При встрече Дауни и Флеминга воздух был насыщен электричеством, но ничего драматического не произошло. Флеминг был достаточно спокоен, а Дауни разговаривала с ним со снисходительной усмешкой.
      — Добро пожаловать, блудный сын, — сказала она и повела его смотреть существо в баке. Существо мирно плавало в своей питательной ванне. Оно обнаружило смотровое окно и большую часть времени проводило, прильнув к нему единственным, лишенным век огромным глазом. Флеминг уставился на него, но так и не смог решить, осознает ли оно то, что видит.
      — Оно способно к какому-нибудь общению?
      — Мой милый, у нас не было времени узнать о нем хоть что-нибудь, — Дауни говорила так, словно ей приходилось объяснять студенту-юнцу очевидные истины.
      — Есть у него голосовые связки или что-нибудь в этом роде?
      — Нет.
      — Хм! — Флеминг выпрямился и заглянул через верх бака. — Возможно, это слабая попытка создать человека.
      — Человека? Что-то не похоже на человека. Флеминг прошел в машинный зал, где Кристин следила за индикаторной панелью.
      — Что-нибудь печатается?
      — Нет, ничего. — Кристин казалась озадаченной. — Но в ней что-то происходит — добавила она. Лампочки на индикаторной панели безостановочно мигали. Похоже было, что машина работает сама для себя, не выдавая результатов. Следующие два-три дня прошли без происшествий, а потом Флеминг соорудил большую магнитную катушку, обмотав провод вокруг бака и соединив его концы с машиной. Он не объяснил остальным, для чего это делает, да, говоря по правде, и не мог бы объяснить. Но сразу же индикаторная панель неистово замигала всеми своими лампочками. Из лаборатории прибежала Кристин.
      — Циклоп страшно возбужден. Носится как угорелый в своем баке. И действительно, даже в соседней комнате были слышны глухие удары и плеск. Флеминг отсоединил катушку, и шум прекратился. Затем он снова подсоединил катушку. — и существо вновь заметалось; однако выходное устройство продолжало бездействовать. Пришел Рейнхарт справиться, как идут дела; в его присутствии Дауни и Флеминг еще раз проделали операцию с подключением, но так ничего и не смогли понять. На следующий день Флеминг снова созвал их.
      — Я хочу произвести один эксперимент, — объявил он. Он подошел к индикаторной панели и встал спиной к ней между двумя таинственными стержнями, назначение которых по-прежнему не было известно. Постояв немного, он снял со стержней прозрачные предохранительные чехлы и снова встал между ними, но ничего не произошло.
      — Пожалуйста, встаньте на минутку сюда, — попросил он Рейнхарта и отошел, уступая место профессору. — Осторожнее, не прикоснитесь к ним. Они находятся под напряжением в тысячу вольт, если не больше. Рейнхарт неподвижно стоял между стержнями, спиной к индикаторной панели.
      — Что-нибудь чувствуете?
      — Очень слабое… — Он помедлил. — Что-то вроде головокружения.
      — Что-нибудь еще?
      — Нет. Рейнхарт отошел от панели.
      — Ну, как, прошло?
      — Да, — ответил профессор, — сейчас ничего не ощущаю. Флеминг повторил эксперимент с Дауни, но та не почувствовала ничего.
      — У разных людей уровень электрической активности мозга различен, — сказала Дауни. — У меня, очевидно, он низкий, так же как у Флеминга. У вас, Эрнест, он должен быть выше, так как вызывает утечку тока между стержнями. Попробуйте вы, Кристин. Лицо Кристин стало испуганным.
      — Ну-ну, ничего, — подбодрил ее Флеминг. — Встаньте так, чтобы ваша голова была между этими штуками, но только не касайтесь их, а то поджаритесь! Кристин встала между стержнями. В первый момент, казалось, ничего не произошло, потом она вся напряглась, ее глаза закрылись; покачнувшись вперед, она упала без сознания. Ее подхватили и перенесли на стул; Дауни оттянула ей веки, чтобы посмотреть зрачки.
