Утром следующего дня теплоход «Космонавт Савиных» прибыл в крупный порт.
      На берегу стояли экскурсионные автобусы.
      — Желающие могут ознакомиться с городом, посетить исторические места!
      — Мы тоже желаем! — запрыгала Зойка.
      — А Топало останется в каюте, — сказала мама.
      Вначале Топало страшно возмутился, сказал, что он в иллюминатор выпрыгнет и будет жить на дне речном, рыб у него знакомых много. Зойка тоже расстроилась, что Топало нельзя взять с собой.
      — Ну ты подумай, — сказала мама. — А вдруг он потеряется в большом городе? Окликнешь, а его уже и рядом нет. Где будем искать? В милицию не заявишь! Больше на эту тему никаких разговоров! Я хочу спокойно посмотреть город.
      Топало запыхтел, но возражать не стал.
      — Не скучай, мы быстро вернемся, — сказала Зойка.
      — Чего не скучать, я привык на чердаке один жить.
      — Хватит выяснять отношения, — сказала мама. — От его выходок и так у всех уже голова болит.
      — У кого голова болит? — обиделся Топало. — Я и так тише мыши! У нас вон на чердаке мышь живет — вреднющая. Только все уйдут из избы — она на стол. Усядется — и лапки сложит, а глазки, как у жулика, бегают. Кота Филимона совсем не уважает, а ведь он — один из достойнейших котов.
      Зойка мышь тоже знала, однажды эта нахалка даже в портфель забралась.
      — Ох, бабка Дуся и ругает ее! — продолжал Топало. — «Таких мышей-то не бывает, чтоб на столах сидели!» Мышь передразнивает бабку: «А вот бывает, а вот бывает!» Бабка Дуся их язык не понимает, мышь и болтает что вздумает. Я говорю: «Вот возьму и переведу твои высказывания!» Она говорит: «Только не переводи!»
      — И чего это ты про мышь принялся рассказывать? — спросила мама.
      — А потому, что я тише мыши!
      — На том и порешили, — сказала мама. — А то с твоими воспоминаниями на автобус опоздаем.
      Когда они закрывали дверь ключом, из своей каюты появился Федулин.
      — Спешите, спешите, — он посмотрел на часы, — а то опоздаете!
      — А вы?
      — Я уже пятый раз плаваю по этому маршруту. Сам могу экскурсию водить!
      Капелькины заспешили, а Федулин шел не спеша. Теплоход уже опустел. У пристани пассажиры садились в автобусы и уезжали в город. Павел Михайлович стоял и махал уезжающим рукой.
      В город он не поехал не только потому, что побывал там не раз. На то имелись еще две причины. Первая: Павел Михайлович натер мозоль на пальце правой ноги. Он долго ругал свои новые сандалии и фабрику «Скороход», которая их выпустила как будто специально для того, чтобы доставить ему неприятность. Вторая причина: Федулин хотел уединиться, чтобы написать письмо в Академию наук по поводу летающих рыб и тут же, на речном вокзале, опустить его в почтовый ящик.
      Прихрамывая, Павел Михайлович направился в музыкальный салон, где было тихо, уютно, сиреневые шторы пропускали солнечный свет. Все распологало к творчеству.
      Он сел за журнальный столик, достал блокнот и задумался. Лучше всего письмо начать так: «Жарким летним днем я гулял по берегу великой русской реки Волги. Настроение было отличное…» Нет, — решил он, — пожалуй, надо иначе. «Несмотря на великолепную погоду, на душе было тревожно…»
      А в сто второй каюте в одиночестве скучал домовой Топало. «Лучше бы сейчас с котом Филимоном и бабкой Дусей баню топить», — мечтал он. Топало очень любил погреться в бане. Ему нравился запах дыма, березовых веников, раскаленных кирпичей. Все так же, как сто лет назад, а то и больше. Ух, жарко раньше топил баню Денис Капелькин, а после бани полведра квасу выпивал. А дочь его, Кланька, до чего певунья была! Чистая пташка. И чего, дура, не пошла замуж за Гришку-ямщика?
      Как запряжет Гришка в тарантас своего рыжего Бунчука, да как прокатит по деревне, подбоченясь, так из окон все выглядывают и еще долго смотрят вслед.
      И так Топало размечтался, что полез в шкап за шляпой, которую от него все время прятали. Нашел в углу.
