1

Богиня Беллона стала приобретать известность. Поначалу ее почитал в Таралоне лишь единственный городок – Кэрнавон. Горный край, центром которого он являлся, как нельзя более отвечал суровому духу богини. Однако жители Кэрнавона были горды, богаты, упорны и, однажды замыслив распространить культ Беллоны на все королевство, не жалели на то ни средств, ни усилий.

Впрочем, откупленное ими у властей Саузварка строение выглядело весьма скромно. Это прямоугольное здание грубой кладки, увенчанное простым куполом, помещалось в конце Храмовой улицы – между храмом Раздора и храмом Лаомедона. В давние времена оно было воздвигнуто в честь какого-то божества, чье имя успело выветриться из памяти горожан.

Однако внутри здание производило иное впечатление. Отделка главного зала святилища заставляла забыть о невзрачном фасаде и в полной мере давала понять, сколь мощны и состоятельны почитатели грозной богини. Здесь не имелось каких-либо изваяний, зато в стенных нишах, разделенных мраморными полуколоннами, красовались роскошные рыцарские доспехи, и мерцало оружие. Свет, проникающий сквозь круглые окна купола, отскакивал от позолоты щитов, чтобы разбиться об огранку драгоценных камней, вделанных в рукояти мечей, ножны которых были обтянуты привозными шелками и перевиты серебряной проволокой.

Лайам Ренфорд – он стоял в углу у самых дверей, и потому с его губ срывались облачка пара, – задумался, зачем при таком богатстве кому-то понадобилось восстанавливать заброшенный храм, вместо того чтобы выстроить новый, потом пожал плечами и выбросил эту мысль из головы. В конце концов, на Храмовой улице и так все застроено. Он перевел взгляд на расположенное посреди огромного помещения углубление, предназначенное для разведения жертвенного костра. Лайам указал на него рукой и шепнул стоящему рядом мужчине:

– А огня-то там нет?

– Беллону не интересуют жалкие воскурения, – отозвался сосед. – Ей по нраву разве что дым от костров, на которых кого-нибудь жарят.

Лайам прикусил губу, удерживая улыбку. Кессиас мог позволить себе такие высказывания – в конце концов, он занимал пост эдила и был приглашен в храм как доверенное лицо герцога Саузварка. А Лайам попал сюда лишь потому, что Кессиас соизволил его с собой прихватить. И ему совсем не хотелось выглядеть непочтительно, хотя никто за ними вроде бы не наблюдал.

В храме сейчас находились всего два служителя. Они стояли справа и слева от алтаря, – высокие молодые мужчины в кольчугах, вполне пригодных для боя, крепко сжимая древки копий с широкими наконечниками. За все то время, что Лайам и Кессиас здесь провели, ни один из них даже не шелохнулся.

Алтарем храму Беллоны служила простая каменная глыба. В ней было выдолблено небольшое подобие жертвенной чаши с расходящимися канавками – для стока крови. Однако истинным сердцем святилища являлся окованный железом сундук из темного дуба. Он помещался тут же, за алтарем, в каменной нише. Сундук казался обычной укладкой, каких полным-полно в любом армейском обозе, но многие поговаривали, что там хранится больше сокровищ, чем во всех храмах города, вместе взятых.

Какое-то время Лайам разглядывал этот сундук, пытаясь представить, как выглядит сокрытое в нем богатство. Досужие языки упоминали не только о золоте и драгоценных камнях, но и о каких-то пергаментах с подробными планами рудников Лоустофта. В сознании Лайама возникли мрачные шахты, уходящие в глубь горных толщ.

Мимолетный солнечный луч скользнул по поверхности сундука, но не нашел, на чем задержаться, и перепрыгнул на звенья прикрепленной к стене цепи. Лайам рассеянно пробежался по ней взглядом. Цепь уходила вверх – к скобе, вделанной в каменный блок у основания купола, потом – к большому крюку, ввинченному в центральную часть свода, и наконец спускалась к металлической клетке.

