Энди наклонился к нему через стол и сказал почти ласково:

– Конечно, Брейди, конечно! Я-то тебе верю, но вот муж Саманты сомневается. Знаешь, что мы сделаем? Я приглашу его сюда, и ты сам попробуешь все ему объяснить. Вам никто не будет мешать, клянусь! Я даже предоставлю вам отдельную комнату, чтобы вы могли… поговорить с глазу на глаз.

– О, не надо, детектив, пожалуйста, не надо! Только не это!

– В таком случае быстро отвечай: где Саманта?

– Я только хотел заработать, детектив!

– Где Саманта?!!

Энди выпрямился во весь рост и потянулся к телефону.

– О'кей, о'кей, – заторопился Брейди Оливер. – Неподалеку от того места, где я живу, есть старый заброшенный дом. Городские власти давно собирались его снести, но у муниципалитета то ли нет денег, то ли еще чего. Время от времени я туда захожу, собираю кое-какое барахло, которое можно продать. – Он назвал адрес. – Там она и лежит. На первом этаже, в самой дальней комнате.

– Она мертва, не так ли, Брейди?

– Клянусь, это не я!

Энди вдруг почувствовал себя бесконечно усталым.

– Мои люди сейчас отправятся туда и все проверят. Ты пока останешься здесь.

– Мне нужен адвокат! – заскулил Брейди Оливер.

– Адвокат? – Энди картинно приподнял брови. – Но ведь тебя ни в чем не обвиняют… пока.

– Но… Ах да, понятно. В таком случае я хочу стакан кока-колы и парочку бутербродов!..

Не удостоив его ответом, Энди вышел из комнаты для допросов, боясь, что не выдержит. У него чесались руки избавить человечество от этой мелкой, гнусной твари.

Как только он закрыл за собой дверь, из комнаты наблюдения показалась Дженнифер.

– Мы все слышали, – сказала она. – Скотт сейчас предупредит экспертов, чтобы были наготове. Как ты думаешь, этот говнюк действительно ее просто нашел?

Энди кивнул.

– Если бы Брейди убил Саманту, он бы забился в самую глубокую щель, какую только смог отыскать. А попавшись, сразу бы попросил адвоката и не разевал пасть, пока тот не приехал. Но раз Брейди ее только нашел, он думает, что ему ничто не грозит. Глупое дерьмо!

– Значит, Саманта Митчелл мертва?

– Да. Ну, по коням. – Энди посмотрел на часы. – Если хочешь, можешь захватить Скотта и поехать со мной.

Заглянув в общую комнату, они вызвали нескольких детективов и вышли к машинам. Энди уже сел, запустил мотор и вдруг увидел, что Дженнифер все еще стоит на тротуаре. Она тревожно оглядывалась по сторонам, машинально потирая шею.

– Что случилось? – удивленно спросил Энди.

– Ты ничего не слышал?

– Например? Я слышу шум машин, голоса, автомобильный гудок…

Дженнифер покачала головой и шагнула к машине, но лицо ее оставалось напряженным.

– Нет, не то, – проговорила она. – Мне послышалось, что кто-то позвал меня по имени. Нервишки, что ли, разгулялись? – Дженнифер села на переднее сиденье.

Ее тревога передалась Энди, и, прежде чем тронуть машину с места, он внимательно огляделся по сторонам. Он тоже не увидел ничего необычного, однако странное поведение Дженнифер что-нибудь да значило – особенно если учесть тот факт, что совсем недавно кто-то забрался в ее запертую машину.

Наконец они выехали со стоянки. Энди мысленно пообещал себе принять меры по усилению охраны полицейского участка и прилегающей территории. Но к тому времени, когда они прибыли на место, он уже позабыл об этом своем решении или, точнее, задвинул его в самый дальний уголок мозга. Сейчас перед ним стояла гораздо более важная и сложная проблема.

