ГЛАВА 14

Джолин сидела у крохотного столика на своей крохотной белой кухоньке, честно стараясь внимательно перечитать то, что набросала по поводу смерти и похорон Джар-виса, но мысли все время возвращались к ужину с Бретом Игером. Она столкнулась с ним в трапезной после похорон. Игер стоял в углу, ссутулившись над тарелкой с кокосовым тортом и макая галстук в крем. Его взгляд скользил по толпе. Не желая смешиваться с окружением Джарвиса, Джолин завела длинный разговор о требованиях, предъявляемых к ведению уголовных дел (по счастью, она недавно где-то читала об этом), а потом, совершенно непонятно как, оказалось, что они уже сидят в «Чашке кофе», едят с одной тарелки картошку фри и разговаривают о криминалистике.

Он был ужасно мил. Джолин нравилось в нем все: широкое честное лицо, мятые рубашки, хохолок на макушке, ленивый пес, всюду ходивший за ним. Кажется, его поразило то, что она со знанием дела поддерживала беседу о дактилоскопии и ДНК-экспертизе. Джолин горделиво улыбнулась: она произвела на него впечатление, и ей было приятно об этом думать.

Распахнулась задняя дверь, и Джолин подняла голову от бумаг, втайне ожидая увидеть на пороге Брета, но улыбка медленно сползла с ее лица. В кухню входил Рич.

— Только не сегодня, — простонала она, запуская пальцы в густые кудрявые волосы и чувствуя, как добрые чувства съеживаются внутри, будто воздушный шарик.

У меня голова разламывается.

Он ничего не ответил, не взял себе стул, чтобы сесть только прислонился к стене и скрестил руки на груди «Максимально использует преимущество в росте», ~— подумала Джо. Мало что нравилось Ричу больше, чем смотреть на людей сверху вниз. Он все еще был в траурном костюме, только скинул пиджак и ослабил галстук. Весь крахмал с белой сорочки уже сошел, а вместе с ним исчез и образ «молодого конгрессмена». Теперь Рич напоминал гору мускулов, зачем-то прикрытую мятой, липнущей к плечам и спине несвежей рубашкой. Рукава он закатал до локтей, обнажив загорелые от еженедельных прогулок по Миссисипи на моторной лодке руки, густо поросшие жесткими золотистыми волосками.

— Я думала, сегодня ты весь вечер утешаешь свою скорбящую супругу, — сухо заметила Джолин.

Рич достал из кармана пачку сигарет, щелчком выбил одну.

— Она утешает свою убитую горем мать. Я на сегодня .уже наскорбелся по горло, и с меня хватит. — Он закурил, выпустив в потолок облако дыма, швырнул спичку в раковину. — Господи, ну и спектакль устроила Хелен на похоронах. Поверить не могу, что это всерьез.

Покачав головой, Джолин подсунула ему вместо пепельницы блюдце из-под мороженого. — Рич, ты само сострадание. Твои избиратели, должно быть, души в тебе не чают.

— Дерьмо это все, — пренебрежительно буркнул Рич. — Никому от смерти Джералда не плохо.

— На твоем месте я не говорила бы такого при ком попало, — проронила Джолин, пододвигая блюдце ближе к нему. — Тебя, между прочим, считают подозреваемым.

Рич рассмеялся и закашлялся, подавившись дымом.

— Кто считает? — прохрипел он, снимая с языка табачную крошку. — Мисс Стюарт, королева шлюх?

— И она тоже, — улыбнулась Джолин. Игер задал ей несколько вопросов о бывшем муже — правда, она так и не поняла, в интересах дела или просто для поддержания разговора. Ей хотелось предпочесть последнее. Не ради рдча, а ради себя самой.

— А еще кто? Ты?

— Нет. Тебе было слишком удобно доить его потихоньку, — отрезала она. — И потом, по-моему, тебе просто духу не хватило бы.

Рич прищурился, его взгляд стал жестким. Роняя на тусклый линолеум пепел, он ткнул в Джолин фильтром сигареты.

