Глава 3. Стадии психоаналитического понимания

Знание невротических наклонностей и их скрытого смысла дает общее представление о том, что должно быть проработано в процессе анализа. Но, кроме того, желательно знать и последовательность, в которой должна быть проделана эта работа. Можно ли браться за решение проблем как попало? Не следует ли вначале понять отдельные элементы, прежде чем составные части мозаики не сложатся в понятную картину? Или, быть может, есть принципы, которые могут служить руководством в лабиринте предъявляемого материала?

Ответ Фрейда на этот вопрос выглядит довольно простым. Фрейд утверждал, что в начале анализа человек будет демонстрировать тот же фасад, какой он демонстрирует миру в целом, а его вытесненные стремления проявляются постепенно в последовательности от менее вытесненных к вытесненным более глубоко. ЕСЛИ смотреть на аналитическую процедуру с высоты птичьего полета, то этот ответ будет верным. И даже как руководство к действию приведенный общий принцип был бы вполне приемлем, если бы получаемые данные располагались вокруг единой вертикальной оси, вдоль которой мы бы прокладывали свой путь в глубины. Но если бы мы предположили, что это действительно так, если бы мы допустили, что в случае продолжения анализа — что бы ни обнаруживал материал — шаг за шагом мы проникаем в вытесненную область, то легко могли бы попасть впросак, что и в самом деле не так уж редко бывает.

Теория неврозов, которую мы излагали в предыдущей главе, дает нам более четкие директивы. Согласно этой теории, в невротической личности имеется несколько узловых пунктов, образуемых невротическими наклонностями, и вокруг каждого их них формируется своя структура. Вывод, вытекающий для терапевтической процедуры, вкратце таков: мы должны раскрывать каждую наклонность и каждый раз при этом спускаться вглубь. Более конкретно это означает, что скрытые значения каждой невротической наклонности вытеснены в разной степени. Те из них, что вытеснены менее глубоко, становятся доступными в первую очередь; те же, что вытеснены более глубоко, обнаруживаются позднее. Пример самоанализа, представленный в главе 8, проиллюстрирует это положение.

Этот же принцип применим и к последовательности, в которой можно приступать к работе над самими невротическими наклонностями. Один пациент начнет с выявления скрытого значения его стремления к абсолютной независимости и превосходству и только много позднее может попытаться обнаружить и проработать проявления своей уступчивости или потребности в любви и привязанности. Другой пациент начнет с открытой демонстрации своей потребности быть любимым и получать одобрение, а к своим наклонностям управлять другими, если таковые у него имеются, вначале, возможно, даже не сумеет приблизиться; третий же с самого начала проявит необычайно сильное стремление к власти. То, что наклонность проявляется в начале анализа, ни в коей мере не говорит о ее большей важности в сравнении с другими или, наоборот, ее незначительности: невротическая наклонность, проявляющаяся при анализе первой, не обязательно является самой сильной с точки зрения ее влияния на личность. Мы бы скорее сказали, что первой выкристаллизовывается та наклонность, которая наилучшим образом согласуется с сознательным или наполовину осознанным образом себя. Если вторичные защиты — то есть способы самооправдания — развиты достаточно сильно, то они могут полностью доминировать в картине в начале анализа. В таком случае невротические наклонности становятся видимыми и доступными лишь позднее.

Я бы хотела проиллюстрировать стадии достижения понимания на примере пациентки Клэр, история детства которой была вкратце обрисована в предыдущей главе. Когда анализ конкретного случая излагается в целях иллюстрации, его, разумеется, приходится существенно упрощать и схематизировать. Поэтому мне пришлось опустить не только многие детали, но и все сложности, которые возникали в ходе аналитической работы. Кроме того, в кратком изложении различные фазы анализа предстают более ясно очерченными, чем в реальном процессе: например, факторы, предстающие в отчете как относящиеся к первой фазе, на самом деле выступали тогда весьма смутно и прояснились только в ходе дальнейшего анализа. Я полагаю, однако, что подобные неточности не умаляют существенным образом правомерность излагаемых принципов.

