- Вот и прекрасно,- отмахнулась вдова,- но это еще не все. Вам предстоит выяснить, откуда взялось само заклинание.
      - Само заклинание?
      - Да, с помощью которого они вызвали демона. Ареопаг должен знать, как Хандуиты добыли листок с необходимыми наставлениями и куда он подевался потом, ибо хождение текстов по демонологии в Южном Тире строго-настрого запрещено. Нарушителей строго наказывают, подвергая публичной порке плетьми. Такие вещи позволительно иметь только истинным магам, да и то - с особого разрешения гильдии чародеев. Теперь вы понимаете, что ваши задачи совсем не просты?
      - Да, - ошарашенно пробормотал Лайам, но думал он сейчас о другом. Ему вспомнилось, как изумился Проун, углядев на столе пентаграмму, и томик "Демонологии" в его кармане вдруг ощутимо потяжелел.
      "Почему он не сказал мне, что это противозаконно?"
      Между тем вдова, видимо, неплохо знавшая Уоринсфорд, уверенно вела его по лабиринту улочек и переулков, продолжая свой монолог. Она говорила тихо, почти шепотом, но очень быстро, всерьез вознамерившись за время короткой прогулки основательно просветить новичка. Руки госпожи председательницы находились в непрестанном движении, отчего широкие рукава ее черного платья трепыхались, подобно крыльям обеспокоенной чем-то вороны. После жертвоприношения члены ареопага отправятся в городскую тюрьму. Там чиновники разделятся, и новый квестор сможет допросить арестованных, а также кого только захочет. На дознание отпускается весь сегодняшний день и первая половина завтрашнего, Эласко будет ему помогать. Перед началом заседания, назначенного на следующий полдень, оба судебных квестора обязаны предоставить председательнице ареопага свои заключения по вверенным им делам, чтобы та, на их основании, смогла подготовиться к разбирательству.
      Лайам добросовестно пытался запомнить все, что ему говорят, но вскользь, не вникая в суть сказанного по-настоящему. Карман, в котором лежала "Демонология", бил его по ноге.
      "Ты знал, что это запрещенная книга?" - мысленно обратился он к Фануилу.
      "Я не сведущ в законах, отозвался дракончик. Мастер Танаквиль был не законоведом, а магом. Но ты ведь его наследник, и книга по праву твоя. Да и потом вряд ли кто-нибудь станет осуждать действия члена ареопага".
      Ответ его несколько успокоил Лайама. В конце концов, эта книжица действительно досталась ему по наследству - от чародея, состоявшего в гильдии, и собирался он ею воспользоваться не как-нибудь, а для раскрытия преступления. "А это вам не демонов вызывать!"
      - Конечно, мы с вами заблаговременно побеседуем и многое уточним, чтобы ареопаг не сделал ошибки. Как видите, все не так уж и сложно, а?
      - Да, сударыня, - Лайам поспешно кивнул.
      - Но если у вас возникнут какие-то затруднения в процессе дознания, помните - рядом квестор Проун и я. Мы оба всегда готовы вас поддержать и выслушаем в любую минуту. Теперь перейдем к убитому чародею...
      И вновь сознание Лайама раздвоилось. Он внимательно вслушивался в слова госпожи Саффиан, одновременно раздумывая о странном поведении Проуна. "Он очень заволновался, но потом повел себя так, словно ничего не случилось. Почему? Ведь первый квестор ареопага не может не знать законов". Напрашивался вывод, что толстяк просто-напросто решил проучить выскочку, подставив ему при случае ножку. Однако подобная подозрительность весьма смахивала на психическое расстройство, ибо никакими фактами пока что не подкреплялась. Возможно, запрет иметь при себе наставления по вызову демонов не распространялся на членов ареопага, или Проун, как и многие окружающие, всерьез полагал, что его новый коллега - маг, имеющий право на ношение подобных вещей. Любое из этих предположений выглядело более правдоподобно, чем безосновательные опасения, и Лайам решил выбросить эту проблему из головы. "Если Проун больше не станет затрагивать этот вопрос, то и тебе не о чем беспокоиться. Надо только спрятать учебник поглубже и без крайней надобности о нем не болтать".