      — Все в порядке. Это просто обморок.
      — Что произошло? — спросил Рейнхарт. — Она дотронулась до стержня?
      — Нет, — ответил Флеминг, — но на всякий случай я снова надену чехлы. — Сделав это, он погрузился в задумчивость, пока Дауни и Рейнхарт приводили в чувство Кристин, пригибая ей голову к коленям и смачивая лоб холодной водой.
      — Если между этими стержнями существует постоянный электрический разряд и в него вводится электрическое поле работающего мозга…
      — Погодите, — нетерпеливо оборвала его Дауни, — кажется, она приходит в себя.
      — О, с ней ничего не случится. — Флеминг задумчиво глядел на панель и на два торчащих из нее, изолированных теперь контакта.
      — Это поле будет изменять силу тока в разряде, модулировать ее, так сказать. Мозг тоже почувствует реакцию, и тогда может происходить своего рода восприятие; значит, работать это может и туда и сюда…
      — Что это вы там бормочете? — спросил Рейнхарт.
      — Да все то же! — Флеминг весь был охвачен возбуждением. — Мне кажется, теперь я знаю, для чего эти стержни. Они служат для общения с машиной — для передачи и восприятия. Дауни недоверчиво посмотрела на него.
      — Просто Кристин склонна к истерии. Вероятно, легко поддается гипнозу.
      — Может быть. Кристин пришла в себя и замигала.
      — Хэлло, — сказала она со слабой улыбкой. — Я, кажется, упала в обморок?
      — Так оно и было, — ответила Дауни. — В вас, должно быть, чертовски много электричества.
      — Неужели? Рейнхарт подал Кристин стакан воды. Флеминг повернулся к ней и усмехнулся.
      — Только что вы сослужили великую службу науке. Впредь держитесь от них подальше, — кивнул он в сторону стержней. Затем Флеминг снова повернулся к Рейнхарту.
      — Вся штука в том, что при наличии подходящего мозга — не человеческого, а работающего так, как задано машиной, — с ней можно установить контакт. Ведь наш способ задавать вопросы, вводя обратно ответы, очень неудобен. Все эти печатающие устройства…
      — Значит, вы хотите сказать, что она может читать мысли? — иронически спросила Дауни.
      — Я хочу сказать, что два мозга могут поддерживать электрическую связь, если они одного и того же рода. Если вы возьмете вашего уродца и просунете его голову между этими стержнями…
      — Не понимаю, как это можно осуществить.
      — Но ведь именно это ему и нужно! Потому-то он и беспокоится… Вернее, оба они беспокоятся. Они хотят войти в контакт. Существо находится в электромагнитном поле, создаваемом машиной, и машина знает, что из этого логически следует. Вот над чем она работала все это время, не сообщая нам.
      — Но Циклопа нельзя вытащить из его питательной ванны; он погибнет, — сказала Дауни.
      — Значит, должен быть какой-то другой способ.
      — Можно было бы соорудить своего рода электроэнцефалограф, — заметил Рейнхарт. — Вроде тех, которые применяются для анализа работы мозга. Надо прикрепить к голове Циклопа несколько электрических контактов, а для передачи информации подвести к стержням коаксиальный кабель. При этом придется подключить его через трансформатор, иначе Циклопа убьет током.
      — И что это даст? — Дауни скептически посмотрела на него.
      — Это свяжет машину с ее вспомогательным интеллектом, — осветил Флеминг.
      — Для какой цели?
      — Для ее собственных нужд. — Он отвернулся и стал расхаживать по залу. Дауни дожидалась, что скажет Рейнхарт, но старый ученый только хмурился, упорно разглядывая свои руки.
      — Чувствуете себя лучше? — спросил он у Кристин.
      — Да, спасибо.
      — Как вы думаете, смогли бы вы соорудить что-нибудь вроде того, о чем сейчас говорили?
