Глава 7

С холма Джей Ди издалека разглядел огонь. Чертыхнувшись, он пустил Сержанта в галоп. Люси Макадам и после смерти оставалась такой же досадной занозой в его судьбе, какой была при жизни, что и доказывала в очередной раз. Рафферти — в который раз! — ругнул себя за то, что взялся присматривать за ранчо Люси, но Миллер Даггерпонт мог обратиться с подобной просьбой не к нему, а к Брайсу, а Джей Ди не хотел, чтобы Брайс хоть одной ногой переступил порог ранчо Люси. Рафферти намеревался первым застолбить право на покупку собственности мисс Макадам. И хотя Джею Ди пришлось взять на себя заботы о ее скоте и вызывать шерифа, после того как вандалы учинили в доме погром, подобное неудобство все же было смехотворно малой ценой в поединке с Брайсом.

Оранжевые всполохи пламени за завесой деревьев заставили Рафферти выбросить из головы все посторонние мысли. Если немедленно не остановить огонь, тот, вполне возможно, ненасытным зверем перекинется на лес и пастбища. Высокие кусты и ветви деревьев хлестали Рафферти по лицу и цеплялись за одежду. Наконец лес кончился, они выехали на открытое, ровное пространство, и конь, прижав уши, вытянув шею и перекатывая на скаку мощными мышцами, рванулся вперед неистовым галопом.

Мэри стояла в загоне для скота и смотрела на уносящиеся высоко в небо языки пламени. Она чувствовала определенную торжественность момента и в то же время сдерживала смешливое, легкомысленное возбуждение, вызванное коньячными парами. Она использовала спиртное для того, чтобы разжечь костер, после чего встала и сделала большой глоток в честь последней воли Люси. Напиток потоком расплавленного золота пробежал вниз, огнем вспыхнул в животе, после чего разлился по всему телу, притупляя чувство печали и окрашивая исполняемый ритуал в более романтические тона. Мэри швырнула бутылку в костер и отсалютовала, после чего с пронзительным криком отскочила назад, испугавшись громкого хлопка взорвавшейся бутылки и чувствуя в себе продолжающиеся вспышки коньячного пламени.

Мэри робко взглянула на оловянную урну, стоявшую на воротном столбе и с безопасного расстояния наблюдавшую за костром. Крышка урны венчалась беспечной фигуркой ангела. В мареве волн горячего воздуха ангел, казалось, двигается, извивается, точно гавайский танцор, исполняющий праздничный танец.

Люси от всего сердца одобрила бы подобные торжества. Вообще-то говоря, Мэри планировала, что подруга будет стоять рядом с ней на церемонии сожжения делового костюма. Костер должен был указать Мэри направление ее дальнейшего жизненного пути от перекрестка, на котором она сейчас остановилась.

Мэри представила себе, как ее малодушие испаряется в пламени костра. Погребальный костер с его струйками дыма и пеплом символизировал принятое Мэри решение. Никто не надевает колготки, отправляясь в путь по неизведанной дороге.

Ангел на урне, казалось, одобрительно подмигнул Мэри по ту сторону прозрачной стены марева.

Внезапно из леса на склоне холма, за воротами, выскочила лошадь: большая и красная, уши прижаты, глаза округлены, пасть широко открыта. Быстро перебирая мощными ногами в бешеном галопе, она резко затормозила перед оградой. Изумленно раскрыв рот, Мэри наблюдала, как всадник, еще до полной остановки лошади, соскочил на землю и стремительно бросился к загону, потеряв при этом шляпу.

Рафферти!

Он мчался к ней с лицом, искаженным яростью. Чуть замедлив бег. Рафферти на ходу подхватил попавшееся на его пути ведро, зачерпнул им воду из стоявшего у ворот бака и побежал прямехонько к разведенному Мэри погребальному костру.

— Нет! — в ужасе закричала Мэри и бросилась, раскинув руки, к Рафферти, пытаясь отпихнуть ведро в сторону. Они столкнулись в десяти футах от костра: Мэри отскочила от Джея Ди, будто тряпичная кукла, которую с силой швырнули в бок движущегося автобуса. Она вскрикнула и, споткнувшись, упала на четвереньки в теплую пыль, после чего могла лишь с ужасом наблюдать, как Рафферти атакует ее жертвенник.

Вода обрушилась в центр костра, точно одеялом накрыв волшебные языки пламени. Рафферти добил их, нагребя ногами и руками на края костра валики рыхлой земли. В довершение он затоптал остатки пламени, вздымая грибообразные облачка взрывов из смеси черного дыма и пыли.

