- Ну да... Так вот: потом я узнал про ограбление дивизионной секретки и сходил туда. Дурачком прикинулся. Вроде бы как за документами приперся. И глазомером своим прибросил - точно, здесь он врезался лбом...
      - Стоп! - не понравилось что-то Майгатову. - А не мог он ушибиться уже потом, после взлома? Ведь он был у меня понятым...
      - Нет, помоха, зря ты сомневаешься. Я же сказал: засек его я в пятницу в обед. А ты в бригаде объявился уже после адмиральского часа.
      - Ну да, - вспомнил измятое со сна лицо Бурыги. - Точно - после адмиральского часа.
      - Это была, если помнишь, уверенность на семьдесят семь и семь десятых процента. Но не на все сто. А я так не люблю. И я подумал: а как он подобрал ключи?
      - Слепки, - подсказал Майгатов.
      - Правильно. Но - как?.. Ты видел эту крошку?
      - Секретчицу?
      - Да.
      - Что ты глупости спрашиваешь? Конечно, видел...
      - Понимаешь, можно видеть и как бы не видеть. Я в нее всмотрелся. Баба, кончено, аппетитная, но... на любителя. Вряд ли у нее могло быть много ухажеров. И я разведал ее прошлое.
      - На бербазе, - сухо добавил Майгатов. - Я тоже знал, что там вместе в ней служили Жбанский и наш фельдшер-сверхсрочник, но мало знать... Я по рассказам тех, кто их еще помнил, понял, что оба ухлестывали за ней. Все-таки дам на бербазе не так уж много, и в основном - замужние. А тут холостячка, да еще такая дородная. Но, знаешь, я подумал, что все-таки настоящий роман у нее был с фельдшером...
      - А почему - с фельдшером?
      - Ну, понимаешь, он там дольше служил, еще срочную, а Жбанский - всего полгода. И уже был мичманом... Я их когда в каюте собрал, то на фельдшера и думал. А когда вахтенный журнал подкинули...
      - Какой журнал? - не понял Силин.
      Майгатов обиделся на себя за болтливость, и обида неудобно, как кость в горле, постояла в душе. Наверное, он бы не стал рассказывать о секретке "Альбатроса" тому Силину, которого он знал до этой сцены, но от нового Силина, который стоял напротив и так же, как он, потирал шею, он не мог утаить.
      - Он же и в нашу секретку залезал.
      - Шпион, что ли?
      - Скорее, дурак, - и посмотрел на бесчувственное лицо Жбанского. - Так вот: когда журнал уже подкинули, и можно было успокоиться, я вдруг вспомнил, что секретчик, чуть-чуть не успевший за грабителем, слышал стук ботинок...
      - Так почти все же...
      - Да, почти все ходят в тропических сандалиях, - досказал Майгатов. А ботинки обувают или в город, или на дежурство...
      - И что из этого?
      - А то, что его поставили дежурным по КПП. На подмену. После того, как Бурыга предыдущего дежурного за сон снял. И Перепаденко, вахтенный на юте, когда я спрашивал, кто на борту был, о Жбанском не подумал. Ведь он пришел на пять минут и тут же сошел на дежурство.
      Словно в подтверждение этих слов, Жбанский застонал и по-лошадиному лягнул ногой воздух.
      - Тренируется, гад, - прокомментировал Силин. - Одолеем его вдвоем, если что, или, на всякий случай, связать ему руки?
      - Не надо, - Майгатову не хотелось, чтобы кто-то попал в его шкуру поверженного.
      Тяжелые веки Жбанского всплыли ко лбу, открыли мутные глаза. Рука ощупала затылок. Он вплотную, чуть ли не как близорукий, осмотрел побывавшие в волосах пальцы, и кровь разъярила его.
      - Суки! - кинул он в их сторону из-под черного козырька усов. - Убить же могли!
      - А ты здесь, в подъезде, что: в песочницу игрался? - с такой злостью сказал Силин, что Майгатов даже не поверил, что это произнес пьяница-добряк Силин.
