В политике все должно быть соразмерено. Если, как говорится, на полтона выше возьмешь, можешь кальсоны испачкать; а с другой стороны, не доберешь эти полтона, покажешь, что ты не понимаешь вопроса, и тогда противник или насядет на тебя, или перестанет уважать тебя, считаться с тобой. Одним словом, взаимное обнюхивание, взаимное обхаживание на официальных и неофициальных заседаниях, а особенно при встречах, на ужинах и обедах очень много дают с точки зрения познания партнера, познания деятелей международной политики и глав государств, с которыми надо жить в мире или в войне. Во всяком случае, жить. Ведь мы живем на одной планете, и нерешенные вопросы беспокоят каждого. Надо примериться, как жить, как строить свои взаимоотношения. Я считаю, что в Женеве состоялась очень полезная встреча. Она имела большое значение для нашего советского государства, для нашего руководства. Из прощупывания, я считаю, наша делегация вышла с честью, выполнила задачи, возложенные на нас нашим советским правительством и нашим Центральным Комитетом. Я все рассказываю от собственного имени. Некоторые могут сказать, что же, там других не было? Тем более, что главой делегации был Булганин. Там был Молотов, был Жуков и дополнительный аппарат из отдела политической информации ЦК. Я высказываюсь от своего имени, потому что диктую свои воспоминания. Конечно, и все другие лица вели беседы, высказывались и имели свое мнение. Но общая политическая направленность была у нас единой, без всяких оттенков. Поэтому и позиция, которую я излагал, была единой. Это, собственно, была правительственная позиция, позиция Центрального Комитета. Никаких иных мнений в нашей делегации вообще не было. Я хотел бы, чтобы меня правильно поняли те, кто будет знакомиться с моими записями. Когда мы вели беседу за столом, то главы делегаций чаще адресовались ко мне персонально. Конечно, ко всем обращались, и вроде на равных. Но я чувствовал, что и Идеи, и Эйзенхауэр, я уж не говорю об Эдгаре Форе, обращались чаще ко мне. Когда возникали вопросы, на которые, я считал, должен был ответить глава государства, я придерживал себя и, как говорится, становился за спину Булганина. Булганин же часто как бы подталкивал меня плечом. "Отвечай ты, отвечай ты... " - шептал он мне. И я отвечал. Не уклонялся. А Молотов? Молотов из нас был наиболее опытен в политических переговорах. Он уже не раз участвовал в подобных конференциях во времена Сталина. Но он уже приобрел определенную репутацию. Человек "НЕТ" - так говорили о нем. Поэтому, может быть, западные лидеры считали, что с Хрущевым легче договориться. Скорее всего, они понимали, конечно, что структура нашего государства держится на марксистско-ленинском учении, и поэтому роль партии, роль Центрального Комитета, а следовательно, и роль первого секретаря ЦК велика. Одним словом, не скрою, что мне приходилось больше всего отвечать на вопросы. На официальных же заседаниях все разговоры от имени нашей делегации вел только Булганин, и никто больше. Мы все только слушали, смотрели, следили, наблюдали, не больше. Мы хотели, чтобы наша делегация выглядела солидно и чтобы наш глава государства не походил на Эйзенхауэра, который наглядно продемонстрировал свою подчиненную позицию, пользуясь открытыми подсказками в виде записок Даллеса. Мы по всем вопросам договаривались заранее, и Булганин в целом уверенно отвечал на все вопросы. Если по ходу заседаний нужно было реагировать на неожиданную реплику наших партнеров, то мы немножко перешептывались, это вполне допустимо, и опять Булганин давал ответ. Хочу быть правильно понятым: я не только не покушался, а наоборот, оберегал достоинство главы нашего правительства. Когда закончились встречи и делегации стали разъезжаться (не помню сейчас, в каком порядке они отбывали из Женевы), мы заранее условились, что, возвращаясь на Родину, заедем в Берлин, где проведем консультации и сделаем