Теперь эта сила текла к нему, как вода катится с горы. Перед ним был источник этой силы, о котором он мечтал, о котором молился, который являлся перед ним лишь на миг, в последние секунды дикой пляски.
Как дитя, держащееся за руку, Джим пошел за этим человеком прямо в стену, бесстрашно перетерпев мгновение темноты. Потом, пронзив бетон, он устремился ввысь, влекомый силой руки. Под ним раскинулся ночной Париж, нити и гроздья сверкающих жемчужин. Потом город отдалился, померк, горизонт загнулся вниз, и воздух стал холоден. Но тепло исходило от одежд провожатого, и Джим Крю быстро забыл о кратком касании ледяных пальцев космоса.
Они висели меж Землей и Луной, и Джим с любопытством разглядывал лунные камни — в век межзвездных перелетов он никогда не покидал пределов Земли, полагая, что родная планета достаточно велика и прекрасна, чтобы провести на ней жизнь.
— Оглянись! — сказал богоподобный двойник Джима Крю. — Ты был верен Господу своему, и за то даю тебе сию награду.
И рука его обвела и Землю, и Луну, и звезды.
— Но, Господи! — воскликнул Джим Крю. — Не этого я жажду!
Слова его пали в космический холод, и замерзли, и рухнули метеорами на голубой шар внизу, и, войдя в атмосферу, сгорели дотла, пронеслись в небе огненными полосами, огласили Землю голосом его, и эхо вернулось, насмешливое и злое:
— Не этого я жажду, Господи!
— А чего же ты жаждешь? — спросил человек. — Разве есть что-то еще?
Обернулся Джим Крю, ибо и слова, и голос окутали его холодом страшнее холода космического. И увидел он, что лицо его двойника было по-прежнему исполнено мудрости, доброты и любви. Но голос шел из иного рта, и, когда Джим глянул говорящему в глаза, в первый раз в жизни он испытал Страх. Вновь он увидел собственное лицо — то, которого он мечтал никогда не увидеть, ибо печать зла навсегда оставила на нем свой след.
— Разве есть в мире что-то еще? — повторили губы в кривой усмешке, и Джим Крю изо всех сил сжал руку своего провожатого, пытаясь отыскать в нем силу. Но провожатый повернулся, и Джим увидел, что позвоночник его вытянулся в длинный мартышечий хвост, на конце которого, как на второй шее, болталась голова криволицего Джима Крю. И когда та заметила, что Джим все понял, она рассмеялась:
— И ты вправду думал, что кроме этих плывущих в бесконечности раскаленных или вымерзших шаров есть что-то еще? Вправду ли ты, Джим Крю, верил в это?
Джим вскрикнул, попытался вырваться, бежать, но пустота разверзлась под его ногами, державшая его рука налилась льдом, высасывая его силы, а голова Джима Крю-ангела оплывала, как воск над огнем, черты ее смазывались. А Джим все не мог вырваться, распластанный на холодной груди пространства, где нет ни любви, ни поддержки, и, как ни бил он руками и ногами, не мог сдвинуться с места.
И тогда двуглавый бес пнул его когтистой лапой так, что дрогнула вселенная. Джим падал и падал вниз, врезался в атмосферу, как ныряльщик — в поверхность бассейна, и снова падал, все быстрее и быстрее, так что ветер свистел в ушах и земля надвигалась, точно брошенный мяч. Кожа начала гореть, ибо Джим стал метеором из плоти, чтобы умереть в пламени и дыме и муках задолго до того, как достигнет земли.
— Господи, — вскричал он, — никто из мучеников твоих еще не сгорал так!
И стоило словам сорваться с его губ, как чья-то рука взяла его за плечо и остановила падение, остудив раскаленный воздух. Джим парил в воздухе. Обернувшись, он увидел перед собой рыжие волосы, синие глаза и орлиный нос Исаака-Сигмена, Предтечи.