Энди распорядился оцепить здание снаружи, огородить лентой и не пропускать внутрь никого, кроме экспертов-криминалистов. Убедившись, что его приказ выполняется, Энди прошел в здание, взяв с собой только Скотта и Дженнифер.

Лучи их фонариков осветили ветхие, грязные стены и щелястый пол, покрытый толстым слоем мусора. Старые доски скрипели и стонали при каждом шаге, слышались какие-то подозрительные царапанье и шорохи.

– Что это, черт побери?! – Скотт даже остановился. Он был испуган и совсем этого не стыдился.

– Крысы, – объяснил Энди. – Держитесь позади меня; мы начнем с осмотра комнаты, где, по словам Брейди, он ее нашел.

– Крысы? – с тревогой повторил Скотт. – Но если Саманта Митчелл действительно мертва и если она лежит здесь уже несколько дней…

– Не думай об этом, – сказала Дженнифер, но голос ее заметно дрожал.

Энди засомневался, правильно ли он поступил, что не оставил этих двоих снаружи. Скотту и Дженнифер уже приходилось выезжать на убийства, но Энди знал, что оба принимают это расследование близко к сердцу, и их реакция может оказаться весьма эмоциональной. Впрочем, решил он немного погодя, это тоже часть профессии полицейского, и в конечном итоге им будет только полезно узнать, что коп зачастую просто не имеет права давать волю нормальным человеческим чувствам.

И Энди не спеша двинулся дальше.

Длинный коридор, по которому они шли, вел в глубину здания. Ненадолго остановившись, Энди еще раз осветил фонарем стены, а потом решительно двинулся к последнему по левой стороне дверному проему.

И вдруг почувствовал запах крови.

Луч фонаря сразу нащупал на полу неподвижное тело.

– О господи!.. – потрясенно пробормотал стоявший позади него Скотт.

Энди ничего не ответил. Услышав короткий, судорожный вздох Дженнифер, он понял, что испытывают сейчас его младшие коллеги. Энди и самого едва не замутило от ужаса, отвращения и боли. И от ярости.

Саманта Митчелл лежала, разбросав ноги, на залитом кровью полу в дальнем углу крошечной комнатки. Ее обнаженное тело сплошь покрывали синяки и ссадины, пустые глазницы зияли как две черные пещеры, горло было перерезано от уха до уха.

Живот Саманты был вспорот, рядом с мертвой женщиной скорчилось крошечное, синевато-черное тельце ее ребенка, все еще соединенного с матерью пуповиной.

– С самого начала, чуть не с самой первой встречи, между мной и Кристиной установилась необычайно тесная связь, – сказала Мэгги. – Почему – этого я не могу объяснить.

– Пару раз, когда я прилетал навестить ее, она упоминала твое имя, – сказал Джон, не отрывая глаз от дороги. – Она сказала, что ты – полицейский художник и что ты была очень добра к ней. Поэтому после ее гибели я и попросил Энди свести меня с тобой. Кроме того, я видел тебя на похоронах.

Это последнее заявление удивило Мэгги. Она действительно ходила на похороны Кристины, но старалась держаться как можно незаметнее.

– Вот не думала, что ты меня заметил!

Что-то в ее облике настолько поразило Джона тогда, что, встретив Мэгги в участке много недель спустя, он узнал ее почти мгновенно. Но сейчас ничего не сказал ей.

– Я встречалась с Кристиной несколько раз, – сказала Мэгги. – Я беседовала с ней в больнице, навещала ее дома. Ей предстояло несколько сложных восстановительных операций, и подготовка к ним отнимала почти все ее силы, в первую очередь моральные.

Джон быстро взглянул на Мэгги, но в салоне автомобиля было темно, а свет проносящихся мимо уличных фонарей только мешал ему рассмотреть выражение ее лица.

– Вы говорили с ней о пластических операциях? – спросил он.

– Да. Впрочем, Кристина не возлагала на них особых надежд. Она была достаточно здравомыслящим человеком, чтобы понимать: она уже никогда не будет выглядеть как прежде. Ей просто хотелось выглядеть… нормально. Кислота, которой он плеснул ей в глаза, оставила страшные рубцы, и Кристина не раз говорила, что не хочет пугать людей, когда будет появляться на улице.

