Президент печально покачал головой и переключил звук на седьмой канал, увидя свою фотографию на экране.
      - "Институт Гэллапа сегодня опубликовал данные опроса общественного мнения, которые свидетельствуют, что популярность президента упала до самого низкого уровня. Восемь из десяти американцев сегодня считают, что..."
      Надеясь хоть на минуту отдохнуть от неприятных известий, президент переключился на четвертый канал, по которому показывали свадьбу.
      - "Восемнадцатилетняя стенографистка, потерявшая обе ноги и руку во время прошлогоднего взрыва в танцзале в Балтиморе, сегодня вышла замуж..."
      На экране снова появился Уолкрофт, и президент выключил остальные телевизоры.
      - Сегодня, - начал Уолкрофт, - мы предлагаем вашему вниманию специальную передачу, посвященную анализу событий, приведших к взрыву мемориала Линкольна и к покушению на жизнь президента. Происходящие события поставили США перед наиболее серьезным внутренним кризисом с тех самых времен, когда в 1861 году войска конфедератов открыли огонь по форту Самтер.
      За плечами Уолкрофта появилась увеличенная фотография председателя объединенного комитета начальников штабов.
      - Высокопоставленные источники в Вашингтоне, - продолжал Уолкрофт, предсказывают неминуемую отставку генерала Джеймса Хиншоу, председателя объединенного комитета начальников штабов. Еще неизвестно, что кроется за этим решением пятидесятивосьмилетнего генерала, но предполагают, что причиной является подслушивание его телефона вместе с телефонами других руководящих деятелей армии и ВВС пока не выясненной правительственной организацией...
      Ругнувшись, президент схватил телефонную трубку и нажал кнопку номера своего пресс-секретаря.
      - Откуда, черт возьми, Уолкрофт узнал об отставке Хиншоу? - рявкнул он.
      - Очевидно, от самого Хиншоу, - ответил пресс-секретарь. - Кто-то сообщил Уолкрофту о подслушивании телефона генерала, а Уолкрофт сказал об этом Хиншоу при условии, что "Отсчет времени" сообщит о его отставке первым.
      - Какое подслушивание? - переспросил президент. - Мне никто ничего не говорил!
      - Не говорили? - в голосе пресс-секретаря послышалось явное смущение. А мне казалось, что генеральный прокурор...
      Не слушая дальше, президент снова взглянул на экран.
      - Генерал Хиншоу, - продолжал Уолкрофт, - не делает секрета из своего растущего недовольства теми робкими попытками президента, при помощи которых он пытается справиться с внутренним положением. Именно президент в ответ на требования генерала, чтобы конгресс объявил по всей стране состояние гражданской войны, заявил во всеуслышание в телепередаче, которая транслировалась от побережья до побережья, - в этот момент позади Уолкрофта пошел кусок видеозаписи выступления президента, - что "пусть никто не сомневается, у нас нет войны. Мы только лечим болезнь. Болезнь демократии. Я твердо решил применять силу не более того, чем необходимо для обеспечения сохранения закона и осуществления законодательной программы нынешней администрации. Поступить иначе - значит нарушить те права, которые я, как ваш президент, обязан укреплять и защищать".
      - Решит ли генерал бросить свою перчатку соперникам, - продолжал Уолкрофт, - выступив в качестве кандидата в президенты, еще неизвестно, но сам факт его решения уйти в отставку и причины принятия такого решения значительно осложняют и без того затруднительное положение администрации. А сейчас мы объявляем небольшой перерыв, после которого наша программа предлагает вашему вниманию передачу "Анатомия кризиса".
      Насупившись, президент вызвал кабинет генерального прокурора и, услышав, что того нет на месте, помрачнел еще больше.
      - Найдите его, и пусть немедленно позвонит мне, - приказал он.
      Дрожа от ярости, президент сел и опять стал смотреть на экран, где мелькали знакомые кадры из любительского фильма, запечатлевшего момент убийства Джона Кеннеди. Президент отвернулся и налил себе еще виски.
