20

– В чем дело, Нелл? Что ты не хочешь, чтобы я увидел?

– Я уже говорила раньше. – Она смотрела на него, напряженная, как струна. – Ты мне не поверил, но это правда. В моей семье живет изначальное зло, мрак, который пронизывает до костей. И это есть и во мне.

– Ты никому в своей жизни не сделала зла, Нелл.

– Ты не можешь быть в этом уверенным.

– Нет, могу. – Он крепче сжал ее плечи. – Могу.

– Макс, я ночами просыпаюсь от кошмаров. Ужасных кошмаров, полных крови и насилия. После возвращения сюда я вижу этот сон каждую ночь, но я видела его и раньше, даже много лет назад.

– Но это всего лишь сон, Нелл. Мы все их видим, порой темные и страшные.

– Нет. Я-то знаю, когда что-то выбивается из нормы, поверь мне. Я видела это не раз собственными глазами, даже вспоминать больно. И я знаю точно, мои кошмары прямиком из ада.

– Ну и что? Нелл, твоя жизнь и была адом. Выжить в такой семье, пережить то, что здесь случилось, затем сбежать еще совсем ребенком, устраивать свою жизнь самостоятельно. Мириться со способностями, которые ты сама не вполне понимаешь. И стать копом, расследующим самые ужасные преступления, искать самых жутких, злостных преступников. Разумеется, тебя снятся кошмарные сны. Ты бы давно загнулась, если бы не нашелся выход этим эмоциям. Или стала бы такой, как Хейли, настолько изуродованной собственным отцом, что нормальные отношения для нее были немыслимы.

– Почему ты так думаешь?

– Давай проверим. – Он притянул ее к себе и поцеловал.

Нелл почему-то думала, что все будет по-другому, но все осталось, как прежде. Как в тот весенний день двенадцать лет назад. Как только его губы прикоснулись к ее рту, а руки обняли ее, она почувствовала со всепоглощающей уверенностью, что именно в его объятиях ее место.

Она принадлежала Максу. Так было всегда.

Как будто ей открылась примитивная правда. Несмотря на долгие годы и разделявшее их расстояние, какая-то часть ее всегда знала, что она никогда не будет цельной без Макса. Сейчас Нелл осознала это с чувством уверенности и свободы, ни с чем не сравнимым.

– Думаю, может получиться, – заметил Макс.

Он больше ничего не успел сказать, потому что целовал ее снова, она тоже целовала его, ее захватили чувства, которые она запретила себе испытывать с того последнего раза, когда он держал ее в объятиях. Все эти эмоции и ощущения накрыли ее как волной, и она вскрикнула, испытывая простое, естественное наслаждение.

– Впусти меня, Нелл.

– Нет, ты увидишь…

– Я хочу увидеть. – Он целовал ее снова и снова, она тонула в его поцелуях, они пьянили ее настолько, что все внутри требовало позволить ему то, на чем он настаивал. – Я должен увидеть.

Потом Нелл никак не могла решить, стала бы она возражать, если бы он дал ей пару секунд на размышления. Но Макс ей этих секунд не дал. Она почувствовала, что он подхватил ее на руки и понес из гостиной наверх. Она ощущала некоторый шок оттого, что он делал это так легко, и ей это безумно нравилось.

Затем все утонуло в буре эмоций. Одежда полетела на пол. Его руки всюду, горячие, жесткие, требовательные. Ее дрожащие, ищущие пальцы на его мощном теле. Ее сердце, бьющееся в унисон с его сердцем. Ее собственное дыхание, частое и прерывистое. Потом она почувствовала под собой кровать, мягкую и зовущую, ничуть не напоминающую то тонкое одеяло, которое двенадцать лет назад едва защищало их от холода влажной земли.

Это еще раз напомнило ей, что, хоть эти годы и пролетели, ее тело все помнило. Она уже не была невинной девушкой, робкой и напуганной собственными желаниями, а Макс был уже не тем мягким и заботливым юношей, настолько озабоченным тем, чтобы не сделать ей больно, что ему даже в голову не пришло, какую высокую цену им придется заплатить за эти несколько минут невероятного счастья.