      — Всегда все изомнут, — проворчал он, расправляя шляпу.
      Вытащил тапочки, которые собирались выбросить, но так еще и не выбросили. Разумеется, это не лаковые ботинки… Жаль, нет зеркала. Он всегда любил смотреться в зеркало, когда одевался или «модничал», как говорила бабушка.
      Топало осторожно приоткрыл дверь каюты. Тихо. Лампочки тускло освещают коридор. «Никого нет, — подумал он. — Все уехали в город. Ничего страшного не случится, если я прогуляюсь по коридору да посмотрюсь в зеркало».
      Он вышел из каюты и протопал к зеркалу, которое было расположено как раз напротив лестницы, ведущей вверх.
      — Великолепный вид! — сказал Топало, рассматривая в зеркале свой невидимый облик. — Только тросточки не хватает!
      А может быть, он и видел себя таким, каким хотел видеть: стройным, с черными кудрями, жгучими глазами? Красавец!
      Он снял шляпу и поклонился:
      — Доброго вам здоровьица!
      — Чтоб не было у вас печалей!
      — Привет вашей матушке!
      Ему казалось, что он гуляет по ярмарке и все ему кланяются, и он всем кланяется.
      В это время Павел Михайлович Федулин закончил писать письмо в Академию наук. Академики и не подозревали, какая их ждет сенсация.
      Павел Михайлович направился в каюту за конвертом. Его мысли были все еще заняты летающими рыбами. «Летают, — шептал он, — летают…» И от того, что они летали, Федулину казалось, что жизнь его приобретает какой-то особый смысл.
      Но прежде чем запечатать письмо в конверт, Павел Михайлович решил прочитать его буфетчику Васе.
      Письмо на Васю произвело большое впечатление.
      — Потрясно! — повторял он. — Потрясно!
      Счастливые, они выпили по кружечке кваса.
      В самом возвышенном расположении духа Павел Михайлович спустился по лестнице в трюм. Неожиданно у него подкосились ноги.
      «Караул!» — хотелось закричать ему. Но слова застряли в горле он стоял с открытым ртом. Невероятное видение: по коридору самостоятельно топали тапочки, а над тапочками плыла шляпа. Он закрыл глаза. А когда открыл — ни тапочек, ни шляпы не было.
      Федулин на цыпочках прошел по коридору, дрожащими руками достал ключ, вошел в свою каюту и некоторое время стоял в раздумье. «Неужели кружка кваса может вызвать галлюцинации?» Самым странным в этих галлюцинациях были знакомые тапочки, те самые, дырявые, подозрительные.
      «Никогда не надо подглядывать и подслушивать! — сделал для себя открытие Федудин. — Тогда и видений никаких не произойдет». Слишком много он об этих тапочках размышлял — что да почему? — вот и явились они в отместку.

 
      Федулин достал из папки конверт запечатал в него письмо, подписал красивым мелким почерком: «Москва, Академия наук». Письмо как-то его успокоило, вернуло к действительности. Хотя действительность тоже странная — летающие рыбы, но все-таки действительность: ведь держал он окуня в собственных руках? Держал! Окунь улетел? Улетел!
      Федулин закрыл свою каюту и хотел уже идти, помня только что родившуюся заповедь: не подглядывать, не подслушивать! — но как-то само собой получилось, что он уже стоял у соседней двери и глядел в замочную скважину. Хотя что глядеть? Он сам проводил Капелькиных на автобус. Но что-то Павлу Михайловичу не давало покоя, что-то он опять подозревал, хотя сам не знал, что.
      Федулин смотрел в замочную скважину то одним глазом, то другим, но ничего усмотреть не мог. И вдруг в каюте кто-то запел:
 
Во поле березынька стояла,
Во поле кудрявая стояла,
Люли-люли стояла.
Люли-люли стояла.
 
      Федулин чуть не упал. Никогда в жизни он не слышал такого скрипучего голоса! Значит, в каюте кто-то скрывается! Тайный пассажир! А кого возят тайком? Хорошего человека тайком не возят. Хороший человек сам билет купит, вот как он, Павел Михайлович Федулин. А тот, кто не купил билет, с какими целями едет? С плохими целями. Вот потому-то все время что-то и слышалось, потому-то у Павла Михайловича и возникали различные вопросы, потому-то и замечал он странности в поведении Капелькиных.
