Риген из окна своей спальни — тогда она была немного простужена — видела, как мать возвращалась из беседки, и была потрясена тем выражением ужаса и неподдельного страдания, отразившимся на лице Кэролайн. Она тотчас поняла, что напрасно перепрятала шкатулку, и теперь, вероятно, ее вечно будет мучить чувство вины за это. Больше она маму не видела.

Остальное восстановить легко благодаря последним словам Дилана. При свидетелях — это слышали и Джоанна, и Гриффин, и Скотт — он признался в том, что «нечаянно» убил Роберта Батлера и намеренно и хладнокровно — Амбер Уэйд.

Теперь Гриффин сможет объяснить скорбящим родителям, кто и почему убил их дочь. Какой бы чудовищной, не укладывающейся в сознании, ни была эта причина, все же им будет хотя бы кого проклинать.

Команде спасателей понадобилось около двух часов, чтобы найти среди скал и вытащить наверх тело Дилана. За это время новость распространилась по Клиффсайду, подобно лесному пожару. Любопытные высыпали посмотреть, и мелкий моросящий дождик, который шел не переставая, отнюдь не послужил им препятствием. И, конечно же, в толпе нашлось немало людей, уверявших, что они всегда видели в Дилане «что-то подозрительное».

Кейн наконец позвонил Гриффину, объяснив, почему солгал. Гриффин с некоторой горечью ответил, что он немного опоздал.

Джоанна все это время была рядом с Гриффином, во-первых, потому что ей так хотелось, а во-вторых, он объявил, что, как только она выходит из поля его зрения, у него повышается давление. Она понимала, как он испугался, когда она едва не стала четвертой жертвой Дилана, и теперь всячески демонстрировала ему, что с ней все в порядке.

Это может показаться странным, но с ней действительно все было в порядке, и даже более чем. В ее душе царили мир и покой — несмотря на то, что она побывала под прицелом пистолета безумца, а потом его застрелили на ее глазах.

Наконец-то в ее жизни наступила ясность. Она чувствовала, что дурная полоса кончилась. И никогда ей еще не было так хорошо, вопреки здравому смыслу.

Лисса стояла в дверях спальни Риген и молча смотрела на Скотта. Он сидел у постели спящей дочери, склонившись над ней, и держал ее ручку в своей, легонько поглаживая маленькие пальчики, словно бы заново изучая их. Наконец он положил ручку Риген на одеяло и взглянул на Лиссу.

Лисса молчала.

Уже спустились сумерки; включили лампу, и отец с дочерью оказались в мягко очерченном круге ее теплого света. Скотт просидел у ее постели уже почти два часа.

— Я не хочу ее оставлять, — сказал он. Лисса кивнула — она понимала его, однако сказала:

— Док говорит, после укола, который он ей сделал, она спокойно проспит всю ночь. А тебе нужно спуститься и поесть. Я попросила миссис Эймс оставить для тебя в духовке что-нибудь горячее.

Чуть поколебавшись, еще раз посмотрев на Риген, он все же вышел вслед за Лиссой в коридор. На лестнице он спросил:

— Где миссис Эймс?

— У себя. Я сказала, что, если она понадобится, мы позвоним. Очень расстроена. Она любила Дилана.

Скотт посмотрел на нее, озабоченно нахмурившись.

— А как ты себя чувствуешь?

Лисса постаралась улыбнуться.

— Нормально. Конечно, это шок. Я так давно его знаю — или мне казалось, что знаю. Неужели все это правда? Неужели он действительно виновник всех этих смертей?

Скотт не удивился, что ей уже все известно. Он ничего не успел рассказать ей, но, без сомнения, за последние два часа не один человек позвонил по телефону — и ей, и миссис Эймс.

— Да, — ответил он. — Кэролайн не справилась с машиной из-за него. Он ударил Роберта Батлера, отчего тот и упал с обрыва. Он столкнул Амбер Уэйд, потому что она видела у него пистолет и могла кому-нибудь рассказать.

— Боже мой! — Лисса в ужасе покачала головой. — И он обкрадывал тебя? Присваивал твои деньги?

— По мне, так это наименьшее из его преступлений. Если бы он мог на этом остановиться… Но убийства нельзя ни забыть, ни простить.

С этим Лисса не могла не согласиться.

Они пошли на кухню. Там стоял небольшой столик, которым пользовались редко, в основном кухарка. На него-то они и стали выгружать блюда из духовки.

— Положительно, миссис Эймс не даст тебе умереть с голоду, — сокрушенно сказала Лисса.

