— Понимаю… — протянулНик.

— А между тем у нас остается все меньше времени, — тихо сказал Эдам.

— Это значит только одно: нам нужно быстрее поворачиваться. Ты не согласен?

— Согласен, но… это еще не все.

— Не все? Тогда скажи скорее, порадуй своего старого друга.

— Макс Гэллоуэй в Ричмонде.

— Вот это я называю не везет! — негромко проговорилНик. — Его нам только не хватало!

— Как бы там ни было, он здесь.

— Случайность… — вслух произнес Ник и осведомился самым задушевным тоном: — Послушай, приятель, почему стоит тебе взяться за дело, как обязательно возникают всякие непредвиденные обстоятельства, способные спутать нам все карты?

— Так уж я, видно, устроен, — ответил Эдам зло.

— Раньше ты был устроен нормально. Может, сдаешь, а?

— Кто бы говорил! — возмутился Эдам. — Что касается Макса, то я тут ни при чем. В конце концов, я его сюда не приглашал…

— Ты хотя бы приблизительно знаешь, зачем он здесь?

— Как ты, наверное, догадываешься, я с ним не виделся и не разговаривал.Но я почти уверен, что он приехал в Ричмонд специально для того, чтобы свести счеты со мной.

— Что ж, — проворчалНик, — жаль, что ты не можешь попросить его подождать своей очереди. Или отложить месть на то время, когда тебе будет удобнее.

Эдам коротко рассмеялся.

— Все равно бы он не согласился. Впрочем, пока я не забываю оглядываться, Максу вряд ли удастся нанести мне удар в спину.

Ник вздохнул.

— О'кей, будем смотреть на это просто как на еще одно небольшое осложнение в нашей и без того непростой ситуации.

Эдам кивнул.

— Будь спокоен… —Он немного помолчал и добавил: — Кстати, я хотел спросить у тебя, не рассказывал ли ты кому-либо о планах Рэчел открыть бутик?

— Ни единой живой душе. Проболтался либо Беккет, либо кто-то из тех, кто живет с Рэчел под одной крышей. Согласись, что людей, которые могли позвонить в агентство недвижимости и справиться, куда она поехала, не так уж много. Правда, надо принять во внимание и тот вариант, что звонить мог кто угодно — например, человек, который следил за Рэчел. В разговоре с сотрудниками агентства он мог назваться кем угодно — братом, знакомым, секретарем — лишь бы получить самую подробную информацию о ее маршруте. Да и сама агентша тоже могла выдумать, будто человек, который наводил справки о Рэчел Грант, привел веские доказательства того, что хорошо ее знает. Ей просто необходимо было как-то прикрыть свою задницу, иначе — если станет известно, что она выбалтывает сведения о клиентах кому ни попадя, — ей тут же откажут от места.

— Я об этом даже не подумал. Слушай,Ник, — небрежно сказал Эдам, видя, что Ник собирается уходить.

— Что еще? За твоей головой охотится взвод израильских коммандос?

Эдам откашлялся и посмотрел на приятеля несколько смущенно.

— Сегодня утром я рассказывал Рэчел избранные места из моей биографии. Должно быть, я забылся и… В общем, я сказал ей, что когда-то ты работал на некие правительственные организации.

— Ты проболтался? — строго спросил Ник, и Эдам опустил голову.

— Извини. Это вышло случайно.

— Что ж, над разлитым молоком не плачут. Только постарайся впредь, э-э… не забываться.

— Хорошо, не буду. — Эдам улыбнулся, подумав о том, что прежде Ник непременно угостил бы его каким-нибудь крепким словцом. Теперь же он явно выбирал выражения, и Эдам задумался, что бы это могло значить.

— Думаю, Рэчел не обмолвится об этом никому, кроме тебя самого, — добавил он.

Николас Росс снова тяжело вздохнул.

— Иногда, — медленно сказал он, — мне очень хочется, чтобы ты не оказался на пути той пули. Если бы она попала в цель, нам обоим, возможно, было бы гораздо легче. В общем, будь осторожен.

