Санька послушал беззвучную ритмику Андрея и молча вышел из комнаты. И сразу стало чуть легче. В коридоре хоть не пахло старой бумагой. В комнате, которая принадлежала, скорее всего, киномеханику Дворца культуры, стены были густо обклеены плакатами отечественных фильмов, а поскольку большинству из этих фильмов давно исполнилось лет тридцать, то и плакаты по-старчески пахли пылью.
      В фойе становилось все гуще от зрителей. Рядом с бабульками-билетершами горами высились два черных буйносовских телохранителя. Зрители почти без исключения пытались именно им всучить свои билеты, но бабульки успевали поймать их на лету и с заученностью, приобретаемой не за один год, отрывали полоску контроля ровно по штриховой линии.
      Санька не знал, зачем он появился в фойе. Наверное, ему хотелось, чтобы среди зрителей мелькнуло загорелое лицо Маши, но он упрямо не хотел признаваться себе в этом желании. И потому придумал другое. Что он вышел в фойе посмотреть на Витю-красавчика. Парням он так и не сказал о его предложении, но почему-то был уверен, что, как минимум, двум-трем исполнителям экстрасенс свои услуги навязал, а значит, обязательно должен появиться во Дворце культуры.
      Красные "жигули" он заметил еще издалека. Сквозь серые, давно не мытые стекла Дворца культуры они выглядели даже скорее бордовыми, чем красными. Из них лениво выбрался высокий блондин, и Саньке стало приятно от ощущения собственной догадливости.
      Он отошел в глубь фойе, в самый густой людской водоворот,
      проследил за тем, как красиво, с артистической величественностью
      проследовал через коридор билетерш Витя-красавчик, и подумал, что
      сейчас экстрасенс начнет его разыскивать. А он действительно с
      повышенным вниманием осмотрел публику, расстегнул пуговки на все том же синем с отливом пиджачке и прямиком поплыл в зал.
      Теперь Саньке стало уже не так приятно. Экстрасенс не стал его искать, и ощущение собственной прозорливости потускнело.
      "Жигули" остались на том же месте, где остановились. Шофер, привезший экстрасенса, в салоне не просматривался, и Санька загадал: уедет машина -Маша появится, не уедет -- не появится. Он не меньше минуты сверлил ее взглядом, но шофер упрямо не возвращался к машине, и на душе становилось все гаже и гаже. Он уже и не рад был, что загадал такую глупость.
      -- Откройте футляр, -- оборвал его мысли знакомый, чуть глуховатый голос.
      У входа телохранитель Буйноса, тот самый, что во время пожара получил от Саньки пинок в пах, мрачно смотрел на невзрачного человечка с простеньким гитарным футляром за спиной.
      -- Я на подыгрыше среди конкурсантов, -- мямлил человечек. -- Вот моя визитка, -- потянулся он левым боком вверх.
      На его джинсовой рубашечке висела пластиковая карточка участника конкурса. Точно такая же болталась сейчас и на груди Саньки. И ее почему-то сразу захотелось снять. Наверное, потому, что человечек с этой белой блямбой выглядел смешно.
      -- Вот смотрите -- акустическая гитара, -- просяще произнес человечек после жужжания замка-"молнии". -- На сцене -- одни электрические, а нам нужна акустическая.
      Охранник постучал по деке согнутым в крючок указательным пальцем, мрачно пожевал и прочел с пластиковой визитки:
      -- Идите... товарищ Орлов...
      Человечек благодарно пошевелил губками, прожужжал замком-"молнией" и уверенно направился к коридору. Какая-то из комнатенок-келий в нем должна была временно приютить виртуоза акустической гитары.
      Следом за ним мимо билетерш прошел коротко, по-современному, остриженный парень. На его лице, слева от носа темнела родинка. Повернув к залу, парень оказался и вовсе спиной к Саньке, но остались на виду быстрые загорелые руки. Они уверенно раскачивались вдоль корпуса и почему-то не нравились Саньке. Он удивился этому ощущению и удивлялся до той секунды, пока не понял, что у парня -- красный загар. Как у Буйноса.