— Ты ведь тоже ничего не ела, — вспомнил Скотт и вынул из буфета две тарелки.

Сев за столик, они молча ели, и это по-новому сближало их. Лисса не знала, что это значит, не знала, что будет дальше. И будет ли вообще что-нибудь. Их всегдашний сценарий был нарушен еще днем, и сейчас она чувствовала, что он уже не годится.

Она успокаивала себя: ведь днем, когда Скотту нужно было с кем-то поговорить, он позвонил именно ей. И по ее совету он пошел искать дочь, случайно услышавшую то, что не предназначалось для ее ушей. «Ей нужна твоя любовь, Скотт. Ты так долго не проявлял своей любви, теперь ты должен обязательно сказать ей, просто сказать, что ты ее любишь». Так говорила она ему.

Судя по тому, как Риген обнимала отца, когда он принес ее в дом, девочка его не оттолкнула. Но вряд ли им будет легко: годы пренебрежения и холодности наверняка не прошли бесследно.

Лиссе было до слез жаль Риген и Скотта, жаль и Кэролайн, хотя к ней она испытывала более сложные чувства: то, что сделала Кэролайн с мужем и дочерью, приводило ее в ярость. Раны, нанесенные Кэролайн, могут не зажить никогда — и все из-за ее эгоистической жестокости.

— Я должен был от нее уйти, — вдруг сказал Скотт, глядя на полуопустошенный бокал вина, который он держал в руке. — Или выгнать ее.

Он снова читал ее мысли, но теперь это уже не пугало.

— Ты любил ее, — спокойно сказала она. Скотт посмотрел на нее и невесело улыбнулся.

— Я любил ее. И ненавидел. Она поглотила меня целиком. Это нельзя назвать нормальными отношениями. Наш брак был ошибкой, которая отняла у меня часть жизни, а у Кэролайн — всю. И ничего уж не вернешь.

— Тогда забудь об этом. И живи дальше. — Лисса улыбнулась. — И не забывай, что у тебя осталось от этого брака и что-то хорошее. У тебя есть Риген.

— Пройдет много времени, прежде чем я сумею ее вернуть. Не знаю, чего она наслушалась сегодня в беседке. Я видел, Джоанна старалась оградить ее, насколько это было возможно, но что-то наверняка запало в ее голову. Конечно, она не поняла большей части того, что услышала, но слова запомнила. И однажды она придет ко мне и спросит.

— Может быть, — сказала Лисса. — А может быть, к тому времени она поймет, что даже люди, которых мы очень любим, несовершенны. Об этом еще рано волноваться, Скотт.

Он чуть улыбнулся, оттаивая.

— Наверное, ты права.

— Конечно, права! Я всегда права.

Он вдруг потянулся через стол и накрыл ее руку своей.

— Ты была со мной так терпелива.

— Ну, сегодня был тяжелый день, — начала было она.

— Нет, — перебил он, качая головой. — Я не о сегодняшнем дне. Ты вообще много вытерпела от меня.

Лисса хотела было по привычке свести это к шутке, отделавшись легким остроумным ответом. Но у нее вдруг возникло такое чувство, что это поворотная точка в их отношениях, и если она так поступит сейчас, то они навсегда вернутся к своему старому сценарию, к заранее известным вопросам и ответам — безопасным и ничего не значащим. И она потеряет его навсегда.

Она вздохнула. Сделала над собой усилие, чтобы голос звучал спокойно, с легкой насмешкой над собой.

— Тридцать пять — это поздно для первой любви. В этом возрасте уже не остается иллюзий молодости: уже знаешь, что мечты — это одно, а действительность — совсем другое. Поневоле обретаешь терпение.

Он не удивился; он смотрел на нее, и глаза его были полны нежности.

— Сначала нам будет трудно, — тихо сказал он. — Особенно с Риген. Ей придется уделять очень много времени. Ты понимаешь?

— Конечно.

— Тогда потерпи еще немного. Дай мне время пройти через это, вернуть себе дочь.

Лисса слегка сжала его руку и улыбнулась.

— Бери. Я никуда не тороплюсь.

Скотт встал и, не отпуская ее руки, наклонился и нежно ее поцеловал.

— Спасибо.

Он выпрямился, и Лисса заставила себя разжать руку.

— Не за что. Послушай, не пора ли тебе вернуться к Риген? А я уберу здесь и поеду домой.

Он замялся.