совместное с правительством ГДР заявление. Так мы и поступили. Прибыли мы в Берлин. Там нас встретили с большими почестями. Толпы народа вышли встречать нас и встречали очень хорошо. Я потом много раз бывал в Берлине, но мне особенно запомнилась та, первая встреча. Это, кажется, был мой первый визит туда в официальном положении. Я побывал в Берлине в 1945 г., после подписания Потсдамского соглашения, но тогда я ездил инкогнито, как частное лицо, желая познакомиться с городским хозяйством Берлина. А теперь мы официально представляли Советский Союз, поэтому встреча была организована шумная и пышная. Меня она поразила. Я-то думал, что после кровопролитной войны и взаимного истребления, которое война принесла немецкому народу и народам Советского Союза, вряд ли можно ожидать какой-то теплоты при встрече. Даже полагал, что могут быть какие-то проявления враждебности. Конечно, на некоторых лицах были заметны довольно кислые мины. Но таких людей встретилось немного. В большинстве своем люди, которые встречали нас, были настроены дружелюбно и вели себя довольно активно. Как я считал, это свидетельствовало о том, что немцы насытились войной и искренне хотят строить с нами дружеские отношения. Переговоры, которые мы имели с руководством ГДР, были хорошими, велись в должном духе. Принятые документы соответствовали пожеланиям обеих сторон. Эти документы были опубликованы(10). Мы пошли на такой шаг для того, чтобы правильно сориентировать общественное мнение. Ведь декларация, подписанная четырьмя делегациями в Женеве, по некоторым пунктам давала возможность разного толкования. Мы толковали их по-своему, другая сторона - тоже по-своему. Только в результате такого компромисса мы вообще сумели подписать документ, ибо не хотели разъехаться безрезультатно. Но мы и не хотели, чтобы эти пункты толковались как наша уступка принципиального характера: сделали на этот счет публичное заявление в Женеве и повторили его в двустороннем заявлении, подписанном представителями СССР и ГДР. Так закончился наш первый выезд в качестве руководителей страны Советов за границу. Мы встретились с главами буржуазных правительств, себя показали и на них посмотрели. Я бы сказал, что здесь мы держали в какой-то степени экзамен, можем ли мы достойно представлять свою страну, не поддаваться запугиванию и не проявлять излишних надежд, а трезво подойти к оценке сложившейся обстановки. Говорю это к тому, что Сталин все время, до самой смерти, когда раздражался, повторял: "Вот умру, передушат вас, как куропаток, империалистические державы. Не сумеете вы отстоять советское государство". Этим он нас всегда попрекал, а мы отмалчивались, потому что было бесполезно вступать с ним в спор. Да он и сам не требовал от нас каких-то контрзаявлений. Теперь же нам было интересно побывать за границей, встретиться с представителями буржуазных стран и прощупать их. Нам это нужно было и потому, что мы считали, что Сталин не всегда трезво подходил к оценке международного положения, преувеличивая роль наших Вооруженных Сил. Он считал, что мы, запугивая империалистов, тем самым сохраняем зыбкий мир. Он каждый час ждал новой войны, вокруг Москвы все время находилась наготове зенитная артиллерия. Сталин оценивал послевоенное международное положение неправильно, полагая, что империалистические державы нападут на Советский Союз, хотя на самом деле такой ситуации тогда не существовало. Видимо, он сам себя запугал возможностью нападения на СССР и считал, что после его смерти мы не сможем организовать оборону, что нас сомнут капиталистические державы. Наша поездка в Женеву еще раз убедила нас в том, что никакой предвоенной ситуации в то время не существовало, а наши вероятные противники боялись нас так же, как мы их. Поэтому они тоже бряцали оружием, старались нажать на нас, пойти на выгодное для них соглашение. С другой стороны, они тоже знали границу, которую