      Мысленно Санька ругнулся на Ковбоя, который не появлялся уже вторые сутки. Только он мог бы точно сказать, этот парень с красным загаром давал ему записки или нет.
      -- Волнуетесь? -- заставила его вздрогнуть Нина.
      -- Что? -- ошалело посмотрел он на нее.
      -- Я говорю, волнуетесь?
      -- А мы уже на "вы"?
      -- Извини. За сутки со всеми так наофициальничаешься, что других форм обращения уже и не знаешь...
      -- Жюри приехало?
      -- Да. Совещаются, -- она вскинула руку с кругленькими часиками к глазам. -- Десять минут до начала. Точнее, девять. А им нужно занять первый ряд за пару минут до начала...
      -- Нина, у нас выйдет на сцену не четверо, а пятеро. Это можно?
      Она с начальственной суровостью помялась, но все же разрешила:
      -- Можно. Какой инструмент вам добавить?
      -- Еще одну соло-гитару.
      -- Там и так их две, -- вспомнила она.
      -- А почему?
      -- У "Молчать" такой состав. Две соло-гитары.
      -- А-а, понятно...
      -- Ну, я пойду, -- протянула она бледные тонкие пальчики.
      -- Как там Владимир Захарыч? -- вынужденно спросил Санька.
      -- Вторую пересадку сделали. Врачи говорят, организм у него очень крепкий. Очень.
      Последнее слово Саньке не понравилось. Он не любил все чрезмерное. В чрезмерной похвале всегда прячется явная ложь.
      -- А это, -- не отпуская ее пальчиков, почему-то вспомнил он человечка с футляром, -- обычная, ну, акустическая гитара на сцене есть?
      -- А как же! Ой!.. Ты чего?!
      Он не заметил, как сдавил ее пальчики.
      -- Извини... Скажи, а где я могу посмотреть списки финалистов. Со всеми фамилиями...
      -- У меня. Только это, -- она снова бросила тревожный взгляд на часики. -- У меня ни секунды времени.
      -- Тогда пошли быстрее, -- подал ей пример Санька.
      Фойе медленно пустело, а за стеклами упрямо стояли красные "жигули". И почему-то казалось, что именно из-за того, что они не уехали, Маша так и не появилась среди зрителей.
      _
      Глава двадцать вторая
      СОЛО НА СТРЕЛЯЮЩЕЙ ГИТАРЕ
      Худенький гитарист по фамилии Орлов прошел, не поворачивая головы, мимо распахнутых дверей комнатушек. В них о чем-то спорили, лениво давили по клавишам синтезаторов, балдели под плохую музыку по радио. Орлов этих звуков не слышал. Сердце пульсировало в обеих ушах сразу, и каждый его удар походил на тиканье настырных пальцев, пытающихся засунуть в уши вату.
      За дверь с криво привинченной буквой "М" он шагнул с облегчением. Невидимые пальцы устали, и вата уже не удерживалась в ушах. Орлов услышал свое дыхание. Оно было предательски громким. Таким громким, будто он не прошел пятьдесят метров по коридору, а пробежал десять километров. Хотя он никогда в жизни не бегал десяти километров.
      В туалете царила непривычная тишина. Второй тур конкурса еще не начался, и самые слабохарактерные еще не ринулись сюда опорожнять кишечники. Орлов представил, как много людей сейчас в туалете в фойе, и порадовался тому, какой он умный.
      В кабинке он защелкнул хиленький шпингалет, сел в брюках на унитаз и несколько секунд помолчал. Ему очень хотелось курить, но на работе курить было смертельно опасно. Сигарета -- след, даже дым сигареты -- след. Орлов знал, что уже научились по заборам воздуха вычислять не самые пустяшные данные о людях, оставивших в этом воздухе запах пота, сигарет, одежды или шампуня.
      Непослушные пальцы выцарапали со дна кармана твердую пластиковую упаковку. Нажатием он выщелкнул маленькую белую таблетку, проглотил без запивания и закрыл глаза.
      В черноте перед ним висел циферблат часов. Обыкновенных часов "Полет". У него все должно было быть обыкновенным. Маскируют не только одежда и часы, но и забитый грустный взгляд. Почти у всех в стране он такой. Значит, и у него должна быть точная копия.
