Не забыл - вызвал.
      Вот уже и секретка. Желтый домик под серым шифером, густо усеянным медными листиками акации. Зеленые рамы маленьких окон. Зеленый занавес над входом. Красные, как кровь полы. Распахнутая стальная дверь в секретку. Капитан-лейтенант, сидящий ко входу спиной.
      Ноги сделали еще шаг и онемели. Что-то больно надавило на виски. Взгляд упал на ботинки капитан-лейтенанта и, словно именно ботинкам ему было легче всего излить душу, Голодный затараторил:
      - Виноват я, та-ащ кап-линант. Не хотел я, та-ащ кап-линант. Очень есть хотелось... Ну, давно вечерний чай прошел... И уже три ноль семь ночи, а тут мужик этот постучал... Ну, испугался я, а потом гляжу: пьяный он... Говорит: служивый, дай прикурить. А я не курю... Я вообще никогда... А он мне: выпей, говорит, у меня сын, говорит, родился... А я не пью... Я ему... А он сам выпил из бутылки и говорит: рубани хоть колбаски моей... Я, говорит,знаю, как вас кормят... Рядом же, говорит, работаю, на пээмке... Я на той пээмке, то есть на плавмастерской как-то был... Там все работяги пьют... Я тут поверил ему, вышел... Он опять про водку, я не стал. Он тогда колбасы отрезал, хлеба дал, а потом это... у него в сумке вода была... Бутылка такая пластиковая. "Швепс" написано. Я такой отродясь не пил. Вку-усная, только с горчинкой... Я и выпил... Он еще со мной немного постоял и ушел... А потом... потом... заснул я... И это... когда того... проснулся, то все было в секретке настежь... Я испугался и это... сам затылком до крови, чтоб похоже было... как сзади меня...
      Он всхлипнул. Ботинок помутнел, превратился в черное пятно на красном фоне пола. Голодный поднял взгляд на лицо офицера. Это было тем легче, что сквозь слезы он видел его таким же мутным светлым пятном. И тут вздрогнул. На пятне была черная полоска. Он смахнул указательным пальцем правой руки слезы и со смешанным чувством досады и удивления вдруг понял, что перед ним - дознаватель.
      - Это - честно? - подойдя к матросу вплотную, спросил тот.
      А у Голодного уже не было сил отвечать.
      Майгатов обернулся к замершей в углу секретки Татьяне.
      - Ну вот. А ты говорила: это чертежники его по голове ударили. Не надо жить чужим умом. Я имею в виду ум Сюськова...
      - Он же это... заснул. Вполне могли и чертежники зайти.
      - Так не бывает. Тот, кто опоил, тот и должен был ограбить. Какой он из себя? - спросил уже у матроса.
      Тот шмыгнул носом, помолчал, вслушиваясь в свои воспоминания, и ответил, кажется, все, что знал:
      - Среднего роста, белобрысый... И все. Там, у порога, темно было... Да я и не думал, что запоминать его придется...
      Глава вторая
      1
      - Идешь по следу, Шерлок Холмс? - спросила пустая каюта.
      Майгатов молча прошел к стулу, крутнул его так, что потертая зеленая спинка оказалась под иллюминатором, и тяжко сел.
      Звякнули кольца, удерживающие шторку. С верхней полки свесилась бурая, уже с "выхлопом", голова.
      - Ни хрена никого ты не найдешь, - пообещала она. - Вот пока за приезд бутыль не выкатишь, ни хрена не найдешь. Примета такая. По сухому ни одно дело не скользит...
      Майгатов, глядя на свои запыленные, поседевшие ботинки, достал из кармана пачку купонов, густо усеянных нулями.
      - Тридцать тыщ хватит?
      Мелькнули ноги в дырявых носках. От грохота прыжка внизу, в трюмах, наверное, плафон оторвался.
      - Двадцати достаточно, - быстрыми, нервными пальцами вырвал из пачечки две серо-салатных бумажки. - Ну, еще пару тыщ добавлю. До верного, отобрал еще два сиреневых купона.
      Застегнул болтающийся на худых, костистых плечах китель. Блином бросил на голову фуражку.
      - Я - в темпе вальса. А это,.. - помялся у двери.
