- Я-а?! - "Инженер" рывком развернулся к Иванову и в его голове, словно на прокручиваемой со страшной скоростью аудиопленке, мелькнул весь их диалог на квартире. - Я ничего вам не говорил.
      - Ну как же! - смело сел Иванов на засаленный и явно приглянувшийся клопам диван, положил мокрую от истаявшего на ней снега кожаную фуражку на колени. - Вы же сами сказали, что меня вам порекомендовали.
      - И что же?
      - Я нашел того, кто вам порекомендовал.
      - А почему же пришли ко мне не с ним, а с этим? - показал на дверь резким нервным жестом.
      - С ним слишком явно. Лишний свидетель. А этот сосед - так, просто подсказал мне, у кого живет варан.
      - Вы и про него знаете? - почему именно это больше всего не понравилось "инженеру", словно человек, который знал о существовании варана, знал и все остальные об "инженере".
      - Дело в том, что у меня, как у частного сыскного агента было не так уж много дел. Сначала я вспомнил вашу точность. Вы говорили не "семь минут десятого", а "ноль девять ноль семь". Такая точность прививается или военной службой, или морской, или авиационной. Среди тех, кому я в последнее время помог найти угнанную машину, был техник самолета из Шереметьево-2. Я поговорил с ним, и он сболтнул о вас, бывшем авиационном диспетчере...
      "Инженер" барабанил пальцами по фанере загородки, даже не замечая, что варан пытается дотянуться до них и укусить.
      - Ведь это вы один могли без всяких приборов и компьютеров "вести" одновременно десятки судов и сажать их точно по времени?
      - Не знаю, - нервно ответил он. - Такой эксперимент мне бы никто не дал провести...
      - И зрение у вас отличное. Единица - левый глаз. Единица - правый.
      - А при чем... это, зрение?
      - А при том, что сейчас вы мне прямо в глаза смотрите, а тогда, на Магистральной, - мимо уха.
      - Ну и что?
      - Если у вас нет астигматизма, значит, кто-то был за стеной. И вы все время стреляли туда взглядом, чтобы знать, не совершили ли ошибки, что еще нужно сказать, и стоит ли вообще знакомить меня с вашим шефом.
      - Значит, я смотрел сквозь стену? - барабанили и барабанили пальцы, а варан все прыгал и прыгал, точно заведенная механическая игрушка.
      - Сквозь стекло, замаскированное под зеркало. А за стеной сидел и слушал наш диалог ваш шеф... Прибалт, - он хотел назвать и фамилию, но усилием воли сдержал себя. Такой осведомленностью он мог испугать "инженера" еще похлеще, чем тот бородатый киллер.
      - Предположим, - хмуро смотрел "инженер" на ботинки Иванова, вокруг которых серыми обводами вокруг подошв темнела вода, еще недавно бывшая снегом. - Мы слишком ушли в подробности. Говорите прямо, что случилось.
      - Вы все приговорены.
      Иванов сказал это довольно тихо, попал под гром музыки из телевизора и подумал, что "инженер" ничего не услышал. Но тот резко, как от огня, отдернул руку от загородки, потряс кистью в воздухе и, увидев кровь на подушечке безымянного пальца, заорал:
      - Падаль ты, Перестройка! Я тебя собакам скормлю! - и плюнул на выхлестывающего язык варана, но не попал. - Откуда такие сведения?
      - А зачем вы с пару месяцев назад взяли в дело блондина в перхоти?
      - У вас что: нет перхоти? - съязвил "инженер".
      - Была. Сульсеновым мылом вывел. Я не удивлюсь, если кроме налета киллера у вас обнаружатся и другие неприятности...
      "Инженер" сразу вспомнил о пропавшем в Минске курьере, и какая-то капля доверия к этому бывшему гэбэшнику скользнула в его ледяное сердце.
      - Что еще?
      - Для того, чтобы найти киллера и, что еще главнее, заказчика, мне нужны дополнительные сведения. И дать их можете только вы. Кто это?