      Таинственный жилец безмятежно продолжал напевать песню своим ни на что не похожим голосом. «Веселится! — подумал Федулин. — А веселого-то мало!»
      Он неслышно отошел от двери, соображая, что бы предпринять. Преступника надо задержать! А то, что это был преступник, Федулин не сомневался. «На вид-то какие простодушные, — подумал он о Капелькиных. — А что творят! Тайком везут кого-то. Может, они и сами… того… из какой-нибудь шайки. Надо немедленно сообщить капитану!»
      И он затрусил наверх, даже про свою мозоль забыл. По лестницам взбирался на четвереньках — никто не видит, зато быстрее и легче. Но все равно вспотел. «Не тот возраст, не тот», — подумал Федулин, вытирая пот.
      На палубе он столкнулся с матросом Колей Сопиным — тем самым, которого в машинном отделении щелкнул по носу Топало.
      — Скажите, где капитан? — спросил запыхавшийся Федулин.
      — Капитан там, где ему положено быть, — достойно ответил Коля. — А ведь вы тот самый пассажир, у которого окунь улетел?
      — Тот самый! — Федулину польстило, что его узнали, но сейчас было не до этого. — Срочно нужен капитан!
      — Чуть что — сразу капитана подавай! В чем дело? Может, без капитана можно обойтись!
      — Невозможно! Без капитана невозможно!
      — Случилось что-то? — уже заинтересовался Коля.
      — В том-то и дело, что случилось! — Федулин оглянулся, словно боялся, что его услышат. — В сто второй каюте едет тайный пассажир!
      — Какой еще тайный?
      — Это и нужно узнать! Вполне возможно — преступник. Кто еще, как не преступник ездит тайком?
      — Да безбилетник, — сказал Коля Сопин, — «Заяц». Но это тоже недопустимо! Его надо высадить.
      — Вот и я такого же мнения — высадить!
      — А откуда вы все это знаете?
      — Я живу в каюте напротив. И раньше всякие странные звуки слышал. А сегодня соседи мои уехали в город, закрыли каюту, как полагается, сам видел. И вдруг слышу, в каюте кто-то поет…
      — А с чего это он запел?
      — Кто его знает!
      Коля Сопин был озадачен.
      — Может, вам показалось?
      — Давайте пойдем и послушаем, — предложил Федулин. — Как говорится, один ум хорошо, два лучше.
      Коля согласился. Когда они спустились в трюм, Федулин прижал палец к губам:
      — Только тихо!
      Они шли на цыпочках, как две большие цапли. На какое-то мгновение Павлу Михайловичу стало не по себе. Совсем недавно он видел, как по этому ковру вышагивали тапочки. «Не видел, а привиделось», — поправил Федулин себя.
      Вот она, сто вторая каюта. Федулин указал на нее пальцем. Коля Сопин приложил ухо к двери.
      — Тишина! — прошептал он.
      Федулин покрутил головой: дескать, не может быть, и тоже припал ухом.
      Именно в это время, ни раньше, ни позже, Топало решил положить свою любимую шляпу в Зойкин чемодан. А то валяется где-то в углу, никакого уважения. Он поставил чемодан на столик. Но чемодан что-то не открывался. Топало посильнее его тряхнул, чемодан открылся и свалился со стола. Топало стал собирать вещи и ругать чемодан: «Чего сразу не открылся, больно мне нужно тебя ломать».
      Непонятный грохот и какое-то бормотанье явственно услышали за дверью Федулин и Коля Сопин. Переглянулись.
      — Слышишь? — прошептал Федулин.
      — Слышу, — прошептал Коля.
      Топало между тем продолжал ругать чемодан, который вначале не хотел открываться, а потом не хотел закрываться.
      Федулин и Коля Сопин, крадучись, пошли обратно на палубу.
      — Ну что? — спросил Федулин, расправляя плечи. Когда человек прав, он всегда расправляет плечи.
      — «Заяц»! — произнес матрос, все еще немного ошарашенный. Где-где, а на теплоходах дальнего следования безбилетные пассажиры — чрезвычайная редкость.
      — А может, и поважнее «зайца»!
      — Может, и поважнее, — согласился Коля. — Вы меня здесь, на палубе, подождите, а я найду капитана.