— Теперь, — сказал Сигмен, и голос его был воркованием голубки, — когда твой хозяин предал тебя, и ты воочию узрел, что нет ничего, кроме мира сущего, и спасен был истинным пророком, путником времен, основателем церкводарства, что спасет человечество, ты не можешь не узреть, в какой лжи провел жизнь свою, и должен отныне способствовать трудам последователей Предтечи, дабы исправить плоды злонамеренных своих попыток обратить верносущее во мнимое.
И хотя Джим Крю не мог отличить своих видений от реальности — обманутые чувства не могли помочь ему в этом, — он понял, что искушают его, как не искушали никого прежде.
— Господи, — вскричал он, вырываясь из цепкой хватки Предтечи, — Господи, помоги мне, иначе погибнет душа моя!
И тут по ушам Лейфа ударил такой разряд статики, что он сорвал наушники с головы. Но это не помогло — с дальней стороны площади на него обрушилось нечто неощутимо-тяжкое. Сознание его захлестнула ослепительная вспышка света. Он рухнул на пол, не слыша криков Аллы и Авы, не чувствуя, как они поднимают его на ноги. Потом свет померк, и Лейф пришел в себя.
Не обращая внимания на вопросы и протесты, Лейф подскочил к мыслеприемнику, встряхнул головой и вновь надел наушники. Как он и ожидал, мозг Джима Крю был мертв.
Пошарив лучом, Лейф нацелился на голову теха, снимавшего шлем и бежавшего в камеру, где лежал банту. Техник говорил вслух, и понять его было легко.
— Не знаю, что случилось! — доносили семантические волны. — Он реагировал, как планировалось. Только мы дошли до той части, когда Предтеча говорит, что он предан — и тут все стрелки взлетают вверх на секунду, а потом падают до нуля! Этот парень выплеснул нечеловеческое количество энергии, больше, чем я считал возможным.
Лейф подвигал луч и нашарил второго теха.
— Он мертв. Что с ним было? Инфаркт?
— Непохоже. Посмотри — он улыбается. Во имя Сигмена, о чем же он думал перед смертью?
Лейф решил, что с него хватит.
— Пошли отсюда, — сказал он, снимая наушники. — Потом все расскажу.
Мужчина, впустивший их в комнату, отказался спускаться с ними в подземку. У него была, как он сказал, своя нора. Ава, поколебавшись, согласился пойти с Лейфом и Аллой. Ушли они немедленно. О мыслеприемнике Лейф не беспокоился — машина взорвется, стоит уззитам вскрыть ее.
Всю дорогу Лейф был задумчив.
— Я ведь был единственным здесь, — бормотал он, спускаясь по скрипучей лестнице общинного дома, — кто встречался с Джимом Крю... пусть даже наш контакт был недолог. Техи не видели его мыслей, они просто скармливали его мозгу картинку и считывали реакцию организма.
Но когда его... озарило... я воспринял часть его видения. Не через приемник — напрямую. Энергия, мысленная ли или иная, при наличии проводника перетекает от более заряженного тела к менее заряженному — ко мне. Нашим первым проводником была машина; вторым — память о мысленном контакте. — Он потряс головой, точно стремясь отогнать навязчивые воспоминания. — Я видел то же, что и он. Это не было наяву — не так, как я вижу свои руки и ноги. Разум работает со знаками, символами; в эту последнюю вспышку вложилась вся личность Джима Крю. Мы с ним видели его собственное отражение... суть, не сущность. — Он снова покачал головой и прошептал: — Но кто был тот темнокожий бородач, шагнувший из света и протянувший Джиму руку? Да был ли он, или мне примерещилось....
Он пригладил волосы, подергал непокорную прядь и понял, что ответа на этот вопрос он не узнает никогда.
ГЛАВА 22
В убежище банту беглецов встретили двое дежурных. Ава запротестовал, что не хочет идти с ними, но Лейф ответил, что иначе заставит его силой. Если исчезнут они оба, Роу может еще решить, что отступника арестовали и отправили к Ч. А вот если Ава донесет ему, что случилось на самом деле, Роу попытается задержать Лейфа. Как только Лейф и Алла поднимутся на борт идущей в Африку подводной лодки, Ава будет свободен.
