Мама уже собралась искать Родьку, когда он явился бледный, измученный загадками жизни. И сразу же бухнулся на диван. Голова кругом. Даже папа переполошился.
      — Нужно вызвать врача, — сказал он.
      Уж если папа о враче заговорил, значит, дело плохо. Да и что может быть хорошего, если мальчик лежит и глядит в потолок, в одну точку. Ни на кого не реагирует.
      Мама в отчаянии побежала за врачом. При этом чуть не сбила с ног Павла Михайловича Федулина. Он сразу понял; что-то случилось, и побежал вместе с ней: мало ли, нужна будет помощь. Павлу Михайловичу хотелось быть самым осведомленным и самым необходимым человеком на теплоходе. Всем нужен Федулин! Федулин нарасхват! И врача первым нашел, конечно, он!
      Врач был молодой и веселый.
      — Кто больной? — спросил он, подмигнув Родьке.
      Прослушав мальчика, врач сказал, что такого здорового ребенка еще никогда в жизни не встречал. Мама обиделась, папа остался доволен.
      — Хороший аппетит — залог здоровья! — произнес доктор и этим окончательно расположил к себе папу. Уходя, оставил аспирин на всякий случай: если здоровый — то не повредит, если больной — то поможет.
      Родька аспирин не хотел глотать, но мама его заставила.
      — Нервные пошли дети, — сказал Федулин. — Вот у меня внук во сне кричит, никакие врачи не помогают.
      — Наш во сне не кричит, — сказала мама, опять немного обидевшись.
      — Закричит еще! — заверил Федулин.
      Раскланявшись, он удалился.
      Мама присела рядом с сыном.
      — Все-таки что с тобой?
      Родька повернулся на живот и уткнулся лицом в подушку. «Сказать или не сказать?» Он дал слово, что будет хранить тайну… Но в то же время молчать очень трудно. А вдруг папа с мамой тоже были когда-то знакомы с домовыми, а ему просто не рассказывали?
      Родька сел. Надо поговорить, это необходимо.
      — Вы верите в домовых? — спросил он.
      Папа с мамой переглянулись. Такого вопроса они не ожидали.
      — Верите или не верите?
      — При чем тут домовые? — улыбнулась мама.
      — Вы не ответили на мой вопрос, — требовательно произнес Родька.
      — Могу тебе совершенно определенно сказать: мы с мамой не верим!
      — И вы никогда, ни разу в жизни не встречались с домовыми?
      — Как-то не привелось, — сказал папа.
      — Что тебе вдруг дались домовые? — спросила мама.
      — Все понятно: это легенды Зойкиной деревни, — сделал вывод папа.
      — Никакие не легенды! Я сам с ним познакомился.
      — Ну и как он выглядит? — рассмеялся папа.
      Родька стал смотреть в окно. Все, больше он ничего говорить на будет. И так разболтался, не сдержал слово. Не верите — и не верьте!
      — Не думал я, что у тебя в голове такая чепуха, — уже серьезно сказал папа. — Мама изобрела робота Яшу, а ты придумываешь каких-то домовых.
      При упоминании о роботе Яше мама сразу засветилась.
      — Он такой сообразительный! — воскликнула она.
      Мама очень гордилась своим роботом.
      — Мой робот, — говорила она. — Мой Яша!
      — За что ты его так любишь? — спрашивал папа, который не чувствовал к роботам душевной привязанности. — Живой он, что ли?
      — Когда-нибудь я вас с ним познакомлю! — таинственно улыбалась мама.
      Но папа с роботом не хотел знакомиться. А потом у Яши начались какие-то расстройства с памятью, и ему было не до знакомств. Мама так переживала, что похудела. Папа об этом Яше уже слышать не мог.
      — Кто он в конце концов — член нашей семьи? Сейчас мы все из-за него начнем худеть, бледнеть, падать с ног.
      Так говаривал папа. А сейчас он насчет робота выражал с мамой полное согласие и хотел, чтоб его сын думал о научно-техническом прогрессе, а не о домовых.
      — Наш Яша всех домовых заткнет за пояс! — пошутил он.
      Мама была довольна, что папа наконец сказал «наш Яша».
      Родька ничего не имел против робота. Наоборот — всем рассказывал про него в школе и тоже гордился. У них в классе даже висел портрет Яши. Учительница сказала, что в будущем такие роботы будут и в их математической школе.
