От автора

Вдохновение приходит отовсюду и ниоткуда: из жизни, из фантазии — откуда-то, чему нет названия. Чаще всего оно подобно крошечным сверкающим бриллиантам. Если мне удается, я ловлю эти драгоценные частички и стараюсь держать их как можно крепче. Я загадываю на них, словно на звезды, и отсюда рождаются семена историй.

Настоящая книга — результат множества маленьких вдохновений, копившихся довольно долго. Я должна поблагодарить множество людей за эти драгоценные сокровища: Мэри В., лет пять назад зажегшую во мне искру творчества; Мэри-Чапин Карпентер и Шоуна Колвина. авторов песен, тронувших мою душу; Филипа Ааберга, пианиста из Монтаны, способного до глубины души растрогать меня нежными мелодиями и волнующими паузами между ними; Джона Лайонса, ковбоя и учителя мудрости и терпения; Сержанта, давно ушедшего от нас, но только не из моей памяти и сердца.

Благодарю также автора издательства «Бентам» и подругу по агентству Фран Бейкер за потрясающую информацию о жизни судебного секретаря. Спасибо Дону Вейсбергу за «хлеб да соль». Спасибо СБ. и М.И.Ф. за вдохновенную поддержку благоприятных условий для работы и моего эго.

Читатель, я надеюсь, тебе понравится путешествие в Монтану. Это место неповторимой и захватывающей красоты, одновременно суровой и трепетной, беспечной и опасной — как сам американский Запад. Там все еще можно почувствовать невообразимый, напористый дух колонистов и в то же время ощутить, как он уходит, словно песок сквозь пальцы. Всем, кто борется за сохранение этого духа — аборигенам и «пришлым», — я желаю успеха.

Пролог

Откуда-то издалека доносился истошный лай неумолимо гнавшихся за ней собак: так смерть гонится за жизнью.

Смерть…

Господи, сейчас она умрет! В это невозможно поверить. Она почему-то никогда не верила по-настоящему, что этот момент настанет. Где-то глубоко, в глухих закутках сознания, всегда крутилась мысль, что каким-то образом можно будет обхитрить зловещую старуху с клюкой, найти способ избежать неизбежного. Она всегда была игроком. И постоянно ей как-то удавалось получить решающую взятку. Сердце встрепенулось, а горло сдавило при мысли, что на этот раз крыть нечем.

Представление о собственной смерти потрясло: захотелось остановиться и пристальнее вглядеться в себя, словно это было вовсе не ее тело и эту бегущую женщину она знала лишь мимоходом. Но останавливаться нельзя — лай собак гнал ее дальше. Инстинкт самосохранения заставлял ноги двигаться.

Она ринулась вверх по крутому склону горы, проворно перепрыгивая через упавшие ветви и обнажившиеся корни деревьев. Кустарник узловатыми, костлявыми пальцами цеплялся за одежду и хлестал по залитому кровью лицу. Ноги вязли в толстом ковре опавшей листвы, драгоценные дюймы давались с трудом. Медленно. Слишком медленно! Резкая боль обожгла ее, когда она упала и разбила локоть о торчавший из земли камень. Она заставила себя подняться, прижала поврежденную руку к телу и продолжила бег.

Она задыхалась рыданиями отчаяния и страха. Легкие пылали, словно с каждым вдохом в них врывался не кислород, а растворенная в воздухе кислота. Огонь растекался по рукам и ногам; непослушные конечности казались свинцовыми болванками.

Надо бросить курить, промелькнула в голове нелепая мысль. Ее убьют не сигареты. Она истерически засмеялась, но тут же, споткнувшись, снова зарыдала.

Собаки приближались. Они чуяли запах крови, обильно льющейся из глубокого ножевого пореза, наискось пересекавшего ее лицо.

Бежать было не к кому, и никто не спасет ее. Она это знала. Местность впереди станет еще более пересеченной, крутой, дикой. Ни людей, ни дорог. Ни надежды.