— А не могла бы ты остаться? — осторожно спросил он. — Мне легче, когда ты рядом. Конечно, могут пойти разговоры, но…

— Разговоры не пойдут, — ответила Лисса. — Я скажу миссис Эймс, что ты все время был при Риген, а я осталась на тот случай, если вдруг что-то срочно понадобится. Девочка столько пережила. Кто знает, во что это выльется? Я даже лягу не в гостевой спальне, а где-нибудь на диване. Не волнуйся. Завтра миссис Эймс с удовольствием распространит эту весть, и только эту.

Скотт кивнул, легко коснулся ее щеки, еще раз сказал «спасибо» и пошел наверх, сидеть у кроватки спящей дочери.

— Большого скандала быть не должно, — предположил Гриффин. — Поскольку я застрелил подозреваемого, разумеется, будет проверка от полиции штата. Так положено. Но подозреваемый в присутствии трех свидетелей признался в содеянном и к тому же на глазах у всех целился в меня из заряженного пистолета, так что не думаю, что услышу что-нибудь, кроме поздравлений.

Они удобно устроились у камина на груде подушек, накрывшись толстым стеганым одеялом.

— Это вообще не должно тебя волновать, — серьезно сказала Джоанна, озабоченно посмотрев на него. — У тебя не было другого выхода, ты все сделал правильно.

— Я и не собираюсь лить слезы от того, что прикончил убийцу. Он стал причиной смерти троих людей, он едва не убил вас с Риген. Кроме того, он в меня прицелился — я просто вынужден был выстрелить первым. Он отнюдь не был склонен подставлять грудь под пулю, и, если бы я не убил его, он убил бы меня.

— Вот что я думаю. — Джоанна со вздохом отставила бокал с вином. — Должна ли выходить наружу вся правда о Кэролайн? Я имею в виду, что она и Дилан были любовниками?

— Если тебе интересно мое мнение, то нет. — Он на мгновение задумался. — Полагаю, что совершенно ни к чему их отношениям становиться достоянием всего города. Она нашла дискету — нет нужды объяснять как, тем более что мы и сами толком этого не знаем. Кэролайн спрятала ее. Дилан обнаружил пропажу и стал ей угрожать, запугав настолько, что она не справилась со своей машиной. Но он не знал, где находится дискета. Потом появилась ты, и он занервничал, потому что ты постоянно расспрашивала о Кэролайн: естественно, он испугался, а вдруг ты как-нибудь найдешь дискету, а с нею и доказательства его преступления. И он пытался тебя убить. Дважды.

Джоанна чуть улыбнулась.

— А я опять обманула смерть. Сейчас ты скажешь, что мне нужно осторожнее переходить улицу, да?

Гриффин тоже отставил свой стакан и склонился над ней. Лицо его было серьезно.

— Не стоит с этим шутить. Видит бог, я надеюсь, что у тебя столько же жизней, сколько у кошки, значит, еще осталось. Но будь осторожнее с ними, пожалуйста. Я не хочу тебя потерять. Я совсем не хочу тебя потерять.

Она закинула руки ему на плечи, погладила по волосам. «А глаза у него синие, — решила она. — Темно-темно-голубые, темнее, чем сапфиры».

— Значит, не потеряешь, — пробормотала Джоанна, раскрывая губы ему навстречу.

Он крепко поцеловал ее, и Джоанна почувствовала, как ее вновь охватывает огонь желания. Мысли исчезли, она хотела не думать, а чувствовать — и дала себе волю.

Гриффин проснулся на рассвете и быстро сел в постели, обнаружив, что Джоанны рядом нет. Отбросив одеяло, он встал, быстро натянул пижаму; вышел в темную гостиную и тотчас успокоился: по комнате гулял холодный ветер, дверь на балкон была приоткрыта и Джоанна, закутавшись в стеганое одеяло, из-под которого торчал воротничок его рубашки, стояла на балконе.

Он вышел к ней и, прислонившись к перилам, крепко потер ей спину.

— Эй, ты здесь замерзнешь.

Она смотрела на него — ясноглазая, с разгоревшимися от утреннего холодка щеками.

— Знаешь, я думала обо всем этом, — произнесла она совсем тихо. — Но особенно о Дилане. Что делает человека таким, как он? Когда жадность становится столь абсолютной, что даже убить легко?

— Не знаю, милая.

Она вздохнула — изо рта у нее вылетело облачко пара.

— За его мелкое, неважное преступление три человека заплатили своей жизнью. Просто за то, чтобы не открылась его проклятая кража. Гриффин, ведь это всего только деньги!

