Глава четвертая

Райцентр. 8—10 августа

— Вот здесь мы вас и разместим, — начальник райотдела милиции Плетнев толкнул скрипнувшую калитку.

В густом палисаднике стоял маленький, в два окна, домик.

— Вы не смотрите, что он маленький. Место удобное. Машину во дворе под навесом поставите. Рядом, в соседнем доме, взвод истребительного батальона расположен. Телефонная связь с ним есть. Часовой ночью службу несет, так что и за вами приглядывать будут. Бойцов вы можете использовать во время проведения операции.

«Молодец, — подумал Данилов, — все предусмотрел». Он с симпатией поглядел на этого маленького суетливого человека.

— Второй вход есть. Там калиточка в заборе, в переулок выходит, вернее, на пустырь. Переулок был там до войны.

— Сильно город пострадал? — поинтересовался Полесов.

— Говорят, что нет. Я ведь нездешний. Когда немцев прогнали, партизанский отряд, который секретарь райкома партии возглавлял, ушел на запад, задание у них было особое. А начальник милиции вернулся в город. Только не дошел. Нашли его на окраине, у водокачки, убитым. Полагаем, что немцы. Их здесь первое время много было. Бежали так, что части свои растеряли. Я в Балашихе работал замначальника. Вот меня и сюда. Ну, располагайтесь, располагайтесь.

Когда подошли к крыльцу, Плетнев попридержал Данилова за локоть:

— Я там приказал стол накрыть. Чай и все такое. Так что ужинайте, отдыхайте.

— А вы?

— Не могу, мы с начальником угрозыска на станции операцию проводим.

— Что-нибудь серьезное?

— Нет, спекулянты.

— Удачи вам.

— К черту, — Плетнев крепко пожал руку, пошел к калитке. — Кстати, — крикнул он из темноты, — я участкового вызвал, завтра в восемь он будет здесь как штык…

— Спасибо.

В сенцах дома пахло полынью и еще какой-то травой. Они вошли в маленькую, чисто побеленную комнатку. На стене горела керосиновая лампа под зеленым абажуром. Свет ее был мягок и уютен.

«Хорошая комната», — подумал Данилов и еще раз мысленно поблагодарил Плетнева за заботу. В командировках очень важно, как и где приходится жить.

На столе стоял горячий самовар.

— Чай пить будете? — спросил Белов.

— Давай, — Данилов присел к столу.

Пока наливали чай, резали хлеб, открывали консервы, Данилов про себя планировал, что надо сделать завтра, с кем встретиться, куда съездить. Разговор за столом не клеился, все устали. Едва кончили ужинать, начали готовиться ко сну.

Иван Александрович сел на кровать, заскрипели пружины, он не успел еще снять гимнастерку, как зазвонил телефон.

— Товарищ Данилов, Иван Александрович? — зарокотал в трубке сочный басок. — Тебя лейтенант госбезопасности Орлов потревожил, начальник здешнего райотдела. Мне Виктор Кузьмич приказал тебя срочно в курс дела ввести, так что хочешь не хочешь, а приказ выполнять надо. Жду.

— А как найти твою контору? — спросил Данилов, принимая полудружескую, полуфамильярную манеру собеседника.

— Искать не придется. На улицу выходи, там тебя мои люди ждут. Цап-царап и ко мне в узилище, — Орлов захохотал. — Жду.

Данилов положил трубку. Молодец Королев, предусмотрел все. Завтра утром он, Данилов, придет в раймилицию, точно зная оперативную обстановку, сложившуюся на сегодняшний день.

Его ребята уже спали. Иван Александрович подошел к лампе, прикрутил фитиль.

— Кто?.. Это вы, товарищ начальник? — сонно произнес Белов, приподнимаясь на локте.

— Спи, спи.

Данилов, стараясь не шуметь, вышел в сени. Там постоял немного, чтобы глаза привыкли к темноте, и открыл дверь на улицу.

Он никогда не видел так много звезд. Казалось, что их специально зажгли сегодня. Молочная лука освещала двор, машину, забор в нескольких шагах. На вытоптанной дорожке лежало лунное серебро, и Данилов пошел по нему. Он не успел сделать и двух шагов, как сзади раздался негромкий голос:

— Стой!