— Ты тоже.

— Я осторожен всегда.

С этими словами Николас вышел из бара, с легкостью прокладывая себе дорогу в плотной толпе подвыпивших мужчин.

Хотя день выдался по-весеннему теплый, ночи все еще были холодны. Донесшийся из «Старой таверны» громкий шум заставил его обернуться, но возвращаться, чтобы выяснить, что там происходит, он не стал.

Несмотря на опасную привычку останавливать своим телом предназначенные для других пули, Эдам Делафилд не нуждался ни в чьей помощи, когда речь шла о простом кулачном бое.

Потом Ник подумал о той непростой, ситуации, в которой они оба очутились. Время и так работало против них, теперь же в игру вступил новый игрок, который мог существенно осложнить дело.

Макс Гэллоуэй…

Ник крепко выругался, но бранные слова тотчас же превратились на холоде в прозрачный, невесомый пар, который быстро растаял в воздухе. Необходимо было придумать что-то, и срочно.

Размышляя об этом, Ник отперевою машину, сел за руль и запустил двигатель, но еще долго сидел без движения, глядя прямо перед собой.

— Я — дурак, — неожиданно сказал он вслух и включил передачу. Доехав до ближайшего перекрестка, Ник, однако, притормозил, хотя на светофоре горел зеленый. Наконец он принял окончательное решение и свернул на улицу, по которой можно было быстрее всего доехать до дома Мерси.

— Трижды дурак! — пробормотал Ник, увеличивая скорость.

До полуночи оставалось еще довольно много времени, но Мерси тем не менее была изрядно удивлена, когда, заглянув в дверной глазок, она увидела на лестничной площадке Ника. Мерси была уверена, что он не придет, по крайней мере — не сегодня.

Размолвка, происшедшая между нимивсего несколько часов назад, доставила Мерси немало горьких минут, однако она все же открыла дверь. Лицо Ника было как всегда непроницаемым, и Мерси почувствовала, как ею снова овладевают раздражение и досада. Неужели он так и будет таиться от нее до самого конца?

Впрочем, порой Мерси казалось, что конец уже наступил и что только она одна об этом не знает.

— Привет, — сказала она чуть слышно.

— Привет, — отозвался Ник. — Можно войти?

Мерси немного подумала, потом как бы нехотя отступила в сторону и жестом пригласила его войти, стараясь ничем не выдать своих истинных чувств.

Впрочем, надежда на то, что ей это удастся, была очень слабой — главным образом потому, что Мерси, не ожидавшая ни Ника, ни кого-либо другого, уже приготовилась ко сну и была одета в длинную фланелевую ночную рубашку. Этот наряд стеснял ее, иона только радовалась, что успела снять пушистые розовые шлепанцы с изображением поросячьей мордочки.

— Я как раз собиралась выпить бокал глинтвейна, — сказала она. — Не хочешь составить мне компанию?

— С удовольствием.

Мерси проводила его в гостиную, а сама вышла на кухню за вином. Когда она вернулась, то обнаружила, что Ник успел ослабить узел галстука и расстегнуть ворот рубашки. Впрочем, пиджака он не снял и даже не присел.

Обычно он так себя не вел. В своих отношениях они достигли того уровня непринужденности, который позволял Нику чувствовать себя у Мерси достаточно свободно.

Вручив ему бокал глинтвейна, Мерси свернулась клубочком в большом кресле, стоявшем боком к камину, освободив для Ника весь диван.

— Присаживайся, что же ты стоишь?

Он послушно сел и, не отрывая от нее взгляда, сделал глоток из бокала,

— У меня такое ощущение, — сказал Ник, — что я должен извиниться перед тобой. Только я не знаю — за что.

— Если ты не знаешь, тогда твое извинение немногого стоит.

— Хорошо, я вышел из себя, но у меня была причина. К тому же в том, что произошло, виноват не я один. Ты не должна была следить за мной, Мерси.

— Согласна. Но я извинилась.