Клэр обратилась за помощью к психоаналитику в тридцатилетнем возрасте по различным причинам. Ее легко охватывала парализующая усталость, мешавшая работе и жизни в обществе. Она также жаловалась на явно недостаточную уверенность в себе. Хотя профессиональная карьера и должность редактора в одном из журналов в тот момент вполне ее устраивали, присущие честолюбивые стремления писать пьесы и рассказы наталкивались на непреодолимые внутренние барьеры. Она вполне могла выполнять рутинную работу, но была совершенно неспособна к работе творческой, объясняя эту неспособность возможным отсутствием таланта. Клэр вышла замуж в возрасте двадцати трех лет, но три года спустя ее муж умер. После замужества у нее была связь с другим мужчиной, которая продолжалась и в период анализа. В соответствии с тем, как она все это представляла вначале, эти отношения как в сексуальном плане, так и во всем остальном были вполне удовлетворительными.

Анализ растянулся на четыре с половиной года. Сначала в течение полутора лет она посещала психоаналитика. Затем последовал двухлетний перерыв, в течение которого она занималась в основном самоанализом. После этого еще в течение года она время от времени возвращалась к психоанализу.

В анализе Клэр можно выделить три основные стадии: раскрытие ее навязчивой скромности; раскрытие ее навязчивой зависимости от партнера; и, наконец, раскрытие ее навязчивой потребности принуждать других к признанию ее превосходства. Ни одна из этих наклонностей не была очевидной ни для нее самой, ни для других.

На первой стадии анализа выявились следующие компульсивные элементы. Она была склонна всячески принижать свою значимость и способности: она не только сомневалась в своих достоинствах, но и упорно отрицала само их наличие, утверждая, что она неумна, непривлекательна и не обладает талантами; она имела тенденцию отвергать доказательства обратного. Кроме того, Клэр была склонна ставить других выше себя, а если случались разногласия, то автоматически считала, что правы другие. Она вспомнила, что, когда ее муж начал встречаться с другой женщиной, она не сделала ничего, чтобы хоть как-то воспрепятствовать этому, хотя и крайне болезненно переживала; она оправдывала мужа тем, что предпочтение им другой женщины диктовалось большей ее привлекательностью и нежностью. Кроме того, для нее было чуть ли не невозможным тратить деньги на себя: путешествуя с другими, она вполне могла получать удовольствие, живя в дорогих гостиницах, даже если вносила свою долю в общие траты, но как только она оставалась одна, то не могла позволить себе тратить деньги на такие вещи, как путешествия, платья, игры, книги. Наконец, хотя она занимала должность руководителя, она не могла приказывать; если же избежать этого было нельзя, она отдавала приказания извиняющимся голосом.

Вывод, сделанный на основании этих сведений, состоял в том, что у нее развилась навязчивая скромность, она чувствовала себя обязанной ограничить жизнь узкими рамками и всегда оставаться в тени. Когда эта наклонность была однажды осознана и проанализирован ее источник в детстве, мы планомерно стали рассматривать формы ее проявления и последствия. Какую же роль эта наклонность играла в ее жизни?

Она ни в чем не могла себя утвердить. В спорах другим было легко поколебать ее мнение. Несмотря на свое умение тонко разбираться в людях, она была совершенно неспособна, исключая лишь редактирование, занимать критическую позицию, когда от нее этого ждали. Она уже сталкивалась с серьезными трудностями, например, когда не смогла понять, что ее коллега старался любым способом подорвать ее положение; и даже тогда, когда эта ситуация стала совершенно понятной всем остальным, она по-прежнему считала его своим другом. Ее навязчивое стремление быть на вторых ролях отчетливо проявлялось в играх: в теннисе, например, она была слишком скованна, чтобы играть хорошо, хотя иногда игра ей удавалась; но как только она понимала, что может выиграть, тут же начинала плохо играть. Желания других были для нее гораздо важнее собственных: она соглашалась брать отпуск на то время, от которого другие отказывались; она выполняла за других работу, если те были недовольны ее объемом.

