— Дэвид, не надо. Ты пугаешь меня.

— Ах, прости, — притворно извинился он, охватив ее одной рукой за талию, чтобы не дать ей пошевелиться, а в другой держал расческу и тыльной стороной бил ее по выпяченному заду.

— Ой! Очень больно! — кричала она, извиваясь на стуле. Отвесив десяток крепких ударов, он отбросил расческу в сторону и приспустил ее трусики. Светлая кожа стала розовой в тех местах, по которым прошлась его ладонь. Она хотела оглянуться, но он не дал ей повернуть голову. Затем он поднял стул вместе с Хоуп и поставил его в угол так, что она оказалась спиной к комнате. Он закурил сигарету, а Хоуп надула губы и взглянула на него.

— Отвернись, — приказал он.

— Я не буду сидеть в углу! — сказала она.

— В самом деле у тебя нет другого выбора, — ответил он, давая понять, что было бы глупо спрыгнуть со стула в таких высоких каблуках и со связанными руками.

— Разве это не похоже на выходной день, проведенный за обычной работой?

— Хотелось, чтобы было именно так, но если честно, то учителя начали ставить учеников в угол лишь после того, как я родился.

— Сколько мне здесь торчать?

— Я еще не решил, но если услышу еще одну жалобу, поставлю тебя в еще более неудобную позу.

Хоуп прикусила губу, но явно заинтересовалась. Тут она начала вертеться, чтобы вернуть трусики на прежнее место.

— Что ты там делаешь?

— Хочу вернуть себе скромность.

— Ничего не выйдет, — сказал он, пересек комнату, поднял Хоуп со стула, затем развернул и нагнул через стул так, что ее животик опирался на сидение, она попыталась встать на перекладины стула, ища дополнительной точки опоры. Теперь ее голова оказалась внизу, ягодицы бесстыдно возвышались, а трусы болтались на бедрах.

— Порка Хоуп во время медового месяца, сцена вторая, — прокомментировал он, шлепая ее торчащие ягодицы.

— Ай! Это нечестно. Я люблю, чтобы меня шлепали со всеми удобствами, — крикнула она. — И чтобы меня чрезмерно не смущали.

— Тихо. Очень жаль, — посочувствовал он, исследуя ее влагалище шаловливыми пальцами. — Но эту цену ты платишь за плохое поведение.

Теперь он прижал ее к стулу и наградил десятком крепких шлепков.

Когда он остановился, чтобы посмотреть на розовые ягодицы и закурил, Хоуп подняла голову.

— Не хочешь свежемолотого кофе в придачу к этому? А также жареные яйца и гренки?

— Я же говорил, что ты сообразительна, — заключил он, снял ее со стула, отнес на кухню и опустил на ходульные туфли. — Как ты думаешь, вот так сможешь все приготовить?

— О! Ты хочешь сказать, что мне нельзя сменить туфли?

Она не без труда натянула трусики.

Дэвид развязал ей руки.

— Нет.

— Очень хорошо, но тебе придется стоять рядом со мной, — сказала она, подходя к столу, на который Лора сложила провиант. — Дай мне мой вишневый фартук.

Дэвид достал ее темно-красный хлопчатобумажный фартук и повязал ей на поясе. Смотреть, как она, балансируя, ходит по кухне, само по себе казалось так забавно, что Дэвид был готов простить ее за то время, которое она заставила его сегодня ждать.

— Мужчина может много простить жене, способной так идеально жарить яйца, — похвалил он ее спустя двадцать минут, когда она наклонилась, чтобы наполнить его чашку кофе, демонстрируя свою задницу в трусах между полами фартука. Он погладил ее и поправил швы на чулках.

— Мужчина многое вынужден простить, — сказала она, садясь на кресло у окна и расстегивая пряжки туфель. — К счастью, я знаю не один десяток рецептов.

Дэвид читал Хоуп лекцию, пока оба субботним днем ехали в школу на чай.

— Вообще не говори о садо-мазо, и особенно не заикайся, что ты была профессионалкой.

— Хорошо, дорогой.

— Скажи, что ты раньше заведовала отношениями с общественностью в торговой палате Голливуда. Это правдоподобно и почти правда, — посоветовал он, сворачивая на длинный деревянный подъезд, ведущий к школе Браемара.

