Они решили идти сначала под прикрытием ночи, чтобы их не обнаружили, хотя вполне возможно, что Сайда и Далласа посчитали главными «террористами». Не исключено и другое, думал Такер: весть о них не успела выйти за пределы завода. Предприятие было расположено в уединенном месте, а телефонная линия там всего одна. Даллас успел нажать кнопку детонатора прежде, чем кто-либо из грузчиков взял телефонную трубку.

Завод превратился в груду развалин. Такер удостоверился в этом лично, оставив Ниему под бдительным и заботливым присмотром Хади. Даллас, как всегда, выполнил свою работу безупречно: что не разрушил взрыв, спалил пожар.

Когда Такер вернулся, Ниема впервые обратилась к нему сама. Она прямо посмотрела ему в лицо своими бездонными черными глазами и с надеждой в голосе спросила:

— Вы его нашли?

Он удивился, но виду не подал.

— Нет.

— А… его тело…

Нет, она не тешит себя надеждой, что Даллас спасся, а всего лишь хочет его похоронить.

— Ниема., ничего не осталось. — Он произнес это как можно мягче, понимая, что вряд ли ему удастся облегчить очередной удар судьбы. До этого момента она держалась мужественно, как настоящий солдат, но теперь выглядела такой слабой и беззащитной.

Ничего не осталось. Он видел, как его слова больно резанули ее, как она вздрогнула словно от удара. С тех пор она больше ни о чем не спрашивала и даже не просила пить. Сам он отличался завидной выносливостью и мог долгое время обходиться без питья и еды, поэтому решил, что на себя в этом случае ему полагаться не стоит. Он установил следующий режим: каждые два часа давал ей пить, а каждые четыре часа устраивал привал и заставлял ее есть. Впрочем, заставлять ее не приходилось: она покорно принимала все, что он ей давал.

Теперь пришло время разделиться, как и планировалось вначале, но, вместо того чтобы путешествовать дальше с Далласом, Ниема останется с ним, а Хади придется выбираться самостоятельно.

Завтра они будут уже в Тегеране, где им удастся смешаться с толпой. Такер встретится с верным человеком и, если все будет в порядке, раздобудет машину. Через день они доберутся до турецкой границы. Там он оставит автомобиль, и ночью они перейдут границу по заранее намеченному маршруту. Хади пересечет границу в другом месте.

Хади поскреб отросшую бороду. Вот уже две недели они не брились и не мылись.

— Может, завтра, когда мы придем в Тегеран, я найду аптеку и куплю для нее снотворное. Ей бы надо поспать, отдохнуть.

Они остановились, чтобы сделать привал у стены полуразрушенной хижины-мазанки, давно заброшенной. Ниема сидела чуть поодаль в одиночестве, которое было скорее внутренним, чем внешним. Она не суетилась, не дергалась, сидела неподвижно, как каменное изваяние. Лучше бы она плакала, подумал Такер. Может, если бы она излила свое горе в слезах, то смогла бы уснуть. Но она не плакала; она в шоке и оправится от него не скоро. Время для слез еще не настало.

Он поразмыслил над предложением Хади, но ему не очень-то хотелось накачивать ее снотворным только ради того, чтобы она отдохнула и смогла двигаться быстрее. И все же…

— Посмотрим, — промолвил он.

Время, отпущенное на привал, истекло. Такер поднялся, что явилось сигналом для остальных. Ниема тоже встала, и Хади поспешил к ней, чтобы помочь ей перелезть через обломки необожженных глиняных кирпичей. Она не нуждалась в его помощи, но Хади суетился вокруг нее, как заботливая наседка.

Он наступил на валявшуюся под ногами доску, и ее свободный конец вскинулся вверх, из-за чего лежавшие на нем обломки кирпичей рассыпались как раз в тот момент, когда Ниема собиралась по ним пройти. Она потеряла равновесие, споткнулась и повалилась на правый бок. Она не вскрикнула — сказалась выработанная тренировками привычка не поднимать шума по пустякам. Хади негромко выругался и, бормоча извинения, помог ей подняться.

— Черт, вот глупо вышло! Ты не ушиблась? Ниема покачала головой, отряхивая одежду. Коснувшись плеча, она немного поморщилась, что не ускользнуло от бдительного внимания Такера.

— Вам больно? — Он бросился к ней и вывел ее из-под стены хижины.

— Вывихнула плечо? — нахмурясь, участливо спросил Хади.

— Нет, — ответила она с легким недоумением в голосе и повернула голову, рассматривая плечо. Такер увидел, что рубашка у нее на плече порвана и набухла от крови.