— Знаешь, ты, по-моему, слишком много времени проводишь с этой твоей начальницей. Язык у тебя стал как помело.

— Если тебе так трудно меня терпеть, дверь рядом, — вскипела Джолин. — Кажется, я тебя не приглашала. И сделай одолжение, стряхивай пепел в блюдце. Господи, ну и свинья же ты, — посетовала она, потянувшись за блюдцем.

Зло усмехнувшись, Рич схватил блюдце за секунду до нее.

— Что-то ты действительно не в духе сегодня. Первый день, что ли?

Отставив блюдце подальше от себя, он картинно стряхнул пепел и перегнулся через стол, чтобы заглянуть в бумаги Джолин.

Она сгребла все в кучу и закрыла обеими руками, как школьница, охраняющая от посягательств контрольную работу. Ей было противно и горько, так горько, что лицо помимо воли скривилось.

— Знаешь, я даже не могу решить, когда я тебя больше ненавижу: когда ты такое дерьмо, как есть на самом деле, или когда сочишься сиропом, изображая положительного политика. Нет, у меня, как ты с присущим тебе так-том выразился, не «первый день». Наверно, я просто устала. Тебе этого не понять, ты за всю жизнь и дня не проработал честно, но я сейчас выкладывалась несколько часов подряд.

Чего ради? — оскалился он. ~ Ради правды. — Скрипнув зубами, она сжала ладо-

Нями голову. — Господи, кому я это? С таким же успехом я могла бы говорить по-французски.

Он подкрался к ее стулу, медленно провел пальцем от подбородка к груди, заглянул в глаза. Его усики чуть приподнялись в наглой улыбке.

— Можно и по-французски, если хочешь, — промурлыкал он, раздевая ее взглядом. — В постели все можно.

Его рука потянулась к ее плечу, но Джолин брезгливо стряхнула ее. Еще три дня назад она без звука ложилась с Ричем в постель, но сегодня рассвирепела при одной мысли, что он тронет ее. Может, это оттого, что весь день наблюдала, как он играет роль заботливого мужа? Или ее наконец проняли речи Элизабет о женской независимости. Или, возможно, ей встретился человек, с которым просто хорошо быть вместе и не думать, что ему от нее нужно. Как бы там ни было, старания Рича сегодня совершенно ее не трогали. С грохотом отодвинув стул, Джолин встала и пошла в гостиную поставить какую-нибудь музыку. Щелчок, и из динамиков полился медленный вкрадчивый блюз.

Рич остановился в дверях. Джолин, вполоборота к нему, стояла, вертя в руках обложку диска, и чувствовала на себе его холодный цепкий взгляд. — Так почему же ты не веришь, что Джералда убил Фокс? — небрежно спросил он. Она оглянулась:

— Я не говорила, что не верю. — У твоей подруги есть дурацкая версия по поводу

Какой-то там книжки Джералда.

Джо пожала плечами:

— Если он записывал туда имена, вполне понятно, почему это могло кого-то беспокоить. Может, Джарвис занимался шантажом. Он действительно имел влияние на нескольких задолжавших ему людей. Что такого дурацкого в предположении, что его убрал один из них?

— Глупо, и все тут, — проворчал Рич. — Ну и как, нашли вы эту таинственную книжку? Джолин снова пожала плечами. Он пренебрежительно махнул рукой.

— Его убил Фокс. Он просто кусок дерьма.

— Ты тоже, но одно это тебя убийцей не делает. Рич расслабленной походкой прошелся по комнате, засунув руки в карманы черных брюк. Джолин заметила, как хищно блеснули его глаза, и отпрянула, едва он потянулся к ней.

— Не надо, Рич, правда. Настроения нет.

— Брось, Джолин, — оттесняя ее к дивану, заканючил он, — У тебя настроение есть всегда.

— Сегодня нет.