— Убедительные доводы, — согласилась она, рассматривая свою прическу в зеркале. Она перевязана волосы сзади бархатной лентой, чтобы придать себе скромный романтический вид. Ее юбка, блуза и джемпер представляли собой точные копии тех, что носила Хоуп Лэнг в фильме 1959 года «Лучшее из всего», в котором речь шла о девушке, делающей карьеру. Детали имели важное значение, так как она собиралась произвести впечатление на всех и каждого.

— И не говори о сексе. У тебя есть склонность прилюдно обсуждать секс, от чего мне придется отучить тебя.

— Я сделаю вид, что секса нет, — пообещала Хоуп, восторгаясь красотой покрытой снегом территории школы. Облачное небо и влажный воздух обещали скорые осадки, что приятно возбуждало прежнюю любительницу солнца.

— И не говори об одежде. Или голливудских знаменитостях.

— Даже о тех, которые умерли как минимум тридцать лет назад?

— Пожалуй, классическое кино будет приемлемой темой разговора, — уступил он.

— Мне стало легче, ибо у нас уже начали иссякать темы, на которые я могла бы говорить, — добродушно заметила Хоуп.

— Давай посмотрим, не забыл ли я что-нибудь? Ах да, и не заигрывай с мужчинами. Супруги преподавателей такого не позволяют себе. Кстати, и с женщинами тоже не заигрывай.

— А что, если там будет откровенная лесбиянка, которой я понравлюсь?

— Если она начнет заигрывать первой, я не против.

— Хорошо.

— Вот, пожалуй, почти все. Как, справишься?

— Проще простого.

Главный холл был украшен в изысканном стиле середины викторианской эпохи, там был мраморный камин и висели красивые портреты. Хоуп наблюдала через высокие, занавешенные бархатом окна, как падает свежий снег на деревья, и наслаждалась чаем и сэндвичами с кресс-салатом.

Ситуация изменилась, когда она узнала Энтони Ньютона, композитора, сидевшего за пианино. Оказалось, что он попечитель школы и житель этого городка! Они заговорщицки переглянулись, и Хоуп улыбнулась ему. Что она могла тут поделать, если знала наизусть любое из его музыкальных произведений? Но Дэвид наказал ей даже не упоминать знаменитостей, не говоря о том, чтобы заискивать перед ними, поэтому она осталась на прежнем месте и надеялась, что Энтони все же пройдет мимо нее.

От раздумий об очаровательном маэстро Хоуп неожиданно отвлекла стройная, чистенькая, но безвкусно одетая учительница или жена учителя, лет за тридцать, которая подошла к ней и требовала подписать какую-то петицию. Хоуп улыбнулась, взяла предложенную папку с зажимом и побледнела от ужаса, поняв суть петиции.

— Но я же работаю в книжном магазине «Маргерит Александра», — возразила Хоуп, возвращая папочку женщине, на груди которой был жетон с ее именем — Кэтрин Тэкстер-Пик.

— Что? Вы хотите сказать, что и в самом деле одобряете литературу, которая продается в так называемой эротической галерее и проповедует насилие, разложение, садомазохизм? — спросила Кэтрин.

Сердце Хоуп начало неистово биться, пока она отчаянно подыскивала ответ, который одобрил бы Дэвид.

— Вы не забыли о свободе прессы? — неуверенно спросила она.

— Вы имеете в виду свободу безупречного американского мужчины эксплуатировать, унижать и жестоко обращаться с женщиной! Но от особы с вашей внешностью нельзя ожидать, чтобы она имела понятие о правах женщин, — заявила Кэтрин. Теперь изящное лицо Хоуп залилось такой густой краской, что Энтони Ньютон встал из-за пианино и приблизился к образовавшемуся кругу слушателей. Он поймал взгляд Хоуп и улыбнулся. Благодарная Хоуп набросилась на обидчицу.

— Я знаю, что женщины имеют право выразить собственную сексуальность, — заявила она. — И уж точно больше половины авторов этих изданий женщины.

— Они ненормальны и обмануты. Как это отвратительно. Это надо запретить! — закричала женщина, сильно волнуясь из-за того, что Хоуп упрямо не хотела соглашаться с ней. Глаза Кэтрин Тэкстер-Пик тут же покраснели и затуманились слезами отчаяния. Она ударилась в истерику, продолжая осуждать огромную коллекцию эротической литературы о властных и покорных, которая делала уникальным магазин «Маргерит Александра». Хоуп задыхалась от разочарования, видя, что Кэтрин Тэкстер-Пик не признает ценность никакой другой сексуальности, кроме своей. Она подумала, что Кэтрин Тэкстер-Пик в детстве стала жертвой чудовищного насилия и чувствовала себя так, будто ее саму просят разделить вину за него только потому, что ее наказывают утонченные джентльмены. И тут она поняла, что смотрит в глаза фанатичке.