– Нелл…

На этот раз он был резче, настойчивее, увереннее, желание его было настолько необузданным, что будило в ней глубокий отклик, такой же естественный, как биение ее сердца.

Она слепо потянулась к нему, она изо всех сил прижимала его к себе, и все равно ей казалось, что он недостаточно близко. Она никак не могла насытиться его близостью.

Еще ближе.

Тогда, в первый раз, это потрясло Макса. Ничто в его жизни не подготовило его к той близости, какой хотела Нелл. Нет, требовала. Страсть и желание унесли все, кроме инстинкта, и, соединившись физически с любимым мужчиной, инстинкт Нелл требовал от нее самого глубокого проникновения.

Но на этот раз он был готов.

Дыхание у него перехватило одновременно с Нелл, он смотрел ей в глаза, и его чувства смешивались с ее чувствами, эмоциями и мыслями. Это было нечто более глубокое, чем разделенные чувства, что-то более примитивное и абсолютное. Их сердца бились в унисон, их дыхание сливалось в одно, их тела двигались как единое целое.

Они и были единым целым.

Итан отложил в сторону удивившее его свидетельство о рождении и продолжил просмотр документов. Но по мере того как настенные часы отсчитывали минуты, беспокойство и недоумение его усиливались. Один раз он даже встал и прошелся по зданию, просто чтобы размяться.

Но когда он вернулся за письменный стол, ответа на мучивший его вопрос он так и не нашел.

Это же не может быть то, что он ищет? Неужели все так просто?

«Моя настоящая мама умерла. Когда я родился».

Глупая детская ложь? Или что-то другое?

Часы только что пробили полночь, когда Итан отодвинул в сторону еще не просмотренные свидетельства и снова взял в руки то, что так его заинтересовало. Субботний вечер, ничего не выяснить, разве что спросить напрямую.

Удачная мысль или нет?

Взять кого-нибудь с собой или отправиться одному?

Он открыл ящик стола и достал расписание, чтобы узнать, кто в эти выходные работает. Он и без того знал, что большинство его помощников либо на дежурстве, либо собрались в холле и играют в покер, или тихонько разговаривают. Некоторые из женатых полицейских отправились к своим семьям, но большинство болтаются в участке, как и в предыдущие недели.

Они все ждали.

Итан отложил расписание, так и не решив, как поступить. Снова взял свидетельство и уставился на имя матери, обведенное карандашом. Якобы матери.

Он был достаточно хорошим полицейским, чтобы знать, что люди находят самые странные и необъяснимые поводы для убийства, но он никак не мог взять в толк, почему Джорджа Колдуэлла убили из-за этого имени на свидетельстве о рождении.

«Моя настоящая мама умерла».

Итан подумал, не позвонить ли в дом Галлахеров, но тут же выбросил эту мысль из головы. Нет. Несмотря на его правильные слова, обращенные к мэру, он был обижен, что она обратилась к ФБР за его спиной. Будь он проклят, если станет бегать за Нелл, прикладывать руку к шляпе и твердить: да, мэм, слушаюсь, мэм, нет, мэм. А она и ее невидимые напарники тем временем будут проводить расследование вместо него.

Кроме того, она, похоже, почти уверена, что убивала Хейли. А чем дольше Итан об этом думал, тем менее вероятным ему такая возможность казалась. И дело было не только в том, что Нелл так и не удосужилась ему объяснить свои подозрения насчет смерти Адама Галлахера. Но почему, собственно, его смерть, даже если она и была насильственной, указывает на Хейли? Ее к тому времени уже не было в городе, разгневанный отец прилюдно лишил ее наследства, так что зачем ей возвращаться? Только за тем, чтобы с ним разделаться?

Нет, Хейли на роль убийцы не подходила.

Что же касается свидетельства о рождении…

Внезапно приняв решение, Итан сложил свидетельство и сунул его в карман. Затем вынул из ящика пистолет, пристегнул его к поясу брюк, надел куртку и вышел из офиса.

Патрульные были на дежурстве. В общей комнате находились только двое полицейских, один из них разговаривал по телефону. Итан остановился рядом со вторым, который сидел на краю стола и разглядывал доску для игры в дартс, висевшую на стене.