      На телефонном пульте замигала лампочка, и президент снял трубку.
      - Генеральный прокурор у телефона, сэр, - послышался голос его секретаря.
      - Соедините, и десять минут я никому не буду отвечать.
      После небольшой паузы он услышал голос генерального прокурора.
      - Вы откуда говорите?
      - Из Бетесдской больницы. Моя жена...
      - Да, да, я знаю. Новость слышали?
      - Да, но я...
      - Потрудитесь доставить сюда свою персону, и поскорее. - Он хотел уже положить трубку, как услышал свое имя. - Ну что еще?
      - Мистер президент, клянусь вам, что это было сделано без моего ведома или согласия. Виновные были серьезно наказаны...
      - Оставьте это для суда присяжных, - мрачно отозвался президент. - Мы старые друзья. Но, если вы втянули меня в новый Уотергейт, голову сниму!
      Президент положил трубку и сидел, массируя ушибленное на аэродроме колено и думая о разговоре, который этим утром был у него с Нейдельманом. Незаконное подслушивание телефона председателя объединенного комитета начальников штабов было, конечно, делом скандальным, но, узнай кто о том, что президент обсуждал планы, подобные "Последнему козырю", разразится такая катастрофа, что ее последствия невозможно предсказать. И он вполне отдавал себе в этом отчет.
      А на экране тем временем мелькали кадры его предвыборных выступлений, принятия присяги на ступенях Капитолия. Затем размахивающую американскими флагами и приветствующую президента толпу сменили сцены уличных беспорядков.
      Президент потянулся к кнопке дистанционного управления, выключил телевизор и решительно снял трубку телефона.
      - Соедините меня с Нейдельманом, - приказал он секретарю.
      Несмотря на то что доктор Саймон Честертон был знаком с Нейдельманом почти десять лет, сегодня его впервые пригласили в дом, который в вашингтонских научных кругах называли "Домом Эшера".
      Саймон Честертон был старшим консультантом-психиатром медицинского центра американской армии в Уолтер-Риде и специальным советником различных правительственных и юридических организаций.
      Подъехав под проливным дождем к дому Нейдельмана, Честертон поднял воротник пиджака и, держа в одной руке электрический фонарь, а другой придерживая брюки, чтобы не забрызгать, в два прыжка преодолел лужу и оказался на крыльце. Он потянул за старинную ручку звонка, и за дверью раздался звук, похожий на звон кандалов. Прошло довольно много времени, пока он услышал из динамика над дверью голос Нейдельмана:
      - Кто там?
      - Граф Дракула, - отозвался Честертон зловеще.
      - Очень смешно, - сказал Нейдельман, но улыбки в его голосе Честертон не услышал.
      - Ради бога. Дик, открывайте скорее, а то я весь промокну!
      Замок щелкнул, и дверь открылась, пропуская гостя в абсолютно темный холл, пахнувший сыростью, как в пещере. Включив фонарь, Честертон медленно обвел лучом вокруг. Стены холла были оклеены дорогими обоями, висевшими местами клочьями, и увешаны большими гравюрами в рамах. На гравюрах были сплошь изображены печальные коровы, освещенные лунным светом. Справа от Честертона наверх поднималась широкая лестница, в начале перил стояла бронзовая фигура Пана, держащая канделябр. Напротив Пана была дверь, по бокам которой стояли два кресла, украшенные оленьими рогами.
      - Дик! - неуверенно позвал Честертон.
      Никакого ответа.
      Он двинулся было к двери, но почувствовал, как что-то живое, мягко коснулось ноги. Посветив вниз, Честертон увидел двух кошек. Выгнув спины и посверкивая желтыми глазами, они явно выказывали ему свое расположение. Он и так терпеть не мог кошек, а у этих к тому же головы были покрыты чем-то похожим на гипс, отчего они казались еще неприятнее.
