Отец заварил кипятком веник. Берёзовые листья вобрали в себя влагу, стали обманчиво свежи и душисты. Чистый берёзовый запах жарко поднялся на полок, куда уже забрался Егор. Он лежал на животе, вытянув вперёд руки.
Сначала отец чуть слышно прикоснулся к нему веником, поводил над спиной. А потом он начал парить: хлестал жарким веником по спине, по ногам, по попе.
Разгорячённый, с прилипшими листочками, он выскочил из бани, помчался к реке и прыгнул с мостика в воду. Жар из тела ещё не ушёл, и он не чувствовал холода, ныряя, как рыба. Ещё не успев окончательно охолодать, Егор побежал обратно.
Отец парился, кряхтел от удовольствия, а потом, как Егорка, тоже выскочил из бани и нырнул в реку.
— А Егор снова сидел на горячем полке и сам хлестал себя веником. Прибежал отец и тоже забрался к нему.
— А можно заново родиться? — спросил Егор.
— Нельзя, — сказал отец. — Уж чего нельзя, того нельзя.
Егор потёр шрамики на своей груди.
— Чирьи были, разрезать пришлось. Ты ещё маленький был.
Из бани шли медленно — распаренные, блаженно-усталые. Солнце уже село. На реке начали подыматься волны. Деревянный петух на крыше вертелся туда-сюда, предвещая то ли жару, то ли оледенение.
Дома их ждал чай с мёдом. Они сели за стол, а мама с бабушкой ушли в баню. Егор выпил чашку чаю, и ему тут же захотелось спать. Отец уложил его в кровать, накрыл чистым прохладным пододеяльником.
И приснился Егору такой сон. Будто бы по улице гуляют динозавры и щиплют, как коровы, траву. На них никто и внимания не обращает. А у дома отдыха «Сосновый бор», где написано слово «Вход», стоит будто бы стол, а за столом сидит Затейник. К нему выстроилась очередь, а последний в очереди — Егор. Затейник всех по фамилии записывает и каждого спрашивает:
Кто отвечает — второй, кто — третий, кто — четвёртый. Дошла очередь до Егора.
— Ну, а ты который? — спрашивает Затейник.
— Я второй.
— Ну, ты не ври, — говорит он. — Когда мы были с тобой знакомы, тебе было семь годков. С тех пор прошёл миллион лет. Значит, ты уже двадцать восьмой раз родился.
— Почему двадцать восьмой? — спросил Егор.
— Двадцать восьмой, — повторил Затейник и записал: — «28».
«Как здесь странно считают», — подумал Егор.
— А вы, дяденька Затейник, который раз родились? — спросил он.
— Первый. У нас здесь много раз не рождаются, а уж как родятся, так и живут сколько вздумают.
— А как вы, дяденька Затейник, в нашем доме отдыха оказались и кто вас на баяне научил играть?
— Очень просто, — сказал Затейник. — Наука у нас до всего дошла. Где хочу, там и окажусь. — Он достал часы, постучал пальцем по крышечке, поднёс их к уху. — Идут! — сообщил он и хитровато так рассмеялся. — Вот сейчас переведу стрелки назад, в прошлое, и к первобытным людям с тобой попадём.
— Я не хочу! — испугался Егор.
— Я тоже, — успокоил его Затейник. — Зачем? Жить придётся в пещере, носить шкуру, есть нечего, костёр всё время гаснет. Лучше всего у вас затейником работать. А на баяне, между прочим, я сам научился играть. Со скуки. Здесь ведь делать совсем нечего. Сяду это иногда у моря и играю себе, играю…
Егор оглянулся. За его спиной раскинулось море. А на самом берегу их дом стоит и банька с петухом.
Затейник вытащил из-под стола баян. Сел нога на ногу.
— А чего я-то здесь буду делать? — спросил Егор.
— Как что? В школе учиться, палочки писать.
— А ты думал, в каком? Двадцать восьмой раз родился, двадцать восьмой раз в первый класс пойдёшь. Всё заново. Учись, пока оледенение не началось.