      - Да бери ты все. На них и закусь купишь, - толкнул оставшиеся бумажки по льду плексигласа.
      - Чтоб я так жил! - пересчитал Силин добычу. - Это ж заказ в ресторане "Дельфин"! Ну-ну-ну! - поймал ироничный взгляд Майгатова. - На "Дельфин", конечно, не тянет, но все же...
      Китель колоколом качнулся на нем. Как будто беззвучно звонил о гибнущем человеке.
      С хряском закрылась дверь.
      Неужели - Силин? Майгатов смотрел на дверь, словно сквозь нее пытался разглядеть ушедшего химика. Мог он вскрыть секретку или не мог?
      В принципе, теперь было ясно, что настоящий интерес к вахтенному журналу вовсе не у того, кто вломился в секретку, а у того, кто его туда направил. Но кому нужна эта, в сущности, канцелярская книга с монотонными ежедневными записями, кто сдал вахту и кто принял, что произошло на корабле и что не произошло, с данными погоды и координатами... Стоп!
      Майгатов вскочил. Больше всего ему захотелось сейчас поделиться открытием с кем-нибудь. Вот просто взять и рассказать.И даже если бы собеседник промолчал, он бы все равно воспринял это как похвалу. Но в том-то и дело, что говорить пока нельзя было.
      Несколько секунд назад он открыл г л а в н о е. Тому, кто охотился за вахтенным журналом, нужен был не сам журнал, а к о о р д и н а т ы з а т о п л е н н о й "Ирши".
      Но для чего? Решили поднять судно как металлолом? Нет, не то... Пирсон... О чем спрашивал его тогда Пирсон, этот псевдожурналистишко? Рис. Перегрузили ли они рис на "Альбатрос"? Все верно. И мешки на юте они приняли за те, что с "Ирши". Охотились они... Точно - за наркотиками. Ведь те упакованы внутрь мешков с рисом. Упаковали, наверное, неплохо. Значит...
      Значит, они решили поднять груз со дна. А что тут такого? Лежит, как в сейфе. Больше половины пути уже позади. Поднял - и ты опять миллионер. Или - еще больше миллионер.
      Выходит, он не ошибся. Пирсон и Зубарев - одно и то же лицо. Так, может, он сам и вскрыл секретку?.. Нет, слишком просто. Новый человек очень заметен на территории части. Тем более никто чужой не проходил на "Альбатрос" в те часы, когда кто-то ковырял дверь корабельной секретки. Значит, свой. Значит, либо Силин, либо Кравчук. Но уж точно не чертежники. Из матросов пытаются сделать козлов отпущения. И сделают, если он, Майгатов, не найдет человека Зубарева. Только от него может потянуться нить дальше. Ух, даже не нить, а толстенный швартовый канат!
      Итак, подведем итоги. Двое подозреваемых. Улик тоже две: обломок ключа и тампон. Вата, как вещь для изысканно-изнеженных, как-то слабо подходила к облику Силина. А вот ключ... И еще - отвертка. Перепаденко что-то говорил об отвертке...
      Майгатов подошел к левому отделению стола, к ящикам, принадлежащим Силину. В жизни ему еще не было так стыдно.Даже стыднее, чем в тот день, в детстве, когда соседские пацаны украли у него одежду на берегу реки, и ему пришлось бежать домой по кустам бесконечных новочеркасских спусков, зажимая ладошками самое стыдное изо всего. Открыть, посмотреть? Руку не пускало к ящикам. Вот не пускало - и все.
      Он с облегчением отошел к койкам. Странно, по фильмам ему всегда казалась интересной работа детектива, и он никогда не думал, что в этом копании в чужом так много неприятного, что нужно стать холодным, безразличным к этому, чтобы хорошо делать дело следователя. Наверное, хирург вот так же точно должен не сострадать оперируемому больному, а резать по нему скальпелем как по неживому предмету. Неужели настолько все притупляется?
      Переборов себя, приподнял подушку Силина. Вскрытая пачка дешевой "Примы", грязная, без обложки, записная книжка, скомканный платок. Опустил подушку на место и резко обернулся к дальнему углу. Оттуда как будто глаза грызли ему затылок. Нет, пусто в углу, если не считать мелькнувшего вниз, под стол, таракана. Или это он, Майгатов, смотрит на себя самого из угла?