Джон немного помолчал.

– Это и есть одна из причин, почему я не верю, что Кристина могла покончить с собой. Она собиралась выходить на улицу, собиралась встречаться с другими людьми. Она хотела жить, Мэгги, я знаю это твердо! Моя сестра была сильной женщиной, она собиралась немного подлечиться – насколько это вообще возможно – и… попытаться начать жить заново. И я уверен, что у нее бы все получилось…

– Да, Кристина была сильной, – согласилась Мэгги. – Как только ее выписали и она вернулась домой, Кристина сразу же стала осваивать новую компьютерную систему, в разработке которой участвовал ее муж. Я имею в виду последние программы для слепых, которые способны распознавать голосовые команды.

– Да, я знаю. Это я прислал ей опытную модель. Мне хотелось, чтобы Кристина не чувствовала себя отрезанной от всего. В этом компьютере есть даже встроенный синтезатор голоса, с помощью которого специальная программа способна озвучивать печатный текст. Имея такой компьютер, Кристина могла запросто общаться по Интернету с кем угодно, слушать последние онлайновые новости и даже читать, то есть слушать электронные книги. Постой-постой, – перебил он сам себя. – Уж не хочешь ли ты сказать, что Кристина использовала эту систему для чего-то другого?

Мэгги пожала плечами.

– Разумеется. Тебя не должно это удивлять. В конце концов, она была твоей сестрой. И как и ты, Кристина хотела знать ответы на некоторые вопросы…

– Ответы? Ты хочешь сказать, Кристина пыталась вычислить того, кто на нее напал?

– А что в этом странного? Другое дело, что задача эта непростая, но Кристина подошла к ее решению очень грамотно. Для начала она собрала всю информацию о деле Лауры Хьюз – все, что только появлялось в прессе. Свою историю Кристина и так знала лучше, чем кто бы то ни было. В глубине души она была убеждена, что между этими двумя случаями существует какая-то связь, которую мы не заметили, потому что были ослеплены – так она и сказала! – множеством лишних подробностей.

– Какие же это подробности? – удивился Джон. – Ведь у полиции до сих пор ничего нет.

– Она имела в виду эмоциональную сторону происшедшего, – пояснила Мэгги.

– Гм… – Джон был явно озадачен. – И Кристина была уверена, что сумеет разглядеть эту связь? Одна, слепая и почти беспомощная, думала, что ей удастся отыскать ключ, который никто из нас не заметил?

– Никто из нас не был в ее положении, – сказала Мэгги. – Никто из нас не мог, физически не мог, взглянуть на дело с ее точки зрения. – Тут она невольно поморщилась, слишком уж много получалось у нее этих «увидеть» и «разглядеть» в приложении к слепой женщине. – Кроме того, ничто не мешало ей размышлять об этом деле сутками напролет. Вернее, только об этом она и была способна думать. – Мэгги вздохнула. – Поверь мне, Джон, если бы у меня возникло хоть малейшее подозрение, чем это может ей грозить, я бы…

Джон неожиданно свернул к тротуару, остановил машину и, повернувшись на сиденье, в упор посмотрел на нее.

– Ты это серьезно? – спросил он почти с угрозой. – Ты действительно считаешь, что Кристина думала об этом деле слишком много и это убило ее? Почему ты не рассказала мне этого раньше? Или ты была заодно с теми, кому проще было объявить это самоубийством?

– Я ничего никому не рассказывала, потому что не могла ничего доказать, – произнесла Мэгги ровным голосом. – И до сих пор не могу. Мои слова – это только… слова. Все улики, найденные в квартире, указывают на то, что Кристина покончила с собой. По твоей просьбе провели повторную проверку, но снова ничего не обнаружили. Ты сам изучил все файлы в компьютере Кристины. Разве ты заметил там что-нибудь подозрительное?