      Он положил на диван рядом с собой фоторобот, сделанный на компьютере по портрету, который отдал ему Майгатов. "Инженер" смотрел на него издалека. В нем боролись страх и сверхстрах. Страх за то, что от этого нового сотрудника их фирмы следователь-проныра узнает много не самого лучшего для них, и сверхстрах за то, что существует вблизи человек, через которого за ним идет охота. Страх пах колонией строгого режима, сверхстрах - смертью. Но он все-таки был сверхстрахом и победил.
      - Он работает в министерстве иностранных дел.
      "Инженер" почему-то посмотрел в окно, потом на варана, терпеливо ждущего второго появления пальцев, прошел к телевизору, оторвал пустой уголок газеты и печатными буквами, высоко отставляя прокушенный палец, написал что-то.
      - Запоминайте, - показал фамилию.
      Бумажка ритмично подрагивала в его сухоньких пальчиках.
      - Запомнил.
      Те же пальчики быстро скомкали бумажку и бросили ее в вольер. Варан на лету поймал белый комочек и с ненавистью глотнул его. У него был такой же вкус, как у колбасы.
      - Что еще?
      - Я все-таки хотел бы получить список фирм, которым или вы давали в долг, или они вам, или те, у которых вы можете стоять на пути в их бизнесе.
      - Это коммерческая тайна.
      "Инженер" сказал это с таким упоением, с таким величием, что Иванов сразу ощутил ложность всего, что его окружало. Маленький серый человечек ходил по унылой, бедно обставленной квартирке, но на самом-то деле ощущал себя разгуливающим по ослепительно белоснежной, залитой ярким южным солнцем вилле.
      Язык Иванова пощипывал вопрос о киллере, которого фирма "инженера" приглашала на просмотр в свой офис, но этот вопрос мог стоить жизни уже Иванову. И без того он догадывался, что разъяренные гибелью Пестовского они решили отомстить конкурентам, но мстить-то нужно кому-то конкретно, а не вообще, а конкретно они как раз ничего и не знали. Вот, скорее всего, почему их смотрины закончились отставкой киллера. Не его профессионализм или непрофессионализм, а их неосведомленность - тому виной.
      - Тогда у меня все, - Иванов встал со скрипнувшего сразу всеми ста пружинами дивана, выключил телевизор и громко сказал: - Только учтите: для них границ не существует...
      2
      Если бы можно было Мишку потом оживить, он бы убил его. Надо же: бахвалился, что будильник работает как зверь, а сам, оказывается, не до конца поднял пластиковый рычажок звонка! Вместо половины шестого он встал почти в девять и теперь, грохоча по ступеням лестницы, думал о том, как на него посмотрит после такого обмана Лена.
      Вот и дверь. Звонок. Теперь еще бы дыхание сбить. А, может, м не нужно сбивать. Дело-то не в дыхании, а в том, что опаздал. Почти на четыре часа опоздал.
      Дверь распахнулась так резко, что он отпрянул на шаг.
      Из прихожей красными оплывшими глазами на него смотрела Ленина мама. Невысокая, но совсем не похожая на нее женщина. Вчера он видел ее мельком, не больше нескольких минут, но все-таки запомнил так поразивший его высокий лоб и какой-то добрый-предобрый взгляд.
      Сейчас тот взгляд скрывался за мутнинкой слез, а морщины сдавливали, уменьшали лоб. Шмыгнув распухшим маленьким носиком, она поздоровалась.
      - Лена очень ждала вас.
      Она сказала это так грустно, так обреченно, что он почему-то вспомнил вчерашнее черное небо над Москвой.
      - Извините... будильник...
      - Она уехала часа два назад... С этим...
      Имя названо не было, но Майгатов опять ощутил стоящий между ними призрак Эдуарда. Высокого, мощного, наверно, красивого.
      - Я не хотела ее отпускать, отговаривала. А он впился, как клещ. Говорил, что срочно нужно съездить на собеседование к их шефу, что, если получится, то уже через пару дней у Лены будет командировка в Италию, что сразу появится куча денег. А я не верю в легкие деньги. И не верю этому... Эдуарду...
      Она все-таки назвала его. И в том, как эта, в общем-то действительно добрая женщина произнесла его имя, он ощутил если не ненависть, то давнюю, застарелую неприязнь, - это точно.