— Я советую вам почитать Камиллу Палью, — заметила Хоуп, и тут Кэтрин Тэкстер-Пик чуть не заплакала от злости.

Видя, что Хоуп исчерпала запас вынужденных дипломатических выражений, Энтони Ньютон появился на сцене.

— Вы позволите? — сказала он, беря папочку из рук женщин и быстро просматривая петицию.

— Гмммм, — промычал он, озабоченно кивая во время чтения.

— Да, нам нужно одобрение уважаемых членов артистического сообщества! — радостно воскликнула Кэтрин.

— Я знаю много людей, кого это тоже заинтересует, — услужливо заявил он. — Миссис Тэкстер-Пик, позвольте мне снять с ваших плеч эту заботу, — сказал он. — Я знаю, что вас ждут много других кампаний.

— Вы это сделаете? — взволнованно спросила Кэтрин.

— С радостью, — беззаботно согласился он, любовно прижимая петицию к своему фраку фирмы «Донегал».

— Я должна найти мужа и рассказать ему об этом. Он думал, что это никого не заинтересует. Спасибо! — поблагодарила его Кэтрин, покидая комнату в приподнятом настроении.

— Кто ее муж? — с удивлением спросила Хоуп.

— Учитель физкультуры, — доложил Энтони. Пульс Хоуп возвращался к нормальному ритму, и напряжение покидало тело.

— Спасибо, что избавили меня от нее, — пробормотала Хоуп и зачарованно смотрела, как он вырывает первую страницу петиции, на которой уже значилось пять или шесть подписей, смял ее и швырнул в камин.

— Она вас расстроила? — озабоченно спросил он.

— Взгляните, — сказала Хоуп, протягивая свою красивую руку, чтобы продемонстрировать, как та дрожит.

— Вы замечательно справились с этой ситуацией.

— Вы очень внимательны, мистер Ньютон. А я ваша самая большая поклонница.

— А я ваш большой поклонник.

— Мой? — спросила озадаченная Хоуп, но вдруг заметила Дэвида, который смотрел на нее с другого конца помещения.

— Я обладатель четырех ваших видеокассет.

— Вы? — У Хоуп закружилась голова.

— Когда Хьюго Сэндс сказал мне, что невероятно красивое создание по имени Хоуп Спенсер Лоуренс переехала в Рэндом-Пойнт в качестве жены преподавателя школы Браемара, я не мог не прибежать, чтобы убедиться, отдали ли видеокамеры вам должное.

— Вы пришли, чтобы встретиться со мной? — Хоуп сияла и была почти готова от счастья упасть в обморок, став объектом этого неожиданного признания и восхищения звезды Бродвея. — Это означает, что вы играете на Сцене? — тихо спросила Хоуп.

— Глупышка. Зачем же мне тогда хранить четыре ваши видеокассеты?

— Вот это да, должно быть, Рэндом-Пойнт словно магнитом притягивает людей Сцены. Сначала я встречаю Хьюго Сэндса и его подружку Лору, а теперь вас.

— Это лишь вершина айсберга.

— Я в восторге.

— Хьюго говорил, что вы давали сеансы. Это все еще остается в силе?

— А что?

— Я бы с удовольствием встретился с вами как-нибудь.

— Как это чудесно! — воскликнула она, не обращая внимания на пристальный взгляд мужа, устремленный к ней с другого конца комнаты. Хоуп не знала, слышит ли Дэвид их разговор, но в это мгновение ей было все равно. Самое главное, что впервые за всю ее садо-мазо карьеру, которая официально закончилась после замужества, за ней ухаживает очень важная персона! На мгновение она просто опустила голову и купалась в лучах славы, благодаря Бога за такое везение.

Не успела она прийти в себя, как рядом оказался Дэвид и сообщил, что пора уходить. В сладострастном трансе она покинула главный холл и почти не почувствовала, как ее бросили в машину.

— Этот Энтони Ньютон такой любезный, — наконец выдохнула она, когда они проехали полпути к дому.

— Тебе повезло, что идет снег. Иначе я отправился бы в лес за розгами.

— Чтобы выпороть меня?