      Вот и сама вдова Саффиан говорит, что у него нет никаких оснований для беспокойства. Правда, имея в виду нечто иное, но...
      - Эдил Куспиниан предполагает, что это убийство совершено с помощью магии, но прямых доказательств тому нет. Честно сказать, я не думаю, что вам удастся что-нибудь раскопать. Маг этот был в Уоринсфорде чужим, о нем никто никогда прежде не слышал. Его убийца, скорее всего, уже давным-давно убрался из Южного Тира. Так что не слишком утруждайте себя...
      Улочка, по которой они шли, внезапно расширилась и вывела их к пантеону, располагавшемуся на небольшом подобии площади, ограниченной стенами обступавших ее домов. Сам храм был выстроен по образцу, обычному для зданий подобного рода. Из центральной и доминирующей его части выступали четыре крыла - каждое посвящалось трем из двенадцати основных божеств Таралона. Уоринсфордский пантеон отличался от массы своих, раскиданных по всему королевству собратьев лишь тем, что не имел купола, вместо него над зданием возносился высокий шпиль, вслед за которым к небу тянулись узкие заостренные витражи оконных проемов, их устремлениям вторила крутизна черепичного покрытия крыши. К дверям, покрытым искусными барельефами, вели аккуратные лесенки, над ними посверкивали позолоченные фигурки богов или ярко раскрашенные знаковые предметы, дающие понять, какому божеству принадлежит то или иное святилище.
      К святилищу бога Раздора - с оскаленными мордами боевых скакунов на дверях - вдова Саффиан не пошла, миновала она и обиталище богини Фортуны, даже не удостоив взглядом водруженное над ним гигантское колесо. Лайаму вдруг отчаянно захотелось провернуть на счастье одно из колес поменьше, приделанных к дверным косякам, но шагу сбавлять было нельзя, и он лишь с сожалением на них покосился. Ему сделалось любопытно, куда же его ведут? Какому богу ареопаг собирается принести жертву? Может быть, Миротворцу? Лайам никогда в точности не мог разобраться, какой таралонский бог за что отвечает. Отчасти это объяснялось тем обстоятельством, что в разных краях королевства имелись весьма различные представления об одних и тех же богах. Например, земледельцы Мидланда молились Урис в надежде, что та пошлет их полям урожай, купцы побережья просили у нее удачи в торговле, а студенты Торквея считали эту богиню покровительницей наук. Впрочем, мало кто сомневался, что богу Раздора подвластна одна лишь сфера человеческих отношений - война. Однако небожителей со столь четко определенным кругом забот насчитывалось совсем немного.
      Госпожа председательница остановилась у следующего крыла пантеона, нетерпеливо озираясь по сторонам, и Лайам довольно кивнул. Он угадал - они пришли к Миротворцу. Этого бога легко было узнать по кроткому лику и воздетым в увещевающем жесте рукам. Фриз над дверью, ведущей в святилище, заключал в себе трогательную до приторности картину внезапного примирения двух враждующих армий. Монархи, стоящие на коленях, павшие ниц солдаты, дети, бросающие мечи и копья в костры. О чем говорят витражи узких, как бойницы, окон святилища, Лайам не понял. Снаружи их стекла были покрыты пылью, а изнутри -основательно закопчены.
      - Вот мы и на месте, - пробормотала госпожа Саффиан и повернулась к приближающимся к ней членам ареопага. - Поторопитесь, господа, сказала она, возвышая голос. - Время не ждет! Тала, копуша, передай мне дары.
      - Да, госпожа, - сказала девушка, задыхаясь от скорого шага. - Я все сделала, как вы велели.
      Вдова Саффиан приняла у нее корзинку и сурово кивнула.
      - Жди меня здесь, милая, - она холодно глянула на мужчин. - Итак, господа, мы входим.
      Лайам снял Фануила с плеча и посадил его на ступеньки.
      "Постарайся не довести девчонку до обморока!"
      Дракончик дернул обиженно крыльями, но смолчал.