      Опять шагнул к ящикам. И опять заныло под сердцем. Поймал себя на мысли, что Сюськов уж точно бы открыл ящик. И от того, что Сюськов бы это все-таки сделал, желание не касаться ящика стало еще сильнее.
      - Заказ от вас?! - под грохот двери ввалился в каюту Силин. - Заказ прибыл! С перевыполнением соцобязательств!
      От его груди, из разжатых объятий, сыпанули на стол свертки, сверточки, свертулечки, ни во что не упакованная буханка хлеба, красные мячики помидор, две кисти темно-фиолетового винограда, а рядом с этой горой часовым встала бутылка водки, еще секунду до этого оттопыривавшая карман брюк Силина.
      - У тебя нож есть? - суетился над разворачиваемыми свертками он. А-а, ладно, у меня - свой, - он дернул на себя верхний ящик стола, и Майгатов не удержался, чтобы не посмотреть на то, что доставило ему столько моральных мучений.
      Такого бедлама он не видел в жизни. Мотки проволоки, шайбы, винты, пустые пробки от водки и шампанского, ржавые гнутые гвозди, флотские пуговицы всех калибров с якорями, погоны со звездами и без, какие-то таблетки, пузырьки, несколько шприцов со сломанными иголками. Как среди этой свалки Силин за секунду нашел нож, Майгатов даже и не понял. Просто сунул руку, хрустнул чем-то металлическим, а, может, даже и стеклянным и тут же показал лежащий на ладони самодельный, с наборной пластиковой ручкой, нож.
      - Гроза бандитов и шпионов! И разводящий к закусону!
      Нож порезал колбасу с такой скоростью, что, наверное, даже нагрелся. Не вытирая его о бумагу, Силин начал полосовать белый, плохо выдержанный сыр. Потом тем же ножом вскрыл две банки кильки в томате, две банки минтая и одинокую, как главный приз, банку шпрот. Вспомнил про шпик, и, когда резал, каждая отваливаемая долька сала лаково блестела в нежной смеси томата и оливкового масла. Хорошо хоть перед хлебом додумался вытереть лезвие об оберточную бумагу.
      - Посмотрим, где родили "белого змия", - приподнял бутылку и громко прочел на этикетке: - "Водка "Русская". "Азовский ВЗ". А на пробке? О "Белогорский ВЗ". От ты, помоха, следователь... Так объясни мне, к кому будем предъявлять требования, ежели помрем, а?..
      Майгатов безразлично посмотрел на бутылку. В эти минуты ему уже хотелось посмотреть, что лежит во втором и третьем ящиках. Хотелось, может быть, потому, что Силин и сам мог ненароком это показать.
      Но тот достал стаканы из шкафчика над умывальником, дунул в них по очереди, будто там и вправду могла скопиться пыль, и налил точно по полстакана.
      - Видишь пузыри, - показал на свой. - Вот если последний лопнет на сороковой секунде, значит, точно сорок градусов. А если...
      Пузыри не стали так долго ждать и почти одновременно исчезли.
      - От гады! Опять из нефти гонят!
      - А что: на Украине нефти много? - съязвил Майгатов.
      - Да ни хрена нету! Наверно, потому, что они ее всю на водку пустили... Ну-у, за твой приезд, помоха, - и влил в распахнутый рот разом, без глотков.
      Майгатова покорежило от этого панибратского "помохи". Никто, даже Анфимов, не приуменьшали до такого название его должности - помощник командира. Но что-то было в Силине такое, что не удерживало долго злость на него. Наверное, в сущности, был он добряком, эдаким безвольным добряком самым распространенным типом среди пьяниц.
      Первый же глоток бензиновым духом ударил в нос. Майгатов не пил с весны, и то, что за полгода, так быстро, научились гнать настолько жуткую водку, удивило его.
      - Точно - из нефти, - брезгливо поставил он почти нетронутый стакан на стол.
      - Ну, ты это,.. - чавкая салом, удивился Силин. - Прям, как баба. Не нравится - иди "Смирновскую" купи. Только того, что ты дал, на нее б не хватило. И без жрачки бы остались...