Она хотела отступить за журнальный столик, заваленный пыльными газетами, но Рич отрезал ей путь, схватив за запястье и притянув к себе. Она задела ногой столик, больно ушибив щиколотку, и пухлая пачка «Ныосуик» за последний месяц съехала на пол. Дыхание у Джолин перехватило, она смотрела на бывшего мужа, раздумывая, то ли дать волю гневу, то ли очередной раз сдержаться. Рич распалялся все больше, у него налились кровью глаза, а углы рта плотоядно подрагивали от предвкушения удовольствия.

— Мы оба знаем, я способен сделать так, чтобыты-тоже захотела, — пригрозил он.

Она хотела возмутиться, заспорить, но слова не шли с языка, потому что спорить было не о чем. Рич говорил правду: он мог. Он проделывал это тысячу раз, а она позволяла. Позволяла использовать и унижать себя. Что она напридумывала себе, зачем нужна честному человеку Брету Игеру, когда она всего-то подстилка для Рича Кэннона?

Ее воинственный пыл угас, накрытый волной отчаяния и смятения. Она стояла посреди комнаты, как зомби, окаменев и не говоря ни слова, зачарованно глядя на галстук Рича, и только вздрогнула, когда он нагнулся поцеловать ее в шею. Вздрогнула не от страсти — от стыда, но Ричу, похоже, было все равно.

— Ты всегда хочешь, Джолин, — бормотал он, свободной рукой расстегивая верхние пуговки на ее блузке. Затем полез в лифчик, подставил ладонь под грудь и принялся мять ее, теребить пальцами сосок. — Ты по мне с ума сходишь, и так будет всегда.

Слезы жгли ей глаза, катились по круглым щекам. Он прав. Она всегда хотела его, всегда была на все согласна и ни разу не заставила его усомниться, что когда-нибудь будет иначе. Элизабет она объясняла, что ей нравится с ним спать, себе твердила, что привыкла. Может, то была скорее зависимость, чем привычка. Или отчаяние.

— Давай, Джолин, — обольстительно-вкрадчиво шептал Рич, и музыка, как нарочно, тоже была томная, вкрадчивая, медленная. — Ты ведь хочешь.

Он как будто не замечал, что ей его заигрывания неприятны, но он ведь и вообще не задумывался об этом. Джолин просто помогала ему удовлетворить его потребности. Как игрушка, которой можно попользоваться, а потом отложить до следующего раза.

— Не упрямься, — уговаривал он, — пошли к тебе. На полу мне не нравится, ты никогда не кончаешь как следует.

— Нет, — тихо повторила она, но он не услышал или сделал вид, будто не услышал, опять взял ее за руку и потянул за собой. Собрав последние крупицы твердости, Джо вырвала руку. — Нет, я сказала.

Его глаза сузились и загорелись недобрым блеском, верхняя губа капризно вздернулась.

— Не будь стервой, Джолин, — процедил он. — Резинка у меня с собой.

— Если у тебя хватит ловкости, могу посоветовать, как ее употребить, — ответила Джо. — Трахни себя сам, Рич. По-моему, это лучшее, что ты можешь для себя сделать.

На щеках у Рича проступили красные пятна, ноздри раздувались. Набычившись, он решительно шагнул к ней, неожиданно выбросил руку вперед, поймал запястье Джо и больно крутанул. Джолин закусила губу, чтобы не закричать. Неужели он возьмет ее силой? Эта мысль испугала ее по-настоящему. Сколько лет она знает Рича — и вдруг, оказывается, не может утверждать, что он не способен на насилие, даже если его очень разозлить.

— Ты действительно хочешь, чтобы в разгар предвыборной кампании к тебе прилипло прозвище «насильаик»? — спросила она, пытаясь сарказмом заглушить роль.

Он поглядел на нее с нескрываемым презрением, продолжая выкручивать ей руку, и процедил:

— Да кто тебе поверит?

Джолин сдержала стон, но слезы наворачивались на глаза, мешая видеть.

— Какая разница, поверят мне или нет. Это ведь Миннесота. Достаточно тени скандала — и ты политический труп.