Сердце Мэри замирало одновременно с угасающим пламенем. Она присела на корточки, и слезы текли у нее из глаз, в то время как Джей Ди сбегал к баку с водой и опять вернулся с полным ведром. Костер, шипя, издал свой предсмертный вздох и затих, залитый очередной порцией водного потока. Ее костер! Символ смерти прежней жизни Мэри. Ее жертвенный алтарь и последнее «прости» старой подруге. Уничтожен. Испарился тем же образом, каким пыталась испариться прежняя жизнь Мэри из пылавшего в ее душе пожара, как испарилась Люси. Гнев, бешенство и коньяк закипели у Мэри в крови, поднялись, подобно морскому приливу, увлекли ее за собой.

— Ты, тупой сукин сын! — Мэри вскочила на ноги и с криком бросилась к Рафферти. Тот вздрогнул, услышав этот заполошный вопль. — Ты — тупое безмозглое животное! Это был мой костер!

Мэри изо всех сил ударила Джея Ди в спину, заставила потерять равновесие, молотя его своими маленькими кулачками. Рафферти выронил ведро и повернулся, тут же получив удар по губам. Ругнувшись, он шагнул в сторону, пытаясь защититься от сыпавшихся на него тумаков. Мэри набросилась на него, как дикая кошка: зубы оскалены, глаза сужены, она шипела и царапалась, растрепанные волосы упали на лицо.

— Прекрати! — дрогнув и отступая, зарычал Джей Ди.

Мэри снова накинулась на него, широко раскинув руки и в своей ярости почти совершенно потеряв способность мыслить здраво. Она наскочила на Рафферти, когда тот отклонился назад, и оба грохнулись на землю, кашляя и чертыхаясь в жутком облаке поднятой пыли, забивавшей рот, слепившей, не дававшей дышать.

— Это был мой костер! — снова закричала Мэри. — Мо-ой! — Ее первый акт освобождения, дань уважения памяти подруги, а он все разрушил. В отместку Мэри вновь принялась колотить Рафферти всеми доступными ей средствами — лягаясь и нанося удары кулаками…

— Эй! Ты меня укусила! — вскрикнул Джей Ди, потрясенный, ошеломленный, сбитый с толку жуткой силой ее буйства.

В нем и самом начала просыпаться злость, поскольку колено Мэри опасно приблизилось к его паху. Рафферти зарычал и, изловчившись, перевернулся и тяжестью своего тела подмял Мэри под себя. Стиснув зубы, он попытался перехватить кулаки, молотившие его по голове и плечам. Поймал сперва одну руку, потом другую и, сведя их вместе, прижал к земле у Мэри над головой.

— Черт возьми! Я сказал, успокойся!

Голос Рафферти громом разорвался у нее в ушах. Она опешила и предприняла последнюю, но теперь уже безрезультатную попытку ударить его. Джей Ди Рафферти придавил ее всей массой своего крепкого тела: каждая унция — сплошные мускулы, и все это прижало тело Мэри к земле, заставив против воли притихнуть.

Мэри взглянула на Джея Ди, ясно сознавая, что бессильна против него. Рафферти дышал тяжело и прерывисто, губы его были всего в нескольких дюймах от губ Мэри. Несмотря на всю свою исступленность, Мэри невольно вспомнила его поцелуй — чувственный и страстный, дерзкий и оскорбительный.

Увидев голубой огонь, полыхающий в глазах Мэри, Джей Ди почувствовал, как в нем проснулось что-то первобытное. Или, может быть, это чувство испытывала Мэри, находясь под ним? Или же это проснулось воспоминание о вкусе ее губ — тогда, под луной?

Проклятие, у него слишком долго не было женщины!

— Ты остаешься верен себе, Рафферти, — прорычала Мэри. — Где ты учился изысканным манерам — во Всемирной федерации вольной борьбы?

Единственным ответом вскочившего на ноги Рафферти стало невнятное недовольное ворчание. Мэри медленно поднялась и попыталась стряхнуть с одежды налипшую на нее грязь. Блузка и джинсы были исполосованы зигзагами грязных полос. Земля набилась в волосы и скрипела на зубах.

— Какого черта ты тут вытворяешь? — махнув рукой в сторону жалких остатков костра, взорвался Джей Ди.

— Не твое свинячье дело!

Носком ботинка Джей Ди поддел из тлеющих углей кусок габардинового рукава. Брезгливо приподняв его за не тронутый огнем край, Рафферти разглядывал кусок материи с удивлением и отвращением, словно в рукаве все еще находилась рука.

— Это был костюм, договорились? — вспыхнула Мэри и, выхватив у Рафферти рукав, бросила его обратно в золу.

— Ты жгла одежду? — Ди Джей с нескрываемым скептицизмом оглядел Мэри с головы до ног: старые джинсы и распахнутая джинсовая рубашка поверх старой футболки с эмблемой Стэнфордского университета.

