ГЛАВА 26

Дэн свернул с шоссе к ферме Хауэров. Разговор, который предстоял, ему абсолютно не хотелось вести, но, как видно, сегодняшний день был свыше предназначен для неприятных дел. Не было еще и восьми утра, а он уже успел повозиться с Элстромом. Помощник шерифа валялся на полу собственного гаража мертвецки пьяный, дыша перегаром и кислой отрыжкой. А теперь, в продолжение темы, надо заниматься тем, против чего восставала каждая клетка его существа.

Он вылез из «Бронко» и пошел по потрескавшейся дорожке к опрятному белому дому. Личные чувства побоку.

Он полицейский и должен действовать как полицейский, а не как местная знаменитость, любимый сын или старый друг.

Дверь ему открыла Рут Хауэр с кухонным полотенцем в руках, пожилая женщина с расплывшейся от многочисленных родов фигурой, с морщинистым, обветренным от работы в поле лицом. Прядки седых волос, выбившиеся из тугого пучка, слегка вились вокруг узкой оборки крахмального белого чепца, щеки раскраснелись от жара дровяной плиты, на которой что-то варилось. Она смотрела на Дэна с опаской и недовольством, будто перед нею на крыльце вдруг возник сто лет не объявлявшийся недотепа-родственник. Из кухоньки доносился теплый запах свежеиспеченного хлеба. У Дэна заурчало в животе.

— Доброе утро, Рут. Аарон дома?

— Я думать, он есть ф мастерская, Дэн Яансен, — отвечала она, коверкая слова так и не ставшей для нее родной английской речи. — Что-либо происходить?

Дэн надеялся, что нет. Надеялся всем сердцем. Он улыбнулся, чтобы успокоить старушку.

— Просто мне надо задать ему пару вопросов. Он оставил Рут в кухне и пошел через двор к сараю, приспособленному под столярную мастерскую. Ее можно было найти с закрытыми глазами по запаху свежих стружек, мастики и воска. Вдоль всей стены тянулся верстак с аккуратно, по линеечке развешанными над ним инструментами. Ящики с инструментами стояли и под верстаком. Начатая работа была составлена у ближней к верстаку стены: круглый дубовый обеденный стол, высокий шифоньер, несколько шкафчиков. У дальней стены ждали заказчиков готовые изделия. Все на месте, нет только мастера. Аарона нет.

— Он уже ушел.

Дэн поднял взгляд от стола. В дверях стоял Сэмюэл Хауэр, одетый, как и все общинники, в просторные черные штаны с подтяжками и синюю рабочую рубаху.На голове красовалась соломенная шляпа без полей, что-то вроде домашнего варианта фески. В этой шляпе Сэмюэл доил коров. Дэн выпрямился, подошел к стоящему рядом со столом шифоньеру на полметра выше себя и основательному, как столетний дуб, небрежно провел рукой по гладкому деревянному боку, будто то был бок лошади, в красоте и статях которой он не сомневался. Старик Сэмюэл вошел в мастерскую. Как и у жены, и у всех пожилых членов общины, его лицо бороздили глубокие морщины, отмечая прожитые годы подобно кольцам на стволе дерева. Жизнь, посвященная богу, не баловала амманитов.

— Я задал ему ваши вопросы, Дэн Янсен. Он не хочет иметь ничего общего с вашим английским правосудием.

— Но это не помешает мне делать мое дело, Сэмюэл. В глазах старого Хауэра промелькнуло нечто похожее на раздражение. Он провел по лицу заскорузлой, морщинистой рукой и проворчал что-то по-немецки.

— Он перенес такие муки. Неужели вы не можете оставить его в покое?

— Нет, — отрезал Дэн. — Как бы ни хотелось Аарону думать иначе, мы живем в одном мире, в одном округе. И правосудие тоже для всех одно. Где он сегодня?

— Не знаю, — печально ответил старик. В последнее время он слишком многого не знал об Аароне. Сын казался таким озлобленным, таким напряженным, будто какая-то пружина у него внутри сжималась все туже и туже. Горе утраты не ослабевало со временем, а только жгло и мучило его сильнее с каждым днем, и Сэмюэл часто не мог уснуть ночи напролет, со страхом думая, до чего может довести такая скорбь.

— Он ушел, не сказавшись, — объяснил он. — Может, к Зооку. Или к той англичанке.