Грязно выругавшись, он оттолкнул ее. Джолин налетела на журнальный столик, столкнув оттуда еще одну кипу газет, машинально растирая запястье. Рич нервно ходил взад-вперед по комнате.

— Ты со мной так не поступишь, — уверенно заявил он и уставился на нее холодным, тяжелым взглядом.

— Отчего же? — недоверчиво рассмеялась Джолин.

— Нас слишком многое связывает.

— Не пудри мне мозги. Твой член — единственное, что связывает нас последние пять лет.

— Боже мой, Джолин! — Видимо, Рич тоже решил сыграть непонимание. Уязвленный любовник. Обманутый друг. — Мы ведь говорим о моей карьере! Да что там — о моей жизни!

Она изумленно подняла бровь:

— А я, по-твоему, неодушевленный предмет? Рич, у меня тоже есть жизнь.

Он покачал головой, рассмеялся.

— Ты, Джолин, никто, — жестко проронил он, уничтожая ее взглядом и словами. — Как и твоя шлюха-начальница, и ваша идиотская газетенка. Все вы пустое место. — Он гулко ударил себя кулаком в грудь. — А я собираюсь стать кем-то. И даже не пробуй путаться у меня под ногами.

Джолин молча смотрела, как Рич пулей вылетел из комнаты, и только поморщилась, когда от хлопка задребезжали стекла в дверях. Из глаз текли слезы — потому что сильно болело запястье и потому что вообще было больно. Ей было одиноко и неприютно, как будто земля уходила из-под ног, а мир вокруг устрашающе быстро менялся.

Она уже не жена Ричу Кэннону. И не любовница. Не хочется думать, что когда-то себя таковой считала, но так было, чего уж тут. И вот она стоит в гостиной и пытается понять, что от нее осталось, когда соскребла с себя слой грязи. Вдруг в стекле офорта она увидела себя — круглые глаза, растерянное лицо, давно потерявшую всякую форму прическу, расплывшуюся фигуру. Она чувствовала себя разбитой, слабой… чистой. Надо же, чистой. Улыбнувшись своему отражению, Джолин снова уронила слезинку за начало новой жизни, за себя саму.

Из оцепенения ее вывела трель звонка. Вытирая здоровой рукой слезы и пытаясь оправить на себе одежду, Джо побежала открывать. Вид у нее, должно быть, еще тот, ну и черт с ним, с видом. Все равно, кроме мальчишки-курьера, за статьей прийти некому.

На пороге в мятых брезентовых штанах и бордовой трикотажной рубахе стоял Игер. Хохолок соломенных волос торчал у него на макушке, как антенна. Рядом с ним переминался с лапы на лапу пес. Он склонил голову и загадочно посмотрел на Джолин, подтверждая ее худшие опасения по поводу внешнего вида. Улыбка медленно сползла с лица Игера, в темных глазах мелькнула тревога.

— Я что, не вовремя? — мягко спросил он. Джолин покачала головой, чувствуя, как губы растягиваются сами собой и радостно бьется сердце.

— Отчего же. Как нельзя более вовремя. — Вот принес ту книгу. — Он предъявил пухлый том в твердом переплете. — «Введение в криминалистику». Джолин приняла подношение, смутно улыбаясь, провела ладонью по обложке.

— Как мило.

— А еще я купил печенье, — продолжал он, снова приходя в приподнятое расположение духа и доставая из-за спины огромный пакет. — С шоколадной крошкой и орехами пекан. Самое мое любимое.

— Входите же, — отступая от двери, пригласила Джолин, нежно прижимая к себе книгу обеими руками. — Кажется, у меня даже есть пакет молока, которое не успело прокиснуть. — Она направилась в кухню, по пути неловко махнув здоровой рукой в сторону гостиной. — Извините, у меня не прибрано. Последние три года что-то не хотелось наводить порядок.

— Да что вы, все нормально, — искренне возразил Игер и пошел за ней мимо строя погибающих комнатных цветов, при каждом шаге наступая на разбросанные газеты. Четвероногий друг, сопя, плелся следом.

