— Куда вы их хотите повесить? — Малком с облегчением ушел от темы о журналах Хьюго Сэндса и снова взвалил ящик не плечо.

— Да, думаю, их надо развесить в галерее третьего этажа! — радостно воскликнула Хоуп. — Я возьму молоток и гвозди и поднимусь к вам!

Малком заметил, что она заперла дверь и повесила табличку «Закрыто» и исчезла в кабинете.

Он поднялся по винтовой лестнице на третий этаж. Он вспомнил последний раз, когда бывал здесь. Было так здорово наконец-то овладеть Маргерит. Но он не забыл, что всего несколько минут до того, как он первый раз овладел будущей женой, Майкл Флегг заигрывал с ней этажом ниже!

Хоуп поднялась к нему, когда он раскладывал портреты на письменном столе. Стены галереи были выкрашены в темно-зеленый цвет, на фоне которого портреты в позолоченной раме будут смотреться роскошно. Радуясь, что у нее есть время подумать, она давала ему подробные указания, как расположить портреты.

— Как очаровательно, — сказала Хоуп, когда на стене появился портрет Шарлотты Леннокс. — У вашей жены такой изумительный вкус! — Майклу едва удалось не отозваться на это признание улыбкой. — Как мне хочется встретиться с ней!

Теперь он нахмурился.

— Чей портрет следующий?

— Фрэнсис Берни. Вот здесь. — Хоуп указала место на стене. — Почему она никогда не заходит в этот магазин? Похоже, у нас с ней так много общего.

— Гммм, — проворчал он, думая: «Если это так, то мне жаль твоего мужа».

— Ваша встреча посредством личной рекламы мне кажется овеяна сказочной романтикой.

— Правда! — Он с иронией произнес это слово.

— Мне кажется, что встретиться через переписку — значит проявить вершину хорошего воспитания. Мужу пришлось найти не столь обычную дорожку к моему порогу, — сообщила Хоуп. — Да?

— Он застал меня во время работы в садо-мазо клубе в Голливуде.

— Значит, это была ваша последняя работа перед тем, как вы переехали сюда? — Малком был шокирован.

— Нет. Прямо до поездки на Восточное побережье я снималась на видео. Затем Дэвиду предложили должность преподавателя в школе Брае-мара, и он пригласил меня сопроводить его в качестве жены. Разве это не романтично?

— Чей портрет следующий? — спросил Малком, держа в руке молоток и гвозди.

— Элизабет Инчболд. Пожалуйста, прикрепите ее справа от Фрэнсис Берни, — наставляла Хоуп, отступив, чтобы посмотреть на проделанную работу. — Я так понимаю, что вы сами тоже недавно женат?

— Да, — ответил он отнюдь не дружеским голосом.

— А вот этот портрет сдвиньте левее на дюйм.

— Так будет хорошо?

— Угу, — пробормотала Хоуп; изучая его широкие плечи и узкую талию, когда он повернулся, чтобы забить гвоздь. С каждой минутой все больше млея перед его телосложением, она становилась все менее уверенной в успехе задуманного плана. Черт бы его побрал за безразличие перед ее изумительной сексуальной привлекательностью.

— Наверно, вы получили сотни ответов на свою рекламу. — Она с новым рвением принялась за соблазнение Малкома. Она считала порученное задание всего лишь доброй услугой богине, но теперь оно стало вызовом ее творческой натуре. Не в пример ее мужу, гулящему коту, этот скромный и искренний женатый мужчина ни за что не начнет приставать первым.

— Получил несколько.

— Спорю, у вас чуть сердце не перестало биться, когда на рекламу отозвалась Маргерит, — польстила ему Хоуп.

— Послушайте, — сердито сказал он, и у нее сердце сжалось. — Не сомневаюсь, вы хороший человек и не хотите никого обидеть, но вы задаете дерзкие вопросы, и мне кажется, вам надо прекратить это.

— Извините!

— Кто следующий? — он указал на портреты.