      - А когда она... ну, после собеседования... вернется?
      - Он сказал... сказал, что не сегодня.
      - Не сегодня?
      Это не понравилось ему сильнее всего из набора узнанных новостей. И, не понравившись, насторожило.
      - А что он за человек, этот... Эдуард? - ему тоже как-то тяжело далось название его имени.
      - Нахал, деляга и вообще... безнравственный тип.
      - Правда?
      Узнанное до того не соответствовало его представлению о Лене, что он почти не поверил ее маме. На том, что она сказала, могло отразиться раздражение после бурной сцены отъезда дочери.
      - Я бы на месте Лены не верила ни единому его слову. А она бросила хороший контракт, бросила клинику и примчалась через тридевять земель. Нагородил ей хрустальных замков, а есть ли они?
      Она вдруг спохватилась и отошла чуть глубже в полумрак прихожей.
      - Да вы проходите. А то у нас какой-то странный разговор - прямо на площадке.
      Он помялся и, хоть стеснение и странное тяжелое ощущение от неожиданного отъезда Лены сдерживали его, все-таки шагнул в квартиру. Снял куртку, повесил на крючок в прихожей, разулся и прошел по мягким половикам в зал.
      - Чай будете? Или кофе? - почувствовав себя хозяйкой, спросила она.
      - Спасибо. Я ел, - соврал он, со страхом ощутив, что заурчавший желудок может выдать его.
      - Ничего. Я все равно сейчас сделаю чай. Кипяток еще горячий, заварка - свежая, - и почти беззвучно ушла на кухню.
      Майгатов обвел взглядом комнату и ощутил странное жжение в груди. Он вдруг понял, что это не просто комната. Это - ее комната. Диван, на котором она спала. Книги, которые она читала. Телевизор, который она смотрела. Ваза, красивая китайская ваза с лепниной розы на боку, которой она любовалась. Воздух, которым она дышала.
      - Уже готово. Угощайтесь, - внесла она на подносе дымящиеся чашечки с чаем, сахарницу, блюдечко с печеньем, поставила это все на лакированный журнальный столик.
      - Лена рассказывала, что у вас коммуналка, - вспомнил он их больничный разговор.
      - Была когда-то. Сосед у нас жил во второй комнате. Умер уже. А внучка его, которая после него тут жила, вышла замуж и уехала за Урал. Она Лену в медучилище и сагитировала. Лена вот закончила и мучается, а она бросила и теперь, говорят, неплохо живет. Всяко в жизни бывает...
      Он положил в чашку два кусочка рафинада, хотя любил очень сладкий чай, помешал их, стараясь как можно реже касаться хрупких фарфоровых стенок и спросил:
      - Эдуард... он какой из себя?
      Мама помолчала, словно сейчас ей меньше всего хотелось говорить о нем, и все-таки описала Эдуарда:
      - Невзрачный такой. Рост - ниже среднего. Чуть ли не ниже Лены. Бороденку себе отпустил. Лысеть начал.
      - Он, наверно, сосед ваш?
      - Был. Этажом ниже. Он ведь с Леной в одном классе десять лет отсидел. К несчастью, за одной партой. Честно говоря, очень средних способностей мальчик. У Лены списывал все подряд. У меня такое ощущение, что она к нему хорошо относится только потому, что давала ему списывать. Знаете, люди, как ни странно, хорошо относятся к тем, кому они что-то отдают по своей воле. То ли оттого, что оставляют у них часть самого себя, то ли оттого, что такие люди, принимая дар, дают им возможность ощутить собственную значимость... В общем, она всегда ему помогала. И в школе, где он бы без нее из двоек-троек не вылезал, и в спорте...
      - В спорте? - удивился Майгатов.
      Что-то он не припоминал, чтобы Лена хоть что-то говорила о своем спортивном прошлом.