      — Думаю, что да.
      — Доктор Флеминг вам поможет. Правда, Джон? Флеминг стоял в дальнем конце зала; за его спиной высились ярусы аппаратуры.
      — Если вы этого действительно хотите, — ответил он.
      — В противном случае, — сказал Рейнхарт, обращаясь больше к себе и Дауни, чем к Флемингу, — нам придется собирать чемоданы и сдавать дела. Кажется, другого выбора у нас чет?

      Джуди старалась встречаться с Флемингом как можно реже, но когда ей все же случалось видеть его, он обычно бывал с Кристин. Смерть Бриджера изменила все: даже наступившая было весенняя погода вскоре изменилась; серая, унылая пелена тумана окутала и городок, и ее душу. Терзания Джуди усилились, когда она поняла, что Кристин может занять в жизни Флеминга не только ее место, но, вероятно, и место Денниса Бриджера, помогая Флемингу работать и думать, чего она, Джуди, не способна была сделать. Сначала Джуди решила, что она не сможет этого вынести, и, действуя через голову Джирса, написала непосредственно в Уайтхолл, умоляя перевести ее в другое место. Единственным результатом была еще одна лекция, прочитанная ей Джирсом.
      — Ваша работа здесь еще только началась, мисс Адамсон.
      — Но с делом Бриджера покончено.
      — С самим Бриджером — может быть, но не с делом. — Казалось, Джирс абсолютно не подозревает о ее горестях. — Сведения, полученные «Интелем», могли только раздразнить его, и сейчас, потеряв Бриджера, они примутся подыскивать себе кого-нибудь еще, — возможно, из числа его друзей.
      — Вы думаете, что доктор Флеминг может им продаться? — язвительно спросила она.
      — Кто угодно может, если мы ослабим бдительность. Однако на этот раз о новых происках «Интеля» сообщил Флеминг, а не Джуди. Он с Кристин и Дауни придумал способ укрепления контактных пластин энцефалографа на так называемой голове Циклопа, а Кристин помогла ему соединить пластины кабелем с высоковольтными стержнями на индикаторной панели машины, под которой они установили дополнительный трансформатор; теперь напряжение, достигающее Циклопа, не могло превысить напряжения батарейки карманного фонаря. Но все равно то, что произошло, насторожило всех. При первом же подключении существо словно окаменело, а лампочки на индикаторной панели машины замигали с такой скоростью, что отдельные вспышки перестали различаться. Однако вскоре и существо и машина, по-видимому, приспособились друг к другу; процесс прохождения информации непрерывно продолжался, хотя печатающее устройство ничего не выдавало. А Циклоп спокойно плавал в баке и смотрел в окно своим единственным глазом. Все это заняло несколько дней, а затем Кристин оставили присматривать за соединенным кабелем лабораторией и машинным залом, наказав вызвать Дауни или Флеминга, если что-нибудь произойдет. Вскоре Дауни ненадолго уехала в заработанный тяжким трудом отпуск, а Флеминг продолжал время от времени наведываться к счетной машине, чтобы проверить, все ли в порядке, и повидаться с Кристин. Он заметил, что девушка нервничает все больше и больше, а к концу недели она уже казалась взвинченной настолько, что он решил поговорить с ней.
      — Послушайте, вы знаете, что меня все это очень пугает, но я не знал, что и вы боитесь.
      — Я не боюсь, — ответила Кристин. Они разговаривали около пульта управления, следя, как на панели машины равномерно мигают огоньки. — Только у меня все время какое-то странное ощущение…
      — Что такое?
      — Ну, все из-за этого происшествия со стержнями и… — она заколебалась и беспокойно оглянулась на дверь в лабораторию. — Когда я там, я чувствую, что этот глаз все время следит за мной.
      — Он же следит за всеми.
      — Нет, за мной в особенности. Флеминг усмехнулся.
      — Ну, я его не осуждаю. Я сам все время на вас смотрю.