Примитивы встретили их приветливо. Покуда пришельцев кормили, был собран совет. Банту решили перебраться в новый штаб, а Лейфа с Аллой и еще нескольких человек поселить на корабле до отправки. Им повезло — космоплан должен был отправляться через день, а до следующего рейса прошел бы еще месяц.
После еды банту помолились за упокой души Джима Крю.
Лейф и Алла сочувствовали им, но беспокойство мешало им принять участие в поминовении. Около трех часов ночи, когда до переезда оставались считанные часы, из дальних туннелей примчался часовой с дурными вестями.
Узнав, что Алла сбежала с Баркером, Даннто и Кандельман начали самую большую облаву за последние годы. Приготовления к ней шли уже давно, и теперь уззиту был дан вожделенный повод. Кандельман пустил в ход не только парижские подразделения, но и несколько тысяч уззитов из окрестных провинций — с собаками, огнеметами и газовыми гранатами.
Лейф побеседовал с часовыми. Те сообщили, что глава уззитов пытался провести своих людей в туннели тайно, под покровом ночи, но скрыть такое число охотников от сверхчувствительных банту было невозможно. Облава еще не скоро достигнет окрестностей их убежища, но Кандельман намеренно начал охоту с периферии, чтобы кольцо его армий, постепенно сжимаясь, сомкнулось в центре города, загоняя подпольщиков, точно кроликов.
Лейф подумал, что это будет не так легко. Париж был огромным городом — вдвое больше, чем город двадцатого столетия, и система подземных ходов под ним была сложна и многослойна. Но пусть охотники еще нескоро доберутся до убежища примитивов — когда кольцо сомкнётся, сквозь него не проскочит и мышь.
Совет собрался вновь. Банту надеялись, что им удастся пересидеть облаву на поверхности, но Лейф развеял эти надежды. Уззиты, несомненно, уже патрулируют улицы и туннели метро в надежде, что их добыча так и поступит. Оставалось лишь два пути. Первый — надеяться, что охота пройдет мимо. Второй — сесть на космоплан, поджидающий на дне Сены. В первом случае надежды не оставалось — если их все же найдут, бежать будет некуда. Но и второй путь был опасен, поскольку никто не знал, удалось ли Кандельману пытками вырвать у Джима Крю сведения о корабле.
Лейф предпочел бы космоплан. Он надеялся пожить с Аллой в стране банту, а потом начать переговоры о возвращении в Пограничье. Если родина все же откажется от него, они могут остаться в Африке или перебраться в Израиль.
Члены семейства переглянулись, впитывая чувства друг друга. Разделиться было немыслимо — они или останутся в убежище вместе, или вместе уйдут. Лейф не мог не подумать, что видит логическое завершение демократии: никаких бюллетеней, голосов «за» и «против», речей и взяток и призывов к высоким чувствам. Банту брались за руки — хотя и это необязательно — и ощущали свое решение.
«Голосование» заняло меньше минуты. Группа покидала Париж. Останься они, их мученичество было бы напрасно, поскольку народ Гайяака не узнает о нем и не просветится. Да, покинув Париж, вернуться будет непросто — но все-таки возможно. Кроме того, банту были уверены, что планы пограничников увенчаются успехом и рано или поздно Гайяак падет.
Все уже было собрано — одежды надеты, еда уложена в корзины. Через двадцать минут отряд выступил в путь.
Лейф спросил: «А как же тимбуктанцы?» Ему ответили, что с этой группой банту потеряли контакт с тех пор, как доктор Дзюба оскорбился. Но если у тимбуктанцев не найдется запасного выхода, они будут пойманы и расстреляны или отправлены к Ч.
Прибежал запыхавшийся часовой с сообщением, что отряд охотников пробрался в подземелье тем же путем, что и Лейф, — через уборную в метро. Другой часовой принес весть, что второй отряд приближается с другой стороны.
— Они хотят взять нас в клещи, — процедил Лейф.
Он быстрыми шагами прошел в комнату, за одной из стен которой таился вход. Он установил здесь бомбу, которая взорвется, стоит четвертому охотнику войти сюда. Из всего отряда оружие при себе имели лишь Лейф, Ава и Алла. Дикари готовы были скорее умереть, чем обагрить руки кровью.