      Неожиданно канделябр в руках Пана вспыхнул ярким светом. "Вот они где!" - весело воскликнул Нейдельман сверху. В руках у него было нечто вроде небольшого радиоаппарата, применяемого для дистанционного управления летающими моделями. Он покрутил ручки, и обе кошки, сначала пестрая, а за ней и черная, мягко завалились на спину, громко мурлыкая. Нейдельман снова крутанул ручки, и кошки моментально оказались на одном из кресел, свернулись калачиком и заснули.
      - Мозговая имплантация, - объяснил Нейдельман. - Кошки гораздо удобнее собак и не менее опасны, если полностью стимулировать их агрессивные центры. Альфа, это черная, на днях чуть было не выцарапала глаза какому-то залезшему в дом воришке. Поднимайтесь же, Саймон!
      Честертон последовал за хозяином через плохо освещенный переход, заваленный книгами, всякими ненужными вещами и разрозненной мебелью. Наконец они вошли, как догадался Честертон, в комнату, которая когда-то была залом для танцев, а теперь походила на склад. Она была забита поломанной дорогой мебелью, неповешенными картинами, чучелами птиц и животных, какими-то приборами и, наконец, книгами. Их были тысячи, они валялись повсюду, на полу, на мебели, на камине, на подоконниках, поднимались горками вдоль стен.
      Смахнув тома "Истории природы" Вуда с кожаного кресла и сдув пыль, Нейдельман кивнул на него Честертону. Покопавшись затем на столе среди многочисленных бумаг, графиков и журналов, он вернулся к гостю с бутылкой коньяка и, наполнив бокалы, протянул один.
      - Саймон, мы пускаем в ход "Последний козырь"!
      Честертон аккуратно поставил бокал на столик.
      - Ради бога, Дик, какой последний козырь?
      - Президент дал о'кэй! - Нейдельман довольно потер руки. - Он приказал приступить к операции "Последний козырь" немедленно!
      Честертон удивленно посмотрел на Нейдельмана. Неужели переутомление и одиночество сделали свое дело и бедняга свихнулся?
      - Послушайте, Дик, если вы вытащили меня из дома в такую погоду для того, чтобы...
      Он осушил свой бокал и встал, надеясь, что тем самым как-то вернет Нейдельмана к реальности. К своему удивлению, он заметил, что Нейдельман смотрит на него, как будто это он, Саймон, был не в себе. Тогда Честертон сел. Нейдельман вновь наполнил его бокал.
      - Постойте, Дик. Но ведь наша группа занималась... - Честертон поискал подходящее слово, - теоретическим изучением проблемы, чисто интеллектуально, так сказать. Подобного рода академическими играми, особенно военно-политического плана, правительственные учреждения занимаются сплошь и рядом. Ведь никто не собирался приступить к практическому выполнению этого проекта! И к тому же, - он улыбнулся, - где взять ученых, которые бы смогли осуществить что-либо подобное "Последнему козырю"?
      Нейдельман, схватив толстыми грязными пальцами пригоршню печенья из стоявшей на краю стола плетеной корзинки и подтолкнув ее к собеседнику, возразил, энергично жуя:
      - Ну, не очень-то пришлось хлопотать, чтобы найти тех, кто состряпал нейтронную бомбу, а? А кто придумал нервный газ и превратил в оружие бруцеллез, энцефаломиелит, чуму и прочие заразные и незаразные штучки? Специалисты по безалкогольным напиткам?
      - Но позвольте. Дик, - возразил Честертон, - атомная бомба, да и все другое; были сделаны на случай войны.
      Нейдельман перегнулся через подлокотник кресла и выдернул из-под миски с кошачьей едой вчерашний номер "Вашингтон пост".
      - А это, по-вашему, не война? "Двести человек погибло в результате взрыва бомбы", - прочел он один из заголовков. - Вы входили в состав нашей группы и изучали положение. Вы помните доклады нашей контрразведки, в которых говорится, что мы на грани гражданской войны? А я вам скажу, что не на грани, - она уже идет!