— О, Мария Эджворт. Пожалуйста, прикрепите ее прямо под Шарлотт Леннокс, дюйма на три ниже. — Хоуп расхаживала по галерее, пока он вбивал гвоздь. Стена быстро заполнялась портретами, а она ни на йоту не приблизилась к цели. Совсем наоборот! Похоже, она его раздражала. — Извините, пожалуйста, если я вас обидела, — пробормотала она.

— Вы меня не обидели.

— Если я показалась вам слишком фамильярной, то только потому, что знаю — вы тоже играете на Сцене. Лишь один этот факт дает право на интимные отношения. Думаю, вы не согласны?

— Я никогда об этом не задумывался.

— Это ваша беда, — выпалила она.

— Как вы сказали?

— Не обращайте внимания.

— Я хочу знать, что вы хотели сказать этим замечанием, — настаивал он.

— Не могу вдаваться в подробности, чтобы не проявить еще большую дерзость.

Малком поправил портрет Марии Эджворт и критически взглянул на него.

— Однажды жена заставила меня прочитать одну ее книгу, — робко признался он. — Она оказалась неплохой.

— Мне нравится ваша жена! — радостно воскликнула Хоуп. — Как я желаю, чтобы вы позволили ей стать моей подругой!

Малком почувствовал, что начинает злиться. Не зная, как быстро распространяется информация среди замкнутого круга людей, он удивился, что эта продавщица, которая для него была совсем незнакомой несколько минут назад, так много знает о его отношениях с Маргерит. Было также унизительно слышать упреки от этой вызывавшей раздражение невоспитанной девицы в том, что даже он начинал считать несправедливым подавление своей жены.

— А я очень желаю, чтобы у меня была власть уволить вас за отсутствие такта и неприкрытую грубость! — заявил он.

Хоуп то бледнела, то краснела. Вдруг она тоже разозлилась. Хоуп уже хотела ответить колкостью, но из ее глаз хлынули слезы, и она отвернулась от него, чтобы успокоиться. Заметив, что плечи ее серого джемпера подрагивают, он почувствовал неприятный укол вины.

— Вы чувствительны, не так ли? — бесцеремонно заметил он.

— Я с радостью уйду с этой работы, — хныкала она, уязвленная до глубины души.

— Ладно, не говорите глупости.

— Вы не знаете меня, но я действительно вела себя дерзко. — Хоуп критиковала себя.

Вдруг он почувствовал себя хамом.

— Послушайте, я не хотел вас обидеть. Не сомневаюсь, вы для этого магазина удачная находка. Извините меня, за то, что я расстроил вас. Пожалуйста.

Хоуп повернулась к нему и улыбнулась.

— Извиняю. Спасибо. — И тут она хитро добавила: — Вы обнимете меня, чтобы доказать, что прощаете меня? — Не давая ему опомниться, она обняла его за тонкую талию и прижала свою светлую головку к его груди и издала вздох удовлетворения. Малком чувствовал, что это очень плохо, но невольно обнял эту пленительную красавицу, которая явно не собиралась отпускать его. Она отступила, чтобы заглянуть в его глаза с нескрываемым восхищением. — Я обожаю, когда чувствую грудь мужчины.

— Это хорошо, но мне кажется, вам пора остановиться, — сказал он, отводя ее руки. Однако он не мог заставить себя сразу отпустить их. — Знаете, я начинаю думать, что вы очень шаловливая девчонка. — Он отпустил ее руки и собирался прикрепить два оставшихся портрета. — Полагаю, Джейн Остин будет следующей.

— Да, пожалуйста.

— Интересно, что сказал бы ваш муж, если бы узнал, что вы прижимаетесь к груди другого мужчины.

— Он бы ничего не сказал. — Хоуп рассмеялась.

— Вот как!

— Так. А теперь повесьте Анну Бронте справа от нее.

— Предположим противоположную ситуацию — я крепко обнимаю вас за талию. Вы посчитали бы это приемлемым поведением?

— Еще бы! — Она тут же согласилась, заставив его снова покраснеть. — Но к чему ограничиваться только этим?

— Миссис Лоуренс, у меня начинает складываться впечатление, что вы со мной заигрываете, — неодобрительно сказал Малком.