Возвращаясь на свое место в голове колонны, Лейф на секунду остановился рядом с Анади, девочкой, которую он оперировал. Она лежала на руках одного из своих отцов. На бледном личике, крохотном по сравнению с белым комом бинтов, ярко сияли огромные глаза.
— Трудно поверить, что ты выжила, — сказал Лейф.
— Да, — прошептала Анади со слабой улыбкой. — Я выжила, чтобы умереть со всеми.
Лейф не стал спрашивать, что она имеет в виду. Это было ясно и так.
— Я был слишком занят, чтобы выяснить, как ты оказалась на месте гибели первой Аллы, — проговорил он. — Скажи, что имел в виду Джим Крю, говоря, будто ты знала, что Алла попадет в аварию? И что я вылечу тебя, когда тебя ранят?
— Ну, как вам объяснить? Я знала госпожу Даннто, потому что я первой обратила ее в нашу веру. Я крестила ее любовью.
— Если бы КХВ знал об этом, ее бы тоже отдали под трибунал...
— Да. Но в тот день, когда она погибла, я ощутила, как она поступает неправильно. Я торопилась предупредить ее и все равно опоздала. Выбежала на дорогу, и такси меня сбило. А вы... о вас мы давно все знали.
Лейф взял ее за руку и почему-то почувствовал себя сильнее.
— Ты странная девочка.
— Не такая странная, как ты, Лев-Лейф Барух-Баркер. Больше он ее не видел...
Отряд брел узкими сводчатыми проходами. Кое-где Лейфу приходилось помогать Алле перебираться через завалы там, где не выдержали стены или потолок. Они как раз задержались у одного из завалов, когда земля дрогнула и по туннелю прокатилась волна рокота.
— Бомба, — мрачно проговорил Лейф. — Теперь они будут осторожнее.
Отряд вышел в просторный подземный зал, потолок которого поддерживали бетонные и деревянные опоры. Банту настояли, чтобы трое агентов шли отдельно, кратчайшей дорогой. Если охотники все же нагонят отряд, банту задержат их, пока трое агентов пробиваются к кораблю. Что же до семьи, она могла и жить, и гибнуть лишь как единое целое.
Лейф не стал спорить. Он стремился выжить. Его удивило, однако, когда девушка, которую он прозвал Пеструшкой, вызвалась проводить их. Его тронул этот жест — из симпатии к нему она отделила себя от группы, хотя для нее это было то же, что лишиться руки.
— Спасибо, — сказал он. — Это большое самопожертвование с твоей стороны.
— Не слишком, — ответила она. — На корабле мы встретимся вновь.
Вот тогда Лейф и понял, что он больше никогда не увидит остальных банту. Беззвучным голосованием группа решила, что, раз облава нагонит их все равно, они отдадут свои жизни, спасая троих агентов Пограничья. И Пеструшка об этом знала.
Четверо беглецов свернули направо, но не прошли и сотни ярдов, когда сзади послышались лай собак и крики. Они перешли на бег, зная, что скоро преследователи устремятся за ними.
На перекрестке четырех коридоров они остановились только потому, что Алла едва не падала от усталости. Издалека доносились выстрелы.
— Они убивают нас! — вскрикнула Пеструшка отчаянно. — Они убивают нас без жалости!
Она приникла к груди Лейфа и разрыдалась. Доктор неловко похлопал ее по спине и сказал:
— Ничего не поделаешь. Надо уходить, иначе нас тоже схватят.
Всхлипывая, Пеструшка двинулась дальше.
Ушедшая вперед Алла внезапно, завизжав, рухнула на колени. Лейф подскочил к ней, готовый пристрелить лежащего на земле человека, когда увидел, что это раненый банту. Он отложил пистолет, готовый помочь лежащему, и вдруг понял, почему кричит Алла.
То был один из обитателей тьмы.
Даже истекающий кровью от раны в плечо, он все же сумел уловить излучаемые мозгом Аллы образы, усилить и отразить их. И глубоко засевший в душе девушки страх преобразился в нечто поистине ужасающее.