Егор почувствовал, что и правда ему стало холодно. Ветер со страшной силой подул с севера. И он проснулся. Одеяло сползло. За окном шёл дождь.
Тесто, которое завела бабушка Груня с вечера, ночью вылезло из кастрюли и поползло по столу.
Утром бабушка стала себя ругать, что она совсем из ума выжила, всё на свете позабывала.
Егор только что встал и прислушался: кого же бабушка с утра ругает? Не выдержал, в одних трусиках побежал на кухню.
— Ты кого, бабушка, ругаешь?
— Да себя, себя! Тесто убежало, — жалобно сказала она.
— Как это убежало? Что, у теста ноги есть? — рассмеялся Егор.
— И ног нет, а убежало. Видишь, на глазах растёт, только не догляди — опять убежит.
И правда: тесто поднималось над кастрюлей, готовое вот-вот перевалиться через край.
— Бабушка, а почему оно так быстро растёт?
— Дрожжи бродят — вот оно и поднимается. Знаешь такую поговорку: растёт как на дрожжах?
— Не знаю я такой поговорки, бабушка.
— То-то и оно, ничего-то ты ещё не знаешь.
Бабушка насыпала на стол горку муки, вывалила тесто. Оно шмякнулось, как будто кто-то выскочил оттуда. Егор ткнул пальцем в тесто. От пальца осталась вмятина, которая тут же исчезла, заросла. В дверь постучали.
— Кого там спозаранку несёт? — проворчала бабушка. — Открыта дверь, открыта! — крикнула она и сообщила Егору: — Отец с матерью ранёхонько в город уехали.
В дверь снова постучали. Видимо, тот, кто явился спозаранку, не слышал бабушку.
Егор побежал, открыл дверь. Арканя пришёл!
— Здравствуйте, бабушка Груня! — сказал Арканя.
— Здорово, коли не шутишь, — сказала бабушка Груня. — Куда это ты навострился с утра пораньше?
— Дела у меня.
Арканя был очень озабочен. Егор сразу понял: что-то важное произошло. Они закрылись в спальне.
— Затейник опять Тоньку притянул! — сообщил Арканя.
— Когда?
— Вчера вечером. Встал напротив нашего дома, достал из кармана часы. Я своими глазами видел. С цепочкой такие. Наверное, золотые или серебряные. Ужас, наверное, какие дорогие. И опять крышечку открыл. Всё точно так, как ты говорил. И как ветром дунуло: наша Тонька тут же выбежала из дома!
Егор быстро натянул брюки и свитерок.
— Обратно-то она вернулась?
— Вернулась. Часов в двенадцать. Я слышал: мама на неё ворчала. А утром встал — опять её нет. Вот уж я удивился! Она знаешь как поспать любит!
— Куда же она делась?
— Дед Семён говорит, что она за грибами собиралась. Только я знаю: когда она за грибами ходит, то мама её будит, будит, добудиться не может. А тут никто не будил. Я думаю, Егорка, опять Затейник приходил со своими часиками. Вот она и соскочила как ненормальная.
Возможно, Тоньке угрожала опасность. Надо было её немедленно спасать.
— Бабушка, мы побежали! — сообщил Егор.
— Куда без завтрака?
Бабушка насильно усадила их за стол и накормила Манной кашей.
— Мать с отцом к обеду вернутся, не опаздывай, — строго наказала она. — И ты приходи, Аркашка, пироги есть.
— С чем? — спросил он.
— Вам специально с малиной состряпаю.
— Тогда приду.
Они выбежали на улицу. После ночного дождя было ещё влажно. На клумбе отцветали последние астры и хризантемы. На их нежных головках поблёскивали капельки воды.
Егор посмотрел, нет ли поблизости Шарика, а то опять увяжется за ними и всё испортит. Но Шарик где-то бегал по своим делам.
Где же им искать Тоньку? Может, Затейник нарочно её в лес заманил? Так ведь лес большой, если несколько дней идти, то до конца всё равно не дойдёшь. Где она? Прежде всего нужно было выяснить: исчез Затейник вместе с Тонькой или не исчез?
Мальчики побежали к знакомому дому, где они позавчера распивали чай. Но дверь оказалась на замке.