      Белая секундная стрелка, тонкая, будто человеческий волос, плавно отсчитывала секунды. Орлову всегда нравилась эта плавность в механических часах. Электроника дергала секундную стрелку в кварцевых часах, будто пинала ее за то, что она не хочет двигаться. В этом была какая-то неестественность. Время вокруг нас не движется такими рывками. Время плавно несет нас вперед. Несет навстречу тому, к чему каждый приговорен от рождения. Время -- палач.
      Мысль обожгла, и Орлов, резко распахнув веки, ощутил облегчение. Значит, не он один. Не он один. Время такой же профессионал, как и он. Только убивает чаще. Гораздо чаще. Наверное, каждую секунду. Или каждые полсекунды. И сегодня он всего лишь одновременно с ним сделает одно и то же. Одно и то же.
      Уши прочистились полностью. Теперь он слышал даже плотницкую работу тли, долбящей коридорчик внутри деревянной перегородки. Сердце билось все медленнее и медленнее. Таблетка бетта-блокатора, замедляющая сердцебиение, начала действовать.
      А стрелка на настоящих часах "Полет" показывала, что осталось пять минут до выхода членов жюри.
      Орлов молча, без покряхтывания, с которым садился, поднял с унитаза свое полегчавшее тело, накинул на левое плечо ремешок футляра и беззвучно выдвинул шпингалет. Очередников у двери в кабинку еще не было. Либо конкурсанты подобрались крутые, либо мандраж у них не вошел в полную силу.
      Сгорбившись, он вышел из тишины туалета в тоннельную эховость коридора, прошел его почти до конца назад и тут же скользнул по лесенке наверх. Звуки коридора будто бы гнались за ним. Пролетев два пролета, Орлов остановился у двери в кинобудку и послушал ее. Дверь ответила медленными ударами пульса. Показалось, что у нее тоже есть сердце, и она тоже приняла бетта-блокатор.
      Ключом Орлов открыл ее, чуть толкнул от себя и снова послушал дверь. Теперь уже через нее стал слышен отдаленный говор зрительного зала. Ближних звуков не было.
      Скользнув вовнутрь, он на два поворота закрыл дверь, осмотрел киноустановку, стол для перемотки лент, серые диски фильмов. С плакатов, густо развешанных по стенам, на Орлова смотрели десятки людей. Штирлиц -- с иронией, Василий Иванович Чапаев -- с улыбкой, Пьер Безухов -- с близоруким удивлением, Остап Бендер -- с легким презрением, а неуловимые мстители -- с ненавистью.
      Орлову стало холодно от ощущения, что столько людей увидит его за работой, и он, нагнувшись над футляром, постарался забыть о стенах. У вынутой гитары он отцепил отверткой нижнюю деку и возбужденно облизнул губы остреньким язычком.
      К тоненькой деревяшке-восьмерке были аккуратненько прикреплены детали снайперской винтовки. С бездумностью механического робота он за полминуты собрал "винторез", прикрепил японскую "оптику" с самоподстройкой резкости и аккуратненько привинтил глушитель.
      Стальная заслонка на окошке, через которое обычно шел показ фильма, была чуть отодвинута вправо, и Орлов ощутил легкое удовлетворение. Ничего не требовалось менять. А это было одним из главнейших правил маскировки.
      Он медленно приник лицом к щели. Зал сверху смотрелся белым-белым.
      Как снегом присыпанным. Каждое время года владычествует своими
      цветами. Лето, как и зима, -- белым. Но если у зимы это цвет
      мертвого, цвет покрытых снегом земли и крыш домов, то у лета -
      цвет спасения. От ярких лучей солнца, от жары, от духоты.