– Нет, – медленно ответил он. – Ничего необычного я не заметил, но я хорошо помню, что там не было никакой информации о расследовании, никаких сведений о первой жертве. Ни малейшего намека на то, что Кристина занималась собственным расследованием.

Мэгги кивнула.

– Я знаю. Мне сказал Энди. После тебя компьютер Кристины, уже по моей просьбе, проверял специалист из городского управления полиции, но если на винчестере и была какая-то информация, то после ее смерти она исчезла. В комнате тоже не было никаких следов пребывания постороннего человека. Судя по видеозаписям камер наблюдения, в квартиру никто не входил. Тот факт, что в тот день Кристина сама предложила сиделке взять выходной, тоже указывал на самоубийство. Наконец, судебный медик был абсолютно убежден, что Кристина сама наложила на себя руки. Я читала акт вскрытия; ты, насколько мне известно, тоже. Все, решительно все указывает на то, что твоя сестра напечатала на компьютере предсмертную записку, потом приставила к голове револьвер и нажала курок.

– Я даже не знал, что у нее есть оружие! – воскликнул Джон.

– Ничего удивительного, поскольку, по данным полиции, Кристина приобрела этот револьвер много лет назад, еще когда жила в Лос-Анджелесе. Переехав в Сиэтл, она не стала перерегистрировать оружие, и о его существовании никто не знал. Но ты не должен винить себя, что не предусмотрел подобной возможности. Если бы у нее не оказалось револьвера, он нашел бы другой способ.

– Откуда ты все это знаешь, Мэгги? Откуда ты знаешь, что Кристина не покончила с собой, если все улики свидетельствуют об обратном?

Мэгги грустно покачала головой:

– Я же говорила тебе, между нами установился очень тесный контакт. В ту ночь, когда она умерла, я… я проснулась от ее крика. Сначала я решила, что мне это просто приснилось, но потом я ощутила ее боль. К счастью, это продолжалось всего мгновение, иначе я могла бы не выдержать. – Мэгги стала пристально рассматривать полутемную улицу за стеклом машины. – Все было так отчетливо, что я буду помнить это всю жизнь. Ее крик… в нем был и ужас, и протест. Кристина не хотела умирать, но револьвер в ее руке все равно выстрелил, потому что на курок нажал кто-то другой.

Дженнифер сидела в конференц-зале и просматривала протокол задержания Брейди Оливера, только что полученный из полицейского участка Центрального округа, когда в комнату ввалился Энди.

– Пощады! Пощады и милосердия! – прохрипел он, словно поверженный на землю средневековый рыцарь, над которым победитель уже занес кинжал. – Все отдам, только не губите мою молодую жизнь, дайте полчаса посидеть спокойно!

– Я бы с удовольствием, – с сочувствием откликнулась Дженнифер. – Но ведь ты сам знаешь: если телефон на твоем столе не ответит, коммутатор тотчас переадресует звонок сюда.

– Я знаю. Хорошо бы у нас водились мыши, и хорошо бы они перегрызли провод… – С усталым вздохом Энди рухнул в кресло на колесиках и, оттолкнувшись ногами от пола, откатился к дальней стене. – А ты почему здесь? – спросил он. – Твой рабочий день давно закончился.

– Сверхурочные, – коротко ответила Дженнифер.

– И сколько лишних часов в твоей копилочке? – поинтересовался Энди.

– Хватит на второй отпуск.

– А все-таки? – продолжал допытываться Энди.

– Строго говоря, – сказала Дженнифер, – сегодня я как раз не работаю. Просто мне не хотелось идти домой, и я решила просмотреть кое-какие бумаги. Впрочем, можешь записать мне эти часы как сверхурочные, потому что все это имеет отношение к нашему расследованию.

– У тебя есть какое-нибудь дельное предложение? – насторожился Энди.

Дженнифер усмехнулась:

– Предложение у меня, конечно, есть, но только вряд ли из него что-то выйдет.