      - Мне все равно пока пить нельзя.
      - Да не верь ты врачам. Они сами ее, заразу, хлещут за милую душу... Вот ты думаешь, помоха, почему я пью? Конечно, служба не получилась, на капитане застопорился, конечно, жена бросила, конечно, "угла" своего нет. Но я к этому уже привык. Я потому, помоха, пью, что веры нет. Ни во что! Раньше хоть в коммунизьм верили, - надавил он на "коммунизьм". - А теперь во что? В деньги?
      "Боже мой, - подумал Майгатов. - Любой разговор сейчас заканчивается политикой. А уж пьянка..."
      Силин налил себе сам, чокнулся со стоящим стаканом Майгатова и вбросил в глотку очередной пахнущий нефтью комок (а переворачивал он стакан действительно так быстро, что водка не лилась, а комком падала вниз).
      - Я, помоха,.. ух, дерет, ведьма,.. от тебя заметно отличаюсь... Я ж все-таки химик. Я все, что вокруг вижу, так, как ты, не воспринимаю. От тебе водка в голову ударила и ты просто балдеешь. А я, помоха, знаю, что в данный момент в моем организме этанол, проникший по крови в головной мозг, повлиял на разность потенциалов на мембране нервной клетки. Туда рванули хлоридные ионы. Усек?
      Майгатов удивленно посмотрел на пальцы Силина, которые, макнув сало в смесь томатной пасты и хвостов кильки, отправиил эту странную смесь в рот.
      - От ты, помоха, здорово загорел. Все-таки на юге Аравии был. А, знаешь, почему ты стал коричневым?.. А потому, что в твоей коже, под влиянием света произошла реакция Майяра: углеводы соединились с аминокислотами. Клетки, образующие меланин, стали более активными, и сделали коричневыми глубокие слои кожного покрова. А через сутки поток этих клеток достиг и поверхности. Так что ты сначала загорел, а загар появился на второй день...
      Майгатову стало скучно рядом с химиком, который оказался таким умным.
      - Ну и что? - раздраженно спросил он.
      - А то, что я знаю, кто вскрыл секретку, - так спокойно ответил Силин, словно на вопрос о погоде.
      - Что? - чуть не поперхнулся безвкусным, как бумага, и таким же серым, как бумага, куском вареной колбасы.
      - Ты как на запах диаллилдисульфида реагируешь? Терпимо? А то я его носителя обожаю...
      - Ты знаешь?
      В длинных пальцах Силина хрустнула головка чеснока. Вылущенный зубок он тут же освободил узким, с черной полосочкой грязи, ногтем от шелухи, и звучно откусил едкую белую мякоть.
      - Та штука, что я назвал, выделяется, когда чеснок укусишь или разрежешь. В диаллилдисульфиде есть два атома серы. От они и дают такую вонь. Понял?
      - Ты шутишь? - кажется, начал успокаиваться Майгатов. Во всяком случае, зубы опять принялись кромсать безвкусную, состоящую, наверно, из одного лишь крахмала, колбасу.
      - Про чеснок? - вытянул удивлением и без того длинное лицо Силин. - Да у меня по химии ни в школе, ни в училище ни единой четверки за все время... Только пять, пять, пять. Я же фанатом химии был... Если б не наша бестолковая жизнь, уже б какое-нибудь открытие сделал, Нобелевскую получил. Ну, если не Нобелевскую, то госпремию - точно. Я ж могу в уме любые химические реакции осуществить. Лежу, сплю, а в башке все что-то соединяется, распадается, какие-то новые молекулы рождаются...
      - А про секретку?
      - Какую секретку? А-а, это я тоже химическим путем допер...
      - И что - знаешь? - опять перестала жеваться колбаса.
      - Ну-у, не то, чтобы на сто процентов... Но на семьдесят семь и семь десятых уверен...
      - Кто же это?
      Силин поднял взгляд к потолку, поджал пухлые губы и, неизвестно о чем подумав, сказал все в тот же потолок:
      - Не-е, не скажу... А вдруг остальные проценты не подтвердятся...
      - Силин, - впервые назвал он его по фамилии и в этом уже звучала официальность, командная холодность, - вы нанесете вред дознанию, если утаите важные сведения. В таком случае...
