12

Спал он плохо. Так обычно бывало с ним после неумеренных возлияний. Его мучили кошмары.

В доме Тарквина, превратившемся во сне в отцовский замок, шла какая-то дикая оргия, и его, увечного шута, травили, словно медведя. Гончие клацали зубами, хватали его за руки и за ноги. Кровь струилась по ногам, но Лайам все стоял, не падая, и не мог даже пошелохнуться, не говоря уже о том, чтобы как-то себя защитить. Это страшно не нравилось столпившимся вокруг участникам травли. Среди них был и покойный маг под руку с Доноэ. Мерцающий оранжевый свет свечей превращал лицо Тарквина в страшную маску. Чародей презрительно хохотал, наблюдая за судорожными движениями Лайама. Лонс и леди Неквер валялись в обнимку на каком-то диване, они встречали восторженным визгом каждый вырванный клок плоти. Тут были и все те, с кем только ему доводилось встречаться, – Виеску и Марциус, Кансаллус и его актеры, и даже матушка Джеф. Все они жадно хлебали вино из дымящегося котла и криками подбадривали рвавших Лайама собак.

Слабея с каждым мгновением, Лайам попытался увернуться от сатанеющей своры, но хохот и ненависть зрителей подкосили его, и он рухнул.

Собаки набросились на него со всех сторон и стали валять по полу. Лайам поднял голову и взглянул в глаза Фануилу. Дракон парил над ним, невозмутимо созерцая его муки. Вдруг он забил крыльями, и каждый их взмах порождал звук, напоминающий отдаленный раскат грома, эти раскаты эхом отразились от стен зала, в котором внезапно воцарилось молчание. Пирующие в благоговейном ужасе уставились на дракона, а гром все продолжал рокотать. Лайам беспомощно смотрел в глаза Фануила, выискивая в них что-то – а что, он не понимал и сам.

Дробный стук в дверь, и вправду отчасти на поминающий раскаты грома, разбудил Лайама, и он со сдавленным возгласом вынырнул из глубин сна. Лайам рынком уселся, с трудом выпутавшись из одеяла. Судя по всему, проспал он не долго, за окнами по-прежнему было темно, свеча не успела догореть, а сам Лайам все еще чувствовал себя слегка пьяным. Стук повторился. Лайам вскочил, сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться, и поспешил к двери.

За дверью стояла Рора, безукоризненно правильные черты лица ее выражали явное беспокойство. От изумления Лайам отпрянул, взгляд Роры сделался еще более обеспокоенным.

“Должно быть, это сон, – подумал Лайам. – А где же собаки?”

– Мастер! – произнесла Рора и взяла по крытую испариной руку Лайама в свои ладони. – С вами все в порядке? У вас такой перепуганный вид…

В голосе девушки читались доброжелательность и искренняя тревога. Пальцы ее были восхитительно гладкими и холодными, но Лайам невежливо выдернул руку и вернулся в комнату, осознавая сквозь дым опьянения, что никакой Роры тут просто не может быть.

– Ничего. Это просто сон.

Лайам провел руками по горящему лицу и пригладил волосы. Он соображал достаточно, чтобы понимать, что как раз способности стройно соображать ему сейчас и не хватает. Лайам не услышал, что девушка вошла за ним следом, и, когда она коснулась его плеча, от неожиданности подскочил.

– Мастер, что с вами?

Лайаму попался на глаза стоящий у окна стул. Решив, что он вполне надежен, если реален, Лайам рухнул на него.

Рора бросила свой тяжелый плащ на тюфяк, подошла к Лайаму и присела рядом. Юбки пошли сборками вокруг ее талии, образуя подобие черного гриба, и Лайам сосредоточился на них, упрямо отказываясь смотреть на низкий вырез ее платья. Девушка легонько коснулась его колена:

– Мастер Ренфорд, боюсь, вам нехорошо.

Волосы Роры удерживала простенькая заколка, и они пышным водопадом спускались на спину хозяйки. Аромат тонких духов По-воровски прокрался к его ноздрям сквозь кисловатый запах корицы и сидра. Лайам встрепенулся и оттолкнул руку девушки:

– Со мной все нормально! Зачем вы пришли?

Рора не обратила внимания на неприкрытую грубость.

– По правде говоря, – произнесла девушка, поднявшись одним плавным движением и отступив на пару шагов, – я пришла просить вас о милости.

Рора повернулась к Лайаму и стиснула руки. Глаза ее были полны слез.