Они пошли к дому отдыха «Сосновый бор». Егор прочитал по буквам
«В-Х-О-Д».Ну, точно как во сне: буква «Д» без одной ножки. «Вот войдём в этот
вход,а потом не выйдем, — подумал Егор. — Хорошо, Арканя ничего про сон не знает».
Он уже хотел было рассказать Аркане про своё странное сновидение, но тот потянул его за руку:
— Пойдём, Егорка. Что это с тобой: уставился и стоишь? На тебя уже что-то действует?
— Не знаю. Вроде действует.
Они перешагнули за порог, где было неизвестно что. Раньше Егор сюда не раз приходил, но тогда ещё Затейника не было. А сейчас это была его территория.
По асфальтированным дорожкам гуляли отдыхающие. Егор только так и представлял: отдыхать в доме отдыха — значит гулять.
Они свернули в аллею, в ту самую, где стояли различные фигуры, которые сделал отец Егора из высохших деревьев. Их хотели выкорчевать, а ему жалко стало. Он и вырезал зверей, Змея Горыныча, богатыря с бородой.
Мальчики остановились. Тихо-то как вокруг. И отдыхающие почему-то ходят и шепчутся, будто боятся кого-то разбудить.
Неожиданно на голове Змея Горыныча захлопала крыльями ворона и громко закричала: «Кар-р-р!»
Мальчики присели, как будто это сам Змей Горыныч закричал. «Кар-р-р!» — снова раздалось у них над головой. А вдруг Затейник оживил Змея Горыныча? Егору показалось, что и со зверями что-то произошло. Кажись, шевелятся? Волк, медведь, лев…
Егор с Арканей, не сговариваясь, сорвались с места и побежали, будто за ними гнались ожившие звери во главе со Змеем Горынычем.
— Поймаем, поймаем! — кричала вся эта дикая орава. — Поймаем и на костре поджарим!
Добежали до забора. Арканя уже и на забор полез, но Егор его остановил. Сели. Отдышались. Прислушались. По-прежнему было тихо. Только высоко над головой чуть покачивали своими вершинами сосны.
— По-моему, Арканя, у меня опять что-то с животом начинается, — сказал Егор.
— Это у тебя от страха.
— От страха! — обиделся Егор. — Да я и не думал бояться. Это ты вороны испугался!
— Я испугался? Чего я, ворон не видел?
— А зачем тогда побежал?
— А ты зачем побежал?
Они отвернулись друг от друга. Но не очень-то интересно молча сидеть, тем более в животе что-то происходит. Арканя тоже думал про живот Егора. Если у него не от страха, то, значит, опять притягивает. Затейник, значит, где-то поблизости.
— А может, тебе, Егорка, показалось, что у тебя с животом что-то начинается?
Егор приложил ладонь к животу, прислушался: показалось или не показалось? Непонятно что-то.
— Вроде бы не показалось, — сказал он.
— Тогда Затейник где-то здесь. — Арканя полностью доверял животу Егора.
Они пошли, оглядываясь по сторонам. Асфальтированные дорожки кончились. Скамейки попадались всё реже, отдыхающие тоже. Парк стал уже настоящим лесом.
— Тайга! — шёпотом произнёс Егор. Громко говорить он почему-то боялся.
— Вдруг заблудимся? — забеспокоился Арканя. — Никто нас и не найдёт.
— Вертолётами будут искать, сверху увидят.
— Ну да, увидят! Лес-то вон какой густой.
Только они повернули назад, как услышали смех. Да так близко и так громко, что опять чуть ноги не подкосились. Они нырнули под куст. С листьев на них посыпались горошинки воды. Они прижались друг к другу и боялись пошевелиться. Но никто больше не смеялся. Мальчики посмотрели друг на друга: послышалось им, что ли?
— Мужчина смеялся, да ведь? — спросил Егорка.
— Ага.
Они осторожно высунули головы. И увидели такое! Егор даже зажмурился, а Арканя ойкнул. Под сосной сидели Затейник с Тонькой. И целовались!
— Давай уползём! — прошептал Егор.