      - Да брось ты, помоха, - наконец-то прекратил он изучать пятна покраски на потолке каюты, откусил половину немытого помидора и прочавкал, оттопыривая одну щеку: - Пош-шутил я, щщитай... Ради разговора. Шоб ты не скучал...
      Пальца Майгатова раздраженно пнули стакан по плексигласу. Из него выплеснулась водка, растеклась по пластику, отливая всеми цветами радуги. Как пленка соляра где-нибудь в бухте после стравливания топлива за борт.
      - Да не психуй ты. Когда надо будет, я тебе помогу. Хочешь, анекдот про химика расскажу? Приезжает как-то адмирал с комиссией в дивизию противолодочников. Встречает его оперативный дежурный, ну такой уставший, такой черный, что аж страшно на него смотреть. Адмирала его внешний вид заинтересовал. "Да от дежурства это, - отвечает офицер, - седьмые сутки без смены стою. И почти не сплю." Адмирал - в крик. А комдив в ответ: да у меня все офицеры в море, на боевой службе. "А где этот? - орет адмирал. - Где бездельник ваш? Его и поставьте на смену." "Какой?" - спрашивает офицер. "Ну, этот... флагманский химик." "Так это я и есть." А-а-ха-ха-ха...
      Силин смеялся так, будто впервые услышал этот анекдот. Хотя, скорее всего, за него смеялась водка. И, возможно, страх, что он все-таки сболтнул что-то лишнее.
      Майгатов нащупал под столом кнопку вызова посыльного, нажал на нее, потом, передумав, сам вышел в коридор. Идущему навстречу ему матросу-рассыльному приказал:
      - Принеси мне чай в каюту.
      Уходить из коридора не стал. И не только потому, что Силин раздражал его. Болтуны всегда сначала нравятся, а потом начинают раздражать. Не хотелось, чтобы рассыльный увидел пьянку, и, когда он появился в коридоре со стаканом чая в белом подстаканнике, Майгатов в каюту его не пустил. Забрал из подрагивающей, вытянутой руки рассыльного и отпустил его коротким "Спасибо".
      - Не рановато на чай перешел? - встретил его то ли вопросом, то ли подколом Силин.
      Майгатов потянул губами парующее коричневое пойло, пахнущее чем угодно, но только не чаем. Почти кипяток.
      - Бурыгу так и не дождался? - вроде бы безразлично спросил Силин, но Майгатов опять ощутил удивление от осведомленности химика. - Он всегда такой: назначит встречу, а сам сваливает. Потому как вся служба ему давно до лампочки. Теперь новую игрушку завел - машину. Укатил хрен знает куда. Раньше завтрашнего обеда не появится.
      Майгатов с раздражением вспомнил свои полчаса сидения перед кабинетом Бурыги, который так и не явился к назначенному часу. Нужна ему эта секретка! Они уже свою версию с Сюськовым придумали.
      - У тебя, помоха, отвертки или там стаместки помощнее нету?
      - Отвертки?
      За время их бестолкового разговора, а, точнее, монолога химика, Майгатов уже и перестал смотреть на него, как на подозреваемого. В бравадах Силина, в его всезнайстве, даже в его ироничном отношении к нему, Майгатову, как дознавателю и как начальнику, было что-то такое, что не допускало мысли о причастности химика к ограблению. А, может, и не в этом даже дело, а в том, что очень тяжело сидящего рядом с тобой человека сразу признать виноватым. К тому же оснований пока к этому никаких не было. И вот - отвертка...
      - Понимаешь, полдня долбил отвертками. Никак не вскрыл. Три штуки сломал. И все равно она, зараза не отогнулась...
      - Дверь? - отступил к умывальнику, чтобы получше видеть лицо Силина.
      - Какая дверь! Я купон уронил за кабельную трассу. Полдня кожух долбил. Все пытался отогнуть, три отвертки сломал...
      - Ты уже говорил про это.
      - Ну да! Тебе хорошо, а я теперь весь в долгах. Знаешь, сколько отвертка в хозмаге стоит? - кажется, и вправду обиделся он.
      - А где?
      - Что - где? А-а, где купон? Вон, - показал в левый от Майгатова угол.