— Пойдем, брат, — произнесла Пеструшка, склонившись над лежащим. — Мы поможем тебе.
Обитатель тьмы глянул на нее — изо рта текла слюна, но голубые глаза пронизывали ее душу до самых глубин — и поднялся на ноги.
Лейф хотел было запротестовать — ему казалось, что раненый безумец только задержит их. Кроме того, этот человек был от природы убийцей. Пусть сдохнет. Но Пеструшка подхватила раненого под мышки, помогая ему идти, и Лейф устыдился своего порыва. Он пытался извиниться, говоря, что слишком испугался за Аллу, но он и сам знал, что рационализирует. Его просто захлестнул панический ужас бегущего зверя.
Шум позади становился все громче. На следующей развилке Пеструшка остановила их.
— Отсюда пойдете сами, — сказала она. — Сворачивайте направо на каждой второй развилке. Поняли? Налево, потом направо, потом опять налево.
— Если ты собралась остаться тут и провести их по ложному следу, забудь, — ответил Лейф. — Будем держаться вместе.
— Я мертва уже наполовину, — ответила Пеструшка. — Я умерла с моими товарищами. Мне легко соединиться с ними. Идите. Вам меня не остановить.
Баркер не стал колебаться.
— Мы никогда тебя не забудем, Пеструшка, — выдохнул он, обнимая ее, — и... мы тебя любим.
— Ты найдешь меня миллион раз в стране банту, — ответила она. — Я живу в моем народе.
Лейф не верил ей, но был слишком подавлен, чтобы возражать.
— Пошли, — бросил он, поворачиваясь.
Попрощавшись с Пеструшкой, Ава и Алла последовали за ним. Обитатель тьмы помотал головой, пробормотал что-то на суахили и поковылял за троими беглецами.
Пеструшка осталась ждать гончих...
Десятью минутами спустя Лейф понял, что ей удалось по крайней мере разделить охотников. Когда они выходили из длинного прямого туннеля древней подземки, он увидел в дальнем конце лишь небольшой отряд — одного пса и два десятка охотников. Но в первом ряду шли плечо к плечу тощий сутулый Кандельман и кабанообразный Даннто. Ныряя в тень проема, Лейф успел заметить, что охотники вооружены миниматами, способными выпустить без остановки сотню пуль. И каждая пуля могла проделать в человеческом теле дыру, куда свободно пройдет палец.
Лейф и сам был вооружен, но стрелять не стал в надежде, что преследователи не заметят его. Догнав остальных, он обнаружил, что Алла хромает. Она объяснила, что подвернула ногу, споткнувшись об обитателя тьмы. Алла бодрилась, но оба ее спутника понимали, что скоро она идти не сможет.
Лейф обнял ее за талию, чтобы она могла опираться о него, но быстро понял, что это не поможет. Тогда, невзирая на протесты девушки, Лейф взял ее на руки и понес. Он всегда гордился своей силой, но высокая и крепкая Алла оказалась грузом, который и Самсон не счел бы легким. Лейф пытался двигаться полубегом. Это помогло, но не слишком. Крики и лай позади становились все громче. Погоня приближалась.
— Стой, — бросил Ава.
Начинавший задыхаться Лейф с радостью повиновался.
— Чего тебе? — спросил он. Вопрос был риторический — Лейф уже понял, на что решился его спутник.
— Я их задержу, — ответил Ава. — Ты пока иди вперед. А я потом догоню вас.
— Ава, — проговорил Лейф, — никакого «потом» не будет Ава начал было возражать, потом покачал головой и улыбнулся.
— Ты прав. Но я все равно не могу ехать в Африку. Как мне тогда доказать, что я не дезертировал с тобой? Будет трибунал, позор падет на мою мать, жену, ребенка. А если я умру здесь, КХВ сделает меня героем. Мне все равно не жить, а мертвый герой лучше мертвого предателя.
Тебе-то есть ради чего жить, хотя я никогда бы не коснулся этой... этого существа. Беги, Лейф. Удачи. Не думаю, что ты будешь с ней счастлив, но, кажется, она тебе и нужна.