— А что тут такого страшного?

— Не забывайте, что мы оба семейные люди.

— Разве у вас не бывает порывов чувств?

— Если бы я прямо сейчас сделал то, что мне хочется, вам бы это не понравилось, — откровенно сказал он, прикрепляя последний портрет.

— Вы хотите уволить меня?

— Нет, положить через колено!

— О! — Хоуп покраснела, почти забыв о такой возможности в своей безудержной жажде добраться до его атлетического тела.

— Однако я не подвергаю наказанию жен других мужчин, — сказал он и, отойдя от портретов, оценивал работу своих рук.

— Знаете, вы невыносимо чопорны! Мне действительно трудно поверить, что вы играете на Сцене. Более того, мне не верится, что вы приходитесь мужем божественной Маргерит Александер. Я слышала о пуританских обитателях Новой Англии, но всегда думала, что это избитая характеристика, рожденная в Голливуде. Вы не забыли, что и здесь наступило новое тысячелетие?

Малком долго смотрел на нее.

— Боже, я с большим удовольствием выпорол бы вас за наглость!

— Но вы не посмеете, верно? — насмехалась она, устав от попыток соблазнить его. — В таком случае вы коснетесь девушки и не сможете разыгрывать перед Маргерит из себя непорочного, считая ее падшей!

Малком собирался отвесить ей оплеуху, но хорошие манеры остановили его.

— Я сейчас понял кое-что, — пробормотал он. — Вы влюблены в мою жену!

— В самом деле, мистер Бренвелл, ну и скажете же вы, — вяло отбивалась она, проклиная себя за то, что так скоропалительно упрекнула его.

— Вы только что употребили слово «падшая» в отношении Маргерит. Спасибо за то, что открыли мне глаза. По сравнению с вами она святая католической церкви. Она по крайней мере общается с мужчиной три или четыре недели, прежде чем пойти на супружескую измену.

Она спокойно положила молоток и гвозди в ящик письменного стола, затем села на край стола и взглянула на его работу.

— Не верится, что вы так быстро прикрепили эти портреты, — заметила она, чувствуя, как начинает пылать ее лицо от замешательства, что ей не удалось справиться со своей задачей. Она не припоминала, что в своей жизни совсем не могла бы подействовать на пышущего здоровьем мужчину.

— Как я уже говорил, хорошая порка вам не помешала бы, но пусть этим займется ваш муж, — решительно сказал Малком.

— Мой муж? Что вы хотите сказать?! — воскликнула Хоуп с замирающем сердцем.

— Хоуп, вы знаете, что это за магазин? Это рассадник супружеской неверности. Но мы с вами разорвем этот порочный круг!

— Да, конечно, но что вы имели в виду, упоминая моего мужа?

— Я по крайней мере разорву этот порочный круг, — поправился он, вспомнив, что этот беспринципный соблазнитель замужних женщин, Слоун Тейлор, все еще заправлял этим магазином и являлся боссом Хоуп. — Вы уж точно успели встать на колени перед своим боссом, — упрекнул он ее с безжалостной насмешкой.

— Ничего подобного, — неуверенно ответила она, — но что вы имели в виду, говоря о моем муже? Вы только что упомянули его.

— Я намерен послать ему письмо и сообщить о необычном поведении его жены.

— Вы шутите.

Хоуп нетвердым шагом последовала за Малкомом вниз по лестнице, на ходу выключая свет.

— Мистер Бренвелл, вы ведь на самом деле не сделаете этого, правда?

— Я вижу, вы боитесь мужа. Хорошо! Надеюсь, он выбьет из вас всю дурь.

— Мистер Бренвелл, вы шутите! — Она чуть не рыдала. — Я думаю о его чувствах. Будьте человеком.

Ее просьбы поубавили у него решимости, но ее унижение и мольбы доставляли ему большое удовольствие, и он не показывал, что она добилась своего.

— До свидания, миссис Лоуренс, — сказал Малколм, выходя из магазина, после чего Хоуп расплакалась. Она не только провалила все, к тому еще Дэвид получит записку!