им не следует переступать, и вели себя осмотрительно, считаясь с нашим сопротивлением и видя, что путем силы, путем вымогательства они не смогут получить то, чего бы хотели. Они поняли, что надо строить отношения с нами на другой основе. Вот почему та поездка была полезной, хотя реально ничего нам не дала. Взаимное прощупывание при встречах тоже имело свои положительные результаты, хотя бы и в том смысле, что за рубежом увидели, что мы достойно представляем свою страну и готовы защищать завоевания революции, защищать соглашения, заключенные в результате разгрома Германии, так что вырвать то, чего они хотели, и поправить Потсдамское соглашение в пользу Запада им не удастся. Что я еще забыл? Что упустил? Что еще заслуживает внимания?.. Наша делегация работала дружно. Когда мы собирались, совещались, обменивались мнениями, у нас не возникало никаких разногласий. Абсолютно никаких. Это радовало меня и создавало все условия для выработки нашей общей позиции и наступления на противные стороны. Мы старались отстаивать свою точку зрения и добивались максимально возможного для обеспечения мира. Мы подталкивали наших собеседников к осознанию того, что только мирное сосуществование, его признание поможет нам не столкнуться. Противостоящие стороны уже довольно основательно насыщены вооружением, идет наращивание опасного ядерного оружия. В Женеве, оказывая давление, атакуя противную сторону, мы высказывались за вывод войск с оккупированных территорий. Нельзя допускать, чтобы чьи-то войска располагались на территориях других стран, иначе не удастся создать нормальные условия, снять напряжение, обеспечить невмешательство в дела этих стран. Тогда я подумал, что следует развязать себе руки, получить свободу действий, вывести первыми наши войска из тех стран, где это не принесет ущерба. Наши войска находились в Финляндии, у нас была там военная база. Она буквально наваливалась на Хельсинки, на столицу. Почему я вспомнил об этом? Тогда наш посол в Финляндии докладывал, что когда поезд из Хельсинки проходил по территории нашей военной базы, то в вагонах закрывали шторами окна, предупреждали, чтобы никто не выходил из вагонов и не выглядывал, выключался свет. Естественно, это вызывало страшное раздражение и негодование у финнов. Если мы хотели дружбы с Финляндией, ее укрепления, то на такой основе на нее нечего было и рассчитывать. Наша военная база угрожала своими пушками Хельсинки, мы каждый день подвергали самолюбие финнов болезненным уколам. Что можно сделать хуже? Каждый день нескольким десяткам или сотням людей очень доходчиво напоминают, что наша военная база находится у них под боком, рядом со столицей. И они должны выполнять наши инструкции. Возникали всякие недоразумения и во время следования наших офицеров по шоссейным дорогам. Это вполне понятно и неизбежно. Это же военная база, а не профсоюзная делегация. Это военная база, там сидят военные, они строят свои укрепления, одним словом, делают то, что следует делать военным. Меня очень беспокоило: как мы можем призывать американцев вывести свои войска с чужих территорий, если наша база расположена в Финляндии? Она же выполняет ту же роль, что и американские базы, к примеру, в Турции и в других странах. Мне хотелось развязать руки в нашей политике, чтобы нам не кололи глаза, а мы могли свободно, во весь голос выступать, призывать, мобилизовывать общественность против тех стран, тех политиков, которые стоят на позициях создания своих военных баз на чужих территориях. Я обменялся мнением с Булганиным. Он согласился со мной. Министр иностранных дел Молотов думал по-другому, и я, зная о том, не обменивался с ним мнениями, потому что заранее предвидел его реакцию как лица, которое не обладает гибкостью ума и с большим трудом может трезво переоценить международную обстановку. Когда однажды в перерыве между заседаниями мы остались один ни один, я спросил у