Потом подошел ближе к шифоньеру, любовно погладил дверцу, будто желая дотянуться до сына через созданную им вещь.

— Он делает красивую мебель, правда? — пробормотал он, машинально ощупывая замок, затем взялся за круглую дверную ручку, потянул на себя, и, когда дверь распахнулась, к его ногам упала мертвая женщина с длинными белокурыми волосами.

…Элизабет стояла не двигаясь, словно приросла к месту, загипнотизированная выражением лица Аарона, как кролик перед удавом. Они оба все поняли: она знала, и он знал, что она знает. И теперь за это он убьет ее.

— Он похвалялся передо мной, как много туристов будет привлекать его гостиница, — негромко говорил Аарон, — как он перегородит реку дамбой и затопит долину, чтобы устроить лодочную станцию для туристов. Там похоронены Анна и Джемма. И Сири, моя милая Сири. Англичане убили их, а он еще хотел утопить их. — Он покачал головой, не отводя от Элизабет непреклонного взгляда. — Он был плохой человек. Я только исполнил волю господа.

Он не собирался убивать Джарвиса, просто пришел к реке, чтобы в тишине побыть с теми, кого любил и любит. У рабочих в «Тихой заводи» уже закончилась смена, и на стройке оставался один Джарвис. Он стоял на холме и глазел на него, нагло нарушая его уединение, да еще орал что-то. Он и не собирался лишать человека жизни. Убийство противоречило всему, во что он верил с детства. Но там, у реки, боль и ярость захлестнули его, как ядовитая кислота, выжгли все мысли, лишили его рассудка. Пальцы сами нащупали в кармане нож, тот нож, которым он вырезал из дерева птичек для Анны и Джеммы и срезал полевые цветы на могилу Сири.

После его мучила совесть, но, пока он беспомощно стоял на коленях в грязи рядом с трупом, пришел ответ, как озарение, как теплый, умиротворяющий солнечный свет. То был промысел божий, часть божьего плана. Бог избрал его и направил его руку.

Он спокойно засунул Джарвиса в автомобиль, чтобы зловоние смерти не портило чистого вечернего воздуха, спустился к реке, вымыл руки и тщательно оттер от крови нож. Он содержал инструменты в том же строгом порядке, что и свою жизнь. Потом просто долго стоял и смотрел на реку. Чудесное место, такое мирное. Прекрасное творение господне. Негоже человеку осквернять такую красоту. Домой вернулся кружным путем через рощу Хадсона: мать просила поискать корень женьшеня.

Мысль Элизабет лихорадочно работала. Надо выбраться из дома, но Аарон загораживает выход. Ей не хватит проворства пробежать мимо, а если и удастся, потом он все равно ее настигнет. Она медленно отступила назад, к столовой, заметив, что Аарон потянулся за длинным, блестящим стальным напильником.

— Мои братья по вере — божьи люди, — отсутствующим голосом произнес он. — Господь сподобил меня защитить народ его от слуг сатаны, которые хотят повести нас по пути греха.

Как та туристка, что вчера забрела к нему в мастерскую. Порочная тварь. Windfliegel. Шлюха. Пыталась соблазнить его, предложила ему себя. Английская блудница, желавшая позабавиться с наивным дикарем. Она дотронулась до него через брюки, и его плоть возбудилась, но сам он понимал, что это — еще одно испытание. Как Элизабет.

— Я думала, мы друзья, Аарон, — сказала Элизабет, пытаясь выиграть время. Мелькнула отчаянная надежда: вдруг удастся убедить его словами? Аарон взял напильник из ящика, и она безжалостно подавила желание метнуться в сторону. Тяни, тяни время. Не спеши. Еще шажок назад.

Аарон шевельнул бровью, и один уголок его губ поднялся в неловкой улыбке, которая когда-то так тронула ее.

— Ты — английская шлюха, — отчеканил он, ненавидя боль, которую испытывал от ее измены. Или то была его измена своей вере? Он возжелал ее, возжелал нераскаянную грешницу, подобную Еве, соблазнившей Адама. — Я видел тебя в окне. Ты была с мужчиной и предавалась разврату.