— И тут же спросила, не я ли пытался убить Рэчел.

— Я спрашивала тебя не об этом! И извиняться за это я не буду, — сказала Мерси твердо. — Ты требуешь, чтобы я тебе доверяла, а сам не предлагаешь ничего взамен. Я знаю тебя уже пять лет, Николас, но я понятия не имею, каков ты за стенами конторы. Можно ли вести с тобой дела? Безусловно. Честен ли ты с партнерами? Я бы сказала — да. Разбираешься ли в финансах? Блестяще. Но вместе с тем ты скрытен как я не знаю кто. Знаю ли я, какой твой любимый цвет? Нет. А музыку, которую ты любишь? Я и этого не знаю. Способен ли ты сделать что-то против Рэчел, если у тебя будет серьезная причина? Не знаю, Ник, и это беспокоит меня больше всего. Вот почему я задала тебе этот вопрос.

— Но ты никогда не спрашивала меня об этом… — ответил он. — Ни о моей любимой музыке, ни о моем любимом цвете, ни о чем другом. Что я за человек вне работы? И это было тебе неважно. Ты не спрашивала, а я не лез к тебе с откровениями.

— Ты сам не хотел, чтобы я спрашивала тебя о чем-то.

Ник немного помолчал. Теперь его взгляд был устремлен на бокал с остывающим глинтвейном.

— Может быть, — сказал он наконец.

— «Может быть»? — Мерси деланно рассмеялась. — Вот это я называю честно ответить! Нет, Ник, ты не хотел или боялся подпускать меня к себе слишком близко, ты намеренно отталкивал меня, ты…

— Ты серьезно так думаешь?

Она пожала плечами.

— По-моему, это очевидно.

Ник поставил бокал на журнальный столик и, поднявшись, быстро подошел к креслу, в котором сидела Мерси. Он опустился на одно колено, но даже в таком положении их головы были почти на одном уровне. Протягивая к ней руки, Ник сказал негромко:

— Я хочу, чтобы ты была как можно ближе ко мне.

Прежде чем Мерси поняла, что происходит. Ник уже целовал ее, целовал горячо и страстно, а его руки сжимали плечи Мерси с такой силой, что ей было больно.

Как и куда исчез ее бокал, Мерси не имела ни малейшего представления. То ли она поставила его на пол, то ли выронила, то ли он взял вино у нее из рук — как бы там ни было, ничто не мешало Мерси обнять Ника в ответ. И через мгновение ее тонкие пальцы запутались в его волосах.

— Мой любимый цвет — зеленый, — пробормотал Ник, на мгновение оторвавшись от ее губ.

— В самом деле? — произнесла она прерывистым голосом.

— Да. — Ник принялся гладить ее шею, и Мерси откинула голову назад, подставляя ласкам и грудь, видневшуюся в распахнутом вороте рубашки.

— Еще я люблю классическую музыку,особенно —оперы Верди.

— Прекрасно… —прошептала Мерси, глядя в его светло-карие глаза.

Ник молча подхватил ее на руки и понес в спальню.

— Ты просто удивительный любовник, — прошептала Мерси много времени спустя.

— Я знаю.

Она показала ему язык.

— От скромности ты не умрешь.

Ник, лежавший на кровати рядом с ней, приподнялся на локте и улыбнулся. Свободную руку он положил ей на живот.

— К шестнадцати годам, — сказал он, — я уже понял, что, если я не хочу прожить жизнь аскетом, мне нужно научиться быть очень хорошим любовником. Только это могло заставить женщин не обращать внимания на мое лицо.

Эти слова удивили Мерси, но расспрашивать его она все еще не осмеливалась. Ник, однако, заметил, как ее брови поползли вверх, и ухмыльнулся.