Жукова: "Слушай, Георгий, - у нас были дружеские отношения, ты скажи, наша база в Финляндии представляет какую-то ценность?" Он сдвинул брови, сурово посмотрел на меня. "Знаешь, правду говоря, никакой. Что эта база может сделать?" - он даже развел руками. "А если не будет этой базы, может возникнуть нам угроза со стороны финнов?" "Никакой", говорит. Я и сам это понимал. Но мне хотелось получить подтверждение из уст военного, особенно от Жукова, уже ставшего министром обороны Советского Союза. Я себя проверял, не хотел вызывать кривотолков, что, вот, мол, при Сталине мы эту базу построили, а Сталин умер, и мы базу ликвидировали, ослабили свои позиции. "Я согласен с тобой, - ответил я Жукову. - Тогда не следует ли нам ликвидировать военную базу? Политически это было бы для нас очень выгодно, а экономически - тем более. Мы вкладываем туда капитал. Зачем? Мы содержим там армию. И это содержание стоит нам миллионы. И плюс размещение наших войск на финляндской территории... Это не способ завоевания уважения финского народа. Это оскорбление национального достоинства, и оно послужит катализатором, возбуждающим ненависть к русским и к советскому государству. И так много горючего заложено, прошли две мировые войны, другие военные конфликты. Я считал, что не лучший способ завоевания доверия финского народа - держать у них под горлом ножик в виде военной базы. "Когда мы вернемся, ты напиши свои соображения, - сказал я Жукову я хотел, чтобы инициатива исходила от военных), - а я поставлю вопрос на Президиуме Центрального Комитета". Так и сделали. Правда, мы обсудили вопрос еще до поступления документа. Я рассказал о мнении Жукова. Пришла бумага от Жукова, и мы приняли решение. Затем пригласили финнов в Москву, мы хотели их обрадовать. Они правильно оценили наш, я бы сказал, великодушный и разумный шаг. Сразу расслабились мускулы и снялась горечь, отложившаяся в результате проведенных войн, возросли доверие и симпатии к нам. Не только в руководстве, но и в народе. Вот уже прошло столько лет. Я оглядываюсь на пройденный путь и очень доволен, что это было сделано. Сейчас у нас самые хорошие отношения с финским народом. Я много раз встречался с президентом Финляндии, сам ездил туда. По-разному встречались, и в бане его собственной мылись, и пиво там пили. Финны обязательно парятся в бане, обязательно пиво пьют и, если настроение хорошее, поют песни. И к нам несколько раз приезжал президент Кекконен. Я вел с ним переговоры. Они оставили наилучший след. И сейчас, я вижу, Финляндия стремится к дружбе, хочет углублять хорошие отношения с нами, которые были заложены в те годы, когда мы вывели оттуда свои войска. Конечно, еще раньше мы подписали мирный договор и затем подписали документ о дружбе и прочее, прочее... Но, знаете, если чужие войска стоят у тебя под столицей и сосед требует от представителей этой страны пойти на какую-то неприятную акцию, то из-за слабости приходится соглашаться. Это свидетельствует не о дружбе, а только о слабости. Внутренних симпатий так вызвать нельзя. А вот добрыми намерениями можно. Наша доброта выразилась в том, что войска, поставленные туда при Сталине мы вывели. Я уверен, что, если и дальше будет проводиться такая политика, мы сохраним финнов среди верных друзей. А это имеет большое значение. Конечно, Финляндия - буржуазная, капиталистическая страна. Но и мы тоже когда-то были буржуазно-помещичьей страной, а стали социалистической. Мы, коммунисты, верим, что весь мир перейдет на наши позиции и начнет строить социализм. Когда это произойдет? Предсказать нельзя. Каждая страна, каждый народ сделают это в свое время и своими руками. Нельзя социализм навязывать, надо помнить ленинское положение, что революция не экспортируется. Но и контрреволюция не должна экспортироваться. На таких позициях мы находились тогда, а я и сейчас глубоко предан этим принципам. Мне приятно вспомнить, как правильно поступили мы в отношении Финляндии. Мы сделали хорошее дело и тем самым развязали себе руки. Правда, из капиталистических стран за нами никто не последовал. Но мы приобрели многих сторонников в капиталистических странах. Пусть они проводят политику с позиции силы, однако наши силы возрастают. Добрый пример найдет подражателей и возбудит симпатии. На этом закончу.