      Члены жюри тоже вышли почти все в белом. Только на троих из них, длинноволосых мужиках, странно смотрелись черные джинсы, черные рубашки и черные платки, намотанные на запястья. "Вот "металлисты" долбанные! Кретины!" -- мысленно огрызнулся на них Орлов и ему захотелось положить их всех. Прямо под сцену. Но заказ был другим. Покаровская вышла последней. Ей хлопали, а она даже не поворачивалась к залу. Орлов не знал, что у нее болит шея, и решил, что у певицы мерзкий характерец. И он, обычно не испытывающий ничего при работе с целью, ощутил ненависть к Покаровской, хотя и не мог себе признаться, что вовсе не ее небрежение к аплодисментам тому виной, а то, что певица очень похожа на женщину, когда-то отказавшую ему в любви. Из-за нее он уехал наемником на Кавказ, из-за нее начал убивать и все никак не мог остановиться.
      Члены жюри заняли места в первом ряду, и Орлов тут же вспомнил: "Под первые звуки музыки". Просьба была частью заказа, и он не стал спешить, хотя до сих пор ощущал затылком взгляды киногероев.
      Вскинув "винторез", он поудобнее примостил к плечу резиновую накладку приклада, стал так, чтобы от конца глушителя до щели было два-три сантиметра, и припал к оптике. Затылок Покаровской смотрелся грустно. Густо припудренные морщины выделялись еще четче, чем если бы их не покрыли пудрой. Короткие крашеные волосенки немного отросли и предательски выдавали не только ее истинный цвет, но и плотные клоки седины.
      Внезапно чей-то мужской затылок закрыл ее. "Сдвинься влево!" -мысленно приказал Орлов, и затылок подчинился. Под сердцем стало чуть теплее, но мужик, решив над ним поиздеваться, опять отклонился вправо. От такого затылка пуля могла и отскочить.
      Над белым залом, над головами, над сценой поплыли первые звуки музыки. Орлов не знал, что это идет по трансляции гимн конкурса. Ему достаточно было зазвучавших фанфар.
      Палец лег плотнее к спусковому крючку, но упрямый затылок-скала, затылок-монумент, на котором глупо смотрелась маленькая, почти налысо обритая голова с мясистыми ушами, не сдвигался ни на сантиметр. Человечек, вселявшийся в Орлова в самые важные, самые страшные мгновения, с холодностью продавщицы, отсчитывающей сдачу за колбасу, прикинул: выстрел -- секунда -- падение затылка вперед -- секунда -- прицеливание -секунда -- выстрел -- секунда -- падение -- секунда -- уход из кинобудки. Получилось не меньше пяти секунд. А с уходом и того больше. Так долго он еще никогда не работал.
      А фанфары, захлебнувшись на финальной ноте, впустили в зал легкую, игривую музыку, и под нее вышли из-за кулис и направились к микрофонам ведущие. Затылок-скала не сдавался. Затылок издевался над Орловым.
      И он мягко подавил на спусковой крючок. Приклад толкнул его в плечо. На секунду, на неучтенную им секунду, оптика потеряла цель, а когда он вогнал в нее напудренный затылок Покаровской, то чуть не матюгнулся вслух. Вместо того, чтобы упасть, как положено, вперед, голова парня легла затылком на спинку кресла. Слева, справа, за ним люди хлопали в ладоши, приветствуя обеих ведущих, женщину в платье до пят и мужчину во фраке, а убитый сидел одиноко, запрокинув голову, будто спящий, и во вторую, тоже неучтенную секунду, Орлов понял, что парень пришел на концерт один.
      А в третью секунду сзади что-то грохнуло, будто взорвалась киноустановка, и он, забыв о затылке Покаровской, отклеял от лица резиновую накладку оптики, развернулся и увидел черное создание, возникшее в том месте, где должна была находиться дверь.
      Не вскидывая "винторез", Орлов выстрелил наугад, и тут же второе черное создание, вылетевшее из-за падающего первого, бросилось на него. Почудилось, что это от убитого черного отделилась еще одна его сущность, еще одна его душа, и страх, испытанный от этого, мгновенный животный страх, не позволил Орлову еще раз нажать на спусковой крючок.
      Бросившийся на киллера охранник сбил его с ног, и Орлов, ударившись головой о киноустановку, взвыл:
      -- Бо-ольно же!
      -- Ах ты, гаденыш! Больно ему! -- хрипя, скручивал киллеру руки за спиной охранник.
      Он сидел на Орлове, распластанном на полу, и успокоился только тогда, когда услышал хруст.