От этого признания Элизабет сделалось дурно, как будто ее ударили. Дыхание перехватило. Значит, тот взгляд, что она ощущала на себе, был взгляд Аарона. То была его злоба, его безумие. Она задохнулась от слез, во рту разлилась горечь. То, что случилось между ней и Дэном, много значило для нее. Оказывается, за ними подглядывал сумасшедший, в больном мозгу которого все увиденное трансформировалось в нечто мерзкое и позорное. От этой мысли у Элизабет заныло сердце. Ей стало жутко и стыдно.

Она посмотрела по сторонам, ища, чем ей защищаться или хотя бы прикрыться, чем отразить удар. Ничего. Стол далеко. Ножей рядом нет, нет даже бутылки виски, чтобы швырнуть в Аарона. В пределах досягаемости только куча обуви, перекочевавшая в угол. Элизабет сделала еще шаг назад, и на глаза ей попался кухонный стул. Тогда она. перевела взгляд обратно на Аарона.

— Аарон, господь не мог повелеть вам убивать людей. Как же тогда десять заповедей?

— Чти господа бога твоего, — возгласил Аарон, продвигаясь к ней вдоль шаткого фанерного стола. — Я — орудие господа.

Элизабет нервно сглотнула, сделала еще шаг, вслепую нашарила виниловую спинку стула скользкими от пота пальцами и вцепилась в нее изо всех сил.

— Терпеть не могу путать божьи планы, — выдавила она, задыхаясь, будто пробежала целую милю, — но, Аарон, погибать от рук убийцы в моей же кухне в мои планы тоже не входит.

Он не слышал. Элизабет ясно видела, он вообще не обратил внимания, сказала ли она что-нибудь. Сейчас он находился в особом мире, где-то внутри себя, и беззаветно верил, что слышит глас божий. Почему-то это было даже страшнее, чем его безумные речи. И ее он сейчас не послушает и не услышит ее воплей, когда вонзит в нее напильник. Тонкая ниточка, преграждавшая ему путь в безумие, уже порвалась.

Аарон поднял напильник над головой, как меч, и шагнул к ней. Элизабет схватила стул, готовясь швырнуть его в ноги нападающему, но спинка выскользнула из пальцев, как тающая льдышка, и стул с грохотом упал на пол, из оружия превратившись в препятствие. Что ж, это лучше, чем ничего. Другой возможности все равно не будет. Она круто развернулась и кинулась через столовую в гостиную, к двери парадного, которой никто никогда не пользовался.

Аарон не спеша шел следом. Сквозь гул крови в ушах Элизабет слышала скрежет отодвигаемого стула, гулкие шаги по дубовому полу столовой. Видимо, он был уверен, что деваться ей некуда. А если он прав? От этой мысли Элизабет вздрогнула, будто наступив босиком на битое стекло, и остатки самообладания покинули ее.

Она вбежала в гостиную, где Бонни Рэйт пела о разбитых сердцах. Музыка была медленной, томительно-печальной. Вкрадчивый блюз только подчеркивал ирреальность происходящего. Убийца преследовал ее под плавную, протяжную любовную мелодию, а у нее внутри все мчалось с бешеной скоростью: сердце, мысли, кровь в жилах, а вокруг все двигалось неспешно, как в замедленной киносъемке.

Элизабет ушибла раненое колено об угол журнального столика, переборола боль и побежала дальше, к спасительному выходу; подалась вперед, схватилась за ручку двери, пытаясь повернуть ее. Ручка выскользнула из пальцев, как мокрый кусок мыла. Всхлипывая и задыхаясь, она взялась поудобнее, повернула ручку, толкнула. Дверь не открывалась. Оглянувшись через плечо, Элизабет увидела, что Аарон уже в гостиной, и с остановившимся сердцем перевела взгляд на новенькую, блестящую желтой латунью круглую ручку с хитрым замком, который на днях врезал Аарон, чтобы ей было спокойнее.

Отпирать некогда, да и ключа нет. Аарон уже близко. Если не убежать сейчас же, он отрежет ей путь. В мозгу Элизабет бились тысячи лихорадочных мыслей. Если удастся выбраться из дома, что дальше? Есть ли в «Кадиллаке» ключи? А если мотор не заведется? Может, попробовать удрать в фургоне Аарона? Вдруг он и на улице не оставит ее в покое, догонит, убьет прямо на дороге? Тело бросит в кювет, и его обнаружит какой-нибудь прохожий или ее собственный сын, когда будет возвращаться с работы. Трейс. Трейс останется совсем один. Будет ли Дэн помогать ему? И плакать о ней?