Она вырвалась из леса и оказалась на открытом пространстве. Сил сделать еще хоть шаг не осталось. В голове шумело. Шатаясь словно пьяная, она на подкашивающихся ногах вышла на открытое пространство — в поле.

Задыхаясь от отчаяния и вкуса собственной крови, она упала на колени в густую мягкую траву и, уставившись на огромный сияющий диск луны, впервые в жизни поняла, до чего же она незначительное существо! Она умрет среди этой дикой природы, пахнущей ароматом диких цветов, а мир все так же будет существовать, не замерев ни на мгновение. Она — ничто, всего лишь еще одна жертва очередной охоты. Никто даже не заметит ее исчезновения. Чувство абсолютного одиночества и мысль о нем окончательно парализовали ее.

Никто не будет по ней тосковать.

Никто не будет оплакивать.

Жизнь ее не значит ничего.

Она услышала позади треск деревьев. Топот копыт и храп лошадей. Собачий лай. Сердце подпрыгнуло, готовое разорваться.

Выстрела она не услышала.

Глава 1

— День начался с плохой прически, так все и покатилось, — произнесла Мэрили Дженнингс, как только ее «хонда» пересекла границу штата Монтана. Мэри в последний раз затянулась сигаретой и раздавила ее в пепельнице.

То была шутка, по которой они с Люси нашли друг друга и которую потом вспоминали не раз. Если одна подруга начинала разговор с этой фразы, было ясно, что другая продолжит сбежавшим молоком, пиццей и трясущимися от плача плечами. Обычно все заканчивалось смехом. И всегда — ироничными соболезнованиями.

Они познакомились на курсах по преодолению стрессов для судебных секретарей. После того как их в течение двух часов уговаривали не пытаться снять стресс с помощью сигарет, выпивки и разговоров о покупках, они вышли из зала заседаний, и Люси, обернувшись к Мэри, с вымученной улыбкой протянула ей пачку сигарет и предложила:

— А не выпить ли нам пивка?

Они подружились мгновенно и накрепко. Дружба их основывалась на общих интересах и обоюдном чувстве юмора. Обе имели собственное дело, энергично пробивали государственные контракты и работали на нескольких адвокатов, снимая показания под присягой, выполняя рутинную работу по ведению протоколов, оформлению вызовов в суд и отбиваясь от любовных ухаживаний настырных служителей закона. Обе испытывали на себе все «прелести» своей профессии — стрессы на работе, где не полагалось расслабляться, головную боль от общения с надменными адвокатами, требовавшими во что бы то ни стало представить им судебное распоряжение в течение суток и месяцами забывавшими оплачивать выполненную работу. И все-таки Мэри и Люси отличались друг от друга, как день и ночь.

Люси нравилось очаровывать людей, с которыми она работала. Она любила привлекать к себе внимание и каждые полгода перекрашивала свои светлые волосы в новый цвет, потому что однообразие выводило ее из себя. Люси смотрела на мир прищуренным взглядом удивленного циника. Проницательность ее была остра, как стилет, да и язычок тоже. Люси была честолюбива, жестока и лжива. Она обожала находиться в центре внимания и была невероятно сладострастна.

Мэри же все еще питала слабую надежду, что люди в большинстве своем хорошие, несмотря на то, что чаще всего ей доводилось наблюдать как раз обратное. Она не стремилась ни к известности, ни к удаче, но мечтала главным образом о тихом местечке, где ей было бы комфортно и никто бы ее не замечал.

Различия в характерах подруг вполне уравновешивали их отношения. Мэри и Люси не раз засиживались поздним вечером за кружечкой пива и трепались обо всем на свете. Потом Люси, накопив немного деньжат, плюнула на работу и перебралась в Монтану, после чего связь между подругами хотя и не оборвалась, но ослабла.

Этот год выдался нелегким. Мэри скучала по подруге. Они не очень-то обременяли себя перепиской и телефонными звонками, но Мэри знала, что их дружба жива. Люси смотрела на нее все с тем же удивленным любопытством, с которым относилась к жизни во всех ее аспектах. Все, что оставалось сделать Мэри, так это выйти из машины, пожать плечами и сказать:

— День начался с плохой прически, так все и покатилось.