      -- Ру-уку!.. Ру-уку сломал! -- сквозь плач закричал Орлов.
      -- Ничего-о! Теперь еще и голову отвернем! -- пообещал ему охранник.
      -- Успели? -- вбежал в кинобудку Санька.
      -- Ага-а... -- простонал раненый в живот охранник.
      Его лапища на животе прямо на глазах становилась из загорелой красной-красной.
      -- Он это... в живот... в кишки... прямо...
      -- Быстро "скорую"! -- скомандовал Санька прибежавшим с ним людям Буйноса. -- И вызовите милицию! Надо зафиксировать факт задержания и изъятия оружия...
      -- А-а!.. А-а!.. -- вскрикивал раненый охранник, пока его несли по лестнице вниз, и Саньке вдвойне стало жаль его.
      Это был тот самый охранник, которого он ударил в пах во время пожара в офисе Буйноса. Почему-то почудилось, что если бы тогда он не нанес ему удар, то сегодня его бы не ранили. Наверное, мысль возникла от ощущения вины перед охранником. Взламывать дверь он мог бы послать и другого из людей Буйноса. Их сегодня в ДК было не меньше десятка. Но он послал того, кого знал.
      -- Орлов, -- протянул Саньке оторванную с груди киллера пластиковую визитку охранник.
      Он по-прежнему сидел на Орлове верхом. Пальцы охранника подрагивали, словно визитка была раскаленной, и он никак не может привыкнуть к этому. Хотя, возможно, ощущение родилось у Саньки от вида этого огромного черного парня. Во время пожара в кабинете Буйноса именно он сладко спал на стульчике у двери. Наверное, он был плохим охранником. Хорошие не спят на посту. Но других знакомых не осталось, и Санька скомандовал именно ему:
      -- Значит, так... Выходы из зала блокировать. Все абсолютно. Даже те, через которые можно проползти. Это раз.
      -- Понял, -- сморщил лоб охранник.
      Скорее всего, без этих дурацких морщин он бы не запомнил ничего. Визитка дрожала все быстрее и быстрее в его крупных пальцах.
      -- Второе: объявить по трансляции, что в связи с неполадками в электросети концерт откладывается на час. Третье: на выходе арестовать парня. Приметы: среднего роста, короткая стрижка, на левой щеке родинка возле носа, загар с красным оттенком...
      -- А одежда? -- еще сильнее сжал морщины охранник. -- Ориентировка по одежде какая?
      -- Не помню! -- крикнул Санька. -- Повтори приметы, что я сказал!
      Охранник, запинаясь, не в том порядке перечисляя, все-таки назвал их. Даже загар.
      -- А что с этим делать? -- опять протянул он визитку. -- С Орловым этим...
      -- Никакой он не Орлов, -- посмотрел Санька на окольцованного наручниками киллера. -- Орлова среди конкурсантов нет. Какая у него фамилия, это уже не наше дело, а милиции... Выполняй приказ!
      Охранник кинул лапищу к пустой голове, нутром выкрикнул: "Е-эсть!" и резво вскочил с Орлова. Киллер вскрикнул, будто от боли, хотя вроде бы должен был вздохнуть с облегчением. Его тут же подхватили с пола и поставили на ноги два худеньких, но чрезвычайно ловких охранника. У них были физиономии студентов-отличников, и Саньке стало страшно оставлять киллера наедине с ними.
      -- Вы давно у Буйноса работаете? -- спросил он у них обеих.
      -- С самого начала, -- пискляво ответил один из них.
      -- А до этого?
      -- Что до этого?
      -- Где до этого работали? -- не мог успокоиться Санька.
      -- А вот по этой линии, -- все так же по-пацанячьи ответил охранник, мгновенным, почти незаметным ударом ребром ладони припечатал шею киллера, и тот сразу стал ватным. -- В каратэ-до... Оживить?
      -- Пока не надо, -- с удивлением посмотрел Санька на детские пальчики охранника.
      На сгибах его пальцев перстнями темнели мозоли. Только они успокоили Саньку. Но зато теперь возникло ощущение, что посланный им охранник точно что-нибудь сделает не так. И он бросился по лестице вниз, поймав лишь несколько фраз из диалога, начавшегося в кинобудке.