Он обернулся: из окна машины торчал тускло поблескивавший в лунном свете ствол нагана.

— Это я, Быков.

Дверца «эмки» открылась, и шофер недовольно спросил:

— Куда едем?

— Никуда.

— А вы что же?

— Я по делам.

— Нет покою, — заворчал Быков, — ни себе, ни людям.

— Ты почему не в доме?

— Так привычнее.

Данилов распахнул калитку. Темная улица была пуста. Он огляделся, стараясь в мертвенном свете разглядеть людей Орлова. Нет никого. Но все-таки на улице кто-то был, и Данилов чувствовал это.

— Куда идти? — спросил он тишину. И она ответила ему:

— Прямо, пожалуйста.

Из темноты возник человек в форме. Знаков различия Данилов разглядеть не мог. Они пошли рядом, пересекли пустую рыночную площадь, свернули в переулок.

— Здесь.

Дом был приземистый, одноэтажный, сложенный из добротного кирпича. Такие раньше купцы строили под магазины.

Вошли в полутемный коридор, в глубине которого тускло горела лампочка. Дежурный у входа молча взял под козырек, видимо, его предупредили. Они прошли по коридору и очутились в небольшой приемной. За столиками с телефонами сидел сонный сержант госбезопасности. Он неохотно встал и поправил гимнастерку, видимо, ромб сыграл свою магическую роль. Распахнулась дверь, и Данилов шагнул в кабинет.

Навстречу ему от стола шел тонкий в талии, плечистый командир, маленькие усики делали его похожим на кого-то, а вот на кого — Данилов никак не мог вспомнить.

— Вот ты, значит, какой, — Орлов улыбнулся, обнажив белоснежные зубы, — мне Королев говорил, да я тебя моложе представлял. Ну, садись, садись. Чаю хочешь?

— Покрепче, а то ты мне сон перебил.

— Ничего, — Орлов засмеялся, — выспишься еще. Мне приказано было: как приедет, сразу… А для нас приказ — закон. Тем более майор Королев.

— Капитан…

— Это когда было, а сегодня уже майор и начальник отдела. Так-то. С чего начнем?

— С городом и районом познакомь.

— Смотри, — Орлов разложил на столе карту города, — райцентр от войны почти не пострадал. Взяли его, считай, без боя, фронт чуть левее прошел. Поэтому наш город, можно сказать, уцелел, правда, немцы его заминировали, но подпольщики взрыв предотвратили. Ну вот смотри. Здесь, — Орлов провел по карте карандашом, — размещены подразделения истребительного батальона. Тут два госпиталя. Один армейский тыловой, а второй пересыльный. По всему городу размещаются тылы фронта. Авторемонтные, бронетанковые, артиллерийские мастерские. Ну, конечно, снабженцы, банно-прачечный отряд. На станции — продпункт. Ну, что еще. Вот здесь на окраине пограничники. А здесь… Сюда лучше без надобности не заезжай. Ну, конечно, если возникнет необходимость, то я помогу.

— Понятно. Какая оперативная обстановка?

— Сложная. Много работы по нашей линии.

— Что именно, если не секрет?

— Есть диверсионные группы. Пара радиостанций работает. Но пока справляемся… В районе сейчас колхозы восстанавливаем. Трудно, конечно. Мужчин нет, техники тоже, но уборка идет вовсю. Чем можем, помогаем фронту.

— Что ты думаешь об убийстве?

Орлов помолчал, постучал карандашом по столу:

— Сложно это. Ты, конечно, в курсе дела: убит зимой сорок первого начальник милиции.

— Да, мне Плетнев рассказал.

— Тогда экспертизы не провели, пулей не поинтересовались. Я-то пулю видел. Из нагана он убит был. Немцы в городе недолго стояли, но все равно «новый порядок» завели. И, конечно, пособники были: бургомистр, некто Кравцов, бывший инженер райкомхоза; начальник полиции, тот приезжий, фамилия Музыка, имя Бронислав; и брат его младший, командир «шнелль коммандо».