Взгляд, брошенный в зеркальце заднего вида, предательски говорил о том, что уныние вот-вот готово с новой силой нахлынуть на нее. Мэри помрачнела, в который раз увидев непричесанную белокурую гриву собственных волос. Кого она пытается обмануть? Вся ее жизнь — это сплошная череда дней, начавшихся с плохой прически.

Две сестры Мэри унаследовали от матери золотисто-атласные локоны, Мэри же достался спутанный клубок с темными корнями и кончиками почти платинового цвета. Приводить волосы в порядок было сущим наказанием, и потому Мэри носила стрижку, никогда не подходившую под определения «классическая» или «стильная». Она уже давно пришла к выводу, что волосы — символ ее жизни, более запутанной, чем следовало, не вписывающейся в собственную семью и никогда не питающейся иллюзиями.

— Все это ерунда, Мэрили, — заявила она сама себе. — Сейчас ты в Монтане.

Сакраменто остался лишь точкой на лежавшей рядом карте. Прошедшая там жизнь — позади. Формально Мэри находилась в отпуске: без планов, без перспектив, без мыслей о будущем, помимо желания провести недельку, а то и все три со своей старой подругой. Отпуске, во время которого следовало развеять мозги и успокоить разбитое сердце.

Мэри опустила боковое стекло и всей грудью вдохнула ворвавшийся в салон свежий холодный воздух. Ветер подхватил и растрепал волосы, грудь наполнилась пьянящим чувством свободы и предчувствием чего-то нового, а голос Мэри-Чапин Карпентер запел о том, что удача непременно придет, несмотря на все неурядицы. Теперь начинается новая жизнь. Мэри выудила из горы путеводителей и карт на соседнем сиденье пачку сигарет, но, вытряхнув одну, задумалась. Начинается новая жизнь. Усмехнувшись, Мэри швырнула сигареты в открытое окно, надавила педаль газа и принялась подпевать сильному, теплому контральто.

Горы на западе окрасились пурпуром, стоило солнцу скользнуть за их могучие спины. Небо над горами все еще сохраняло цвет пламени — дрожащего, мерцающего всполохами. На востоке открывался совершенно другой, потрясающей красоты вид: вершины гор сияли снежными шапками, их склоны, словно одеялом, покрывала густая зелень сосновых лесов. Впереди же протянулась обширная изумрудная долина. Справа от дороги, у ручья, мирно паслось небольшое стадо лосей.

Пейзаж вызвал в крови Мэри новый приток адреналина. Тень надвигавшейся депрессии улетучилась, и Мэри ощутила себя легкомысленной. Она представила, что сбрасывает с себя несчастья, как змея старую шкуру, и является в новый для нее мир голой и чистой.

Райское место! Эдем. Уголок, где можно все начать сначала.

Когда Мэри, наконец, отыскала дорогу к дому Люси по карте, которую та прислала в первом же письме, уже спустилась ночь. В письмах Люси называла свой дом «убежищем». Над головой Мэри раскинулось бездонное черное бархатное небо, усеянное таким количеством звезд, какого Мэри и представить себе не могла. Мир вдруг показался ей огромной, бесконечной, дикой пустыней, и Мэри поспешила въехать во двор небольшого ранчо, впервые задавшись вопросом, благоразумно ли она поступила, приехав без предупреждения. Окна красивого нового бревенчатого дома не светились приветливыми огнями. Двери гаража были закрыты.

Мэри выскочила из машины и потянулась, разминая затекшие руки и ноги, почувствовав при этом, до чего она устала! Последние две недели совершенно измотали ее, потому и решение о поездке она приняла как-то разом. Дорога из Сакраменто стала двадцатичетырехчасовым марафоном с короткими остановками, чтобы принять душ и перехватить буррито в забегаловке для шоферов-дальнобойщиков, и теперь физическая усталость стопудовой тяжестью навалилась на Мэри.