      -- Ни хрена себе гитара у парня! -- восхитился охранник-каратист. -- С секретиком!
      -- Стреляющая, -- лениво поддержал разговор другой.
      -- Да-а, на такой гитаре ежели поиграть вволю, мно-ого людишек навеки ляжет...
      Глава тридцать третья
      НАВЫЛЕТ
      Иногда инструкции выполняются. Парня с родинкой взяли точно у
      выхода из зала. Уже в фойе. Наверное, он бы начал кричать, но
      потная ладонь охранника, так и оставшегося с наморщенным лбом,
      зажала ему рот, а боль в завернутых за спину руках ножом пропорола
      плечи, и он безвольно, в согнутом, будто конькобежец на дорожке,
      состоянии добежал до комнаты. Под хлопок двери ладонь освободила губы, и парень начал яростно сплевывать прямо на пол.
      -- За что?! Я требую объяснений! С-сука потная! У тебя ладонь потная!
      -- У нас не Америка, -- прогудел охранник и вытер ладонь о брюки. -Объяснений и адвокатов не будет. Замочим тебя прямо тут -- и кранты...
      -- За что-о?! -- уже печальнее взвыл парень.
      -- Поищите документы, -- потребовал Санька.
      -- Ничего у него нет, -- заученно ощупав карманы на рубашке и джинсах парня, объявил охранник.
      Два других упрямо держали парня под мышки и по очереди заглядывали ему за спину. Как будто проверяли, хватит ли ему сил разорвать наручники.
      -- Фамилия, имя, отчество? -- без интонации спросил Санька и сел на уголок стола.
      -- А кто ты такой?
      -- Старший лейтенант милиции Башлыков, -- представился Санька, уже в который раз за эти дни опустив слово "запаса".
      -- Покажь документ.
      -- Перебьешься...
      -- Ни хрена ты не мент, -- сузив глаза, почему-то обрадовался парень. -- Ты -- певец. Солист. Из группы "Мышьяк". Точно?
      -- Одно другому не мешает.
      -- Многостаночник, значит?..
      -- Назвать себя ты не хочешь?
      -- Настоящим ментам -- да. Тебе нет, -- гордо вскинул голову парень. -- И вообще... Я жду предъявления обвинений. Что я такого натворил? Может, вы меня с кем-то спутали?..
      -- Все может быть, -- внимательно посмотрел на его родинку Санька.
      Она оказалась чуть крупнее, чем он себе представлял. Ее краешек был слегка порезан при бритье, и темная точечка запекшейся крови увеличивала родинку.
      -- Поверните его спиной, -- приказал Санька.
      Ручищи-лопаты охранников сделали это за секунду. Как будто не человека поворачивали, а фанерную мишень.
      -- Откуда порез? -- заметил Санька залитую йодом глубокую черточку на ребре правой ладони парня.
      -- Упал, -- зло ответил он.
      -- Очнулся -- гипс. -- дополнил его Санька.
      -- Примерно... Ты долго еще будешь меня мучить? Сними наручники. Руки затекли...
      -- Не умеешь ты стекла бить, -- укорил его Санька. -- Если бьешь
      по окну, то руку отдергивать нужно. Даже если в ней камень.
      -- Какой камень? -- попытался повернуться парень, но лапы
      охранников не дали ему этого сделать.
      Приказа на обратный разворот не было.
      -- Который ты бросил во дворе, -- пояснил Санька. -- Когда арку пробежал...
      -- Нигде я не бежал!
      -- Поверните его! Я в глаза его взглянуть хочу...
      Парень смотрел затравленно. В глубине зрачков еще жила какая-то уверенность, но время потоком вымывало и вымывало ее. Еще немного -- и он заплачет. Во время службы Санька видел это не раз. Но сейчас смотреть не захотел. Он был все-таки не на службе.
      -- Откуда у тебя такой загар? -- встряхнул он парня.
      -- От верблюда!
      -- Командир, можно я ему мозги вышибу? -- с удовольствием попросил знакомый охранник.