      И он скосил глаза, чтобы развеять свои сомнения, но Силина не увидел. Вместо его долговязой фигуры в необъятном засаленом кителе перед Майгатовым качалась широченная спина в черном, как траурный креп, свитере. Когда Жбанский вскочил и как это получилось у него настолько беззвучно, Майгатов не понял. Он ухватился за потертый, в насечках от перочинного ножичка, пластиковый брус перил, подтянулся, встал и только тут увидел, почему молчит Силин. Жбанский душил его. На почерневшем лице Силина беззвучно шевелились губы, но никак не могли рассказать Майгатову о том, что произошло.
      Он не помнил, почему ударил именно по почкам. Наверное, по измазанному кровью затылку было бы больнее, но то ли с боксерских лет усвоил, что нельзя бить по затылку, то ли брезгливость вызывал у него этот буро-красный сгусток в сплевшихся черных волосах, но удар пришелся в почки. Жбанский охнул, как от испуга, и осел. Руки Силина, сразу почему-то ставшие сильными, оттолкнули боцмана в угол, на старое место.
      - Я же го... го... гов-ворил... руки ему... связать...
      - Ты - дурак, Жбанский, - сверху вниз сказал Майгатов. - Чего ты дергаешься? Все улики - против тебя...
      - Хрен вам, а не улики, - с закрытыми глазами прохрипел тот, лежа в уже привычном углу. - Нет у вас ничего против меня! Приемник найден, деньги Танька завтра в ящике откопает.
      - А сломанный ключ? - нанес решающий удар и почувствовал, что от вопроса больше всего напрягся Силин, который ничего об этом ключе не знал.
      - Что: Анфимова хочешь притоптать? Ты ж ему сам пообещал, что не заложишь, - открыл глаза и обжег презрительным взглядом.
      Перекоробило от фамильярного "ты", от наглости, которой за болтуном Жбанским никогда раньше не замечал, от брезгливого выражения лица. Что так изменило его, что искорежило? И вдруг понял.
      - Сколько он тебе заплатил?
      - Военная тайна.
      - Ты - о чем? - влез Силин.
      Рука пошарила в нагрудном кармане. Лежит. Сплющенный, из трубочки превратившийся в гармошку, но лежит. Достал и, развернув, сунул к лицу Жбанского.
      - Узнаешь красавчика?
      Долго смотреть Жбанский не смог. Отвел глаза, будто не выдержал состязания взглядами со взирающим на него с ватмана очкариком Зубаревым.
      - Чего ты мне картинки показываешь?
      - Узнал?
      - Первый раз вижу, - зло процедил в сторону.
      - А отвертка, что ты ему подкинул в каюту, - кивнул на Силина, - тоже, по-твоему, не улика?
      - Была б уликой, если б вы на ней мои отпечатки нашли... А так железяка ржавая - и все...
      - Слушай, - опять напомнил о своем присутствии Силин, - а зачем ты приемник у Таньки стянул?
      - Не брал я его, - все так же не поворачивая головы, словно разговаривая с человеком за обшарпанной дверью, который был ему милее обеих офицеров. - Наверное, чертежники, когда вернулись из самоволки, стянули...
      Ссадина на виске у старшины. Майгатов вспомнил ее, и цепочка событий окончательно сложилась. Рассвет. Матросы возвращаются из самовольной отлучки. Увидели открытую секретку и спящего часового. Нагленький морячок с голосом Мамочки предложил украсть приемник. Старшина уперся. Получил удар в висок. В итоге приемник они все-таки забрали. А потом старшина дрогнул. И под видом случайно найденного вернул.
      - Это еще доказать надо, - сказал Майгатов совсем не то, о чем подумал. - А доллары?
      - Мои это баксы. С похода. Я их Таньке на день рождения подарил.
      - Значит, вроде как свое забрал? - съехидничал Силин.
      - Да, свое! - крикнул Жбанский, и его голос эхом отдался на верхних этажах. - И мясо, что вашему дураку-фельдшеру на лоб прикладывали, тоже мое. Я ей подарил...
      - Ни хрена себе - подарок?! - удивился Силин.
      - Это он в доверие входил, - пояснил Майгатов. - Чтоб поймать возможность снять слепки с ключей. Точно?