— Наверное, вы упали на что-то острое, — сказал он, решив, что она порезалась об острый обломок кирпича, но тут заметил, что из доски торчит ржавый гвоздь. — Это гвоздь. Хорошо еще, что у вас прививка от столбняка. — Он проворно расстегнул ее рубашку. Лифчик она не надела, и поэтому ему было достаточно расстегнуть несколько верхних пуговиц, чтобы стянуть рубашку с поврежденного плеча.

Колотая рана побагровела и вспухла, из нес медленно сочилась кровь. Гвоздь вошел в плечо рядом с лопаткой, не задев кость. Такер надавил на рану, чтобы кровь потекла сильнее. Хади уже раскрыл походную аптечку и вытащил оттуда несколько марлевых тампонов, которыми принялся промокать рану.

Ниема стояла неподвижно, предоставив мужчинам хлопотать над ее раной, которая, по мнению Такера, была вовсе не так опасна, как можно было бы предположить по их озабоченным лицам. Любая рана или ушиб являются причиной задержки, которая в их положении может оказаться опасной, поскольку они еще не выбрались за пределы Ирана. Поэтому их тревога вполне оправдана. Но самое главное, и Такеру пришлось это признать, был мужской инстинкт, побуждающий защищать и оберегать слабую женщину. И дело не только в том, что Ниема единственная женщина в их группе, но она совсем недавно понесла тяжелую утрату и к тому же поранилась. Вдобавок ко всему она очаровательная молодая женщина, которая быстро завоевала симпатии всей команды своей выдержкой и профессионализмом. Потому они так рьяно бросаются на ее защиту.

Умом он все это понимал. И еще твердо знал, что сам он готов свернуть горы, только чтобы облегчить тяжесть, свалившуюся ей на плечи. Он обещал Далласу, что позаботится о ней, и выполнит это обещание любой ценой.

Под лучами солнца ее плечо отливало перламутром. Хотя волосы и глаза у нее черные, кожа — белоснежная. Накладывая мазь с антибиотиком на рану, Такер невольно любовался изящным изгибом ее шеи и прекрасной фигурой. Несмотря на грубую одежду, отсутствие косметики, нечесаные волосы, несмотря на то что всем им давным-давно пора принять ванну, она умудрялась выглядеть элегантно и женственно, и Такер все время удивлялся, как такая хрупкая внешность может сочетаться с упрямством и жесткостью.

— Таких, как она, хочется водрузить на пьедестал и смахивать пылинки, — говорил Даллас еще до того, как Такер впервые увидел Ниему, когда собирал команду. — Но если ты попытаешься это сделать, то она даст тебе в зубы. — Он произнес это с особой гордостью собственника, поскольку она принадлежала ему, и Такер покачал головой в немом изумлении: и как это Даллас Бердок мог так влюбиться!

Такер наложил на рану тампон, закрепил пластырем и снова натянул на плечо Ниемы рубашку. Он бы и пуговицы застегнул, но она справилась с этим сама, склонив голову и медленно перебирая пальцами.

Ее реакция стала замедленной — результат шока и усталости. Если вдруг потребуется действовать быстро, у Ниемы это вряд ли получится. «Ей и в самом деле необходимо поспать и отдохнуть, — подумал он. — Со снотворным или без».

Он сделал знак Хади и отошел с ним в сторонку.

— Я не могу больше заставлять ее идти. Если верить карте, в пятнадцати милях к северу отсюда есть маленькая деревушка. Сможешь раздобыть нам четыре колеса?

— Я буду не я, если не раздобуду.

— Не рискуй понапрасну. Не хватало нам еще погони. Подожди, пока стемнеет.

Хади согласно кивнул.

— Если не вернешься до рассвета, мы тронемся в путь без тебя.

Хади снова кивнул:

— Не волнуйся за меня. Главное, выведи ее отсюда.

— Так я и сделаю.

Хади взял с собой немного еды и питья на дорогу и вскоре исчез из виду. Ниема не спросила, куда он пошел; усевшись на землю, она безучастно уставилась в пустоту. Нет, не безучастно, подумал Такер. В ее глазах он видел бездонную пропасть страданий.

День тянулся медленно. Такер соорудил временный навес, чтобы спрятаться от солнца днем и от ветра ночью. После того как они спустились с гор, стало гораздо теплее, но ночи были по-прежнему холодные. Они поели, по крайней мере Такер; Ниема проглотила всего несколько кусочков. Зато воды она выпила больше, чем обычно.

К вечеру ее щеки покрыл лихорадочный румянец. Такер пощупал ее лоб и не удивился, что тот пылает.