      - Лена еще в восьмом классе увлекалась стрельбой. Пистолетом, кажется. Мне не нравилось это занятие. В нем было что-то мужское, грубое. Но она быстро дошла до кандидата в мастера. Эдуард где-то в классе девятом приклеился к ней еще и в этом. Она привела его в секцию. Там вдвоем пропуляли почти два года. Лена, правда, на кандидате в мастера застопорилась, приличных мест на соревнованиях не занимала, а он,.. - она все-таки не назвала его по имени, - бронзу на Союзе имел, норматив мастера спорта выполнил. Потом Лена ушла в медучилище, стрельбу забросила, а он еще пулял какое-то время, по стране ездил. А как Лена в Йемен отправилась, его родители квартиру, - она показала вниз, на паркет, - продали. Себе купили где-то на окраине и ему, если я не ошибаюсь, тоже купили. А, может, это и не они, а он купил...
      - На гонорары от спорта? - удивился он, прихлебывая уже остывающий чай и с трудом сдерживая себя, чтобы не взять печенье.
      - Да какой там спорт! - махнула она рукой. - В коммерцию он ушел или, как сейчас модно говорить, в бизнес. Его однокашники или в армии отслужили или еще служат, кто в институтах - учатся, а он и не служил, и не учится. Говорят, справку купил, что у него с головой что-то...
      - Значит, вы не знаете, куда они уехали?
      - К сожалению, нет. Единственное, что поняла, - это где-то в Подмосковье.
      - По такому снегопаду? - удивленно посмотрел в окно Майгатов. Шторы и тюль на нем были отдернуты, но от тихого, густо падающего на улице снега казалось, что они занавешаны белым-белым тюлем. - Там сплошные заторы.
      - Если б моя воля, никуда бы я ее не пускала. Не нужны нам эти винные реки с кисельными берегами, не нужны эти непонятно откуда пришедшие деньги. Но что теперь изменишь? - безвольно опустила она подрагивающую в ее тонких, совсем не постаревших пальчиках, чашку на блюдечко. - Где я их найду?
      - А та подруга, - вдруг вспомнил он хмурые небоскребы Совинцентра, ну, Ленина подруга, что в немецкой фирме, знает его новый адрес?
      Мама пожала плечами. Она и о подруге, может, слышала когда-то мельком, в полуха.
      - Где у вас телефон?
      - На кухне.
      Она проводила его туда с видом ни во что не верящего человека.
      Но в Майгатове что-то проснулось. То ли вспомнил он сцену с Мишкиным розыском Иванова, то ли усиливалась неприязнь к Эдуарду, который оказался не высоким, не мощным и вроде бы совсем не красавчиком, но только пальцы накручивали диск с такой энергией, точно хотели проткнуть телефон и дотронуться, ухватить за шиворот этого Эдуарда, так нагло увезшего его Лену.
      Прошло не меньше десяти минут, пока по замысловатой, еще более длинной, чем тогда у Мишки, "телефонной тропе" он вышел, наконец, на немецкую фирму в Совинцентре с названием на букву "О". Трубку сняла Ленина подруга.
      И только в этот момент он понял, насколько маловероятным было то, что он все-таки дозвонился. Висящий на стене кухни календарь подсказал ему, что сегодня-то - воскресенье. Он переадресовал свое удивление Лениной подруге, и та заученно, явно словами шефа проговорила:
      - В бизнесе не бывает выходных, - помолчала и все-таки уточнила: - Мы сегодня товар в нескольких трейлерах из Германии получаем. Надо контролировать ситуацию.
      Он сразу, без всяких предисловий, попросил телефон Эдуарда.
      - Я не знаю его. Эдик не из тех, кто дарит визитки. Но я была у него в гостях. Правда, всего один раз...
      Впрочем, то, как она, не помня названия улицы, описала путь к дому от метро "Фрунзенская", а потом еще и назвала подъезд, этаж и номер квартиры, убедило Майгатова в том, что Ленина подруга довольно трепетно относилась к любому мужчине, видя в нем потенциального мужа. Кажется, не оказался исключением и Майгатов. С прихихикиваниями, придыханиями и манерничанием она начала выяснять, откуда берутся в холодной Москве такие горячие, такие загорелые, такие крепкие парни и до того явно напрашивалась на свидание, что он еле отбился от нее. Возможно, даже немного обидев. Но, говоря с ней, он уже мысленно строил будущий разговор с еще не до конца понятным ему Эдуардом, он уже был скорее на площадке его квартиры, чем на кухне у Лены, чтобы до конца понять, что он кому-то понравился.