      — А я думала, вы заняты другим объектом.
      — Так и было. — Он протянул к ней руку, но передумал и пошел к дверям. — Берегите себя. Флеминг спустился по тропинке с обрыва к самому берегу, где мог поразмыслить спокойно и в одиночестве. Пасмурный день клонился к вечеру, и побережье было пустынно. Начался отлив, и между гранитными выступами берега обнаружилась темно-серая полоса песка. Флеминг добрел до самой воды; опустив голову и засунув руки в карманы, он пытался воссоздать в своем воображении то, что происходило в недрах машины. Повернув, он медленно двинулся обратно к скалистому берегу, слишком погруженный в свои мысли, чтобы заметить приземистого лысого человека, который сидел на камне и курил маленькую сигару.
      — Минуточку, сэр! — при звуке этого гортанного голоса Флеминг вздрогнул.
      — Кто вы? Лысый человек вытащил из нагрудного кармана визитную карточку.
      — Я неграмотный, — ответил Флеминг. Лысый улыбнулся.
      — Ну конечно, вы доктор Флеминг.
      — А вы?
      — Это неважно. — Лысый дышал несколько учащенно.
      — Как вы сюда попали?
      — Обошел мыс. Это можно, когда отлив, но приходится немножко карабкаться. — Он вытащил серебряную коробочку с сигарами. — Курите? Флеминг не обратил внимания на его слова.
      — Что вам здесь нужно?
      — Я просто гуляю. — Он пожал плечами и спрятал коробочку обратно в карман. Казалось, он отдышался. — Вы сами часто ходите сюда.
      — Здесь частное владение.
      — Но не полоса прилива. В этой свободной стране полоса прилива… — Он снова пожал плечами. — Мое имя Кауфман. Вы его никогда не слышали?
      — Нет.
      — Ваш друг, гepp доктор Бриджер…
      — Мой друг Бриджер умер.
      — Я знаю. Я слышал. — Кауфман затянулся сигарой. — Очень печально!
      — Вы знали Денниса Бриджера? — спросил ошеломленный Флеминг, который начал что-то подозревать.
      — О да! Мы некоторое время сотрудничали.
      — Так вы работаете на… — Флеминга вдруг осенило, но он тщетно пытался припомнить название.
      — «Интель»? Да. — Кауфман улыбнулся и выпустил легкое колечко дыма. Флеминг вынул руки из карманов.
      — Убирайтесь.
      — Простите?
      — Если вы не уберетесь с этой территории через пять минут, я вызову охрану.
      — Ну, что вы! — у Кауфмана был огорченный вид. — Это такой счастливый случай — я познакомился с вами.
      — Для Бриджера он тоже был счастливый?
      — Я жалел его, как никто другой. Он был нам очень полезен…
      — А теперь он мертв! — Флеминг взглянул на часы. — Чтобы подняться на обрыв, мне нужно пять минут. Когда я доберусь до верха, я сообщу охране. Он повернулся, но Кауфман окликнул его:
      — Доктор Флеминг! У вас есть возможность намного выгоднее провести эти пять минут. Я не предлагаю вам ничего незаконного.
      — Превосходно, а? — сказал Флеминг, не двинувшись с места.
      — Мы думали, что вам, может быть, захочется перейти с государственной службы на почетную должность у нас. Мне кажется, что вам здесь не очень нравится.
      — Давайте-ка лучше сразу все выясним, мой дорогой гepp друг, хорошо? — Флеминг вернулся и остановился, глядя на Кауфмана сверху вниз. — Может быть, я не одобряю правительство, может быть, мне здесь не нравится. Но даже если бы я ненавидел его всеми фибрами души и был при последнем издыхании и в целом мире больше не к кому было бы обратиться, я скорее бы сдох, чем пришел к вам! Он повернулся и не оглядываясь стал взбираться по тропе. Он прошел прямо в кабинет Джирса: директор диктовал на магнитофон свой отчет.