      Примечания (1) 5 марта 1946 г. лидер консервативной партии Великобритании Черчилль У. произнес в г. Фултоне (США) речь политического содержания с оценкой тенденций послевоенного развития мира и призывом к объединению англосаксонских стран для противостояния коммунистической экспансии. (2) Консервативное правительство Идена А., функционировавшее с 6 апреля 1955 г. до 9 января 1957 г. (3) Консервативное (с участием национал-либералов и национал-лейбористов) правительство Болдуина С. функционировало с 7 июня 1935 г. до 28 мая 1937 г. Однако речь должна идти, по-видимому, о правительстве не Болдуина, а Чемберлена Н. (тот же политический состав, с 28 мая 1937 г. до 10 мая 1940 г. ), из-за разногласий с которым Идеи оставил пост министра иностранных дел в 1938 г. (4) БУЛГАНИН Н. А. возглавлял советское правительство в 1955 - 1958 гг. (5) ЭЙЗЕНХАУЭР Д. Д. (1890 - 1969) являлся в течение двух сроков президентом США, в 1953 - 1961 гг. (6) ФОР Э. с 23 февраля 1955 г. до 24 января 1956 г. возглавлял правительство партии радикалов и социальных республиканцев, Народно-республиканского движения, независимых, крестьянской группы, Демократического и социалистического союза Сопротивления, Республиканского и социального действия. (7) Внук основателя финансовой династии Рокфеллеров (США) Рокфеллер И. О., являвшийся в 1955 г. специальным помощником президента по внешнеполитическим вопросам. (8) ДАЛЛЕС Дж. Ф. (1888 - 1959), являвшийся в 1953 - 1959гг. государственным секретарем США и выдвинувший в 1954 г. доктрину "массированного возмездия" странам социалистического лагеря в случае международных конфликтов военного характера. (9) НЕРУ Дж. (1889 - 1964) был в то время премьер-министром и министром иностранных дел Республики Индия. (10) Официально подписанный 20 сентября 1955 г. Договор об отношениях между СССР и ГДР (главное - советские войска в ГДР не вмешиваются в ее внутреннюю жизнь) с одновременным обменом правительственными письмами (главное - ГДР сама охраняет и контролирует свои границы, а также коммуникации между ФРГ и Западным Берлином).
      ВИЗИТ В ВЕЛИКОБРИТАНИЮ
      Много места занял у меня рассказ о поездке в Женеву на встречу лидеров четырех держав. Но это была для меня лишь подготовка к изложению моих впечатлений о поездке в Лондон. Мы должны были прибыть в Англию, как мы условились с ее правительством, в конце апреля 1956 года(1). Договорились, что прибудем к ним на военном корабле, на крейсере. Мы хотели прибыть на крейсере потому, что считали, что мы тогда в портовом городе заимеем как бы свою временную опорную базу. С другой стороны, из Портсмута, куда мы причалим, мы должны были ехать поездом до Лондона и таким образом больше увидеть. В состав делегации входили Булганин и я. Хотя Булганин в то время был председателем Совета Министров СССР, я был включен в делегацию потому, что у меня в ходе Женевской встречи лучше складывались отношения с Иденом. Когда мы там беседовали, то он больше адресовался ко мне, я же отвечал ему от имени всей советской делегации на те вопросы, которые он ставил. Мы решили также включить в состав нашей делегации академика Курчатова(2). Это очень интересный человек, и не только как ученый. Как человек он был весьма приятным и остроумным собеседником. Через него мы хотели войти в контакт с учеными Великобритании и достигли этой цели. Он ездил в английские научные учреждения, и это шло на пользу установлению новых контактов. Когда мы отправлялись, посольство Великобритании в Москве предложило нам