      Но сейчас робот его совершенно не интересовал. И папа с мамой видели, что у Родьки на уме другое. Слушает их, а сам про свое думает. Что у него может быть «свое»?
      «Явно с ним что-то происходит», — опять с беспокойством подумала мама. Она напоила его горячим чаем с клубничным вареньем, которое они захватили из дому, и уложила пораньше спать. Утро вечера мудренее.
      А теплоход «Космонавт Савиных» все шел вниз по Каме. Солнце уже село за горизонт. Смеркалось. Воздух постепенно остывал, и теплоход, нагретый за день, тоже остывал, успокаивался. На реке царила вечерняя тишина, когда не всплеснет волна и птицы замолкают в предчувствии ночи, не шелохнутся деревья над водой.
      В это время почти никто не сидел в каютах. Все гуляли, большие и маленькие, еще мало знакомые друг с другом и уже перезнакомившиеся. И теплоход, населенный этими разными людьми, плыл по тихой широкой реке, не тревожа ее покой.

 
      В эту ночь Родьке приснился такой сон. Будто стоит мельница в чистом поле и крутит крыльями. Мука мелется. А мельник Ефим сидит на бугорочке, бороду поглаживает. Борода вся белая, в муке.
      Около него мальчик в длинной рубашке бегает. Очень похожий на Родьку. Даже волосы так же подстрижены — под горшок.
      Вроде это внук мельника, а вроде это и сам Родька. И он — и не он.
      — Ты бегать-то бегай, да нос не расшиби, — говорит ему дед Ефим. — Расшибешь нос — тогда кто мельником будет? Мельницу придется продавать. Так-то.
      Родька старается сообразить: почему если он нос расшибет, то мельницу придется продавать? Но во сне долго думать некогда.
      — Не расшибу нос! И мельником буду! — обещает он деду.
      Тут прибежала черная собака и давай лаять. А Родька, он же внук мельника, вполне понимает, о чем собака лает.
      — Ваш домовой запряг лошадь и на базар поехал, — сказала собака. — Вернется к вечеру.
      А Ефим-мельник сказал:
      — Ну, так и мы на базар съездим.
      И Родька, который не совсем Родька, а внук мельника, сел на телегу и поехал на базар по равнине.

 
      Над рекой висел густой утренний туман. Не видно ни земли, ни неба, ни воды. Очертания теплохода кажутся призрачными.
      «Космонавт Савиных» стоял посередине реки, пережидая туман. Капитан Петров нетерпеливо прохаживался по рубке. Теплоход опаздывал уже на час. Пассажиры еще спали и не подозревали о непредвиденной стоянке.
      Петров плавал капитаном первый сезон. И что-то ему не везло. В первом же рейсе сняли пассажира с подозрением на дизентерию. Немытые ягоды съел. Пассажир ничего, жив-здоров, а весь теплоход дезинфицировали. Комиссия нагрянула.
      В следующем рейсе «Космонавт Савиных» чуть не наскочил на мель. Другой раз случилась буря. Штормило, как на море.
      Сейчас вот туман без всякого предсказания метеорологов.
      Команда посматривала на Петрова с сочувствием. Все видели: толковый капитан, но невезучий. А плавать с невезучим капитаном — значит, только и ждать какой-нибудь неприятности.
      Петров знал, что он невезучий. Еще в школе, если происходили какие-то недоразумения, то непременно с ним.
      В девятом классе, например, он чуть не стал чемпионом города по бегу на длинную дистанцию. Но на последнем круге к нему пристала пчела. Пока он махался, его все обогнали, да еще и глаз от укуса распух.
      А в десятом классе он чуть не сыграл в шахматы с экс-чемпионом мира. Но в тот день, когда в клубе любителей шахмат состоялся этот знаменитый матч, он на ровном месте сломал ногу.
      Потом он чуть не женился. Но оказалось, что девушка любит другого.
      Невезучему человеку вообще жить невесело, а если плаваешь первый сезон капитаном на большом трехпалубном теплоходе, то эти невезения создают впечатление, что ты плохой командир и тебя явно поторопились поставить на эту должность. Так думал про себя сам Петров. Он был очень самокритичный человек.
      А поставили Петрова капитаном совсем не случайно, случайно вообще капитаном не ставят: реку он знал и не представлял себе, как можно без реки жить. С детства плавал с отцом (который тоже был капитаном) на маленьком катере с громким названием «Орел». На «Орле» он и вырос, и потом работал матросом.