      Внутри святилища - справа и слева от двери - обнаружились две чаши с водой. В одной вошедшие вымыли руки, в другую лишь опускали кончики пальцев, чтобы затем прикоснуться ими к губам. Лайам прилежно скопировал всю процедуру, поглядывая при этом на витражи. Теперь наружная солнечная подсветка вполне позволяла их рассмотреть. Оба окна, что у двери и одно дальнее - за алтарем, были сверху донизу застеклены изображениями Миротворца в парных его ипостасях. Супруг и супруга, отец и ребенок, мать и дитя, слуга и хозяин, вельможа и побирушка и даже - где-то за чашей, почти на уровне пола - судья и кошмарного вида разбойник.
      Госпожа Саффиан прошла к каменному алтарю и замерла возле него в благоговейном молчании. Мужчины за ее спиной преклонили колени, Лайам с небольшим опозданием последовал их примеру.
      - У человека два облика, - нараспев заговорила вдова, - а ветер удачи часто меняет свое направление. Дураки возвышаются, князья падают в грязь. Тот, кто просыпался богатым, к вечеру становится нищим, строгий судья сам предстает перед грозным судом. Готов ли ты к таким переменам? Примешь ли безропотно то, что некогда возлагал на других? Пойдешь ли за тем, кого некогда вел? Найдешь ли правосудие там, где сам недавно вершил его? Если станешь судить других так, как судил бы себя, то в сердце твоем Миротворец. Смиряй гордыню свою милосердием, помни, что можешь пасть, и возвысишься. Если таковы твои помыслы, то Миротворец с тобой, и ты под его рукою.
      Она явно произносила эти слова от всего сердца, и, когда Лайам бросил украдкой взгляд на коленопреклоненных мужчин, он увидел, что они повторяют молитву следом за ней с той же самозабвенной сосредоточенностью. Эласко и Проун склонили головы и закрыли глаза, а эдил устремил взгляд на дальний витраж. Лицо его было на удивление простодушным. Лайам виновато потупился и попытался сыскать в душе хотя бы искорку благочестия.
      Вдова Саффиан возложила на алтарь каравай хлеба, затем поочередно присовокупила к нему два небольших горшочка.
      - Пожалевши поделиться с кем-либо коркой хлеба и каплей вина, сам вскоре будешь снедаем гладом и жаждой. Но если тебе по душе тень, а не суетный блеск, то ты в глазах Миротворца всегда будешь осиян благостным светом. - Она вынула из корзинки бутылочку лампадного масла и поставила ее рядом с остальными дарами.
      - Служи так, как хотел бы, чтобы служили тебе, правь так, как хотел бы, чтобы управляли тобой, люби так, как хотел бы, чтобы любили тебя, суди так, как хотел бы, чтобы судили тебя. У всех историй два конца - ищи оба. Попросим же Миротворца ниспослать нам благословение для достойного исполнения его воли.
      Председательница ареопага преклонила колена перед алтарем, а остальные молящиеся распростерлись на каменных плитах. Лайам, поколебавшись, тоже прилег, положив щеку на сцепленные руки. Воцарилось молчание, весьма для него томительное, ибо прилива надлежащего благочестия он так и не сумел ощутить.
      Лайам вообще крайне редко обращался с просьбами к небесам, а уж участие в организованных действах религиозного толка и вовсе ему претило. Впрочем, факта существования богов он никоим образом не отрицал, хотя повидал немало людей, которые в том сомневались. Но эти люди никогда не сталкивались лицом к лицу с небожителями, а Лайам имел счастье кое-кого из них лицезреть. Правда, будь его воля, он как-нибудь обошелся бы и без этого счастья. И уж точно бы - без недавней своей встречи с Беллоной. Боги богами, но чем они дальше, тем спокойнее живет человек. У них свои слабости, свои непостижимые цели, и кто подсчитывал, сколько дают они людям и сколько берут?
      Однако он все же сумел выдавить из себя что-то вроде молитвы.