— Зашуршим, услышат.
Они затаились под кустом. Куст был мокрый, и у Егора по спине потекла струйка воды. Ему очень хотелось почесаться. Потом в носу защипало.
— Ой, Арканя, я чихну!
— Ты нос пальцами зажми, а рот открой.
Егор зажал нос, а рот открыл. Но чихать всё равно хотелось.
— Не-не могу! — прошипел Егор и чихнул на весь лес.
Вслед за Егором, совершенно неожиданно для себя, чихнул на весь лес и Арканя. От страха они закрыли головы руками и замерли в ожидании ужасных последствий.
Сначала они услышали шаги, хруст веток, а потом прямо над ними раздался голос Затейника:
— Так я и знал! А ну-ка, вылезайте!
Посапывая, они вылезли из-под куста. Прибежала Тонька, затрещала:
— Вот я вам покажу, шпионы! Подглядываете! Совести у вас нет!
— Сама сказала: «За грибами пошла», — буркнул Арканя.
— А я ходила, да не набрала! — Она помахала корзиночкой, в которой лежало четыре гриба. — Кто вас просил подглядывать, кто?
— Очень нам нужно подглядывать, — сказал Егор и покосился на Затейника. Тот стоял, скрестив на груди руки, слушал их разговор, будто он тут и ни при чем. — Подожди вот, узнаешь…
— Чего это я узнаю? — перебила его Тонька. — Маме скажете, да?
— Очень нам нужно говорить. — Егор даже обиделся.
— Что мы, маленькие? — сказал Арканя.
— Вот и молодцы. — Затейник положил руку на плечо Егора. — Мужчины должны иметь тайны и хранить их. Но не вздумайте ещё раз подглядывать! — предупредил он. И в глазах его промелькнуло что-то непонятное.
— Мы не подглядывали! — уже довольно решительно заявил Егор.
— Знаю, знаю! — сказал Затейник. — Я всё про вас знаю. А сейчас — марш домой! — Он вытащил из кармана свои часы на цепочке.
«Вдруг сейчас взорвёт нас, — испугался Егор. — Всех до одного». Арканя тоже не отрывал взгляда от часов.
— Не надо, дяденька Затейник, — осмелился Егор.
— Что не надо? — спросил Затейник.
— Мы раз-два — и дома будем, — пообещал Арканя. — Далеко ли тут!
Затейник пожал плечами…
— Так… Одиннадцать тридцать, — произнёс он, глядя на циферблат. — Ровно в двенадцать чтоб вы сидели дома и ели пироги. Пекут у вас сегодня пироги?
— Пекут, — пролепетал Егор. Затейник хлопнул крышечкой часов.
— Вперёд! — приказал он.
И ноги будто сами помчались. Тонька вслед засмеялась. Смейся-смейся. Заплачешь потом, да поздно будет. Утирая слёзы, скажешь: «Зачем я смеялась? Мне бы тоже бежать!» Ничего-то Тонька не знала, похихикивая.
А Егор с Арканей бежали вперёд — по прямой, никуда не сворачивая, и с такой скоростью, что могли бы стать чемпионами. Они перемахнули через забор, перебежали дорогу — всё вперёд и вперёд, через грядки, через лужи. Нигде не останавливались, пока чуть не налетели на Вику Нечаеву. Тут только опомнились.
Если подсчитать, сколько Егор с Арканей ходили шагом, а сколько бегали, то получилось бы, что шагом они почти не ходили. Разве только тогда, когда бежать было уже совсем некуда. Но это случалось очень редко.
— Ненормальные, что ли? — Вика отвернулась от них.
Она сидела на скамейке с третьеклассником Колькой Широковым и болтала ногами. Егор тоже присел на краешек скамейки.
— У меня шнурок на ботинке лопнул. — Он потряс ногой.
Но Вика смотрела кучда-то вдаль. «Сидит и воображает», — подумал Арканя.
Вот она вспорхнула со скамейки и, как птичка, — уселась на качели, которые были привязаны между двух сосен.
