ГЛАВА 13

Анна

Оставшись одна, без Лели, в чужом, незнакомом доме, Анна чувствовала себя неуютно, несмотря на все попытки поручика Степанчикова как-то развлечь гостью.

Курносый поручик был единственным из гиреевских офицеров, кто, сославшись на боль в ноге, не пошел вместе с другими на поиски пропавшей сестры милосердия. Тем не менее пригласить Анну на прогулку в окрестности усадьбы раненая нога поручику нисколько не помешала, а что до любезности, то она просто сочилась из Степанчикова, как липкая патока.

Однако Анне было совершенно не до любезностей и не до прогулок – она предпочитала пребывать в гостиной гиреевского дома и в душе очень жалела, что не может оказаться здесь в одиночестве. Смятенные чувства требуют уединения.

Присутствие поручика вызывало страшную досаду – и звук его голоса, и какое-то грешное выражение глаз, и даже кусочек пластыря, скрывавший, вероятно, бритвенный порез на щеке, – все в Степанчикове было крайне неприятным… И вообще, лицо его, поначалу казавшееся даже симпатичным, при ближайшем рассмотрении таковым уже не выглядело. Совсем несимпатичное и даже неприятное лицо, даром что молодое… Скорее, наглое.

Ни Елена Сергеевна, ни штабс-капитан Салтыков, ни другие офицеры и нижние чины не вернулись в Гиреево к обеду, да и после обеда тянулся час за часом, а поискового отряда все не было. Стало ясно, что случилось нечто плохое, может быть, даже самое плохое, о чем и думать-то было страшно.

На столике у окна были разложены журналы, в основном «Нива», «Будильник» и еще какие-то разрозненные номера «Всемирной иллюстрации».

Пролистав пару журналов, Аня рассеянно заметила:

– Какие старые журналы! Даже позапрошлогодние попадаются. А новости мирного времени мало что безнадежно устарели, так теперь еще и кажутся такими малозначительными…

– Да, нас тут усиленно оберегают от свежих новостей, – согласился Степанчиков. – Вероятно, медики полагают, что нынешние сводки с фронта приводят к душевному унынию, что не способствует ускоренному заживлению ран. Но я, знаете ли, всегда игнорирую советы эскулапов. Пришлось договориться с кучером, чтобы он, выезжая на станцию, привозил лично для меня все газеты, какие только сможет найти в этом диком, богом забытом местечке. Я, например, уже знаю, что после недавнего совещания Ставки с командованием Северо-Западного фронта наши войска опять значительно отступили, пропустив противника вглубь российской территории. У них это называется «спрямить фронт»… Проклятье! Для того ли мы в окопах дрались за каждую сажень земли, чтобы генералы просто так отвели армии, уступив наши позиции немчуре и австриякам?

– И где же теперь проходит линия фронта? – заинтересовалась наконец его рассказами Анна. – Немцы сильно продвинулись?

– А вот изволите ли видеть, – поручик открыл атлас с подробной картой Европы и провел карандашом черту через Ломжу, Верхний Нарев, Брест-Литовск и Ковель. – Может быть, на карте это смотрится и красивее, чем старая линия фронта, ровнее во всяком случае, но других оснований, чтобы оставить прежние позиции, я, ей-богу, не вижу! По мне, так держаться надо было до последнего!

– Господи, какой большой кусок наших земель мы потеряли! – удивилась Анна, впервые получив наглядное представление, насколько за последние месяцы изменилась обстановка на фронтах. – Это граница? А сюда ушла линия фронта? Как далеко! То-то говорят, что вся Москва заполнена беженцами из западных губерний…

– Да, – согласился Степанчиков. – Уже скоро год как воюем, и вот они, наши результаты. Хотите, я распоряжусь, чтобы вам приготовили чай? Вечереет, а нашего отряда с доблестным штабс-капитаном все нет и нет…

Усталая команда военных, а с ней и Елена Сергеевна вернулись затемно. Шли они пешком по лесной дороге – экипаж Елена Сергеевна уступила уряднику, который отправился на станцию, чтобы вызвать по телеграфу судебного следователя. Пропавшая девушка была обнаружена в лесу мертвой и предстояло должным порядком начинать уголовное дознание.