Мэри скрипнула зубами:

— Я кремировала свое прошлое. Это был символический жест. — Джей Ди уставился на нее, будто она только что свалилась с луны. — Господи! Ты не поймешь символизм, если никогда с ним не сталкивался. Я на жизненном распутье. Мне нужно было сделать широкий жест.

— Ах вот оно что! — протянул Рафферти. — Что ж, спалить дотла пол Монтаны — это и в самом деле жест широкий.

— Я не жгла ничего, что не принадлежало бы мне.

— А если бы огонь перекинулся на коровник? Или на дом? Или…

— Тебе-то что за дело? — вздернув подбородок и сверкнув взглядом, дерзко перебила его Мэри. — Они тоже мои, так что…

— Они… что? — Джею Ди показалось, что он с разбегу наткнулся на каменную стену. Потрясенный, он даже машинально отпрянул.

Очередной приступ чувства вины развеял озлобленность Мэри. Она почувствовала, что… недостойна, не заслуживает полученного подарка. Мэри не могла вспомнить, когда же она звонила Люси просто так — поболтать.

— Теперь ранчо мое, — тихо произнесла она. — Люси оставила его мне.

Джей Ди внимательно смотрел на Мэри, пытаясь переварить полученную информацию. Он не знал, как ему реагировать на поразительное известие. Рафферти хотел приобрести эту землю в качестве дополнительной буферной зоны от нашествия захватчиков-чужаков, в частности от Брайса. Он рассчитывал, что Даггерпонт выставит имение на продажу в качестве бесхозной недвижимости, хотя по этому сценарию Джей Ди не получал никаких гарантий, что земля не достанется Брайсу. И все-таки Даггерпонт был местным. А Мэри Ли Дженнингс — темная лошадка. Кто может сказать, как она поступит с доставшимся наследством? Единственное, что Джей Ди знал точно, — это то, что Мэри считает его психом. И она была права: Джей Ди с самого начала повел себя с ней как подонок.

Мэри двинулась было прочь, но Рафферти схватил ее за запястье. Вновь разъярившись, Мэри повернулась и испепелила его взглядом:

— Убери руки, Рафферти! Мне надоело твое хамское обращение. Надоели ехидные замечания по поводу Люси. Мне плевать, чем там она с тобой занималась! Люси была моей подругой. Она мне не всегда нравилась, я не всегда с ней соглашалась, но мы дружили, и будь я проклята, если стану сносить твои тупые шуточки. Если уж ты не в состоянии соблюдать самые элементарные правила поведения, мог бы, по крайней мере, проявить хоть немного уважения. Джей Ди отпустил руку Мэри, задумчиво глядя, как она, подойдя к воротам загона, сняла со столба оловянную урну. Мэри стояла, повернувшись к Рафферти спиной, и прижимала урну к себе. В Джее Ди проснулись угрызения совести. Мэри была права: ему следовало вести себя более прилично, а не распространяться по поводу того, что он думает о Люси. Особенно с женщиной, только что унаследовавшей ее собственность.

Рафферти тяжело вздохнул и упер руки в бедра. Женщины… Они доставляют гораздо больше неприятностей, чем сами того стоят, — тут уж никаких сомнений нет. Поморщившись, Джей Ди направился к Мэри Ли Дженнингс. Та плакала: об этом можно было судить по судорожно вздрагивающим плечам. Мэри изо всех сил пыталась сдержаться и не выдавать себя. Рафферти передернуло от приступа паники: он не знал, как вести себя с плачущей женщиной. Единственное, что он знал об обращении со слабым полом, — это то, что женщин надо избегать или же заниматься с ними сексом. И никакой дополнительной информации.

Чувствуя себя большим и неуклюжим, он подошел к Мэри и застыл в нерешительности, Слова извинений застряли у него в горле, как цыплячья кость, и Джей Ди ничего так не желал в эту минуту, как того, чтобы его оставили в покое и предоставили заниматься лишь собственным ранчо и лошадьми. А такие люди, как Мэри Ли Дженнингс, Люси Макадам и Эван Брайс, оставались бы в своей Калифорнии.

— Я., гм-м… я… гм-м… извиняюсь. Рафферти произнес слова таким мрачным тоном, что Мэри, несомненно, расхохоталась бы, не чувствуй она себя такой несчастной. Она предполагала, что мужчинам, подобным Рафферти, не так-то просто говорить на «человеческом» языке. Общаясь главным образом с лошадьми и скотом, он не испытывал надобности вносить в свой лексикон слова, выражающие тонкие эмоции.

Прижав урну к груди, Мэри шмыгнула носом и попыталась вытереть слезы, стесняясь демонстрировать их человеку, которого они могли привести в смущение. Но слезы никак не желали униматься, обильно стекая на щеки из уголков глаз и повисая на кончиках ресниц.