      - Да удастся ли вам набрать группу ученых, которые смогли бы, вернее, захотели бы заняться таким "пустячком", как "Последний козырь"? Да они вполне обоснованно поставят вам диагноз сумасшедшего!
      Нейдельман устало вздохнул и поморщился.
      - Физер, тот самый, который изобрел напалм, руководил тремя группами, работавшими в Гарварде, Массачусетском технологическом институте и в Калифорнийском университете в течение двух лет во время второй мировой, разрабатывая проблему, как вооружить летучих мышей миниатюрными зажигательными бомбами. В конце концов эти летающие стервы спалили двухмиллионной стоимости ангар в Нью-Мексико задолго до того, как отменили проект!
      - Это все - другое дело! Даже если проект оснащения летучих мышей зажигательными бомбами был и неосуществим, он не затрагивал этического аспекта. И атомная бомба ничто по сравнению с "Последним козырем", вы что, разве не видите разницы? Все предыдущее делалось в рамках законов США, с одобрения США и против врагов США!
      - Ну хорошо, это будет нелегко, но ведь не невозможно!
      Честертон покачал головой. Конечно, подумал он, все возможно. То, что Нейдельман уговорил президента на это безрассудство, было очевидно, но если он хочет и его сделать участником этого чудовищного плана?
      - Дик, вы ненормальный. Надеюсь, вы не собираетесь и меня втянуть в этот кошмар?
      - Вы сами втянулись в это дело, когда получили пятьдесят тысяч за то, что работали в нашей группе. Сейчас нам необходимо, чтобы вы сказали, кто из того небольшого списка ученых, который я вам покажу, психологически способен работать по этому проекту.
      - Как же я это сделаю?
      - Оценкой их мотиваций. Мы проверили их обычную жизнь: семью, друзей, научную работу, финансовое положение. И все говорит за то, что они подходят.
      Нейдельман положил на столик стопку синих папок. Каждая была помечена штампом: "Совершенно секретно". Честертон, взяв одну наугад, стал листать убористо напечатанные страницы.
      - Что они знают? - спросил он, не глядя на Нейдельмана.
      Нейдельман опять налил коньяк в бокалы.
      - Им сказали; что они будут работать над неким проектом, необходимым для внутренней безопасности, и что работа по условиям совершенной секретности потребует их изоляции в течение приблизительно восьми месяцев. Им также известно, что им очень хорошо будут платить и что об их семьях мы будем заботиться, пока они будут отсутствовать.
      - И они все согласились? Даже самые знаменитые, даже суперзвезды?
      - Все.
      - Они ненормальные. Абсолютно ненормальные! - Честертон со вздохом протянул папки Нейдельману.
      Нейдельман равнодушно пожал плечами, как будто это касалось его меньше всего.
      - Сколько времени вы мне даете? - спросил Честертон. - Даже эти папки, - он пренебрежительно кивнул на стопку, - вряд ли с легкостью расскажут, что у ваших кандидатов на уме.
      - Две недели.
      Откинув голову, Честертон захохотал.
      - Ну теперь я точно знаю, что вы шутите, Дик! Даже если бы я отложил все свои другие дела, это невозможно.
      - Я не шучу, - серьезно посмотрел на него Нейдельман. - Это должно быть сделано. Мне наплевать, какой дурью мучаются все эти типы, но я должен знать, можно на них положиться или нет.
      Доктор Пол Макэлрой, первый из ученых в списке Нейдельмана, опаздывал на пятьдесят минут. Неудивительно, подумал Честертон. Дорожные завалы, контрольные пункты, неожиданные забастовки на транспорте - все это заставляло людей опаздывать. Хотя у машины, на которой ехал Макэлрой с военного аэродрома на базе Эндрюс, и был специальный пропуск, ее не пропустили в двух местах. В одной из-за того, что там работали саперы, обезвреживавшие мины, а в Петуорте, как сообщил по радиотелефону водитель, шла перестрелка, и машине пришлось пробираться к Уолтер-Риду с запада.
