Глава 12

Наступил июнь, жаркий и сухой. Он не оправдал ожиданий. Несмотря на то, что почти каждый день эхо грозы докатывалось с горных вершин до долин, темные тучи, дразнившие возможностью дождя, уползали, отдавая свою влагу дальним склонам гор, и земле ничего не доставалось.

Рассветы были жаркими и ясными. Лукаса начала беспокоить возможность засухи. Нельзя было определить, сколько еще продлится эта сушь. Она грозило не только высыханием водоемов, но и тем, что трава становилась сухой и ломкой, новая поросль не появлялась на участках, где пасся скот. Животным приходилось удаляться в поисках корма и преодолевать большие расстояния, возвращаясь к ручьям и прудам. Могущественный Лукас Кохран был бессилен что-либо сделать, бессилен перед природой. Осознание этого не улучшало его настроение.

Две недели не видя Ди, он поехал к Ручью Ангелов, оставив недоделанной массу работы. Он больше не мог прожить без нее ни минуты. До сих пор ни одна женщина не вторгалась так в его мысли, не мешала ему работать, не нарушала его сон. Необходимость скрывать свою связь с Ди даже от обитателей Дабл Си угнетала Лукаса. Но если его люди и интересовались тем, куда он ездил, они никогда не спрашивали об этом. Он подозревал, что все убеждены в его встречах с Оливией Милликен. Но конечно, никто не стал бы делать шутливых замечаний о леди. Однако Лукас знал, что люди обычно не стесняются в выражениях, говоря о простой женщине с ранчо. Его бесило, что все сочли бы Ди менее заслуживающей уважения, чем Оливию. Но дело обстояло именно так, и ему приходилось держать рот на замке.

Когда Лукас подъехал, Ди сидела на крыльце и безмятежно качалась в кресле. Она не сделала попытки встать, чтобы поприветствовать его. Сначала он забеспокоился, не сердится ли она на него, но потом решил, что его приезды стали для нее привычными и этим объясняется ее безмятежность.

Лукас отвел лошадь в сарай, где было прохладнее. Возвращаясь к дому, он отметил, как зелено было вокруг. На других ранчо трава побурела и листья на деревьях завяли, а Ручей Ангелов был пышным оазисом. Огород разрастался, и, насколько Лукас мог видеть, травы на лугах были зелеными и обильными. Он слышал тихое журчание потока воды, прекрасной, холодной, кристально чистой горной воды, которая питала эту долину и позволяла ей цвести. С новой силой Лукаса охватило желание владеть землей, по которой протекает этот бесценный, никогда не умолкающий хрустальный поток.

Ди продолжала покачиваться в кресле, когда он поднялся на крыльцо и присел позади нее. Ее глаза были закрыты, но нога поддерживала медленное, равномерное качание кресла.

— Я дам тебе пять тысяч долларов за Ручей Ангелов, — сказал он.

Загадочные зеленые глаза открылись и некоторое время рассматривали его перед тем, как густые черные ресницы снова скользнули вниз.

— Он не продается.

— Проклятие, — раздраженно сказал он. — Это вдвое больше того, чего он стоит.

— Это не так, — возразила она. — Раз ты предлагаешь пять тысяч, значит, он стоит пять тысяч.

— Семь тысяч.

— Он не продается.

— Ты можешь быть благоразумной?

— Я благоразумна, — заявила она. — Это мой дом. Я не хочу продавать его.

— Десять тысяч.

— Прекрати.

— Что ты будешь делать, когда станешь слишком старой, чтобы обрабатывать землю? Это тяжелый труд, и ты не сможешь справиться с ним. Сейчас ты молода и сильна, но что будет через десять лет?

— Я сообщу тебе об этом через десять лет.

— Назови любое дело, которым ты хотела бы заниматься, и я помогу тебе. Ни от кого ты больше не получишь такое предложение.

Она прекратила качаться и открыла глаза. Лукас пристально смотрел на нее, и его пульс участился: наконец он заинтересовал ее, заставил выслушать.

— Твое предложение не так интересно, как предложение Кайла Беллами, — сказала она с легкой насмешкой.

Он почувствовал прилив злости, представив себе, каким было предложение Беллами. Лукасу не понравилось, что Беллами тоже интересовался покупкой этой земли. Но еще больше не понравилось ему то, что вместе с землей Беллами хотел заполучить и Ди.