      - Пошли вы... шерлок-холмсы хреновы... Ты мне почки, гад, отбил. Будешь теперь пенсию выплачивать...
      - А ты пойди, заяви в милицию... Пойди-пойди, - иронично посоветовал Силин. - Может, сразу посадят. За покушение на убийство... Ну и сволочь! Мясо он дарил!.. Я б тебя, боцман, вместе с тем мясом в соляной кислоте...
      Попрекать его за горячность Майгатов не стал. Он свернул портрет Зубарева, сунул его на старое место, в теплый нагрудный карман и негромко посоветовал Жбанскому:
      - Завтра все это расскажешь Бурыге. Иначе...
      - Ничего я никому не буду говорить, - ухмыльнулся одними усами. - И хрен вы до меня теперь дотянетесь! Я вчера украинскую присягу подписал. Служу на другом флоте. Поняли? И вас, гадов, ненавижу!..
      11
      В поиске иголки в стоге сена - масса преимуществ. Во-первых, все происходит в одном месте, и не нужно тратить время и силы на транспортные издержки. Во-вторых, сам процесс предельно прост: берешь по соломинке и перекладываешь на заранее выбранную площадку. В-третьих, твердо знаешь, что рядом с последней соломинкой будет лежать иголка. В-четвертых, учтите полезность нахождения на свежем воздухе, целительный запах скошенных трав. А если поднапрячь мозги, то можно отыскать и пятое, и шестое, и сто шестое преимущество. Но, к сожалению, Майгатов искал не иголку в стоге сена, а человека с фамилией Зубарев в более чем трехсоттысячном городе, и при этом даже не был уверен в безупречной точности измятого, заштрихованного линиями сгибов портрета.
      Утром, после того, как натрудившийся за ночь ветер опал, штормовое предупреждение по главной базе сняли, на "Альбатросе" отменили боевую готовность номер два, и Майгатов смог сойти на берег. Конечно, у него была куча дел на корабле, но, поскольку все дела на флоте имеют способность никогда не заканчиваться, то уходил он не от дел, а всего лишь от часа их исполнения. Анфимов покряхтел-покряхтел, но отпустил.
      Гостиниц оказалось даже больше, чем он думал, - десять. Начал с самой дальней, с Дома межрейсового отдыха в Камышовой бухте.
      Дежурный администратор, седая, фельдфебельской стройности и такой же костистости дама, так долго смотрела на портрет, словно запоминала его на всю жизнь. Вернула с кратким пояснением:
      - Интеллигентное лицо. У нас такие не живут.
      В подтверждение ее многолетних жизненных наблюдений к стеклянному окошечку администратора не просто подошел, а "подгреб" черными клешами, каждая из брючин которых могла бы стать юбкой для администраторши, высокий моряк рыболовецкой флотилии и, не вынимая потухшую "приму" изо рта, попросил:
      - Мамуля, ко мне пацанки вечерком завернут. Отдай им мои ключи. А то у меня се-о-оня в порту намечаи-ц-ца...
      - Не положено! - строго сказала дама, но, скорее всего, сказала только потому, что рядом стоял Майгатов.
      Ее отказ явно выпадал из рамок гостиничной морали, потому что потрясенный моряк онемел. На его бугристом, похожем на много раз стиранную, но ни разу не глаженную коричневую рубаху, загорелом лице медленно скапливалась обида, которая, вполне возможно, перешла бы в злость, но Майгатов не стал досматривать сцену. Он поехал в центр, где находились самые дорогие гостиницы, и где вполне могли жить люди с интеллигентными лицами.
      "Крым", "Приморская", "Азовская", "Севастополь", "Украина".
      С монотонностью запрограммированного робота он задавал везде один и тот же вопрос, но слышал совершенно разные ответы. В одной из гостиниц дежурный администратор, тоже дама, но только полная, невысокая, с мягкими, совсем не администраторскими манерами, даже собрала всех дежурных по этажам, горничных и электриков и устроила консилиум, который, правда, ничего не дал. В другой с ним полчаса не хотели разговаривать, полагая, что он избрал очень хитрый, новый метод бронирования мест, которых, как обычно в наших гостиницах, не было, хотя на самом деле они, конечно же, были. В тертьей его чуть не сдали патрулю, предположив в Майгатове нечто среднее между психически больным и дезертиром. В остальных гостиницах столь бурных шекспировских сцен не было, но и слово "да" он не услышал.