      — Что же вы ему ответили? — спросил Джирс, выслушав его.
      — А как по-вашему? — на лице Флеминга отразилось отвращение. — И так уж приходится из кожи вон лезть, чтобы дело не попало в руки младенцев и сосунков! Еще только не хватает кормить акул! Флеминг ушел из кабинета, недоумевая, зачем он вообще сюда приходил. Однако впоследствии этот поступок сочли одним из немногих, говорящих в его пользу. После этого случая начали патрулировать берег. Проволочные заграждения спускались теперь по склону и уходили в море. По приказу Кводринга служба безопасности прочесала окрестности, и разговоры об «Интеле» надолго затихли. Эксперимент в здании счетной машины продолжался без видимых результатов до возвращения Дауни, а затем как-то утром вдруг заработало печатающее устройство. Забрав материалы, Флеминг заперся в своем домике на четверо суток, а затем позвонил Рейнхарту. Насколько он мог разобраться, машина поставила совершенно новую серию вопросов, касавшихся внешнего вида, размеров и функций человеческого тела. Флеминг утверждал, что любой физический предмет можно описать в математических терминах, и, очевидно, машина требовала именно этого.
      — Например, — сказал он Дауни и Рейнхарту, когда они собрались вместе для обсуждения результатов, — машина хочет знать, что такое слух. Много вопросов о звуковых частотах. И она, несомненно, спрашивает, как мы издаем звуки и как слышим их.
      — Откуда она могла узнать о существовании речи? — заинтересовалась Дауни.
      — Да ведь Циклоп видит, что мы используем рот для общения друг с другом, а уши для того, чтобы воспринимать звуки. Все эти вопросы — результат наблюдений вашего уродца. Возможно, он способен воспринимать и звуковые колебания, и теперь, когда мы подсоединили его к машине, он может передавать ей свои наблюдения.
      — Это только предположения.
      — А у вас есть другие объяснения?
      — Не представляю, как можно проанализировать все строение человеческого организма — сказал Рейнхарт.
      — Нам и не придется этого делать. Машина продолжает строить свои хитрые догадки, и нам остается только вводить в нее те из них, которые окажутся правильными. Старая игра. Не пойму, впрочем, почему машина до сих пор не нашла более быстрого способа. Не сомневаюсь, что она в состоянии это сделать. Может быть, искусственное существо не оправдало ее ожиданий?
      — Хотите попробовать? — спросил Рейнхарт Дауни.
      — Перепробую все, что возможно — ответила она. Так начался следующий этап разработки проекта. Кристин коротала дни около машины, принимая выходящие из нее данные и снова вводя результаты их обработки. По-видимому, все это время она находилась в состоянии нервного напряжения, но ничего не говорила об этом.
      — Хотите куда-нибудь перейти отсюда? — спросил ее Флеминг однажды вечером, когда они остались вдвоем в машинном зале.
      — Нет. Это меня увлекло. Флеминг взглянул на ее задумчивое красивое лицо. Теперь он не флиртовал с ней, как бывало, когда она не интересовала его и была просто сотрудницей лаборатории. Засунув руки в карманы, он повернулся и вышел. После его ухода Кристин пошла через зал к двери в лабораторное крыло. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы войти в помещение, где стоял бак, и она с напряженным лицом помедлила в дверях, преодолевая робость. В здании было тихо, только доносился ровный, мощный гул счетной машины. Но стоило Кристин появиться перед окном бака, как Циклоп беспокойно задвигался, толкаясь о стенки и выплескивая жидкость через верх.