“Ох, нет, только не это!” – подумал Лайам, чувствуя, что стремительно глупеет.

– Вы собираетесь арестовать моего брата за преступление, которого он не совершал. Уверяю вас, мастер, он невиновен! Телом своим клянусь – это действительно так!

“О боги! Она клянется своим телом? Кажется, я еще сплю”.

– Ступайте к эдилу! – буркнул Лайам и указал кивком на дверь – таким резким, что чуть не свалился со стула. – Я ничем не могу вам помочь.

– Эдил! Что может эдил? Даже я вижу, что его ум – это вы! Умоляю вас, мастер, поговорите с ним! Попросите за моего сводного брата, скажите, что он невиновен, молю вас!

Рора опустилась на колени. Каким бы рассеянным ни было сейчас внимание Лайама, оно все же невольно сосредоточилось на девушке, точнее на низком вырезе ее платья.

“Если только она не уйдет сию же минуту, – пришла ему в голову нелепая мысль, – мне не придется беспокоиться, что я чего-то не успел разглядеть.

В уголках глаз Роры набухли две слезинки и изящно скатились по шелковистой коже ее щек. Лайам понял, что вот-вот случится непоправимое.

– Я всего лишь простая актриса, мастер, и прекрасно это осознаю, но я так же честна, как любая благородная дама. Клянусь вам, Лонс не виновен в этом убийстве! Именем Урис клянусь, мастер!

– Не зовите меня так! Я вам вовсе не мастер! – слабо запротестовал Лайам, отмахиваясь от девушки, как от назойливого видения, в надежде, что оно вот-вот развеется.

– Мастер! – воскликнула Рора и, всплеснув руками, коснулась его колена.

“ Куда выше, чем в прошлый раз”, – с беспокойством подумал Лайам и попытался отодвинуться, но это ему не удалось. Девушка уткнулась лицом ему в колени и принялась всхлипывать, но Лайам все-таки умудрился ее отстранить.

“Я не могу этого допустить”.

Умоляю вас, мастер, поговорите с эдилом! Вы же сами знаете, что можете заставить его передумать! Я сделаю все что угодно, лишь бы доказать, что Лонс невиновен!

“Все что угодно? Нет!”

Роре все-таки удалось прильнуть лицом к коленям Лайама, рыдания ее сделались приглушенными, но девушка упорно продолжала молить о своем.

“Все это неправильно!” – подумал Лайам и попытался подняться. Это было ошибкой.

Рора встала вместе с ним, и как-то само собой получилось, что их губы встретились. Губы Лайама были горячими и пересохшими – от сидра и от волнения, губы Роры холодными и влажными, и чуть солоноватыми – от слез.

“Проклятый сидр, проклятый Кессиас, про клятый Лонс, а заодно и Поппи Неквер! Это ловушка!”

– Я готова на все, – прошептала Рора. Голос ее внезапно сделался низким, грудным.

“О, небо! Что я творю”

Некоторое время спустя Рора вытянулась рядом с ним на тюфяке, а еще чуть позже, скатившись со своего ложа, Лайам обнаружил, что Рора исчезла. Сидр улетучился тоже, и в голове у Лайама прояснилось достаточно, чтобы он получил возможность обругать себя вслух.

– Проклятие, проклятие, проклятие, о, проклятие! – нараспев бормотал он в темноте, обхватив голову руками. Он попался, и прекрасно осознавал это, и пытался утешиться, проклиная коварный сидр и одновременно стараясь припомнить, когда он последний раз был с женщиной и сколько времени прошло с той поры. Попытки не увенчались успехом.

И что же, подарив ему мимолетное наслаждение, Рора теперь будет считать, что он оставит ее брата в покое? Это какой-то бред! У Лонса имелись все основания прикончить Тарквина, и, не смотря на уверения Роры, все концы сходились на нем. Лайам не имеет ни малейшей возможности убедить Кессиаса в обратном, если, конечно, у него не появятся новые факты, свидетельствующие против кого-то еще. А новым фактам, судя по всему, взяться неоткуда. Вот если бы Марциус что-нибудь выкинул или Доноэ поведала бы ему еще какую-нибудь историю, тогда суждение Лайама о том, что убийца – не Лонс, было бы хоть чем-то подкреплено. Но при нынешнем положении вещей прийти к какому-либо иному выводу просто невозможно, нельзя.

Но Рора, естественно, смотрит на все это иначе. Из-за своей дурацкой, идиотской, проклятой пьяной податливости он пообещал этому заплаканному, умоляющему невинному созданию, что поможет ее брату.