Колька разбежался, изо всех сил толкнул руками качели, отпрыгнул в сторону. И Вика победно взлетела над ними. Ее жёлтые волосы распрямились на ветру, как лёгкое крылышко. Колька ещё и ещё раскачивал качели, и мальчишки глядели на Вику как зачарованные.
Качели сами взлетали вверх-вниз, вверх-вниз. И Колька уже был не нужен. Он стоял, подняв руки, словно пытался поймать их. Но каждый новый взлёт качелей становился всё короче и короче. Волосы успокоились и упали на плечи. Она спускалась к ним как будто с небес.
Колька с готовностью остановил качели. Вика небрежно спрыгнула, поправила беленькие гольфы.
— А мы с Колей идём в кино, — сказала она. — На детский сеанс. Будут сразу три мультика.
Егору с Арканей тоже хотелось бы посмотреть мультики, но Затейник приказал в двенадцать часов сидеть дома и есть пироги. Не послушаются, убегут в кино, а он сигнал пошлёт и неизвестно чем всё кончится. Нет, уж лучше не ходить.
— Если бы мы захотели — тоже пошли, — сказал Егор. — Но нам некогда.
— Я бы с тобой всё равно не пошла, — улыбнулась Вика.
— Почему бы не пошла? — опешил Егор.
— Потому что ты меньше всех в классе, — с удовольствием сказала она. — Мальчик должен держать девочку за руку. А если ты меня меньше, то получится, что я тебя за руку держу. Пойдём, Коля!
Коля взял её за руку, и они пошли в кино. Егор наклонился завязать порванный шнурок. Он был очень расстроен и не хотел, чтоб друг это заметил. Но Арканя всё равно догадался. Он осторожно тронул его за плечо:
— Егорка, зачем тебе с ней в кино ходить? Мы ведь уже смотрели этот мультик. То же самое покажут.
Егор ничего не ответил. Ему хотелось тут же, немедленно, на глазах у всех вырасти. Ещё и кино не началось, а он уже большой. Вика сидит в первом ряду, а тут, рядышком, и он подсаживается.
— Эй, кто там длинный! — кричат из зала. — Уходи, ничего не видно!
— Весь экран закрыл!
Егор вежливо встаёт с первого ряда, и тут только Вика узнаёт его, но поверить в это не может.
— Мне надо, Арканя, срочно вырасти. — Егор нахмурился, сжал губы.
— Как ты, Егорка, вырастешь, если не растётся?
— Не знаю. Надо что-то придумать.
— Тут ничего нельзя придумать. Дедушка говорит, что нас природа так устроила: кто — большой, кто — маленький, кто — рыжий, кто — чёрный… Против природы, он говорит, никуда не попрёшь.
— А почему природа решила меня маленьким сделать, а тебя большим, хоть и не очень?
— Не знаю, надо у деда Семёна спросить.
— Дедушка твой старый, устал уже. Сейчас, Арканя, все природу переделывают. Вот так-то!
— Не верится мне, Егорка. — Арканя встал. — Наверное, двенадцать скоро. Пора нам.
Егор тоже встал. Шнурок на ботинке опять порвался. Всё не так сегодня! В хороший день шнурки не рвутся. Егор рассердился, приступил шнурок, чуть не упал, но завязывать не стал.
— Ты догадался, Егорка, почему мы там, в лесу, зачихали? — спросил Арканя.
— Это он устроил, — твёрдо сказал Егор.
— После этого ты хоть раз чихнул?
— Ни разу.
— И я ни разу.
Друзья пришли домой в самый раз. Часы на стене пробили двенадцать. Бабушка Груня доставала из печки пироги.
— Что же это такое, что же это такое! — запричитала вдруг она. — Пироги-то подгорели!
— Не расстраивайся, бабушка, мы и так съедим, — утешил её Егор.
— Даже вкуснее, — сказал Арканя. — Хрустят.
Бабушка смазала пирожки маслом, принесла сметану.
Мальчики молча сели за стол.
— Вы-то что такие невесёлые? — удивилась она.
— Неудачные мы, бабушка, — сказал Егор.