      Остались гостиницы Корабельной стороны города и флотская, или как ее называли, "Гостиница КЧФ". Флотская стояла ближе к центру, и он, предчувствуя, что не мог Зубарев жить в убогих номерах, где селились бесквартирные лейтенанты и мичманы, все-таки выбрал ее. Наверное, потому, что мысленно решил "поселить" уже надоевшего ему Зубарева именно в убогие, с минимумом удобств, если таковыми можно считать, туалет в номере и холодную воду, подаваемую на час в сутки, крошечные, густо населенные тараканами номера.
      Дежурный администратор, опять дама и опять фельдфебельски костистая, точно в гостиницы, хоть как-то относящиеся к флоту, на работу брали лишь женщин подобной комплекции, даже смотреть на портрет не стала.
      - Идите к вахтеру. Он когда-то сигнальщиком на крейсере служил. У него зрительная память хорошая...
      "Сигнальщику" оказалось далеко за шестьдесят. На вытянутой руке он подержал перед собой портрет, грустно вздохнул, достал из кармана очечки с треснутым стеклом, прижал их к глазам и сказал совсем не то, на что настроился Майгатов:
      - Знаток нашлась: на крейсере! На линкоре я служил, марсовым. Корабли определял, когда те еще за горизонтом скрывались. По самой слабой струечке дыма, по ниточке, - и грубо сунул портрет назад Майгатову. - Нет, ни разу не видел. Двадцать лет вахту несу на этом посту. А такого гражданина не запечатлевал. Недавно в центре генерала встретил, в машину он шел садиться. "Здравия желаю! - говорю. - А вы, - говорю, - в нашей гостинице проживали, - говорю, - в году семьдесят втором, - говорю, - в лейтенантском звании." "Точно, - отвечает, - я командиром строительного взвода служил, а теперь - зам командующего по строительству и расквартированию." О, какая сила в зрении!
      Судя по всему, не глаза, а язык был самой развитой частью тела "сигнальщика". Подобные люди могли или развеселить до упада, или утомить до такого же упада. А поскольку впереди ждал путь на далекую Корабельную сторону, то Майгатов сумбурно и, наверное, не очень учтиво распрощался с "сигнальщиком" и вышел на крыльцо гостиницы.
      - Привет, Юра! Какими судьбами? - оглоушили его сбоку. - Ты тоже здесь живешь?
      - А-а, штурман, - узнал он бывшего соседа по каюте. - Здорово.
      - Ты в каком номере?
      - Кто мне его даст? Я так, по делу зашел. Поздравляю, - разглядел прибавку в одну звездочку на погоне штурманца. - Ты куда от нас ушел?
      - В гидрографию. Белые пароходы. Белые люди. Белая жизнь.
      - Да, у вас служить можно.
      - Я - в штабе. Должность - береговая, зато капитан-лейтенантская. Иногда в море выхожу.
      - А мы все, заякорились...
      - Слышал, - грустью Майгатова решил погрустить штурманец. - А помнишь, как я в Красном море все орал: "Рифы! Рифы!" Вот не поверишь, а до сих пор тот поход снится. Особенно яхта и стрельба. Прямо как вживую...
      Из рук Майгатова выскользнул портрет, упал на грязный бетон ступенек между запыленными ботинками офицеров лицом Зубарева наверх. Штурманец повернул голову, чтобы получше его рассмотреть, и неожиданно спросил:
      - Ты ему, что ли, нес?
      Майгатов поднял ватман, сдул грязь с оборотной стороны и сам недоуменно задал вопрос:
      - Кому - ему?
      - Ну этому, как его... Кострецову?
      Наверное, более глупой физиономии в жизни больше не будет у Майгатова. Он посмотрел на помятый, уже залапанный портрет, потом почему-то на лоб штурманца, по которому он тогда, в походе, так сильно огрел каютной дверью, опять - на портрет и только после этих рикошетов понял:
      - Ты его знаешь?