      Федулин в изнеможении опустился в кресло. За всю жизнь ничего особого Павел Михайлович не совершал, и с ним ничего не совершалось. А за эти дни что-то в его судьбе перевернулось. Позавчера — летающие рыбы, сегодня — тайный пассажир. Как будто специально для него все эти сюрпризы уготовлены: «Совершайте, товарищ Федулин, совершайте, пора!..»
      Павел Михайлович вытер потное лицо своим белым беретиком. «Будет вам и белка, будет и свисток», — вспомнились ему слова детской песенки.
      Коля Сопин вернулся быстро.
      — Капитан ушел на речной вокзал к диспетчеру, — сообщил он. — Пойдемте, там его и разыщем.

 
      У пирса стояло множество судов, больших и маленьких. Неторопливо, по-домашнему, подходили к причалу водные трамвайчики; подлетали, как гигантские белые птицы, «Ракеты», «Метеоры»; торжественно подплывал недосягаемый, величественный четырехпалубный теплоход.
      Но Федулину некогда было любоваться. Он спешил с матросом Сопиным на речной вокзал. В кармане у него лежало письмо в Академию наук. Об этом Павел Михайлович тоже не забыл и опустил его в первый же почтовый ящик.
      Речной вокзал, недавно построенный, весь сверкал стеклом, как граненый стакан. В большом зале ожидания сидели изнуренные жарой пассажиры. Коля Сопин уверенно прошел к диспетчеру и тут же возвратился обратно.
      — Они уже ушли, — сказал он.
      — Кто они?
      — Наш капитан.
      — А куда он ушел?
      — Не докладывал. Вот если вы про штурмана Карпова спросите, то я могу сказать. Штурман на велосипеде катается. Представьте себе, самый пожилой, а велосипед с собой возит. Как длительная стоянка — так вдоль по берегу. У многих людей, я замечал, имеются странности…
      — Я думаю, надо сообщить в милицию, — не дослушав размышления Коли Сопина, сказал Федулин. — Там разберутся с этим «зайцем» или кем там.
      Коля засомневался:
      — Сначала капитана надо поставить в известность. Капитан сам все решит и, если надо, сам милицию вызовет. Как положено.
      — Его еще найти надо. Пока ищем, и стоянка кончится.
      — Сначала надо капитану доложить, — твердил свое Коля.
      — Докладывай. Ты подчиненный. А я лично беру на себя ответственность. Вам, молодой человек, я мог бы ничего и не рассказывать.
      — Как хотите, — упорствовал Коля. — А я пойду капитана разыщу.
      Коля побежал на теплоход. А Федулин пошел в милицию. Милиция была расположена в этом же здании, и даже стрелочка на стене указывала — «милиция».
      — Жалуетесь на что? — встретил его вопросом лейтенант, который, видимо, только недавно надел форму, она была новенькой.
      — Я ни на что не жалуюсь, — обиделся Федулин. — И пришел я к вам не по личным делам.
      — А по каким таким?
      — Я пассажир с теплохода «Космонавт Савиных». Сообщаю вам, что на теплоходе в сто второй каюте едет тайный пассажир.
      И Федулин рассказал все, как было, и про песню «Во поле березынька стояла» — тоже. Это особенно поразило лейтенанта. Он сразу подтянулся и почувствовал себя на боевом посту.
      — На теплоход! — приказал он, хотя приказывать было некому, только себе да Федулину, но тот не был его подчиненным.
      У трапа их встретили капитан Петров и матрос Коля Сопин.
      — Лейтенант Горгулько, — представился милиционер. — Что у вас за непорядки, товарищ капитан? — строго спросил он.
      — Думаю, это какое-то недоразумение, — сказал Петров и не очень приветливо взглянул на Федулина. Он не верил, что в сто второй каюте, где едет симпатичный человек Валя Капелькина с дочкой, может быть какой-то третий пассажир. И ему было неприятно, что вызвали милицию, не поставив его в известность.
      — Пойдемте, послушайте, и вы услышите, что в каюте кто-то есть, — предложил Федулин.
      — Я у чужих дверей не подслушиваю, — холодно сказал капитан. — Через пятнадцать минут пассажиры возвратятся из города, тогда и разберемся.
      — Мне нужны факты, доказательства, — сказал лейтенант Горгулько. — А хозяева — сообщники, их самих нужно будет привлекать.
      — Пассажиры Капелькины — люди вполне надежные.
      — Это мы посмотрим, показывайте вашу сто вторую каюту, — обратился он к Федулину.
      Федулин заторопился впереди милиционера.