— Почему же это! — всплеснула она руками. Ей очень хотелось, чтоб внук её был самым удачливым человеком на свете — сначала отличником учёбы, потом инженером.
— Под влиянием мы находимся, — неуверенно сказал Арканя и посмотрел на Егора: говорить или не говорить подробности?
Егор покачал головой: не надо говорить подробности, зачем расстраивать?
— Это, бабушка Груня, секретное дело, — пояснил Арканя. — Как мы его раскроем, так и расскажем.
— Не забудьте! — наказала бабушка.
Пирожки с малиной всё-таки были очень вкусными. Нижняя корочка горчила от пригоревшего сиропа, но только чуть-чуть.
Егор макал пирожки в сметану и представлял: вот приходит он завтра в школу, говорит, как всегда: «Здравствуйте!» А Елена Васильевна от изумления в ответ ничего сказать не может. Наконец произносит:
— Тарантин! Как ты вырос за одну ночь! Иди немедленно во второй класс!
А учительница второго «а» класса Анна Ивановна говорит:
— Тарантин! И у нас тебе делать нечего! Поучись недельку — и быстренько в третий «а». Там есть свободное место у окна.
Идёт он в третий «а», садится на свободное место. Задачу задали — запросто решил. Учительница третьего «а» поражена.
Сидит Егор, задачки, как орехи, щёлкает, а в это время под окном Затейник прогуливается. Увидев Егора, достал часики, направил на него невидимый сигнал. А не действует! Никакого притяжения Егор не испытывает. Затейник подходит, через окно протягивает руку и говорит: «Молодец, Тарантин!» — смеётся и испаряется…
Арканя между тем наелся и ожидал, когда Егор поест. Но Егор то жевал, то в потолок смотрел.
— Ну, мне домой пора, — не выдержал Арканя.
Тут Егор вспомнил, что он за столом сидит, пироги с малиной ест. И уже наелся.
Арканя ушёл домой. А Егорка остался в раздумьях. Он послонялся по квартире, у окна постоял, посмотрел на Каму. По реке, оставляя белый след, промчался «Метеор». Он был похож на самолёт, который рвался в небо и никак не мог взлететь. Растревоженная река закачалась тяжёлыми волнами.
Плохое было настроение у Егора. Даже пирожки не помогли. Он пошёл к бабушке на кухню.
— Давай я хоть тебе посуду помою, — предложил он.
— Ты всю перебьёшь, — сказала бабушка. — Прошлый раз мыл — три чашки разбил, а позапрошлый — два блюдца.
— Они скользкие, так сами и выпрыгивают.
— Из моих старых рук ничего не выпрыгивает!
И тут же тарелка выпрыгнула из бабушкиных рук и разбилась вдребезги. Егор засмеялся и стал собирать осколки.
— Сказать ничего нельзя! — возмутилась бабушка. — Прямо сама из рук вырвалась.
— Я же говорил, что они сами выпрыгивают.
— Ничего сказать нельзя! — повторила бабушка. Видимо, она очень рассердилась на тарелку, которая её так подвела. — Всё время надо язык прикусывать! Однажды покойный твой дедушка Игнат сидел в огороде на скамеечке и хвастался. Меня, говорит, ни одна пчела не жалит. У пчелы, говорит, ко мне враждебности нет, а даже наоборот — расположение. Только он произнёс эти слова, откуда ни возьмись — пчела! Зажужжала — да прямо в лоб его и ужалила! Он соскочил, кулаком затряс, давай эту пчелу ругать: «Ты, такая-сякая, не узнала меня али что?» Я ему говорю: «Ты прикуси язык-то, Игнатушка. Не состязайся с природой».
— А потом его жалили пчёлы? — спросил Егор.
— Бывало, если руками сильно махал. Что твой отец, что ты — все в дедушку Игната, больно на язык смелые.
— Я, бабушка, всё время язык прикусываю.
— Ну и ладно, если прикусываешь, — примирилась бабушка и успокоилась. Села на стул, сложила руки и стала смотреть в окно.
«Наверное, бабушка сейчас опять грустную песню запоёт, „Колокольчики мои…“» — подумал Егор. Но бабушка молчала, о чём-то своём думала, вспоминала ушедшую жизнь и где-то в дальней дали видела деда Игната ещё молодого и весёлого.