Оглянувшись, Джолин лукаво улыбнулась.

— Агент Игер, вы мужчина моей мечты. Рот Игера расплылся до ушей.

— Да, мэм.

А в пяти кварталах от дома Джолин, на автостоянке у бара «Красный петух», начинались неприятности.

Здание, в котором находились бар и бильярдная, походило на перенаселенный курятник. Кроме бара, в нем одновременно размещались: гараж добровольной пожарной команды, гараж для школьных автобусов, танцзал. За много лет его несколько раз перестраивали, но всякий раз это делалось так, что лучше бы не делалось вовсе. Стройматериалы расходовались непонятно на что, десятки рабочих трудились не покладая рук, но ничто не доводилось до конца, все падало, отваливалось, рушилось. Казалось, первый же сильный ветер не оставит от постройки камня на камне, но каким-то чудом она умудрилась простоять на месте сорок с лишним лет.

После долгих увещеваний городского совета Арни Майерс выкрасил-таки стены суриком, а миссис Майерс придала парадному входу по-домашнему уютный вид, посадив по обе стороны дверей герани в бочонках из-под виски. То, что получилось, туристы вежливо называли «старомодным». Впрочем, Арни это не сильно заботило. Он обладал несокрушимым чувством собственного достоинства и правоты, граничащим с полным безразличием к окружающему миру. Да и до мнения туристов ему было мало дела; все его клиенты были местными жителями.

Худший из их числа сейчас сшивался на темной стоянке у запасного выхода. Через сетчатую дверь из бильярдной плыли клубы дыма и оживленный гул: стук падающего в лузу шара, возгласы, обрывки разговоров, грубый смех, звон стаканов. Все это заглушал гром музыкального автомата: Гарт Брукс скороговоркой хвастался своими друзьями-бандитами. Керни Фокс закурил, небрежно привалившись к боку машины, и взглянул на Трейса Стюарта. В темноте его глаза светились, как у кошки.

— Значит, он тебя послал?

Трейс хохотнул, но никакого веселья в его смехе не было — только мальчишеская бравада.

— Послал? Ну это мягко сказано. Он меня чуть не выкинул из мастерской голыми руками.

Одна мысль об этом взбесила его окончательно. Шефер накинулся на него как зверь и, брызгая слюной, вопил, что даже под страхом смерти не возьмет Трейса на работу, что Стюарты вообще дерьмо паршивое, от них одни беды и никому в Стилл-Крик они не нужны задаром. Ну что ж, пусть радуется, злобно подумал Трейс, ему и самому обрыдло в Стилл-Крик. Пережитое унижение жгло его тем сильнее, что Керни ржал; унижение и бессильная ярость от непонимания, как быть теперь, когда его так опустили только за то, что он хотел зарабатывать деньги.

Он ненавидел этот город. Ненавидел, ненавидел, ненавидел!

— Ну, и что ты будешь делать? — небрежно спросил Керни, затягиваясь сигаретой. Красный огонек озарял его костистое, маленькое личико зловещим светом.

— А что я могу? — вскипел Трейс. — Заставить говнюка Шефера взять меня на работу?

Керни жадно втянул в себя остатки дыма, сжимая фильтр пожелтевшими от никотина пальцами, швырнул окурок в бочонок с геранью, потянулся, раскинув тощие жилистые руки.

— Нет, но ты можешь заставить его пожалеть, что он не взял тебя. — Он блеснул кривыми зубами, многозначительно подмигнул. — Не напрягайся, дружище. Расслабься.

ГЛАВА 15

Элизабет открыла глаза среди ночи. Сон как рукой сняло, будто тело знало что-то такое,Чего рассудок еще не осознал. Заснула она на продавленном бежевом диване, не раздеваясь. Вокруг настольной лампы с низко опущенным абажуром расплывалось мягкое янтарное сияние. В доме было тихо и темно. По ковру, как конфетти, были рассыпаны маленькие карточки с заметками об убийстве — версии, мотивы, подозреваемые.