      — Успокойся! — громко сказала Кристин. — Тише! Она машинально наклонилась и заглянула в окно. Глаз не отрываясь смотрел на нее, а существо неистовствовало все больше и больше, било о стенки бака краями своего студнеобразного тела. Кристин провела рукой по лбу; у нее слегка закружилась голова оттого, что она стояла нагнувшись, но, словно загипнотизированная, она не могла оторвать взор от этого глаза. Так она простояла целую долгую минуту, затем другую, теряя способность мыслить. Медленно, будто по собственной воле, ее правая рука двинулась вверх по стенке бака, и пальцы нащупали провод, ведущий к кабелю энцефалографа. Пальцы коснулись провода и дрогнули, почувствовав слабый удар тока. Едва Кристин дотронулась до провода, Циклоп успокоился. Он продолжал не отрываясь смотреть на девушку, но метаться перестал. Теперь лишь гудение машины нарушало тишину, царившую в безлюдном здании. Кристин медленно, как в трансе, выпрямилась, продолжая держаться за провод. Ее пальцы скользнули вдоль провода, коснулись оболочки кабеля и сомкнулись вокруг него. Кабель был подвешен свободно. От бака он тянулся к стене лаборатории, а дальше шел по ней, подвязанный кусочками изоляционной ленты к гвоздям, вбитым через несколько метров друг от друга. Рука Кристин нащупывала кабель, и девушка, словно в трансе, пошла за ним — сначала через комнату к стене, затем вдоль стены — к двери в машинный зал. Глаза ее были открыты, но неподвижны и невидящи. Кабель исчезал в отверстии, просверленном в деревянном косяке двери, и Кристин, утратив возможность следовать за ним дальше, словно растерялась. Затем она подняла другую руку и обхватила кабель по ту сторону двери. Правая рука опустилась, и девушка вошла в зал, держась за кабель левой рукой. Она медленно и с усилием продвигалась вдоль стены к стойкам контрольных блоков; ее дыхание было глубоким, но затрудненным, как у спящего, который видит дурной сон. В центре металлической стены контрольных стоек кабель подходил к трансформатору, установленному под индикаторной панелью. Огоньки на панели равномерно мигали в каком-то гипнотическом ритме, и теперь взгляд Кристин был устремлен на них, как до этого — на глаз Циклопа. Она немного помедлила перед панелью, как будто не собираясь идти дальше. Затем ее левая рука медленно отпустила кабель, а правая вновь поднялась и пальцы обеих рук сжали провода высокого напряжения, которые уходили от трансформатора вверх к двум стержням у ее головы. Провода были в изоляции, и только под самыми стержнями их жилы были оголены и зажимались выступающими клеммами. Руки Кристин медленно, дюйм за дюймом, ползли по проводам вверх. Ее лицо побелело и стало изможденным; вдруг она зашаталась, как тогда, когда Флеминг заставил ее встать между стержнями. Но она крепко сжимала провода, а ее пальцы по-прежнему медленно двигались вверх. И вот они коснулись оголенных жил. Все остальное произошло мгновенно. Ее тело изогнулось, пронзенное разрядом. Раздался пронзительный крик, ноги Кристин подкосились, голова запрокинулась, и она повисла на руках, словно распятая. Лампочки на индикаторной панели вспыхнули, освещая ее искаженное лицо; в соседней комнате раздались настойчивые гулкие удары. Так продолжалось секунд десять. Затем крик оборвался, на предохранительном щитке над головой Кристин раздался громкий взрыв, лампочки на индикаторной панели потухли, ее сведенные судорогой пальцы отпустили оголенные провода, и она тяжело, бесформенной грудой, рухнула на пол. На мгновение наступила тишина. Циклоп перестал биться, гул машины затих, словно обрезанный ножом. Затем зазвонил аварийный колокол. Первой в зал вбежала Джуди, которая проходила мимо здания, когда на стене, над входом, ожил аварийный звонок. Распахнув дверь, она сломя голову бросилась по коридору в помещение пульта управления. Сначала она ничего не увидела. Трубки люминесцентных ламп под потолком продолжали сиять, но пульт закрывал от Джуди пол у индикаторной панели. Потом она увидела тело Кристин и, бросившись вперед, упала на колени.