Клетка, как и сундук, не являла собой ничего примечательного, разве что прутья ее были очень уж частыми, но Лайам обладал достаточно зорким зрением, чтобы разглядеть за ними силуэт какого-то существа. Лапы льва, широкие крылья, орлиный клюв.

“О боги, да это грифон! Где же они его раздобыли?”

Существо шевельнулось, пытаясь устроиться поудобнее. Цепь глухо звякнула, скрипнули перья, и Лайам нахмурился. Клетка была так тесна, что несчастная тварь не могла даже расправить крылья. Однажды Лайам уже видел грифона, только это было на севере, и крылатое существо не сидело в клетке, а привольно парило в воздухе. Лайам до сих пор помнил, как потрясло его это зрелище. Сейчас же в скудном освещении храма плененный грифон казался тускло-серым, словно отливка из свинца, и вызывал в нем острое чувство жалости. Лайам покачал головой и решил, что с него довольно.

– Я подожду снаружи, – шепнул он на ухо Кессиасу и повернулся, чтобы уйти.

– Погодите немного, – также шепотом отозвался эдил, хватая его за руку. Он строго посмотрел на Лайама. – Мы должны надлежащим образом выказать свое уважение к храму. И потом нам надо бы поблагодарить любезнейшего Эластра.

Эдил говорил о жреце, который провел их в храм и почти сразу куда-то ушел. Лайам так и не смог решить, что за этим кроется, – абсолютное пренебрежение или особого рода тактичность. Впрочем, он всегда плохо понимал жрецов.

Лайам кротко кивнул и вместе с Кессиасом преклонил перед алтарем колени. Однако головы он, в отличие от товарища, не склонил. Его взгляд был прикован к клетке с грифоном. Через несколько томительно долгих секунд Лайам почувствовал, что страшно устал. Ему стало казаться, что эдил никогда не сдвинется с места.

Когда Кессиас в конце концов решил, что пора вставать, Лайам опередил его и, вскочив на ноги, поспешил к выходу, предоставив эдилу в одиночестве разыскивать и благодарить то ли очень тактичного, то ли не слишком-то вежливого жреца.

В тупике, образованном стеной, окружающей храм Раздора, и фасадами двух остальных святилищ, было холодно, и шальные порывы ветра, загнанные в теснину, сражались друг с другом, носясь вокруг отключенного на время зимы фонтана. Лайам остановился на ступенях каменной лестницы и поплотнее закутался в плащ.

Улица выглядела пустынной, но от храма Раздора доносились резкие звуки. Казалось, во внутреннем его дворике кто-то в грубой форме отдает какие-то приказания. Сам храм очертаниями напоминал рыцарский замок.

Здание, стоявшее по левую руку, было окутано безмолвием, и воображение Лайама тут же сочло это безмолвие зловещим. Там поклонялись Лаомедону, владыке смерти и серых земель. Ходили слухи – куда более древние, чем сплетни о богатствах богини Беллоны, – будто в этом храме хранится книга, в которой записано точное время смерти каждого человека. Лайам поежился. Хотя ему и доводилось порой обращаться мыслями к небесам, он знал, что никогда не сможет относиться к божествам Таралона столь же почтительно, как его приятель – эдил.

Когда Кессиас вышел на улицу, Лайам оторвал взгляд от мрачного здания и сделал неопределенный жест.

– Скоро пойдет снег, – сказал он.

– Верно, – согласился эдил. Затем, нахмурившись, вопросил: – Ренфорд, у вас есть хоть какое-то представление о приличиях?

Эдил окинул спутника пристальным взглядом.

Сейчас, стоя друг против друга, они являли собой весьма живописную пару. Лайам – высокий, худощавый, чисто выбритый, с белокурыми волосами, закутанный в длинный плащ, и коренастый чернобородый эдил, – уступающий Лайаму в росте, но зато значительно превосходящий его шириной плеч. Серая стеганая куртка на толстой подкладке придавала фигуре бравого стража порядка дополнительную монументальность.

Лайам нервно сглотнул. Взгляд Кессиаса, лишенный какой-либо теплоты, его удивил.

– Значит, вы и в своем распрекрасном Мидланде ведете себя точно так же? Скажем, уходите из храмов, даже не находя нужным оказать почтение ни их жрецам, ни находящимся там святыням?

