Барсук не сильно ошибался, предсказывая Дремучему Лесу мрачную судьбу. Нет, когда четверо заключенных вернулись в свои дома, он все еще стоял нетронутым, в полной красоте первого месяца лета. Но дни его были сочтены.
      Каждого из бывших арестантов ждало дома официальное извещение о Вторых общественных слушаниях, и лишь два из этих извещений (пришедших на имя Крота и Барсука) были с личными приглашениями принять участие в заседании. В том, что касалось выбора кандидатур, Барсук был абсолютно согласен с мнением секретариата Городского совета.
      Впрочем, ждать чудес от Вторых слушаний не приходилось. Нет, разумеется, и Крот, и Барсук явились на заседание, но положительного результата это не дало. Голос протестующей общественности был задавлен процедурными уловками, обработкой граждан через прессу, а кроме того, соотношение сил было существенно изменено тем, что некоторым фермерам и землевладельцам были сделаны властями выгодные предложения, отказаться от которых те посчитали для себя неудобным.
      После весьма формальных дебатов, в которых принимали участие не столько представители общественности, сколько говорливые юристы в кудрявых париках, было решено принять к исполнению первоначальный план с небольшими изменениями, касающимися в первую очередь личных интересов тех, кто отказался от противостояния официальным планам под тем или иным благовидным предлогом.
      Оппозиция, состоявшая теперь в основном из представителей Дремучего Леса — Барсука, Крота а также части наиболее достойных ласок и горностаев, — была признана несущественной по сравнению с большим числом тех, кто, по мнению организаторов слушаний, получал от проекта значительную выгоду.
      В итоге было решено приступить к вырубке леса «в течение тридцати дней».
      Было также решено настоятельно рекомендовать мистеру Тоуду — «в целях рационального осуществления землепользования» — продать свою усадьбу под угрозой предстать перед судом общественного совета за саботаж и неисполнение воли общества и государства. Разумеется, председательствовали в том совете все же те персонажи — епископ, комиссар и судья.
      В неприкосновенности оставалась лишь часть восточного берега Реки, известная как Кротовый тупик. Эти земли, принадлежавшие ближайшей Деревне, Деревенский совет сумел отстоять, доказав их нужность для сельского хозяйства и предоставив права находящихся под защитой Совета полноправных землепользователей Кроту и нескольким семьям проживавших по соседству с ним кроликов.
      Барсук и Крот вернулись из Города подавленными и угрюмыми. За время их отсутствия в Тоуд-Холл успели наведаться бесчисленные визитеры — от скромных клерков до весьма важных чиновников. Все они под разными предлогами настаивали на встрече с хозяином усадьбы, но в разговоре очень быстро выяснялось, что целью всех визитов было уговорить Тоуда продать свою землю, получить компенсацию за моральный ущерб и проваливать отсюда под угрозой того, что «иначе хуже будет».
      Доложив об этом друзьям, Тоуд вздохнул и добавил:
      — Я им говорил, говорю и говорить буду, что ничего не стану делать, не предприму ни единого шага, не посоветовавшись со своими друзьями по Берегам Реки и не получив их одобрения, не говоря уже о том, что и в этом случае потребуется совпадение многих и многих условий.
      — Это очень благородно с твоей стороны, — сказал Тоуду Барсук, — но не стоит, наверное…
      — Друг мой, — перебил его Тоуд, — единственное, о чем я сейчас жалею, так это о том, что мой отец некогда не купил Дремучий Лес, который ему предлагали по сходной цене несколько десятков лет назад. Сделай он это — и теперь у нас была бы более прочная база для отстаивания наших интересов.
      — Но даже при всем этом…
      — Даже при всем этом, уважаемый мистер Барсук, цена, предлагаемая этими господами, растет на глазах. Она уже вдвое превышает ту, с которой они начинали торговаться. И если информация от моего агента — я имею в виду Мастера Тоуда, который отлично знаком по школе с сыновьями всех троих наших почтенных оппонентов, — верна, то они готовы торговаться и дальше, вплоть до весьма и весьма существенной суммы. Так что прошу выпить по бокалу шампанского. Сдается мне, я вполне могу позволить себе угостить друзей, а вам, ребята, судя по вашим физиономиям, это сейчас никак не помешает.