      "Прошу, дай мне силы справиться с тем, чем я занят", - несколько раз повторил мысленно он, потом стал сердиться. Интересно, как долго еще будет молиться вдова? Камни храма высасывали тепло из костей, суставы начинали скулить, а утреннее воодушевление напрочь исчезло.
      Наконец вдова Саффиан пошевелилась, встала с колен и одернула юбки. И все вслед за ней, к облегчению Лайама, тоже зашевелились и встали.
      - Идемте же, господа, - сказала женщина, очень буднично и деловито. Утро уходит.
      Несмотря на столь явно выказываемое стремление поскорее заняться делами, в тюрьму вместе со всеми вдова не пошла.
      - Встретимся позже, - бросила она Куспиниану и, не выпуская корзинки из рук, торопливо зашагала к следующему крылу пантеона. Служанка побежала за ней. Эдил только кивнул и через лабиринт узких улочек повел квесторов прочь от храма. После непродолжительного молчания Эласко решился задать вопрос, который уже вертелся у Лайама на кончике языка.
      - Прошу прощения, господа, - смущенно заговорил юноша, - но не объяснит ли мне кто-нибудь, куда направилась госпожа Саффиан?
      Похоже, молитва подействовала на уоринсфордского квестора благотворно. Глаза его обрели прежнюю живость, на щеки вернулся румянец.
      Проун презрительно фыркнул.
      - В другое святилище, юноша, куда же еще?
      - К Лаомедону, - счел нужным добавить Куспиниан. - Почтить память мужа.
      Упоминание о покойном председателе ареопага заставило всех примолкнуть. Лайам, никогда не встречавшийся со столь безвременно почившим саузваркским ученым, вновь задумался о стойкости характера женщины, понесшей такую утрату, и о том, с какой бездной отчаяния приходится ей справляться.
      "Ведь все, что она делает, напоминает о нем и добавляет боли!"
      "Мастер, у тебя книга торчит из кармана", - невозмутимо сообщил Фануил, восседавший на плече своего господина.
      Лайам с ужасом посмотрел на карман. Краешек "Демонологии" действительно был виден. Он торопливо прикрыл его клапаном и повернулся к дракону.
      "Придется сыскать для нее местечко получше".
      "Да уж, придется".
      Проун увивался вокруг эдила, и Лайам одарил его спину рассерженным взглядом.
      "Представляешь, этот говнюк так ничего мне и не сказал!"
      "Может быть, он ничего не слышал об этом запрете?"
      - Ха! - возмутился вслух Лайам и тут же покраснел, испугавшись, что его спутники обратят на это внимание, но те были слишком погружены в свой разговор.
      "Нет, тут дело в другом. Скорее всего, он надеется, что я вдруг вытащу ее принародно, чем дам ему повод взять меня под арест".
      "А зачем ему это?"
      "Да затем, что он задница и засранец!" - подумал Лайам, но доводить эту мысль до Фануила не стал.
      Они уже выбрались из мешанины улочек на широкую набережную и теперь шли по дощатому тротуару вдоль мутной реки, кишевшей судами всех размеров и видов - тут были баржи и галеоны, баркасы и лихтеры, плоты и даже древние коракли, сплетенные из ивовых прутьев. Путь их пересекали длинные молы. На многих из них кипела работа: суда загружались и разгружались, по крепким - в фут толщиной - балкам настила грохотали колеса несчетных запряженных волами телег. Чайки, отчаянно сражаясь за груды зловонных объедков, немолчно вопили, их вопли смешивались с криками погонщиков и руганью грузчиков, одуревших от беготни.
      Вдоль набережной - в отдалении от реки - тянулись дощатые склады, перемежаемые лавчонками и винными погребками, в двух кварталах южнее виднелись два больших каменных здания. Фасады обоих украшали штандарты красный и серый, они трепыхались и хлопали на свежем ветру.
      Люди узнавали Куспиниана, предупредительно перед ним расступаясь, склоняя головы и торопливо отводя взгляды, некоторые с заискивающими улыбками бормотали что-то вроде приветствий. Эдил царственно им кивал, но ответом не удостаивал, трое квесторов также помалкивали и, как привязанные, тащились за великаном. Лайаму поначалу нравилось находиться в центре внимания, но постепенно он стал мрачнеть. Будучи всего лишь начальником городской стражи, Куспиниан шествовал по Уоринсфорду, как герцог, и раболепие окружающих нисколько его не смущало.