– Прошу прощения, – произнес виновато Лайам. – Я не хотел никого обидеть.

– Меня пригласили ознакомиться с храмом, – продолжал эдил, – причем еще до его официального освящения, и я по своей доброте прихватил вас с собой, поскольку решил, что вам, как ученому, это покажется интересным. А вы предпочли удалиться, даже не осмотрев алтарь!

– Прошу прощения, – вполне искренне повторил Лайам. – Я видел алтарь. Он действительно впечатляет. Я просто…

На самом деле Лайаму нечего было сказать в свое оправдание. Он слишком рано расстался с богами своей юности, а потом в дальних плаваниях сталкивался с таким множеством странных верований и обрядов, что уже потерял интерес к различиям между ними. Но он не мог втолковать это эдилу. Ну как тому объяснить, что для него одно божество ничем не лучше другого?

– Это все грифон, – неубедительно произнес он, в конце концов. – Нельзя их запихивать в такие тесные клетки.

Кессиас хмыкнул и с кривой улыбкой сказал:

– Так вот что вам пришлось не по вкусу? Жертва, ожидающая своей участи. Что, разве в Мидланде не делают подобных вещей?

– Делают, – медленно произнес Лайам, вспоминая оленей, которых его земляки резали в честь черных охотников, и домашних животных, приносимых в жертву божествам урожая. – Делают, но… по-другому. Грифоны, они… особенные. Это не бычки и не петухи. Их нельзя трогать. Понимаете, они ведь и вправду умеют летать. Их крылья – настоящие.

Пожевав губами, эдил хрипло рассмеялся.

– По правде говоря, Ренфорд, вы просто мягкотелый слизняк. Что с того, что у этих тварей настоящие крылья? Тем успешнее они долетят до серых земель и тем быстрее дойдут до богов наши молитвы.

Они уже пересекали площадку, вымощенную черным булыжником. Лайам покачал головой, но воздержался от замечаний. Фонтан давно пересох, и угодивший в его чашу ветер обиженно выл. Храмовая улица выглядела безлюдной. Лишь служки кое-где мели мостовую, за ними наблюдали оставшиеся не у дел побирушки. Никаких праздников ни один храм сегодня не отмечал, а поскольку стояла зима, не видно было и моряков, обычно заглядывавших сюда перед дальними рейсами.

Лайам молчал до тех пор, пока спутники не миновали храм Урис, затем рискнул бросить ехидную реплику в адрес невзрачного вида укладки, хранящей в себе несметные, судя по слухам, богатства.

– Угу, – согласился Кессиас. – Всего-то старый сундук. Но, как я вам уже говорил, молва твердит, будто в нем припрятана целая кипа пергаментов Лоустофта. Еще поговаривают, будто старина Лоустофт так рьяно верует в эту богиню, что готов отдать в ее славу все, что у него есть.

– Пожалуй, появление нового храма добавит хлопот остальным святилищам. А если эти пергаменты действительно там, то становится не так уж и важно, что этот храм в Саузварке один.

Обычно подобные подношения жрецы пускали в продажу, и купить их можно было только в том храме, какому они были подарены. За чертежами Лоустофта вполне могли потянуться покупатели из любой области Таралона или даже из Фрипорта. О неистощимости алмазных копей и золотоносных приисков Кэрнавона ходило много легенд.

Кессиас, поглаживая бороду, обдумал сказанное.

– А ведь и правда. Это вы верно учуяли, Ренфорд. Весной, когда торговцы примутся пересчитывать капиталы, вспыхнет настоящая лихорадка.

Эдил хмыкнул. Видимо, его позабавила мысль о предстоящем соперничестве местных святилищ.

– Вы как всегда: топчете то, что у вас под ногами, зато в делах, вас не касающихся, ухватываете самую суть.

– Да ничего я не собирался топтать, – вяло возразил Лайам, но эдил уже не слушал его.

– Ночью пойдет снег, – сообщил он, склонив голову набок и устремив взгляд прищуренных глаз в небо. Затем, словно о чем-то вспомнив, эдил схватил спутника за руку, понуждая того остановиться. – Слушайте, я чуть было не позабыл! Вы видели знамение?