      — Но, Тоуд, — запротестовал Крот, — ты же знаешь, что это не в моих правилах…
      — Брось, старина, ты всегда так говоришь. От одного бокала плохо еще никому не было.
      — Но…
      — Никаких «но»! А ты, Барсук, надеюсь, не будешь отказываться? Мне кажется, нам всем было бы неплохо утопить наши печали в шипучем вине.
      — Знаешь что, Тоуд, — заявил Барсук, — а я ведь отказываться не буду!
      Барсук вдруг понял, что за последние месяцы, пребывая в неизвестности, он изрядно устал и даже физически ослаб. Теперь же, когда мучившее его дело разрешилось, хотя бы и наперекор его желаниям, мудрый зверь почувствовал даже некоторое облегчение: сейчас, по крайней мере, можно было заняться другими делами и начать обдумывать будущее житье-бытье в изменившихся обстоятельствах.
      Так они сидели за столом еще долго-долго, впервые за длительное время, прошедшее после отъезда Рэта. Барсук и Крот говорили куда больше обычного, а Тоуд, как ни странно, значительно меньше. Ему нравилось просто сидеть и слушать тех, кто, казалось, всегда был с ним, кто, даже не всегда одобряя то, что он делал, тем не менее постоянно давал ему возможность почувствовать себя желанным гостем в их домах и сердцах.
      Может быть, им говорилось так хорошо, потому что рядом не было молодежи, — впрочем, несмотря на то, что младшее поколение до сих пор называлось молодежью, это уже давно не соответствовало истине.
      Неожиданно Тоуд глубоко вздохнул, встал из-за стола и подошел к огромному окну оранжереи, выходившему на реку. Постояв молча, он вдруг резко обернулся и воскликнул:
      — А знаете… я уверен… наверняка… абсолютно точно — выход должен быть!
      — Выход из чего? — осведомился Барсук, удивленный таким приливом воодушевления.
      — Выход из той неприятной ситуации, в которой мы все оказались, — пояснил Тоуд. — Нет, идея эта не моя, а Мастера Тоуда. Когда он впервые предложил ее, я был склонен отказаться. Теперь же, когда сражение за Дремучий Лес проиграно и судьба его решена, я начинаю видеть в предложении моего воспитанника зерно истины!
      Он запрыгал с лапы на лапу, глаза его загорелись столь знакомым друзьям деловитым огоньком. Впрочем, нельзя сказать, что Барсук и Крот сразу же вдохновились и приняли на веру предложение Тоуда. Слишком часто его «гениальные» планы приводили к весьма плачевным результатам.
      — Я знаю, о чем вы подумали, — подмигнув друзьям, сказал Тоуд. — Но все же выслушайте меня, и, если кто-то из вас придумает лучший выход из западни, в которую мы угодили, я с удовольствием уступлю пальму первенства и присоединюсь к этому плану. Так вот, мой юный друг Мастер Тоуд завел в Городе немало полезных знакомств. Собрав и проанализировав всю доступную ему информацию, он пришел к следующему выводу: после вырубки Дремучего Леса жить в Тоуд-Холле станет совершенно невозможно. Он изрядно потеряет в цене из-за близости к новым городским кварталам, а главное — из-за бесчисленных хибар и развалюх, которые понастроят вокруг полугородские ласки и горностаи. Поэтому следует продать его за максимальную предлагаемую цену и, сорвав на этом немалый куш, купить другой участок — побольше, такой, чтобы его уже нельзя было испоганить окрестным строительством.
      — Да в какой же глуши теперь можно будет найти такое место? — со вздохом спросил Барсук. — И потом, это, разумеется, не мое дело, но ты уверен, что у тебя хватит средств на такое предприятие?
      — Предложения, которые я получил в отношении Тоуд-Холла, весьма и весьма серьезны, и цена все растет, — заявил Тоуд. — Есть основания полагать, что это даст намнеобходимые средства…
      Барсук чуть не прослезился: каким бы несносным ни был подчас Тоуд, его щедрость и великодушие никогда не подвергались сомнению. Вот и сейчас он подыскивал путь не только к собственному благополучию, но и жаждал помочь друзьям, а по возможности — и всем обитателям Берегов Реки и Ивовых Рощ.