      Краем глаза Лайам поймал пристальный взгляд Эласко и поспешил согнать с лица хмурое выражение. Он показал на строение, к которому они уже подходили.
      - Это здание герцогского суда?
      Вдоль всего фасада строения, сложенного из серого камня, шла длинная галерея, под сводами которой сновали озабоченные торговцы, вымазанные чернилами клерки и не в меру серьезные мальчишки-курьеры.
      - Нет, квестор, - ответил Эласко. - Это Фискальный замок, где взимают пошлины и налоги. Его выстроили недавно, в последние три года. - Он улыбнулся и кивком пригласил собеседника перевести взор. - А там тюрьма. Мы зовем ее Водяными Вратами, поскольку она размещается в бывшей крепости, охранявшей город с речной стороны. - Деревянный настил набережной возле тюрьмы сменился брусчаткой, переходящей в ступени, спускавшиеся прямо к мутной воде. - Раньше умели строить крепости, а?
      Лайам согласно кивнул, разглядывая черную каменную громаду с бойницами вместо окон, перечеркнутыми жирными линиями решеток. Куспиниан первым подошел к узенькому проходу под внушительной аркой, в теле которой также темнели щели бойниц. Стража отсалютовала ему, и эдил с довольным видом шагнул в угрюмый проем. Туннель вывел во дворик, такой маленький, что четверым мужчинам тут же сделалось в нем тесновато. Гостиничный номер, где ночевали Проун и Лайам, по площади его едва ли не превосходил. Черные стены, в каждую из которых была вмонтирована окованная железом дверь, убегали ввысь - к квадратику синего неба.
      - Отлично, - сказал эдил. - Здесь наши пути разойдутся. Мы с квестором Проуном отправимся к его жуликам, а Уокен проводит вас, квестор Ренфорд, к убийцам. Не робейте и помните, вам всегда готовы помочь. - Он повернулся на каблуках, махнул рукой Проуну и толкнулся в правую дверь. Та отворилась, потом захлопнулась, и Лайам с Эласко остались одни.
      - Нам сюда, - сказал юноша, шагнув к двери, что находилась напротив. Он постучал по железу костяшками пальцев - чуть, видимо, резче, чем следовало, ибо недовольно скривился и подул на ушиб.
      Дверь неохотно приотворили, хмурый стражник долго изучал посетителей, пока, наконец, не решил, что их можно впустить. Войдя, оба квестора очутились на небольшой площадке, от которой и вверх и вниз уходили ступени. Эласко, возмущенный заминкой, бесцеремонно отобрал у стражника связку ключей, потом велел тому вздуть огонь в фонаре и принести в нижнюю камеру кресла, после чего чиновники двинулись вниз.
      Когда на каменных стенах заблестели бусинки влаги, а длинный нос Лайама повело от запаха гнили и плесени, он понял, что находится под рекой. Его передернуло от этой мысли, но лестница все не кончалась, а воздух вокруг становился все более сырым и промозглым. Он провел по стене рукой и быстро ее отдернул - та сплошь обросла какой-то слизистой дрянью. Лайам почувствовал, что изрядно продрог, ему сделалось жутковато.
      От лестницы расходились два коридора. Один был совершенно темным и походил на разверстую пасть гигантской змеи, в конце другого мерцал огонек. Лайам побрел за Эласко на свет вдоль вереницы пустых незапертых камер, в одной из которых сидел закованный в цепи скелет.
      - Очаровательное местечко, - пробормотал Лайам. В выбоинах пола маслянисто поблескивала какая-то жижа. Он оступился, под ногами отвратительно хлюпнуло.
      - Прошу прощения, квестор!
      - Ничего страшного.
      Действительно ничего, если бы не ужасающее зловоние.
      "Напоминай мне почаще, что в Уоринсфорде законов лучше не нарушать!" велел он Фануилу.