      Он обернулся и сразу же увидел ободранную, как изгрызанную каким-то чудовищем металлическую боковину кожуха. Силин, видно, молотил по ней так, что и борт мог пробить. Это еще благо, что отвертки ломались.
      - Сразу видно, что ты химик, а не физик, - съязвил Майгатов.
      - А чего? - уже дурным, пьяным голосом спросил Силин.
      - Сорвалась бы хоть раз отвертка - точно бы какой-нибудь кабель разодрал. А в нем - триста восемьдесят...
      - Е-мое! - невидимой катапультой выкинуло из стула Силина.
      Он наклонился над кожухом рядом с Майгатовым и обдал его такой жуткой смесью запахов нефтяной водки, чеснока, дешевых сигарет и лука, от которой мог спасти лишь противогаз. Может, для того, чтобы уберечься от этой химической атаки, Майгатов склонился еще ниже, а потом и вовсе лег грудью на палубу.
      - А ты снизу пробовал? - вот почему он все-таки лег.
      - Не-а. Он же сверху упал.
      - Теперь я вижу, что ты и не математик. Не мог перпендикуляр к палубе прочертить.
      - А что? - тоже попытался лечь рядом Силин, но Майгатову это не понравилось.
      - Дай твой нож!
      Силин нехотя выполнил приказ.
      Лезвие по толщине оказалось точно по толщине щели между кожухом и палубой. Вслепую он поводил им и, ощутив легкое, почти не тормозящее ход ножа препятствие, двинул лезвие влево. Из-под кожуха вылезла желто-сиреневая бумажка. Он поддел ее острием, поднял с палубы и разгладил. На купоне легендарная девица Лыбедь, расставив руки, словно прыгунья в воду на трамплине, готовилась обнять стоящие в ряд единицу и два нуля.
      - ...твою мать! - не сдержался Силин. - Это ж всего стольник! На него и коробку спичек не купишь!
      - А это что? - все еще лежа на полу разглядел Майгатов глубоко под столом, у самой переборки, отвертку. - Не ты потерял?
      Силин нагнулся, своей длиннющей рукой выгреб ее из-под стола, внимательно изучил острый металлический конец отвертки и пробурчал:
      - Ржавая какая-то... У меня такой сегодня в работе не было. А смотри, какая затупленная! Ею как по броне шуровали...
      2
      Шариковая ручка повисела над фамилией Силина, но ее не зачеркнула, а поставила рядом жирный вопросительный знак. Все-таки ржавая отвертка нашлась именно в его каюте, и в его отказе от нее хоть и сквозила естественность, но отмести эту улику Майгатов все же не мог. Вторым в списке стоял Кравчук. Лентяй, чинопочитатель, бывший "пятнадцатилетний капитан".
      Майгатов обернулся от стола на верхнюю койку. Силин, как был в кителе и брюках, так и спал с присвистом и пофыркиваниями. Засаленная штора была задернута, и казалось, что никто там и не спит, а просто шебуршатся и попискивают мыши.
      В иллюминатор задувал холодный, явно сломающий почти летнюю погоду октября ветер. У кого-то за переборкой бубнило крымское радио, и Майгатову помимо желания пришлось прослушать новости о том, что флотская прокуратура безуспешно пытается выйти на след военнослужащих Черноморского флота, укравших партию горючего, которого хватило бы на год этому самому флоту, о том, что падает уровень жизни на Украине, а также о том, где кого ограбили, где была перестрелка и о том, что в городе завелись крутые рэкетиры, которых не могут поймать, хотя, скорее всего, никто их и не ловил.
      - Команде завтракать! - оборвал комментатора хриплый голос дежурного, и то, что к завтраку звали не в семь, а в восемь ноль-ноль, вновь напомнило: сегодня - воскресенье.
      Пустые, вымаканные до металлического блеска банки и комки бумаги Майгатов смел в урну, утрамбовал это все пустой бутылкой и, оглядев посвежевший, чистенький стол, пошел на завтрак.
      В кают-компании сидел одинокий Кравчук и ел хлеб с маслом. Ел с такой кислой физиономией, будто ему в жизни не приходилось жевать ничего более отвратительного.
