Огненное прикосновение

Она полюбила их новый дом. Все в ее новой жизни казалось ей идеальным. И самое главное – с ней был Рейф. Он все еще был до невозможности упрямым и властным, мог одним взглядом заставить людей задрожать, но Энни знала его страсть и чувственность и не испытывала ни малейших сомнений в силе его любви к ней. Осенью случались такие дни, когда он относил ее в облюбованное место, где они могли лечь вдали от посторонних глаз и любить друг друга обнаженными на разостланном одеяле, и только синее небо было над головой и теплая земля под ними. Беременность сделала ее кожу необычайно чувствительной, и Рейф наслаждался ее возросшей чувственностью. Сначала она стеснялась обнажать свое тело, так как ее живот все больше раздувался, но Рейфу нравилось чувствовать движения их ребенка внутри нее.

Схватки начались этой ночью. Вначале очень слабые, но со временем они усиливались. Энни этого ожидала. К полудню схватки стали намного сильнее, и она сказала Рейфу, что ребенок, по ее мнению, должен родиться сегодня. К ее удивлению, Рейф страшно перепугался, и Этуотер тоже. Последний бросился на поиски доктора Ходжеса.

– Еще даже воды не отошли, – сказала Энни. – Еще уйма времени.

У Рейфа был мрачный вид.

– Ты хочешь сказать, что это будет продолжаться очень долго?

Она прикусила губу, понимая, что он не простит ей, если она сейчас улыбнется.

– Надеюсь, не слишком, долго, но, возможно, уже на ступит вечер, прежде чем он родится.

Энни не слишком радовалась предстоящим нескольким часам, но ей хотелось побыстрее разделаться с родами и наконец-то взять на руки своего ребенка. Она ощущала себя невероятно прочно связанной с этим крохотным со-зданием, которое выросло внутри нее, – с ребенком Рейфа. Следующие схватки были еще сильнее и начались раньше, чем она ожидала. Энни осторожно дышала, пока они не кончились, довольная тем, что все идет своим чередом. Частью своего сознания она все еще оставалась врачом, и ей было даже интересно. Однако она подозревала, что, прежде чем все закончится, она совершенно забудет о том, как это интересно, и станет просто еще одной женщиной, погруженной в битву за рождение ребенка.

Прошло еще два часа, и Этуотер появился вместе с миссис Уикенберг, крепкой женщиной с приятным лицом. За это время схватки у Энни стали достаточно болезненными. Рейф не отходил от нее.

Следуя указаниям Энни, вскипятили воду и бросили в нее ножницы для разрезания пуповины. Миссис Уикенберг действовала спокойно и умело. Рейф осторожно приподнял Энни, чтобы можно было подложить под нее полотенца.

Энни удалось улыбнуться ему.

– Думаю, тебе пора выйти, дорогой. Теперь уже не долго.

Он покачал головой.

– Со мной этот ребенок был зачат, – сказал Рейф. – Со мной он и появится на свет. Я не позволю тебе одной справляться с этим.

– Только не падайте в обморок и не путайтесь под ногами, – успокоила его миссис Уикенберг.

Рейф выдержал. Когда начались сильные и частые схватки, Энни цеплялась за его руки с такой силой, что на следующий день те распухли и покрылись синяками. Рейф скрипел зубами всякий раз, как Энни громко стонала, и держал ее за; плечи, когда последняя сильная боль зажала ее в своих тисках и отпустила только после того, как крохотный испачканный кровью младенец выскользнул из ее тела в подставленные руки миссис Уикенберг.

– Боже мой, это были хорошие роды, – сказала миссис Уикенберг. – Это девочка, и что за славная малышка! Посмотрите, какая крохотная! Мой последний был вдвое больше.

Энни расслабилась, большими глотками втягивая в себя воздух. Ее ребенок уже кричал, как котенок, издавая смешные мяукающие звуки. Рейф с ошеломленным видом смотрел на младенца.. Все еще обнимая Энни, он склонил голову и прижался к ее голове.

– Боже, – произнес он дрожащим голосом. Миссис Уикенберг, перевязав пуповину, перерезала ее,

потом быстро обмыла ребенка и дала подержать Рейфу, пока выходил послед и она занималась Энни.