      До приезда Макэлроя оставалось еще минут десять, и психолог раскрыл его досье с крупной надписью: "Совершенно секретно".
      Хотя теперь Макэлрой и был руководителем биохимической лаборатории в Массачусетском технологическом, он окончил Гарвард как физик. Сразу же после окончания института поступил в аспирантуру, где занялся проблемой производства аэрозолей, и за успехи был направлен в Англию, в Кембридж. Там-то он и заинтересовался биологическим применением своей темы. Возвратившись в США, Макэлрой поступил в заочную докторантуру в Массачусетском технологическом институте и начал вплотную заниматься биофизикой, а восемнадцать месяцев тому назад его пригласили работать в специальной группе министерства обороны. Именно там, понял Честертон, Макэлрой и познакомился с советником президента по науке Нейдельманом.
      Все более и более увлекаясь биологией, Макэлрой наконец посвятил себя сравнительно малоисследованной области - человеческой памяти, Честертон в свое время читал статью, в которой ученый рассуждал о накоплении памяти в длинноцепных молекулах. Пожалуй, Макэлрой подбирался к чему-то большому, и не было сомнений в том, что сегодня он был одним из наиболее блестящих и пользующихся успехом представителей научной общественности.
      Честертон заглянул в конец досье. Семейные отношения Макэлроя были охарактеризованы как стабильные. "Ну что за идиоты сидят в ФБР? - подумал психолог. - Ведь необязательно изменять, можно просто тихо ненавидеть друг друга". Он уже был готов продиктовать для памяти это замечание, когда секретарша объявила, о прибытии биохимика.
      Макэлрой был гораздо выше ростом, чем показалось Честертону по фотографии. У него было выразительное лицо с широкой квадратной челюстью и прямым носом. Небольшой шрам на верхней губе, который Честертон едва разглядел на загорелой коже лица, делал улыбку вновь прибывшего слегка кривой, но более приятной.
      Честертон предложил ему жесткий стул и сам сел напротив. Он знал, что проникнуть за линию психологической обороны ученого будет нелегко. Естественно, что работа в области функций мозга давала Макэлрою знание многих приемов в той игре, которая называлась оценкой личности.
      Честертон сделал первый ход с целью выяснения политической позиции испытуемого.
      - Сожалею, что вы добирались сюда с некоторыми сложностями.
      Помимо препятствий, с которыми Макэлрой столкнулся в самом городе, из-за забастовки пилотов авиакомпаний ему пришлось лететь в Вашингтон на военном транспортнике.
      Макэлрой пожал плечами.
      - Если бы была возможность, я всегда летал бы самолетами ВВС.
      - А как дела обстоят в Бостоне? У вас, пожалуй, поспокойнее, чем везде.
      - Пожалуй, - согласился Макэлрой после небольшой паузы. - Хотя на окраинах стреляют...
      - Ну а как, по-вашему, чем же это все в конце концов кончится?
      Макэлрой печально покачал головой.
      - Не знаю. Может быть, бесполезным и жестоким кровопролитием.
      "Для начала неплохо", - подумал Честертон. Он не верил в людей, которые стояли за политическое решение кризиса, даже если они и сохраняли лояльность по отношению к правительству.
      - Ну что ж, - протянул Честертон, как будто с неохотой прерывая приятную беседу. - Пожалуй, пора заняться нашим делом. Вам известны несколько необычные условия, связанные с предстоящей работой?
      - Известны.
      "Неплохое самообладание. Любой другой попытался бы узнать какие-нибудь подробности", - отметил про себя психолог.
      - Ну, доктор Макэлрой, - заулыбался Честертон, - если вы не возражаете, нам пора перейти к главному вопросу, стоящему на повестке дня.
      Он подвел биохимика к черной кожаной кушетке, стоявшей в углу комнаты. В изголовье лежали две подушки, покрытые бумажным полотенцем, а напротив, на стене, была укреплена лампочка от карманного фонаря. Рядом на столике находились два магнитофона, небольшой динамик, контрольная кнопка на длинном проводе и загадочный черный ящик. Честертон включил лампочку.