– Анюта, это какой-то кошмар, – говорила Елена Сергеевна. – Сестра милосердия лежала в орешнике с перерезанным горлом. Те страшные крики, что разбудили нас вчера ночью, были предсмертными воплями несчастной. Ее убивали прошлой ночью там, в лесу, недалеко от Привольного. А мы были рядом и не смогли ей помочь! Меня мучает чувство вины. Не знаю, что я буду объяснять Варваре Филипповне и что напишу матери погибшей девушки. Да к тому же, я поняла, что от местных полицейских властей не дождешься никакой помощи в этом деле, – урядника искали часа два, чтобы сообщить ему о трагедии. А когда он прибыл на место, устроил бестолковую суету, замучил нас всех расспросами, долго таскал раненых под дождем туда-сюда и в конце концов заявил, что, согласно параграфу инструкции, урядники самостоятельно заниматься уголовным сыском не имеют права и он, дескать, при получении сообщения о преступлении обязан доложить об этом становому приставу, судебному следователю и товарищу прокурора Окружного суда. И только когда прибудут судебные власти, урядник по-настоящему подключится к расследованию… А сколько уже времени потеряно! К тому же чертов дождь наверняка смыл все следы. У меня бывает чувство, что погода всегда встает на сторону наших врагов.

– Леля, так что же нам делать? – пролепетала Анна. – Ведь нельзя все оставить как есть? Уже не первая девушка в этих местах гибнет! Нужно принимать серьезные меры.

– Вот-вот, девушек убивают, урядник разводит руками, следователь из Окружного суда приезжает и, пару дней покрутившись, уезжает, заверяя, что сделает все, что в его силах… И так до нового убийства. – Задохнувшись от возмущения, Елена Сергеевна перевела дух и продолжила: – Знаешь, эту дикую карусель надо наконец пресечь. Пока мы ждали урядника, я добыла в деревне лошадь и послала человека, чтобы дал со станции телеграмму в Московское отделение Сыскной полиции с просьбой прислать сюда агента.

– А они поедут в такую даль?

– Почему бы и нет? Ведь в маленьких городах нет отделений Сыскной полиции, и уездный исправник нам не поможет, значит, сыскари обязаны выезжать на сложные случаи по всей губернии и даже по окраинам ее, – объяснила Елена Сергеевна. – Пока местные власти в московский Сыск не обращались, думали, что сами справятся, но дело зашло слишком далеко… У меня среди служащих Сыска есть один знакомый, сыскной агент Стукалин, толковый дядька, хитрован, обремененный незаурядным жизненным опытом, подагрой и многочисленным семейством. Надеюсь, он сможет приехать сам. Я размещу его здесь, в Гиреево, поближе к месту обитания покойной девушки, но если он забредет по делам в твое Привольное, придется и там его принимать. Ты, конечно, рассчитывала на покой и уединение…

– Да какой тут может быть покой! – всплеснула руками Аня. – Пусть твой сыщик приезжает, пусть хоть поселится в моем имении, только бы помог. Нельзя же допустить, чтобы убийства продолжались. Девушкам вечерами опасно выйти из дома.

– Анечка, кстати, нам с тобой сегодня придется заночевать в Гиреево, – вспомнила Леля, наливая в таз воду для умывания. – Не возвращаться же в Привольное на ночь глядя. По лесу убийцы шастают… Я, правда, не столько боюсь убийц, сколько с ног валюсь от усталости. До твоего дома я просто не дойду, тебе придется меня тащить, а если призрак снова не даст нам спать, я впаду в невменяемое состояние… А тут – тихая комната и широкая, удобная кровать. И главное – никаких призраков. У меня одна мечта – умыться и уснуть… И чтобы необычных происшествий больше не было. В такие моменты особенно остро понимаешь, что это за ценность – покой…

Но, прежде чем насладиться покоем, Елена Сергеевна решила сделать еще одно важное дело – она пошла в комнату покойной девушки, собрала ее вещи и перенесла их к себе в спальню.

– Пусть этот сундучок и укладка побудут здесь под моей охраной, – объяснила она Анне. – Потом передам их следователю или сыскному агенту. По крайней мере так у меня будет уверенность, что никакая важная для следствия мелочь не исчезнет бесследно.

– А куда же она может исчезнуть? – удивилась Аня.

– Мало ли, – пожала плечами Леля. – Вдруг девушка была хорошо знакома с убийцей, и он решится ночью проникнуть в спальню несчастной и украсть письма, или дневник, или памятную фотографию, или книгу с дарственной надписью, или еще что-нибудь, что может вывести на его след… Вполне вероятно, что преступник – человек не случайный, а связанный с жертвой, и даже довольно близко. Эта версия вполне имеет право на существование.