— Это что такое?

— Ну, «шнелль» по-немецки значит быстро. Вот они на скорости расстреливали, избивали, нечто вроде зондеркоманды, только русская.

— Как звали второго брата?

— Станислав.

— А где они сейчас?

— Где им быть, с немцами подались.

— Уверен?

— Стопроцентно.

— У тебя их фотографии есть?

— Конечно.

— А ты их самих-то видел когда-нибудь?

— Нет, я же новый, сразу после освобождения назначен.

— Тогда доставай фотографии.

— Сейчас прикажу дело принести, — Орлов вышел в приемную и минут через пять вернулся с тоненькой папкой. — Вот, смотри.

Данилов раскрыл первый лист дела с грифом «Секретно» и увидел приклеенный к тыльной стороне обложки конверт, вынул из него фотографию. Он сразу узнал того, в форме ВОХРа, найденного убитым в Грохольском переулке. Только на снимке он улыбался, светлые растрепанные волосы падали на лоб, и был он похож на самого обыкновенного молодого парня, немного выпившего на праздник и усевшегося фотографироваться. Второй казался постарше, и лицо его было серьезным и настороженным.

— Вот этот, — Орлов показал на второго, — начальник полиции, а этот…

— Этот, — Данилов расстегнул планшет, вынул снимок, сделанный на месте происшествия, — этот покойник.

— Откуда он у тебя? — Орлов даже напрягся весь.

— Вот поэтому мы и приехали.

— Ясно. Стало быть, бывший немецкий пособник превратился в обыкновенного уголовника.

— Считай, что так. Что думаешь об убийстве Ерохина?

— Думаю, дело рук этих гадов.

— Кого именно?

Орлов замолчал, неопределенно покрутил в воздухе рукой.

— Да, понимаешь, по нашим данным, где-то в районе прячется Кравцов, его несколько раз видели, но схватить не успели. Это первое. Из разговоров со старыми работниками советского аппарата я выяснил, что у Кравцова с Ерохиным были личные счеты.

— То есть?

— А вот так. Ерохин, когда был работником райкома, курировал городское хозяйство и несколько раз выступал против Кравцова. Второе. Он в местной газете статью опубликовал. Я ее читал. Принципиальная, надо сказать, статья. После этого Кравцова с должности сняли, перевели в рядовые инженеры и из партии исключили.

— Ну, я думаю…

— А ты не думай, — зло ответил Орлов, — чего здесь думать. Кравцов сволочь и немецкий холуй. Может, он с Музыкой в Москве и действовал. Ну, поехали дальше.

К работе приступили сразу после завтрака. Ровно в восемь часов Данилов был у начальника угрозыска. Тот, невысокий, немолодой уже человек с двумя шпалами в петлицах, явно робел, увидев людей из Москвы. Он нервно перекладывал бумажки на столе, все время поглядывая на Данилова.

Иван Александрович, поняв его состояние, решил сразу перейти к делу.

— С общим положением вещей мы знакомы, товарищ Сомов. Я попрошу познакомить нас с подробностями.

— Значит, так, — Сомов откашлялся, — об убийстве Ерохина вы знаете.

Данилов молча кивнул головой.

— Приехали мы на место — и ничего. Никаких следов. Была бы собака, так нет ее. Областное управление обещает…

— Об этом потом. Кто первый обнаружил убитого?

— Участковый, старший милиционер Ефимов.

— Он где?

— Ждет в дежурке.

— Пригласите его.

— Сейчас, — начальник крутанул ручку телефона. — Кто? Скажи Ефимову, чтобы ко мне поднялся. Сейчас будет, — он положил трубку. — Я здесь тоже недавно. До этого работал в Ногинске.

В комнату вошел высокий милиционер.

— Товарищ начальник, по вашему приказанию…

— Садись, садись, Ефимов, — Сомов махнул рукой. — Расскажи товарищам, как нашел Ерохина.

Ефимов сел. Держался он строго официально. Рассказ начал не сразу, а подумав немного.