— Жаль, что ты думаешь так об Алле, — ответил Лейф. — Но тут ничего не поделаешь. Шалом, Ава.
— Если тебя пустят в Пограничье, Лейф, повидайся с моим сыном. Ему сейчас одиннадцать. Скажи ему, что я умер достойно. Шалом.
Лейф начал было снимать наручный передатчик, но Ава сказал, что Лейфу эта штука нужнее. Баркер подхватил Аллу на руки и ушел, не в силах обернуться. Раненый банту следовал за ним.
Через несколько минут позади загремели выстрелы; гремели долго, а потом их погасил могучий, всесокрушающий гром.
— Это был Ава, — выдохнул Лейф. — Он взорвал себя.
А еще чуть позже за его спиной замерцали фонари. Решив, что дальше он Аллу не унесет, Лейф положил ее за грудой кирпича. Банту рухнул рядом, кажется, без сознания. Лейф не слишком огорчился: он побаивался эффекта «мысленного зеркала», хотя пока вреда от него было немного — частью потому, что обитателя тьмы отвлекала боль, а частью — потому, что на тех, кому нечего скрывать, его чары действовали слабее. Алла легко и свободно смеялась, плакала и любила, не связывая себя подсознательными запретами. Такие люди не таят в душе черных, гнилых зерен.
Крики раздавались совсем близко. Отряд появился из-за угла шагах в сорока от завала, и Лейф дал очередь из мини-мата. Двое упали, остальные скрылись за поворотом. Лейф огорчился, что не задел ни Кандельмана, ни Даннто, но этого следовало ожидать. Наученные горьким опытом, они пустили вперед подчиненных, чтобы те приняли огонь на себя. Правда, теперь у них остался всего один подручный.
Фонари за углом погасли. Это значило, что гайки или собрались напасть на него в темноте (что сомнительно), или что у них есть ночные очки. Эти приспособления помогали видеть в темноте, но имели серьезный недостаток — в них нельзя было понять, не навел ли противник свой фонарь на тебя.
Лейф решил не дожидаться атаки. Жестами он приказал остальным отползти дальше по туннелю, за следующий угол, и неслышно последовал за ними.
Минутой позже туннель от одного поворота до другого залил ослепительный свет: блескбомба. Останься беглецы на прежнем месте, им выжгло бы сетчатку
ГЛАВА 23
По коридору пронеслось эхо шагов. Уззит с фонарем в руке подбежал к завалу, считая, что жертвы беспомощны. Лейф подождал секунду, надеясь, что, остальные двинутся за ним; не дождавшись, застрелил противника и бросился к нему. Он намеревался схватить фонарь и выманить Даннто и Кандельмана из-за угла. Если бы они только вышли...
Кандельман так и сделал. Он выстрелил первым, и, хотя Лейф вовремя бросился в сторону, струя пуль вышибла пистолет из его руки. Минимат упал на пол рядом с фонарем. Рука врача онемела от страшного удара. Лейф выругался, сжимая запястье другой рукой. Он чувствовал себя совершенно беспомощным.
Прижавшись к стене, Лейф надеялся, что Алла выстрелит. Действительно, грохнул ее пистолет, потом до Лейфа донесся напряженный голос:
— Я не попала, Лейф! Он за углом!
— Если высунется — стреляй! — крикнул он.
— Даннто! — заорал Кандельман. — Баркер бросил оружие! Расстреляй фонарь, чтобы Алла меня не видела, тогда я его достану!
— Алла, если он выстрелит, — взревел Лейф, — включи свой фонарь и, стоит ему высунуться, — пришей его к стене!
Даннто все же осмелился высунуть из-за угла хотя бы руку — хлестнула струя пуль, нашаривая фонарь. Стекло разлетелось вдребезги, но Даннто продолжал палить, удерживая Аллу в укрытии. Это удалось ему — второй фонарь так и не зажегся, — но и Кандельман не осмеливался перепрыгнуть через завал, чтобы не подвернуться под пулю.