      Майгатов всегда относился к замполиту безразлично и заставить себя проявить к нему интерес стоило ему немалого труда.
      Он сухо поздоровался, поймав в ответ кивок щекастой головы, и принялся исподлобья изучать давящегося бутербродом Кравчука. За два месяца, как он видел его в последний раз, Кравчук стал еще толще и еще одутловатее. У него с плечей и груди словно оплыло все вниз, на живот и широкие, почти женские, бедра. Ежик волос все так же делал его похожим на городничего из гоголевского "Ревизора", но полубокс, которым он оголил затылок, превратил его в типичного крутого, что тусовались в красных и табачно-зеленых пиджаках перед севастопольскими ресторанами. Наверное, в кителе с новыми, капитана третьего ранга, погонами он бы смотрелся чуть худее и чуть солиднее, но в свитере он никакого уважения не внушал. Так, хмурый толстяк неопределенного возраста и непонятно какой профессии.
      Судя по свитеру, сразу после завтрака он намеревался сойти домой, на свои любимые "семьсот шагов с небольшим" до дома, и Майгатов, не думая, что он сегодня хоть что-то узнает о нем, на всякий случай решил разговорить Кравчука.
      - Слышал, звание дали... Поздравляю.
      Тот все-таки молча кивнул, жуя хлеб с упорством коровы.
      - И Клепинину?
      Второй кивок.
      - А командиру что же - ничего?
      Щеки Кравчука чуть опали. Он натужно глотнул глинистый комок, запил его холодным чаем и наконец подал голос:
      - Надо с начальством душа в душу жить. А он поцапался из-за тебя. Потом эта яхта дурацкая, за которой он по ошибке гонялся. Хорошо еще, что с должности не сняли. А ты - про награды...
      Он повернул лицо в фас, и Майгатова что-то смутило в этом привычно одутловатом, похожем на грушу, лице. Но Кравчук, как назло, опять склонился над чаем, и в профиле уже не было ничего необычного. Он пил чуть подкрашенную чем-то коричневым воду, которую никто бы на земле не назвал чаем, а толстый мизинец руки, держащей подстаканник, дрожал, точно к нему подключили ток.
      - Спасибо, - привычной фразой закончил он завтрак, и Майгатов вдруг почувствовал неодолимое желание опередить Кравчука на выходе, чтобы в упор посмотреть на его лицо.
      Наверное, это стремление было не без наглости, и он вновь ощутил жжение в душе, как перед ящиками Силина, но Силин был здесь, на корабле, ящики тоже никуда не убежали, а Кравчук вот-вот должен сойти на выходной.
      Под удивленным взглядом гарсона, который только и успел поставить перед Майгатовым тарелку с парящей перловкой, он вскочил, обогнул стол и все-таки опередил кряхтящего Кравчука, который еле вынес в проход свой плотный, тянущий свитер, живот. Обернулся и наткнулся на хмурый, злой взгляд серых, с поволокой, глаз. Но не в глазах было дело, и не в щеках, еще сильнее устремившихся в стороны, будто они хотели убежать с лица, а в левом подглазье. На нем из-под плотного слоя пудры проступал синяк. Мощный, размером в застойный металлический рубль, синяк.
      Он еле удержался, чтобы не спросить о нем. Хотя вряд ли Кравчук стал бы отвечать на подобные вопросы. "Ударился", - ответил бы он так, как любой побитый годком матрос-салага отвечает на удивление офицера. Ударился - и все. На "Альбатросе", конечно, Кравчука двинуть в глаз не мог никто, но все же...
      Громко захлопнулась дверь его каюты, и этот хлопок, так похожий на удар боксерского гонга, позвал Майгатова: за Кравчуком нужно проследить. На вате, потерянной грабителем у секретки, был густой слой пудры. Такой же белой, как на синяке Кравчука.
      Наверное, быстрее, чем требуется по нормативу боевой тревоги, Майгатов переоделся в "гражданку": серый свитер, синие "вареные" джинсы, белые кроссовки из кожезаменителя. Сел на стул и затих. Любой звук, кроме того, которого он ждал, нервировал. Хотелось мысленно попросить, чтобы не орала чайка за иллюминатором, не выл буксир на рейде, не лязгали по металлу где-то в трюмах. Слух вытягивал Майгатова из каюты, хотя тот монументом сидел на стуле, слух жадно ждал лишь одного звука, чтобы досыта им наесться.