— Что ж, не знаю, обрадуешься ты или нет, но в книжном магазине у тебя работает стопроцентная уличная девка, — через несколько минут Малком деловито сообщил Маргерит, распаковывая продукты на кухне. Маргерит осторожно вытащила из духовки «пастушью запеканку», из дырочек в корке шел пар. Она повернулась к мужу.

— Что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать, что Хоуп Спенсер Лоуренс является нераскаявшейся искательницей острых ощущений и дорожит своими брачными обетами не больше, чем чужими, и меньше всего твоими.

— Ничего не понимаю.

— Не успел я пробыть в магазине и десяти минут, как она начала приставать.

— Приставать к тебе?

— Пока я развешивал картины, она начала подтрунивать надо мной.

— Каким образом?

— Она подтрунивала над нашими отношениями! — холодно ответил он. — Она хорошо информирована на сей счет.

Маргерит сменила тему:

— Говорят, она привлекательна?

— Потрясающе. Но она такой и должна быть, иначе у нее не сошла бы с рук и половина ее глупостей.

— Расскажи мне побольше о том, что произошло.

— Ну, после того как Хоуп довела меня до белого каления, а я отругал ее, она выжала несколько слезинок, после чего я, естественно, стал шелковым. Пока я ее утешал, она включила все свое обаяние, давая мне понять, что порыв чувств — ее конек. Я был совершенно уверен, что мог тут же взять ее. Говорю тебе, я так разозлился, что чуть не выпорол ее.

— Чуть? На тебя это не похоже.

— Маргерит! Ты такая же развращенная, как и она. Точнее говоря, вы одним лыком шиты! — заявил он, и, засунув руки в карманы брюк цвета хаки, расхаживал по кухне. — Да, кстати, она обожает тебя. Обожает тебя и не исытывает угрызений совести, пытаясь соблазнить твоего мужа! Ты вообще можешь понять такой извращенный менталитет?

— Обожает меня? — Маргерит улыбнулась.

— Тебе наплевать на то, что она приставала ко мне, да?

— Если она ничего не могла поделать с собой.

— Как это она ничего не могла поделать с собой. Я женатый мужчина. Она замужняя женщина. В магазине мы пробыли вместе всего две минуты. Как это она ничего не могла поделать с собой?

— А если ты ей показался привлекательным и неотразимым?

— Ты хочешь сказать, что не расстроилась бы, не заволновалась и нисколько бы не ревновала, если я занялся бы любовью с другой женщиной? И к тому же красавицей?

— Я ничего такого не говорю. Я точно заревновала бы, если бы подумала, что ты занимаешься любовью с ней, особенно если она так великолепна, как все говорят. Но ничего бы не сказала, если бы ты выпорол эту шаловливую кокетку.

— Гмм!

— Тебе действительно следовало выпороть ее. Думаю, она как раз этого и добивалась.

— А что, по-твоему, подумал бы ее муж, узнав об этом?

— Может, он из тех, кто не связывает себя предрассудками.

— Что ж, посмотрим, что он скажет, когда получит уведомление о ее поведении.

— Малком, ты же не собираешься рассказать ему об этом!

— Возможно, если она получит хороший урок от мужа, то подумает дважды, прежде чем приставать к незнакомым мужчинам, как это случилось со мной.

— Малком, ты же не проявишь такую жестокость, что сообщишь мужу о ее недостойном поведении. Ей может страшно влететь.

— Лучше сейчас, чем потом, когда она успеет нарушить все свои брачные обеты.

— Но Малком, это не смешно. Мы же не знаем, что из себя представляет мистер Лоуренс. Он может оказаться из тех, кто прибегнет к насилию. Ты же не хочешь, чтобы из-за тебя Хоуп получила синяк под глазом.

— Магерит, не смеши меня. Хоуп капризная, заносчивая, испорченная до мозга костей маленькая шлюха.

— Тем не менее почему бы не подумать пару дней, прежде чем поступить так опрометчиво? — настаивала Маргерит, отрезая ему кусок пирога.

— Не пойму, почему ты вообще должна беспокоиться об этой шалунье. Мм, как вкусно. Однако пирог очень жирный, — неодобрительно сказал он.