– Знамение?

– Да, знамение, – повторил Кессиас. – Хвостатую звезду

– Комету?

– Да-да, комету! Видели?

– Нет, – признался Лайам.-Не видел. А когда это было?

Лицо Кессиаса выразило такое простодушное изумление, что Лайам чуть было не рассмеялся.

– Прошлой ночью, где-то через час или два после наступления темноты. Она вспыхнула на севере и пронеслась через все небо – от моря к городу. Неужто вы и вправду ее не видели?

– Нет. Я в это время уже находился дома. – Эдил на мгновение нахмурился, сообразив, что и впрямь большинство добрых людей в такое время сидит по домам.

– Я проверял ночные патрули, когда эта штука зажглась надо мной. Она горела в небе как факел. Клянусь вам, Ренфорд, – я в жизни ничего подобного не видал!

Он снова уставился в небо, словно надеясь разглядеть среди облаков след хвостатой летуньи. Лайам невольно улыбнулся. Бравый эдил был не на шутку взволнован.

– Интересно, какие события она предвещает? – заметил Лайам.

– Ну, вот в эти глупости я как раз и не верю, – заявил эдил и зашагал дальше. – Конечно, молва пытается как-то истолковать подобные штуки, но я думаю, что у богов есть более надежные способы сноситься с людьми. Иначе зачем нам все эти храмы, гадальщики и прорицатели?

– Однако что-то ведь это да значит, – не унимался Лайам.

– Молитесь, чтобы это было не так, – сказал Кессиас, скрещивая пальцы правой руки. Этот жест был Лайаму знаком. Он уже знал, что южане таким образом оберегают себя от сглаза и прочих напастей. Правда, в Мидланде, где вырос Лайам, на то имелся другой, более выразительный жест. – Не нужно мне никаких новостей в Саузварке. Хватит с меня в эту зиму хлопот с новым храмом. Ей-же-ей, Ренфорд, для меня зима – худшее время года. Я предпочитаю лето, даже со всеми его драками в портовых тавернах. Зимой из-за уличной холодины и вони в домах люди просто звереют. А результат – убийства и прочая мерзость. Только за эту неделю успели прибить троих. Нет, благодарю, я уже сыт под завязку.

Остаток пути до дома Кессиаса они прошли молча. Лайам размышлял о том, какой груз забот лежит на плечах его простоватого с виду спутника, и вновь поразился умению Кессиаса справляться со своей хлопотной должностью.

“Он носится с этим городом, как наседка с цыплятами”, – подумал Лайам. И действительно, на улицах Саузварка царил порядок – особенно в сравнении со множеством мест, где Лайаму довелось побывать.

Эдил проживал на окраине района для богачей – в небольшом доме добротной постройки. Мужчины остановились у двери.

– Может, зайдете? Бурс быстренько приготовит нам что-нибудь горячительное.

– Нет, – отказался Лайам, взглянув на небо. Оно ощутимо темнело. – Думаю, мне лучше поспешить восвояси, пока не пошел снег. Похоже, он выпадет раньше, чем мы полагали. Но все равно, спасибо за приглашение.

– Жаль, – отозвался Кессиас. – Бурс был бы вам рад.

– Благодарю, я зайду как-нибудь в другой раз. И… спасибо за то, что вы пригласили меня осмотреть храм. Я вправду не хотел вас подвести.

Эдил улыбнулся:

– Да я знаю, Ренфорд. Просто вы – человек малость чокнутый. И чем дольше я с вами общаюсь, тем больше в том убеждаюсь.

Они обменялись рукопожатиями. Кессиас скрылся за дверью, а Лайам двинулся к городским конюшням.

Лайам облегченно вздохнул, когда пересек городскую черту, хотя в предместье было куда холоднее. Студеный ветер летел с моря, он обжигал лицо и пытался, словно придорожный грабитель, сорвать с всадника плащ. Но сельская местность, какой бы серой и безжизненной она сейчас ни казалась, все же не так угнетала Лайама, как узкие улочки Саузварка. Холод словно вытянул из домов все краски, а булыжники мостовой обрели свойства металла, и стук подков Даймонда стал напоминать лязг мечей. Лишь после того, как Лайам выехал за городские ворота, копыта чалого вновь застучали нормально.