      — В любом случае, — сообщил Тоуд, — я собираюсь купить усадьбу где-нибудь в глухом, уединенном уголке. За счет удаленности от цивилизации, полагаю, можно будет недорого приобрести и изрядный кусок близлежащих земель. Тогда я смогу наконец расправить крылья и почувствовать вокруг себя достаточный для моей свободолюбивой души простор.
      Барсук откровенно рассмеялся, услышав, как Тоуд чувствует себя стесненно в своем внушительном особняке.
      — Я сказал Мастеру Тоуду, что не согласен с его планом, но он, как оказалось, на свой страх и риск продолжал, используя свои знакомства, подыскивать мне подходящее имение взамен этого. Я уже известил его, что мое мнение, вполне вероятно, переменится в самом ближайшем будущем. В конце концов, отец учил меня быть дерзким и решительным, так же я учил своего воспитанника, и вот результат!
      Барсук одобрительно кивнул. Какой бы непродуманной ни была эта идея, какие бы почти непреодолимые препятствия ни стояли на пути ее осуществления, он был вынужден признать, что другого выхода и вовсе не предвиделось.

* * *

      Через несколько дней на берегах Реки произошло то, что заставило всех окрестных обитателей вздрогнуть и задуматься о своем будущем. Ранним утром, когда жители Берегов Реки только-только отдергивали занавески — посмотреть, что готовит им очередной летний день, — воздух содрогнулся от небывалого рокота. Это шла от Города к лесу колонна тракторов. Многие видели вереницу этих чудищ, переваливающую через Железный Мост. Вскоре со стороны Дремучего Леса послышались визг пил, треск дерева, стук топоров — первые вековые дубы падали один за другим.
      Не прошло и нескольких дней, как глубокая, широкая у опушки и острая, как стрела, просека рассекла Дремучий Лес до самого его центра; за считанные дни уничтожалось то, что росло, формировалось, менялось и приспосабливалось к себе и к миру десятилетиями, веками, а может быть, даже тысячелетиями.
      До сих пор Барсуку удавалось стойко противостоять обрушившимся на него бедам. Немалую роль сыграли в этом и обсуждения планов спасения с Кротом и Тоудом. Но вид уничтожаемого леса, дровосеков, укладывающих одно дерево за другим, бульдозеров, копающих ямы под первые фундаменты, просто сломил его.
      По мере того как просеки приближались к его дому, как исчезали с горизонта кроны самых высоких деревьев леса, Барсук становился все угрюмее и раздражительнее. Внуку Барсука, ожившему вместе с дедом, приходилось совсем тяжело. Он точно так же переживал за уничтожаемый лес, но к тому же был вынужден терпеть ставший совершенно невыносимым характер Барсука. Друзья стали частенько встречать Внука на берегу Реки, сердитого, усталого и жалующегося на то, что Барсук совсем измучил его своим бесконечным брюзжанием и придирками.
      Крот, хорошо зная Барсука, его склонность к раздражительности и в то же время способность внимать трезвым, разумным советам и доводам, решил навестить друга как раз в тот день, когда внук Барсука с его собственным племянником собрались погулять вдоль Реки.
      Крот постучал в дверь и стал ждать, осматривая тем временем то, что осталось от Дремучего Леса. Смотреть особо было не на что. Радоваться — тем более. От сумрака лесной чащи не осталось и следа, небо и солнце легко проникали сквозь кроны редких остававшихся не спиленными деревьев, из-за которых доносился рев и грохот работающих машин.
      Наконец за дверью послышались шаркающие шаги, и хриплый голос неприветливо осведомился:
      — Кто там?
      — Это я, Крот! — крикнул гость погромче, помня об ослабевшем слухе Барсука.
      Хозяин открыл дверь и появился на пороге — в очках на носу, в домашнем халате, непричесанный и неумытый.
      — Ты посмотри, что они наделали! — взмолился Барсук. — Ты только посмотри! Что стало с нашим Дремучим Лесом!
