Глава 13

Эдам давно уехал, а Рэчел все еще не могла прийти в себя. Тщетно пыталась она привести в порядок свои мысли.

Похоже, они объяснились друг другу в любви, но — если это действительно было объяснением — оно вышло каким-то странным. Это объяснение ничего не прояснило. Пожалуй, даже еще больше запутало.

Почувствовав, что она все еще слишком возбуждена, чтобы спокойно размышлять, Рэчел заперла ящики стола и вышла из кабинета. В холле она столкнулась с Дарби.

— Привет, я как раз тебя искала. Мне нужно с тобой поговорить. — Дарби говорила торопливо, да и вид у нее был озабоченный. — Я только что осматривала секретер красного дерева — ну, тот самый, который, как ты говорила, когда-то стоял наверху, в одной из гостевых спален. Я там кое-что нашла, и… Думаю, тебе необходимо на это взглянуть.

— Но мы ведь договорились, что все, что тебе попадется, ты должна просто складывать в коробки, чтобы я потом просмотрела все сразу и решила, что выбросить, а что оставить! — удивилась Рэчел.

— Я помню, — нетерпеливо кивнула Дарби. — Именно так я и поступала со всей той мелочью, которой в ящиках полным-полно. Но это принадлежит лично тебе. Во всяком случае, там твое имя.

И с этими словами она протянула Рэчел небольшой конверт из плотной бумаги.

— Должно быть, — заметила она, — он давно пролежал в ящике.

— Как минимум десять лет, — машинально ответила Рэчел, протягивая руку за конвертом, от которого она не в силах была отвести взгляд.

— Десять лет? Откуда ты знаешь?

— Потому что это почерк Тома.

Она действительно сразу узнала его руку. Почерк у Тома был стремительным, размашистым и не всегда разборчивым; он как будто отражал его характер — импульсивный, порывистый, бесшабашный.

— Почерк Тома? Томаса Шеридана? — Дарби нахмурилась. — Господи Иисусе, наверное, мне действительно следовало сунуть это письмо в одну из коробок вместе со старым хламом! Я не могла даже предположить, что… Извини, Рэчел.

— Ничего страшного. — Рэчел улыбнулась подруге, хотя на самом деле ей хотелось плакать. — Это письмо… оно напомнило мне игру, в которую мы часто играли. Том оставлял мне записки и подарки в самых неожиданных местах, а я должна была их искать. И я подозреваю, что так и не смогла найти их все. Том только смеялся, когда я упрашивала его сказать, куда он спрятал ту или иную вещь. «Потом найдешь», — говорил он, и действительно, на следующий день или даже через несколько дней я случайно натыкалась на его подарок. Том любил устраивать сюрпризы…

Голос ее предательски задрожал, и Дарби опустила глаза.

— Ты будешь читать это письмо? — спросила она после минутного колебания. — Хочешь, я побуду тобой, или лучше оставить тебя одну?

«Одну, наедине с моим мертвым любовником…» — подумала Рэчел с горечью. Дарби была совершенно права, когда подумала, что письмо расстроит ее, но, прислушавшись к своим ощущениям, Рэчел неожиданно осознала, что, несмотря на подступившие к глазам слезы, она ощущает лишь печаль.

— Разумеется, я прочту его, — сказала она решительно. — И ты, пожалуйста, никуда не уходи.

С этими словами Рэчел открыла конверт и вытащила оттуда сложенный вдвое листок голубой бумаги для заметок. На нем было написано всего несколько слов:

«Загляни в свою шкатулку для украшений, Рэчел». Улыбнувшись, Рэчел показала записку Дарби.

— Должно быть, Том оставлял там для меня какой-то подарок, но я нашла его раньше, чем наткнулась на записку. Кажется, раз или два я действительно находила у себя в шкатулке какие-то забавные безделушки.

— Как это романтично! — Дарби облегченно улыбнулась.

— Том и был романтиком, — согласилась Рэчел. — А может, он просто любил игры и розыгрыши.

Дарби рассмеялась.