Бросив поводья и предоставив коню волю, Лайам сгорбился, пытаясь защититься от ветра, и снова принялся размышлять. Ему не давал покоя взгляд, которым смерил его Кессиас на ступенях храма. Этот взгляд напоминал ему что-то, но что? Когда чалый перешел на легкую рысь, Лайам машинально расслабился, приспосабливаясь к ритму движения, и наконец-то сообразил, что же его так беспокоит.

Память вернула Лайама к событиям двухмесячной давности, услужливо выделив из них день его первой встречи с эдилом. Поводом для этой встречи послужило убийство местного мага Тарквина Танаквиля, с которым Лайам, можно сказать, дружил. Обстоятельства сложились так, что обоим мужчинам пришлось совместно вести поиск убийцы. Лайам владел кое-какими сведениями о жизни старого чародея, но был в Саузварке чужаком, а Кессиас, наоборот, не имел никакой информации об убитом, зато хорошо знал город и обладал властью. В конце концов они близко сошлись. Но поначалу не очень-то доверяли друг другу.

Лайам понял, что удивило его в сегодняшнем взгляде эдила. Именно так много дней назад Кессиас посмотрел на Лайама, когда тот ему сообщил, что обнаружил труп.

“Но тогда эдил подозревал, что это я убил Танаквиля, – подумал Лайам. – А почему же сейчас он опять смотрел на меня так, словно я в чем-то виновен?”

Несколько мгновений Лайам размышлял, потом встряхнул головой и рассмеялся.

“Ну так я и вправду виновен – в непочтении к местному божеству. Хотя на самом деле Беллону вряд ли еще можно было причислить к божествам Саузварка. Лайам знал, что пройдет немало лет, прежде чем эта богиня займет достойное место в сердцах верующих горожан.

Впрочем, существовали также и другие вещи, в которых Лайам считал себя виноватым перед эдилом. Он кое-что успешно скрывал от прямодушного стража порядка. Например, эдил до сих пор считал его рохлей и размазней. Лайам таковым никогда не был, он не раз доказывал это – и в нелегких морских переходах, и на полях сражений. Но в тот день, когда они осматривали тело Тарквина, эдилу почему-то взбрело в голову, что его молодой спутник боится покойников, а Лайам не стал его разубеждать. Лайам знал, что у Кессиаса скопилось множество заблуждений на его счет. На кое-какие из них он посматривал сквозь пальцы, а некоторые воспринимал как данность, понимая, что ему не под силу все это искоренить.

“А еще я так и не рассказал Кессиасу про Фануила”, – покаянно подумал Лайам, добавляя к списку своих прегрешений связь с фамильяром мага. Собственно говоря, именно маленький уродец заставил его пуститься на поиски убийцы Тарквина, и дело никогда бы не увенчалось успехом без помощи этого существа. А эдил, ничего не подозревая о том, свято уверовал, что Лайам весьма проницателен и является своего рода человеком-ищейкой.

Даймонд замедлил шаг, и это отвлекло Лайама от размышлений. Оказалось, что они уже подъехали к краю скалы. Дальше раскинулось море, к нему спускалась узкая тропка. Там, где она кончалась, на берегу уютной маленькой бухты и стоял дом чародея, в котором Лайам теперь проживал. Это одноэтажное, приземистое строение, втиснувшееся между скал, в погожие дни сияло белизной стен и радовало взор черепичным покрытием крыши. Сейчас, раздвигая мрак сгущавшихся сумерек, из его окон струился приветливый свет. Лайам пустил Даймонда по тропе, всецело положившись на ловкость чалого. Он до сих пор еще не воспринимал жилище Танаквиля своим. Лайаму порой казалось, что он не очень удивился бы, обнаружив, что за время его отсутствия этот дом куда-то исчез.