— Представляю, какое предложение он сделал тебе, — в его голосе звучал сарказм.

— Сомневаюсь. — Она одарила его такой милой улыбкой, что он сразу насторожился. — Он попросил меня выйти за него замуж.

На этот раз Лукас ощутил прилив такой жгучей злости, что, казалось, все его тело должно было вспыхнуть. Его зрачки превратились в маленькие черные точки.

— Я не допущу этого, — сказал он ровным и бесцветным голосом.

— Это мое решение, а не твое. Конечно, я отказала ему.

— Когда он был здесь?

Она пожала плечами:

— Еще до того, как ты появился в городе.

Узнав, что это событие произошло так давно, Лукас немного успокоился. Но если Беллами когда-нибудь вернется к Ручью Ангелов, будет лучше сказать ему «прощай».

— Я не хочу, чтобы он приходил сюда.

— Я не приглашала его первым, — сказала она и задумчиво добавила:

— Я так же не приглашала и тебя. Не правда ли странно? Бедные люди, которые могли бы владеть этой фермой, женившись на мне, не делали мне предложения. Ты и Беллами владеете огромными участками земли, но хотите большего. Я бы сказала, что Беллами хочет сильнее, чем ты, потому что он предлагает женитьбу.

Лукас напрягся, все его инстинкты обострились.

— Это бы тебя устроило? — спросил он, осторожно нащупывая путь.

Ему казалось, что он пробирается через зыбучие пески, где один неверный шаг приводит к гибели. Он почувствовал, что сдерживает дыхание, ожидая ее ответа.

Ди смотрела не на него, а вдаль, на свою землю.

— Замужество еще хуже продажи, — сказала она. — Я бы потеряла и мою землю, и мою независимость. Продажа, по крайней мере, позволила бы мне оставаться независимой.

Острое разочарование сдавило его грудь. И, ощутив его силу, он понял, как страстно хочет, чтобы она сказала «да». Потрясение сковало его. Страсть к Ди разрушила его планы женитьбы на Оливии. Он не мог представить себе, что Ди согласится быть любовницей женатого человека. Кроме того, это было бы нечестно по отношению к Оливии. До последнего момента он никогда не задумывался о женитьбе на Ди, потому что она не соответствовала созданному им образу его будущей жены. И потом, Ди ясно высказала свое отношение к замужеству еще во время их первой встречи. Но он бы женился на ней, если бы она забеременела. Раньше они никогда не обсуждали этот вопрос, и он мог только гадать, выйдет ли она за него даже в этом случае. Теперь, сделав ей предложение и получив отказ, он был сражен наповал.

Полюбив Ди, он хотел сделать ее своей женой. Не потому, что она подходила для его планов. При определенных обстоятельствах она могла даже помешать ему. Но с ней он мог смеяться и бороться и не беспокоиться о том, что оскорбит ее чувства, набросившись на нее. Ди со всей силой дала бы ему сдачи. А в постели она была неистовой и щедрой, давая ему полную власть над своим телом. А со временем, возможно, она стала бы соответствовать тому образу жены, который был ему необходим.

Если бы она согласилась, они могли бы сразу пожениться. Но замужество заставило бы ее почувствовать себя посаженной в клетку, а она не могла вынести это.

— Тогда возьми деньги, — сказал он, не глядя на нее, потому что боялся, что она прочла бы слишком многое в его глазах. — Этого достаточно, чтобы получать хорошие проценты в банке. Так ты будешь по-прежнему независимой, и тебе не придется изматывать себя, обрабатывая землю. Черт возьми, ты можешь купить себе больше земли, если это то, что тебе нужно.

— Это не будет Ручей Ангелов, — мягко сказала она. — Я люблю это место. Я полюбила его сразу, как только увидела.

Эта земля была смыслом ее жизни. Иногда Ди испытывала суеверный страх, что умрет, как растение, если ее оторвут от этой маленькой долины.

Разгневанный, Лукас подумал, что она никогда бы не стала любить ни одного мужчину так же сильно, как этот проклятый клочок земли. Он мог бы иметь в качестве соперника Беллами, но не Ручей Ангелов. С Беллами можно сразиться, но как сражаться с землей, водой, высоким небом, травой и цветами? Он вспомнил мечтательное самозабвение на ее лице в то утро, когда нашел ее на рассвете у Ручья Ангелов, и почувствовал острый укол ревности. Он понял, что ее состояние тогда было вызвано любовью к земле, потокам золотого солнечного света, кристальному ручью, а не к нему, Лукасу Кохрану.