— Хоуп, черт подери, я специально просил не обсуждать ничего серьезного, и что я слышу — ты споришь с какой-то ярой феминисткой о первой поправке к Конституции.

— Дэвид, ты не понимаешь. Она хотела, чтобы я подписала эту гнусную петицию, что прямо сказалось бы на нашем магазине. А когда я тактично возразила, она буквально начала бредить. Вот тут-то и вмешался Ньютон. Он заметил, в какую беду я попала. Но поверь мне, дорогой, я ни словом не обмолвилась, что была на Сцене. Мистер Ньютон случайно узнал меня по видеозаписям, которые у него оказались.

Дэвид бросил взгляд в ее сторону:

— О чем ты сейчас говоришь?

— Я понимаю. Это поразительно. Похоже, каждый второй в Рэндом-Пойнте является игроком.

— У меня такое впечатление, будто я вижу сон, — признался он. — Я понятия не имел, что все это распространилось так далеко.

— Похоже, мир Сцены тесен.

— Он таким не был, пока я не встретил тебя.

— Да! Я тут самая главная. Ты обязан ценить и обожать меня! — Она заерзала на сиденье. Дэвид был готов улыбнуться. — А вместо этого ты только ругаешь меня!

— Это не все, на что я способен.

— Я изменила твою жизнь!

— Я тоже изменил твою жизнь.

— Это правда. — Хоуп успокоилась и смотрела в окно, пока они ехали к коттеджу по прибрежной дороге. — Если бы не ты, я все еще поднималась бы на пятый этаж дома на улице Фрэнклина в Голливуде и позировала для дешевой съемки в ателье Ван Нииса. Только ты один привел меня сюда.

— Теперь ты дело говоришь.

Дэвид припарковал машину, и они вошли в дом. Дэвид развел огонь в камине гостиной, а Хоуп уселась напротив на низенькой скамейке. Дэвид присел к ней и взял ее руку.

— Дорогая, похоже я просил тебя сегодня не заигрывать.

— Я не заигрывала.

Дэвид положил Хоуп через колено.

— Не заигрывала? — Он погладил ее по мягкому месту через прямую твидовую юбку. — А как же Энтони Ньютон?

Хоуп вздохнула, медля с ответом.

— Он очарователен. — Нахмурившись, Дэвид сбросил пиджак и засучил рукава. — Боюсь, что я могла влюбиться в него, — добавила Хоуп, несмотря на то что Дэвид крепко обхватил ее за талию. В ответ на эти слова она получила звучный шлепок.

— Мммм, — пробормотала Хоуп, любившая, когда ее шлепают через юбку. Когда задница ощутимо нагрелась, он задрал ей юбку. Ее трусики, пояс с резинками и чулки были из совершенного шелка и хорошо сочетались с плотью, которую украшали. Дэвиду на мгновение стало не по себе от неожиданной красоты, которую он увидел. Однако он быстро пришел в себя.

— Как ты смеешь влюбляться в другого мужчину, когда не прошла еще неделя, как мы муж и жена?

На этот раз он тяжело опустил ладонь на ее трусики.

— Я уверена, что переживу это, если мне разрешить один сеанс с ним, — с надеждой сказала она.

— Сеанс? — Он перестал шлепать ее. — И тебе за сегодняшним чаем хватило наглости говорить о сеансах?

— Мистер Ньютон сам заговорил об этом. Дэвид тяжело опустил руку, демонстрируя свое раздражение. Наконец он стащил с нее трусики, затем снял их совсем. Ее белоснежная кожа порозовела.

— Хоуп, я очень зол на тебя! — сердито сказал он, вызывая у нее дрожь. — Ты очень плохая девочка, ты делала все, что я не велел тебе делать!

С каждым размеренным шлепком Дэвид давал ей понять, как он возмущен.

— Ай! Извини, дорогой. — Хоуп чуть не рыдала, польщенная его подкупающей демонстрацией ревности. — Но как ты не можешь понять?

— Что тут понимать? Что моя жена маленькая кокетка, которая требует к себе внимания, и не способна даже одну неделю сохранить верность мужу?

Размеренные шлепки не прекращались в течение нескольких минут, ей становилось все больнее.

— Но наш брак состоялся так неожиданно, — возразила она. — Мне нужно время, чтобы приспособиться к такой перемене.

— Не пытайся разжалобить меня. Ты знаешь, что виновата.

Суровое наказание возымело свое действие, и она и начала плакать. Рука Дэвида повисла в воздухе, он перевернул Хоуп. Она спрятала свое лицо у него на груди и рыдала, прижимаясь к нему.