      Петров смотрел в бинокль. Нет, ничего не видно. Туман как будто нарочно не расходится, чтобы осложнить жизнь капитану.

 
      Только домового на корабле и не хватало капитану Петрову!
      В то время как он ходил по рубке, всматриваясь в туман, Топало тоже не спал ворочался в своем углу.
      — Опять туман! — бормотал он.
      В те утренние часы, когда над землей нависала сырая белая пелена, домового охватывало беспокойство. В голове у него возникала одна картина тех далеких времен, когда его и на свете не было. Кто-то в холщовой рубахе стучит топором, строит избу. Стучит, приговаривает: «Быть в избе доброму домовому, быть в избе доброму домовому!» А вокруг — туман облаками плывет. И людей на земле, видимо, еще совсем немного. И домовых тоже.
      Топало повздыхал, поворочался. Голова разболелась. Он посмотрел в иллюминатор: белым-бело. В такой туман недолго и мимо Ключей проплыть.
      Вчера мама Капелькина сказала:
      — Ночью мы уже будем на Волге!
      Это известие взволновало Топало. Значит, скоро будет поселок Ключи. Теплоход пристанет к берегу, и он встретится со своим другом Думало. Лишь бы туман не помешал.
      Он подергал Зойку за рукав.
      — Чего тебе? — сквозь сон спросила она.
      — Мы на Волге или нет?
      Зойка потянулась в постели, села, протерла глаза. Что-то непривычно тихо кругом. Догадалась: теплоход стоит! Значит, какая-то пристань.
      Она тихонько слезла с верхней полки, чтоб не разбудить маму.
      — Туманище-то какой! Ничегошеньки не видно! — прошептала она восторженно. В отличие от Топало ей туман очень нравился.
      Зойка быстро натянула чулки, ботинки, достала из шкапа курточку.
      Проснулась мама.
      — Ты куда спозаранку?
      — На туман смотреть.
      — Невидаль! — проворчал Топало.
      Мама посмотрела в иллюминатор, тоже удивилась:
      — Ну и туманище!
      — А мы у какой-то пристани стоим, — сказала Зойка.
      У мамы тоже сон пропал, и они с Зойкой пошли смотреть туман.
      Топало затопал за ними, хотя туман и не любил. Но ему надо было выяснить, не заплыли ли они в какую-нибудь другую реку вместо Волги, ведь ничего не видно, можно и заблудиться. А вдруг они уже на пристани Ключи стоят?
      Зойка с мамой осторожно продвигались по сырой скользкой палубе к носу корабля.
      — Никакая это не пристань, — сказала мама, — Непонятно даже, далеко ли берег.
      — И долго мы будем стоять?
      — Пока туман не рассеется…
      Даже не верилось, что туман может когда-то рассеяться: хоть вверх, хоть вниз смотри — кругом бело. Рубка и та лишь расплывчатым контуром напоминает о себе.
      — Это точно Волга? — опять спросил Топало.
      — Нет, Дунай! — засмеялась Зойка. — А может, Енисей!
      — Может, и Енисей. В такой туман куда угодно занесет.
      — Как нас может занести в Енисей? Ты, Топало, ужасно неграмотный. Даже первоклассники знают, что Кама впадает в Волгу.
      Топало остался доволен, что они, даже если не плывут, то стоят на Волге, а не на Енисее или Дунае.
      Теплоход опаздывал уже на полтора часа. Капитан Петров старался проявлять выдержку и спокойствие. Он решил, что ходить по рубке и смотреть в бинокль бесполезно. Нужно сесть и ждать, когда туман рассеется. Все равно когда-нибудь это произойдет.
      Капитан Петров был прав. Настало время, когда туман, наконец, начал отделяться от воды и, как пар, подниматься вверх. Кое-где проглянуло голубое небо — маленькими яркими лоскуточками.
      Становилось все светлее и просторнее. Начали проявляться берега, деревья. Вначале нечеткие, размытые, словно не в фокусе.
      Капитан встал у пульта управления. Заработали двигатели. Теплоход ожил.
      — Ура! — закричала Зойка. — Мы поплыли!
      Проглянуло солнце. Туман испарялся, становился легким, как дымка. Заблестела вода. Машины заработали яростнее. Корабль напрягся и в полную силу рванулся вперед.

 
      Зойка с интересом смотрела вокруг себя, стараясь ощутить, что она плывет не где-нибудь, а по великой русской реке. Но вода была такая же, как в Каме. И также, как по Каме, плыли по Волге баржи с плотами, курсировали трудяги-катера, проносились стремительные «Ракеты».