Но он любил Дабл Си столь же неистово и не имел права обвинять ее, когда они были так похожи. Может быть, именно поэтому он и испытывал к ней такие сильные чувства. Но, черт побери, он же не просил ее переехать в другую страну.

Он встал и протянул ей руку.

— Пойдем в дом, — коротко сказал он. Он хотел ее. Боже, как он хотел ее! Но она не взяла его руку, а только бросила на него свой кошачий взгляд.

— Если ты проделал весь этот путь только для этого, ты будешь разочарован. У меня месячные.

Он действительно был разочарован, но не намеревался уезжать. Даже если он не мог заниматься с Ди любовью, он нуждался в общении с ней.

— Тогда ты сядешь ко мне на колени и будешь сводить меня с ума.

На ее лице появился интерес, и она вложила свою руку в его. Ди всегда была готова сводить с ума Лукаса Кохрана.

Но вышло так, что они больше говорили, чем обнимались. Расположившись в большом кресле перед очагом, он рассказал ей о своих планах скрещивания скота, об идеях по расширению хозяйства, о том, как он собирался использовать политиков в Денвере для осуществления своих замыслов. Предполагалось, что жители Колорадо должны были голосовать первого июля, чтобы утвердить конституцию штата. Если это произойдет, конституция будет представлена федеральному правительству на голосование для принятия штата в Союз. Он объяснил Ди, что означало пребывание в Союзе. Выслушав его, она выпрямилась и нахмурилась.

— Не думаю, что мне понравится; если сюда нахлынут толпы переселенцев. Сейчас здесь хорошо.

— Это прогресс, дорогая. При большом количестве людей у нас будет больше дел, железные дороги. Железные дороги являются ключевым моментом. Колорадо не может стать действительно цивилизованным без них.

— Какая в этом разница?

— Деньги, — просто отвечал он. — Ничего нельзя сделать без денег.

— Но я не хочу, чтобы что-то менялось. — Она снова положила голову ему на плечо и задумчиво сказала:

— Я не люблю перемен.

— Все меняется. — Он провел пальцами по ее длинным волосам и поцеловал в висок. Она уткнулась лицом в его шею, и он прижал ее сильнее, как если бы мог защитить от перемен, которые были неизбежны для них обоих.

У Оливии вошло в привычку кататься на лошади каждое воскресенье. Иногда она возвращалась домой, не встретив Луиса, и тщательно скрывала свое разочарование от домашних. Но обычно он присоединялся к ней в каком-нибудь безлюдном месте. Работа на ферме занимала все его время. Оливии казалось, что их воскресные свидания пролетают мгновенно, в то время как другие дни, дни ожидания, длятся бесконечно долго. Она была так одержима желанием видеть Луиса, что даже отказалась от поездки к Ди и чувствовала себя виноватой. Но она, похоже, не могла ни о чем думать, кроме встреч со своим возлюбленным.

Ее сердце начинало колотиться, как только он появлялся, и ей казалось, что она задыхается от жара. Она уже перестала носить облегающий жакет от костюма для верховой езды, но приличия требовали, чтобы ее блузка была застегнута на все пуговицы и манжеты рукавов находились на запястьях. Необычно жаркая погода была невыносимой, и она часто смотрела на распахнутый ворот рубашки Луиса, ненавидя мужчин за ту свободу, которую они позволяли себе и в одежде. Но вид гладкой коричневой кожи отвлекал Оливию от деталей костюма, а охватывающий ее жар только усиливался.

Луис видел, как скользил ее взгляд по его расстегнутой рубашке, и румянец, который вскоре заливал ее щеки. Хотя Оливия и не осознавала этого, она все больше привыкала к физическому влечению между ними. Она была невинной, но она была влюбленной женщиной. Придет день, думал Луис, когда ее желание и любопытство станут настолько сильными, что она переступит через все условности. Он надеялся, это произойдет в ближайшем будущем, потому что столь долгое ожидание убивало его. Никогда раньше он так долго не ждал женщину, но ни одна из них не была Оливией.