захватить с собою британского военного атташе. Мы согласились. Правда, кое у кого появились возражения: мы поплывем на военном корабле, корабль был новый, военный атташе, безусловно, заинтересуется им и сможет открыть какие-то наши военно-технические секреты. Такое суждение, конечно, было глупостью, навеянной нравами сталинских времен. Итак, мы взяли его с собою. Этот военный атташе носил звание полковника. Очень симпатичный человек, сейчас не помню его фамилии. Держался он просто и хорошо. Когда мы находились уже в море, то в день моего рождения, 17 апреля, решили устроить небольшой торжественный обед. А обедали мы всегда всей делегацией. Решили пригласить на обед и военного атташе. За обедом, тем более в день рождения, естественно, имелась выпивка. А военный атташе, видимо, обладая вкусом, хорошо разбирался в спиртных напитках. Он основательно выпил, да так, что ему потом было уже не до осмотра корабля. Он еле добрался до своей каюты и проспал путевой день крепким сном. Об этом я вспомнил позднее, когда беседовал с Иденом. Идеи-то умеет шутить и спрашивает меня: "Ну, как там, господин Хрущев, наш военный атташе? Как он себя вел на корабле?". Я отвечал: "Хорошо себя вел. Достойно представлял Великобританию". "А как он шпионил? Все он осмотрел?". "У, невозможный человек! В такие щели залезал, в которые невозможно пролезть насекомому. Всюду лазил и все увидел". Идеи смеялся. Я не знаю, знал ли он о том, что атташе сильно опьянел. Может быть, тот сам доложил по начальству. Во всяком случае, Идеи спросил меня о нем. Встретили нас, когда мы прибыли в Портсмут, с положенными воинскими почестями. Мы прибыли на военном корабле, в таком случае положен салют. Сейчас же мы пересели с корабля на поезд и на нем отправились далее. Все это было для нас необыкновенным. Я, собственно говоря, впервые, если не считать поездки в Женеву, официально выехал за границу. Но в Женеву мы прилетели на самолете и оттуда улетели самолетом, а сюда мы прибыли на корабле, с корабля ехали поездом и больше увидели в пути. Когда мы ехали поездом, на меня произвели большое впечатление строения, которые мы видели в пути. Я обратил внимание на то, что это были в своем большинстве небольшие домики из красного кирпича. И в Лондоне, куда мы прибыли, я тоже видел такие. Конечно, не в центре города. Потом, когда мы ездили по Великобритании, нас везде "преследовали" эти типичные строения. Почему же мне в память врезались они? То были домики моего детства. Я жил мальчишкой в Донбассе, где отец работал на шахте. Юзовский металлургический завод принадлежал англичанину Юзу(3). Все домики, которые строил Юз для технического персонала, квалифицированных рабочих и мастеров, были как раз такими, какие я увидел теперь в Великобритании. Когда я ходил на базар в Юзовку, то у нас бытовало такое выражение: "Как мы сегодня пойдем? Дорожкой вдоль английских красных домов?" Думаю, что и сейчас эти красные дома остались там и стоят на дороге из Юзовки (ныне Донецк) в Мариуполь. Как и в Великобритании, они заросли зеленым плющом. Летом видны были только окна, а все стены покрывала зелень плюща. Вот первое яркое впечатление, которое я приобрел после прибытия в Великобританию. В Лондоне, на вокзале Ватерлоо, нас встретили Идеи и другие члены британского кабинета. Уже не помню, кто именно. После обычной церемонии встречи мы отправились в свою резиденцию, которую нам отвели в гостинице "Клэридж". Гостиница была хорошая, услуги - замечательные. Все это было для нас внове. Ведь мы никогда так близко не общались ранее с иностранцами. Когда мы подъехали к гостинице, длинный хвост машин не поместился у подъезда и остановился на каком-то расстоянии от него. Поэтому часть членов делегации вышла из машин и пошла к гостинице пешком. Лондонцы знали о нашем приезде из сообщений печати. Собрался народ, останавливались прохожие, появились, конечно, и мальчишки. Особый