— У тебя жар, — сказал он ей. — Все из-за гвоздя.

Жар у нее несильный, тревожиться не о чем, однако ее организм и так измотан, чтобы еще бороться с болезнью.

Он поел при свете фонарика. Ниему лихорадило, и она совсем лишилась аппетита, но снова выпила много воды. — Попытайся заснуть, — промолвил он, и она послушно легла на одеяло, расстеленное на земле, но, понаблюдав за ней некоторое время, он понял по ее дыханию, что она не спит. Она лежала, глядя в темноту и тоскуя по мужу, которого рядом с ней нет и никогда уже не будет.

Такер посмотрел ей в спину. И она, и Даллас отличались сдержанным поведением и никогда не выказывали друг другу знаков внимания на публике, но ночью они спали рядом. Даллас заботливо обнимал ее, и в его объятиях, она спала как дитя, чувствуя себя в полной безопасности.

Возможно, она никак не может теперь заснуть, поскольку ей одиноко и холодно. Это же так просто: супружеские пары быстро привыкают к теплым объятиям друг друга и сонному дыханию любимого в темноте. Наверное, все дело во взаимном доверии и желании близости с дорогим человеком. Сам Такер не очень доверял людям и уж тем более не стремился быть с ними близким, но он признавал, что отношения Ниемы и Далласа построены именно на тех ценностях, которые он отвергал. Смерть Далласа явилась для нее страшной утратой, она лишилась всего, что давало ей ощущение безопасности и покоя.

Такер вздохнул. Он знал, что должен сделать и какой ценой.

Он подхватил бутылку с водой и молча подошел к Ниеме, лег рядом с ней на одеяло и положил бутылку поблизости.

— Тише, тише, — пробормотал, почувствовав, как она напряглась. — Постарайся уснуть. — Он прижал ее к себе, согревая своим телом. Натянув второе одеяло, чтобы защитить Ниему и себя от холода, обнял ее за талию.

Такер физически ощущал, как ее тело излучает лихорадочный жар, который окутывает их обоих, как третье покрывало. Ниему слегка колотил озноб, и Такер крепче притиснул ее к себе. Она лежала на левом боку, чтобы не прижать правое раненое плечо.

— Организм борется с инфекцией, — негромко произнес Такер. — В аптечке есть аспирин, на случай если тебе будет совсем худо, а пока жар несильный, пусть он делает свое дело.

— Да. — Голос ее звучал тихо, устало.

Он погладил ее по волосам, а сам старался придумать, чем бы ее отвлечь. Может, если она хоть на время забудет о том, что произошло, то сразу уснет.

— Однажды мне довелось наблюдать солнечное затмение. Я был тогда в Южной Африке. — Он не стал сообщать ничего конкретного. — Стояла ужасная жара, так что воздух казался раскаленным. Холодный душ нисколько не помогал — стоило мне вытереться полотенцем, как я снова был мокрый от пота. Все старались сбросить с себя как можно больше одежды.

Такер не знал, слушает ли она его; ему было все равно. Он продолжал размеренно и монотонно рассказывать еле слышным шепотом. Если он надоест ей своими историями и она уснет от скуки, тем лучше.

— По радио передали, что ожидается солнечное затмение, но всех так измучила жара, что никто не обратил на это внимания. Дело было в маленькой деревушке, куда любители затмений обычно не добираются. Я и сам, признаться, о нем забыл. День стоял жаркий, солнце светило так ярко, что приходилось носить темные очки. Солнечное затмение застало меня врасплох. Сияющее солнце, голубое небо, как вдруг словно облако заслонило солнечный диск. Птицы разом умолкли, домашняя живность попряталась по углам.

Кто-то из деревенских жителей взглянул вверх и воскликнул: «Посмотрите-ка на небо!»— и я тут же вспомнил про затмение и посоветовал им не смотреть на солнце, чтобы не ослепнуть. Вообрази себе черное солнце — жуткая картина. Небо потемнело, стало заметно холоднее. Мрак сгущался, но небо по-прежнему было голубым. Наконец луна полностью закрыла солнце, и солнечная корона… захватывающее зрелище. На землю опустились зловещие сумерки, все стихло, и только ослепительный ореол вокруг черного диска сверкал в небе. Сумрачная тьма царила не дольше двух минут, и все это время ни одна живая душа не проронила ни звука. Мужчины, женщины, дети — все стояли не шевелясь, затаив дыхание. Постепенно свет возвращался на землю, запели птицы. Из сараев повылезали куры, залаяли собаки. Луна ушла, и вернулся солнечный зной, но больше уже никто не жаловался на жару. — Два дня спустя во всей деревне никого не осталось в живых, всех перерезали, правда, об этом Такер умолчал.