В жару верховая езда днем становилась почти непереносимей и для всадников, и для животных. Они встретились в последнее воскресенье этого опаленного солнцем месяца. Луис нашел пятно густой тени под группой больших деревьев и остановил там лошадь, спешившись с плавной, кошачьей грациозностью, которую Оливия находила восхитительной.

— Пусть лошади отдохнут, — сказал он, приближаясь к ней. — Мы отправимся назад, когда немного спадет жара.

Оливия была рада отдохнуть в тени. Она промокнула лицо тончайшим носовым платком и села под деревом, а Луис дал лошадям немного воды и привязал их длинными веревками, чтобы они могли пастись. Сделав это, он сел рядом с ней, положил шляпу на землю и вытер лицо рукавом.

— Хочешь попить? — спросил он. Она рассмеялась, позабавленная тем, что он позаботился о лошадях прежде, чем предложил воду ей.

— А осталось?

— Я захватил полную флягу. — Он сорвал былинку и пощекотал ее нос. — Всегда сначала заботься о своих животных. Они могут спасти тебе жизнь.

— Поскольку мы находимся менее чем в часе ходьбы от города, я думаю, что мы доберемся туда, не истратив запасов воды, — произнесла она с серьезным видом, а затем снова рассмеялась.

Он посмотрел на голубую чашу неба над головой и жгуче белое солнце.

— Если в ближайшее время не будет дождя, положение с водой может стать отчаянным. Ручьи на Бар Би почти высохли, и я думаю, что другие ранчо находятся в том же положении.

— Я не представляла себе, что дела так плохи, — сказала она, пристыженная тем, что не думала об этом. — Колодцы высыхают тоже?

— Пока нет, но могут.

Все владельцы ранчо, крупных и мелких, держали свои деньги в банке ее отца. Если бы они разорились, торговцы бы тоже потеряли деньга. Она всегда представляла себе банк неизменным и непоколебимым, но в одно мгновение поняла, что он зависел от платежеспособности людей, которые пользовались им, а та, в свою очередь, зависела от множества причин, даже от погоды. Казалось, что Проспер был защищен от нестабильности, но сможет ли он выжить, если засуха уничтожит ранчо? Люди разъедутся, магазины и склады закроют, и Проспер погибнет.

Все, что построили люди, было непрочным и зависело от природы или просто удачи, а выживание было не более чем случайностью.

Она посмотрела на солнце со страхом и беспокойством. Луис сожалел, что упомянул об угрозе засухи и этим встревожил ее. Он был фаталистом. Жизнь научила его принимать то, что нельзя было изменить.

Если бы засуха уничтожила Проспер, он бы скатал одеяло, оседлал лошадь, но перед отъездом предложил бы Оливии уехать с ним. Жизнь была слишком короткой, чтобы сожалеть о переменах. Он был бы счастлив, сидя с ней у костра, под звездным небом, и не имея крыши над головой.

Оливия же волновалась о людях, которых знала и которые могли пострадать от засухи. Ему захотелось прижать ее голову к своему плечу и оградить от всех тревог. Вместо этого он растянулся на земле и положил голову ей на колени, уютно устроившись на ее бедрах. Оливия задержала дыхание, почти подавленная ощущениями, нахлынувшими на нее. Но в то же время она чувствовала себя необыкновенно защищенной рядом с ним.

Она неуверенно прикоснулась к его влажным черным волосам и откинула их со лба, ври этом он блаженно вздохнул. Коснувшись его, она не увидела оснований для того, чтобы остановиться, и принялась водить кончиками пальцев по линиям его лица. Его глаза закрылась.

— Ты приятно пахнешь, — пробормотал он, поворачивая к ней лицо. Лежа головой на ее коленях, он ощущал теплый женский запах ее тела.

Оливия улыбнулась, подумав о своих духах, и обрадовалась, что они понравились ему. Она даже капнула немного на грудь, ощущая при этом вину. Что он сделает, подумала Оливия, если она нагнется так, что ее грудь окажется у его лица? Уткнется в нее носом в поисках тонкого, сладкого аромата? Но она не осмелилась сделать это и пожалела, что дамы всегда должны быть скромными и воспитанными, чтобы предоставлять мужчинам действовать первыми. Предполагалось, что дамы даже не думают о таких вещах!

Опустив взгляд, она увидела, как он с улыбкой наблюдает за ней, и поняла, что, задумавшись, глубоко вздохнула.

— Очень жарко, — быстро произнесла она, как бы оправдываясь.