— На этот раз ты можешь себе это позволить, — нежно заметила она, наливая чай. — Ты уж точно израсходовал дневной рацион калорий, пуритански отказавшись насладиться прелестями Хоуп Спенсер.

— В одном кусочке пирога, должно быть, не меньше тысячи калорий, — предположил он.

Маленькое зернышко похоти, посеянное Хоуп в мозгу Малкома, за одну ночь дало такие всходы, что следующим утром он проснулся от страшной эрекции. Ему снились ее светлые волосы. Настал очередной дождливый день. Маргерит спустилась вниз и заваривала кофе. Он вздрогнул и встал, напрасно стараясь сложить в одно целое неуловимые эпизоды сна, которые быстро выветривались из его головы.

Малком принял душ и, пребывая в крайнем волнении, оделся, желая лишь одного — прямиком отправиться в книжный магазин и потребовать все, что ему вчера предложили просто так.

— Пожалуй, схожу за слойками, — сообщил он Маргерит, направляясь к двери.

— Хорошо, дорогой, — раздался из кухни ее голос.

Малком шагал под большим, черным зонтом, надеясь, что Слоуна все еще нет в городке и Хоуп заправляет магазином. Он застал ее одну, одетую в белую блузку и джинсы под рубинового цвета фартуком. Она натирала старинную кофемолку для «эспрессо» и подпевала песне «Смешное лицо» из альбома 1924 года, звучавшей из патефона «Виктрола» в углу.

— Мистер Бренвелл! — воскликнула она, покраснев, когда он вошел в магазин.

— Здесь есть кто-нибудь? — спросил он, оглядываясь кругом.

— Нет.

— В таком случае мы закрываемся на обед, — заявил он, переворачивая вывеску на витрине и запирая дверь. Затем он подошел к бару «капучино» и за руку вытащил ее из-за него.

— Нам надо закончить одно дело, — сказал он, таща Хоуп в глубь магазина, за задний прилавок в кабинет, где он положил ее на кожаный диван, затем запер дверь.

— Мистер Бренвеел, что вы такое задумали?! — воскликнула она, вскакивая. Но он снова уложил ее на диван и сел.

— Я взвесил все вами сказанное и подумал, что было бы сумасшествием хоть на мгновение удерживать себя от желания выпороть вас.

Сказав так, он взял ее за руку и сразу положил себе на колени. Тесемки темно-красного фартука красиво обрамляли ее попочку в джинсах, так что округлые ягодицы хотелось стиснуть, чтобы оценить их по достоинству.

— Мистер Бренвелл, вы сегодня совсем другой! — воскликнула она, в душе радуясь, что надела свои новые темно-синие джинсы, рассыпавшиеся длинные светлые волосы выглядели особенно красиво, пока она лежала на его сильных бедрах.

Он начал шлепать ее короткими, согревающими ударами, достаточно сильными, чтобы Хоуп начала стонать.

— Я все обдумал и понял, что вы заслуживаете не одну порку и не только от своего мужа. Так что я в некотором смысле делаю благое дело.

Теперь удары ложились медленнее и тяжелее. Джинсы впитывали тепло, но он почувствовал, как жар пробивается сквозь них. Набравшись опыта в покорном поведении, Хоуп быстро оказалась под гипнотическим воздействием сыпавшихся на нее ударов и прекратила стонать.

— Поднимитесь, — приказал он, и когда она послушалась, расстегнул пуговицы и молнию ее джинсов, ловко засунул руку в ее трусики и рукой взял срамные губы. Затем, прижав руку к холму Венеры и щели, он продолжал шлепать ее через джинсы.

— Боже мой, что вы делаете?

— Хочу почувствовать, как вы увлажнитесь.

— О! Как вы смеете! — Она попыталась избавиться от его руки, но он крепко держал ее. Еше пять или шесть ударов упали на ее обтянутую джинсами попочку.

— Не ерзайте. Уже поздновато разыгрывать из себя недотрогу.