      - Ну конечно! Это же Кострецов. Из министерства морского флота, техотдел. Приехал по каким-то делам.
      - Техотдел? Присмотрись: может, обознался?
      - Да не-ет, точно - он, - пристально изучил угольные линии портрета. И очки его. В технике он, может, и разбирается, а по нашему, штурманскому, делу - полный профан. Все у меня про карты спрашивал, про вахтенные журналы. Его почему-то удивляло, почему мы после прихода с морей прокладку ластиком стираем. Как будто у нас карты одноразовые! На ней еще, может, семь поколений лейтенантов будет курсы прочерчивать...
      - Где он живет?
      Внутри все клокотало, и он не знал, выхлестывается это наружу, в мимику лица, в голос, в движения рук, или нет.
      - На "Енисее".
      - "Енисей"? - в голове защелкали, как на вокзальных табло, строчками побежали названия кораблей. - "Енисей"... "Енисей", - не волновался, сразу бы вспомнил, а тут как отсекло.
      - Ну да - "Енисей". Госпитальное судно. На Минке стоит.
      - Фу ты! Огромный такой? С красным крестом на борту?
      - С крестом? - штурман запоминал то, что видел, а с берега, с кормы "Енисея" никакие кресты не были заметны. - Может, и с крестом... Но он сейчас скорее гостиница на плаву, чем госпиталь. Во всех каютах - жильцы. Мы туда Кострецова и определили. А что: и в центре города, и платить за номер не нужно - лафа!..
      - Ты говоришь - Кострецов? Может, путаешь? Не Зубарев он?
      - Кострецов. Я как раз дежурил, когда ему командировку отмечали. Сам у комбрига печати ставил.
      - А где он? Ну, на "Енисее"?
      - Откуда я знаю! В какой-то каюте живет. Чего ты нервничаешь? удивился штурманец. - Родственник он, что ли, твой?
      - Крестник, скорее... Ну, я полетел, - и, быстро пожав узкую, по-девичьи хрупкую кисть штурмана, почти побежал вдоль гостиничных корпусов.
      - Ю-у-ра! - заставил его обернуться окрик.
      - Чего?
      - Ты это... остаешься или все-таки уйдешь?
      Хотел сказать "с флота" и не хватило смелости. Майгатов мысленно досказал за него и вдруг понял, что ответа-то и нет.
      - Не... нет, не знаю.
      И еще быстрее зашагал к троллейбусной остановке. Больше всего ему хотелось убежать, но не от штурмана, а от вопроса. Но для этого нужно было убежать от себя...
      Ему повезло с троллейбусом. Уже через десять минут он пулей вылетел на остановке у Дома офицеров, пробежал точно к тому месту, где несколько дней назад он на "жигулях" чуть не врезался в машину Бурыги. Свернул налево, к спуску на Минную стенку, и уже через полминуты, еле сдерживая одышку, стоял у длинной, выкрашенной в зеленую краску сходни на "Енисей".
      Только теперь, перед решающей встречей, он ощутил, как заныла шея. Словно по тому месту, где вчера были пальцы Жбанского, снова стал кто-то давить. Он не сдержался, потрогал. Нет, шея была свободной, только мокрой от бега, да еще далекой болью отдавались синяки, которые он утром замаскировал пудрой, взятой у Кравчука.
      Одышка унялась. На стоящих слева от "Енисея", за металлической решеткой, боевых кораблях дивизии вразнобой ударили склянки. И, словно сигнал тревоги, они бросили Майгатова на сходню.
      Прогремел по ней сбитыми каблуками ботинок. Взлетел по стальным ступенькам двух трапов на вертолетную площадку, окрашенную тоже в зеленый цвет, и наткнулся взглядом на разомлевшего от вахты мужичка в истрепанной офицерской куртке без погон.
      - Куда? - лениво спросил он обветренными губами, продолжая полулежать на тряпочном шезлонге с видом китайского божка, сложившего пухленькие коротенькие ручки на арбузе-животе.
      - Мне один ваш постоялец нужен...
      - Ну и что?