Копыта чалого взрыли песок пляжа. Лайам пришпорил коня, а потом резко осадил у деревянной пристройки.

Он покинул седло и завел Даймонда в денник. Там было холодно, но пока Лайам расседлывал и оглаживал чалого, воздух в сарайчике стал заметно теплеть: магия дома отреагировала на его появление.

Задав Даймонду корму, Лайам вышел из денника и, обогнув дом, поднялся по каменной лестнице на террасу. Он остановился у двери, вся поверхность которой – равно как и поверхность обращенного к морю фасада здания – была почти полностью застеклена.

Он постоял перед ней, дуя на руки, и подумал:

“Я уже здесь”.

Лайам закрыл глаза, сосредоточился на этой мысли, превратил ее силой воображения в камень-голыш и вытолкнул из головы. Мысль исчезла, а на ее место извне прилетела другая:

“Добро пожаловать, мастер”.

Лайам сотворил еще один камешек мысли, пристроив к нему знак вопроса:

“Как у меня получилось?”

“Превосходно”.

– Отлично, – произнес Лайам вслух. – В таком случае я вхожу.

Входная дверь легко скользнула в сторону по деревянным пазам, и навстречу ему хлынул поток теплого воздуха. Лайам аккуратно вернул дверь на место, хотя и знал, что магия дома и без того оградит помещение как от холода, так и от наносов песка. А вот против грязи на его обуви магия не работала, и потому Лайам оставил сапоги у порога – чтобы не пачкать полы.

Он скинул плащ и повесил его на вешалку, с удовольствием впитывая тепло волшебного дома. Потом Лайам через небольшую гостиную прошел в кабинет и улыбнулся Фануилу.

Дракончик уютно свернулся клубком в небольшой корзине, стоявшей под одним из рабочих столов, сложив крылья и положив клиновидную мордочку на когтистые лапы. Совсем как кошка или небольшая собака.

– Или щенок легавой, – произнес вслух Лайам и рассмеялся, когда дракончик привстал. “Я не щенок”, – вошла в его голову мысль.

– Но очень похож! – вновь усмехнулся Лайам, бросив недвусмысленный взгляд на корзинку. Дно ее украшала премиленькая подушечка. Реакция Фануила порадовала Лайама. Он не раз задавался вопросом, способен ли этот уродец испытывать хоть какие-то чувства? Конечно, мысленная реплика дракончика и сейчас отдавала холодом, как галька на морском берегу, но Лайам не сомневался, что Фануил возмущен.

“Я ем щенков, – ответствовал Фануил. – А тебе следует больше практиковаться в мысленной речи”.

– Я уже не раз говорил, что мне это кажется глупостью, – сказал Лайам, присаживаясь и поглаживая тускло мерцающие чешуйки. – Какой смысл напрягаться, если ты рядом?

Дракончик перевернулся на спину, подставляя золотистое брюшко.

“Мастер Танаквиль всегда так делал”.

В совсем недалеком прошлом Фануил был фамильяром Тарквина Танаквиля. Лайам не любил вспоминать, каким способом дракончик вошел с ним в контакт. Уродец, потерявший хозяина, вонзил зубы в ногу первого подвернувшегося ему человека. Этим человеком оказался Лайам, и пока он, сраженный болевым шоком, лежал без сознания, Фануил завладел частью его души.

– Ну да, но ведь я – не мастер Танаквиль. Так что привыкай к этому потихоньку. И помни – я все еще жду, когда ты научишь меня выставлять тебя из моей головы.

Дракончик обрел хозяина, Лайам обрел фамильяра. С одной стороны, это было неплохо, с другой – не очень, ибо маленькое существо могло теперь без помех заглядывать в его мозг. Фануил обещал, что Лайам со временем научится перекрывать доступ в свое сознание, но пока что все оставалось как есть.

“Ты не готов. Ты едва-едва можешь послать мне мысль с вершины утеса. Тебе нужно тренироваться”.

– Но зачем мне посылать тебе мысли, если ты и так их читаешь?

“Чтобы прервать связь, нужно уметь ею пользоваться. А ты даже не видишь серебряной нити”.

Лайам скривился.