Хоуп не знала, произносить ли ей «ай!» или «ай! ай! ай!», — когда он нежно вцепился пальцами в ее росистые завитушки на лобке и одновременно смачно шлепал по заднице. Он шлепал ее сильнее и быстрее, держа срамные губы в другой руке. Наконец он скользнул одним тонким пальцем в ее влагалище, губы которого тут же сомкнулись вокруг него, словно влажные бархатные ножны. В тот же момент он рывком стащил с нее джинсы вместе с тонкими белыми трусиками, обнажая шелковистые порозовевшие ягодицы.

Прекратив возбуждать Хоуп, он крепко держал ее за талию и решительно продолжал шлепать, обрушивая на маленькую, круглую попочку не один десяток резких ударов.

Хоуп покорно терпела, зачарованная его жесткой, но чувственной техникой исполнения. Она наслаждалась тем, как он работал руками, развел срамные губы, затем снова прижал ее к своим оливкового цвета саржевым брюкам.

Затем он пошел еще дальше, намеренно раздвинув порозовевшие ягодицы, и шлепал между ними.

Она невольно затаила дыхание, пока он шлепал по ее заднему отверстию.

— Я думал о вас всю ночь, — наконец признался он.

Она заерзала, и крохотная цель исчезла. Она извивалась и вертелась, выскользнула из цепких рук Малкома и уселась прямо на его коленях.

— Вы думали обо мне?! — воскликнула она, обвивая руками его шею и прижимаясь щекой к ней. — Спасибо, что сказали мне об этом! Я подумала, что вы презираете меня, когда вчера ушли отсюда.

— Мне хотелось свернуть вам шею.

— Вы хотели сказать моему мужу, что я оскорбила ваши благородные чувства. — Она улыбнулась, спрыгнула с его колен и натянула джинсы.

— В самом деле, я не собирался так поступать.

— Правда? Я была уверена, что вы это сделаете, пошла домой и во всем призналась Дэвиду.

— Я уверен, что вы ничего подобного не сделали!

— Вам не следует быть таким самоуверенным. Я все равно рассказала бы ему. Может, через день, может, через неделю. Но я выболтала бы все.

— И что было дальше?

— Я вам лучше не скажу.

— Правда, как он воспринял все это? Мне интересно, как другие мужчины реагируют на такое поведение.

Хоуп пригладила свой фартук и волосы перед зеркалом арт-деко.

— Что ж, в отличие от вас Дэвид не лишен чувства юмора. Хотя, по его мнению, мне досталось поделом за то, что считаю себя неотразимой.

— И он больше ничего не сказал и не сделал?

— Неужели я должна признаваться в том, как муж наказал меня?

Она так красиво надула губки, что он не устоял перед порывом взять ее в свои руки и поцеловать в полные красные губы.

Хоуп не могла отдышаться, когда Малком наконец отпустил ее.

— Вы милая девушка. Жаль, что я не понял этого вчера. Надеюсь, у вас не было слишком больших неприятностей из-за меня.

— Дэвид не воспринимает все слишком серьезно, — ответила Хоуп.

— Хорошо, — сказал Малком, заключая ее в свои объятия, и снова поцеловал.

— Что случилось? — спросила она, изумленная его страстными поцелуями. — Вы изменились.

— Поскольку на вас нет юбки, считайте, что вам повезло, — предупредил он, поглаживая ее талию, а также твердую и круглую, как яблоко, грудь через фартук и рубашку. — Я мог бы наклонить вас и тут же войти.

Он снова крепко прижал Хоуп к себе, вдохнул едва ощутимый аромат ее волос, через джинсы стиснул попочку двумя руками, а губами прильнул к ее шее. Она получила удовольствие, пока он несколько минут услаждал ее страстными поцелуями, чувствуя себя так, будто с нее срывают лиф.

— Я могу встать на колени и дать волю фантазии, — предложила она. — А вы могли бы наказать меня ремнем.

Малком сел на кожаный диван, а она встала на колени меж его ног и смотрела, как он расстегивает ремень и вытаскивает его. Сложив его пополам, он жестом пригласил ее расстегнуть ему штаны. Хоуп без колебаний сделала это, ибо ее животные страсти успели разбушеваться, к тому же она все ночь думала о Малкоме. Торчавший член выпрыгнул ей прямо в руку.