Рейф оцепенел. Он не мог оторвать глаз от дочери. Она была меньше двух его ладоней. Она сучила ножками и беспорядочно махала ручками. Пока она не плакала, но быстрая смена выражений на ее личике заворожила его: она хмурилась, морщила ротик, зевала.

– Будь я проклят, – напряженно произнес Рейф. Дочь Энни. Он почувствовал что-то вроде удара в грудь – ощущение, очень похожее на то, которое он временами испытывал, глядя на свою жену.

– Дай мне посмотреть на нее, – выдохнула Энни, и с нежной осторожностью он положил младенца в ее руки.

Энни восторженно рассматривала крошечное личико, восхищаясь покрытыми пушком щечками и совершенным бутончиком ротика. Новорожденная снова зевнула, и на минуту ее туманные, еще блуждающие глазки открылись. Энни ахнула, увидев светлый, серо-голубой цвет ее глаз.

– У нее будут твои глаза! Посмотри – они уже сероватые.

Рейфу казалось, что девочка похожа на Энни, с теми же нежными чертами лица, уже сейчас различимыми. Однако волосы действительно были черными: они покрывали ее крохотную головку. Цвет волос его, черты – Энни, Плод их слияния, зачатый в момент такого наивысшего блаженства, после которого что-то в душе его изменилось навсегда.

– Дайте ей грудь, – предложила миссис Уикенберг. – Это поможет прийти молоку.

Энни рассмеялась. Она так зачарованно разглядывала свою дочь, что забыла сделать то, чему всегда учила своих пациенток. Немного смущенно она раскрыла рубашку и обнажила одну налившуюся молоком грудь. Миссис Уикенберг деликатно отвернулась. Рейф протянул руку и, взяв в ладонь теплый шелковистый холм, приподнял его и, когда Энни устроила младенца на сгибе руки, направил тугой сосок к крохотному, как клювик, рту и потер о губки младенца. Энни вздрогнула, когда девочка инстинктивно вцепилась и начала сосать. По ее груди разлилось горячее покалывание.

Рейф рассмеялся, услышав причмокивание. Его глаза сияли.

– Поторопись с обедом, – посоветовал он дочери. – У тебя есть дядюшка, который протирает ковер на полу, ожидая встречи с тобой. Или, может, он будет тебе дедушкой. Мы позже это обсудим.

Через десять минут Рейф вынес завернутую в одеяло новорожденную в комнату, где Этуотер действительно ходил взад и вперед, сжимая в руках свою шляпу, превратившуюся уже в нечто бесформенное.

– Это девочка, – сообщил Рейф. – Они обе в полном порядке.

– Девочка. – Этуотер заглянул в крохотное спящее личико. – Ну, будь я проклят! Девочка. Боже мой, Рейф, как нам удержать от нее подальше всех этих неотесанных бычков? Мне надо над этим поразмыслить.

Рейф ухмыльнулся, вытянул вперед руки Этуотера и положил на них младенца. У Этуотера сделался совершенно панический вид – все его тело оцепенело.

– Не делай этого! – вскрикнул он. – Я могу ее уро нить!

– Привыкнешь, – сказал Рейф без всякого сочувствия. – Ты же держал на руках щенков, правда? Она ненамного больше.

Этуотер нахмурился.

– Я же не могу взять ее за холку. – Он прижал девочку к себе. – Позор, твой собственный ребенок, а ты хочешь, чтобы я обращался с ней как со щенком.

Улыбка Рейфа стала еще шире, а Этуотер опустил глаза на спящую малютку, так уютно устроившуюся у него на руках. Через минуту он улыбнулся и начал покачивать ее.

– Должно быть, все это выходит само собой, правда? Как ее зовут?

Рейф спохватился. Они с Энни говорили об этом, выбирали имя и для мальчика, и для девочки, но сейчас он не мог припомнить ни одного из них.

– Мы ее еще не назвали.

– Ну, решайте скорее. Я должен знать, как мне называть это сладкое маленькое сокровище. И когда вы двое с следующий раз соберетесь завести ребенка, предупредите меня загодя, чтобы я мог уехать куда-нибудь в другое место. Клянусь, это слишком большое испытание для мужчины, – я думал, мое старое сердце не выдержит.