      - Вы, без сомнения, знакомы со всем этим?
      - Аутогипноз?
      - Именно. С небольшой дозой амитала он позволяет пациенту отвечать на задаваемые вопросы без излишней скромности.
      Макэлрой понимающе улыбнулся, снял пиджак и стал закатывать левый рукав рубашки. Честертон выключил яркий свет и начал приготовления к уколу.
      Вернувшись к дивану, на котором уже лежал Макэлрой, психолог присел рядом со шприцем в руке.
      - Расслабьтесь полностью, смотрите на лампочку и слушайте меня спокойно. Постарайтесь сосредоточиться именно на лампочке.
      Он сделал укол и включил магнитофон, вложив предварительно в руку Макэлроя кнопку дистанционного управления.
      "Слушайте меня, - донесся из динамика слегка приглушенный, спокойный голос Честертона. - Слушайте меня. Сосредоточьте внимание на лампочке... Не отводите от нее взгляда... Не напрягайтесь и не старайтесь сразу заснуть. Это придет само. Как только почувствуете, что засыпаете, нажмите кнопку. Смотреть на свет утомительно... Ваши глаза устают... Ваши глаза устают... Вам хочется их закрыть... Вам хочется их закрыть..."
      Макэлрою действительно очень захотелось спать, мягкие волны убаюкивали его, и, чувствуя, что через секунду он не сможет нажать кнопку, Макэлрой сжал пальцы. Откуда-то издалека он услышал, как Честертон о чем-то спрашивает его, но отвечать очень не хотелось, и, глубоко вздохнув, Макэлрой погрузился в сон.
      Честертон поправил микрофон, пододвинув его поближе, включил на запись и обратился к пациенту.
      - А теперь. Пол, - спокойно начал он, - я хочу, чтобы ты вспомнил то время, когда тебе было шесть лет...
      Честертон приближался к завершению своей работы. В течение десяти дней он отобрал двенадцать из тринадцати ученых по списку Нейдельмана. Вечером одиннадцатого дня, попрощавшись с секретаршей и оставив только настольный свет, он принялся за проблему доктора Мэри Андерсон.
      Выбор Нейдельманом ученых для "Последнего козыря" оказался даже лучше, чем мог предполагать психолог. Например, из троих потенциальных кандидатов-биохимиков можно было выбирать любого, и лишь невротическая потребность Макэлроя постоянно добиваться похвалы давала ему некоторое преимущество перед двумя другими кандидатурами.
      Самой сложной для Честертона оказалась последняя группа - генетики. Он должен был начать с доктора Мэри Андерсон, но за день до отлета в Вашингтон у дверей ее лаборатории в Калифорнийском университете в Беркли взорвалась бомба. Андерсон почти не пострадала - небольшая трещина ключицы и царапины от осколков стекла, но была глубоко травмирована. На ее глазах были убиты пять студентов, несколько человек ранено.
      Поэтому психологический тест доктора Андерсон пришлось проводить в последнюю очередь.
      Что касается двух других кандидатур, то они не проходили потому, что один из ученых был скрытым алкоголиком и дураки из ФБР прозевали это, а второй находился на грани открытой шизофрении. Оставалась лишь надежда на доктора Андерсон.
      Налив себе кофе из термоса и раскрыв папку, Честертон углубился в размышления.
      Для психолога Андерсон представляла большой интерес. Эмоциональная сторона ее жизни казалась удивительно бедной. До двадцати четырех лет жила с родителями, затем стала жить одна, но не для того, чтобы иметь больше личной свободы, а потому, как она выразилась сама, "жизнь с родителями была слишком легкой". Андерсон вела уединенный образ жизни, что в такой привлекательной молодой женщине, обладавшей горячим темпераментом, было непонятно.
      Раздумья психолога были прерваны телефонным звонком. Звонил Нейдельман. Честертон включил защитное устройство от подслушивания и собрался было начать разговор, как его внимание привлекло подрагивание стекол в окнах от каких-то тяжелых ударов на улице.