– Ну-ка, расскажи поподробнее. – Помогая себе ногами, Энди подкатился к столу. – Ну, что там у тебя?

Дженнифер постучала ногтем по бумаге, которую держала в руке.

– Я пытаюсь выследить одного бездомного бродягу, который мог кое-что видеть.

Энди фыркнул.

– Все бездомные бродяги, если они еще что-то соображают, давно подались в теплые края. О, Флорида!.. – воскликнул он, мечтательно закрыв глаза, потом спросил деловым тоном: – Где Скотт?

– Поехал за пиццей. Мы проголодались, и Скотта решил проветриться. Говорит, на свежем воздухе ему легче думается. – Дженнифер посмотрела на усталое лицо Энди. – Мэгги не звонила? – спросила она. – По моим расчетам, она уже должна закончить с Холлис Темплтон. Вдруг у нее есть что-нибудь новенькое!

– Ну, если бы ей удалось нащупать какой-то след, она бы давно нам сообщила. – Энди уныло покачал головой. – Впрочем, я уже не верю, что мисс Темплтон сможет вспомнить что-то полезное.

– Правда не веришь?

– Не верю, но надеюсь.

Дженнифер вздохнула:

– В последнее время для всех нас мир невероятно сузился. Я, например, уже давно не замечаю ничего, что не относится к расследованию. А ты?

– Боюсь, это наша общая болезнь. Патологоанатом обещал прислать отчет, как только закончит с Самантой Митчелл, но вряд ли он сумеет что-то добавить к тому, что мы уже знаем. Горло ей перерезали, пока она была еще жива. Саманта умерла от потери крови.

– А как насчет… Окулист сделал это потом?

На скулах Энди заиграли желваки.

– Да, потом. Патологоанатом думает, он разрезал ей живот примерно через минуту или две после наступления клинической смерти. Но ребенок был еще жив.

Дженнифер, не ожидавшая ничего подобного, почувствовала подкатившую к горлу дурноту.

– О господи!..

– Думаю, тебя не нужно предупреждать, что пресса об этом знать не должна, – холодно добавил Энди. – Иначе журналисты живо переименуют нашего Окулиста в Гинеколога, а нам и без этого неприятностей хватает.

– А Томас Митчелл знает?

– Нет, он ничего не знает, и если Драммонд согласится меня выслушать – никогда не узнает.

Дженнифер снова посмотрела на протокол, который держала в руках.

– Слушай, Энди, может быть, мы все-таки чего-то не учли, не заметили?

– Насколько мне известно, мы сделали все, что могли, но у нас нет ни улик, ни свидетелей, ни даже примерного описания преступника. Единственная ниточка, которая у нас есть, – это преступления тридцать четвертого года, которые раскопали вы со Скоттом.

– Какая же это ниточка! – вздохнула Дженнифер. – Несколько набросков и фотоснимков женщин, убитых неизвестным преступником шестьдесят пять лет назад, – вот и все, что у нас есть. Да, теперь мы знаем, что Окулист ищет похожих женщин, но нам это ничего не дает.

Энди хотел еще что-то сказать, но на столе зазвонил телефон, и он взял трубку.

– Детектив Бреннер… – Некоторое время он слушал, рассеянно следя за Дженнифер, которая продолжала листать протокол, потом сказал:

– О'кей, скажите ему, что я сейчас буду.

Когда он повесил трубку, Дженнифер спросила:

– Люк?

Энди поднялся, тяжело опираясь о стол руками.

– Да, черт его дери.

– Он по-прежнему не хочет обратиться в ФБР?

– Драммонд не станет просить помощи, пока не завязнет по самые уши. – Энди вздохнул. – Честно говоря, я уже почти готов обратиться к начальнику городской полиции через голову лейтенанта. В крайнем случае можно попросить о помощи друзей Джона, официально или неофициально, это уж как выйдет.

Дженнифер покачала головой:

– Не делай этого. Мы с тобой прекрасно знаем, что Драммонд никогда тебе этого не простит. А он может испортить тебе всю карьеру, если захочет.