«И в самом деле, глупо было ехать без предупреждения», — сказала она себе, отгоняя готовые вот-вот выступить на глаза слезы и направляясь к парадной веранде. Не следовало рассчитывать на то, что Люси догадается о ее приезде. Но Мэри не смогла заставить себя предварительно позвонить. Телефонный разговор повлек бы за собой рассказ о событиях последних двух недель, а их лучше было изложить при личной встрече.

На стук в дверь никто не отозвался. Мэри проглотила подступивший к горлу комок — смесь разочарования и тревоги. Она невольно быстро окинула залитый лунным светом двор ранчо и видневшиеся за ним горы. Дом Люси стоял особняком, в отдалении от населенных мест. Мэри проехала небольшой городок Новый Эдем, а после него несколько миль пустынной местности, заметив по пути не более двух домов, да и то весьма далеко расположенных. Она снова постучала, но на этот раз не стала дожидаться ответа и тронула дверь. В нескольких письмах Люси упоминала о диких животных. Четвероногих, с огромными когтями.

— Медведи. Помнится, что-то о медведях!.. — пробормотала Мэри, и по спине у нее побежали мурашки, стоило представить, что дюжина таких зверюг с урчащими от голода животами наблюдает за ней, скрываясь в темноте. — Может, для тебя это и в порядке вещей, Люси, но мне не хотелось бы лично и близко познакомиться с одним из них, в то время как ты смылась на танцульки с каким-нибудь ковбоем.

Шагнув в дом, Мэри принялась шарить рукой по стене в поисках выключателя, потом зажмурилась от вспыхнувшего света дюжины маленьких лампочек, искусно вмонтированных в люстру из оленьих рогов. В первую минуту ей показалось, что безграничный талант Люси по обустройству домашнего очага опустился до шокирующе вульгарного уровня. Прихожая являла собой кошмарное зрелище: повсюду валялись книги, газеты, ноты, одежда.

Мэри шагнула в гостиную, занимавшую большую часть первого этажа. Мысли путались от увиденного. Дом был построен не более года назад, в традиционном для Дикого Запада стиле, но с элементами современной архитектуры. Люси наняла декоратора, чтобы связать воедино противоречивые стили домашнего интерьера. Однако, похоже, акварели с западными пейзажами вешал на стены в стельку пьяный человек. Подушки были вырваны из тяжелых кресел и разбросаны на полу. Сиденье красного кожаного дивана распорото от края до края, из порезов торчали клочья розового войлока. Осколки разбитых ламп и глиняной посуды покрывали дорогой персидский ковер. Вырванный из горшка огромный фикус был искромсан на куски, разбросанные по всему полу.

Нет, даже для Люси подобный беспорядок выходил за рамки допустимого.

Мэри почувствовала, как от страха участился пульс.

— Люси? — позвала она дрожащим голосом. Ответом ей была мертвая тишина.

Мэри осторожно направилась в кухню. Дверь холодильника была распахнута, огонек внутри горел обещанием аппетитного содержимого в его золотых недрах. Однако запах, исходивший оттуда, предполагал нечто менее приятное.

Мэри поморщилась и зажмурилась от пахнущих кислятиной испарений. Найдя на стене выключатель, она зажгла свет. Встроенная в нишу лампа осветила отвратительную массу из испортившихся продуктов и разлитого пива. Перед холодильником на мексиканском кафеле растеклось прокисшее молоко, а в нем, опрокинутый набок, размок пакет с продуктами. Мухи крошечными стервятниками облепили эту кучу мусора.

— Боже правый, Люси, — пробормотала Мэри, — что за вечеринку ты здесь устроила? И куда, черт возьми, сама подевалась?

Мэри медленно отступила назад, в гостиную, трясущимися руками выдвинула из-под широкого соснового стола единственный оставшийся в вертикальном положении стул с кожаной спинкой и бессильно рухнула на него. Закусив нижнюю губу, она уставилась в пространство сквозь пелену застилавших глаза слез. Мэри слишком часто приходилось иметь дело с криминальными расследованиями, чтобы не понять, что произошло в этом доме — его обыскивали. Мотивом могло быть ограбление, или же беспорядок явился следствием другого происшествия, еще более ужасного.