— Я ехал в Глуховку… деревня у нас такая есть — Глуховка, там правление колхоза. Ехал я туда на лошади. Вдруг гляжу — на дороге вроде велосипед лежит. Я его сразу признал.

— Кого? — спросил Данилов.

— Да велосипед, товарищ начальник, заметный он больно…

— Точнее, пожалуйста.

— Да этот велосипед Ерохину как трофей достался, в его квартире немец оставил, вот он им и пользовался, лишь перекрасил, а краску только желтую нашел, другой не было.

— Понятно.

— Ну, а потом я его самого увидел. Он словно отдохнуть прилег, голова на траве, крови немного. Ну я, конечно, наган вынул и к роще, да там никого…

— А почему к роще?

— Я так понимаю, товарищ начальник, что Ерохина за старые партизанские дела убили. Тут у нас есть один гад, прячется где-то.

— Ну, об этом потом. Давайте на место съездим.

Сегодня здесь ничего не говорило о том, что три дня назад именно на этом месте убили человека. Данилов уже многое узнал о Ерохине. Орлов рассказал ему, что тот командовал оперативной группой в отряде, отличился в боях, был награжден. Перед самым освобождением города его ранили и после госпиталя демобилизовали вчистую. Он сам попросился в председатели колхоза. Пошел туда не за легкой жизнью, пошел как истинный большевик на самый тяжелый участок. Следствием установлено: Ерохина вызвали в райком партии. Он сел и поехал. А вот что случилось потом…

Дорога была покрыта слоем пыли. Казалось, что кто-то посыпал ее коричневатой мукой.

— Вот здесь, — сказал участковый, — тут он и лежал.

— Спасибо, я понял, — Данилов внимательно огляделся.

Судя по всему, Ерохин ехал с оружием, у него всегда при себе находился пистолет. Он его даже не вынул. Если бы убитый заметил опасность, то хотя бы кобуру расстегнул. Значит, Ерохина мог убить человек, хорошо ему знакомый и не вызывавший подозрения, либо стреляли из укрытия. Экспертиза показала, что пуля выпущена на расстоянии. Значит, кто-то поджидал Ерохина здесь, у развилки. Данилов еще раз огляделся, прикинул, как бы он сделал, если бы ему понадобилось незаметно подстрелить человека. Пожалуй, лучше выстрелить из этих кустов: они ближе всего к дороге, густые, заметить в них человека трудно. Данилов перепрыгнул через кювет, подошел к кустам. Все точно. Лучше места не найти. Он присел, аккуратно раздвинул ветви. Орешник рос вокруг крохотной полянки. Отсюда и стрелял преступник. Здесь-то он и поджидал Ерохина. Трава была примята, ветви вокруг поломаны. Иван Александрович лег и сразу же увидел маленькую рогатину, воткнутую в землю; он достал «вальтер», положил его стволом на рогатину. Точно, стреляли отсюда, причем устроился убийца с удобствами. Данилов приподнялся на колени и начал сантиметр за сантиметром осматривать землю. Убийца был чуть пониже его, лежал долго, вот следы от носков сапог. Устраивался удобнее, упор искал. Лежал, сучил ногами от нетерпения. Сколько же он ждал Ерохина? Данилов опять лег, пошарил в траве. Так, так. А вот еще. Долго ждал: три папироски выкурил. Ну и волновался, конечно. Не без того. Кто же предупредил-то его, что Ерохин в район собирается? Кто? Теперь зацепочка есть. Ох, есть зацепка. Надо в колхозе народ порасспросить…

Ему Данилов приказал осмотреть рощу рядом с дорогой. Сергей шел медленно, внимательно разглядывая землю. На память пришел куперовский Следопыт. Ему-то, наверное, многое рассказала бы эта трава. А для него, Белова, она была книгой, написанной на незнакомом языке. Правда, попадались какие-то обрывки ремней, полусгнившие тряпки, тот самый мусор войны, который обязательно остается после боев. Но все это было слишком старым. А ему, младшему оперуполномоченному, необходим какой-нибудь свежий след. Позарез необходим, до слез. Он сначала не заметил его, тот самый след. И даже чуть не наступил на него. Берестяное лукошко лежало в высокой траве, рядом — высыпавшиеся грибы.