      Барсук даже не стал переодеваться, не стал запирать входную дверь — и это он, привыкший жить в чаще, знавший все опасности леса и прекрасно понимавший, что здесь всегда нужно держать дверь закрытой на хороший засов.
      — Никого здесь больше нет, Крот. Один я остался, — вяло сказал Барсук, заметив удивленный взгляд друга. — Все соседи разъехались кто куда, ласки и горностаи переселились во временные жилища — до тех пор, пока им не построят новые дома. Ладно, пойдем прогуляемся. Эту прогулку ты никогда, слышишь? — никогда! —не забудешь.
      Долго еще Крот не мог не то что забыть, но хотя бы на миг отключиться от воспоминаний о тоске и горечи на физиономии Барсука в тот день, когда они гуляли по опустошенным, обезображенным окрестностям.
      — Они оговорили наш лес, они утверждали, что деревья здесь стары и непродуктивны, — сказал Барсук. — Многие из них якобы опасны, потому что толстые ветки то и дело ломаются и падают. Ну да, так оно и есть, Крот. Но ведь это обычное дело для любого леса, для самой маленькой рощицы. Ломается ветка, засыхает ствол, дерево падает — но на его место приходит новое. Тис растет быстрее дуба и прикрывает его от излишнего солнца, пока тот маленький. Потом дуб догоняет и перегоняет окружающие его деревья. Его ломающиеся под ветром сучья падают на растущие внизу кусты, но так они дают место и воздух слабым, совсем нежным росткам тиса, пробивающимся сквозь густой подлесок. И так было всегда. Понимаешь — всегда! Мы, старики, должны уступать место под солнцем молодым — и это правильно. Но не так, как здесь. Не так!
      Пейзаж вокруг был действительно безрадостным. Старые и молодые деревья были спилены без разбора и отброшены в сторону, чтобы рабочие и машины могли добраться до следующих стволов. До слез трогали все еще отчаянно зеленевшие листья на ветвях рухнувших деревьев. На самых молодых жертвах листья уже начали увядать: никакое упорство, никакая тяга к жизни не могли заменить отсутствие корней и питания. Листья желтели и сохли, словно осень уже наступила — почти на полгода раньше срока. У поваленных деревьев было много сломанных веток: одни сломались под собственной тяжестью, другие — под грузом навалившихся на них стволов. И на каждом изломе, на каждом спиле выступил сок, блестевший на солнце, как слезы умирающего леса.
      Барсуку не хватало слов на то, чтобы выразить всю горечь и глубину постигшего его несчастья. Он, знавший Дремучий Лес как никто другой, проживший в нем всю свою долгую жизнь, оказался свидетелем смерти того, чья жизнь была для него не менее важна, чем его собственная.
      — Мы, живущие у Реки, сопереживали в основном ей, но ведь Река — это единое целое с той землей, по которой она течет. Частью этой земли был и наш Дремучий Лес.
      Крот молча слушал Барсука, не в силах как-то ободрить или поддержать его. Он не мог представить для Барсука пытки страшнее, чем входная дверь дома, от порога которой начинается смерть и запустение.
      Барсук оказался прав: этот день Крот не забыл бы никогда, даже если бы очень захотел.
      Но ни он, ни Барсук не знали, что самое худшее еще впереди. Еще должно было случиться что-то страшное, чудовищное в своей неотвратимости и коварной внезапности.
      Неожиданно затихли лесопильные машины, ушли из леса рабочие. Никто не приходил на работу на следующий день и еще день спустя. Словно смерч пронесся над Дремучим Лесом, поразив его в самое сердце, а затем улетел, оставив после себя страшные разрушения и никаких объяснений.
      Прошла неделя, затем еще одна, а вырубка так и не возобновлялась. Питая какую-то слабую надежду, Барсук отправил в Город письмо, потом, не получив ответа, второе.
      Лишь на третье послание ему ответили коротко и невразумительно.