Она весь вечер просидела с этими карточками, перебирала их, перекладывала до рези в глазах и полной неспособности рассуждать. Усталый мозг отказывался распутывать клубки подозрений. Она не детектив. Куда там, на самом деле она даже не репортер. И как ей разобраться в этом, как отличить факты от домыслов, сплетни и слухи от реальных оснований для убийства?

Ни на один вопрос она сейчас ответить не могла, а потому решила отложить их, села в кровати и прислушалась. Тишина в доме стояла такая, что в ушах звенело. Кассета Бонни Рэйт, под которую она заснула, уже доиграла, и магнитофон выключился. Ни единого звука не доносилось из других комнат, только свежий ночной ветерок бесшумно раздувал занавески на открытом окне.

Весь вечер она в страхе ждала звонка, но телефон молчал, будто насмехался над нею. Часы на видеомагнитофоне показывали 0.0.0, механический будильник, стоявший на телевизоре, — 23.25. Может, она сквозь сон услышала, как пришел Трейс, и потому проснулась? Но из кухни тоже не доносилось ни звука.

— Истеричка, — пробормотала Элизабет, растирая ладонями щеки.

Она встала с кровати и прошлепала на кухню. Серебря-йый, будто вырезанный из фольги полумесяц молодой яуны заливал ярким светом кухню и двор. Красивая ночь. Мирная, тихая. Элизабет налила себе стакан молока, чтобы справиться с изжогой от беспокойства и выпитого вечером виски, понюхала его — вроде не прокисло — и подошла к окну.

Во дворе было тихо. Трейс и не думал возвращаться домой. Свет в сарае не горел. На дороге никого не было видно. У Элизабет заныло сердце: ночь, а он один, непонятно где, неизвестно с кем… Ей не хотелось проспать его приход домой — ведь должны они наконец просто посидеть рядом и поговорить, а то в последнее время только ругались, и больше ничего. Вот и сейчас, наверно, он шатается где-нибудь с Керни Фоксом и жалуется ему на стерву-мамашу.

Ему уже шестнадцать; она была старше на год с небольшим, когда забеременела им, и никто тогда не мог сказать ей, что она не знает о жизни всего, что следует знать будущей матери. Может, будь у нее самой мать, все вышло бы по-другому, а Джей Си ничего изменить не мог. Она представляла для него интерес, только когда выигрывала какие-то деньги, участвуя в скачках с барьерами или в родео, или когда, упившись до беспамятства, он путал ее с покойницей Викторией. Конечно, можно утешать себя тем, что для Трейса она лучшая мать, чем был для нее отцом Джей Си, но, наверно, звери и то больше заботятся о своих детенышах, чем ее отец о своей дочери.

На самом деле ей действительно нужно было чем-то занять голову, пока Трейс не вернулся. Надо бы еще раз перечитать отчет для страховой компании о нанесенном редакции материальном ущербе, но он, на беду, в машине, а машина — в сарае, и идти туда среди ночи ей совершенно не светит. Элизабет зябко поежилась при мысли об этом.

Трусиха. Это слово надоедливо звенело в ушах, лезло в мысли. Трусиха. Аарон поставит замки на двери, тут-то ты и станешь пленницей в собственном доме. Элизабет досадливо поморщилась, устыдясь своего малодушия. Что же, так и сидеть каждую ночь, цепенеть от страха, вздрагивать от каждого звука, пугаться телефонных звонков? Да что это за жизнь!

Обойдя кругом козлы с листом фанеры и перекочевавшую к холодильнику кучу старой обуви, Элизабет двинулась к двери во двор. Там было по-прежнему спокойно: ни подозрительных звуков, ни льнущих к стене сарая темных фигур. Дэн еще говорил, что каждый час по дороге будет проезжать патруль… Последнее воодушевило ее настолько, что она осмелилась выйти на крыльцо.