      Плевать ему на какого-то лейтенантика. Хоть и старшего. Да хоть и с такими усищами. За те копейки, а, точнее, купоны-фантики, что платят, он еле себя уговаривает на вахту заступать. А тут ищи ему какого-то постояльца. Да их на каждой палубе по экипажу на эсминец наберется! А если всех из кают выгнать да здесь, на вертолетной площадке, построить, то, пожалуй, и не уместятся они. Кому-то прийдется и на причале стоять.
      - Где дежурный по кораблю?
      - У нас не корабль, а госпитальное судно, - оправдал он свое вольготное лежание перед офицером. - Обедает дежурный.
      - А списки расквартированных где?
      - В дежурке, - сделал что-то похожее на кивок, но кивок комариный, в полмиллиметра.
      Майгатов заметил в сплошной металлической стене надстройки открытую дверь метрах в двадцати от него и пошел туда.
      Оставалось лишь переступить порожек комингса, как вдруг вход круглым телом законопатил вахтенный матрос. Он так тихо выкатился из-за Майгатова, будто и впрямь несколько секунд назад был мячиком.
      - Нельзя. Подождите дежурного.
      - Где списки?! - гаркнул на него сверху вниз.
      Матрос поник, словно его прокололи, и из мячика начал выходить со свистом воздух. Хотя свистел чайник, стоящий в углу дежурки.
      Впрыгнув в крохотное помещение, матрос выключил чайник, снял его с толстой канцелярской книги, полистал ее и с видом мага, совершающего волшебство, поинтересовался:
      - Как твоего кореша зовут?
      - Кострецов.
      Толстый короткий палец пробежал по странице, зацепился за нужную фамилию.
      - Есть. Шестая палуба. Каюта номер, - и затих, поведя взглядом в правую часть страницы. - Номер... а нету твоего кореша. Вчера уехал. Точнее, сегодня. Поезд же на Москву - в ноль-ноль с копейками.
      - Покажи, - шагнул в дежурку Майгатов, властно притянул к себе книгу.
      Матрос не врал. В графе убытия стояло вчерашнее число.
      - А Зубарева посмотри.
      - Ты чего: с инспекцией пришел или как? - не понравилось матросу, что им командуют.
      - Ну, проверь, пожалуйста, - чуть ли не взмолился Майгатов.
      - Ладно. Только из дежурки выйди. А то меня с вахты из-за тебя снимут.
      Когда просят, можно хоть ненадолго ощутить себя начальником. А быть начальником - сладкое чувство.
      - Нет. Зубарева нет. Зубов есть. И Зубова - супруга его. Это врач и медсестра из госпиталя. У них квартиры нет. Вот и живут у нас.
      - Как же вы от причала сдвинетесь, если у вас тыща народу на борту? удивился Майгатов.
      - А никто никуда сдвигаться и не думает. Мы ж почти неходовые.
      "И мы", - хотел добавить, но не стал. На половине кораблей ничейного, гибнущего, вымирающего флота могли бы ответить так же, как этот пухлый матросик с сальным ото сна лицом.
      - Он мне должен был кое-что оставить, - неожиданно сказал то, что говорить совсем не собирался. - Можно каюту, где он... ну, жил, осмотреть?
      - Ну ты въедливый! - обиженно покомкал масляные губки матрос, но микрофон переговорного устройства все же снял. - Вахтенный у трапа.
      - Чего тебе, - ответил из сот динамика совсем не уставной фразой недовольный женский голос.
      - Маш, подойди к дежурке. Тут одному старлею надо каюту на твоей палубе посмотреть...
      - У нас не музей.
      Матрос бы сдался, но за плечами стоял такой упрямый и такой высокий старший лейтенант с боксерски вбитым носом и одним только стоянием заставлял его быть увереннее, чем он был на самом деле.
      - Маш, дело серьезное. У человека от этого жизнь зависит.
      - О, господи! Шляются тут!.. Жди! Сейчас прийду...
      "Сейчас" оказалось двенадцатью минутами, но и путем такого унижения Майгатов готов был заплатить за минуту в каюте, где жил Пирсон-Зубарев-Кострецов, а, может, и вообще человек с другой, не из этого ряда, фамилией.