      - Неужели армия начала обстреливать Брайтвуд из орудий?
      - Вполне возможно, - отозвался Нейдельман. - От президента упорно добивались подобного разрешения, когда я виделся с ним сегодня днем. Наверное, взять этих негодяев измором не удалось. Как ваши дела?
      - Вы о Мэри Андерсон?
      - Не только. Я решил, что нам понадобятся двое вирусологов, поэтому выбрал Педлара и Зелински.
      - Что?! - ахнул Честертон. - Да если в Европе узнают, что у нас находится бывший врач из Треблинки, скрывающийся где-то в Парагвае да еще к тому же работающий на нас, его выдачи потребуют в тот же день...
      - Вот именно. Поэтому-то он и будет работать не только за совесть, но и за страх!
      - Но Педлар!
      - Ну и что? Подумаешь, один-два укола героина в месяц.
      - Один-два укола?! Да он принимает по десятой грамма ежедневно, с тех пор как побывал с нашими химическими войсками во Вьетнаме!
      - Но специалист ведь он непревзойденный.
      - Я отказываюсь вас понимать. Мы отводим Кантрелла потому, что он алкоголик, а берем отпетого наркомана и бывшего нацистского преступника. Значит, все, что я делал в течение последних десяти дней, абсолютно никому не нужно!
      - Педлар и Зелински - особое дело, и я беру их под личную ответственность. А что с Андерсон?
      - В таком случае ничего. Если она нужна вам, пожалуйста, берите! Честертон все еще был обижен на Нейдельмана за то, что тот принял решение, не посчитавшись с ним. - У меня есть возражения, но вы можете не обращать на них внимания.
      - Что вы имеете против нее?
      - Она все еще остается загадкой. Сеанс наркогипноза не удалось провести. Особенность этой молодой женщины в том, что она слишком ориентирована на свою работу и ставит перед собой крайне труднодостижимые цели, а это подсознательное подавление существующих у нее агрессивных сил.
      - Ну это не так уж плохо.
      - С одной стороны. Но это палка о двух концах. Пока ей все удается потому, что она не щадит себя для достижения поставленной цели. А если цель не будет достигнута? Вот тогда, по моему мнению, может наступить разочарование настолько сильное, что вызовет огромную психическую депрессию, которая, прежде чем обернуться внутрь, так сказать, нанесет огромный ущерб всему тому, что находится вокруг нее.
      - Это окончательный диагноз?
      - Еще нет, и я приду к окончательному выводу только после того, как закончу ее исследование.
      - Она хочет получить эту работу?
      - Очень.
      - Это решает дело. Дадим ей попробовать.
      Честертон хотел возразить" что проект "Последний козырь" отнюдь не относится к разряду работ, на которых можно пробовать человека, а потом отказаться от него, но Нейдельман уже повесил трубку. Психолог недоуменно пожал плечами, погасил лампу и вышел из кабинета, включив сигнальную систему.
      Билл Барринджер поправил подмышечную кобуру с пистолетом и выскользнул из черного "плимута" на стоянке у аэровокзала. Это был крупный, с хорошо развитой мускулатурой человек, гордящийся как своей наблюдательностью, так и физической силой, быстротой реакции... Перейдя дорогу, он начал пробираться к условленному месту, ловко и быстро лавируя среди многочисленных пассажиров, заполнивших зал ожидания. Бывший полицейский, он немедленно составил словесный портрет молодой женщины, которую ему было поручено встретить и за которой он наблюдал, пробираясь через толпу. Портрет полностью совпадал с цветной фотографией, показанной ему час назад. Женщина была одета в безукоризненный кремовый брючный костюм, блузку цвета ровного загара, хорошо дополнявшуюся ниткой крупного янтаря на шее. У ее ног стояли два чемодана. Барринджер с удовольствием отметил, что она была не только хороша собой и одета со вкусом, но и то, что все эти вещи стоили приличных денег.