      — Кристин! Джуди повернула тело на спину. Глаза Кристин смотрели невидящим взглядом, руки безвольно упали на пол. Ладони почернели и местами обгорели до кости. Джуди послушала сердце, но оно не билось. «Господи! — подумала она. — Почему я всегда застаю только смерть?» Рейнхарт узнал о случившемся в Лондоне. Он сообщил об этом Осборну, но тот отнесся к смерти Кристин иначе, чем ожидал профессор. Осборн, несомненно, встревожился, но, по-видимому, его занимало что-то другое, и печальная новость была воспринята им просто как еще один удар из многих. Рейнхарт был огорчен и недоумевал: не только Осборна, но и всех, кого он ни встречал, странствуя по кабинетам Уайтхолла, казалось, угнетали какие-то мрачные мысли. Пытаясь вырваться из этой тягостной атмосферы, Рейнхарт решил наведаться в Болдершоу-Фелл, где он давно не был, но тут же выяснилось, что радиотелескоп передан министерству обороны и основательно засекречен. Это произошло без всякого предупреждения на прошлой неделе, пока он был в Торнессе. Рейнхарт, вне себя от бешенства из-за того, что с ним даже не поговорили, отправился к Осборну, но тот был слишком занят, чтобы принимать посетителей. Через несколько дней пришло заключение о смерти Кристин и протокол вскрытия. Профессор был по крайней мере избавлен от тяжкой обязанности объясняться с ее близкими, так как родители Кристин уже умерли, а других родственников в Англии у нее не было. Флеминг прислал ему короткое мрачное письмо, сообщая, что серьезных повреждений в машине не оказалось и что у него есть своя теория насчет смерти Кристин. Затем пришло письмо подлиннее, где говорилось, что перегоревшая цепь исправлена и машина снова работает полным ходом, передавая в запоминающее устройство фантастические количества информации. Правда, что это за информация, Флеминг не написал. Дня через два после этого профессору позвонила Дауни и сообщила, что машина начала печатать и извергает целые каскады цифр, причем, насколько они с Флемингом могут судить, это уже не вопросы, а информация.
      — Там тьма-тьмущая новых формул для биосинтеза, — сказала Дауни. — Флеминг считает, что машина требует нового эксперимента, и думаю, что он прав.
      — Еще каких-нибудь чудищ? — спросил Рейнхарт, говоривший по телефону.
      — Возможно. Но на этот раз все гораздо сложнее. Работа предстоит колоссальная. Боюсь, что нам понадобится масса дополнительного оборудования и, конечно, деньги.

      Рейнхарт еще раз попытался увидеть Осборна и, к своему удивлению, был вызван в министерство обороны. Когда он явился, Осборн ждал его в кабинете Ванденберга. Там же присутствовали хозяин кабинета и Джирс: по-видимому, они разговаривали уже давно. На столе лежал раскрытый портфель Джирса, из него вытряхнули целую груду бумаг; очевидно, их только что просматривали. Атмосфера в комнате была напряженная и враждебная; профессор насторожился.
      — Присаживайтесь, в ногах правды нет, — машинально, без улыбки сказал Ванденберг. Последовала короткая тягостная пауза: каждый ожидал, что заговорит другой, и наконец Ванденберг добавил:
      — Я слыхал, что у вас еще кто-то отправился на тот свет?
      — Это был несчастный случай, — ответил Рейнхарт.
      — Конечно, конечно. Два несчастных случая.
      — Результаты расследования переданы кабинету, — сказал Осборн, глядя на ковер. Джирс нервно кашлянул и начал собирать бумаги.
      — Так чем могу? — Рейнхарт выжидательно смотрел на генерала.
      — Крайне сожалею, профессор, — сказал Ванденберг.
      — О чем? В первый раз Осборн поднял на него глаза.
      — Нам пришлось согласиться на то, чтобы сменить подчинение и засекретить все, что можно.
      — Почему?
      — Люди начинают задавать вопросы. Скоро они дознаются, что вы создали живое существо и экспериментируете над ним.