      — Зойка, скоро будет пристань Ключи? — спросил Топало.
      — А такая пристань есть?
      — Есть!
      — Как ты знаешь?
      — Так и знаю!
      Мама не очень вслушивалась, о чем говорят Зойка с Топало. Стояла, смотрела на реку, вспоминала, как она маленькая ездила с отцом на лодке, как бегала на утор за клубникой, как купалась поздно вечером. Речка Кутузовка у них небольшая и вода в ней ночью, как парное молоко, теплая. Только в темень, помнится, родители не пускали купаться. Омутов в Кутузовке много, а в омутах, сказывали, русалки живут. Выйдут — и утащат самую красивую девушку к себе в подружки, а самого красивого парня — в женихи. Но ни одна русалка так и не вышла на берег Кутузовки, никого к себе не сманила.
      — А вот сейчас мы узнаем, есть ли пристань Ключи! — воскликнула Зойка.
      Она увидела капитана Петрова. Утром он имел привычку осматривать теплоход. Конечно, она не знала, что это Петров, и что он на самом деле капитан. Просто все, кто ходил на теплоходе в форме, были для нее капитаны.
      — Товарищ капитан, — обратилась она. — Есть такая пристань Ключи?
      — Да, есть, — сказал Петров. — Только мы к ней не пристаем. Маленькая пристань.
      — Какие еще Ключи? Что за глупые вопросы? Извините, пожалуйста! — смутилась мама.
      — Почему глупые? — улыбнулся Петров. — Нормальные вопросы.
      Улыбка у капитана была хорошая, открытая. Люди с такой улыбкой сразу вызывают доверие.
      Мама ему тоже улыбнулась.
      Капитан пошел, как и полагается, бодрым шагом. «Славные пассажиры!» — подумал он.
      — Пойдемте в каюту, — сказала мама. — До завтрака можно еще и поспать, а то поднялись ни свет ни заря.
      — Что ты, мама, какой сон! — поразилась Зойка. — Ты иди отдохни, а мы с Топало еще здесь постоим, посмотрим на Волгу.
      — Мы еще постоим, — подтвердил Топало.
      Мама согласилась. Зойка была человеком самостоятельным, даже из деревни к ней в город одна приезжала. А на теплоходе ее уже многие знали.
      Мама ушла, а Зойка с Топало продолжали прерванный разговор.
      — Странно, — сказала Зойка. — Не знаешь, где течет река Волга, а пристань на Волге знаешь.
      — Много на свете странного, — проскрипел Топало.
      Он был очень расстроен. Значит, они проплывут мимо пристани Ключи, и он не увидит друга Думало?

 
      На палубе уже начали появляться пассажиры. И тут только Зойка заметила, что Топало в тапочках.
      — Ты с ума сошел! — воскликнула она. — Снимай скорее тапочки!
      — У меня ноги мерзнут. Туман холодный.
      — Да тумана уже нет! А если бы кто-нибудь увидел? Одни тапочки по палубе гуляют! В обморок упасть можно. Тебе бабушка что наказывала? Тише мыши!
      — Не ругай меня. — Топало снял тапочки и отдал Зойке. — Мне хочется, чтобы иногда меня хоть чуток видно было, чтоб знали, что я есть.
      — Ты забыл, что зайцем едешь!
      — Никто меня не видит. Никто! — не обращая внимания на Зойкины слова, продолжал Топало. — А знаешь, какой я красавец!
      — Как ты можешь быть красавцем, если невидимый?
      — Чувствую, что красавец!
      — Тогда расскажи, какой ты красавец? — Черные глаза, черные усы, черные кудри. Как у Гришки-ямщика.
      — Какого ямщика?
      — Лет сто назад Гришка почту возил.
      — Почему, Топало, тебе красавцем захотелось стать?
      — Чтоб все смотрели и восхищались. Я бы шляпу носил и лаковые ботинки. А тут даже тапочки надеть нельзя.
      — Но ты же домовой!
      — Знаю, не первый год живу.
      У Топало совсем испортилось настроение: Зойка и та его не понимает. И захотелось ему домой, в деревню Кутузы, к бабке Дусе. Там мог он и в валенках, и в шляпе ходить, печку топить, за козой Манькой смотреть. Хоть и невидимый, но как бы видимый. Без него бабушка как без рук. А здесь лишний раз не кашляни. Как будто его нет, а ведь на самом деле он есть.