– А если мне наплевать на карьеру?

Дженнифер улыбнулась.

– Тебе не наплевать, Энди. И нам, твоим друзьям, это тоже не все равно. Я говорю это на случай, если ты не знал, как мы тебя любим и ценим, – уточнила она. – Нет, Энди, ты нам нужен, и нужен именно на этом месте, в твоем нынешнем качестве старшего детектива, руководителя следственной бригады. В чем я с тобой совершенно согласна, это в том, что необходим решительный прорыв. Почему Окулист начал убивать свои жертвы, я знаю и без объяснений психолога. Этот подонок – я имею в виду, разумеется, преступника – будет теперь действовать еще более жестоко и нагло, чем раньше, убедившись в своей безнаказанности. И наша задача – остановить его любой ценой. Да, Драммонд нам мешает, но открытое столкновение с лейтенантом ни к чему хорошему все равно не приведет. Скажи, нельзя ли как-нибудь обойти Люка или нажать на него, но так, чтобы самим не подставить головы под топор?

– Не знаю, наверное, способ есть, но, по совести говоря, сознавать, что мы оказались не способны справиться с этим делом без посторонней помощи, не особенно приятно.

– Разве не так же думает и Драммонд?

Энди уставился на нее.

– Да, ты права, – выговорил он наконец. – Самолюбие самолюбием, но дело от этого не должно страдать.

– Я уверена, Джон сможет нам помочь. – Дженнифер улыбнулась. – И Мэгги тоже. Во всяком случае, шеф городской полиции очень ее уважает и ценит. Не знаю, будут ли нам полезны эти два федеральных агента, которых пригласил Джон. Но если верить его словам, у них обоих за плечами немало сложных дел.

Дженнифер справедливо считала, что три искалеченные и три убитые женщины слишком высокая цена за чье-то самолюбие.

В глубине души Мэгги была уверена, что разговаривать с Холлис Темплтон именно сегодня не стоит. Вчерашний день был необыкновенно тяжелым. Сегодня она тоже почти не отдыхала. Да и разговор с Джоном потребовал от нее слишком большой выдержки и душевного напряжения. Она чувствовала себя выжатой как лимон. «Морально на четвереньках» – так называла Мэгги подобное состояние.

И все же не приехать она не могла.

Услышав, что она вошла, Холлис, сидевшая в кресле у окна, сказала:

– Сиделки на меня сердятся. Им хотелось бы, чтобы я больше лежала в постели, но я не могу… Мне трудно даже раздеться.

– Почему? – спросила Мэгги, опускаясь на стул возле кровати и открывая на чистой странице свой альбом для зарисовок.

– Наверное, потому, что пока я одета, я не чувствую себя такой беззащитной, – объяснила Холлис спокойно, но пальцы ее, сжимавшие поручни кресла, побелели от напряжения. – Кроме того, меня уже тошнит от этой койки.

– Я тебя понимаю, – сказала Мэгги. – Тебе, наверное, до смерти надоело валяться в больнице. Ты случайно не знаешь, когда тебя отпустят домой?

– Пока нет, – сказала Холлис. – Врачи разговаривали об этом в коридоре; дверь была закрыта, но я все равно слышала каждое слово. – Лицо ее дрогнуло в улыбке. – Повязку снимут уже в четверг, но когда меня выпишут, они, к сожалению, не говорили. Я думаю, все будет зависеть от результатов операции. Если я снова смогу видеть, задерживать меня они не станут. Если же нет…

– Понятно, – быстро произнесла Мэгги.

Она действительно догадывалась, что хотела сказать Холлис. Если та останется незрячей, особенно после того, как операция укрепила ее надежды вернуться к полноценной жизни, ей необходима будет серьезная медицинская и психологическая помощь. Это означало, что Холлис придется провести в больнице еще как минимум месяц.

– Будем надеяться, что все закончится благополучно, – сказала Мэгги, а что тут еще можно было сказать?