      3
      Из-за плоской бронированной двери он не слышал ни единого звука, и от того казалось, что все его нажатия на кнопку звонка - напрасны. Когда ярость на глухих хозяев сделала движения более резкими, а подушечка указательного пальца заболела, мальчишеский голос заставил его отдернуть руку.
      - Вы чиво: к дяди Эдику, да? - одним глазом выглядывая из-под съехавшей на ухо огромной, не по размеру, кроличьей шапки, тащил вверх по лестнице санки пацан лет четырех-пяти.
      - Да, к нему.
      - А чиво тада звоните?
      Пацан был настолько вывалян в снегу, и настолько плотно белая корка обхватывала его куртчонку и брюки, что он напоминал скорее снеговика, чем мальчишку.
      - Что-то я тебя не понимаю.
      Видимо, пацан любил с взрослыми говорить по-взрослому, и Майгатову пришлось пристроиться под его манеру и тоже признать в пацане, хоть еще и малорослого, но уже взрослого человека.
      - А чиво понимать! - шмыгнул он соплями. - Дядя Эдик ва двале масыну плагливает. Ты иво новую масыну видел?
      - Нет, не видел. А какого она цвета?
      - Класивово. Как выйдиш ис падъесда - слева.
      Майгатов бросился вниз, чуть не сшибив пацана.
      - Плывет йиму ат миня! - проорал ему в спину ходячий снеговик.
      Майгатов вылетел из подъезда, прямо под белые струи снегопада, остановил заскользившие, совсем не годящиеся для такой погоды кроссовки и сразу бросил взгляд влево. Там, во дворе дома, парили дымками выхлопов сразу три машины, но "красивого" цвета была лишь одна. Между двумя светло-бежевыми "жигулями" прогревалась ярко-красная "Вольво". Но присыпана снегом она была чуть меньше своих невзрачных соседей.
      Майгатов не успел даже обдумать, что же он должен в первую очередь спросить у Эдуарда, как вдруг квадратный, будто сплющенный сзади от удара, багажник "Вольво" дернулся, и машина поплыла вперед, оставляя место для падающего снега. Он побежал за красным пятном, которое медленно заглатывал проем между домами, но, вспомнив, что тут же за ней начинается оживленный проспект, способный явно сразу втянуть в свой поток и увлечь автомобиль, Майгатов изменил направление бега.
      - Браток! - подъехав на скользящих кроссовках к ближайшему из "жигулей", обратился он к водителю - длинноволосому, студенческого возраста парню. - Мне край как надо мужика, что на "Вольво" уехал, догнать.
      - Ну и догоняй, - безразлично ответил тот.
      - Я заплачу, - вспомнил севастопольского квадратного мужичка, но у студента, кажется, в голове такого кассового аппарата, как у того, не было.
      - Извини. Я на тренировку спешу.
      Майгатов посмотрел на заднее сидение. Там лежали несколько хоккейных клюшек, шлем с прозрачным пластиковым забралом и толстый баул - явно с формой.
      - Брат, ну выручи! - уже чуть ли не взмолился Майгатов. - Я - тоже спортсмен... Вот, - отвернул куртку и показал приколотый к ее бортику с изнанки значок мастера спорта СССР.
      - А какой вид? - с интересом рассматривал он значок.
      - Бокс.
      - А-а, понятно, - оценил он вбитый нос Майгатова. - Нам уже такие значки, к сожалению, не дают. Все только деньгами меряют.
      - Ну так что? - уже посмотрел на второй газующий "жигуленок", но там за рулем сидел такой завмаговского вида неприступный мужик с двумя подбородками, что к нему и подходить не хотелось.
      - Ладно. Садись, - дрогнуло что-то внутри парня. - Полчаса на тебя угроблю...