      Первый раз в жизни Топало покинул свою деревню. Первый раз оказался в гуще незнакомых людей. И первый раз ему захотелось стать обыкновенным человеком. Гулять по палубе, насвистывая песенку, вести разговоры про погоду и футбол, громко смеяться, если рассмешат.
      Но ничего такого с домовым происходить не может. И даже его заветная мечта — повидаться с другом Думало — неужели так и не исполнится?
      — Эгей! Зойка! — на палубе появился Родька. — Ты чего тут одна стоишь?
      — Мы вдвоем, — подал голос Топало.
      Родька открыл рот, но так ничего и не произнес. Топало хлопнул его по плечу. Родька вздрогнул.
      — Опять испугался? — рассмеялась Зойка.
      — Не испугался. Просто трудно привыкнуть, — признался Родька. — Я же точно знаю, что домовых нет.
      — Много ты знаешь! — проскрипел Топало. — Не больше козы Маньки. Она тоже воображает, что много знает.
      — Кто воображает? Коза? — не поверил Родька и в то же время оскорбился, что его с какой-то козой сравнивают.
      — А кто ж еще? Манька, коза, — сказал Топало. — Как начнет задаваться!
      — Хватит тебе про козу, — перебила Зойка.
      — А чего он задается, как Манька? Я уже сто пятьдесят лет живу, а он точно знает, что домовых нет!
      — Наверное, ты относишься к загадочным явлениям природы, — решил Родька, стараясь не ударить в грязь лицом.
      — Может, и к загадочным. Мне-то что. Живу себе…
      Родька понемногу успокоился, перестал испуганно озираться. «Если есть на свете кошки, собаки, медузы, воробьи, то почему не быть домовому?» — подумал он. Как-никак в математической школе его учили мыслить логически.
      Родька пришел также к заключению, что Зойка давненько по палубе гуляет, поскольку на ней ботинки, чулки да еще куртка. Но почему она большие тапочки с собой носит?
      — Это что у тебя за экспонат? Для музея? — спросил он, стараясь не выказывать излишнее любопытство.
      — Не трогай мои тапочки, — сказал Топало.
      — Твои? — удивился Родька. — Разве ты в тапочках ходишь?
      — Хочу — хожу, хочу — нет.
      — Он очень любит ходить в тапочках, — вздохнула Зойка. — А ему нельзя. Вдруг увидят: одни тапочки по палубе шлепают.
      — Вот здорово! — У Родьки глаза загорелись. — Вот умора! Давай всех напугаем!
      — Я сказала: нельзя!
      Родька потянул у нее тапочки.
      — Чего ты трусишь! Пусть наденет. Ты видала в цирке аттракцион «Человек-невидимка»?
      — Не видела.
      — То-то и оно, что не видела! Там тоже один пиджак по манежу ходит!
      — Домовой? — взволновался Топало.
      — Никакой не домовой. Законы физики. Там знаете сколько техники! Одних инженеров человек пятьдесят! — Родька снова потянул тапочки, но Зойка спрятала их за спину.
      — Нельзя!
      — Заладила: нельзя, нельзя! А в цирке можно?
      — В цирке понарошку, — сказала Зойка. — А над Топало нечего смеяться. Понятно?
      — А зачем он тогда нужен? Если бы у меня был домовой, я бы в школе такое устроил!..
      И тут он почувствовал, как его приподняли над палубой и тотчас отпустили, как будто он сам подпрыгнул.
      — Вот брошу в воду, — спокойно сказал Топало.
      Родька надулся. Зойке тоже не хотелось с ним разговаривать. Они стояли, отвернувшись друг от друга.

 
      В это время мимо них снова проходил капитан Петров.
      — Что такие невеселые? — спросил он. — Никак поссорились?
      — Немного, — призналась Зойка. — Товарищ капитан, а девчонок в капитаны берут? — спросила она.
      Родька хмыкнул, всем своим видом показывая, что уж он-то бы таких глупых вопросов не стал задавать.
      — Берут. Особо настойчивых.
      — Я — особо. А можно в рубку заглянуть? Только одним глазком!
      — Ну, если одним! Что ж, пойдемте!
      Родька поплелся за ними. Опять эта Зойка вперед выскочила!