– Уж эта мне нить… Что-то я не уверен, что она существует.

“Она существует. Она нематериальна, но, тем не менее, она есть, – настойчиво повторил дракончик. – Мастер Танаквиль умел даже ее расплетать”.

– Фануил, – строго сказал Лайам, – постарайся понять. – Для вящей убедительности он ткнул пальцем в мягкое брюшко рептилии. – Теперь твой хозяин не мастер Танаквиль, а я. А я – не волшебник. Но ты обещал научить меня многому. Всему, что сам знаешь. Так что давай, учи.

Дракончик несколько мгновений смотрел на него желтыми, как у кошки, глазами, потом послушно склонил голову.

“Конечно, мастер”.

Лайам кивнул и встал:

– А теперь хорошо бы перекусить. Ты хочешь есть?

Голова на длинной шее дернулась, словно поплавок после поклевки.

– Опять мясо, и, конечно, сырое?

Еще один быстрый кивок.

– Тогда пошли. Хотя тебе стоило бы иногда вылетать на охоту. Ты уже начинаешь жиреть.

“Я ежедневно летаю”.

Дракончик сорвался с места и метнулся вперед, обогнав Лайама. Его когти постукивали по деревянному полу. Коридор, гостиная, прихожая, еще один коридор. Постукивание сделалось глуше, – Дракончик вбежал на кухню.

– Жиреешь-жиреешь, – повторил Лайам.

Пол кухни был каменным, от него чуть заметно веяло холодом. Лайам остановился возле покрытой изразцами печи, чей зев напоминал маленькую пещеру, и, крепко сомкнув веки, стал думать о мясе, которое предназначалось для Фануила, и о еде, которую хотел заполучить сам. Он знал, что жмуриться не обязательно, но так ему было легче представить желаемое.

Печь исполняла любые заказы – и это являлось лишь малой частью магических возможностей дома. Прежде Лайам не подозревал, что грозная магия, усмиряющая шторма и крушащая скалы, способна заботиться о бытовых мелочах. Например, освещать и обогревать помещения. Или поддерживать чистоту в маленьком туалете, за что Лайам неустанно возносил покойному Тарквину хвалу.

Лайам жил в этом доме, но построил его Тарквин. Чародей – всего за какую-то неделю до смерти – почему-то счел необходимым завещать все свое имущество ему, составив и зарегистрировав в канцелярии герцога соответствующую бумагу. Когда Лайам думал об этом, его охватывало сильное беспокойство. Завещание не лезло ни в какие ворота. Он ведь не был родственником старого мага и, строго говоря, даже другом волшебника не являлся. Он просто изредка заглядывал к старику, вот и все. Тарквин многое знал, и беседы с ним доставляли Лайаму огромное удовольствие, хотя за ходом мысли своего седовласого собеседника он мог уследить далеко не всегда.

Открыв дверцу печи, Лайам извлек из нее две тарелки. Ногой он подцепил стул, выдвинув его из-под стола. Фануил тем временем успел вспрыгнуть на стол и сидел там, вожделенно поигрывая кончиком чешуйчатого хвоста.

За пару месяцев человек и рептилия притерпелись друг к другу. Лайама нисколько не смущало, что дракончик поглощает сырое мясо в нескольких ярдах от его локтя. Его теперь полностью занимала тарелка с едой, которую он заказал для себя. Печь могла сотворить все что угодно, и Лайам порой развлекался, лакомясь блюдами, которых никогда не готовили в Саузварке. Вот и сегодня его ужин составлял хорошо разваренный рис с экзотическими овощами, о которых и слыхом не слыхивали местные огородники.

“А где такое растет?” – поинтересовался дракончик.

– Где такое растет, я и сам толком не знаю. Я пробовал это блюдо в Мади.

“Это колония Фрипорта?”

– Нет, но Фрипорт с ними торгует. Мади находится западнее Рашкаттера, в двух месяцах плавания от него.

“Далеко”,

– Еще бы.

“Как выглядит новый храм?”

Лайам вкратце описал святилище богини Беллоны. Задавая свои вопросы, Фануил проявлял своего рода учтивость: он мог попросту покопаться в мозгу у Лайама и все выяснить, не тратя времени на болтовню.