      Наступил июль, и там, где лежали останки Дремучего Леса, начала пробиваться новая жизнь. Тут и там сверкали свежей зеленью не задетые пилами рабочих тонкие, совсем молодые деревца. Еще ярче заявили о себе кусты, сохранившие в целости корни. Теперь, когда ничто не закрывало от них солнце, они разрастались прямо на глазах, а шиповник, раньше едва заметный на опушке и лесных полянах, даже зацвел, распустив множество розовых хрупких бутонов. И повсюду на каждом шагу из-под поваленных стволов и обломанных веток тянулась к свету трава, кое-где — вперемежку со жгучей крапивой.
      Как-то раз, прогуливаясь с Барсуком среди этой странной смеси мертвой жизни и ожившей надежды, Крот вдруг увидел, как сильно постарел Барсук за последние месяцы. Его зрение изрядно ослабло, слух, и раньше не блиставший остротой, почти отказал ему; Барсуку даже пришлось приучиться носить с собой слуховую трубку. Более того, Барсук начал частенько говорить сам с собой, порой часами бурча что-то под нос.
      — Барсук! Барсук! — Крот был вынужден кричать, чтобы его услышали.
      — А? Да, Крот, тебе чего?
      — Из Города нет новостей? Что они еще задумали?
      — Пока ясно, что они передумали, и Дремучий Лес… он начинает… начинает опять…
      Он оглянулся вокруг, словно ища поддержки, но так и не смог сказать: «Лес возрождается». Барсуку было ясно, что за оставшееся ему время лес не станет таким, каким был раньше. Жизнь Барсука заканчивалась среди разорения и мертвых деревьев. Как бы ни старались, как бы ни торопились малина с ежевикой и другие кусты, они никогда не смогут заменить ему могучей тенистой чащобы древнего леса.
      С того дня Крот еще больше стал беспокоиться о здоровье Барсука, так как стало ясно, что, несмотря на явное торжество молодой жизни на вырубленных участках, Барсук был сломлен, подавлен и начинал на глазах сдавать.
      — Барсук?
      Но Барсук не отвечал; развернувшись, он медленно пробирался по узкой, едва заметной новой тропинке к своему дому, не услышав или не захотев услышать голос друга.
      Несколько дней спустя, уже ближе к началу августа, до берегов Реки докатились новости из Города. Привез их Мастер Тоуд, который, закончив обучение, занял весьма перспективное место в финансовом центре Города. Оказалось, что человек, оплачивавший работу лесорубов и строителей, обанкротился и кредиторам пришлось подавать на него в суд. Работы остановились, потому что денег на их оплату не осталось, и никто не мог сказать, когда удастся, и удастся ли вообще, возобновить строительство.
      Внимательно выслушав новость, а затем перечитав все, что было написано по этому поводу в привезенных Тоудом-младшим газетах, Барсук со вздохом заявил:
      — Ну уж наши знакомые — судья, епископ и комиссар — внакладе не останутся. Эти-то сумеют найти другого подрядчика и закончить начатое дело.
      Предчувствия не обманули старого Барсука. Не прошло и двух недель, как новые трактора с новыми рабочими пришли из Города, окончательно похоронив едва забрезжившую надежду на возрождение Дремучего Леса.
      В час отчаяния, когда внук Барсука, каждый день встречаясь с Кротом, докладывал тому о все ухудшающемся состоянии деда, Крот вдруг примчался к Барсуку — взволнованный и нетерпеливый:
      — Пойдем в Тоуд-Холл, Барсук. Пойдем сейчас же!Тоуд получил самое выгодное, на его взгляд, предложение по продаже усадьбы.
      — Я полагаю, он его принял? — буркнул Барсук, не считая эту новость достойной такой суеты.
      — В том-то и дело, что нет, то есть пока нет. Просто Мастер Тоуд подыскал ему отличное имение, как нельзя лучше подходящее под план Тоуда уехать отсюда. В общем, Тоуд посадил Выдру за штурвал своего катера и отчалил, сказав, что надеется не опоздать, но…
      — Что «но»?
      — Это твой сын Брок взбаламутил его, да еще Мастер Тоуд прислал подтверждающую телеграмму. Помнишь те места, которые я впервые увидел из окна дома, когда первый раз познакомился с твоим внуком? Помнишь это огромное пространство?..