Лейф ждал, понимая, что кажущийся неистощимым магазин Даннто когда-нибудь опустеет. А вот тогда Алла включит свет, а уззит высунет руку из-за завала и начнет палить туда, где прячется Лейф. Исход будет зависеть от того, что произойдет первым.
Прижимаясь к полу, чтобы не попасть под смертоносный дождь, он придвинулся к стене, поднес к губам наручный передатчик и произнес кодовое слово. Сотрясение воздуха вызвало резонанс; внутри механизма приподнялся крохотный диск, удерживавший на месте крохотный рычажок. Лейф нажатием кнопки запустил передатчик.
Пистолет Даннто смолк. Наступила секунда тишины, потом до Лейфа донесся полный ужаса, боли и отчаяния крик:
— Алла!
И вновь тишина. Сердце Авессалома Даннто остановилось навсегда.
Посланный передатчиком Лейфа импульс взорвал оставленную врачом во время операции химическую бомбу. Компоненты смеси соединились, образовав паралитический яд, остановивший сердце уриэлита.
Лейф убил Даннто до того, как тот расстрелял все патроны, зная, что Кандельман, прекрасно знакомый с оружием, тоже ждет этого момента, считая секунды, чтобы напасть, не опасаясь подвернуться под пулю впавшего в истерику Даннто. Лейф надеялся застать уззита врасплох.
Он бросился к завалу вдоль стены, и в тот же миг какой-то бес подтолкнул руку Аллы: она включила фонарь, и свет выхватил фигуру Лейфа из темноты. Кандельман и мечтать не мог о лучшей мишени. Лейфа можно было расстрелять, как мишень в тире.
Но уззит перехитрил себя. Он тоже выскочил из-за завала, надеясь застать врасплох Лейфа. Чтобы прицелиться в бегущего Баркера, ему пришлось повернуться, и Лейф скрылся за углом в тот самый миг, когда по стене полоснула очередь. Кандельман сориентировался мгновенно. Алла не могла стрелять, боясь попасть в Лейфа. Зная, что агент безоружен, он решил сперва расправиться с девушкой.
Последний прыжок привел Лейфа туда, где прятались раньше Даннто и Кандельман. Выглянув, он увидел силуэт уззита в луче фонаря Аллы. Униформа уззита была порвана; мундир висел клочьями, башмаки расползались, брюки разодраны по швам. На спине виднелось темное пятно; Лейф предположил, что ожог.
Кидаясь на врага сзади, Лейф успел заметить, как фонарь вылетел из руки Аллы и откатился в угол, осветив ее. От удара фонарь не выключился, но Алла не сделала и попытки подобрать его. Стрельба тоже прекратилась.
Лейф взревел от ярости и гнева. Должно быть, Алла ранена... или мертва..
В следующий миг рукоять пистолета Кандельмана вынырнула из темноты и ударила его в висок, отправив Лейфа во тьму еще более глубокую.
ГЛАВА 24
Когда Лейф очнулся, ему показалось, что в черепе у него торчит топор. Руки его были скованы. Спину холодили сырые кирпичи стены. Алла, тоже в наручниках, сидела напротив. На щеке ее засохла кровь. Очевидно, осколок кирпича, выбитый из стены пулей, оглушил ее, не нанеся серьезной раны.
Между ними стоял Кандельман. Уззит пытался вызвать кого-то через наручный передатчик. Фонарь его лежал на выступе стены так, чтобы освещать всех.
На самой границе круга света виднелись босые грязные ноги обитателя тьмы — мертвого или полумертвого, потому что оков Лейф не заметил.
— Ну что, Жак Кюз, — произнес Кандельман, очевидно, потеряв надежду получить ответ от передатчика, — решил вернуться к жизни?
На ухмылку у Лейфа не хватило сил.
— Как ты догадался, кто такой Жак Кюз? — спросил он.
— Я был глуп, признаюсь, — произнес уззит. — Меня слишком долго водили за нос. Но теперь, когда Даннто мертв, об этом никто не узнает. А ты никому не скажешь. После посещения Ч. А Алла никого больше и не увидит — кроме меня.