      Щелчок, еще щелчок. Все - Кравчук пошел в корму, к берегу. Слух стал ненужен, как ветеран, ушедший на пенсию. И сразу исчезли, пропали все жившие до этого вокруг звуки. Майгатов пошел по пути Кравчука.
      Хуже всего, если бы он действительно направлялся домой. И когда Кравчук прошел мимо своей пятиэтажки с безразличным видом не живущего здесь человека, Майгатов даже обрадовался. Он вел его на дистанции тридцати-сорока метров и умолял того не оборачиваться. Кравчук, сам того не зная, эту просьбу выполнял.
      У сквера он сел на троллейбус шестого маршрута, и Майгатову пришлось выполнить в кустах чуть ли не противоторпедный маневр, чтобы успеть в заднюю дверь отходящего троллейбуса. Белобрысый ежик маячил на переднем сидении. Кравчук, к счастью, так и не оборачивался. Он сидел, да и шел до этого вверх, к остановке, с таким убитым видом, что Майгатов чувствовал это даже со спины.
      Тяжело, нехотя сошел на улице адмирала Октябрьского, поднялся к Большой Морской и долго стоял у входа на междугородный переговорочный пункт. Вспомнилось, что именно здесь Майгатов встретил Пирсона-Зубарева. И то, что ленивый, ничего просто так не делающий Кравчук пересек полгорода и теперь часовым стоял у массивной двери пункта, делало его пузатую, купеческую фигуру еще более неприятной.
      Майгатов сделал усилие над собой и заставил относиться к Кравчуку безразлично. Вот есть человек, и за ним нужно следить. И в протокол лягут только факты, а эмоции останутся за скобками.
      На воскресных улицах Севастополя было мало машин. Но виноват здесь не выходной. В город уже месяц не подвозили бензин, остатками заправляли только инвалидки. Впрочем, судя по тому, что по Большой Морской ездили в основном иномарки и "жигули" без всяких знаков причастности к инвалидам, бензин выдавался не только безногим и увечным. А, может, им и не доставался вовсе.
      Блекло-зеленый "Мерседес" явно десятилетней выдержки остановился на противоположной междугородке стороне улицы, погазовал несколько секунд на месте и вяло, нехотя поехал дальше.
      Стояние Кравчука стало надоедать. Да и само слежение, больше похожее на бездельничанье, не нравилось Майгатову. И он искренне обрадовался, когда Кравчук сонно поплелся вверх по улице к площади Ушакова.
      Там он посидел на лавочке с таким видом, будто только что пробежал марафон, а потом встал и начал ходить вокруг коммерческих киосков, рассматривая их витрины, заставленные бутылками массандровских вин, водкой всех мыслимых и немыслимых марок, синими банками турецкого пива, сигаретами, жвачкой, "Марсами", "Сникерсами" и прочими атрибутами нового времени. Это хождение было похоже на работу испорченного телевизора, когда "картинка" то пропадает, то снова появляется. Так и Кравчук то исчезал из вида, то медленно выбредал из-за желто-зеленого бока очередного киоска с лицом экскурсанта, не по своей воле попавшего в музей.
      Это мелькание получалось довольно ритмичным, и, когда отсутствие "картинки" продлилось чуть дольше привычного, Майгатов вышел из кафе, сквозь окна которого наблюдал за Кравчуком, и начал изображать из себя киномана, жадно читающего витрину кинотеатра с уже немодным названием "Дружба". Но и отсюда "объект" был не виден. Пойти прямо к киоскам? А кто даст гарантии, что он не столкнется там лоб в лоб с Кравчуком?
      "Мерседес". Сквозь узкую щель между киосками он заметил блекло-зеленый бок, и в том, что он увидел его уже дважды, было что-то подозрительное. Кравчук на время перестал существовать для него. Вдруг захотелось увидеть не заднюю дверь машины, а всю ее. Он прошел от кинотеатра к гостинице и из-за отплывших в сторону киосков увидел и машину, и Кравчука.