– Будем надеяться, – согласилась Холлис.

Обе немного помолчали, потом Мэгги спросила:

– Как ты относишься к так называемым паранормальным явлениям? – Такое начало разговора показалось ей наилучшим.

Холлис неожиданно рассмеялась:

– Странно, что ты первая об этом заговорила!

– Почему? – удивилась Мэгги.

– Я потом объясню, ладно? Что касается твоего вопроса, то я всегда считала: жизнь куда разнообразнее и богаче, чем люди в состоянии представить. А что?

– Дело в том, что один человек, которому я доверяю, обладает способностью видеть будущее. И он сказал мне, что будешь ты видеть снова или нет, целиком зависит от тебя, – выпалила Мэгги на одном дыхании.

Холлис довольно долго молчала, потом проговорила:

– Это звучит загадочно.

Невозможно было догадаться, поверила она Мэгги или нет.

– Я знаю. Честно говоря, мне самой не все понятно. Но мне кажется, что мой друг имел в виду вовсе не то, насколько успешно была проведена операция. Ведь в конце концов дело даже не в глазах, а в том, будет ли твой мозг перерабатывать поступающую от них информацию.

– Ты хочешь сказать, я должна поверить, что у меня снова есть глаза и что я снова способна видеть?

– Что-то в этом роде, – согласилась Мэгги. – Эти твои новые глаза…

– Они перешли ко мне по наследству. – Холлис усмехнулась.

– Нет. Это подарок.

– Но ведь они достались мне от женщины, которая умерла!

– От женщины, которая хотела, чтобы кто-то снова обрел зрение, если она сама уже никогда больше не сможет видеть.

Холлис вздохнула:

– Да, примерно так я себе и говорила. Я пыталась убедить себя, что теперь эти глаза будут моими, но каждый раз мне мешала мысль о том, что, когда снимут бинты, я подойду к зеркалу и увижу в нем совершенно незнакомого человека.

– Но ведь твое лицо, твои волосы остались прежними… Это все та же ты, Холлис!

– Да, это по-прежнему я, – согласилась она. – Но другая я, не такая, какой я была прежде. Я изменилась, Мег, сильно изменилась, а теперь еще эти глаза. Как я узнаю, что я – это я?

В ее голосе прозвучали нотки отчаяния, Мэгги чутко уловила их и не могла не откликнуться на чужую боль. Наклонившись вперед, она коснулась руки Холлис и почувствовала, что та вся дрожит, как туго натянутая струна.

– Ты узнаешь себя, Холлис, обещаю! – сказала она твердо. – Какого бы цвета ни были твои новые глаза, сквозь них будут смотреть на мир твой ум, твое сердце и твоя душа!

– Ты уверена?

– Да. – Мэгги хотела убрать руку, но тут что-то промелькнуло перед ее мысленным взором. Промелькнуло и пропало, оставив после себя лишь искорку боли. Мэгги смутно помнила чье-то печальное лицо, но не могла сказать даже, был ли это мужчина или женщина. На мгновение ей показалось, что, кроме них, в комнате есть кто-то третий, но это ощущение очень быстро исчезло.

– Надеюсь, ты права, – пробормотала Холлис.

Мэгги с беспокойством огляделась по сторонам и, убедившись, что они по-прежнему одни, спросила:

– Холлис, почему ты позвала меня?

Рука под ее пальцами напряглась еще больше.

– Когда ты заговорила о паранормальном, ты попала в точку, – медленно сказала Холлис. – Я всегда была человеком непредубежденным, но мне никогда не приходилось сталкиваться ни с чем подобным. Лишь в последнее время, с тех пор, как на меня напал этот подонок, со мной происходит что-то странное, Мег!

– Что же?

И снова перед ней промелькнул тот же образ. Длилось это какие-то доли мгновения, Мэгги увидела в стекле за креслом Холлис чью-то узкую тень, чье-то расплывчатое отражение. Ничего подобного ей еще никогда не приходилось испытывать, но, как ни странно, она не испугалась. Удивилась, озадачилась, но не испугалась.