— Да-да, — сказал он с готовностью, которая удивила Мерси еще больше, — Когда тебе стукнет четырнадцать, гормоны забирают над тобой такую власть, что ты готов буквально на все, лишь бы с кем-нибудь переспать. Мои сверстницы, однако, редко оборачивались, чтобы посмотреть на меня во второйраз. К счастью, нашлась одна женщина — кстати, она была намного старше меня, — которую дело интересовало больше, чем смазливая внешность. Ей нужен был молодой любовник, а мне нужна была… учительница. На этой почве мы и сошлись. Это было тем более просто, что Элоиза жила по соседству. Наша связь продолжалась почти два года, и за это время она научила меня всему: как подойти к женщине, как сделать ей приятное, как довести ее до исступления. Кроме того, с ней я обрел уверенность в себе, а для мужчины это значит едва ли не больше, чем физическая потенция, И за это я всегда буду благодарен Элоизе.

Мерси подняла руку и ласковым жестом взъерошила ему волосы. Волосы у Ника были прекрасные: темные, густые, довольно длинные, они были шелковистыми на ощупь и, помимо воли Мерси, будили в ней плотское желание.

— Готова спорить, — заметила она, слегка поддразнивая его, — что после этой твоей учительницы у тебя было немало других женщин.

— Немало, — ответил он честно. — Ведь мне уже за сорок, Мерси, к тому же с семнадцати лет я был предоставлен самому себе. В книгах это зовется «богатым жизненным опытом».

— И ты ни разу никого не любил? Неужели ты просто встречался с женщинами и… и все?

— И все… — Он улыбнулся, но на этот раз его улыбка показалась Мерси печальной. — Никогда ни с одной женщиной я не жил как с женой и не зачал ни одного ребенка, насколько мне известно. До переезда в Ричмонд я вообще никогда не жил на одном месте больше шести месяцев подряд.

— И тебе никогда не хотелось завести семью?

— Я всерьез не задумывался об этом. — Он пожал плечами и добавил как можно небрежнее: — Я реалист, любимая. Я настолько хорош в постели, что ради этого меня можно терпеть неделю или две, но тридцать или сорок лет подряд смотреть на эту рожу за утренним кофе… По-моему, ни одна женщина этого не выдержит. Что касается меня, то мне все равно, один я или с кем-то. А иногда мне даже нравится быть одному.

— Правда?

Он улыбнулся.

— Правда. Жизнь — а она у меня была, скажем так, разнообразной, — научила меня никогда не загадывать на будущее и не строить далеко идущих планов. Я живу сегодняшним днем, настоящей минутой. Сейчас у меня есть ты — красивая, щедрая, умная женщина, которая лежит со мной в одной постели. И это прекрасно. Многие мужчины прожили целые жизни, но так и не познали этого счастья.

У Мерси отчего-то вдруг перехватило дыхание, а в глазах защипало. Когда же она заговорила, ей стоило огромного труда взять себя в руки, чтобы голос у нее не срывался.

— Ты никогда раньше не говорил мне ничего подобного. Никогда. Почему, Ник?

— Ты не спрашивала, любимая. —Он взял ее руку и поднес к губам. — А я не из тех людей, которые навязываются со своими откровениями.

— Должна тебе сказать, ты чертовски сексуален, — сказала Мерси почти яростно. — Ты, наверное, и сам знаешь, и все равно я говорю тебе это!

Он засмеялся — негромко и мягко, как смеялся лишь изредка, да и то только тогда, когда они были вдвоем в спальне.

— Я рад, что ты так думаешь.

— И еще я часто видела тебя за утренним кофе. И, представь себе, готова смотреть на твое лицо много лет.

— И это я тоже рад слышать. — Он наклонился к ней, чтобы поцеловать. Захватив губами ее губы, Ник Несколько раз несильно прикусил их, и от этой чувственной ласки по телу Мерси побежали мурашки, а перед глазами все поплыло. Словно во сне она подняла вторую руку и, взяв его за плечи, заставила лечь та чтобы она могла ощущать на себе все его тело. Он был таким восхитительно тяжелым! И еще он действительно умел доставить женщине наслаждение. Ник гладил, ласкал, стискивал, целовал ее так, что Мерси оживала под его руками. Но его познания, его навыки, его опыт были бы ничем без терпения, без чуткости и душевного тепла, которое Мерси впитывала каждой клеточкой своего тела.