      - Доктор Андерсон? - вежливо справился он, прикасаясь к шляпе. Барринджер. К вашим услугам, мадам. Простите, что заставил вас дожидаться. Пришлось переждать очередную демонстрацию. Как долетели?
      Молодая женщина пожала плечами, как бы желая сказать, что могло быть и хуже.
      - Куда мы едем? - спросила она вполголоса, чтобы следовавший за ними носильщик с тележкой, на которой стояли ее чемоданы, не услышал.
      - Я расскажу вам по дороге, а пока нам надо отсюда поскорее выбираться. Как мне сообщили, обнаружена очередная бомба и нас может задержать оцепление.
      Уложив чемоданы в багажник, Барринджер легко скользнул за руль и, выключив сигнал левого поворота, стал ждать удобного момента, чтобы влиться в поток автомашин, проносящихся мимо стоянки. Так и не дождавшись перерыва в движении, он печально покачал головой и нажал кнопку на приборной доске. Откуда-то из-под переднего бампера раздался леденящий душу вой полицейской сирены, и движение замерло. Черный "плимут" мощным рывком влился в образовавшийся промежуток, и тогда Барринджер выключил сирену. Вынув из специального гнезда небольшой микрофон, он сказал:
      - "Валькирия" вызывает "Валгаллу". Машина двенадцать и груз следуют к месту назначения. Время - семнадцать тридцать. Все.
      Мэри Андерсон не могла удержаться от смеха.
      - Мне кажется, мистер Барринджер, это одно из самых неудачно сформулированных радиосообщений.
      Барринджер смущенно пожал плечами, но ничего не ответил.
      - Вы все еще не сказали мне, куда же мы едем, - продолжала она.
      - Форт Детерик, - ответил он коротко.
      - Форт Детерик?! Вы уверены? - Она была крайне удивлена.
      - Абсолютно, мадам.
      Мэри повернулась к окну, пытаясь вспомнить все, что знала, слышала или читала об этом месте. В течение двадцати пяти лет форт Детерик был военным центром, где проводились исследования для ведения бактериологической войны. Именно там ученые впервые выделили токсин ботулина, четыре унции которого могли уничтожить все население Соединенных Штатов. Она вспомнила также, что когда-то читала статью о том, что в середине шестидесятых годов в этом центре были случаи заражения ученых туляремией, бруцеллезом, пситтакозом, вирусом конского энцефалита и другими тяжелейшими болезнями. То, что в 1971 году форт Детерик стал центром по исследованию рака, совсем не исключало неприятных ассоциаций, которые вызывало у нее это название. Остальные сорок пять миль она промолчала, глядя в окно на уже потерявшие листву деревья и размышляя над тем, чем же ей придется заниматься.
      Подъехав к будке часового, Барринджер опустил стекло. Проверка была тщательной. Полицейский проверил документы, сверяя их с какими-то образцами, сравнил фото Андерсон на документах с оригиналом и с фотографией, которая была у него, а также проверил документы и у Барринджера, с которым, как показалось Мэри, он виделся не в первый раз. Возвратив документы, полицейский нажал кнопку в будке, и тяжелые ворота в красно-белую полоску, уползя в толстый забор, открыли въезд.
      Через несколько минут они подъехали к одноэтажному зданию с островерхой крышей, на котором белела вывеска "Штаб форта Детерик". Как и другие дома, оно казалось покинутым и нуждавшимся в покраске. Барринджер выключил мотор. И они с Мэри вместе вышли из машины. Двери им открыл еще один солдат военной полиции, и они вошли в помещение, разительно отличавшееся от внешнего вида здания. Мягкий и ровный свет, теплые тона стен, комфортабельная мебель, абстрактные картины - все создавало впечатление приемной первоклассного рекламного агентства. Толстый ковер устилал пол перед большим с великолепной мраморной столешницей столом, за которым сидела молодая женщина, похожая на манекенщицу, сошедшую со страниц самого последнего модного журнала.