— Шлюха! — возопил Аарон, обезумев от кипящего в крови адреналина. Убить, убить ее немедленно, пока она стоит у двери в полураспахнутом зеленом шелке, искушая его отринуть бога. Потрясая напильником, он бросился на нее.

Элизабет даже не хватило дыхания закричать. Стальное острие воткнулось в дверь в двух сантиметрах от ее шеи. Она отпрянула в сторону, споткнувшись о низкую скамеечку для ног; перелезла через кушетку, схватила за ножку настольную лампу, размахнулась и, как бейсбольной битой, ударила Аарона по плечу, когда он попытался заступить ей дорогу. Тяжелое основание лампы ударило его прямо в грудь, и он покачнулся и отступил назад, рыча от бешенства.

Она не оглянулась посмотреть, ранила его или нет, а побежала к лестнице, молясь всем святым, чтобы ей хватило времени. Ступеньки, будто в кошмарном сне, росли и множились, стены смыкались вокруг тесным туннелем, сужавшимся кверху. Элизабет бросилась туда, споткнулась, упала, начала карабкаться вверх на четвереньках, путаясь в полах халата. Мысль стремилась вперед быстрее, тело не успевало, но вот наконец она выбралась на площадку второго этажа и бросилась к себе в спальню.

Тяжелые ботинки Аарона уже бухали по ступеням, и он нараспев твердил что-то по-немецки. Элизабет упала на колени перед тумбочкой, до отказа вытащила ящик, вывалив на пол цветное облако перепутанных шелковых шарфиков, пустые сигаретные пачки, картонные пластинки из женских журналов с образцами духов, «Пустынный орел» и полную обойму к нему.

— Господи, пожалуйста. Прошу тебя, господи, — шептала она, непослушными руками поднимая пистолет. Хотела заправить обойму, но ее заклинило. Пальцы вдруг стали толстыми и неловкими, они все соскальзывали с гладкой вороненой стали, и тут Аарон распахнул дверь и встал на пороге.

— Я следил за тобой и ждал, — выдохнул он, сверкая глазами. — У тебя было время спасти себя от скверны.

Но она предпочла блуд. Он видел ее с шерифом, видел, как они целовались, впиваясь друг в друга, как дикие, голодные звери. Воспоминание распалило его, пробудило похоть, но следом за похотью внутри вспыхнул очистительный огонь ярости. Крепче сжав рукоять напильника, он переступил порог. Бог рассудил мудро: пусть смерть настигнет ее там, где она предавалась греху.

Магазин с легким щелчком встал на место. Прикусив губу, Элизабет сняла пистолет с предохранителя. Трясущимися руками, ничего не видя от слез, подняла «Пустынного орла» на уровень глаз, как учил Дэн, и нажала курок.

Дэн врезал по тормозам, и машину повело вбок. Из-под колес полетела гравийная крошка. Привязанная к фонарному столбу у дома лошадь испуганно шарахнулась в сторону. Перед глазами у Дэна все стояла мертвая блондинка. Картинка то вспыхивала, то гасла, как титры в кино: только была — и нет, раньше, чем он успевал выключить ее по своей воле. Как пульсирующий ритм — убита, убита, убита.

Он схватил с сиденья револьвер, рывком распахнул дверцу, соскочил наземь, и в это время утреннюю тишину разорвал оглушительно-громкий треск выстрела.

Все, чему Дэна когда-либо учили, мигом вылетело из его головы, а место приобретенных знаний занял инстинкт. Разумеется, подкрепление он уже вызвал, но никакие силы не заставили бы его дожидаться помощи во дворе.

Преодолев одним прыжком ступени крыльца, он ворвался в кухню с пистолетом наготове. Пусто. Задержался на секунду, чтобы собраться с мыслями, перевести дух и оценить обстановку. В кухне царил обычный беспорядок: коробки от хлопьев на столе, куча старой обуви на полу. На столе стоял рабочий ящик Аарона. Рядом, на полу, перевернутый стул. Из гостиной доносилась тихая музыка. Бонни Рэйт, любимая певица Элизабет.