      На проспекте Майгатов мысленно возблагодарил небеса. Они так густо сыпали снегом, так заставляли скользить автомобили своими лысыми шинами по леденеющему асфальту, что те, сталкиваясь, сооружали "пробку" за "пробкой". Красный кузов "Вольво" торчал в одной из них.
      - Вон он, - показал Майгатов.
      - Да вижу, - недовольно ответил парень. - Я твоего кореша, кажется, знаю. Он недавно эту красотку купил. Верно?
      - Да, - подтвердил Майгатов, вспомнив слова пацана.
      - Хорошая машина для наших дорог. И для погоды - тоже, - оглядываясь назад, и подрабатывая газом, он пристроился в соседний с "Вольво" ряд. До того оставалось метров пятьдесят. - Может, пешком дойдешь до своего кореша? Все равно стоим.
      А Майгатов вдруг понял, что не должен он сейчас встречаться с Эдуардом. Лены, судя по тому, как он успел разглядеть салон отъезжающей машины, в "Вольво" не было. Значит, он уже отвез ее в Подмосковье, а домой просто возвращался. Побыл немного - и опять поехал. Но куда? А вдруг опять в Подмосковье, опять туда, где Лена.
      Эдуард казался сейчас крючком, который он не может, нет, просто не должен подсекать раньше времени. И он признался в этом парню.
      - Ну ты даешь! - возмутился тот. - То - подбрось до "Вольво", то хочу посмотреть, куда он поедет. Я - не мент.
      - Я - тоже, - хмуро ответил Майгатов, достал удостоверение личности и отдал его парню.
      - Черноморский флот? Старлей? А я - только младший, хоть и лейтенант.
      - "ЦСКА"? - понял Майгатов.
      - Точно. Бывшая слава советского хоккея. И середняк - российского... Этот, в "Вольво", - кивнул он вперед, - соперник в любви, что ли?
      - Примерно, - ответил Майгатов.
      Он хотя и представлял иногда Эдуарда между ним и Леной, но соперником его почему-то не считал.
      - Мою тут тоже один хотел захомутать. Теперь ребра сращивает.
      - Дрались?
      - Не совсем. Он - из "Крыльев Советов". Я его недавно так силовым по борту размазал, что им теперь нового защитника искать нужно.
      "Пробка" рассасывалась. Машины объезжали сцепившихся мертвой хваткой две подержанные иномарки и устремлялись вперед на чудовищно быстрой для этой погоды скорости километров шестьдесят в час.
      Хоккеист осторожно объехал место столкновения и вдруг направил машину за уходящей в переулок "Вольво". Рука Майгатова до боли в пальцах вцепилась в пластиковую ручку над дверью.
      Они немного проехали по улицам, где было еще больше снега, но меньше "пробок", потом свернули на Новый Арбат, и Майгатов, впервые вживую, а не на открытке, увидевший небоскребы-книжки, восхищенно оценил их:
      - Красиво!
      - Вставная челюсть Москвы, - решил просветить провинциала хоккеист. Всеми архитекторами мира признано, что эти дурищи в центр Москвы не вписываются.
      - А все равно красиво!
      - Проголодался твой визави, - вдруг совсем не о зданиях сказал хоккеист.
      Майгатов еле нашел в строю припаркованных прямо на тротуаре, там, где ходили люди, автомашин красную "Вольво". Эдуарда за рулем не было. Он уже хотел выйти из машины, но хоккеист остановил его:
      - Поостыть, что ли, решил? Сиди. Он сейчас спустится. Здесь на втором этаже - "Ирландский торговый дом". Жрачки купит - и спустится...
      Хоккеист то и дело поглядывал на часы, и каждый раз, когда это происходило, Майгатов боялся, что уже сейчас, что вот в этот раз он точно откажется везти его дальше. И не мог придумать, что же он будет делать тогда. И от того, что не мог придумать, хоккеист становился ему все ближе и ближе, точно у него одного в Москве была машина и только он один знал, как ехать за красным "Вольво", чтобы их не заметили.
      - Все. Вышел, - первым заметил он невысокого человечка в обливной дубленке коричневого цвета, который нес к машине два огромных зеленых пакета. - Богатый Буратино. Смотри, сколько набрал! Долларов на триста, небось.