      Свет исходил из камер в конце коридора. В первой лежал и раскатисто храпел какой-то босяк, во второй шла игра в кости. Игроки даже не покосились на проходящих мимо людей. Эласко направился к третьей - последней - решетке.
      - Просыпайтесь, господин Хандуит,- негромко сказал он и звякнул ключами. - Суд приступает к дознанию!
      5
      По стенам камеры стекали струйки воды, собираясь внизу в лужицы, но если ложем для заливисто храпевшего босяка, равно как и для моряков, играющих в кости, служил голый пол, то здесь по крайней мере имелась кое-какая мебель - две шаткие койки, простой стол и два табурета.
      Эльзевир Хандуит уже стоял возле решетки. Он кутался в долгополый плащ, шея его была обвязана длинным шарфом, а голову покрывала бесформенная шапчонка с ушами. На вытянутом изможденном лице заключенного застыло страдальческое выражение, вислый нос почти касался губ, а большие водянистые глаза следили за каждым движением уоринсфордского квестора.
      - Наконец-то, наконец-то, - все бормотал он, пока юноша возился с замком, потом рванулся к распахнутой двери и упал на колени. - Господин судья, господин судья, сжальтесь, сжальтесь над нами, боги знают, что мы невиновны...
      Тут он увидел Фануила и, поперхнувшись, умолк.
      - Познакомьтесь, господин Хандуит. Это квестор Ренфорд, - произнес веско Эласко. - Он пришел узнать у вас правду. И у вас, сударыня, также. Тон юноши был суров, но к концу фразы смягчился.
      Ровиана Хандуит лежала на одной из коек, выглядывая из-под вороха одеял. Лицо ее было слегка синеватым, она непрестанно покашливала.
      - Квестор, - прошелестела женщина и вновь зашлась в приступе сухого надрывного кашля. Высунувшаяся из-под одеяла рука слабо махнула Лайаму.
      Муж ее между тем снова обрел дар речи.
      - Видите ли, господин квестор, моя жена больна, тяжело больна! Я просил, чтобы нас перевели куда-нибудь, где посуше, но...
      - Еще денек потерпите, - рассудительно заметил Эласко. - Сессия начинается завтра.
      - Умоляю вас, квестор, сделайте что-нибудь для моей несчастной жены!
      И Эльзевир, и Эласко выжидающе посмотрели на Лайама, но ему нечего было сказать. Содержать больную женщину в такой сырой и холодной камере! Он просто не мог в это поверить.
      "Она подозревается в убийстве, напомнил ему Фануил, и Лайам сморгнул, вспомнив, зачем он здесь. - И ждать ей осталось сутки, не больше".
      - Да,- наконец произнес Лайам, не сводя глаз с несчастной. За день-полтора она не умрет - по крайней мере, на это можно надеяться, - а руки ее так или иначе обагрены кровью торговца. В соседней камере по камням со стуком прокатилась игральная кость, и один из моряков выругался. Лайам встряхнулся и повернулся к Хандуиту.- Да. Всего денек еще потерпите, господин Хандуит. А пока я попрошу вас задуматься о другом. О преступлении, в котором вас обвиняют.
      Надежда в глазах Хандуита сменилась таким горьким разочарованием, что Лайам почувствовал себя совершенной скотиной, а звук свистящего кашля и вовсе его доконал. Возможно, чуть позже он сумеет добиться, чтобы к несчастной вызвали лекаря, или сам пришлет ей какие-нибудь лекарства.
      - Обвинения весьма серьезны, - сказал он нарочито суровым тоном, чтобы приглушить в себе жалость, потом достал из кармана бумаги и для убедительности по ним постучал. - Согласно этим вот документам, ваша вина может считаться доказанной. Вы вместе с вашей супругой были застигнуты на месте преступления. Демон, вызванный вами, убил вашего брата. Что вы можете на это сказать?
      У Лайама имелись вопросы и посущественнее, но ему нужно было с чего-то начать.