Егор решил не мешать бабушке: пусть отдохнёт. Он составил в буфет чашки, тарелки, ни одной не разбил. Открыл холодильник, поставил сметану. Электрическая лампочка мрачновато освещала запасы еды. «Как в подземелье», — подумал Егор. Он привстал на цыпочки, заглянул в морозильную камеру. Оттуда повеяло оледенением.
В морозильнике внимание Егора привлекла блестящая коробочка из позолоченной бумаги. Достал её, по слогам прочитал крупные буквы «Дрож-жи». «Как на дрожжах растёт», — вспомнил он бабушкины слова. И тут в его голове родилась невероятная мысль: «А что, если их съесть? И за одну ночь вырасти? Бабушка тесто остановить не могла: оно росло и росло, росло и росло».
Он положил дрожжи в карман, захлопнул холодильник.
— Я, бабушка, всё со стола убрал и тряпочкой вытер, — сказал он. — Посмотри, как чисто!
— Ну и молодец! — Бабушка встала. — Я пойду, полежу немного, — сказала она. — Ноги что-то не держат. А ты без меня не дури, возьми букварь да почитай.
— Почитаю, почитаю, — пообещал Егор.
Бабушка Груня ушла в свою комнату. Егор достал дрожжи, развернул их. В кармане они уже начали согреваться — сверху стали липкие, а в середине ещё замороженные.
Егор лизнул липкое. Сморщился. «Ничего, — успокоил он себя, — не конфета ведь какая-нибудь, а лекарство для роста».
Может быть, вообще он такое открытие сделает, что профессора приедут, на него глядеть будут. А потом даже с собой увезут на самолёте. По телевидению его покажут во весь рост: «Смотрите, это первый человек в мире, который догадался съесть дрожжи и от этого быстро вырос. Берите с него пример!» Все начнут есть дрожжи и станут великанами.
Егор быстро стал разрезать дрожжи на мелкие части. Они отходили от мороза, и та таинственная сила, которая в них заключалась, видимо, начала приходить в движение: из твёрдых они становились мягкими и пахучими. Их надо было как можно быстрее съесть, чтоб совсем не расползлись. Но он вовремя вспомнил, что сначала надо измерить свой рост, сделать на косяке отметку. Потом он всем будет показывать: «Вот видите, какой я был, пока дрожжи не съел».
Отметок на косяке было много. Как только Егор начал ходить, отец его всё мерял и мерял. Он встал спиной, нащупал пальцем последнюю зарубку. Нисколько не вырос. «Ничего, завтра, может, выше косяка буду. Если не нагну голову, так ещё и стукнусь».
Он сел за стол. Дрожжи уже совсем размякли. Егор вздохнул полной грудью, словно собирался в воду нырять, поддел на вилку кусочек — и проглотил! Даже глаза зажмурил, так было противно.
«Хуже керосина», — определил он. Как-то у Егора была сильная ангина, и бабушка заставила полоскать горло керосином. Егор ревел, плевался, но полоскал. С тех пор все лекарства он сравнивал с керосином: противнее или не противнее.
Дрожжи были противнее керосина, потому что керосин он всё-таки не глотал, а дрожжи глотал. Но надо было терпеть. Ведь ради различных открытий люди жизнью рисковали. А он, если даже не вырастет, не отраву какую-нибудь съест, а полезную пищу.
Когда бабушка встала, Егор уже последнюю порцию доглатывал. Он быстро смял обёртку и выбросил в мусорное ведро.
— Почему ты такой бледный? — испугалась бабушка.
— Ничего не бледный, — ответил Егор и почувствовал, что голова начинает кружиться, а в животе бурлит, как в котле. «Расту, наверное», — подумал он.
— Глаза у тебя туманные, — опять испугалась бабушка. — Она потрогала лоб. — Уж не температура ли?
— Нет, бабушка, не температура, — тихо произнёс Егор. Говорить громко не было сил, губы не слушались.