      Майгатов опять вспомнил о своей одинокой пятидесятидолларовой бумажке, и теперь она показалась ему уж настолько мелкой, что ее впору было выбрасывать в урну.
      - Хрен с ней, с этой тренировкой, - тронул хоккеист "жигуленок" вслед за "Вольво". - Главное, что за стоянку здесь не оштрафовали. Ты знаешь, не оборачиваясь, сказал он Майгатову, - этот Буратино уже и мне не нравится. Больно рожа плюгавая. Чего твоя в нем нашла?
      "Вольво" съехала с тротуара на шоссе, вопреки всем правилам развернулась посредине улицы и помчала, выметывая снег из-под колес, от центра. Хоккеисту пришлось повторить этот маневр. Так они в связке, которая то удлиннялась, то укорачивалась, проехали Новый Арбат, Кутузовский, проспект маршала Гречко, Можайское шоссе, пересекли кольцевую и двинулись по "минке" в почти идеальном западном направлении. Или, как сказал бы штурман с "Альбатроса", в направлении "западо-западо-юг".
      Хоккеист умело хитрил, меняя ряды, а иногда даже отпускал "Вольво" на два светофора вперед. Вряд ли Эдуард мог заметить в этой молоке, в этом чуть ли не кефире, который создавал на дороге густой-прегустой снегопад, что за ним ползет какой-то престарелый "жигуленок" первой модели да к тому же и с залепленными снегом номерами.
      Но когда он свернул с "минки", и идущих за ним машин стало совсем мало, хоккеист почему-то пригнулся ближе к рулю и нервно поерзал на сидении. "Вольво" миновала какую-то деревню, сосновый бор и сделала правый поворот. "Жигуленок" последовал за ним, проехав метров триста, и остановился.
      - Дальше нельзя. Может, он уже и без того нас заметил. Мы с ним на этой улице - как два тополя из трех, что были на Плющихе.
      - Но ведь уйдет, - тихо сказал Майгатов.
      - Знаешь, - нервно потянулся в кресле хоккеист, - если он тебе так нужен, выходи и топай за ним так. Если он и вправду ехал в этот дачный кооператив, то ты его и без меня найдешь. А если нет, то,.. - помолчал, подбирая слова, - то нет.
      Ногой Майгатов по середину берцовой кости погрузился в снег. "Валенки бы сюда", - только и успел подумать, ощутив, как холодеет нога в дешевой кроссовке из кожезаменителя.
      - Я подожду. Вон там, за лесочком, - кивнул назад, на сосняк, мимо которого они только что проехали. - Там хоть какие-то машины ездят, а здесь я... ну, как бельмо на глазу.
      Майгатов поблагодарил, чем вызвал резкий взгляд хоккеиста, и вылез из машины. Он действительно стоял на краю шикарного дачного поселка. Двух-трехметровой высоты заборы, если не из железобетонных плит, то из широкой толстой вагонки, дома однообразно красного кирпича, словно все, кто здесь жил, воровали с одного кирпичного завода. "Вольво" уже давно свернула с этой, наверное, центральной улицы, и Майгатов пошел к тому углу, за которым скрылась машина.
      Он широко ступал по глубокому, куриным пухом подрагивающему снегу и с удовольствием смотрел на высокие заборищи. Уж из-за них-то он вряд ли был виден.Потом додумался войти в шинный след "Вольво", потопав, отрусил кроссовки и низ джинсов от снега и пошел по елочке протекторов, как по нити волшебного путеводного клубка.
      Дачный поселок оказался больше, чем он предполагал. След "Вольво" провел его еще через пару переулков и вдруг заставил остановиться. Машины на улице не было, но по перемешанному, исчирканному вдали, метрах в ста, снегу, он понял, что "Вольво", развернувшись, заехала именно в ворота дачи, стоящей последней по правой стороне. За ней виднелся пустырь, а дальше черной полосой просматривался лес.
      За время хождения по следу шин Майгатов уже примерно понял расположение домов поселка. Он вернулся назад, поднялся по параллельной от той, где разворачивалась "Вольво", улице и, увидев уже знакомую по контуру крышу, подошел к забору.