Сергей застыл, внимательно разглядывая находку. Даже его не очень большой опыт подсказывал, что в такое голодное время человек не бросит просто так полную корзину грибов. Значит, кто-то напугал грибника, и он не только убежал, но и боялся вернуться и подобрать корзинку.

Затрещали кусты, к нему шли Муравьев и Ефимов.

— Нашли что-нибудь? — спросил участковый.

— Вот, — Сергей указал на корзинку.

— Так, — Ефимов опустился на колени, начал перебирать грибы. — А знаете, они свежие, им не больше трех дней.

— Как вы это определили? — недоверчиво спросил Муравьев.

— Вы человек городской, вам узнать трудно, а я в деревне вырос. По червякам, извините за выражение, вот смотрите, — участковый надломил шляпку.

Он уселся за стол начальника райугрозыска и оглядел собравшихся:

— Значит, так. Что мы имеем на сегодняшний день. Прежде всего нам известно следующее: Ерохина убил человек незнакомый. Он подкарауливал его, ждал около часа, ну чуть больше. Об этом свидетельствуют три окурка папиросы «Беломорканал» с характерным прикусом. Стрелял убийца из нагана, это тоже известно. Рост его приблизительно 176—178 сантиметров. Далее, убийцу кто-то предупредил, что Ерохин едет в райком. Отработкой этой версии займется Полесов, ну и, конечно, ему Ефимов поможет. Найдена корзинка, плетенная из бересты. Товарищ Ефимов имеет по этому поводу сообщение.

— Да какое тут сообщение, — смущенно откашлялся участковый. — Я так думаю, что за грибами ходил кто-то из близких деревень, то есть из Глуховки или Дарьина. В Глуховке дед живет, Захар Петрович Рогов, народный умелец. Он эти корзинки и плетет.

— Сколько лет умельцу? — спросил Игорь.

— Под восемьдесят.

— Я думаю, что его лучше об отмене крепостного права расспросить.

— Это, конечно, — в голосе Ефимова послышалось неодобрение, — он и про царский режим многое рассказать может, потому что память у него светлая.

— Вот ты, Муравьев, и займешься Роговым, — Данилов встал. — Времени терять не будем, начнем.

Сначала он увидел печные трубы. Обыкновенные трубы, которые видел сотни раз. Но теперь они казались совсем иными, не такими, как раньше. Были они незащищенно-голые, покрытые черной копотью. Они вытянулись неровной шеренгой, но даже сейчас продолжали делать то, что и было положено им. Почти над каждой вился густой дымок.

— Пожег Глуховку фашист, — вздохнул Ефимов. — Какая деревня была! В каждом доме радиоточка, электросвет до полуночи, клуб — лучший в районе.

Чем ближе они подходили к Глуховке, тем явственнее бросались в глаза следы разрушения. Особенно поразил их один дом. Три стены были целы, а четвертая и крыша отсутствовали. И именно эти стены, оклеенные розовыми в цветочек обоями, подчеркивали страшное горе, совсем недавно постигшее деревню. Но тем не менее она жила, эта деревня. Подойдя к околице, Полесов и Муравьев увидели землянки, выкопанные рядом с печками, свежеобструганные бревна, лежавшие на подворье, квадраты огородов.

Глуховка жила. На площади о чем-то неразборчиво бормотал репродуктор, укрепленный на высоком столбе, рядом стоял барак, над входом в который висел красный флаг.

— Правление колхоза и сельсовет, — объяснил Ефимов.

Народу на улицах почти не было. Все, как объяснил участковый, находились в поле на уборке.

— Давайте так сделаем, — предложил Степан, — вы с Муравьевым к вашему деду идите, а я в правление зайду.

Степан толкнул дверь, и она протяжно заскрипела. Полесов, согнувшись, протиснулся в узенький темный коридорчик, ощупью нашел ручку второй двери. Она была заперта. С трудом развернувшись, Полесов вышел на улицу.