      Топало и не подозревал, что вокруг него разворачиваются такие события. Он был занят важным разговором с чайкой. Птица покачивалась на воде прямо перед иллюминатором сто второй каюты. Волны ударялись о борт корабля монотонно, лениво. Словно и им было жарко.
      — Пристань Ключи на левом или на правом берегу? — спросил Топало.
      — На правом, — сказала чайка.
      — А чего там пароходы не пристают? Мелко, что ли?
      — Глубоко. Дна не видно, темнота. А чего не пристают — не знаю. Раньше приставали. Столько крошек с борта бросали — кыр, кыр, кыр! А сейчас там поесть нечего!
      — Мне надо в Ключи, — вздохнул Топало. — У меня друг там живет, Думало. Не знаешь?
      — Моя бабка с ним была знакома! А мне до него дела нет.
      — Легкомысленная ты птица!
      — Мы все такие. Но в затруднительном положении приходим на помощь!
      — У меня как раз затруднительное. Надо встретиться с другом Думало, а пароход не пристает.
      — Какой необразованный: не пароход, а теплоход!
      — Больно образованная!
      — Мы тебе поможем, даже очень просто. Будем кричать: «Причаливайте к берегу, шторм идет! Причаливайте к берегу, шторм идет!» Теплоход и пристанет к берегу.
      — Кто твой язык понимает?
      — Ну тогда я не знаю, что делать. Извини! — И чайка улетела. Расстроенный Топало даже иллюминатор закрыл.
      — Причаливайте к берегу! Причаливайте к берегу! — От расстройства он так громко это произнес, что его отчетливо услышал лейтенант Горгулько (до этого ничего не мог услышать, кроме крика чаек) и, разумеется, Федулин.
      — Стойте здесь и караульте! — прошептал милиционер. — Я бегу к капитану.
      Лейтенант поднялся в рубку.
      — Ну что, кого нашли? — спросил Петров, усмехнувшись.
      — Кое-кого…
      — Что значит кое-кого?
      — А это мы должны выяснить вместе. Теплоход отправляется… — Он посмотрел на часы.
      — Через полчаса, — сказал капитан.
      — Когда же вернутся пассажиры из города?
      — Думаю, с минуты на минуту.
      Только капитан произнес эти слова, как на привокзальной площади появились экскурсионные автобусы.
      — Пойдемте! — заторопил лейтенант, одергивая новую форму. — Мы должны задержать ваших нарушителей. Как их? Капелькиных!
      — Что значит задержать?
      — Для выяснения личности скрывающегося и их личностей тоже.
      Капитан Петров не мог поверить, что на его теплоходе кто-то скрывается. Да еще в сто второй каюте.
      Пассажиры один за другим проходили по трапу. Капелькины шли в числе последних.
      — Не торопятся, — заметил милиционер.
      — А чего им торопиться? Не опаздывают еще.
      — Я смотрю, капитан, вы всячески скрываете недостатки в своей работе.
      — Нисколько не скрываю! Пожалуйста, ходите, смотрите, ищите! У меня в тот рейс целая комиссия была!
      «Нашел чем хвастаться, — подумал Горгулько. — Зря комиссии не посылают…»
      — Валентина Ивановна! — окликнул Петров Капелькину.
      — Товарищ капитан! — замахала ему рукой Зойка.
      «Да они, видать, хорошо знакомы», — сделал вывод милиционер. В подтверждение его догадки Зойка прыгнула с трапа на палубу и — прямо к капитану.
      — А мы по всему, по всему городу ездили! — с восторгом сообщила она. — Он такой большой!
      — Вы Капелькина? — спросил милиционер Валентину Ивановну.
      — Да, я, — удивилась она.
      — Пройдемте в салон, — пригласил милиционер.
      Валентина Ивановна вопросительно посмотрела на капитана. Петров смутился.
      Они прошли в салон.
      — Времени у нас мало, — сказал лейтенант Горгулько. — Так что давайте честно признаемся: кого вы возите в своей каюте?
      — Ни-никого, — неуверенно произнесла мама-Капелькина и подумала: что же случилось? Неужели Топало вышел из каюты и что-то натворил?
      — А кого нам везти? — спросила Зойка и сделала круглые глаза, как бы очень удивилась.
      — Вот я и спрашиваю — кого?
      Капитан стоял, сложив руки за спину, и молчал.