Невинному? Аромат духов Роры все еще витал в воздухе, и Лайам ощущал, что одеяло и тюфяк все еще хранят тепло ее тела. Наивному, возможно, – но отнюдь не невинному. Рора была… изумительна, виновато подумал Лайам. Настолько изумительна, что даже полупьяный мужчина, вспоминая о ее ласках, может лишь ошеломленно качать головой и сожалеть, что все уже позади. И вдвойне сожалеть, что все это вообще произошло с ним. Кансаллус, повествуя об этой актрисе, был прав лишь отчасти. Она красива, талантлива, смела, горделива? О, да! Она недотрога. Возможно. Но не девственница, и далеко не девственница.

Лайам громко застонал, пытаясь в звуке выразить свои чувства, и вновь распростерся на тюфяке.

Она смотрела на него сверху вниз, оседлав его, словно всадник лошадку. Она раскраснелась, а волосы ее пришли в беспорядок. Рора явно была на верху блаженства, но этого ей было мало.

– Ты течешь как река, – пробормотал Лайам. Его руки скользили по шелковистой, влажной от пота коже красавицы.

– Слишком много вина! – рассмеялась Рора. – Ты же знаешь актеров…

Больше Лайам ничего сказать не успел – Рора пригнулась и хищно задвигала бедрами.

Воспоминание было настолько ярким, что Лайам вновь сел и протер глаза, дабы убедиться, что разум его не покинул.

Воспоминание не уходило, оно тянуло к себе, как магнит. Нужно было чем-то заняться – все равно чем, лишь бы отвязаться от наваждения, или оно лишь усилит в нем чувство вины.

Актриса все же добилась своего, Лайам дал обещание помочь ее брату – и теперь ломал голову, пытаясь сообразить, как. Он восстановил в памяти весь ход расследования – шаг за шагом заново проверил каждую версию, обдумал каждый забракованный вариант. Возможно ли, что бы они с Кессиасом что-нибудь упустили? Или легкомысленно отбросили какую-нибудь стоящую идею?

Прежде чем Лайам пришел к решению, что действительно может проверить еще один след, небо за окном мансарды приобрело благородный темно-синий оттенок, какой можно видеть лишь перед рассветом. Соломинкой, могущей спасти утопающего, в его представлении являлась та самая незнакомка, связанная с Виеску, точнее ее повторная попытка заполучить сантракт. Ведь аптекарь по каким-то своим соображениям все-таки счел, что иерарху стоит об этом знать.

Какой намек таится в этом известии? Возможно, аптекарь таким образом хотел сообщить, что на него оказывают давление. Кто? Все та же таинственная особа? Что, если он приблизился к истине, когда вцепился в Виеску? И тут же ушел от нее, обратившись к более легкой добыче – к Лонсу? Что, если то, что, если се!.. С того момента, как Марциуса выкинули за скобки, это была единственная возможность за что-нибудь зацепиться – хотя и весьма ненадежная. Лайам решил еще раз навестить аптекаря – и лишь после того обратил внимание на цвет неба.

Лайам понимал, что для визита к Виеску час слишком ранний, но он боялся спать, боялся, что Кессиас арестует Лонса прежде, чем он, Лайам, успеет раскрутить новую ниточку и хоть как-то выгородить актера. Лайам беспокойно поерзал на тюфяке, соображая, чем бы таким заняться до того времени, когда можно будет отправиться в Норсфилд, и в конце концов, утомленный похмельем и треволнениям минувшей ночи, крепко уснул.

Он как-то сразу очнулся от сна, в ужасе вскочил с тюфяка и подбежал к окну. Солнце пока что стояло невысоко. Похоже, он проспал всего несколько часов. Раздевшись и наскоро вымывшись над ведром, Лайам вытерся одеялом.

Посреди комнаты на полу лежал сложенный вдвое листок бумаги – белоснежной, хорошего качества. Очень смахивающей на ту, какую он купил для себя. Прежде, похоже, его скрывал полумрак, но сейчас на листок падало солнце. Нахмурившись, Лайам присел и подобрал находку. Листок не был надписан. Лайам развернул его с такой осторожностью, словно оттуда могло выпрыгнуть опасное существо.

Морщась, он дважды прочел коротенькую за писку. Почерк был неуклюжим, буквы – неаккуратными, правописание – просто ужасным, а содержание – мучительным.

“Я знаю, что вы не подведете меня, мастер! Только не вы! Умоляю вас, поговорите с эдилом! Я клянусь – мой брат невиновен!”