Но важнее всего было подавление ею собственных чувств и желаний. Свое внутреннее сопротивление построению дальних планов она считала проявлением «реализма» — свидетельством того, что она никогда не хотела недостижимого. На самом деле она была «реалистичной» настолько же мало, как любой другой человек, предъявляющий чрезмерные требования к жизни; она просто сдерживала свои желания, ставя их ниже достижимого уровня. Она была нереалистичной, живя во всех отношениях — в социальном, в экономическом, в профессиональном, в духовном — ниже того уровня, который был ей по средствам. Как показала дальнейшая жизнь, она обладала всем, чтобы нравиться многим людям, выглядеть привлекательной и писать интересные и оригинальные вещи.

Наиболее общими последствиями этой наклонности были постепенное уменьшение уверенности в себе и общее недовольство жизнью. О последнем она не имела ни малейшего представления и не могла осознать его до тех пор, пока «все было в порядке». Она не сознавала ясно своих желаний или то, что они не исполнены. Это общее недовольство жизнью проявлялось лишь по пустякам в виде внезапных и совершенно для нее непонятных приступов плача.

Долгое время она признавала истину, содержащуюся в этих выводах, лишь отчасти; в важных вопросах она молчаливо продолжала считать, что я либо переоценивала ее, либо использовала ободрение в качестве средства терапии. Наконец она осознала, причем весьма впечатляющим образом, что на самом деле за этим фасадом скромности скрывалась сильная тревога. Это произошло в то время, когда она собиралась предложить несколько видоизменить журнал. Она была уверена, что ее план интересен, что он не должен встретить большого сопротивления и что все будут ей даже признательны. Однако перед тем, как его представить, она вдруг почувствовала сильную панику, которую рациональным образом объяснить было невозможно. В начале обсуждения она по-прежнему ощущала панику, и ей даже пришлось покинуть комнату из-за внезапного расстройства желудка. Но как только дискуссия постепенно стала оборачиваться в ее пользу, паника улеглась. В конце концов ее план был одобрен. Она вернулась домой, испытывая душевный подъем, и это хорошее настроение сохранялось у неё, когда она пришла на очередной аналитический сеанс.

Я сказала ей, что она произвела настоящий триумф, но это мое замечание она с некоторым раздражением отвергла. Разумеется, она получила удовольствие от признания, но преобладало у нее чувство того, что она избежала большой опасности. Только спустя два с лишним года она смогла приступить к проработке других элементов, связанных с этим переживанием, — честолюбия, боязни поражения, триумфа. В то время ее чувства, которые так или иначе выражались в ассоциациях, были целиком сосредоточены на проблеме скромности. Она считала, что была слишком самонадеянной, предложив свой новый план: «Ну кто я такая, чтобы знать, что лучше!» Но постепенно она осознала, что такая установка основывалась на том, что избрать иную линию поведения означало для нее попытку выйти за пределы узких границ, искусственно созданных и ревностно ею оберегаемых. И только признав справедливость этого наблюдения, она полностью убедилась, что ее скромность была фасадом, который надо было сохранять ради собственной безопасности. Результатом первой стадии работы явилась зарождавшаяся вера в себя и проблески смелости иметь и утверждать свои мнения и желания.

Второй период был посвящен в основном работе над ее зависимостью от «партнера». Большинство связанных с нею проблем она проработала сама, как это будет показано в дальнейшем более подробно. Эта зависимость, несмотря на ее непреодолимую силу, была вытеснена гораздо глубже, чем предыдущая наклонность. Ей никогда не приходило в голову, что в ее отношениях с мужчинами могло быть что-то не так. Напротив, она считала, что здесь-то как раз все было благополучно. Анализ постепенно изменял эти представления.