Когда он входил в столовую, прямо над его головой грохнул второй выстрел. Дэн в два шага пересек столовую, перепрыгнул через поваленный стул в гостиной, плечом толкнул дверь на лестницу и через три ступеньки взлетел наверх, игнорируя раздирающую коленный сустав боль. Не задерживаясь на площадке, бросился к ее спальне, громко; как боевой клич, крича:

— Элизабет!

Проклятый пистолет опять заклинило, как в тот день, когда Дэн показывал ей, какой разрушительной силой он обладает. Первая пуля попала в стену, и по всей комнате разлетелись брызги штукатурки. Отдача была настолько мощной, что Элизабет стукнулась головой о раму кровати, а когда открыла глаза, Аарон по-прежнему стоял у двери, целый и невредимый. Он сделал еще шаг к ней, и она выстрелила во второй раз и опять промахнулась, потому что он отпрянул в сторону. Пуля разбила стоявший на комоде горшок с фуксией, и осколки посыпались, как шрапнель. Тогда она в третий раз нажала на курок — ничего. Четвертый раз — ничего. На миг перевела взгляд с человека у двери на пистолет и увидела, что пустая гильза застряла в обойме.

— Ты не можешь меня убить, — торжественно произнес Аарон. Его глаза за стеклами очков сияли, как сапфиры, рот кривился в улыбке, от которой Элизабет сковал смертельный ужас.

— Элизабет!

— Дэн! — вскрикнула она, неуклюже пытаясь встать на ноги, пока Аарон оглянулся на голос.

Он повернулся навстречу бегущему и коротким движением сверху вниз по самую рукоять всадил напильник в его правую руку, повыше запястья. Всю руку от пальцев до плеча пронзила горячая боль. «Идиот», — выругал себя Дэн: пальцы мгновенно онемели, выпустили пистолет, и тот с грохотом упал на пол. Так, не глядя, врываются только совсем зеленые новички. Он позволил эмоциям управлять собой, а это могло стоить жизни и ему, и Элизабет. «Играй головой, а не сердцем, Янсен».

Аарон выдернул напильник, отступил и опять пошел в атаку. Его глаза полыхали огнем разгорающегося безумия. Дэн выставил перед собой раненую руку, чтобы отразить нападение; напильник плашмя полоснул по предплечью, вспоров кожу, зато левой Дэн смог нанести Аарону сильный удар под дых. Тот захрипел и согнулся в три погибели, но снова занес свое оружие и по рукоятку вогнал стальное острие в левый бицепс Дэна.

Дэн попятился назад, чертыхаясь и скрежеща зубами. По лбу градом катился пот, попадая в глаза, и приходилось все время моргать. Он попытался вытащить из плеча напильник, но правая рука бессильно болталась, не воспринимая импульсы мозга. Револьвер валялся на полу, совсем рядом. Дэн упал на колени, больно стукнувшись о твердые доски; вытянул левую руку, стараясь достать оружие и воя от нестерпимой, жгучей боли. Напильник торчал в ране, разрывая мускульные волокна и царапая кость.

С воплем торжества Аарон камнем упал на шерифа сверху. Все преграды рухнули, запретов больше не существовало. В нем пела буйная, неукротимая радость, его переполняла дарованная господом сила. Он был ангелом мести, спасителем, он излучал ослепительный свет, от него шло сияние, ибо господь отметил и благословил его. Вырвав оружие из плоти противника, он занес его над головой, чтобы поразить сатану в самое сердце.

Дэн взглянул в лицо своей смерти и последний раз в жизни глотнул воздух.

И тут прогремел взрыв.

Аарон поднялся еще выше, воздел руки к небу, выпятил грудь. Его рот открылся в беззвучном крике. Пуля вошла под левую лопатку и вышла почти в середине груди, забрызгав стены и потолок кровью и вырвав черно-красную дыру величиной с мужской кулак. Дэн откатился в сторону, и амманит замертво рухнул вперед вниз лицом, по-прежнему сжимая побелевшими пальцами рукоять напильника. Острие с глухим стуком ткнулось в пол.

В ушах у Элизабет звенело от неестественной, абсолютной тишины, от полного отсутствия звуков. Оглушенная выстрелом, она стояла, опираясь на спинку кровати, и в ужасе смотрела, как вокруг бездыханного тела Аарона Хауэра растекается вязкая, темная лужа. В этой странной тишине отлетела его душа. В этот лишенный звуков, выключенный из времени миг до нее дошло, что она наделала.