– Привет, Кайл. А где Лорен?

– Пошла домой принять душ. Мы официально не на дежурстве, но…

– Да, я знаю. – Итан взглянул на второго полицейского, увидел, что Стив Критчер все еще говорит по телефону, и обратился к Кайлу:

– Не желаешь со мной прокатиться?

– Конечно. Куда?

– К дому Мэтта Тортона. Мне надо его кое о чем спросить.

– Ты боялась, – сказал Макс. – Ведь в этом все дело, верно? Поэтому ты и держала дверь закрытой как можно плотнее все эти годы. Именно поэтому ты так упорно отталкивала меня, когда вернулась. Я совсем не мог к тебе пробиться.

– Я боялась, – призналась Нелл, которой неярко освещенный покой спальни позволил сказать то, чего она никогда бы не сказала в других обстоятельствах.

– Из-за того, как я прореагировал в первый раз? Она помолчала немного, потом вздохнула и сказала:

– Я тебя за это не виню. То, что случилось, потрясло меня. Я знала, что тебе трудно будет справиться. Ты был выбит из колеи.

– Это еще слабо сказано. Но и зачарован тоже, Нелл, ты должна об этом знать.

– Я знала. Еще я знала, что это сделало тебя осторожным. Ты стал бояться, что потеряешь свою независимость. Людям требуется иметь тихое местечко внутри, где они могли бы побыть в одиночестве, и ты испугался, что лишишься этого.

– И поэтому ты так поспешно захлопнула дверь, даже не дав нам еще раз подумать.

– Меня испугала не только твоя реакция, Макс. Меня напугала ее… необыкновенная сила. Я, по сути, никогда не была ни с кем близка и вдруг оказалась так близко от тебя…

Макс немного подвинулся, чтобы было легче смотреть на нее.

– А теперь? Дверь снова почти закрыта. На этот раз не захлопнута, но тихонько прикрыта в последние несколько минут.

Нелл не надо было читать его мысли, чтобы понять, как его это беспокоит.

– Макс…. – Она покачала головой. – Я не телепат. Ты тоже. Эта связь между нами, эта дверь… Мне не кажется, что она должна быть постоянно широко открытой.

– Это правило?

– Не злись. Я пытаюсь закрыться от тебя не потому, что я тебя не хочу. Ты сам все знаешь, мы оба знаем. Но есть вещи, которыми я не хочу с тобой делиться, которые я не хочу тебе показывать.

– Ночные кошмары. Видения.

Она с трудом улыбнулась:

– Не стоит нам обоим рисковать коротким замыканием в мозгу.

– Значит, мне позволено разделить удовольствие и радость, но не боль и страх?

Нелл провела пальцами по его сурово сжатым губам, тщетно пытаясь смягчить их.

– Разве это так уж плохо?

Макс поймал ее руку и удержал в своей.

– Я тебя люблю, Нелл. И все эти годы после твоего бегства единственное, что заставляло меня жить дальше, была эта тонюсенькая связь между нами. Иногда я не ощущал ничего по нескольку месяцев, потом внезапно я чувствовал тебя, знал, расстроена ты или радуешься, беспокоишься или боишься. Я ловил обрывки снов или просыпался сам от кошмара, будучи уверенным, что ты лежишь рядом и я слышу твое дыхание.

– Я знаю, – прошептала она. – Я тоже это чувствовала.

– И ты каждый раз знала, когда я начинал размышлять, как бы разыскать тебя. Потому что стоило мне об этом задуматься, как я сразу улавливал, что ты этого не хочешь. Только это, отрицание, решительный отказ: «Не приближайся». Иногда я думал, что мне это кажется, но какая-то часть меня знала, что нет, не кажется.

– Макс…

– Ты умышленно не подпускала меня, но ты не говорила мне, почему сбежала, где ты находишься, нашла ли свое счастье. И я не мог тебе ничего сказать, слишком слабой и ненадежной была связь. Но я знал, что иногда ты боишься, беспокоишься и страдаешь. Еще я знал, что ты одна.

– Иногда лучше быть одной.

Макс кивнул, будто ждал такого ответа.