Всего-то и нужно, что пройти через двор к покосившемуся сараю за амбаром, найти бумаги в том кавардаке, что она оставила в машине, и вернуться в дом. Не бог весть какой подвиг. При свете дня она бы и не задумалась, но ночью все кажется страшнее… Правда, Джарвиса убили днем. Должно быть, он чувствовал себя в полной безопасности, не ждал беды. А ему перерезали горло.

Элизабет поскорее, пока не успела испугаться, отогнала от себя эти мысли, спустилась с крыльца и босиком пошла к сараю по заросшему сорняками двору со стаканом молока в руках.

Сарай был ветхий, узкий, ненамного шире ее «Кадиллака», с земляным полом, без окон. По углам громоздились оставленные прежними жильцами горы всякой бесполезной всячины: старые канистры с машинным маслом, жестянки с ржавыми гвоздями, негодные автомобильные запчасти, лысые покрышки. С потолочной балки свисала тусклая лампочка, дававшая света не больше, чем свеча, но и на том спасибо. Элизабет с колотящимся где-то в горле сердцем ощупью пробиралась вдоль стены, нашаривая выключатель. Под ногами что-то шелестело. Она включила свет и повернулась к машине лицом.

Повсюду валялись бумаги. Вчера вечером, уходя из редакции, она сгребла их в кучу и погрузила в «Кадиллак», чтобы за воскресенье хотя бы часть разобрать по папкам. Кто-то уже начал разбирать их. Или искать, только что? Передняя дверца машины была открыта настежь, и на утоптанный пол спускалась белая дорожка из бумаги.

У Элизабет перехватило дыхание. Дом как будто отодвинулся на необозримое расстояние, слезы заволокли глаза. Она бессмысленно смотрела на открытую дверцу. Ну, была бы она сейчас в доме, и что? Замков все равно нет. И соседей, которые могли бы прибежать на крики, тоже.

Но зато в сумке на кухонном столе есть пистолет. Плавно, как в замедленной съемке, она начала поворачивать к выходу, и тут ад обрушился на нее сзади. Мозг воспринимал происходящее урывками, словно в пульсирующих вспышках слепящего света. Закутанная в черное фигура. Глаза, рот, ничего больше. Бешеные глаза. Черная дыра рта. Он вынырнул из темного угла за капотом «Кадиллака», как призрак, встал у нее за плечом, высоко подняв руку.

У Элизабет вырвался сдавленный вопль. Кто-то наступал на нее, его рука опускалась вниз. Элизабет с криком рванулась вперед, что-то твердое наотмашь ударило ее по плечу, и боль пронзила всю левую руку до самых кончиков пальцев. Стакан с молоком полетел на пол и разбился вдребезги. У Элизабет замелькало в глазах, она оступилась, потеряла равновесие и упала на колени прямо на стекло. В правое колено впился осколок, но в горячке Элизабет почти не почувствовала боли. У нее подгибались ноги, перед глазами плыло, кружилось, будто на гигантской карусели, но сквозь предобморочную дурноту громкий голос словно кричал прямо ей в уши: беги или умрешь! Беги! Беги! Беги!

Она поползла дальше, непослушными пальцами схватилась за машину, чтобы как-то подняться на ноги. Сзади раздалось приглушенное проклятие: преследователь сражался с преградившей ему путь открытой дверцей. Второй его удар обрушился на «Кадиллак». Дверца с грохотом закрылась, но в этот момент Элизабет уже вскочила на ноги и побежала.

От ужаса ее бросало то в жар, то в холод. Ощущение было как в кошмарном сне, когда бежишь, бежишь изо всех сил, но вперед не продвигаешься, и чем больше стараешься, тем медленнее двигаются ноги. За шумом крови в ушах до нее доносились глухие удары, собственный испуганный лепет, невнятная ругань преследователя за спиной.