— Хорошо, что теперь я это знаю. Если хочешь, я буду специально разыскивать для тебя записки и подарки, которые Том мог спрятать где-нибудь в ящике комода или в шкафу.

— Неплохая идея, — ответила Рэчел, убирая конверт с запиской в карман. — Кстати, я шла сюда, чтобы предложить тебе помощь. Разбирать бумаги отца я сейчас не буду, и мне совершенно нечем заняться.

—Не имею ничего против, — кивнула Дарби. — Мои мальчики только что подняли из подвала несколько комодов и бюро. Там полно отделений, в которые еще никто не заглядывал. Мы пока составили все это добро в коридоре возле кухни, и я как раз начала осматривать ящики, когда мне попалосьэто письмо. Так что если тебе интересно, пойдем!

Рэчел через несколько минут уже сидела на высоком табурете, обшаривая многочисленные ящички внушительного комода из золотистой орегонской сосны. Дарби некоторое время помогала ей, но потом она спустилась в подвал, чтобы продолжить инвентаризацию стоящей там мебели.

К тому времени, когда Фиона позвала ее обедать, Рэчел уже успела наполнить всякой рухлядью целую коробку. Здесь были огрызки карандашей, скрепки, старые открытки, испорченные бланки, программки церковных богослужений, непарные перчатки, шпильки, пустые флакончики из-под духов и прочий мусор. Вторая — огромная — коробка, куда она складывала пожелтевшие куски шелка, обрезки бархата, простыни из пожелтевшего полотна, тоже была полна почти доверху, и Рэчел решила, что имеет право на перерыв.

Но, прежде чем отправиться в столовую, Рэчел поднялась к себе, чтобы вымыть руки и причесаться. Через пять минут она уже была готова спуститься вниз, но что-то заставило ее задержаться. Казалось, в спальне все было как прежде, и все-таки Рэчел продолжала ощущать какое-то смутное беспокойство.

Роза… Она стояла в вазе все такая же свежая, как и в тот день, когда Рэчел нашла ее на своей подушке. Рэчел, разумеется, поняла, что каждое утро в ее спальне появлялась свежесрезанная роза, но каким образом она попадает сюда, оставалось для Рэчел еще одной загадкой.

Интересно, подумала она вдруг, что сказал бы по этому поводу Эдам?

— Нет, я положительно сошла с ума, — пробормотала Рэчел, и это объяснение неожиданно показалось ей самым рациональным. По крайней мере оно избавляло Рэчел от необходимости заниматься какими бы то ни было расследованиями.

«Любое расследование чревато результатами, которые редко радуют», — часто говорил ее отец. И Рэчел была целиком с ним согласна. Особенно теперь.

Вздохнув, она достала из кармана конверт с письмом Тома и повертела его в руках. Письмо Тома, невянущая роза — это ли не бред сумасшедшей?

Рэчел подошла к письменному столу. Выдвинув верхний ящик, она уже была готова бросить туда письмо, но вдруг замерла. Что-то было совершенно не так, как должно быть, бумаги сдвинуты, да и ящик задвинут не до упора.

Недоумевая, она потянула ящик насебя. В глубине его лежала голубая бумага для заметок.

Медленно, словно во сне, Рэчел достала из конверта записку Тома. Она тоже была написана на голубой бумаге — на точно такой же бумаге, какая лежала в ее ящике.

И самое удивительное и необъяснимое заключалось в том, что этот набор бумаги Рэчел привезла с собой из Нью-Йорка всего несколько месяцев назад.

Десять лет назад в их доме не было такой бумаги для писем.

«Загляни в свою шкатулку для украшений, Рэчел». Стараясь справиться с нарастающим приступом паники, Рэчел метнулась к туалетному столику, на котором стояла небольшая шкатулка из коричневой кожи. Рэчел уже протянула к ней руку, но вдруг замерла. Мысль, так неожиданно пришедшая ей в голову, без сомнения, была абсурдной. С чего она решила, что найдет в шкатулке что-то новое? Ведь она открывала ее только вчера, чтобы положить серьги с топазом и взять серьги с бирюзой, и ничего не заметила. Даже если десять лет назад Том что-то туда положил, она давно бы нашла его подарок.

