковалась возле серого сталинского дома. Сначала из машины вышел сопровождавший офицер, так и не проронивший за весь путь ни единого слова, за ним Британов и Красильников. Командир заметил, что мотор не выключили, — следовательно, здесь они задержатся не слишком долго.
      У входа, на котором не было вывески, офицер предъявил пропуск и коротко бросил:
      — Эти двое со мной. — Охрана молча отступила и пропустила их внутрь.
      Погода для Москвы была не очень холодной, но Британов окоченел, замерз и едва передвигал ноги, как это бывает с заключенными, отправляющимися на плаху, покорившись судьбе.
      Куда их привезли? На Лубянку?
      Они прошли по длинному, покрытому коврами коридору, прямо к похожему на пещеру кабинету, на котором также не было имени хозяина.
      Британов и Красильников вошли одни, офицер остался за порогом. Внутри они увидели сидящего за огромным дубовым столом тучного генерала с эмблемой танковых войск и с красным носом любителя выпить, который даже не взглянул на них.
      — Здравия желаем, товарищ генерал! — сказал за обоих Британов, не вытягиваясь, однако, по стойке смирно. Генерал что-то пробурчал в ответ, посчитав это достаточным ответом на приветствие.
      Не пригласив Британова и его старшего механика присесть, он наконец поднял поверх очков взгляд на морских офицеров и пустился в пространное объяснение обязанностей командира корабля, которые тот должен соблюдать, чтобы советская подводная лодка плавала безаварийно и, ежели уж тонула, то героически! Борясь до конца! С поднятым флагом!
      “И, желательно, со всем экипажем... В общем, "Врагу не сдается наш гордый Варяг..."” — одновременно подумали моряки и переглянулись.
      — И потому, — подытожил генерал свою речь, — по результатам расследования вы оба обвиняетесь в преступной халатности, повлекшей за собой гибель вашего судна. Лично я считаю, что это обвинение, безусловно, справедливо, и как заместитель главного военного прокурора возбуждаю уголовное дело по факту гибели подлодки К-219. Пока тамне решат, что с вами делать дальше, — этим словам он придал особую многозначительность и для пущей убедительности поднял вверх указательный палец, — вы оба вернетесь в Гаджиево, где будете ожидать окончательного решения.
      После этих слов генерал опустил взгляд в свои важные прокурорские бумаги, тем самым дав понять, что они могут идти. Видимо, он испытывал полное удовлетворение от выполненной миссии, поскольку не любил флотских и был рад случаю насолить им. Плавают, понимаешь, как эти, икру жрут, вином запивая, деньги лопатой гребут! Да и лодку наверняка по пьянке утопили! Паразиты, одним словом.
      Британов вышел, все еще пребывая в состоянии окоченения. Черная “Волга” была там, где они ее оставили. Забравшись внутрь, он чувствовал себя наполовину отмороженным.
      Под этой оцепенелостью, как под слоем льда, он чувствовал биение единственной согревающей его правды: все-таки он сделал доброе дело для своих людей. Он взял их под свою ответственность с той самой минуты, как они вышли из Гаджиево. И сделал все, что в его силах, чтобы они вернулись домой. Волею судьбы он был их командиром. Сейчас его разъединят с экипажем. Может быть, лет на десять, а с кем-то и навсегда.
      Как это ни покажется странным, от этих мыслей Британов довольно быстро успокоился и в глубине души даже обрадовался. Значит, под трибунал попадут только он и механик, а это уже хорошо.
      Однако он ошибался. В список обвиняемых также попадут старпом Владимиров и замполит Сергиенко. Впрочем, последнего, быстро опомнившись, просто уволят из Военно-Морского Флота, а заодно исключат из рядов КПСС как не обеспечившего политического руководства и должной бдительности. Представитель партии, видимо как и жена Цезаря, всегда вне подозрений. И вне закона. А стало быть, не подсуден...
       Для выяснения причин аварии и гибели подводной лодки была создана государственная комиссия во главе с членом Политбюро Л. Н, Зайковым. Комиссией рассмотрено много версий. Одна из них о причине аварии (она не снята и поныне) — соприкосновение нашей лодки с американской.
       Я специально допускаю непрофессиональный термин — “соприкосновение” — в отличие от столкновения. Теоретические расчеты и моделирование ситуации показывали возможность такого события, когда самого легкого прикосновения кораблей друг к другу было достаточно, чтобы сдвинуть с места крышку ракетной шахты и открыть в нее доступ забортной воде, которая сразу же раздавит ракету своим давлением.
       Но, какова бы ни была первопричина, далее командир и экипаж допускали много ошибок. И прежде всего — позволили развиться аварии... Было упущено время, а далее авария развивалась неудержимо. Но и потом можно было избежать многих ошибок. В частности, лишь потому, что не были предприняты должные меры предосторожности, некоторые люди получили отравление. В общем, госкомиссия пришла к выводу, что в аварии и ее последствиях вина личного состава превалировала.
      Главнокомандующий ВМФ адмирал флота В. Н. Чернавин
      Спустя много лет я спросил Британова:
      — О чем говорил с тобой в те дни главком Чернавин? Я слышал, что он сказал тебе: “Вы отличный командир, но я вынужден вас уволить, таковы правила игры...” Это правда?
      Усмехнувшись, Британов ответил:
      — Нет, это неправда, — и, помолчав, добавил: — он так не говорил. Он вообще со мной не говорил. Никогда...
      Я часто думаю: если бы тогда честно и до конца разобрались с Британовым и всеми другими “виновниками” гибели К-219, может и не было бы трагедий “Комсомольца”, когда 7 апреля 1989 года в студеных водах Норвежского моря опять погибло сорок два человека вместе с затонувшей подлодкой?
      Наверное, все-таки стоило тогда, в октябре восемьдесят шестого, поговорить главкому с командиром. Я уверен — они бы поняли друг друга, потому что оба были настоящими подводниками. И несмотря на всю вину Британова, многие не зависящие от него причины аварии можно было устранить. Еще тогда.
      ...Через две недели государственная комиссия закончила свою работу в “Горках” и экипаж К-219 вернули на Северный флот, в Гаджиево. Следствие продолжалось еще девять месяцев.
 

Глава 16