      Морщины упрямо портили кожу на его лбу, но Санька был не косметологом, чтобы учить мужика.
      -- Извините, ребята, -- заставил всех бросить взгляды на дверь девичий голосочек.
      -- Нина? -- удивился Санька.
      -- Можно тебя на секундочку?
      Он с облегчением вышел из комнаты. У двери, со стороны коридора, стоял еще один охранник. На Саньку он посмотрел так, будто это его только что скрутили охранники Буйноса.
      -- Никого не выпускай. Даже своих, -- сбил напряжение с его лица Санька.
      -- Там это... -- подождала, пока они отошли от охранника шагов на десять Нина. -- Там ЧП...
      -- Какое? -- встрепенулся он. -- Киллер сбежал?!
      -- Нет, там другое... Ребята сказали, что когда все вышли из зала, один парень остался спать. Они подошли его будить. А он...
      -- Побежали!
      В зале стояла гробовая тишина. Воздух, пропитанный ею, казался ядовитым. Хотелось выбежать из зала и вволю надышаться улицей. Горячей, вонючей, но все-таки не такой страшной улицей.
      Между сценой и первым рядом курили два охранника в уже привычных черных куртках. Одежда людей Буйноса хорошо подходила под случившееся ЧП. Лица охранников -- не подходили. Они выглядели счастливее, чем у студентов после сдачи экзамена.
      -- Хватит курить! -- сразу опечалил их Санька.
      -- А ты кто такой? -- огрызнулся невысокий охранник. Седина в его висках смотрелась благородно.
      -- Владимир Захарыч подчинил товарищу старшему лейтенанту всю службу безопасности, -- заступилась за Саньку Нина.
      -- Ну, раз шеф сказал, -- нехотя вдавил окурок в каблук охранник с седыми висками.
      Худой и серый его напарник сделал две затяжки назло и только потом в точности повторил ритуал с каблуками. Казенные ботинки можно было и не беречь.
      -- Выяснили, кто это? -- рассматривая бледное лицо убитого с широко, удивленно распахнутыми глазами, поинтересовался Санька.
      -- Мы и без документов знаем, -- лениво ответил охранник с седыми
      висками. -- Это "бык" Букахи. Он киоски и палатки на берегу
      пас.
      -- В смысле, дань собирал?
      -- Ага.
      -- Значит, человек Букахи, -- уже поверив, повторил Санька. -- Надо же! Один бандит на весь зал -- и попал...
      -- Почему один? -- удивился охранник с седыми висками. -- Тут их хватало. Бандиты музыку любят.
      -- Прямо рок какой-то! -- решил Санька. -- Вчера -- Букаха. Сегодня -его человек...
      -- Оно и плохо, -- со стоном вздохнул худой. -- Значит, опять окраинные урки из нор выползут, город делить зачнут. Хозяина-то нету...
      -- Может, это они его и положили? -- самого себя спросил охранник с седыми висками. -- Видать, тишина кончилась. Теперь в день по паре "быков" мочить будут...
      Саньке были безразличны криминальные будни Приморска. Он с интересом изучил черную батистовую рубашку убитого, которая замаскировала, сделала невидимой кровь, залившую грудь, отыскал отверстие в деревяшке между сидениями первого ряда. Пуля вошла в нее, прошила насквозь до пола и застряла в дубовых досках паркета.
      -- Кто сидел на этом месте? -- показал Санька.
      -- Здесь -- заместитель председателя жюри, композитор, женщина такая седая, очень представительная, -- ткнула пальчиком в сторону правого от прострелянной деревяшки кресла Нина. -- А здесь -- председатель жюри...
      -- Покаровская?
      -- Ну да.
      Санькины глаза вскинулись на щели кинобудки, и он внутренне вздрогнул от громко запиликавшего телефона. Нина вырвала из правого кармана пиджачка миниатюрный "Эрикссон", отщелкнула крышечку и спросила таким тоном, будто тоже испугалась звонка:
      -- Оргкомитет слушает!
      -- Ниночка, -- еле слышно процедили соты динамика слова, -- что у вас случилось?
      -- Зачем вы... Владимир Захарыч... Володя... Тебе же нельзя... ты же...