“Грифон был серым?”

– Казался серым, но я плохо его разглядел. Свод храма странно устроен: свет падает вниз, а объем купола остается в тени. А что, разве местные грифоны не серые?

“Нет”.

Дракончик разделался с мясом, потянулся и выжидательно посмотрел на хозяина. Лайам отодвинул тарелку и улыбнулся.

“Ты закончил?”

– Да. Можешь приступать.

Это было частью сложившегося за много дней ритуала. Дракончику нравилось пробовать то, что ест человек. Вот и теперь он, получив разрешение, тут же сунул узкую мордочку в горку тушеных овощей.

– Я пойду почитаю, – сказал Лайам, вставая из-за стола.

“А ты не хочешь попрактиковаться со мной?” – спросил Фануил, не отрываясь от своего занятия.

– Нет, сегодня не хочу. Давай завтра.

“Слишком мокрое”, – сообщил дракончик выходящему из кухни хозяину.

– Сухое совсем бы тебе не понравилось, – рассмеявшись, крикнул Лайам через плечо.

“Слишком много пряностей”. Лайам не отозвался.

В библиотеку он не пошел. Он постоял минутку в прихожей, глядя на темень, царящую за стеклянной стеной, потом решительно повернулся и направился в секретную комнату, расположенную неподалеку от кабинета.

Когда он переступил порог, в комнате вспыхнул свет, озаривший несколько деревянных ящиков, накрытых стеклянными крышками. Внутри их на черном бархате возлежали предметы странного вида – драгоценности причудливой формы, диковинные монеты, жезлы, покрытые искусной резьбой. На одной из стен висел гобелен с изображением орла, парящего над пурпурными горами, на фоне которого красовалась лютня без струн. Ниже помещались меч, щит и рог, которые выглядели бы вполне уместно и в храме Беллоны.

Фануил называл эти вещи трофеями, но для чего они предназначены, так и не удосужился объяснить. Лайам полагал, что все, что здесь собрано, принадлежало Тарквину.

Впрочем, все в этом доме принадлежало Тарквину. Сам Лайам вещей практически не имел и ничего не стал здесь менять. Он только основательно перетряхнул содержимое кабинета и вынес из него то, что вряд ли когда-нибудь могло бы ему пригодиться. Связки сушеных трав и корений, несчетное количество банок с разными жидкостями мерзкого вида и еще более мерзостной дрянью, в них плавающей. (Там, среди всего прочего, находились несколько собачьих голов и человеческая, видимо отрубленная, рука.) Все это были, как пояснил Фануил, “материальные компоненты” для заклинаний, а Лайам не умел творить заклинания. Но он все равно почувствовал себя виноватым и даже сходил с извинениями к могиле Тарквина. Лайам сам похоронил мага – неподалеку от его бывшего обиталища – в плотном песке у подножия большого утеса.

Через какое-то время созерцание странных предметов Лайаму наскучило. Когда он вернулся в прихожую, из кухни выполз дракончик.

“Я полетал бы немного, если у мастера нет возражений”.

– Полный вперед, – отозвался Лайам и усмехнулся. Против столь полезного для здоровья уродца занятия трудно было что-либо возразить. – Только скоро пойдет снег.

“Снег мне не помеха”.

– Отлично. Тебе надо больше двигаться.

“Я не жирный”.

– Пока что нет.

Фануил негромко фыркнул, сдвинул когтистой лапой в сторону дверь и выскользнул в ночь, Лайам вернул дверь в прежнее положение и рассмеялся.

“Пожалуй, мне не стоит потешаться над ним, – подумал он. – Маленький дуралей не понимает человеческих шуток”.

Но именно потому и приятно его поддевать. Это Лайам сообразил, уже вернувшись на кухню.

М-да, подшучивать над Фануилом, конечно, приятно, хотя… Лайам припомнил, как после какой-то пары недель его пребывания в доме Тарквина все помещение кухни заполонили всевозможные блюда, тарелки и чашки, которые печь исправно выдавала вместе с едой.