– Я поражаюсь, откуда тебе известны такие юридические тонкости. Подобное могло прийти в голову только полицейскому, но даже здешний урядник совершенно не озаботился сохранением вещей покойной.

– Что лишний раз доказывает – в нашей полиции, особенно сельской, служат совершенно некомпетентные люди, – бескомпромиссным тоном заявила Леля. – Я, например, нашла дневник убитой и позволила себе заглянуть в него (надеюсь, обстоятельства оправдывают подобную неделикатность). Вдруг дневник поможет следствию? У девочки была любовная история, и, судя по всему, с кем-то из здешних обитателей – о своих романтических переживаниях она пишет явно по горячим следам, а кроме наших офицеров, урядника, дьячка и телеграфиста со станции достойных холостяков в этих местах немного.

– Неужели барышня подробно описала свой роман на страницах дневника? – спросила Анна с непонятным волнением в голосе. – И кто же был ее избранником?

– Имени, увы, не названо. Да и вообще, ее любовные приключения чем-то смахивают на произведения госпожи Чарской, – вздохнула Леля. – Настолько сентиментально, что уже на третьей странице подобное чтение надоедает. Но следователь может заинтересоваться отдельными фактами. Поэтому нам необходимо принять меры, чтобы таинственный избранник покойной сестры милосердия не изъял бы ее дневник у нас из-под носа.

– А если преступник догадается, что ты принесла вещи покойной сюда, и ночью нападет на нас, чтобы забрать компрометирующие его бумаги? – испугалась Аня.

– Ну, чтобы проникнуть в нашу комнату, ему надо будет сломать дверь – здесь, в Гиреево, запасные ключи не валяются где попало. А прежде, чем ему удастся это сделать, я подниму дикую суматоху и стрельбу, и это в доме, битком набитом военными! Его скрутят через две минуты. Нет, на нападение он никогда не решится, если, конечно, наш голубчик – не полный идиот, а все, увы, говорит об обратном. Он хитер и осторожен. Так что спокойной ночи тебе, дорогая. Сегодня, надеюсь, мы сможем наконец выспаться.

Ночь и вправду прошла спокойно. Почти спокойно, если не считать комаров, постоянное присутствие которых в гиреевской спальне пришлось просто игнорировать.

Утром приободрившаяся Елена Сергеевна закрутилась с делами – помимо обычной хозяйственной суеты, которой всегда так много в лечебнице, нужно было приготовить комнаты для судебного следователя и сыскного агента, ведь они могли появиться в Гиреево с минуты на минуту…

А Аня уже привычно приступила к обязанностям медицинской сестры, подменяя погибшую девушку. В этот раз она гораздо лучше справилась с перевязками, сама простерилизовала инструмент и даже под руководством второй сестры рискнула сделать раненым несколько уколов.

Приехавший в Гиреево для осмотра пациентов врач нашел Анину работу вполне удовлетворительной.

Как ни странно, агент Сыскной полиции Стукалин прибыл из Москвы намного раньше, чем судебный следователь из ближайшего уездного города.

Сыщик сразу же отправился туда, где накануне был обнаружен труп несчастной девицы. Появившийся через два часа следователь, напротив, не выразил желания ползать по мокрым после вчерашнего дождя лесным полянам, предпочитая в теплом доме у камина опрашивать всех пациентов и персонал гиреевской лечебницы и составлять подробные протоколы.

Поскольку Елена Сергеевна и Анна Афанасьевна покойную девицу почти не знали (Аня так даже ни разу ее не видела) и ничего, кроме как о ночных криках и о своей безуспешной попытке поймать преступника, женщины рассказать не могли, с ними следователь побеседовал накоротке в первую очередь. Набросав протокол, он забрал вещи убитой, включая дневники и письма, и с чистой совестью отпустил дам в Привольное.

Урядник давно вернул дамам их экипаж, но старая лошадка, непривычно много потрудившаяся накануне, еле-еле переставляла ноги и, несмотря на все усилия старика-возницы, ползла крайне медленно. После вчерашнего ливня сильно похолодало, а обе женщины, покинувшие дом в Привольном накануне теплым солнечным утром, были в легких платьях. Пришлось прихватить из Гиреево шерстяной плед, которым они укутались, чтобы не слишком замерзнуть в экипаже, продуваемом ветром.