Подписи под запиской не было, но она и не требовалась.

Из груди Лайама вырвался звук, схожий с рычанием льва. Он едва не смял записку, но в последний момент передумал и бросил листок на стол. Не долетев до цели нескольких футов, листок порхнул вниз, словно раненый голубь, и упал на пол.

Лайам пронесся мимо служанки, шарахнув шейся от него в сторону очага, и вылетел на улицу, застегивая на ходу пояс и неуклюже заправляя брючины в сапоги. Взгляд на небо заставил его на миг умерить шаги. Стояло прекрасное утро, достаточно холодное, чтобы подморозить следы влаги, оставшиеся на его одеянии после поспешного умывания. Небо было нежно-голубым, без единого пятнышка. Правда, вдали, над морем, громоздились каскадами черные тучи, и Лайам понял, что во второй половине дня разразится шторм.

Впрочем, это его не очень обеспокоило. Лайам сейчас способен был думать лишь о собственной глупости и об обязательстве, которое он, как последний идиот, взвалил на себя. Лайам скрипнул зубами и понесся по улице, словно рассерженный вихрь, проклиная свою мягкотелость. Попрошайки, словно чуя злость, кипевшую в нем, спешили убраться с дороги, но Лайам ничего этого не замечал.

“О боги, пускай аптекарь скажет мне что-нибудь важное!”

Лайам цеплялся за соломинку и сам это понимал, но у него не было иной возможности отыскать нечто, способное если не указать на истинного убийцу, то хотя бы обелить Лонса.

Когда Лайам появился на пороге аптеки, Виеску побелел – это было заметно даже невзирая на лохматую бороду, почти скрывавшую его сморщенное лицо, – и задрожал. Списав эту реакцию на свой мрачный вид, Лайам решительно подошел к прилавку.

– Иерарх, – обеспокоено прошептал аптекарь, – что заставило вас снова явиться сюда?

– Вчера я говорил с эдилом, и он рассказал мне кое-что, касающееся вас.

– Ну да, само собой, но ведь это еще не повод…

Лайам оборвал лепет аптекаря. Он не намерен был тратить время на болтовню.

– Эта женщина, которая упоминала имя Тарквина, она что, еще раз у вас была?

– Да, иерарх, – покорно подтвердил Виеску. Он окончательно сломался и отвечал на вопросы с куда большей готовностью, чем прежде.

– И снова просила у вас сантракт?

Виеску кивнул.

– И вы ничего ей не продали?

– Нет! Я ведь уже говорил! Я не торгую такими вещами!

– Но она напугала вас?

Виеску ошарашено воззрился на посетителя.

– Она напугала вас. Эдил сказал, что вы были испуганы.

– О, пустяки, – попытался отнекиваться Виеску. – Я просто…

– Она угрожала вам?

– Ну, возможно, она была несколько разгневана, но все это пустяки. Понимаете, она…

Лайам окончательно убедился в том, что аптекарь лжет. Женщина явно угрожала ему. Но Виеску не желал в этом признаться. Лайам решил пока махнуть на это рукой.

– Понимаю, понимаю. Тогда у меня к вам будет еще один вопрос, последний.

Виеску вздохнул с облегчением, и Лайаму сделалось любопытно, что означал этот вздох. И вообще, аптекарь очень переменился. Благочестивость, чуть не сочившаяся у него из ушей, куда-то исчезла, равно как и вчерашняя склонность отделываться общими фразами. И все же Виеску явно боялся выложить все карты на стол.

– Сантракт используется только для… прекращения беременности, верно?

– Да, иерарх.

– И только в малых дозах?

– Да, иерарх.

– А что произойдет с человеком, которому дадут очень большую дозу? Может ли он от этого умереть?

На лбу аптекаря проступила испарина. Лайаму стоило немалых трудов сохранять спокойствие. Что заставляет Виеску так нервничать?

– Так как – может?

– Я слыхал нечто подобное, – запинаясь, не громко произнес Виеску. Лайама затопила жаркая волна надежды и облегчения. Он явно нащупал какую-то ниточку. Ее нельзя упустить.

– Сколько сантракта хотела получить эта женщина?

Аптекарь подался вперед. Глаза его удивленно округлились, словно он не вполне понял смысл вопроса.

– Я хочу знать, хватило бы той дозы, которую она желала купить, чтобы убить человека? – пояснил Лайам.

– Но… но ведь мастера Танаквиля закололи – разве не так?

Лайам пожал плечами, всем своим видом показывая, что вопрос не имеет смысла.