Он покачал головой.

— Нет. Для Дилана это совсем другое. Для него это означало еще и власть. Это… поднимало его в собственных глазах, давало ему то, чего, как он считал, он достоин, а не имеет просто потому, что мир несправедлив к нему. Такие всегда считают, что им кто-то должен, и всегда обижены на вопиющую несправедливость. Конечно, он мог убить для того только, чтобы получить то, что хотел. Ведь он защищал свое представление о себе, заслуживающем всего, а имеющем самую малость. Пойми, Джоанна, он не просто заурядный уголовник; то, что ему удавалось проделывать это так долго и успешно, доказывает, что он действительно умнее многих. Как разрушительно это постоянное чувство, что тебе недодали.

Джоанна, согласно кивнув, немного помолчала. Потом опять вздохнула.

— Но теперь, слава богу, все действительно кончилось. Этой ночью сон уже не мучил меня. Наконец-то это прошло, Гриффин! Этот вечный страх, и напряжение, и чувство, что твоей волей кто-то управляет. Кэролайн отпустила меня на свободу, я чувствую. — Она очень серьезно посмотрела на него. Гриффин погладил ее по щеке.

— Я рад, милая.

— Пока она меня не отпускала, я… не способна была ни на что другое.

— Я знаю.

— А знаешь ты, что я тебя люблю? — серьезно спросила она, глядя ему прямо в лицо. Он чуть улыбнулся.

— Была у меня такая надежда, — ласково ответил он. — Но ты заставила меня долго ждать этих слов.

— Я должна была освободиться от Кэролайн, — объяснила она.

— И заодно увериться в том, что и я от нее свободен?

— Примерно так.

Он наклонил голову и нежно ее поцеловал.

— Я всегда был от нее свободен. А от тебя — нет. Боже мой, как я люблю тебя! Ты — у меня в голове, ты — в моем сердце, и под кожей, и внутри меня… так глубоко, словно ты — часть меня. Словно ты всегда была со мной. Я люблю тебя, Джоанна.

— И я люблю тебя.

Он поднял голову, заглянул ей в глаза и легонько погладил по щеке.

— Пойдем в дом. Ты уже замерзла.

Ее улыбка была так прелестна, что у него чуть сердце не разорвалось от переполнявшей его нежности.

— Знаешь, я хочу увидеть рассвет. Так непривычно больше не просыпаться от смертельного ужаса. И так хорошо! Посмотри, Гриффин, как красиво!

Ему нелегко было оторвать от нее взгляд, но он взглянул на горизонт, где черное небо отливало темным пурпуром; над головой оно было уже темно-синим и постепенно светлело к востоку, где скоро должно было взойти солнце. Был прилив, океанские волны шумели и бились о скалы, а утренний воздух был солоноват и влажен.

Он глубоко вздохнул.

— Я с первого взгляда полюбил это место, — сказал он.

— Я тоже. — Джоанна улыбалась ему, чувствуя, как успокаивается душа. — Я не понимала этого до конца, пока всюду видела опасность и на все смотрела с подозрением, но, несмотря ни на что, в глубине души я чувствовала, какое это прекрасное место.

— Тогда оставайся здесь и выходи за меня замуж. — Он не хотел так скоро делать ей предложение, но, сказав это, почувствовал, что правильно сделал. — Я понимаю, тебе многого будет не хватать, но…

Она закрыла ему рот пальчиками, чтобы он не наговорил лишнего.

— Чего мне будет не хватать? Большого города? Он мне не нужен. Моей семьи? Тетя Сара была последней. Друзей? Обзаведусь новыми.

— Милая…

— Я люблю тебя, Гриффин, — тихо произнесла она. — И ничего на свете не хочу больше, чем остаться здесь с тобой.

Он глубоко вздохнул, но это не помогло избавиться от сладкой боли в груди, да и не то чтобы в этом была необходимость.

— Клянусь, Джоанна, ты не пожалеешь об этом, — сказал он, привлекая ее к себе.

— Я знаю. — Сияя улыбкой, она взъерошила ему волосы. — Я это поняла сразу, как только тебя увидела, хотя и долго не хотела себе в этом признаваться. Я тогда смотрела на тебя, на твое лицо, и уже знала, что больше не вернусь в Атланту — разве что за вещами.

— Я думаю, ты просто ведьма.

— Это все оттого, что я очень-очень счастлива.

Гриффин подумал, что счастлив на самом деле он, но спорить не стал, а поднял ее на руки и отнес назад, в теплую постель.