Было уже около двух часов, и солнце пекло нещадно. Степан расстегнул ворот гимнастерки, снял фуражку. Что же дальше-то делать? Сидеть здесь и ждать? А кто его знает, когда появится колхозное начальство, тем более, что, как сказал участковый, все были в поле. Пойти туда? Конечно, можно, но надо знать точно, куда. Иначе дотемна промотаешься.

Степан осмотрелся. На улице было пустынно. По площади ковыляла отощавшая собака, остановилась, поглядела на незнакомого человека, словно думая, перепадет ли от него что-нибудь съестное, и, видимо поняв, что ничего путного от него не дождешься, пошла дальше.

«Зря отпустил участкового, — подумал Полесов, — Ефимов наверняка бы помог найти нужных людей». Степан еще раз огляделся и внезапно понял: трубы дымили, значит, печи кто-то топит. Он усмехнулся внутренне своей беспомощности и пошел к ближайшей трубе.

У первого двора забора не было, но уже заботливые руки подняли ворота. Они стояли как напоминание о том, что когда-то здесь жили хорошие, крепкие, любящие порядок хозяева. Степан решил войти именно через ворота, словно отдавая дань уважения тем, кто живет на этом дворе. Он толкнул калитку, с удовольствием услышал, как мягко, без скрипа подалась она, и решил, что на этом дворе должны жить люди во всех отношениях степенные.

Не успел он войти, как из-за обугленной печи выскочила огромная лохматая собака. Полесов мгновенно отступил назад, к воротам. Вид молчаливого пса не сулил ничего хорошего. Степан увидел прислоненный к воротам обломок штакетины и подумал, что это вполне пригодное в подобной ситуации оружие. Он взял доску и смело пошел на собаку.

— Ты чего это, товарищ военный? — окликнул его чей-то голос.

Из землянки вылезла старушка в засаленном зеленом ватнике.

— Да я, мамаша…— Степан так и не успел окончить фразы. Собака прыгнула, но он, увернувшись, сунул ей в пасть штакетину.

— Назад, аспид, пошел вон! — закричала старуха, замахнувшись на пса.

Собака поджала хвост и с рычанием покинула поле боя.

— Приблудная она, — извиняющимся голосом сказала старуха, — мы уж ее и прогнать хотели, да со своими больно она ласкова. А чужих, особенно военных, страсть до чего не обожает. Ты уж прости, сынок.

— Да что вы, мамаша. Я зашел спросить, где мне сейчас нового председателя найти.

— Клавдию, что ли? Так это моя дочь. Сейчас времени-то сколько?

— Третий час.

— Вот сейчас она аккурат и прибудет. Ты проходи на двор, подожди.

— А если ваша собачка опять со мною пообщаться захочет? — улыбнулся Степан.

— Иди, иди. Я ее привяжу.

Степан уселся на бревно, закурил. Над землей повисло неподвижное солнце. Казалось, что все живое замерло, только кузнечики продолжали свою бесконечную перекличку. Старушка не появлялась. Степану очень хотелось пить, и он мысленно выругал себя, что не спросил, как звать хозяйку. Неудобно же кричать на весь двор: «Эй, мамаша, напиться принеси!» А искать ее за кустами — дело небезопасное. Второй же раз с приблудной собакой он встречаться не хотел. Полесов вообще не любил собак. И шло это с далеких дней беспризорного детства. В Сибири, где он пацаном шатался по деревням, каждый двор караулили огромные злые волкодавы. Ох и натерпелся он от них — страшно подумать. Вот с тех пор и не любил их. Всех, независимо от породы, размеров и применения. Терпел только служебно-розыскных, как неизбежное дополнение работы.

За кустами, которыми порос двор, виднелся на скорую руку сколоченный сарайчик, оттуда доносились характерные звуки: кто-то работал рубанком. И по тому, как потрескивало дерево, как запинался резак, Степан понял, что орудует рубанком слабый и неумелый.

Он еще раз внимательно огляделся и пошел к сарайчику. Дощатое сооружение, которое он увидел, меньше всего напоминало сарай: просто навес, под которым стоял грубо сколоченный верстак. Старушка бойко, хотя и без сноровки, строгала доску.