      - О, - простонал Хандуит, - все это так, господин Ренфорд, но истолковано в корне неверно. Мы не замышляли убийства, клянусь! Мы всего лишь пытались заглянуть в будущее, дурным, правда, способом, господин, очень дурным. Мы знали, что поступаем плохо, но никак не думали, что можем причинить кому-нибудь вред! И в результате мой брат погиб, и мы теперь наказаны уже одним этим, разве это не достаточное наказание, господин?
      - Значит, вы не хотели, чтобы демон убил вашего брата?
      - Господин мой, как можно так говорить? Я любил его всем своим сердцем! И жена моя хворает сейчас вовсе не потому, что в этой дыре нездоровый воздух, о нет, она занедужила от боли сердечной, ведь она тоже очень нежно любила его!
      - И вы собирались всего лишь устроить что-то вроде небольшого гадания? - Южная велеречивость обычно Лайама раздражала, но сейчас тягомотные стенания Хандуита давали ему время подумать.
      - Именно так, мой господин, именно так, но как же мы высоко возносились в гордыне своей и как низко пали! И если бы только возможно было повернуть время вспять...
      - О чем вы намеревались спрашивать демона? - перебил его Лайам.
      Хандуит дважды моргнул.
      - Господин?
      - Что вы хотели узнать? Вы ведь вызвали демона, чтобы он что-то вам рассказал. Значит, у вас были к нему вопросы.
      Хандуит вытаращил глаза, быстро переводя взгляд с одного посетителя на другого.
      - Не молчите же, господин Хандуит, - сказал Лайам. - Вы вызвали демона, чтобы о чем-то его расспросить, и уж, конечно, должны знать, о чем же.
      - Г-господин, - заикаясь произнес Хандуит, не находя слов для ответа.
      - О корабле, - прошептала Ровиана Хандуит, и мужчины удивленно к ней повернулись. Ее рука снова выскользнула из-под покрывал, и она слабо ею махнула. - О том корабле, дорогой, которого мы так ждали... - Слова больной заглохли в приступе тихого кашля, и Хандуит, присев на кровать, закрыл рот супруги ладонью.
      - Не надо так напрягаться, милая, - сказал он, затем повернулся к Лайаму. - Она права, господин. Мы хотели узнать о корабле, в который вложили все наши деньги. Корабль все не возвращался, и мы отчаялись в своих ожиданиях, ведь все зависело от его возвращения, господин. Наше будущее, наши надежды, а кредиторы уже не давали житья. Конечно же, нам, господин мой, хотелось узнать, когда вернется корабль, конечно же, и это должно быть понятно.
      - Как называется судно?
      - Что, господин?
      Тут появился стражник с креслами, затребованными Эласко, и принялся их устанавливать. Лайам какое-то время сердито глядел на поднятый им кавардак. Когда он вновь повернулся к постели, Хандуит выпалил:
      - "Тигр", господин мой, он приписан к фрипортскому Дордрехту. Он перевозит пряности, господин.
      Лайам нахмурился. Морские волны бороздили сотни "Тигров", перевозящих пряности, и многие их владельцы проживали в свободных портах. Однако, хотя самочувствие госпожи Хандуит внушало ему тревогу, неуверенность в ответах ее мужа убеждала его в виновности обоих супругов.
      - Судно уже вернулось?
      - Увы, нет, господин мой, я боюсь, что оно пропало, а с ним погибли и все наши надежды.
      - Все? Разве ваш брат тоже вложил в него деньги?
      - Н-нет, господин, нет.
      - Насколько я знаю, он был очень богат, - сказал Лайам, изображая искреннее участие.- Теперь, после его смерти, вы унаследуете огромное состояние. Так что причин впадать в отчаяние у вас вроде бы нет.
      - О, господин мой, - запротестовал Хандуит, поднимаясь на ноги,- даже если правда восторжествует и нас оправдают, мы скорее пойдем просить милостыню, чем притронемся к этим деньгам! Они в крови, а мы, пусть и невольно, послужили причиной тому, что она пролилась. Это будет несправедливо.
      Лайам в конце концов сел в кресло, принесенное стражником, знаком пригласив присесть и Эласко. Затем он помог Фануилу спуститься со своего плеча на относительно сухой пятачок пола.