— Тебе лучше? — спросил он, все еще не отпуская ее.

— А тебе?

— Мне всегда лучше после того, как отшлепаю тебя.

— Я так рада! — Она прижалась к твердому шомполу в его штанах. — Ты любишь меня? Ты по-настоящему любишь меня?

— А ты как думаешь?

Он стиснул ее голую попку под юбкой, она подпрыгнула на его коленях.

— Ты не можешь ответить более романтично? — дулась она.

— Пожалуй, я люблю тебя достаточно крепко и иногда могу тебе позволить один-два сеанса, — неожиданно уступил он.

— Дорогой! Как это мило. А если ты действительно хочешь возбудить меня, то заберешь мои деньги после моего возвращения домой и хорошенько отшлепаешь за то, что я не принесла больше.

— И ты тогда будешь счастлива? — Да!

— Тебя действительно надо проучить, и я это сделаю.

— Тогда со мной случится оргазм, — призналась она. — Я обожаю, когда ты плохо относишься ко мне.

— Я никогда не отношусь к тебе плохо, невоспитанный ребенок, — перестал злиться он, потрепав ее за щеку.

— Конечно, нет. Но ты критикуешь меня с утра до ночи, разве не так, дорогой?

— Если я воспитываю тебя, то это ради твоей же пользы. Мне не хочется, чтобы ты всю жизнь вела себя, как невоспитанная девочка.

— Нет, сэр, — она прижала голову к его груди, ища ласки.

— Ничего страшного, — успокаивал он. — Несмотря на все, ты хорошенькая.

Хоуп обожала свою новую работу, однако ее чистый заработок в сумме 226 долларов иссякал через час после его получения и уходил на деликатесы, маленькие подарки для Дэвида и новый корсет из модного магазина дамского белья. Все наличные, которые она привезла из Калифорнии, были потрачены, и ей не хотелось обращаться к мужу за карманными деньгами, опасаясь, что тот не сможет ей ничего дать, поскольку до дня его зарплаты осталось еще несколько недель. «Я не могу унижать его таким образом, — сказала она про себя, — но я не собираюсь жить на макаронах с сыром! Мне лучше прямо сейчас договориться с мистером Ньютоном о сеансе!»

Получив от Хьюго Сэндса адрес электронной почты Энтони, Хоуп начала обмениваться игривыми посланиями с композитором. Так продолжалось пару дней, в течение которых Энтони уговорил ее подробно обсудить свои фантазии. Наконец он велел ей готовиться к сеансу, какого в ее жизни не было.

Заинтригованная Хоуп запросила подробности, но Энтони лишь пообещал, что она получит наслаждение от ожидавшего ее испытания и будет щедро награждена за проведенное с ним время.

На следующий день Слоун Тейлор поинтересовался, сможет ли она в следующее воскресенье помочь ему собрать и отвезти партию книг в «Дом у скалы», чтобы Энтони Ньютон мог с ними ознакомиться. От этой странной просьбы у нее затрепетало сердце. Зачем она понадобилась, если надо отвезти только одну коробку книг?

В ту ночь она почти не могла спать от волнения, гадая, как же гении музыки наказывают девочек. К тому же зачем вовлекать Слоуна, если не ради осуществления ее самого испорченного желания, о котором она обмолвилась? Как только Хоуп вспоминала о нем, она тут же краснела. Чтобы ее пороли двое мужчин сразу. Хоуп вспомнила, как заинтересовался Энтони, когда она описала эту фантазию. Может, Слоун будет столь хорошим другом, что примет участие в самом лучшем сеансе в жизни Хоуп? Перебирая в уме все возможные наряды к следующему дню, она уснула.

Как только Хоуп следующим днем явилась в магазин в короткой плиссированной юбке и туфлях на высоком каблуке, она начала допрашивать своего осторожного босса о том, что ее сегодня ждет. Но Слоун не отвечал на ее вопросы и упаковывал книги.

Когда они приехали в «Дом у скалы», дверь им открыла маленькая блондинка, которая вполне могла сойти за сестру Хоуп. Обе некоторое время разглядывали друг друга, и тут их осенило.

— Сюзен Росс, — воскликнула Хоуп. — Единственная девушка, которая заставила меня спустить все деньги в «Башне». Их хватило всего на три дня.

Обе обнялись.