Бабушка не знала, что и делать. Раздела, уложила его в постель. Егор тихо стонал. Живот вздулся, стал упругий, как мяч. Дрожжи там, видимо, поднимались.
— Ой, тошнит!
Бабушка притащила тазик, и его тут же вырвало.
— Да не отравился ли ты чем? — охала бабушка. — Молочка, молочка попей! — Она приподнимала его голову и поила молоком.
В животе так бурлило, что даже бабушка слышала. Перед глазами плыли стены, как будто он был не в своей комнате, а в каком-то шаре, и этот шар медленно вращался.
«Не иначе Затейник притягивает, — догадался Егор. — Не даёт мне расти».
— Ты полежи минуточку один, — сказала бабушка, — а я Аркашку за врачом пошлю. Он мигом слетает.
— Пусть Арканя Затейника позовёт, — прошептал Егор.
— Какого затейника?
— Он знает. Никакие врачи мне, бабушка, не помогут.
— Бредишь ты, видать, Егорушка! — ещё больше испугалась бабушка.
Егора снова начало тошнить. Потом стало полегче. Он в изнеможении закрыл глаза и задремал. Даже не слышал, как приехали с ярмарки весёлые мама и папа, и как ужаснулись, увидев внезапно заболевшего Егора, и как побежали за врачом, хотя за ним «улетел» Арканя.
Пока врач собирался, Арканя уже был у Егора.
— Егорка, это правда, что ты умираешь?
— Правда, Арканя.
— Не умирай, Егорка! — всхлипнул Арканя.
— Не реви, — сказал Егорка. — Я уже, наверное, не умру. У меня опять с животом что-то. Ты позови Затейника, как он притяжение снимет — я тут же поправлюсь.
— Я его недавно видел! Наша Тонька домой прибежала, зыркнула на меня глазами. Говорит: «Во всем лесу всего четыре гриба нашла!» Я в окно глянул, а на углу Затейник прохаживается! Понятное дело: вот живот-то у тебя и подвело, посинел ты сразу.
— Не хочет он, Арканя, чтобы я вырос. Даже дрожжи не помогли…
Но не успел Егор рассказать другу про дрожжи, как он их ел и мучился, — пришёл врач в белом халате, белой шапочке и в очках. Он осмотрел Егора со всех сторон, велел язык показать. Язык ему не понравился. Да и Егор тоже не очень понравился. Доктор так и сказал:
— Он мне не очень нравится.
Мама, папа, бабушка смотрели на врача и ждали, что сейчас он скажет ещё что-нибудь похуже.
— Что ты ел? — спросил врач Егора.
— Пирожки с малиной, — прошептал Егор.
— Мы вместе ели, — подтвердил Арканя.
Бабушка сказала, чтобы Арканя не вертелся под ногами, а шёл лучше домой.
— Егорка, я мигом! — сказал Арканя и убежал.
— Что он ещё ел? — спросила мама бабушку.
Бабушка не знала, что и ответить, как признаться, что она уснула, а когда проснулась, Егор был уже бледный. Но всё-таки она призналась:
— Задремала я, в это самое время что-то и произошло.
— Ну как ты могла! — Мама утёрла слезы.
Бабушка чувствовала себя очень виноватой. И Егору так жалко её стало! Ведь на самом деле она была ни в чём не виновата.
— Не ругайте бабушку! Это я сам…
— Что сам? — спросили все в один голос.
— Сам съел.
— Что?!
— Дрожжи. Чтоб вырасти как на дрожжах.
Папа засмеялся. Мама на него с осуждением посмотрела: ребёнок при смерти, а он смеётся. Бабушка всё поняла и почувствовала себя уж совсем виноватой: это она о дрожжах так неосторожно сказала, она разрешила посуду убирать, сметану в холодильник ставить.
— Нельзя детей распускать, — строго сказал врач. — За ними надо следить да следить. Глаз с них не спускать. Тогда и не будет несчастных случаев. Так-то!
— Дрожжи даже полезны, — сказал папа. — Чирьев не будет. У него бывают чирьи.
— Он керосином горло прополоскал — ангину как рукой сняло, — сказала бабушка.