– Ты и в самом деле так думаешь? Ты должна быть одна, держать дверь между нами закрытой как можно плотнее, потому что ты убеждена, что проклятие Галлахеров и в самом деле проклятие. И ты уверена, что рано или поздно оно сведет тебя с ума.

Нелл вздохнула и безрадостно рассмеялась:

– Почему я должна стать исключением? Оно свело с ума остальных, почему же не меня?

– Я все эти истории знаю, – тихо ответил Макс. – После твоего побега я изрядно порылся в бумагах и книгах. И я в курсе, что большинство из тех Галлахеров, у кого были паранормальные способности, закончили свои жизни под наблюдением медиков.

– Ты хочешь сказать, в обшитых мягким камерах, где они орали без остановки, – поправила она. – Кстати, так кончили все, не большинство, а все. Рано или поздно. Некоторые, вроде моей бабки, дожили до преклонного возраста, оставшись относительно разумными, и родные и соседи считали их всего лишь «эксцентричными». Насколько мне известно, она была в своем уме до последних месяцев своей жизни. Но все равно пришло время, когда ее пришлось запереть.

– Нелл…

– Она была кузиной Галлахеров, да к тому же вышла замуж за моего дедушку. Лет двести назад, задолго до того как они поселились в Безмолвии, каждое поколение Галлахеров имело по крайней мере одного человека, который был настоящим безумцем. Они все были носителями проклятия. Разумеется, это так тогда не называлось. Больше того, они считали это даром. Даже благодеянием. Шепотом говорили: «У нее дар», «Он ясновидящий». И все эти ясновидящие сходили с ума.

– С тобой такого не случится.

– Да? Откуда ты знаешь, Макс? Ведь никто не может дать мне гарантии. Я тебе говорила, что даже ученые и врачи не знают, что происходит у меня в мозгу. Большинство сходятся на том, что электрическая энергия, которую они наблюдали во время своих проверок, не приносит мне пользы.

– Я знаю, что этого не случится с тобой, Нелл, потому что я был внутри твоего мозга. – Он крепче обнял ее, будто боялся, что она ускользнет. – Я почувствовал его силу и мощь, и еще спокойный, уверенный разум в центре. Господи, да ты самая нормальная женщина из всех, каких я знал.

– Сейчас – возможно. Но что будет потом? Ты понимаешь, что нет даже названия тому, что я могу делать? Я вижу во времени. Буквально во времени.

– Все места имеют память, ты сама говорила.

– Да. И проникновение в эту память, по крайней мере, можно как-то объяснить, понять и принять как разумное. Но я не могу объяснить, каким образом я могу видеть что-то, чего еще не случилось. И я не могу понять, как оказалась в доме Итана во время ссоры между ним и Хейли, которая произошла больше года назад. И, черт бы все побрал, я сама решительно не понимаю, каким образом я оказалась там, то есть на самом деле была там, в прошлом. Она меня видела, Макс. Хейли обернулась и увидела меня.

Он сжал ее в объятиях.

– Ты уверена?

– Совершенно. Я была там, в прошлом, физически была. – Она с трудом рассмеялась. – Все еще считаешь, что я не схожу с ума?

– Ты так сказала, когда очнулась от этого видения… И еще ты тогда сказала: «зло». Так в этом дело? Твои способности проявили себя не так, как обычно, и ты решила, что в этом есть что-то зловещее?

– Не помню, чтобы я так сказала, но возможно. Я так чувствовала. Я так ощущала всегда. Только теперь это чувство стало сильнее, значительно сильнее. Макс, ты не станешь отрицать, что тоже это чувствовал. Этот мрак во мне. Теперь обмороки более часты и неожиданны. Я думаю… боюсь, что это начало конца.

– Я этого не принимаю.

Он хотел рассказать ей, что, по словам Галена, говорил Бишоп по поводу своих собственных опасений относительно того, что обмороки Нелл могут быть результатом ее бессознательных попыток что-то подавить в собственной памяти, но побоялся, что пользы от этого будет меньше, чем вреда. Человеческий мозг стремится подавить информацию или переживания только по очень основательным причинам. Макс был убежден, что не стоит заставлять Нелл признать это раньше, чем она будет готова.