— Я все время надеялась, что увижу тебя снова, — сказала Сюзен, — но не там, где царит такая конкуренция.

Девушки взялись за руки, и Сюзен повела их наверх, на третий этаж. Когда они вошли, Энтони осматривал сервировочную тележку, которую его слуга Денис нагрузил сэндвичами, пирогами и горячим шоколадом для девочек.

Хоуп побывала в разных местах для игры, но никогда не видела переоборудованный для этого танцевальный зал. Она оглядывалась с изумлением и одобрением. Она сразу заметила двух широких, обитых кожей коней для порки, расположенных друг против друга посреди комнаты на расстоянии около восьми футов.

— Это для твоего посвящения, — объяснил Энтони.

— Как восхитительно, — пробормотала Хоуп, по очереди рассматривая двух интересных мужчин.

— Фантазия о том, что тебя будут шлепать двое мужчин, заинтересовала меня, — сказал Энтони, — но ты так и не раскрыла подробностей. И я подумал, что мы могли бы использовать Сюзен в качестве модели.

Композитор забрал у удивленной Сюзен чашку, взял ее за руку и подвел к одному из двух коней.

— Что ты сейчас собираешься делать? — спросила Сюзен, пока ее усаживали верхом на коня.

— Я подумал, что лучше всего, если Хоуп будет руководить Слоуном и мною, пока мы учиним над тобой телесное наказание, — пояснил Энтони своей любовнице, легко прильнув к ее губам. — Видишь ли, в таком случае Слоун и я будем точно знать, как далеко можно заходить, когда подойдет ее очередь.

— Отлично! — одобрила Хоуп, восхищаясь своей коллегой, одетой в дымчатое платье из голубого бархата как у принцессы, пуговицы которого расстегивались спереди. Воротник, рукава и низ были отделаны кремовыми оборками из жесткого батиста. Когда ей задрали юбку, обрамление трусиков и нижней юбки на фоне светло-розовой кожи вызывали в памяти оттенки и тона эпохи Возрождения.

— Моя заместительница настоящая прелесть, и я не сомневаюсь, что она заслуживает того, чтобы ее хорошенько отшлепали ремнем и тростью! — заявила Хоуп. Слоун открыл сундук для игрушек и отобрал из него кое-что.

Зная, что скоро с ней сделают то же самое, что она велит сделать с Сюзен, Хоуп была осторожна в своих наставлениях. Ей больше всего хотелось, чтобы божественную попочку Сюзен наказал один мужчина, пока другой крепко держал ее, щипал за мочки ушей, расстегнул платье, обнажил и крепко тискал грудь с вишневыми сосками, ласкал шею, запустил руку в длинные, светлые волосы и часто раздвигал ей ягодицы, дабы второй мужчина имел доступ к крохотному анусу и росистому влагалищу. Хоуп только и думала об этих местах и умоляла Энтони и Слоуна по-очереди пройтись по ним легким, маленьким кнутиком. Сюзен выносила все эти знаки внимания с покорностью, свойственной всем смиренным существам, с которыми хорошо обращаются. Сюзен получила оргазм после пятидесяти или шестидесяти крепких ударов стека по ягодицам, пока ее крепко прижимали к коню. Потом наступила очередь наказывать Хоуп, а Сюзен могла наблюдать.

Дэвид курил, пил кофе, ставил оценки за сочинения и размышлял над первой любовной запиской в этом семестре, когда домой заявилась Хоуп под аккомпанемент молний и раскатов грома.

— Дорогой, знаешь, чем я занималась? — Хоуп присела к нему и все рассказала. Дэвид перестал проверять сочинения, но продолжал курить. Наконец он протянул руку и сказал:

— Давай. — Она растерялась на мгновение. — Давай же. — Он щелкнул пальцами. Прикованная к месту холодным взглядом прищуренных глаз, Хоуп вложила в его руку семьсот долларов. — И это все?

— Да.

— Ты позволяешь миллионеру платить себе так мало за столь многое? — Дэвид отодвинул стул, положил ее на колени и нанес двенадцать или тринадцать тяжелых ударов по плиссированной юбке. — Отныне я ожидаю, что ты будешь запрашивать гораздо больше, — наставлял он, ставя ее на ноги. Затем Дэвид засунул деньги в бумажник и вернулся к проверке сочинений. — А теперь, пожалуй, пора приготовить мне ужин, — приказал он, строго посмотрев на нее. Хоуп крепко обняла его и побежала выполнять это милое поручение.