Рейф снова взял дочь на руки, чтобы вернуться к Энни. Он уже беспокоился и хотел поскорее оказаться рядом с ней.

– Дед должен оставаться поблизости, – сказал он. – Ты никуда не уедешь.

Этуотер посмотрел в его удаляющуюся спину. Дед! Дед? Ну, это вроде звучит неплохо. Ему уже за пятьдесят, в конце концов, хоть он и гордится тем, что выглядит моложе своих лет. Никогда раньше у него не было семьи, кроме Мэгги, а после ее смерти вообще никого. Невероятно страшно, но может быть, он и останется, присмотрит за Маккеем, чтобы с ним чего не случилось. Это занятие – быть дедом – похоже, потребует полного рабочего дня.

* * *

Рейф скользнул обратно в спальню и увидел, что Энни мирно спит. Миссис Уикенберг улыбнулась ему и прижала палец к губам.

– Пусть отдохнет, – прошептала она. – Она хорошо потрудилась и заслужила отдых. – Еще раз улыбнувшись, женщина вышла из комнаты.

Рейф сел на стул возле кровати, все еще держа на руках ребенка. Ему не хотелось класть дочурку. Она тоже спала, как будто рождение было для нее так же утомительно, как и для ее матери. Он и сам чувствовал себя довольно измученным, но спать не хотел. Он переводил глаза с лица Энни на лицо дочери, и его сердце так переполнилось любовью, что давило на ребра и почти перекрыло дыхание.

Девять месяцев назад он держал на руках индейского младенца и помогал Энни сохранить ему жизнь. Теперь он держал другого младенца, которому они с Энни тоже дали жизнь, но сейчас это была жизнь их собственных тел. С той минуты, когда он впервые увидел Энни, она перевернула всю его жизнь, дала ему то, ради чего стоило жить. И если оставшиеся годы не принесут ему ничего больше, он будет доволен, потому что и этого достаточно вполне.

Эпилог

В течение следующего десятилетия блестящий молодой банкир Дж. П. Морган организовал финансовый переворот, который уничтожил монополию командора Вандербильта на железных дорогах. Ни намеком никогда не упоминалось о бумагах Конфедерации, но Рейф считал, что Вандербильт, зная, что они у Моргана, не сражался с банкиром так упорно, как мог бы сражаться. Это была не та справедливость, которую выбрал бы Рейф, и не та справедливость, которую восстановил Этуотер в отношении Паркера Уинслоу перед тем, как подать в отставку. Но, возможно, это была та справедливость, которая сильнее всего ударила по Вандер-бильту.

Почему-то это уже не имело большого значения. У него были Энни и дети, и ранчо их процветало. Иногда, когда ребятишки буянили и оба мальчика доводили сестру до белого каления, когда у Энни выдавался трудный день с больными, а скот проявлял особенное упрямство, они с Энни удирали из дома в пустыню и забывали обо всем. Он был рабом ее особого волшебства и не променял бы его ни на что другое.

Примечания автора

История потерянной казны Конфедерации произошла в основном именно так, как рассказано в этой книге. Большая ее часть была украдена, вероятно, группой местных жителей на обратном пути в Ричмонд из Вашингтона, штат Джорджия. Правда и то, что Тенч Тилгман, красивый молодой человек из Мэриленда, закопал свою долю жалованья, бумаги правительства Конфедерации и некоторые из личных бумаг Джефферсона Дэвиса. Он вел дневник, в котором отметил этот факт, хотя в дневнике не указывалось точного места, где были зарыты сокровища.

Тенч Тилгман действительно встретил Уильяма Стоуна в Нью-Йорке и проговорился, что закопал бумаги и деньги во Флориде, и он действительно внезапно умер четыре дня спустя, так и не раскрыв их местонахождения, насколько это известно. Остальная часть истории – плод моего воображения.

Приношу извинения командору Вандербильту – я выбрала его потому, что он был одним из самых богатых, самых могущественных людей в то время. А мне необходим был именно такой человек, который мог бы финансировать столь обширную охоту на человека и быть неуязвимым для возмездия. Это – художественное произведение, и, кроме подробностей о казне Конфедерации, остальные сюжеты родились только в моей голове.

К слову, Дж. П. Морган действительно уничтожил железнодорожную монополию Вандербильта.