– Не думаю, что от судебного следователя в этом деле будет большой прок, – говорила Елена Сергеевна, глядя на неспешно проплывавший вдоль дороги лес и поправляя бахрому пледа. – Слишком уж у него статичная манера расследования – сидит сиднем в усадьбе, ведет беседы и ждет, что убийца сам к нему придет и покается. А сыскной агент сразу же направился в лес, чтобы осмотреть место убийства. Чувствуется хорошая сыщицкая хватка, такой человек, без сомнения, хоть что-нибудь, да найдет.

– Ну, следователь тоже не лишен энергичности, – фыркнула Анна. – Пока он со мной говорил, без конца ходил по комнате из угла в угол, да что там ходил – бегал, громко стуча каблуками. И мелькал перед глазами взад-вперед, взад-вперед, быстро говоря на бегу… Вопросы сыпались то справа, то слева, и наконец мне стало казаться, что я нахожусь среди целого табуна обезумевших следователей…

Елена Сергеевна рассмеялась, но тут же вновь стала серьезной.

– Знаешь, о чем я подумала, – сказала она. – Здесь становится слишком опасно. Мало того что нас в Привольном призраки замучили, так еще и убийства женщин в округе продолжаются. Это вообще не шутки. В силу обстоятельств хорошо бы пригласить в Привольное кого-нибудь из надежных людей. Нам не помешала бы хоть какаято охрана…

– Охрана? Ты имеешь в виду – пригласить надежного сторожа? – спросила Анна. – В деревне можно нанять какого-нибудь старичка для охраны в ночные часы.

– Старичок из деревни будет благополучно спать ночами на крылечке усадьбы под сенью танцующих нимф в обнимку с берданкой. Лучше, если в твоем доме поселится кто-нибудь из гиреевских офицеров. Например, штабс-капитан Салтыков. Как-никак он наш добрый знакомый…

– Леля, только, пожалуйста, не рассказывай, как он держал меня на руках и приносил мне шоколадки, когда я была малюткой. Это было слишком давно. Честно говоря, теперь мне трудно воспринимать его как близкого друга. Тем более он служил вместе с моим мужем, а Алеша погиб предположительно от руки кого-то из сослуживцев, – ответила Аня с непонятным раздражением.

– Неужели ты подозреваешь Валентина? – удивилась Елена Сергеевна. – Он ведь сам пришел к тебе и рассказал правду о смерти Алексея. Без него ты ни о чем и не узнала бы.

– Кто знает, какие он преследовал цели? Я больше никому не верю, кроме тебя. И потом, ты сама всегда утверждала, что нет таких дел, с которыми женщины не смогли бы справиться самостоятельно, без помощи мужчин.

– Да, но есть такие дела, с которыми боевому офицеру-фронтовику справиться проще, чем мирным людям. И дело тут вовсе не в дискриминации женщин. В моменты опасности реакция у военных быстрее, и, согласись, они лучше владеют оружием и приемами рукопашного боя. Хотя бы в силу своего опыта, – парировала Елена. – У меня просто нет привычки вскакивать по тревоге и бежать на врага с оружием наперевес. Я могу в критической ситуации потерять пару драгоценных минут…

– В этом ты права, – не стала спорить Аня. – Ладно, я подумаю и, может быть, приглашу Салтыкова в Привольное, хотя, согласись, присутствие в доме постороннего мужчины будет нас стеснять. Но только сегодня я ничего решать не хочу. Давай сначала как следует оправимся после вчерашнего потрясения.

Когда экипаж подкатил к крыльцу привольнинского дома, оказалось, что там у двери рядом с няней стоит старуха в черном платке и, брызгая вокруг себя водой из склянки, мрачно бормочет:

– Сгинь нечистый дух из нашего дома, из всех мест, щелей, дверей и углов, закоулков и потолков, из всех, из всех мест. У нас есть Господень Крест, с нами Дух Святой, все святые с нами…

Няня, обернувшись к приехавшим, сделала страшные глаза и знаками показала, чтобы не мешали. Видимо, ей удалось-таки зазвать знаменитую Сычиху, чтобы та прочла свои магические заклинания. Возле знахарки крутился огромный черный котище. Анна протянула было руку, чтобы погладить его, но кот совершенно недвусмысленно дал понять, что он здешним обитателям не ровня и фамильярности не позволит.