      — Никого мы не везем! — шмыгнула Зойка острым носиком. — Идите, посмотрите.
      — Здесь старшие разговаривают! — строго сказал лейтенант Горгулько. — А посмотреть мы посмотрим. Пойдемте в вашу каюту!
      Мама с Зойкой пошли впереди, милиционер за ними, а капитан — замыкающим.
      Павел Михайлович Федулин взад и вперед прохаживался по коридору.
      — Все в порядке, — отрапортовал он милиционеру. — Из каюты никто не выходил.
      Мама достала ключ, но от волнения никак не могла вставить его в замочную скважину.
      — Пожалуйста, посмотрите, никого у нас нет, — нарочно громко, чтоб услышал Топало, сказала Зойка.
      — Не волнуйтесь, — сказал Капелькиной милиционер и взял у нее ключ.
      Он открыл дверь, и Зойка тут же прошмыгнула первая.
      — Вот видите, никого нет!
      Все зашли в каюту.
      — А ты выйди, — сказала мама Зойке, потому что в каюте было очень тесно. К тому же прибежал Коля Сопин, чтоб посмотреть на «зайца».
      Но «зайца» не было. Лейтенант Горгулько был в недоумении. Он заглянул в шкап, под стол, под кровать, осмотрел иллюминатор, который был надежно закрыт.
      — Клянусь, никто не выходил! — прошептал не менее пораженный Федулин.
      — Я сам слышал голос, — произнес милиционер озадаченно.
      — Он и песню пел «Люли-люли стояла»! — добавил Федулин.
      — Вот и «люли-люли»! — усмехнулся капитан. — Может быть, у вас был включен репродуктор? — спросил он хозяйку.
      — Да, включен! — обрадовалась она догадливости капитана.
      Репродуктор был действительно включен. Милиционер подергал шнур.
      — Почему же он не работает?
      — Право, не знаю, все время работал. — Она не могла признаться, что репродуктор неисправен.
      — Я что — дурак: не разбираюсь, репродуктор работал или что-то другое говорило? — подал голос Коля Сопин.
      — А что другое? — повернулся к нему капитан.
      — А черт его знает! — Коля почесал затылок.
      — Если не знаете, надо поменьше болтать! — вдруг рассердился капитан. — Идите и выполняйте свои обязанности! Много без дела шляетесь, да еще у чужих дверей!
      — Слушаюсь! — опешил Коля. — Я бегу!
      И действительно побежал.
      — А чьи это тапочки? — заинтересовался лейтенант Горгулько. И вытащил из-под подушки тапочки. Топало почему-то их решил туда упрятать, чтоб не выбросили.
      Мама-Капелькина растерялась, не знала, что и ответить.
      — Мы их в каюте нашли, — высунулась из коридора Зойка. — Кто-то их оставил. Кому они нужны, дырявые?
      — Почему под подушкой лежат? — подозрительно спросил лейтенант. — Почему прячете?
      — Не прячем, — сказала мама. — Это Зоя играла, вот и засунула под подушку, я даже не заметила.
      — Странные игры у вашей Зои, — проворчал Горгулько.
      — Сегодня же мы их выбросим…
      Федулин смотрел на тапочки и готов был поклясться, что именно они самостоятельно двигались по коридору. Но об этом он не мог сказать. Не поверят. Да и сам себе он поверить не мог, иначе посчитал бы себя явно нездоровым.
      Лейтенант бросил тапочки, обтер пыль — рука об руку. Тапочки еще не доказательство, если никого в каюте не обнаружили. Странно все…
      — Осмотр закончен? — спросил капитан.
      — Так точно. Прошу прощения за беспокойство. — Лейтенант Горгулько отдал честь, но вид у него при этом был растерянный. — Рад, что сигнал не подтвердился. Желаю вам приятного путешествия!
      Лейтенант пошел. Ему очень хотелось оглянуться, как будто за его спиной что-то в этот миг могло произойти, но он стерпел, не оглянулся. Горгулько чувствовал: что-то он упустил, до чего-то не додумался. Но до чего?
      Федулин поплелся в свою каюту совершенно разбитый.
      В голове у него не осталось ни одной мысли.
      Капитан Петров чувствовал себя перед Капелькиными виноватым.