      Дежурная медсестра, коротенькая, веснушчатая Маша, невзрачная девочка из разряда тех, что не нравятся мужчинам, но все равно умудряются удачно выйти замуж, провела его по бесконечному, как автомобильный тоннель в горах, коридору, поднялась палубой выше, в еще один гигантский коридор, ловко щелкнула ключом и распахнула крытую светло-бежевым пластиком дверь.
      Майгатов, подчинившись ее указующему жесту, шагнул в каюту, но ничего не ощутил. Ни радости, что наконец-то проник хоть и в бывшее, но все-таки логово зверя, ни ненависти от того, что сейчас услышит запах человека, который принес ему столько боли. Впрочем, запахов никаких он бы и не услышал. Все три иллюминатора были распахнуты настежь, и холодный ветер с бухты за ночь и полдня вымыл отсюда малейшее напоминание о человеке.
      - Ну вот. Ничего он вам не оставил, - обвела рукой она два пустых стола в каюте.
      - А там? - шагнул он в отсек, где находились кровать, двухстворчатый шкафчик, тумбочка и массивное зеркало над ней.
      Повыдвигал ящики тумбочки - пусто. Распахнул дверцы шкафчика - тоже ничего. Уже хотел закрыть, как что-то заметил внизу, в дальнем уголке. Нагнулся и поднял с палубы обрывок бумажки. Маленький, с этикетку спичечного коробка. На одной стороне - явно в типографии отпечатанные буквы "R. I. F.", причем разрыв прошел точно по точке после "F", на другой, чистой - коряво написанные крючочки, очень похожие на те, что рисуют в своих тетрадях первоклассники. Он сосчитал их - девять. Приблизил к глазам и вдруг понял, что первые два крючочка выше остальных. Они сложились в большую букву "М", и он медленно все-таки прочел слово - "Минск".
      - Надо же. Не вымела, - сокрушенно посмотрела на бумажку Маша. - А ведь вроде бы все прибирала...
      - А там что? - показал вправо, на дюралюминиевую дверь.
      - Санотсек.
      Он открыл дверь, заглянул вовнутрь. Белоснежная, почти без трещин, ванна. Умывальник со шкафчиком. Унитаз, смываемый так же, как и на всех боевых кораблях, педалью.
      - Курорт, а не каюта, - вынес итоговую оценку.
      Маша обиженно поводила плечиками, словно не соглашаясь с выводом, и сказала то, что, по ее мнению, могло еще сильнее удивить офицера:
      - У нас горячая вода - круглые сутки. И сауна есть. Адмиралы приходят мыться семьями.
      - Ну-у, тогда это "Хилтон", пять звездочек, - понял свою ошибку Майгатов. В домах Севастополя горячей воды не видели уже давным-давно. Холодную-то давали по часу-два в день. А чтоб горячую да еще и постоянно...
      Он все-таки не удержался и открыл шкафчик. На боковой полочке сиротливо лежала белая зубная щетка. Он вынул из кармана платок и уже хотел ее завернуть и забрать с собой, но Маша разочаровала:
      - Это - нашего комбрига. Он здесь иногда живет. Когда со своей поругается. Или когда по делам нужно... А щетку всегда тут держит. Как талисман, что ли...
      - Комбриг? - удивился он и вспомнил необъятную фигуру Бурыги.
      - Конечно. Мы же на бригаду судов обеспечения замыкаемся. У нас комбриг - сила. Метра два ростом. И человек хороший.
      "Везет же людям," - белой завистью позавидовал он. И вдруг подкралась, сжала сердце холодными пальчиками тревога. А почему Кострецов уехал? Ведь координаты он до сих пор не получил. Неужели сдался? Неужели пошел на попятную?
      - Маша, а он это... совсем съехал или просто куда в гостиницу или там еще?
      - Уехал. Сама билет видела. Вот тут лежал, - показала на стол у борта, под иллюминаторами. - На московский поезд.
      Инсценировал отъезд? Но зачем это нужно было делать перед Машей? Чтобы этой инсценировкой получить лишнего свидетеля? Но он же был уверен, что Майгатов на "Енисее" его не найдет. Где же промах? Где? Неужели он что-то упустил?
      Шел за Машей по коридору, слушал ее рассказ, кажется, о "Енисее" и не слышал ничего. Ну вот ни единого слова.