      Они поднялись на самую верхнюю палубу, куда посторонним вход воспрещен. Ребята уже пытались там однажды погулять, но их быстренько оттуда погнали. А сейчас сам капитан шел рядом с ними.
      С палубы было видно все вокруг далеко-далеко. На правом берегу — поля, на левом, крутом — леса, а впереди — река, бегущая к горизонту.
      Зойка стояла и с восхищением смотрела на эту широту. Она и забыла, что у нее под мышкой тапочки.
      Петров открыл дверь рубки и пригласил ребят.
      — Будущих капитанов привел, — сказал он седому штурману.
      Штурман ничего не ответил. Он вел корабль. И, конечно, не подозревал, что вместе с будущими капитанами в рубку вошел домовой.
      Ребята огляделись. Сколько различных приборов! Рычаги какие-то, кнопки.
      — А где колесо? — спросила Зойка. — Должно быть колесо!
      — Это раньше был штурвал, — объяснил капитан Петров. — А сейчас — пульт управления. Видите кнопочки? Нажмешь на красную — теплоход поплывет вправо, нажмешь на зеленую — влево.
      — А если надо остановиться или быстро плыть? — спросила Зойка.
      — На это есть рычаги. Вот они, видите.
      Седой штурман Иван Васильевич Карпов держал в руках рычаги управления, не вступая в разговор. И вдруг ему показалось за спиной его кто-то стоит и пыхтит у левого уха. Он оглянулся. Пыхтение прекратилось. Штурман потер ухо и решил, что во всем оно виновато: не то слышит. Потом то же самое произошло с правым ухом. Седой штурман потер правое ухо. Что за наваждение?
      В это время капитан Петров подвел ребят к карте, на которой были указаны даже самые маленькие пристани.
      — Вот и ваши Ключи, — показал капитан.
      И тут ему почудилось то же самое, что и штурману. Он тоже оглянулся, никого не увидел и смущенно покашлял.
      — Так что скоро будут ваши Ключи, — сказал он и снова почувствовал, что за спиной кто-то есть. — М-да… — Он посмотрел на расписание. — Проплываем мимо них завтра утром в восемь тридцать.
      Зойка видела, что капитан вдруг стал рассеянным и вроде все к чему-то прислушивается. Понятно к чему: мало того, что Топало проник в рубку, так он еще и пыхтит. Они с Родькой понимающе переглянулись. Надо было скорее уходить, пока домовой окончательно себя не выдал.
      — Большое спасибо, — поблагодарила Зойка.
      Капитан Петров пожал им руки, но лицо его было бледнее обычного. А у седого штурмана заболела голова, в висках застучало.
      Ребята спустились на палубу.
      — Топало, ты зачем с нами пошел? — сердито спросила Зойка. — Кто тебя звал?
      — Дожидайся, когда позовут, — проскрипел Топало.
      — А здорово капитан побледнел! — рассмеялся Родька, забыв, что совсем недавно он бледнел точно так же, а может быть, даже больше.
      — Кому нравится, если у тебя за спиной пыхтят! — вступилась за капитана Зойка.

 
      Родька заметил на палубе родителей. Они явно высматривали сына. Вместе с ними стоял Павел Михайлович Федулин. Он тоже помогал высматривать. И первый увидел.
      — Вот они, голубчики!
      — Ни за что не догадаетесь, где мы были! — воскликнул Родька.
      — И догадываться не будем! — Федулин погрозил пальцем, — Нельзя детям одним бегать по теплоходу!
      — Мы не бегали! Мы были в рубке! Нас сам капитан пригласил!
      — Интересно! — оживился папа. — В следующий раз возьмите нас с собой.
      — Обязательно возьмем! — пообещала Зойка. — Ой, я уже зажарилась! — Она стащила с себя курточку и завернула в нее тапочки.
      — Я потому так тепло одета, что утром такой туман был, такой туман! — пояснила она, заметив удивленный взгляд Родькиной мамы. — Ну, я побежала!
      — Занятная девочка, — произнес Федулин. — Очень занятная. Не скажете, почему она ходит с тапочками?
      — Так надо, значит, — пожал папа плечами.
      — Нет, так не надо! — возразил Федулин, отчего-то нервничая, а когда он нервничал, то говорил громко и быстро. — У них, я вам скажу, занятная семейка. Со странностями семейка!
      — По-моему, милые люди, — сказала мама.
      — Не спорю — не люблю спорить! Возможно, милые, но со странностями!
      — Что-то никаких странностей я не замечаю, — сказал папа.