      — Я очень огорчен этим недоразумением, — сказал он и осекся: ему послышалось, что верхняя полка заскрипела, как будто на ней кто-то заворочался. Петров поднял голову, но, разумеется, никого не увидел. Зойка, видимо, перехватила его настороженный взгляд и тут же залезла на полку и улеглась. Капитан почувствовал себя совсем неловко.
      — Вы простите нас, столько хлопот вам доставили, — сказала мама-Капелькина.
      — Это вы нас простите! — улыбнулся капитан. А улыбка его, как известно, вызывала доверие. Мама тоже улыбнулась.

 
      Федулину редко снились сны. А если и снились, то очень примитивные: то ему зарплату недодали, то он сто рублей потерял, то собака укусила.
      А тут вдруг стали сниться Павлу Михайловичу какие-то другие сны. Утром он не мог вспомнить — какие, засыпал, но знал, что другие: смутные, неясные картины еще держались в голове и беспокоили его. Он стал думать об этих снах, что-то выискивать позабытое.
      И приснился Павлу Михайловичу сон уже совсем четкий, который он не заспал. Как будто бежит ему навстречу мальчик. Падает, встает и снова бежит. А он зовет его: «Па-а-ша! Па-аша!»
      А потом понимает: да это же он сам маленький! И коленка поцарапана, и штанишки порваны. Добежал мальчик до взрослого Федулина и не взглянул даже. «Да куда же ты?»
      От этого переживания Павел Михайлович проснулся. Отчего то тревожно было на душе. Он встал и прямо в пижаме вышел в коридор. Постоял, слушая привычный гул машины. Захотелось подышать воздухом.
      Он поднялся на палубу. Темнота кругом. Темное небо, темная вода, берега тонут в темноте. И вдруг ему захотелось, чтоб из этой темноты кто-то его позвал: «Па-аша!» Но никто не звал.

 
      Жарким летним днем только у воды и дышится легко. Теплоход весело плывет по течению реки. Трепещет на ветру бело-синий флаг. Кружатся чайки. Там и тут покачиваются на волнах парусники.
      Папа, глядя на эту умиротворяющую картину, не удержался и произнес:
      — Белеет парус одинокий в тумане моря голубом…
      Родька стоял и смотрел на воду, которая белой пеной бурлила внизу. Он поджидал Зойку, но что-то долго ее не было. После экскурсии в город они еще не виделись. Вчера Капелькины не приходили ужинать, сегодня — завтракать. Может, заболели?
      О событиях, которые произошли в каюте номер сто два, Мельниковы ничего не знали. Даже Федулин молчал, похвастаться ему было нечем. Мама сразу заметила перемену в его настроении и спросила:
      — Случилось что-то? Вы такой подавленный. На вас это не похоже.
      — Меланхолия посещает и меня, — ответил он.
      Но почему его посетила меланхолия, Федулин так и не сказал.
      Был уже полдень, а Зойка все не появлялась, Родька начинал сердиться: ведь они договорились обсудить план высадки Топало в Ключах. Он кое-что придумал, а их все нет.
      — Я схожу к Зойке, — не выдержал он. — Вдруг отравились и лежат больные.
      Но все Капелькины были здоровы. Зойка обрадовалась Родьке.
      — Можно, я погуляю только минуточку? — спросила Зойка маму.
      — Нет уж, посиди в каюте. А я схожу прогуляюсь. — Мама причесала перед зеркальцем светлые волосы, помазала кремом от загара нос, остренький, как у Зойки.
      «Она такая молодая, — подумал Родька, — как будто Зойкина сестра, а не мама».
      — Смотри у меня! — погрозила она дочери.
      Когда мама ушла, Родька спросил:
      — Чего она сегодня такая строгая?
      — По делу, — вздохнула Зойка.
      В углу зашевелился Топало, тоже завздыхал.
      — Чего это вы вздыхаете?
      — Тут такое творилось! — И Зойка рассказала все, что произошло.
      Родька страшно жалел, что в этот момент его не было.
      — Сейчас Топало должен все время сидеть в каюте, — сказала Зойка. — Под моим наблюдением. И помалкивать. Мама говорит: «Вот взяла его с собой, так расхлебывай».
      — Во всем виноват кот Филимон, — проворчал Топало. — Когда мы уезжали, он нам дорогу перебежал и еще имел наглость заявить: «Плюньте через левое плечо, а то не повезет!» Вот приедем, так я ему покажу!
      — Все это предрассудки! — уверенно сказал Родька.