— Люси! — снова позвала Мэри, испытывая тяжесть в груди от ясного осознания того, что ответа ей не дождаться.

Сердце Мэри учащенно забилось. Ладони покрылись тонкой пленкой пота.

— Люси?

— Она мертва.

Слова двумя оглушительными выстрелами прозвучали в тишине комнаты. Мэри обернулась, и крик застрял у нее в горле. У противоположного края стола стоял мужчина: шестифутовая статуя, высеченная из гранита, в выцветших джинсах и ковбойке. Уму непостижимо, как ему удалось появиться незаметно для Мэри! Он стоял и в упор разглядывал Мэри из-под полей низко надвинутого на глаза пыльного черного стетсона. Правая рука с коротко подстриженными ногтями застыла на правом бедре в дюйме от кобуры с револьвером, из которого запросто можно было бы уложить наповал быка.

— Вы кто?

Голос у него был низкий и скрипучий.

— Кто я? — выпалила Мэри. — А кто, черт возьми, вы такой?

При этих словах мужчина, казалось, помрачнел еще больше, но Мэри в данный момент было не до изысканных речей. Краешком глаза она заметила тяжелый медный канделябр, лежавший на краю стола. Не сводя глаз с незнакомца, Мэри почти неуловимым жестом схватила увесистую ножку канделябра.

— Что вы сделали с Люси?

У мужчины дернулся подбородок.

— Ничего.

— Полагаю, вам известно, что я здесь не одна? — заявила Мэри, собрав всю отвагу, на которую была способна. — Мой муж… Бруно… осматривает двор.

— Вы приехали одна, — покосившись на Мэри, медленно произнес мужчина. — Я видел вас с холма.

Он ее видел! Он следил за Мэри. Человек с пистолетом следил за ней! Мэри крепче сжала канделябр. Она вспомнила первые слова, с которыми к ней обратился незнакомец. Она мертва. Ужас мертвой хваткой впился в горло. Люси. Он убил Люси!

С пронзительным воплем Мэри что есть сил запустила канделябром в мужчину и опрометью бросилась к двери, перескочив через искалеченный фикус. Она сосредоточила все свое внимание на входной двери, желая как можно скорее до нее добраться, но, словно в кошмарном сне, руки и ноги сковала свинцовая тяжесть.

Он схватил ее сзади: одной рукой сгреб в кулак жилет и просторную футболку, что были на Мэри, резко дернул и, обхватив другой рукой вокруг талии, притянул к себе:

— Спокойно!

Мэри впилась ногтями в мясистую ладонь и принялась молотить ногами, пытаясь попасть каблуками спортивных башмаков в голени нападавшего, что ей удавалось в двух ударах из трех.

— Черт возьми, да успокойтесь вы! — приказал мужчина, крепче сжимая Мэри. — Я не убивал ее. Это был несчастный случай.

— Скажете это в суде! — пыталась закричать Мэри, продолжая конвульсивно биться в больших руках. Мужчина же стоял непоколебимо, как скала. Ей с ним не справиться. Он победил. От этой панической мысли Мэри едва не лишилась чувств.

— Да послушайте же вы! — резко приказал мужчина, но тут же смягчил тон, вспомнив по опыту, что со страхом лучше бороться не силой. — Спокойно, — промурлыкал он низким, ровным голосом, будто уговаривал испуганную лошадь. — Теперь послушайте меня. Только успокойтесь. Я не причиню вам вреда.

Мэри повернула голову, чтобы заглянуть в глаза незнакомца. Мужчины могут говорить все, что угодно, но глаза их редко лгут. Мэри усвоила эту истину в залах заседания судов и в бесчисленных адвокатских конторах. Записывая слово в слово показания — и лживые, и правдивые, — она очень скоро научилась прочитывать правду в глазах свидетелей. Мэри встретила прямой взгляд пары глубоко посаженных глаз. Они были серы, как грозовые облака, и слегка прищурены, словно им постоянно приходилось смотреть на открытое, яркое солнце. Глаза не много говорили об этом человеке, но в их взгляде не таились ложь или угроза насилия.