Он прислушался. Ее дыхание было частым, неглубоким, она еще не спала, но по крайней мере успокоилась и расслабилась. Значит, скоро усталость возьмет свое и ее сморит сон.

Потом он рассказал ей про собаку, которая была у него в детстве. Никакой такой собаки на самом деле не существовало, но Ниема об этом не знала. Такер придумал забавную псину с длинным гибким тельцем, как у таксы, и кудрявой шерсткой, как у пуделя.

— Беспородная дворняжка, — негромко усмехнулся он.

— А как его звали?

Такер не ожидал услышать ее голос — тихий, робкий. В груди его все сжалось от боли.

— Не его, а ее, — ответил он. — Я дал ей имя Фифи, поскольку считал, что оно подходит пуделям.

Такер стал рассказывать ей историю за историей, описывая проделки шаловливой Фифи. Собачонка была просто чудо. Она могла лазать по деревьям, сама открывала двери, а ее любимая еда (о Господи, как называются эти детские хлопья?) — «Фрут-лупс». Фифи спала рядом с кошкой, прятала тапки под кровать, а однажды умудрилась съесть его тетрадь с домашним заданием.

Целых полчаса Такер выдумывал похождения мифической Фифи, стараясь, чтобы голос его звучал спокойно, убаюкивающе, то и дело прислушиваясь к дыханию Ниемы. Оно становилось все медленнее, глубже, и наконец она заснула.

Тогда он тоже позволил себе немного вздремнуть. Он спал чутко, ожидая, когда вернется Хади, несколько раз просыпался и проверял, не спадает ли жар у Ниемы. Ее все еще лихорадило, но он успокоился: состояние не критическое, организм успешно борется с инфекцией. И все же он время от времени будил ее и давал ей пить. Как он и предполагал, стоило ей наконец уснуть, природа взяла свое, и, просыпаясь, чтобы попить, она тут же снова проваливалась в глубокий сон.

Время шло, а Хади все не возвращался. Такер не волновался. Перед рассветом самый крепкий сон, и Хади, вероятно, поджидает, пока все в деревушке уснут. Тем не менее, просыпаясь, он каждый раз смотрел на часы и прикидывал, сколько еще времени в их распоряжении. Чем дольше будет спать Ниема, тем лучше она отдохнет и тем быстрее сможет передвигаться на следующий день. С другой стороны, не стоит ждать слишком долго.

В пять утра он включил фонарик и выпил воды, затем осторожно разбудил Ниему. Она сделала несколько глотков воды, затем снова прильнула к нему и сонно зевнула.

— Пора вставать, — негромко промолвил Такер. Она зажмурилась.

— Еще рано. — Повернувшись к нему лицом, она обняла его рукой за шею и спрятала голову у него на груди.

Она думает, что он Даллас. Должно быть, она не очнулась от сна, а может, ей снился погибший муж. Она ведь привыкла просыпаться в его объятиях, даже если они и не занимались любовью, а так как женаты они были совсем немного, то Такер готов был поспорить, что Даллас не упускал ни одной ночи.

Надо растолкать ее, разбудить, накормить, осмотреть ее рану и подготовиться к дневному переходу независимо от того, вернется Хади или нет. Такер понимал, что должен сделать, но впервые в жизни изменил своему долгу. Он крепко сжал ее в объятиях, всего на одно мгновение, чтобы снова почувствовать, как она прильнула к нему в ответ.

Нет, не к нему. Она обнимает Далласа, своего мужа, которого видит сейчас во сне.

Ценой неимоверных усилий он со вздохом отстранился от нее.

— Ниема, проснись, — мягко промолвил он. — Это сон.

Сонные глаза медленно раскрылись, в свете фонарика они казались черными как ночь. В следующий миг в глубине этих глаз отразились удивление, шок, ужас. Она отпрянула от него, губы ее задрожали.

— Я… — начала было она, но не смогла больше вымолвить ни слова.

Рыдания подступили у нее к горлу. Она отвернулась от него и ничком упала на одеяло, все тело ее сотрясалось в конвульсиях. Из груди ее вырвались протяжный резкий стон и отчаянные рыдания. Ее самообладание прорвало, как плотину, и теперь она никак не могла успокоиться. Ниема безутешно рыдала, изливая свое горе в слезах. Она все еще всхлипывала, когда Такер в холодной предрассветной тьме вдруг услышал шум подъезжающего автомобиля и пошел встречать Хади.