– Это, собственно, неважно – вы ведь не продали ей сантракт. Вы такими вещами не торгуете, верно?

За этой зацепкой явно крылось нечто гораздо большее, чем Лайам смел надеяться, и он не удержался от того, чтобы не подбавить в свой голос едкой иронии. Виеску мгновенно замотал головой.

– И конечно же, вы по-прежнему не знаете, кто такая эта особа?

Виеску снова замотал головой. Сейчас он явно предпочитал обходиться жестами, поскольку не доверял собственному языку.

Лайама это не волновало. Перепуганный вид аптекаря натолкнул его на множество новых идей, точнее, эти новые перспективы были порождены отчасти некоторыми открытиями, которые он только что сделал, а отчасти стоящей перед ним необходимостью оправдать Лонса.

– Да, конечно, – пробормотал он. – Благодарю вас, мастер Виеску. Вы мне очень помогли, и ваша помощь не будет забыта.

С этими словами он развернулся к удалился оставив аптекаря в состоянии, близком к обмороку.

Черная полоса туч ощутимо приблизилась, но Лайам не обратил на это никакого внимания. Он был всецело поглощен паутиной предположений, сплетавшейся прямо на ходу. Лайам рысью пронесся через Норсфилд, всю дорогу до дома не отрывая невидящего взгляда от мостовой. Попрошайки и на этот раз убирались с его пути, видимо считая, что трогать этого чокнутого выйдет себе дороже.

Какую роль в этом деле мог играть яд? И по чему Виеску так взвинчен? Все это должно быть как-то связано с убийством Тарквина – иначе аптекарь не осмелился бы потревожить эдила. Но в чем же тут связь? Ведь если то, что говорит Доноэ, соответствует истине, таинственная незнакомка не могла забеременеть от Тарквина. И кроме того, старика действительно закололи, а не отравили.

Все это порождало бессчетное множество новых вопросов. Если женщина забеременела не от Тарквина, то от кого же? И вообще, при чем тут старик маг? А не может ли убийцей мастера Танаквиля оказаться человек, до сих пор вообще выпадавший из поля его зрения? Вдруг это тот самый мужчина, иногда навещающий незнакомку в арендованных для нее апартаментах?

Слишком много новых вопросов. Аккуратная ткань неокрепших предположений грозила прорваться под тяжестью новых мыслей. Тут Лайама посетила еще одна идея, окончательно усложнившая ситуацию. А действительно ли Рора была с ним честна и приходила лишь для того, чтобы защитить невиновного брата? Их вчерашняя встреча в своей подоплеке вполне могла представлять из себя своего рода сексуальный шантаж, затеянный специально для того, чтобы вынудить его оставить Лонса в покое.

Рора, конечно, не могла заранее знать, что Лайам будет пьян и покладист. Но она также не могла не заметить, что Лайам – еще в театре – положил на нее глаз. Если уж от Кессиаса это не укрылось, то о самой Роре нечего и говорить. Кансаллус, кстати, упоминал, что девушка привыкла к тому, что мужчины ее обожают. А что, если… Лайам задохнулся от мелькнувшей в его голове мысли! А что, если вообще эту акцию совращения спланировал сам Лонс? Если это так, то его вина становится несомненной.

– О боги! – простонал Лайам. – Какой же я идиот!

Впрочем, так это или не так, ему не оставалось ничего иного, кроме как продолжать свои попытки выстроить линию защиты молодого актера. Рора ведь вполне могла прийти к нему по собственному почину, возможно, даже сомневаясь в непричастности брата к убийству, но тем не менее решившись доступным ей способом его защитить. Кроме этой версии вариантов существовала масса, тут было над чем поразмыслить.

Подняв голову, Лайам обнаружил, что ноги сами собой привели его к заведению госпожи Доркас. Лайам в нерешительности застыл на углу, с легким отвращением поглядывая на крохотное оконце своей мансарды. Уж лучше бы он вчера заночевал в доме Тарквина! Тут он вспомнил о Фануиле. И о том, что того следует покормить. Охваченный запоздалым раскаянием, Лайам двинулся к конюшне.

Всю дорогу в его сознании вертелись обрывки предположений. В конце концов Лайам рассердился и решил сплести заново сеть из имеющихся в его распоряжении фактов, чтобы посмотреть, какие в ней обнаружатся прорехи.

Итак, таинственная особа пытается раздобыть дозу сантракта, способную убить человека. Виеску эту дозу ей продает и чего-то боится.