— Какой прелестный член, — пробормотала она. — Теперь я и в самом деле жалею, что не надела юбку.

Ей не нравилась мысль о том, что ее наклонят и возьмут в тот момент, пока джинсы некрасиво повиснут на бедрах, но она также не могла представить, что среди бела дня разденется в конторе Слоуна, чтобы на кожаном диване предаться утехам с мужем владелицы магазина.

— Вот за это вы и будете наказаны.

Малком начал легко бить ее ремнем, считая, что небезопасно применить большую силу, когда член находится у нее во рту.

— Мм, я заслуживаю того, чтобы меня пороли чуть крепче, — мило попросила она, ибо ремень через джинсы приносил божественные ощущения, а ублажая его полностью одетая, она преисполнилась исключительной покорностью.

Миновало пять минут, и он уже был готов отбросить все моральные принципы супружеской жизни и предаться зову страстей. Хоуп почувствовала едва заметные признаки грядущего потопа и вовремя вытащила член, иначе она бы задохнулась от жидких подношений Малкома, которые, не причинив ущерба, устремились на несколько футов вперед и оросили почву в горшке, где росла пальма.

— Ты моя прелесть, — произнес он, целуя ее в голову, затем поднял ее на ноги.

— А ты большой грубиян, — ласково дразнилась она.

Малком заключил ее в объятия и крепко прижал к себе, вся его обида и недовольство этим городком улетучились в пропахшей кедром атмосфере конторы Слоуна.

Хоуп осталась довольна, она чувствовала, что сделала одолжение своей хозяйке и Сцене. В конце того дня в магазине вдруг появился ее муж с таким выражением лица, что Хоуп поняла — она перестаралась.

Без всяких вступлений Дэвид взял Хоуп за ухо и потащил в глубь магазина, в первую попавшуюся открытую дверь, которая на этот раз вела в контору Слоуна, где она чуть раньше доставила Малкому Бренвиллу такое удовольствие.

Из красивых уст мужа посыпались такие выразительные обвинения, которые можно ожидать лишь от преподавателя частной школы. Похоже, он нанес один из редких визитов в физкультурный зал, чтобы сыграть партию в сквош. Там он встретил Малкома Бренвелла, который представился Дэвиду и принял приглашение сыграть. Вскоре Дэвид обнаружил, что Малком приходится мужем владелицы книжного магазина, в котором работает Хоуп. Потом Дэвид сообщил Малкому, что является мужем Хоуп, работающей в магазине Маргерит. Услышав об этом, Малком сперва смутился, затем разоткровенничался.

Конечно, Дэвид не удивился, услышав, как восторгаются его женой, ее сходством с молодой Грейс Келли и очаровательными манерами. Но Дэвид забеспокоился, когда Малком сказал, как восхищен Дэвидом за то, что тот «заботится о Хоуп, которая столь естественна и доступна». Услышав такие слова, Дэвид потерял дар речи, но Малком тут же добавил, что Хоуп рассказала, как она всем делится с мужем, а тот никогда и словом не упрекает ее. Ему действительно было бы весьма неловко спорить с Дэвидом.

Подыгрывая ему, Дэвид согласился, как это здорово, что Хоуп ему все рассказывает, а Малком пожаловался на то, что жена ему ничего не говорит. Затем Малком победил Дэвида в сквоше, и они расстались по-дружески, после чего Дэвид прямиком отправился в книжный магазин.

Дэвид уселся на край письменного стола Слоуна и указывал перстом на Хоуп, которая покраснела и держалась подальше. Но контора была очень маленькой, так что он быстро дотянулся до талии жены и положил ее через колени.

— Хоуп, что ты, по мнению Малкома Бренвелла, сказала мне?

— Ты хочешь разговаривать со мной вот так? Шлеп! Шлеп! Шлеп!

— Хоуп, отвечай на мой вопрос.

— Нет. Отпусти меня! Я не позволю допрашивать себя таким образом! К тому же, Дэвид, магазин открыт. Что, если войдет покупатель?