Мэри слегка расслабилась и была вознаграждена за это тем, что мужчина позволил, наконец, ее ногам коснуться пола. В легкие вернулся воздух, и Мэри с жадностью стала глотать его, стараясь не использовать мужчину в качестве опоры.

От него исходил запах тяжелой работы, кожи и лошадей.

Сосредоточься на этом, Мэрили. Он пахнет, как конь.

— Так вы, наконец, успокоились? — мягко спросил он.

Пока она пыталась отдышаться, взгляд его беспрепятственно скользил по ее вздымающейся и опускающейся груди.

Незначительное движение руки — и он мог бы ощутить в ладони ее тяжесть. Пальцы непроизвольно прижались к ребрам девушки.

Он резко убрал руку и отступил на полшага, избавляя себя от соблазна.

Мэри повернулась к нему лицом, под ногами хрустнули годные теперь разве что на растопку обломки столика, сколоченного из грубых сучьев. Все еще дрожа, Мэри уперла одну руку в бок, а второй откинула с глаз массу тяжелых, густых волос и укрепила их на затылке.

— Кто вы такой? — осторожно потребовала она ответа.

— Джей Ди Рафферти. — Не спуская с Мэри глаз, он наклонился и поднял упавшую в пылу стычки на пол шляпу. — Я живу неподалеку, на холме.

— И имеете привычку шнырять по чужим домам?

— Нет, мэм. — Глаза Рафферти сузились. — Судья попросил меня присмотреть за этим хозяйством. Я видел, как вы приехали, увидел зажегшийся свет. А я не хочу, чтобы в моем присутствии здесь произошли какие-нибудь глупости.

— У меня такое впечатление, мистер Рафферти, что тут уже что-то произошло. И мне не кажутся забавными подобные «глупости».

— Дети… — пробормотал Рафферти, уставившись на разбитое кресло-качалку. Он не любил, когда портили вещи, считая это вандализмом — бездумным разрушением потраченных времени, сил, труда. — Здесь немного похозяйничали городские ребятишки. Они постоянно шастают по округе в поисках приключений на свою задницу. Они набезобразничали здесь неделю назад. Я вызвал шерифа. Приехал его помощник, все записал и оценил нанесенный ущерб.

Повинуясь привычке, Мэри подошла к помешавшему ее бегству распластанному на полу фикусу, осторожно подняла его, провела пальцами по стволу и ласково погладила увядшие листья.

— Я не расслышал вашего имени, пока вы молотили каблуками, — язвительно заметил Рафферти.

— Мэрили. Мэрили Дженнингс.

— Мэри Ли…

— Нет, Мэрили. В одно слово.

При этих словах Джей Ди нахмурился, словно не доверял людям, носящим подобное имя. Мэри сдержала улыбку. Ее матери не понравился бы Джей Ди Рафферти. Слишком уж груб! «Неотесанный», — сказала бы Абигайль. Абигайль Фолкнер Дженнингс прямо-таки распирало от претенциозности. И всем своим дочерям она дала напыщенные имена, на которых спотыкались не только малообразованные люди: Лизабет, Аннализа, Мэрили.

— Она погибла, — коротко сообщил Рафферти. — Это случилось дней десять назад…

Десять дней… Десять дней назад Мэри оплакивала человека, которого не любила, отказывалась от карьеры, которая ее не устраивала, рвала связь с семьей, в которую никогда не вписывалась. А Люси в это время умирала!..

Мэри прижала ладонь к задрожавшим губам. Как бы не веря, она покачала головой, глаза ее наполнились отчаянием и слезами. Люси не могла умереть: она была слишком ленива, слишком цинична, слишком благоразумна. Только хорошие умирают молодыми, Мэри. Она как наяву видела яркую вспышку уверенности и злого юмора в глазах подруги, произнесшей эту фразу. Господи, Люси должна была дожить до ста лет!