Даже если бы он положил что-то в шкатулку позавчера…

И, набрав полную грудь воздуха, она открыла крышку.

В верхнем вставном лоточке действительно не было ничего, кроме ее побрякушек — цепочек, кулонов, серег.

Вынув верхнее отделение, Рэчел отставила его в сторону и заглянула на дно шкатулки. Здесь тоже лежали украшения, но эти она надевала гораздо реже. Некоторые вышли из моды, некоторые ей просто разонравились, а вот у этого кулона распаялась дужка, но она так и не собралась отдать его ювелиру.

Отодвинув в сторону большой золотой кулон с рассыпанными по нему капельками алой шпинели, Рэчел вздрогнула. Под ним…

Под ним лежал золотой именной браслет тонкой работы, которого — Рэчел могла в этом поклясться — вчера здесь не было.

Осторожно, словно боясь, что он может обжечь ей пальцы, Рэчел достала браслет. На внешней стороне узкой золотой пластинки, замыкавшей цепь венецианского плетения, было выгравировано ее имя и дата рождения. На внутренней поверхности пластины тоже было что-то написано, но так мелко, что Рэчел с трудом разобрала буквы.

«Моей Рэчел в день рождения с любовью от Тома. 16 августа 1988 года», — прочла она.

Значит, это подарок к ее дню рождения. Только тот свой день рождения она не праздновала, потому что самолет Тома упал где-то в джунглях всего тремя месяцами раньше.

И вот теперь она получила подарок.

Через десять лет.

Бред. Безумие. Загадка.

Сжимая браслет в кулаке, Рэчел быстро обернулась. Стены, мебель, пол — все выглядело как обычно. Несмотря на то, что солнце светило неярко, в спальне — аккуратной и чистенькой комнате, принадлежащей молодой и серьезной женщине, было светло. Ни привидений, ни призраков, ни духов — никого, кроме самой Рэчел и ее отражений в трехстворчатом зеркале.

— Том?.. — прошептала Рэчел вдруг пересохшими губами.

Но, сколько она ни прислушивалась, ответа не было.

Да, наверное, и не могло быть.

Ну разумеется — не могло!

Пряча браслет обратно в шкатулку, Рэчел подумала, что все это тоже можно как-то объяснить. Голубую бумагу для заметок Том мог взять где-нибудь в другом месте, а она случайно купила спустя годы такой же набор. Что касалось самого подарка, то после гибели Тома Рэчел была в таком шоке, что вполне могла и проглядеть браслет, тем более что он лежал в нижнем отделении шкатулки, куда она заглядывала крайне редко. Но ведь с тех пор прошло десять лет! Неужели она действительно сошла с ума?..

До самого вечера Рэчел делала вид, что ничего не произошло. После обеда она снова отправилась помогать Дарби и осматривала один за другим ящики буфетов, конторок и комодов, которые рабочие поднимали из подвала. Было начало пятого, когда Фиона позвала Рэчел в кабинет. Там ее ждал Грэм.

— Как ты себя чувствуешь? И почему, черт возьми, ты мне не позвонила? — набросился на нее адвокат, как только Рэчел появилась на пороге отцовского кабинета.

В первое мгновение Рэчел даже не поняла, в чем дело, и лишь потом сообразила, что он имеет в виду.

— Извини, Грэм, я просто не подумала… Я была так потрясена! А как ты узнал?

— Вот как! — Он бросил ей сложенную газету. Это была местная ричмондская газета, на второй полосе которой, почти в подвале, была помещена небольшая заметка, посвященная вчерашнему происшествию. «Двое молодых людей едва не погибли под колесами автомобиля, который внезапно выскочил с проезжей части на тротуар. Водитель скрылся» — так, скупо, репортер описал вчерашнее происшествие, которое едва не кончилось трагедией. Если бы в газете не было упомянуто ее имя, Грэм вряд ли обратил бы на заметку внимание.