— Да. Почему бы тебе не расстегнуть воротник и не закатать рукава?

Если она сделает это, подумала Оливия, ее безупречно отглаженная блузка будет окончательно измята. Но она все-таки решилась обнажить руки. Проигнорировав первую часть его предложения, она проворно расстегнула манжеты и завернула их несколько раз так, что ее локти обнажились.

— Хорошо, — сказал он и протянул руку к пуговицам у нее на шее.

Она замерла, и ее голубые глаза потемнели, когда его сильная, худая рука расстегивала по очереди маленькие пуговицы. Ворот распахнулся, и свежий воздух омыл ее разгоряченную кожу. Его рука скользнула ниже ключицы.

— Достаточно, — сказала она, стараясь казаться безразличной.

— Неужели? — Он не остановился, а расстегнул следующую, потом еще.

Теперь его рука лежала между ее грудями, щекоча их при каждом движении. В его взгляде сохранилась скрытая, сонная чувственность, а полные губы были слегка раскрыты, как бы в ожидании восхитительного угощения. Обнажились округлости ее грудей, потом кружевной край сорочки. Его пальцы медленно перемещались вниз к талии, оставляя за собой расстегнутую блузку. Она сидела совершенно неподвижно, даже не осмеливаясь глубоко дышать.

Он повернулся, медленно вытащил блузку из-под пояса и распахнул ее. Ее прекрасная грудь была покрыта только тонкой тканью сорочки, а соски отчетливо выступали под ней. Он легко провел по ним кончиком пальца, наслаждаясь их нежностью, а потом слегка поднял голову, чтобы плотно сомкнуть губы на одном из них.

Оливия закусила губу, ее глаза закрылись, когда она почувствовала, как его губы сжимали ее сосок. Его рот был горячим, и язык гладил ее круговыми движениями сквозь влажную ткань. Они сохраняли полное молчание. Легкий ветерок шевелил листву над головой, и насекомые лениво жужжали в разогретом воздухе. Он с полной невозмутимостью целовал ее груди, не прибегая к другим ласкам.

До Луиса она не представляла, что мужчине когда-нибудь захочется прикоснуться губами к ее груди. Она думала, что это делают только младенцы, и не знала, что такое материнское действие может быть столь эротичным с мужчиной. Тайное место между ее ногами трепетало в такт движениям его губ, и она беспомощно наклонилась вперед, чтобы ему было удобнее.

Сорочка Оливии была такой мокрой, что ее присутствие уже не имело значения. Более того, она стала раздражать кожу. Оливия неистово передернула плечами, и бретели упали с ее плеч.

— Не двигайся, — прошептал он.

— Нет… подожди. Сейчас, — она почти шептала, подняв руку для того, чтобы стянуть сорочку.

Она тихо застонала от острого наслаждения, которое вызвало ощущение его губ на ее обнаженном теле. Обняв его голову руками и прижав к себе, она задыхалась от охвативших ее тепла и желания.

Ее тело восторгалось ощущениями, которые были одновременно нежными и сильными. Когда он отстранился, она издала стон неудовольствия, но он заставил ее молчать, положив палец ей на губы.

— Это тебе понравится тоже. — Он стянул с себя рубашку, обнажая широкую мускулистую грудь с треугольником мягких, вьющихся черных волос.

Он положил свои руки на ее и провел ими по своей груди.

— Мне нравится, когда ты трогаешь меня. Я хочу чувствовать твои руки на моей обнаженной коже. Я чувствую то же, что чувствуешь ты, когда я касаюсь тебя.

Он убрал руки, но она не отпустила его. Ей очень нравилось ощущать его мускулистое тело под своими пальцами. Ее руки скользили по его ребрам и на минуту задержались там, забавляясь тем, как поднималась и опадала его грудь с каждым вдохом. Мышцы его живота были твердыми и плоскими, но кожа была гладкой, как шелк, что указывало на его ранимость. Снова прикоснувшись к его груди, она ощутила сильное, ровное биение сердца. Его плечи были широкими, гладкими и крепкими, и кожа на них блестела на солнце, как атлас. Он был прекрасен. Оливия бессознательно прикоснулась губами к нежной коже чуть ниже плеча, ощутив слабый солоноватый вкус пота. Луис содрогнулся, и его руки с силой сомкнулись на ее талии, привлекая ее к себе.