—…несчастный случай на охоте…

Слова Рафферти донеслись откуда-то издалека, словно из тумана. Она уставилась на него: защитные силы психики притупили остроту предмета их разговора и сосредоточили внимание Мэри на несущественных деталях. Его в меру короткие волосы были темного цвета. На высокий загорелый лоб (полоска загара четко ограничивалась линией тульи шляпы) ниспадал небольшой чубчик. Он придавал лицу Джея Ди менее грозный, более человечный вид. Незагоревшая кожа казалась нежной и уязвимой. Глупое определение для человека с шестизарядным «кольтом» на боку — уязвимый.

— Охота? — пробормотала Мэри, как будто впервые услышала это слово.

Джей Ди поджал губы; внутри у него все клокотало от нетерпения и жалости. Мэри была похожа на хрупкую китайскую фарфоровую куклу, способную разлететься на кусочки от легчайшего удара. Под ровной челкой и темными тонкими ниточками бровей, в обрамлении пышных ресниц сияли огромные голубые глаза, полные боли и растерянности.

Рафферти почему-то захотелось утешить ее, но он тут же обозвал нахлынувшее чувство глупостью и отшвырнул его прочь. Ничего он не хочет с ней иметь! Он не хотел ничего иметь и с Люси, но та завлекла его в свои сети. Джею Ди нужно было это место, но он не хотел этого. Он всей душой ненавидел Люси Макадам. И никак не мог понять, почему никто не застрелил ее еще много лет назад. Женщина, стоявшая перед Рафферти, была подругой Люси, еще одна чужачка. Чем скорее Джей Ди от нее избавится, тем лучше.

Он заставил себя забыть о слезах Мэри и решительно надел шляпу на голову — оскорбление, которого она, вероятно, никогда ему не простит.

— Люси никогда не охотилась, — задумчиво произнесла Мэри.

— Несчастный случай. Какой-то городской идиот стрельнул наугад!

Десять дней назад. Мэри казалось невозможным, что она могла прожить десять дней, не зная о смерти подруги. Застрелена. Господи! Люди едут на природу, чтобы убежать от пальбы, от вечного насилия, царящего в городах. Люси приехала в райское место только за тем, чтобы ее здесь пристрелили. Нелепость.

Мэри снова встряхнула головой, пытаясь избавиться от головокружения, но почувствовала себя еще хуже.

— Г-где она?

— Полагаю, шестью футами ниже, — дерзко бросил Рафферти. — Я не знаю.

— Но вы были ее другом…

— Нет, мэм.

Он медленно и осторожно подошел к Мэри, лицо его потемнело и напряглось.

— Мы переспали с ней, — низким голосом, резко и грубо произнес Рафферти. — Дружбой здесь и не пахло. — Он поднял руку и провел большим пальцем по щеке Мэри — от виска к уголку рта. — А как насчет тебя, Мэри Ли? — прошептал Джей Ди. — Не желаешь ли прокатить ковбоя?

Рафферти понимал, что выглядит совершенным подонком, но именно на это он и рассчитывал. Если повезет, ему удастся напугать эту девчонку и заставить навсегда убраться из здешних мест.

— Ты — сукин сын!

Совершенно потеряв голову, разъяренная Мэри со всего размаха ударила Рафферти по щеке. Он отскочил от нее и выругался; лицо его пылало болью и бешенством. Мэри запоздало сообразила, что гневить собеседника было не очень разумным шагом. Теперь он может сделать с ней все, что захочет. Никто не знал о том, что Мэри отправилась в Монтану. Он может изнасиловать ее и убить, а тело затащить куда-нибудь в горы, где никто и никогда его не найдет. Боже правый! Да ведь это же он и убил Люси! У Мэри не осталось в этом никаких сомнений. Но сделанного не воротишь. Теперь ей от него не спастись.

— Убирайся! — закричала Мэри. — Убирайся отсюда ко всем чертям!

Собрав в кулак всю свою волю, Джей Ди сдержал бешенство. Он подошел к входной двери и, опершись рукой о косяк, посмотрел на Мэри из-под широких полей черной шляпы.