Он умел довести ее до такого состояния, что она буквально пылала от его ласк.

Но, впервые за всю историю их близости, Мерси не позволила себе быть только материалом, который он формовал, изменял, согревал своими чуткими руками. Она не желала и дальше оставаться пассивной стороной, не способной вернуть полученное наслаждение. Ей не хотелось, чтобы Ник думал, будто он каждый раз обязан устраивать ей эту феерию страсти и наслаждений. Одна мысль о том, что, поддерживая свое реноме умелого любовника, Ник может оставаться внутренне холодным, рассудком поверяя каждое движение, каждую ласку, приводила ее в ужас. Страсть должна быть взаимной, поняла Мерси. Иначе не стоило и стараться.

И она знала, как вызвать эту ответную страсть. Ник был не единственным, кто умел учиться у своих любовниц.

Ее губы, ее пальцы с легкостью нашли наиболее чувствительные участки его разгоряченного тела и прошлись по ним лаская и возбуждая. Мерси призвала на помощь все свое умение и опыт, чтобы заставить Ника потерять над собой контроль, возбудить до такой степени, чтобы он перестал сдерживать себя. И ей это удалось. Огонь, который он в ней зажег, Мэрси использовала для того, чтобы заставить пылать его самого.

Рассудок продолжал твердить ей, что то, что она делает, может быть опасно, и что Ник, потеряв над собой власть, может стать совершенно неуправляемым, но Мерси было все равно.

Хоть раз, хоть один-единственный разочек она поймает его в тенета страсти, в которые прежде он ловил ее.

— Боже мой, Мерси, что ты со мной делаешь!

Его голос звучал хрипло, а железные пальцы с силой впились в ее плечи.

— Я занимаюсь с тобой любовью, — таким же севшим голосом отозвалась Мерси. — Ведь ты же не хочешь, чтобы я перестала?

Ее губы двинулись вниз по его твердому животу, и Ник застонал.

— Боже мой, нет!..

Но Мерси уже многому научилась и знала, что означает этот вырвавшийся у него крик. К тому моменту, когда Ник окончательно потерял контроль на собой и навалился на нее всем своим весом, сама Мерси тоже была возбуждена до предела. Она могла лишь крепко прижимать его к себе и вскрикивать от наслаждения, которого, как она всерьез опасалась, она просто не переживет.

Но это уже не имело значения.

Лампа, горевшая на ее ночном столике, была притушена только наполовину, но Ник не стал выключать свет. Еще долго ему не хотелось ни шевелиться, ни выпускать Мерси из своих объятий.

Они оба лежали отвернувшись от света; Мерси прижималась спиной к его твердой груди, а Ник обнимал ее за плечи.

Мерси крепко спала.

Осторожно, чтобы не разбудить Мерси, Ник потерся щекой о ее затылок и с наслаждением вдохнул дурманящий запах ее волос. Ему нравился свежий аромат ее кожи, волос, даже запах ее духов, хотя обычно он довольно скептически относился ко всякого рода парфюмерным ухищрениям.

Теперь он старался впитать в себя ее запах, сделать его своим собственным, чтобы он как можно дольше оставался в его памяти.

Сегодняшней ночью что-то изменилось.Он был так осторожен, и все-таки это случилось. Мерси заставила его забыться, потерять контроль над собой.

Теперь она знала…

Что ж, рано или поздно она должна была узнать.

Отныне расставание было только вопросом времени. Когда оно произойдет — завтра или, может быть, будущем месяце, — Ник сказать не мог, однако оно было неизбежно. И он понимал это с тех самых пор, когда они впервые провели ночь вдвоем.

Он снова потерся щекой о волосы Мерси и прислушался к ее негромкому дыханию.

Этот легкий звук он тоже хотел сохранить в своей памяти.

Было очень тихо. Единственным долетавшим до нее звуком было тихое шуршание, от которого по коже бежали мурашки.