– Я знаю, что ты это не приемлешь, – слабо улыбнулась Нелл. – Надеюсь, что ты прав.

– Но на случай ошибки дверь остается закрытой.

– По большей части, – призналась она, обнимая его. – Но не постоянно. Ты меня сегодня спросил, соглашусь ли я на что-то обычное, что-то такое, что вдвое слабее чувств, испытываемых нами. Так вот, я не смогла бы. Макс, это единственная положительная сторона проклятия Галлахеров. И какова бы ни была цена, я готова ее заплатить.

– Господи, Нелл…

Она поцеловала его, приглашая приблизиться. Ближе, еще ближе, открывая дверь.

Гален уже давно приспособился дремать, как кошка, сохраняя способность видеть, слышать и осознавать, что происходит вокруг, даже когда одна половина его мозга отдыхала. Подремав минут двадцать, он был снова в состоянии действовать с максимальной эффективностью. И так несколько недель. Он также был способен мгновенно отреагировать на угрозу или призыв.

Поэтому, когда скорее завибрировал, чем зазвонил его сотовый телефон, он поднес его к уху раньше, чем успел открыть глаза.

– Да, слушаю.

– Есть что-нибудь?

– Ничего особенного. Я уже говорил, что произошло, когда совещание закончилось. Байерс и Шелби отправились вместе, скорее всего, к ней домой.

– В самом деле?

– Да, такой у них был вид.

– А что насчет Нелл и Макса Тэннера?

– Ну, он пока еще не уходил. – Гален взглянул на часы. – Уже далеко за полночь. Думаю, он решил остаться. Внизу все еще горит свет, но лампа в спальне Нелл погасла несколько минут назад.

– Не слышал и не видел ничего подозрительного?

– Все вроде бы спокойно. Слышно сверчков, жабы квакают, сова иногда кричит. Ничего больше подозрительного в этом лесу. И поскольку наш убийца был в действии совсем недавно, думается, требуется очень веская причина, чтобы он снова начал убивать.

– Так ты считаешь, что ты там не нужен в качестве сторожевой собаки?

– Думаю, что не нужен. Тэннер не спускает с нее глаз. Она в хороших руках.

– Тогда, возможно, мы могли бы встретиться.

– Не рискованно?

– Разумеется, рискованно, но мне надо тебе кое-что показать, да и я должен быть постоянно в курсе дела. Давай встретимся поближе к городу.

– Ночью мы не будем так заметны. Ладно. Говори где.

Воскресенье, 26 марта

В этот раз медитация далась ему труднее, чем обычно, и не потому, что он слишком устал, просто был заведен. Пришлось сначала успокоиться, потом помедитировать и сконцентрироваться.

Но, разумеется, все это дерьмо.

Что требовалось, так это тот скачок в вере, который необходим, когда покидаешь свое тело. Он порой лениво задумывался, что будет, если кто-нибудь наткнется на его тело, когда он его покидает. Он однажды воспользовался видеокамерой, чтобы узнать, как он выглядит, когда уходит из тела, и очень огорчился, когда оказалось, что с виду он просто дремал.

Но вдруг кто-нибудь попытается его разбудить? Не заставит ли это его срочно вернуться в тело? Или прикосновение разорвет то хрупкое соединение, которое привязывает его к этой груде мышц и костей?

Он пока не проводил никаких экспериментов, выбирая для медитации такое время, когда никто не может наткнуться на его тело. Безусловно, это его сильно ограничивало, и он не мог наведываться к Нелл так часто, как ему хотелось.

Поэтому каждый визит шел в счет.

В субботу вечером он направился к ней довольно поздно. По сути, было уже воскресное утро, далеко за полночь. Он добрался до нее быстро, проникнув прямо в спальню.

Она была не одна.

Они лежали, тесно прижавшись друг к другу, почти переплетясь телами. Наверняка они были голыми там, под простынями. Для него было страшным шоком застать их в таком виде.

Увидеть ее в таком виде.

Уничтоженной.

Уничтоженной так же, как Хейли.

Ему захотелось закричать, завизжать, разнести все в щепки от горя. Как посмела она так поступить с ним? Как могла она отдаться этому… ковбою с коровьим навозом под ногтями?