интерес проявили они к бороде академика Курчатова: показывали на него пальцами, смеялись, прыгали, как это делают мальчишки всех стран и народов. Потом, когда мы пришли в гостиницу, Курчатов хохотал: "Смотрите-ка, какое впечатление произвела на них моя борода!" Действительно, все показывали на его бороду. Об этом даже в печати написали. Англичан я тоже встречал бородатых, но у него была особой формы борода, с проседью, не густая, но довольно представительная. Начались беседы с правительством Великобритании. С нами вели переговоры в основном Идеи, Ллойд и, кажется, Макмиллан(4). Собственно, эти беседы были переливанием из пустого в порожнее, потому что наши позиции были выявлены еще при встрече в Женеве, так что нового эти беседы ничего не вносили. Просто мы как бы перебрасывали шары, перекатывали их друг к другу. Главным образом, вопросы вращались вокруг того же: Германия в целом и ГДР, разоружение, мирное сосуществование. Эти вопросы очень важны. Но мы видели, что Запад не готов к их решению. Западные страны заигрывали с нами, чтобы несколько приласкать нас, мягко погладить, дабы расположить к себе и вынудить нас пойти на сговор. Сговор в том смысле, что следует договориться обо всем на их позициях. Мы, конечно, не могли пойти на это. Так что надежд на достижение какой-то договоренности не возникло. Чем была интересна нам эта встреча? Происходила в ходе личного знакомства конкретизация политических позиций. Их тоже, видимо, это интересовало. Кроме того, Великобритания в то время больше других западных стран хотела иметь какую-то договоренность с СССР, чтобы исключить возможность военного столкновения. К тому же она стремилась не допустить проникновения нашего влияния на Запад, а особенно на Ближний Восток, прежде всего в Египет, Йемен, некоторые другие ближневосточные районы. И англичане подняли вопрос о том, что следует договориться, чтобы мы не продавали оружия африканским странам. Мы согласились с этим в принципе и сказали, что согласны подписать такой договор, но при условии, если англичане тоже дадут обязательство не продавать и не передавать оружия этим странам. Только при этом условии, на основе взаимности, мы могли найти какое-то решение. Если же англичане не могут дать таких заверений, то мы останемся при своем мнении и никаких обязательств на себя взять тоже не сможем. Идеи, как я уже говорил, - человек, весьма располагающий к себе. Своим тактом и мягкостью он располагает собеседника к непринужденной беседе, к доверию. Мы особенно ценили Идена за его позицию перед войной, которую он занял, когда входил в английское правительство. Он занимал тогда правильную позицию, мы это помнили, и это располагало нас к нему. Наступил воскресный день, и Иден пригласил нас на дачу. Я употребил русское название, а у них это - загородный дом премьера в Чеккерсе. Мне рассказывали тогда его историю: какой-то капиталист подарил правительству загородную виллу для премьер-министра Великобритании, и потом все премьеры, независимо от партийной принадлежности, пользовались этим домом. Мы приняли приглашение. Иден заранее сказал, что на встрече за городом будут присутствовать некоторые члены его кабинета. Когда мы с Булганиным приехали туда, там уже были Иден с женой, Макмиллан, министр иностранных дел Ллойд и (забыл его фамилию) один очень влиятельный консерватор. Его прочили в будущем в премьер-министры или министры иностранных дел. Он действительно стал министром иностранных дел и в этом качестве приезжал позднее в Советский Союз. Мы располагали информацией, что этот человек негативно настроен к СССР, антикоммунист, и не только потому, что является членом консервативной партии. Даже среди консерваторов он был сверхконсерватором. Однако при наших встречах и беседах, которые мы там имели, он этого не показал, вообще внешне не проявлял своей агрессивности, хотя мы чувствовали, что он питает к нам неприязнь