Плечо, на котором Мэри могла бы поплакаться, превратилось в кучку пепла. Мэри чувствовала себя совершенно разбитой — решениями, принятыми на прошлой неделе относительно собственной жизни, и потрясениями, испытанными с тех пор, как она приехала в Монтану. Все мыслимые обстоятельства достигли критической массы и с грохотом взорвались.

Всхлипнув, Мэри повернулась и упала на грудь Рафферти. Хоть какая-то гавань в шторме обуревавших ее эмоций.

Мэри уткнулась лицом в плечо Джея Ди, совершенно не обратив внимания на то, что урна стала преградой, их разделявшей. От охватившей его паники Джей Ди на мгновение опешил и окаменел. Потом, практически помимо его воли, руки Рафферти поднялись и легли на вздрагивающие плечи Мэри.

Она была маленькой и хрупкой. Хрупкой. Слово завибрировало в мозгу Джея Ди, пока он прислушивался к плачу Мэри. Он не мог себе представить Люси, плачущей по какому бы то ни было поводу: она была слишком груба и цинична. Но маленькая Мэри Ли рыдала так, словно настал коней света. И все потому, что он оскорбил ее чувства. И потому, что она потеряла подругу.

— Тш-ш-ш, — прошептал Джей Ди. Пальцы его скользнули на тонкие, как у ребенка, волосы на шее Мэри. Почуяв их нежный аромат, Джей Ди не смог противиться соблазну наклониться ниже. — Ш-ш-ш. Мне очень жаль. Не плачь. Прошу тебя, не плачь.

Оловянная урна впилась Рафферти в живот, но он этого не замечал. В нем ожили дремавшие естественные инстинкты — потребность защищать и желание утешить. Они хлынули на созданную в душе защитную плотину и очень просто размыли ее потоками женских слез. Она плакала так, словно разом лишилась всего. Рафферти же сказал себе, что мужчина должен быть сделан из камня, а не размокать от сочувствия.

Мэри подняла голову и вздрогнула, затаив дыхание, а голова Джея Ди выкинула очередной фортель: он прижался щекой к щеке Мэри.

— Т-с-с. Ш-ш-ш… — прошептал Рафферти, касаясь губами ее щеки. Нежной, как персик. Теплой. Мокрой и соленой от слез. Пальцы Джея Ди зарылись глубже в гриву растрепанных волос, охватывая, поглаживая голову Мэри. — Теперь успокойся, — пробормотал он.

Мэри внимательно посмотрела на Джея Ди. Глаза его были мягкого серого цвета, зрачки сузились и взгляд застыл на ее губах. Казалось, ему трудно дышать. Им обоим. Губы Джея Ди были слегка приоткрыты. Мэри помнила свое ощущение от них, их вкус. Сейчас Джей Ди хочет ее поцеловать. Желание это дрожащим воздухом разделяло их. Мэри хотела ответить на поцелуй.

Осудит ли потом Джей Ди ее за это?

Как только тубы Джея Ди стали приближаться к губам Мэри, она отступила назад. Мэри не нравилась Рафферти. Она разрывалась между пониманием этой простой истины и желанием поцеловать человека, который так плохо к ней относится. В своей жизни Мэри наделала немало глупостей, но попасться на удочку неандертальца — такого греха за ней еще не водилось.

— Мне надо высморкаться, — сказала Мэри. — У тебя есть салфетка?

Джей Ди достал из кармана чистый носовой платок и протянул ей.

Мэри вытерла нос, пытаясь не обращать внимания на волну детского смущения, вызванного этим прозаическим действием.

— Никогда не умела плакать «прилично». — Мэри сложила платок и сунула себе в карман. — Вот сестры мои умеют. Я почти уверена, что у них никогда не текут сопли.

Рукавом рубашки Мэри смахнула с глаз последние слезинки и робко взглянула на Рафферти:

— Спасибо, что позволил мне залить тебя слезами.

Смутившись и ненавидя себя за это, Джей Ди только пожал плечами. Досада заставила его нахмуриться.

— Ты не оставила мне другого выбора.

— Господи, как же ты галантен!

Большая гнедая лошадь, на которой прискакал Рафферти, брошенная им у ворот, шагнула к ним. Ее большие влажные глаза мягко смотрели на них со смешанным выражением осторожности и любопытства. Это был красивый конь темной масти. Шерсть его лоснилась оттенками тусклой меди, между глаз красовалась большая белая звезда. Волоча поводья по земле, конь подошел к Мэри. Медленно вытянув голову, он слегка ткнул ее в плечо, потом подошел чуть ближе и ласково тронул мордой щеку. От этого жеста на Мэри повеяло чем-то хорошим и уютным, и новая жаркая волна слез снова поднялась в горле, сопровождаемая легким смешком.