Покачав головой, Рэчел вернула газету адвокату.

— Что ж, по крайней мере из этого не сделали сенсацию номер один, — сказала она.

— Что у тебя с рукой? — спросил Грэм, заметив ее перевязанное запястье.

— Всего лишь растяжение. Благодаря Эдаму я действительно почти не пострадала, если не считать пары синяков.

Грэм встал с дивана и, сделав несколько шагов присел на край письменного стола.

— Снова «благодаря Эдаму»?Не слишком ли часто он оказывается рядом, когда…

— Если бы не он, этот сумасшедший наверняка меня задавил.

— Да? А может, наоборот: если бы ты была одна, без этого Делафилда, с тобой бы вообще ничего не случилось?

— Ты все еще думаешь, что он действует заодно с теми, кто хочет со мной разделаться? И если да, то что это: просто подозрения или нечто иное?

Грэм закатил глаза — точь-в-точь как учитель, которому приходится в десятый раз объяснять одно и то же бестолковому ученику.

— Все твои… неприятности начались после того, как Делафилд появился в Ричмонде. Ты уже забыла, как он следил за тобой, как все время держался рядом, чтобы в нужный момент показать себя героем? Неужели тебя не волнуют все эти… покушения или несчастные случаи — назови как хочешь? Не кажется ли тебе, Рэчел, что снаряды падают слишком близко, чтобы можно было чувствовать себя спокойно?

— А ты предпочел бы, чтобы снаряды попали цель? — разозлилась Рэчел, чувствуя, как оживают в ней прежние сомнения и страхи.

— Ты прекрасно меня поняла, Рэчел, и не надо, пожалуйста, так идиотски шутить, — с упреком ответил Грэм. — Ты относишься к этому слишком легкомысленно, и меня это не может не тревожить. Только представь, как это выглядит со стороны: к тебе приходит совершенно посторонний человек и заявляет, что он якобы готов вернуть тебе огромную сумму денег, которую, — опять же по его собственным словам, — он получил от твоего отца пять лет тому назад. Любого другого человека в этой ситуации ты, — будучи взрослой и здравомыслящей женщиной, дочерью своего отца, — подвергла бы многократной и тщательной проверке. Любого другого, но не Делафилда, потому что он поразительно похож на твоего погибшего жениха.

Одного этого сходства было бы вполне достаточно, чтобы завоевать если не твое доверие, то, по крайней мере, симпатию, но Делафилд идет дальше. Он то и дело спасает тебя: вытаскивает из разбитых машин, выносит на себе из взрывающихся домов, выхватывает из-под колес мчащихся машин… Со стороны это выглядит неестественно и мелодраматично, но ты ему веришь! Скажи же, что с тобой? Куда девались твоя рассудительность и твой здравый смысл?

— Так значит я, по-твоему, потеряла способность рассуждать здраво? — сухо осведомилась Рэчел.

— Да, — решительно ответил Грэм. — Твой здравый смысл изменяет тебе, как только дело каким-то боком касается Эдама Делафилда, и меня это нисколько не удивляет. Он — мошенник высокого класса, и эта психологическая атака, которая теперь ведется против тебя, была блестяще задумана и просчитана.

— Но зачем? Кому и зачем это могло понадобиться?

— Кому?.. Думаю, что ответ ты знаешь. Что касается вопроса — зачем, то и он не намного сложнее. Ты забываешь, что ты — богатая женщина, Рэчел. Когда все вопросы с наследством будут улажены, ты получишь что-то около семидесяти миллионов, возможно, больше…

«Да, больше», — подумала про себя Рэчел, вспомнив про восемь миллионов, которые лежали на личном счете отца в швейцарском банке. Впрочем, названная адвокатом цифра оставила ее почти равнодушной, хотя она не могла не отдавать себе отчета, насколько она велика.

— Ты хочешь сказать, что Эдам охотится за моими деньгами? — спросила она. — Но ведь ты сам наводил о нем справки. Эдам — не мошенник и не проходимец, у него есть собственная и вполне процветающая фирма в Калифорнии.