Она действительно была испугана. И тем не менее Рэчел продолжала идти дальше. Куда? Она не знала.

Она была в каком-то здании, и одинаковые коридоры и переходы бесконечно сменяли друг друга. И еще — запертые двери. Время от времени Рэчел толкала наугад то одну, то другую, однако большинство из них были крепко заперты.

Лишь однаотворилась, Рэчел распахнула ее настежь и… замерла.

Дверь никуда не вела. Прямо за ней была сырая кирпичная стена, на которой висела белая гипсовая маска, изображавшая человеческое лицо.

Черты этого лица были Рэчел незнакомы. Она закрыла дверь и пошла дальше.

За поворотом коридора она увидела приоткрытую дверь. Заглянув в комнату, Рэчел увидела в ней множество масок. Они свисали со стен, с потолка и мерно раскачивались, отбрасывая странные, подвижные тени. Здесь были маски карнавальные, театральные, маскарадные домино, маски комедии дель арте, детские картонные маски, изображавшие енотов и кроликов, но самыми страшными были маски, напоминавшие восковые или гипсовые слепки с лиц умерших.

Отпрянув в испуге, Рэчел торопливо зашагала дальше.

Следующая комната с открытой дверью попалась ей не скоро. В ней было несколько окон, но все они были заклеены плотной оберточной бумагой, не пропускавшей света. Пол в комнате блестел какой-то черной, жидкой влагой, и Рэчел не осмелилась зайти туда, боясь, что это может оказаться кровь.

Последняя дверь в конце коридора была закрыта, но сквозь щель под ней пробивался свет — очень белый, очень яркий. Сначала Рэчел решила, что дверь заперта, но когда она потянула за ручку, дверь легко поддалась ее усилиям.

В первое мгновение ее ослепил резкий, бьющий прямо в лицо свет. Казалось, комната была пустой.

— Рэчел!..

Она в испуге попятилась.

— Не бойся, это я.

Он выступил из белого сияния и улыбнулся ей. Это был Эдам. Засмеявшись от счастья, Рэчел протянула к нему руки.

Но он снял маску, и она увидела Тома. Должно быть, от неожиданности руки Рэчел сами собой опустились, и она отступила еще на шаг.

— Не доверяй ему, Рэчел! — Том тоже снял маску, и снова перед ней стоял Эдам.

—Не доверяй ему!

Маска с лицом Тома упала на пол и разбилась. Машинально опустив глаза, Рэчел увидела, что по острым осколкам течет настоящая кровь.

Рэчел проснулась от собственного крика. Сердце грохотало, как товарный поезд на полном ходу, руки дрожали, дыхание было хриплым, точно у загнанной лошади.

Сев на кровати, она подтянула колени к груди и обхватила их руками, стараясь справиться с ознобом, сотрясавшим все ее тело. Спальня была освещена лучами утреннего солнца, проникавшими сквозь жалюзи, и это подбодрило Рэчел. «Это был только сон! — твердо сказала она себе. — Только сон!..»

Постепенно владевший ею страх отступил, но беспокойство осталось. Что с ней? Никогда в жизни Рэчел не видела таких снов! Странные маски, Томас и Эдам, превращающиеся друг в друга так внезапно, что Рэчел начинала путаться, кто из них кто, ощущение неясной угрозы, таящейся то в туманном лесу, то в полутемных коридорах неизвестного здания, кровь — что все это значит? О чем хотели предупредить ее Томас и Эдам? Оба они просили ее не доверять… кому?..

Кому?!!

Рэчел не знала, что и думать. Проще всего было объяснить эти сны работой подсознания, которое предостерегало ее от поспешных шагов, требуя от нее полной уверенности в собственных чувствах по отношению к обоим мужчинам — к живому и к мертвому. Но, может быть, это все-таки было нечто иное? Таинственное предупреждение от того, кто когда-то любил ее и теперь следил за нею с небес?

Кто поможет ей в этом разобраться? Кто?..