      - Это похвально, хотя, если решением ареопага вина с вас будет снята, я посоветовал бы вам принять наследство, чтобы потратить часть его на поправку здоровья вашей супруги. - Он повернулся к Эласко.- Покойный Элдин Хандуит оставил завещание?
      - Н-нет, - ответил застигнутый врасплох молодой квестор. - Думаю, нет.
      - Стало быть, вы становитесь наследником всех его денег, - продолжал Лайам, снова повернувшись к Хандуиту. - Равно как, полагаю, и его дома. Это ведь был его дом?
      - Да, господин, ему его завещал наш отец.
      Лайам, вытянув ноги, устроился поудобнее.
      - Вы ладили с ним? Ваша совместная жизнь была... ну, мирной?
      Хандуит энергично закивал.
      - Да, да, господин! Братьев дружнее, чем мы, вряд ли удалось бы сыскать и во всем белом свете!
      - Тогда весьма удивительно, что судьба пропавшего корабля вас так волновала. Ваш брат наверняка не оставил бы близких в беде. Вы ведь могли рассчитывать, например, на долгосрочную ссуду.
      И снова Хандуит не нашел, что сказать, и снова больной пришлось выручать тугодума.
      - Нет... о ссуде и речи быть не могло,- прошептала она. - Эльзевир... ну же, скажи им...
      Хандуит поморщился, потом потупился, словно чего-то стыдясь. Затем с великой неохотой заговорил:
      - Элдин... очень не любил давать деньги взаймы и... и не одобрял операций с товарами вроде специй и пряностей. Ему казалось зазорным торговать предметами роскоши. Он был в своем роде человеком оригинальным и всегда стоял на своем. - Хандуит поднял взгляд. В глазах его стояли слезы. И все-таки - он был моим братом! Он содержал нас и кормил, мы жили под одной крышей! И жили бы дальше, если бы эти пергаменты не попались нам на глаза! О, не в добрый час все это случилось, нет уж, не в добрый!
      - Эльзевир! - резко крикнула госпожа Хандуит и тут же зашлась в приступе кашля.
      Лайам заинтересованно подался вперед.
      - Какие пергаменты?
      - Да эти треклятые наставления, вводящие добрых людей в соблазн! Он купил их у книготорговца, целую кипу. Тот вроде бы распродавал библиотеку какого-то чародея, и хотя я отговаривал его, господин, он уперся, он все равно их приобрел. Элдина так и тянуло ко всяким магическим штучкам... хотя сам он никогда никакой магией не занимался, клянусь вам, мой господин, никогда!
      - Значит заклятие, которое вы применили, считано вами с этих пергаментов?
      - Да, господин. Элдин держал их под замком, но как-то раз он оставил шкатулку открытой. Ах, и зачем я зашел тогда в его кабинет!
      Памятуя о наставлениях вдовы Саффиан, Лайам спросил:
      - А вы случайно не знаете, у какого книготорговца ваш брат их приобрел? Может ли тот подтвердить факт покупки?
      Хандуит склонил голову.
      - Да, знаю. Это Релли из Монетного переулка, где сидят заимодавцы.
      - И который уже месяцев пять как умер, - скептически заметил Эласко. Великолепный свидетель, не так ли, господин Хандуит?
      Хандуит негодующе задрал подбородок.
      - Нет, господин! Если бы он был жив, он подтвердил бы, что эти листы принадлежат моему брату и что я не покупал их и не хотел причинить моему брату вреда!
      Лайам откашлялся.
      - Давайте пока что оставим книготорговца в покое и вернемся к истории с заклинанием. Вы нашли его среди бумаг вашего брата, и что же? Вы скопировали его?
      - Да, господин,- ответил Хандуит. Негодование в его голосе сменили нотки раскаяния. - Я украл один лист и переписал то, что было на нем написано, а затем положил назад без ведома Элдина. Я был в отчаянии, господин. "Тигр" все не возвращался, наше состояние висело на волоске, и я жаждал получить хотя бы лучик надежды.