как к представителям Советского Союза. Дом на Даунинг-стрит, который занимал Иден, выглядел непрезентабельно: это особняк из красного кирпича, очень старый, обветшалый и неприглядный. Забор тоже из красного кирпича, старый и закопченный. Одним словом, не очень-то привлекательное строение. Загородная резиденция находится не очень далеко от Лондона, но местность вокруг была красивая: луг, вдали лесок. Мы с Булганиным вдвоем перед обедом ходили гулять и далеко прошли по дорожке. Окружающая природа напоминает природу наших Орловской и Курской областей, и пейзаж такой же. Около дома посажено много цветов. Дома англичане отапливают каминами, а в каминах сжигают антрацитовый уголь. Поэтому дома внутри тоже припудрены копотью. Когда горит антрацит (а я знал по Донбассу, что в нем содержится изрядное количество серы), чувствуется неприятный запах, испытываешь некое удушье. За обедом садилась за стол и хозяйка. Мы вели там беглую беседу, поднимая разные вопросы. Они спрашивали, а мы отвечали, потом мы задавали вопросы. Ничего особенно примечательного в этих беседах тоже не было. Посольство информировало нас, что жена Идена - это племянница Черчилля. Она, видимо, унаследовала некоторые качества своего предка в питейных делах, умеет выпить. Но я бы не сказал, что мы заметили, будто она злоупотребляет этим. Выпивали там все, а она в компании тоже не отказывалась. Когда мы вели политические беседы, то основательно опирались на нашу боевую мощь. Мы к тому времени уже имели современную бомбардировочную авиацию. У нас были бомбардировщики Ту-16 и производились в большом количестве реактивные бомбардировщики Ил-28. Это очень хорошие самолеты фронтового действия. Вооружение наше, как мы считали, было хорошим. Пополнился у нас и флот. Мы построили несколько новых крейсеров и эсминцев, немало подводных лодок. Правда, по сравнению с Западом у нас их было недостаточное количество. Межконтинентальных ракет тогда мы еще вообще не имели, но ракет с радиусом действия 500 - 1000 км у нас было достаточное количество. Поэтому Англию мы могли как бы припугнуть, ведь мы ее доставали ракетами. Она находилась на расстоянии, досягаемом для наших ракет, и мы ощутимо давали понять, что располагаем средствами, которые могут нанести большой урон противнику, если он вздумает напасть на нас. Эти ракеты могли полететь не только на Великобританию, не говоря уже о Западной Германии и Франции, но и на другие европейские страны, которые входили в НАТО. Они тоже были под возможным ударом. Это, видимо, беспокоило наших собеседников. Я рассказываю здесь это к тому, что за обедом к нам обратилась с вопросом жена Идена: "Какие у вас ракеты и далеко они могут летать?" Я ей ответил: "Да, далеко. Наши ракеты не только могут достать Британские острова, но и полетят дальше". Она прикусила язык. Это вышло с моей стороны несколько грубовато и могло быть расценено как некая угроза. Во всяком случае, мыто преследовали и такую цель. Угрожать особенно не собирались, но хотели показать, что приехали не как просители, а что мы сильная страна. Следовательно, с нами надо договариваться, а ультиматум нам предъявлять нельзя, невозможно разговаривать с нами языком ультиматума. Идеи сказал, что наутро нас приглашают посетить высшие учебные заведения, кажется, в Кембридже не то в Оксфорде, а уж оттуда приехать в Чеккерс. С нами туда поехал Ллойд. Он заехал за нами. Курчатова там не было с нами, зато со мною и Булганиным туда поехал Громыко. В дороге Ллойд вел себя очень любезно, шутил. Мы сидели втроем в машине. Он обратился ко мне: "Ко мне прилетела и на ухо прошептала птичка, что вы продаете оружие Йемену". Я ему ответил: "Тут разные птички летают и разное шепчут. Ко мне тоже подлетела птичка и прошептала, что вы продаете оружие Египту, Ираку (а тогда в Ираке было реакционное правительство), всем вообще продаете оружие, кто только хочет купить его у вас.