— Но это совсем не значит, что ему этого хватает и что деньги ему не нужны. Аппетит, как известно, приходит во время еды. Один раз он уже получил крупный куш, так почему бы ему не попробовать проделать то же самое еще раз?

Рэчел покачала головой.

— И все-таки я думаю, что ты ошибаешься.

— Я хотел бы ошибиться, Рэчел, но слишком многое указывает на то, что я прав.

Рэчел ненадолго задумалась. Почему-то — она и сама не понимала почему — ей очень не хотелось рассказывать Грэму о записных книжках и зашифрованном дневнике Дункана Гранта, в которых содержался полный отчет о его частной инвестиционной деятельности за двадцать лет. Быть может, подумала Рэчел, раз отец ничего не рассказал своему личному адвокату, ей тем более не следует этого делать.

— Я доверяю Эдаму, — сказала она наконец твердо, скрывая за уверенной интонацией все свои страхи и сомнения.

— Да? — Грэм слегка приподнял бровь. — Тогда спроси у него, зачем он так часто выезжал за границу в последние годы. А заодно поинтересуйся, как ему при этом удается управлять своей фирмой, потому что большую часть времени он проводит именно в разъездах. Спроси, и посмотрим, что он тебе ответит.

— Ты все еще роешься в его прошлом, Грэм? ведь это…

— Скорее — в настоящем, Рэчел. И извиняться это я ни перед кем не намерен. Твой отец перевернете в гробу, если я не буду добросовестно исполнять свою работу и присматривать за его дочерью, как я ему обещал. Согласись, что если человек регулярно ездит в такие места, которые обычным туристам посещать не рекомендуется, то в этом есть что-то по меньшей мере странное.

«…Я также подозреваю, что после своего освобождения из тюрьмы этот молодой человек несколько раз сознательно ставил себя в опасные ситуации…» — вспомнились Рэчел строки из дневника отца.

Скрестив на груди руки, она посмотрела на адвоката.

— Я знаю, что ты печешься о моих интересах, и я тебе благодарна. Честное слово — благодарна. Но ведь мне уже почти тридцать лет, Грэм, и я могу сама распоряжаться своей жизнью. То, что происходит между мной и Эдамом, касается только нас двоих. Поэтому прошу тебя: не вмешивайся, ладно?

Губы Грэма сжались, превратившись в тонкую ниточку.

— Понятно, — процедил он. — Я все понимаю гораздо лучше, чем ты, Рэчел. И я уверен, что стоит Эдаму покрасить волосы в черный цвет, и ты сразу станешь относиться к нему иначе.

— Если ты думаешь, что я просто переношу на него чувства, которые я когда-то испытывала к Тому, то ты ошибаешься. Все гораздо сложнее…

— Сложнее?..

— Да. Может быть, вначале его внешность действительно имела для меня значение, но теперь — нет. Эдам совсем другой, не такой, как Том. К тому же Том умер… — «Хотя и продолжает дарить мне подарки!..» — подумала она при этом. — Да, он умер! — повторила Рэчел с какой-то непонятной ей самой горячностью. — Я поняла это совсем недавно, но все-таки поняла. А Эдам — жив. И в этом заключена огромная разница, во всяком случае — для меня.

— Но…

Рэчел глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. Когда она заговорила, голос ее окреп.

— Если ты приехал только затем, чтобы сказать мне это, тогда тебе лучше уйти. Мне очень жаль, что ты и я по-разному относимся к Эдаму, но тут уж, наверное, ничего не поделаешь. А на будущее я хочу, чтобы ты знал: что бы ты ни говорил мне об Эдаме, мое отношение к нему вряд ли изменится.

Грэм мрачно кивнул.

— Да, я вижу.

И, не прибавив больше ни слова, он вышел из кабинета. Некоторое время спустя снаружи донесся глухой рев мощного двигателя — это «Корвет» Грэма несся по подъездной аллее к шоссе. Грэм, несомненно, был в ярости, но Рэчел это не волновало.