      -- Что случилось?
      Даже еле живым голос Буйноса был неумолим.
      -- У нас ЧП, -- отвернувшись от всех ответила по телефону Нина. -Какой-то бандит стрелял по залу. Убит один парень. Я не знаю, кто это. Охранники говорят, что это человек Букахи...
      -- Это плохо.
      -- Володя, извини... Я тебя не хотела тревожить. Вчера вечером Букаха это... умер. Инфаркт. Обширный...
      -- Это совсем плохо.
      -- Мы удалили зрителей из зала на час. Сказали, что испортилась электропроводка. Но я боюсь. Финал нужно перенести на завтра. Или совсем отменить... Я устала. Я очень устала. И мне... мне страшно...
      Слова гирями легли ей на плечи, сгорбили, сделали Нину меньше и старше. Она дернула головой, пытаясь сбросить гири, но Буйнос опередил ее:
      -- Не плачь. Я с тобой... Врагам как раз и нужно, чтобы я дрогнул... Я не дрогну... Слышишь, не дрогну...
      -- Да-да, я слышу...
      -- Милиция еще не приехала?
      -- Нет.
      -- Когда приедут, скажи, чтобы как можно быстрее завершили работу в зале. Как закончат, объяви начало финала и впусти зрителей в зал...
      Санька с остервенением шагнул к Нине, протянул подрагивающую руку.
      -- Дай телефон!
      -- Что? -- не поняла она.
      -- Дай сюда! -- нагло вырвал он из ее пальчиков влажный "Эрикссон". -Здравствуйте. Это я, Башлыков...
      -- А-а, певец, -- протянул Буйнос. -- Ты слышал мои слова?
      -- Да. В пустом зале хорошая акустика. И "Эрикссон" -- хороший телефон... Конкурс нужно отменить, -- зло сказал Санька. -- Совсем. Я не дам гарантии, что нет второго киллера. Те, кого мы взяли, -- пешки. Король -- на воле. Разборка еще далеко не окончена. Я боюсь, что наезды станут круче и круче. Нет никакой гарантии, что он, к примеру, не рванет зал на воздух. Вместе со зрителями...
      -- Не рванет, -- вяло ответил Буйнос.
      -- Вы знаете его? -- напрягся Санька.
      -- Зачем тебе это?
      -- Значит, знаете?.. Знаете и молчите...
      -- Саша, это мои дела, это мое дерьмо...
      -- Но ковыряюсь-то в нем я!
      -- Я оплачу твои издержки. Мы уже разговаривали по этому поводу. Не забыл?
      -- Да зачем мне эти деньги! -- вскрикнул Санька и вцепился пальцами свободной руки в грязную доску на краю сцены. -- Конкурс надо закрыть! Продолжать его сейчас -- это безнравственность высшей степени!..
      -- Ты видел гонку в Имоле? -- все так же вяло, так же безразлично спросил Буйнос.
      -- Что? Какую гонку?
      -- "Формула-1". Длинные красивые автомобили. Мужественные гонщики. Большие деньги. Огромные деньги. Заезд в Имоле, в Италии. Трехкратный чемпион мира Аэртон Сенна на страшной скорости врезается в бетонный отбойник на повороте. Всем ясно, что он труп, что после такого не выживают. Но хозяева "Формулы" не отменяют этап. Его выигрывает тот, из-за соперничества с которым рискнул и погиб Сенна... Его выигрывает светловолосый немецкий парень по фамилии Шумахер. Его выигрывает настоящий ариец. Его выигрывает сильный человек, почти сверхчеловек. И хозяева "Формулы" остаются с прибылью... Ты все понял?
      -- Значит, ты не отменишь конкурс? -- впервые назвал Буйноса на "ты" Санька.
      Назвал и ощутил не только ярость, распирающую грудь, но и удивительное чувство свободы. Он будто бы разрубил путы, мешавшие ему ходить.
      -- Нет. Я решений не меняю, -- просипел Буйнос.
      -- Тогда я умываю руки, -- жестко ответил Санька. -- Мне до лампочки все, что произойдет потом. Я не несу за это никакой ответственности...