— Достаточно было просто сказать: «Нет».

Он приподнял край шляпы, жестом скорее издевательским, чем вежливым. Мэри последовала за Рафферти и увидела, как он вскочил на громадную гнедую лошадь, ожидавшую его в пятне струившегося из дома янтарного света.

— На краю города есть мотель. — Устраиваясь поудобнее, Рафферти поерзал в седле. — Езжай медленно, а то еще врежешься на своей чертовой японской железяке в лося и останешься в ней, как сардина в консервной банке.

Мэри скрестила руки на груди, ежась от вечернего холодка, и бросила на него свирепый взгляд.

— Мог бы, по крайней мере, сказать, что тебе жаль, — едко заметила она.

— Нисколько, — ответил Джей Ди и направил лошадь прочь.

Мэри наблюдала, как Рафферти спускается по пологому склону. Темнота поглотила его задолго до того, как затихла барабанная дробь лошадиных копыт.

— Ублюдок!.. — пробормотала Мэри, возвращаясь в дом. Адреналин в крови уже успел выдохнуться, и Мэри почувствовала тяжелую усталость напряженного дня. Улетучились и последние следы шока, действовавшего как новокаин, не давая жалу горя впиться в душу со всей силой. Мэри постаралась сконцентрировать свои мысли на насущных задачах возвращения в город и поиска номера в гостинице, пытаясь забыть остатки ощущений, вызванных присутствием на ее теле рук Рафферти. Но ощущения упорно не желали забываться, нанося еще один неясный, мутный слой на пласты комплекса вины. Почувствовав необходимость смыть и физическую, и психологическую грязь, Мэри отправилась искать ванную, которую обнаружила на втором этаже.

Состояние ее оказалось не многим лучше других комнат дома. Крышка унитаза была разбита. Создавалось впечатление, что кто-то, поработав молотом над ванной, крушил кафельный пол, превратив его в груду камней и пыли. Краны еще работали, и Мэри, наполнив раковину холодной водой, сполоснула лицо и шею. Утершись подолом футболки, она выпрямилась и уставилась в разбитое зеркало в раме, висевшее над туалетным столиком.

Оттуда на нее смотрела смертельно бледная женщина с потемневшими от боли глазами. Мэри подумала о подруге, о том, что бы сказала Люси о сложившейся ситуации, и слезы, заблестев на ресницах, покатились по щекам.

День начался с плохой прически, так все и покатилось.

Он наблюдал за ней в оптический прицел винтовки. Он приходил сюда почти каждую ночь не потому, что рассчитывал познакомиться с блондинкой, но потому, что хотел вышвырнуть ее со своей горы. Она поселилась там — бледное видение среди темных деревьев, фантом, летящий на крыльях сов. Она охотилась за ним. И слишком многое натворила.

Ночью он никогда не спал. Смерть могла прийти за ним в любой момент. Он никак не мог остановить свои видения, а потому не спал и бодрствовал, желая, чтобы они исчезли. Изматывающее бодрствование, никогда не вознаграждавшееся.

Он увидел, как блондинка направилась через двор к маленькой машине иностранной марки, и сердце его учащенно забилось, в голове застучали десятки серебряных молоточков. Перекрестье прицела легло точно ей на грудь. Он прижался щекой к прикладу замечательной винтовки «ремингтон-700». Задержал дыхание. Сердце в ответ замедлило удары. Палец лежал на спусковом крючке.

Привидение убить невозможно. Он знал это лучше кого-либо. Он мог только молиться, чтобы оно ушло и больше не возвращалось на его гору.

Если бы только Господь его услышал…

Глава 2

— Давай, давай же, ты — заедающий рычаг, сукин сын! О-о-о!..

Мэри с раздражением и мукой уставилась на стену, у которой стояла ее кровать. Над изголовьем висела картина художника-примитивиста, изображавшая лося на фоне горного пейзажа. Картина ритмично постукивала о тонкую, точно бумага, стену в такт с движением, производимым в соседней комнате. Цифры дешевого электронного будильника на прикроватном столике показывали без четверти два.