      Неужели он проиграл схватку? Координаты из вахтенного журнала на вырванной половине страницы лежали у него в сейфе. Утром, перед уходом с корабля, проверил - там они, миленькие. Координаты, продублированные в навигационном журнале, он намертво замазал чернилами. Да за этим журналом Кострецов и не охотился. То ли не знал о его существовании, то ли считал вахтенный первоисточником. А могли еще где-нибудь высветиться координаты "Ирши"?
      Он остановился. Маша уходила все дальше и дальше по коридору, изображая из себя беспрерывно говорящую радиоточку, а он не мог поверить в то, что вспомнил. И от того, что не верил, мысль становилась все очевиднее и очевиднее.
      Как он мог забыть об отчете за боевую службу?! Сам же отвозил в секретную часть штаба флота! А в отчете - не только доклад о затоплении "Ирши", не только ее точные координаты, но и кальки с прокладки. С той самой, которую уже давно стер ластиком штурманец.
      Он бросился по коридору, насмерть перепугав Машу...
      А можно было и не бежать. Все равно потратил не меньше часа, прежде чем нашел хоть одного знакомого в штабе флота и выклянчил у него заявку на пропуск. Потом бесконечные пять минут стоял у окошечка бюро пропусков и взглядом торопил медленную, ленивую руку матроса, у которого все время пропадала паста в шариковой ручке. Потом еще более долгие две-три минуты уговаривал ту же секретчицу, которой они несколько дней назад сдавали отчет, хоть краешком глаза взглянуть на него.
      - Вам не положено, - любимым бюрократическим способом защитилась она.
      Только лицо у Майгатова, наверное, было такое, что дрогнула. Даже без шоколадки дрогнула.
      - Дайте удостоверение личности.
      Перелистнула страничку и в графе "Служебное положение" нашла пятизначный номер войсковой части. Сверила с тем, что стоял на отчете.
      - Хорошо. Под мою ответственность. На пять минут. Не больше. Мы закрываемся, - и все-таки дала папку с лежащим поверху удостоверением.
      Прямо на окошечке он развязал тесемки, открыл пухлый отчет и сразу бросил быстрый, просящий взгляд на карточку-заместитель.
      - Не отчет, а какой-то приключенческий бестселлер, - пробурчала из глубины комнаты ушедшая к сейфам секретчица. - Вчера его с утра брали, сегодня - опять нужен. Может, и мне почитать?..
      А он неотрывно смотрел на роспись и вчерашнее число на карточке-заместителе, и мир медленно становился иным, совсем иным, чем он был за секунду до этого.
      _
      12
      У самой сходни на "Альбатрос" его окликнули.
      - А-а, это ты, - узнал Майгатов лейтенанта-дознавателя.
      - Извините, что беспокою, товарищ старший лейтенант, но я сегодня дело закрыл.
      - Дело? - как трудно быть внимательным, когда хочется спать.
      - Ну, расследование ограбления... Приходил один товарищ с дочкой. Они сказали, что чертежники в ночь ограбления были у них. Самоволка, значит...
      - А доллары Татьяна сама нашла, - продолжил он за него.
      - Откуда вы знаете? Десять минут же назад... Или вы заходили к ней?
      - Считай, что заходил. Мысленно.
      Мир вокруг после визита в секретку штаба был слишком черен, чтобы лейтенант мог выделиться на нем чем-то светлым, ярким. Так, всего лишь часть общей черной мозаики.
      - У тебя все?
      - Я, видите ли, закрыл... в связи с отсутствием состава преступления. Все же похищенное найдено. Командир бригады товарищ капитан второго ранга Бурыга бумаги утвердил, - съежился под гневным взглядом Майгатова, но, поскольку за день таких начальственных взглядов он встречал много, то быстро забыл о нем и сказал то, ради чего и стоял возле "Альбатроса": - Я буду голосовать за вас...
      "От расследования, что ли, "крыша" поехала?" - устало подумал Майгатов и пошел по раскачивающейся сходне на "Альбатрос".
      - Здравия ж-желаю! - столбом вытянулся перед ним Перепаденко.