Лейф сглотнул. Кандельман вполне мог заявить, что Алла погибла во время облавы, и спрятать ее в каком-нибудь тайнике.
— И что ты выяснил? — осведомился он.
Лицо уззита ничего не отразило, но в голосе его прорезались триумфальные нотки.
— Если бы я знал французский, я догадался бы сразу же. Но откуда мне было его знать? В наши дни могучей науки человек даже свою специальность освоить до конца не может, не говоря уже о языке, мертвом много столетий. Так что когда я впервые услыхал имя Жака Кюза от пленного пограничника, я подумал, что это и вправду имя француза, члена парижского подполья, а попадавшиеся тут и там инициалы J. С. только убеждали меня в этом.
Ты знаешь, что я составил целый отчет по этим инициалам, что я обращался к лингвисту. Его ответ только сбил меня с верного пути; полагаю, он тоже был из ваших людей. Перед самой облавой я приказал его арестовать. Но хватит о нем. Ты знаешь, что я пытался связать J. С. с греческими IX, начальными буквами слова «рыба», интерпретируя их как «Иоаннос Хусис» или «Иоанн Поток». В своем нетерпении я притянул за уши первое попавшееся объяснение. Я не знал, что в Париже действуют две африканские подпольные церкви — Святая Тимбуктанская, чей символ — рыба, и церковь примитивов, для которых J. С. — инициалы не только их мифического Основателя, но и реального создателя — Жикизы Канду.
Лейф осторожно оглядывался, пытаясь найти хоть какой-нибудь способ спастись, и не находил ничего. Ноги банту чуть подергивались — похоже было, что в агонии.
Кандельман опять попробовал наладить связь — безуспешно. Потом он взял Аллу за подбородок, чтобы посмотреть ей в глаза, но она плюнула уззиту в лицо. Он медленно стер плевок, отвернулся и продолжил объяснять Лейфу —словно для того, чтобы доказать агенту его глупость.
— Я уже давно подозревал тебя, — сказал он. — Да, ты носил свой ламед, но в наше убогое время этот знак стал осквернен. Были дни, когда только тот, кто неуклонно придерживался законов церкводарства, мог пройти элохиметр. А нынешняя иерархия пользуется им ради поддержания собственной власти. У отцов-ламедоносцев очень часто бывают сыновья-ламедоносцы — намного чаще, чем это можно объяснить простым совпадением.
Кроме того, я был совершенно убежден, что Алла погибла в той аварии. Когда ты сказал мне, что она лишь легко ранена, я чуть не сломался.
— А с виду и не сказать было, — заметил Лейф, бросив короткий взгляд на обитателя тьмы. Нога определенно шевелилась.
— Я превосходно владею собой, — ответил Кандельман. — Я воспитан преданным последователем Сигмена, да будет верно имя его. Всякое чувство омерзительно, а уж его проявление... — Он запнулся, перевел дыхание и продолжил: — Да, я подозревал тебя, а особенно — после случая с двумя Ингольфами. Я, конечно, верю в путешествия во времени, но эта история показалась мне не слишком достойной доверия. Хотя и возможной.
Что касается Траусти и Палссон, то я допросил их, но твой ламед их загипнотизировал. Они видели изуродованное тело Аллы, но, поскольку ты сказал, что она ранена легко, перестали верить своим глазам.
— Типичные гайки, — отозвался Лейф. — А чего еще ожидать в стране, где последнее слово принадлежит власти, а та меняет свои взгляды каждые пять минут?
— Пока что можешь поносить нас. Когда ты выйдешь от Ч, ты будешь истинно верующим, как все мы.
Лейфа передернуло. На мгновение ему показалось, что его стошнит от такой перспективы, но он подавил рвотный позыв — банту тихо сел. Может быть, он... нет, драться он не станет.
— Жак Кюз преследовал меня днем и ночью, — продолжал уззит. — Днем он не выходил у меня из головы, а ночью являлся в кошмарах. Но меня все время мучило ощущение, что я пропустил какую-то важную улику, деталь, которая позволит мне раскрыть всю его организацию.