Закончив заклинание, черная старуха повернулась и, игнорируя присутствие Елены Сергеевны, впилась взглядом в лицо Анны. Та побледнела и затрепетала, как березовый листок, под буравящими ее черными глазами. Сычиха вытащила откуда-то из складок своей бесформенной одежды кусочек воска и, не сводя с Анны взгляда, сурово произнесла:

– Ну, здравствуй, раба Божья Анна. Есть крест на тебе?

– Да, – пролепетала Аня непослушными губами.

– Покажь-ка, – потребовала знахарка.

Аня вытащила из-под воротничка золотой крестик на цепочке.

– Добро, – кивнула Сычиха и зашептала на воск, – знаменуйся, раба Божья Анна, крестом животворящим – одесную и ошую. Крест на тебе, рабе Божьей Анне, крест перед тобой, крест за тобой, крест диавола и все враги победиша. Да бежат бесове, вся сила вражия от тебя, рабы Божьей Анны, видевшей, яко молнию, крестную силу опаляющую…

Дочитав это заклинание-молитву, закончившуюся троекратным «аминь», Сычиха прилепила размятый в пальцах комочек воска на крестик Анны и сказала совсем иным, спокойным, певучим и добрым голосом:

– Все, дитятко, отныне нечистая сила тебе не страшна – зла она причинить не сумеет. Духов не бойся, людей бойся, от лихого человека зло прийти может. А ты, касатка, – обратилась она вдруг к Елене Сергеевне, – прими-ка эту водичку…

В руках Сычихи словно по волшебству появилась еще одна склянка.

– На, возьми, вылей в чашку, прикрой платком да поставь возле образа Богородицы. Пусть стоит три дня. Матушка-Богородица во всех бедах заступница, всем помощь пошлет. А ежели кто рядом с тобой скажет, что худо ему, сбрызни этой водой три раза.

С этими словами Сычиха спустилась с крыльца и пошла было по тропинке, но вдруг оглянулась и так же пристально, как Анне, взглянув в глаза Елене Сергеевне, сказала:

– Ты в тайне за мужа тревожишься. Не тревожься, касатка, живой он и здоровый. Скоро с ним свидишься. Потерпи недельку-другую.

И старуха вновь заковыляла прочь. Котяра, потянувшись, спрыгнул со ступеньки и поплелся за своей хозяйкой.

Три женщины молча смотрели знахарке вслед. Первой опомнилась Елена Сергеевна:

– А ваша Меланья-то Божьим именем заклятья творит, – задумчиво сказала она няне.

– А то! – подтвердила та. – Стала бы я ее к дому приманивать, кабы она бесовским колдовством занималась. А в Божьем имени греха нету. Все мы у Господа помощи просим, да только не все умеючи… Надо бы еще заупокойный молебен в церкви заказать – за душеньки убиенных воинов Алексея да Петра, дедушки Нюточкиного. Глядишь, покой на наш дом и снизойдет… Вот только батюшка из гиреевской церкви все хворает – как дочку его, поповну молодую, убили, он никак не оправится. Случается, что по три дня службу служить не может…

– Господи, как мне вдруг спать захотелось, – прошептала Аня. – Я прямо с ног валюсь.

– А ты пойди, дитя, ляг в постельку и усни, – посоветовала няня. – Это заговор Сычихи в действие приходит. Апосля разговора с ней всех в сон так и кидает. А потом проснешься и сил вроде вдвое прибавилось. Я тоже сосну часок. Мне и так бесперечь не можется, и немудрено – все мерещится, что девица с перерезанным горлом вокруг дома бродит да в окошки зыркает, того гляди, накинется, Господи, спаси! А теперь морок уйдет, да только и силушки последние вытянет, уходя. Одно остается – помолиться да соснуть, отдых себе дать. И вы бы, Елена Сергеевна, отдохнули после всех передряг…

ГЛАВА 14

Елена

Вскоре в доме воцарилась полная тишина. Видимо, Анна и няня и вправду крепко уснули. Но на меня общение со знахаркой никакого снотворного эффекта не возымело, может быть, потому, что этой ночью я наконец спокойно выспалась в гиреевской усадьбе, а может быть, потому, что Сычиха упомянула моего мужа, породив в моей душе некую смутную тревогу.