– Сначала я решила, что это мое воображение шутит со мной шутки, – рассказывала Холлис. – Потом подумала, что сошла с ума и у меня начались галлюцинации. – Она усмехнулась. – Впрочем, возможно, так оно и есть. Все началось, когда я пришла в себя в доме, где он меня бросил. Я слышала женский голос, который уговаривал меня не сдаваться, ползти… Он звал меня по имени, и благодаря ему я снова обрела волю к жизни. Собственно говоря, этот голос и спас меня: если бы он не заставлял меня действовать, я бы, наверное, и до лестницы не добралась. Потом мне сказали, что, если бы я не выбралась на улицу, меня нашли бы лишь много часов спустя и было бы слишком поздно.

Мэгги покачала головой, забыв, что Холлис не может ее видеть.

– Это не похоже ни на работу воображения, ни на галлюцинации, – сказала она.

– Собственно говоря, я тоже так подумала, – призналась Холлис. – Но ведь должна же я была как-то это себе объяснить… Так вот, этот внутренний голос… он не был моим. Он обладал ярко выраженной индивидуальностью, словно со мной разговаривал совсем другой человек, другая женщина. Она даже назвала свое имя.

– Как же ее зовут?

– Энни. Энни Грэм.

Мэгги не помнила никого с таким именем, но оно все же показалось ей смутно знакомым. И снова в ее воображении на миг возникло лицо: печальное лицо, обрамленное длинными, темными волосами, но, как и в первый раз, разглядеть его она не успела. Лицо пропало так же внезапно, как появилось.

– Мэгги?

– Прости, я задумалась.

– О чем? О том, что мое место в психушке?

– Вовсе нет. Ты знаешь, кто она – эта Энни Грэм? Или кем она была?

– Ты догадалась скорее, чем я, – ответила Холлис после продолжительной паузы. – Наверное, психологически очень трудно признать, что с тобой разговаривает призрак.

– Да, это трудно, – согласилась Мэгги. – Во всяком случае – для меня. Я ведь не медиум и не знаю, на что это похоже.

Но теперь она знала. Она чувствовала беспокойство и неуверенность Холлис, чувствовала, как той не по себе от прикосновения к потустороннему, и ощущала легкий холодок страха, который испытывает каждый, кто заглянул в коридор, соединяющий мир мертвых и мир живых.

– Медиум? Ах да, так называются люди, которые вызывают души умерших знаменитостей и задают им дурацкие вопросы, – припомнила Холлис. – Странное название. В смысле, странно, что у такого занятия вообще есть название. А как называются твои паранормальные способности? – почти без паузы спросила она.

– Я – эмпат, – поколебавшись, сообщила Мэгги.

– Очевидно, от слова «эмпатия», – догадалась Холлис. – Если не ошибаюсь, эмпатия – это умение чувствовать чужую боль как свою. Но ведь ты не просто чувствуешь, ты берешь часть боли себе и облегчаешь страдания других, правда?

– Если могу.

Теперь уже пальцы Холлис стиснули руку Мэгги.

– Если бы я знала раньше, Мег, я бы ни за что не стала с тобой разговаривать! Я не хотела, чтобы ты страдала!

– Не сомневаюсь, – ответила Мэгги. – Именно поэтому я ничего тебе не сказала.

– Прости меня, если можешь!

– Тут не за что прощать. Это моя работа, мой долг и мое предназначение.

– Страдания – твое предназначение?

– Не страдания. Сопереживание. Эмпатия. – Мэгги вздохнула и слегка пожала пальцы Холлис. – Не думай об этом, ладно? Лучше расскажи мне об Энни и о том, что она тебе говорила. Ведь ты позвала меня из-за нее?

– Да. Она хотела, чтобы я тебе кое-что передала. Кстати, это она велела мне сказать полиции, что я буду говорить только с тобой, но не объяснила почему. До этого я никогда о тебе не слышала.