— Хозяйка, — Степан подошел, погладил доску, — это не женское дело, давайте я помогу.

— Теперь, товарищ военный, все стало нашим, бабьим делом. Мужики-то на фронте, вот мы…

— Вот и пользуйтесь, пока к вам в наем мужик попал, — Полесов засмеялся и начал стягивать с себя гимнастерку.

— Спасибо тебе, сынок, я пойду пока обед погляжу, скоро Клавдия придет.

Степан удобно уложил доску, проверил пальцем резец: ничего, работать можно. Он вытер вспотевшие ладони и взял рубанок. Вжик — пошла первая стружка, желтоватая, ровно загибающаяся кольцом. Вжик — и сразу же терпко запахло смолой, а доска, по которой спешил резец, обнажила коричневатые прожилки и темные кружки сучков. Степан работал ровно. Эх, давно уже он не занимался этим делом. Бывший кузнец-деповец, он надел милицейскую форму несколько лет назад, а руки все равно скучали по труду, просили его. Энергично двигая рубанком, Степан подумал, что хорошо бы после войны уволиться и опять пойти в депо.

Он не замечал жары, мокрой майки, прилипшей к спине. Он был весь поглощен давно забытым процессом созидания, дающим человеку физическую радость, счастье.

— Где же ты, мама, такого работника нашла? — раздался у него за спиной густой женский голос.

Степан обернулся, вытирая тыльной стороной ладони потное лицо. Высокая, стройная женщина в выгоревшем сарафане, улыбаясь, протянула ему руку У нее были большие светлые глаза, густые, отливающие бронзой волосы, собранные в тяжелый пучок на затылке.

— Да вот, — Полесов пожал протянутую руку, — помог вашей мамаше немного.

— Спасибо. Только вы сначала скажите, откуда такие помощники берутся?

Степан расстегнул нагрудный карман гимнастерки, вынул удостоверение. Женщина внимательно прочитала его.

— Из Москвы, значит.

— Оттуда, Клавдия…

— Михайловна. Игнатова.

— Вот и познакомились. Вы мне за труды праведные водички бы дали помыться.

— Пойдемте, полью.

Ледяная колодезная вода обожгла разгоряченные работой плечи. Степан вымылся по пояс, надел гимнастерку. Он заметил, как женщина уважительно поглядела на орден, на шпалы в петлицах, и ему стало приятно.

— Я к вам, Клавдия Михайловна, по делу.

— Что это за судьба у меня такая, — она опять улыбнулась, — такой мужчина видный — и по делам.

— Жизнь такая, Клавдия Михайловна, — ответил Степан, а про себя подумал, что хорошо бы приехать к ней просто так, без всяких дел, помочь поставить дом, рыбы наловить, а вечером гулять с ней по пахнущему травой полю, обнимать ее упругие теплые плечи.

— Вы, Степан Андреевич, по поводу убийства к нам приехали?

— Точно. Хочу у вас спросить, как Ерохин узнал, что его в райцентр вызывают.

— Да очень просто. Я в правлении была. Я же в одном лице и зам, и агроном, и парторг. Позвонил по телефону Аникушкин, заворг, и просил передать, что Ерохина вызывают. Вот и все.

— Ну хорошо. Позвонил, передал, а вы что же?

— Я сразу к Ерохину пошла и передала ему. Он собираться стал, вывел велосипед и поехал.

— Сразу в район?

— Нет, мы с ним еще в правлении с час-два документы подбирали. Ну, а потом он уж и поехал.

— А кто еще знал о вызове?

— Да никто. Люди в поле были.

— Так уж и никто в правление не заходил?

Клавдия подумала, а потом отрицательно покачала головой.

— Нет, никто.

— Дела, — Степан задумался.

Все вроде совпадало. Убийца ждал Ерохина около часа. Значит, его предупредили сразу же, и он… Стоп. Конечно, он шел из райцентра. Точно, оттуда. Иначе бы он застрелил председателя сразу по выезде из деревни, в лесу.