      — Вы имеете в виду Общество защиты животных? Но ведь это не животное, а всего лишь скопление молекул, которые мы сами же и соединили.
      — От этого никому не легче.
      — Мы не можем остановиться на полпути… — Рейнхарт переводил взгляд с одного на другого, пытаясь проникнуть в их намерения. — Дауни и Флеминг только начинают разрабатывать новое направление!
      — Нам это известно, — сказал Джирс, утрясая пачку с документами и убирая их обратно в портфель.
      — И что же?..
      — Я крайне сожалею, — снова сказал Ванденберг. — Однако здесь ваш путь кончается.
      — Не понимаю. Осборн смущенно заерзал в кресле.
      — Я сделал все, что мог. Мы дрались изо всех сил.
      — С кем?
      — Решение кабинета окончательно. — Осборн явно старался избегать подробностей. — Наше дело проиграно, Эрнест. За него сражались на самом высоком уровне и проиграли.
      — А сейчас к тому же у вас снова кто-то отправился на тот свет, — вставил Ванденберг.
      — Но ведь это же только предлог! — Рейнхарт встал и очутился лицом к лицу с Ванденбергом, восседавшим по ту сторону стола. — Вы хотите нас убрать, потому что вам нужно наше оборудование. Вы готовы раздуть любой пустяк!.. Ванденберг вздохнул.
      — Такова жизнь! Я и не ожидал, что вы поймете нашу точку зрения.
      — Ну, вы мне в этом и не помогли! Джирс щелкнул замками портфеля и внезапно расплылся в улыбочке.
      — По правде говоря, Рейнхарт, кое-кто хотел бы, чтобы вы вернулись в Болдершоу-Фелл. Рейнхарт с неприязнью покосился на него.
      — В Болдершоу-Фелл? Меня туда даже не впустили! Джирс вопросительно взглянул на генерала, который кивком головы разрешил ему продолжать.
      — Кабинет облек нас доверием, — сказал он с важным видом.
      — Разумеется, все это под строгим секретами — заметил Ванденберг.
      — Так, может быть, вам лучше не ставить меня в известность? — Рейнхарт держался с отвагой загнанного в угол зверька.
      — Вам необходимо это знать, — сказал Джирс — Вы тоже будете участвовать. Правительство подает сигнал бедствия, так сказать. Оно хочет, чтобы мы все начали работать на оборону.
      — Безотносительно к тому, чем мы занимаемся?
      — Так решил кабинет, — объявил Осборн, глядя на ковер. — Мы сделали все, что в наших силах. Ванденберг поднялся и подошел к карте на стене.
      — Западные державы глубоко обеспокоены. — Он тоже избегал смотреть на Рейнхарта.
      — Обеспокоены из-за кое-каких искусственных спутников, которые мы обнаружили за последнее время.
      — Каких еще спутников?
      — Тех, которые наблюдаются в ваш же собственный радиотелескоп. Только он и оказался достаточно мощным. При его помощи мы обнаружили массу спутников и ракет на их орбитах.
      — Земного происхождения? — Рейнхарт поглядел на проложенные на карте траектории.
      — Значит, вот что так тревожит вас всех?
      — Ну да. Кто-то по ту сторону шарика забрасывает их один за другим, и они оказываются вне зоны действия нашей системы дальнего обнаружения. Агентство по космическим исследованиям при ООН ничего о них и слыхом не слыхало, как и все западное содружество. Словом, все не в курсе.
      — Так вот, высказывают пожелание, чтобы этим занимались вы, — закончил за него Джирс.
      — Это не моя специальность. — Рейнхарт, выпрямившись, стоял перед столом. — Я — астроном!
      — А то, чем вы занимаетесь сейчас, разве по вашей специальности? — спросил Ванденберг.
      — Все это началось с астрономии. Никто ему не ответил.
      — Во всяком случае, таково желание кабинета — наконец сказал Осборн.