Она задела бак с мусором, и на пол с грохотом посыпались пустые жестянки из-под кока-колы, бутылки, кон-сервые банки. Сзади снова раздались проклятия, топот, но Элизабет не оглянулась посмотреть, упал нападавший или нет. Она выскочила из темного сарая на залитый лунным светом двор и побежала, не думая ни о чем: ни о боли, ни о смерти. Ни о чем, кроме того, чтобы поскорее добраться до дома, до лежащего на столе пистолета.

Крики распороли тишину ночного леса, как кинжал на взмахе — воздух. Серый мерин Дэна вскинул голову, фыркнул и нервно загарцевал на месте. Привстав в стременах, Дэн дал коню шенкеля, тот помчался вперед, напролом через густой подлесок, лавируя между деревьями. Дэн только успевал пригибаться к его шее, чтобы веткой случайно не выбило глаз. Мыслями он был уже там, по другую сторону рощи, с Элизабет, и сердце у него едва не выпрыгивало из груди.

Проклятье, как это он недодумал; надо было приставить к ее дому охрану, кого угодно из помощников, хоть Элстрома, если все остальные заняты. Ей угрожали по телефону, потом разгромили редакцию. Господи, она чуть не стала свидетелем убийства — и он бросил ее одну!. Неважно, что уже сам направлялся к ней, что собирался бодрствовать всю ночь; несколько часов она была совсем одна. А убить человека — дело нескольких минут. Даже секунд.

Что, если на эти несколько секунд он опоздает?

Нет, нечего думать, нечего травить себя. Дэн снова ударил пятками в бока серому; тот полетел еще быстрее, перемахнул через упавший ствол, и за деревьями показалась ферма Дрю. Конь вырвался на опушку и без остановки проскакал через двор к самому дому. Дэн опустился в седло, натянул поводья, серый резко осадил назад, присев на задние ноги, отчего передние разъехались в стороны на скользкой траве лужайки.

Тем временем Дэн, не дожидаясь, пока конь остановится, спешился и побежал к дому. При каждом шаге боль клещами впивалась в колено, но он ее почти не осознавал и не замечал; полностью подчинившись инстинкту — инстинкту не полицейского, а мужчины, — он одним прыжком вскочил на крыльцо, рывком распахнул сетчатую дверь и, не снижая скорости, ворвался в дом. Если она ранена, если умерла… — Элизабет! — крикнул он, вбегая в кухню. Здесь было темно, по углам гнездились тени. Полосы лунного света выхватывали из мрака очертания кухонной утвари и стоящую у стола фигуру. Вдруг фигура обернулась к нему, и лунный луч упал на серебряно блеснувшее дуло пистолета в ее руках.

Играя за рейдеров, Дэн недаром славился своими молниеносными бросками: он мог достать мяч практически из любого положения, хоть в двух сантиметрах от земли; не думая о боли, бросался в ноги противнику. Теперь тело вспомнило это само, без его участия: не спуская глаз с пистолета, он пролетел через комнату, вытянув руки вперед, и его пальцы сомкнулись на запястье чужой руки. Обрушившись на неизвестного всем весом тела, он увлек его за собой на пол, и оба в обнимку покатились по линолеуму, задев козлы. Тяжелый лист фанеры с грохотом свалился, пистолет вывернулся дулом вверх, оглушительно выстрелив в потолок, посыпались увесистые куски штукатурки.

Несколько из них попали Дэну по ребрам. Он заскрежетал зубами от боли, приподнялся, выбил пистолет из руки противника на пол и оттолкнул его подальше; затем оперся на ладонь и посмотрел вниз.

— Элизабет!

Она лежала под ним с белым от ужаса лицом. Дэна захлестнула волна облегчения пополам с гневом и запоздалым страхом. Он стал осторожно подниматься, чувствуя, как трясутся поджилки. Гнев казался ему самым безопасным из обуявших его трех чувств, и он дал ему полную волю.

— Господи! — взревел он, сидя на корточках. — Что еще взбрело вам в голову?

Не дослушав тираду до конца, Элизабет кое-как поднялась на колени, бросилась ему на шею, обвила его руками, чуть не повалив, и уткнулась головой в грудь.