      — Ты еще назвал это место Дальними Краями…
      — Для меняони всегда останутся дальними, — негромко сказал Крот, по щеке которого прокатилась одинокая слеза.
      — …Далекое, дикое, неизведанное место, которое, как ты говорил, твой племянник, мой внук и остальная молодежь должны когда-нибудь исследовать.
      — Точно-точно, — улыбнулся ему Крот. — Так вот, выяснилось, что место это называется Латберийским Лесом, часть которого выставлена на продажу. Тоуд помчался договариваться, и если он успеет…
      — Какая часть леса продается? — спросил Барсук.
      — Думаю, лишь маленький кусочек, но, видимо, этого вполне хватит при наших-то скромных запросах.
      — Когда Тоуд должен вернуться?
      — Наверное, сегодня, а может быть, завтра. Ты же знаешь нашего Тоуда.
      — Сегодня вряд ли, — заметил Барсук. — Там по дороге — «Шляпа и Башмак», и я думаю, что не зайти туда наш приятель не сможет. Но завтра, Крот, как бы плохо я себя ни чувствовал, пусть это даже будет последним, что я сделаю в своей жизни, — завтра мы подкараулим почтенного мистера Тоуда и, если понадобится, вобьем ему в башку хоть какую-то толику здравого смысла. Одно дело — наш общий план, но куда это годится — отдавать Тоуд-Холл в обмен на клочок бросового леса, ни на что не годного ни людям, ни животным.
      Барсук сдержал слово, и на следующий день, когда Тоуд как раз к обеду вернулся домой, они с Кротом уже поджидали его в оранжерее.
      — Хорошо выглядишь, Барсук. Рад, что зашел. Привет, Крот, как дела?
      Тут Тоуд замолчал и как-то сник.
      — Вы пришли, чтобы отругать меня? — спросил он, поймав на себе взгляды друзей, — так они смотрели на него, только когда он делал большие глупости и причинял им большие неприятности.
      — Ну? И что ты натворил? — грозно спросил Барсук.
      — Натворил? Да так, самую малость. — Тоуд выудил из кармана кусок изрядно потертого, сложенного в несколько раз пергамента. —
      Кое-что, что вы, насколько я могу судить, вряд ли одобрите. В общем, в течение месяца мне предстоит покинуть Тоуд-Холл, а вам — уехать из Дремучего Леса (вернее, того, что от него осталось). При заключении сделки я потребовал этих гарантий. Разумеется, Кротовый тупик остается за Кротом и мы все можем остаться у него.
      Крот беспокойно поежился, но Тоуд лишь рассмеялся в ответ.
      — Ты продал Тоуд-Холл? — спросил Барсук.
      — Не то чтобы продал. Не совсем так. В общем, в конце концов агент церковных комиссионеров, предложивший лучшую цену за мою усадьбу, согласился на обмен.
      —  Обмен?— поразился Барсук. — Но на что?
      — Ну… — Тоуд явно засмущался. — Я не смог рассмотреть все досконально. Был туман, а времени оставалось мало…
      — Ты обменял фамильное имение на участок земли, который даже не был ясно виден?
      — Слушай, Барсук, откуда ты все знаешь? Вот и епископ говорил именно такими словами: «участок земли», «не ясно виден…»
      — Епископ?
      — Ну да, это он подписал контракт от имени церковных комиссионеров. Не доверят же они такую сделку какому-то агенту. Я бы и сам не осмелился на такое дело, если бы не мой партнер…
      — Какой еще партнер?
      — Какой-какой! Мастер Тоуд, конечно же. Он сегодня с раннего утра мотается но всему Городу, выполняя формальности и собирая все необходимые бумаги. Говорит, что хочет успеть все до того, как туман рассеется и они передумают. Ничего, он молодой, но свое дело знает. И потом, сами понимаете, как сейчас дела делают: все бегом, бегом — иначе не успеешь. В общем, Мастер Тоуд, который, как я говорил, изучал право, а именно вопросы права собственности на недвижимость и документов, необходимых для проведения сделок с такой собственностью, — так вот, он полагает, что нам следует…