— Если войдет покупатель, мы услышим колокольчик, и я отпущу тебя.

— Как мы услышим этот маленький колокольчик, если ты бьешь меня изо всех сил?

— Что хотел сказать Малком, используя выражение «естественна и доступна» в отношении моей жены?

— Думаю, он намекает на что-то из моего разговора с ним, — предположила Хоуп, стараясь занять более удобное положение, пока болталась в состоянии невесомости. Дэвид возобновил порку, которая ей пришлась не по вкусу.

— Хоуп, ты приставала к Малкому?

Но тут зазвенел колокольчик, избавляя Хоуп от подробного ответа.

— Возможно, я чуть заигрывала, — покраснев, призналась она и выбежала из конторы обслужить покупателя.

До закрытия магазина осталось пятнадцать минут. Хоуп занималась обычными хлопотами, а Дэвид нетерпеливо разгуливал среди полок магазина. Когда пробило шесть, он сам выставил одинокого посетителя и запер дверь.

На этот раз добраться до Хоуп было не так легко, и ему пришлось гоняться за ней по первому этажу, вверх по лестнице, пока он не настиг ее на площадке галереи третьего этажа. Хоуп пыталась собраться с мыслями, когда Дэвид схватил ее за руку, уложил на письменный стол, прижал за талию, а второй воспользовался для восстановления жара под ее джинсами.

— Ты не должна заигрывать, — наставлял он, крепко шлепая ее ладонью по каждой ягодице. — Теперь ты замужем. Ты забыла об этом?

— Дэвид, я не забыла. Как я могла. Я все время думаю об этом.

— Тогда почему ты пристаешь к мужу своего босса? — Дэвид перестал шлепать ее, чтобы дать ей возможность ответить.

— Это долгая и запутанная история, — объяснила Хоуп, протягивая руку, чтобы потереть ягодицы.

— Мне некуда спешить.

— Но нам пора домой. Надо приготовить ужин и…

— Я хочу услышать долгую и запутанную историю, — сказал Дэвид и протянул руку, чтобы расстегнуть ее ремень и молнию. Будучи истинно покорной женщиной, Хоуп вздохнула и не шелохнулась, когда он наполовину стащил с нее синие джинсы и трусики. Дэвид обнаружил, что ее очаровательная попочка уже порозовела от его ладони. Крепко прижав жену к столу, он начал звучно шлепать ее, придавая ягодицам пурпурный цвет своей карающей рукой.

Хоуп снова вздохнула. Когда Дэвид прижал Хоуп к столу, ее охватило приятное возбуждение, чуть не вызвав оргазм, но боль от непрекращавшихся шлепков почти заблокировала сексуальную разрядку. Хоуп закричала, но он не обращал на нее внимания, а лишь крепче надавил на талию.

Привыкая к ритму шлепков, она предавалась их соблазнительной власти и, несмотря на боль, начала испытывать спазмы удовольствия. По неведомым причинам идеальное положение для порки вызывало у нее сильные порывы эмоций. Эти эмоции, возникавшие под воздействием его руки, она проявляла стонами и тяжелым дыханием.

Ни один мужчина в состоянии волнения не мог устоять перед Хоуп, и меньше всего ее муж. Дэвид смилостивился, позволил ей встать и заключил в объятия. Целуя ее и обследуя ее пальцами, он убедился, что она готова и увлажнилась.

Наклонив Хоуп над столом, Дэвид вошел в нее сзади. Эта непристойная поза с повисшими на ногах джинсами не понравилась ей, но пульсирование в клиторе настойчиво требовало умиротворения.

— Поверить не могу, что ты заигрываешь с другими мужчинами!

Он с удвоенной энергией входил в нее и в придачу шлепал. Хоуп была способна лишь рыдать от сексуального возбуждения и держаться за край стола, пока он долбил ее что было сил.

— Я сделала это ради благородной цели, — сказала она несколько минут спустя, когда они приводили в порядок одежду, считая за счастье так легко отделаться за то, что в тот день вела себя весьма легкомысленно.