      Наверное, нет ничего хуже, чем пытаться в обычной одежде пробраться незаметно по снегу. Но ждать оттепели он не мог. Майгатов кожей чувствовал, что где-то здесь, где-то совсем рядом - Лена, и он почему-то решил, что ей плохо, что она жалеет об отъезде, что она надеется на него. И он решился.
      По стволу растущего прямо у забора дуба он взобрался метра на четыре, стал ногами на бетонную плиту и, даже не посмотрев на дом, прыгнул вниз. Земля встретила больно. Земля отшвырнула вбок. Но снег спас. Он мягко принял его, сразу еще и замаскировав. Майгатов даже не стал отряхиваться. Он осмотрел огромный, с деревьями участок, дом из традиционного красного кирпича, какие-то пристройки.
      Дом притягивал к себе, и Майгатов, забыв о всякой осторожности, перебежал под его стены. Прижался к кирпичам и с ужасом подумал о собаке. Такой огромный участок просто не мог быть без овчарки, ротвейлера или даже пит-буля. Но, то ли погода была такой, в которую хороший хозяин собаку не выпускает, то ли не успели еще завести волкодава, но только во дворе стояла гнетущая тишина.
      Шум в ушах от нее неприятно давил на Майгатова. Он твердо знал, что нужно перелезть забор, знал, что нужно перебежать к дому. А вот что делать дальше, он совершенно не мог представить. Пока не услышал тихую-тихую, еле всосавшуюся в тишину мелодию. Где-то наверху, скорее всего, на втором этаже, играла музыка, и он, подчиняясь ее зову, полез по замеченному из-за угла дома деревянному брусу на длинный, вдоль всей стены протянувшийся деревянный балкон.
      Стал на него, осторожно выглянул из-за стены в окно и обомлел. В огромной, ярко освещенной комнате на диване с обивкой-гобеленом, на которой были изображены два рыцаря, сошедшиеся в поединке на турнире, точно между ними, там, где сходятся острые длинные копья, сидела Лена с какой-то незнакомой женщиной, а невысокий, стоящий к нему спиной мужчина выставлял что-то из пакета на журнальный столик. Пакет отливал яркой зеленью, и только по одному этому Майгатов понял, что это - Эдуард.
      Выставив покупки на стол, он что-то сказал, прошел к окну, швырнул пустой пакет на подоконник и ушел из комнаты. Майгатов видел его лицо несколько секунд, но его поразили маленькие, близко посаженные глазки Эдуарда. Они так походили на пуговки, которые раньше пришивали к головам плюшевых мишек, что ему даже показалось, что они и мертвы так же, как те пуговки. У него действительно была небольшая, аккуратно подрезанная бородка и заметно расширившая лоб лысина.
      Лена еще раз беззвучно рассмеялась, и Майгатов подумал, что зря волнуется ее мама, что зря она взволновала и его, что совершенно не нужна была гонка за "Вольво", блуждание по сонному поселку, накрытому обложным снегопадом, лазание по деревьям. И он уже собрался спрыгивать с балкона и проделать обратный путь, как Лена вдруг вскочила.
      Толстые, с двойными стеклами, рамы скрывали все звуки. Он не слышал из зала ничего, в том числе и того, что вызвало такой гнев Лены. Он мысленно попросил их говорить громче, но женщина тоже вскочила, тряхнув красивыми светлыми волосами, подошла к окну, заставив Майгатова отклониться к стене, открыла форточку и вышвырнула окурок. Короткой черной палочкой с красным мазком помады упал он на снег балкона и тут же снежинки погребли его под собой.
      - Сядь! Не психуй! - потребовала женщина. - Перекусим?
      - Я не голодна, - села в самый уголочек дивана и тихо ответила Лена.
      - Ну, смотри. Я ведь не макароны с сосисками предлагаю, а деликатесы из валютного. Налить? - подняла она со столика бутылку вина и тщательно изучила этикетку.
      - Немного. Я вообще-то совсем не пью.
      - Я - тоже, - с мужской суровостью ответила женщина и налила себе полстакана. Лене плеснула на дно.