На навязчивую зависимость указывали три основных момента. Первый заключался в том, что она чувствовала себя совершенно потерянной, как маленький ребенок в незнакомом лесу, когда отношения прекращались или когда на какое-то время она разлучалась со значимым для нее человеком. Подобного рода переживания она впервые испытала в двадцатилетнем возрасте, когда покинула родительский дом. Она ощущала себя перышком, носимым во вселенной, и писала исполненные отчаянием письма матери, заявляя, что не может жить без нее. Но тоска по дому исчезла, когда она увлеклась одним пожилым человеком — преуспевающим писателем, проявившим интерес к ее работам и оказавшим ей покровительство. Разумеется, это переживание чувства потерянности, когда она впервые оказалась в одиночестве, вполне понятно, если учесть ее безмятежную юность и защищенность от жизненных невзгод. Но последующие реакции, в сущности, были такими же и создавали странный контраст с ее успешной — вопреки вышеупомянутым трудностям — профессиональной карьерой.

Другим обращавшим на себя внимание фактом в этих взаимоотношениях было то, что весь мир вокруг нее словно исчезал и только любимый человек был важен. Мысли и чувства сосредоточивались на телефонном звонке, письме или визите к нему. Часы, проведенные без него, были наполнены лишь ожиданием встречи с ним, раздумьями о том, как он к ней относится. И самое главное, она чувствовала себя абсолютно несчастной, когда он был недостаточно тактичен или, как ей казалось, ее отвергал. В это время все остальные человеческие отношения — ее работа и прочие интересы — едва не теряли для нее всякую ценность.

Третьим моментом являлась мечта о сильном и уверенном в себе человеке, добровольной рабой которого она бы стала, а он в свою очередь дал бы ей все, что ей нужно, — от материального достатка до душевного вдохновения — и сделал бы ее великой писательницей.

По мере осознания значения этих факторов постепенно становилась очевидной ее навязчивая потребность опираться на партнера, проявления и следствия которой мы прорабатывали. Основной чертой этой потребности была полностью вытесненная паразитическая установка, бессознательное желание «сидеть на шее» партнера, ожидая, что он наполнит содержанием ее жизнь, возьмет ответственность на себя, разрешит все ее трудности и сделает ее знаменитой без каких-либо усилий с ее стороны. Эта наклонность отдаляла ее не только от других людей, но и от самого партнера, поскольку неизбежное разочарование, которое она начинала испытывать, когда ее сокровенные связанные с ним надежды оставались неисполненными, вызывало в ней глубокое внутреннее раздражение. Это раздражение в значительной мере вытеснялось из страха потерять партнера, но отчасти проявлялось в случавшихся время от времени вспышках негодования. Другим следствием было то, что она ни от чего не получала удовольствие, если не могла разделить его с партнером. Наиболее общим следствием этой наклонности было то, что ее установки делали ее еще более беззащитной и пассивной и усиливали ее презрение к себе самой.

Между этой наклонностью и предыдущей имелась двоякого рода связь. С одной стороны, навязчивая скромность была одной из причин ее потребности в партнере. Она не могла заботиться об исполнении собственных желаний, и поэтому ей нужен был кто-то, кто бы о них позаботился. Она не могла защищать себя, и поэтому ей нужен был кто-то, кто бы ее защитил. Она была неспособна видеть свои ценные качества, и поэтому ей нужен был кто-то, кто бы ценность ее подтвердил. С другой стороны, налицо был острый конфликт между навязчивой скромностью и чрезмерными ожиданиями от партнера. Из-за этого бессознательного конфликта ей всякий раз приходилось искажать ситуацию, когда она бывала разочарована из-за обманутых ожиданий. В таких ситуациях она чувствовала себя жертвой невыносимо грубого и оскорбительного обращения, и это делало ее несчастной и озлобленной. Большую часть озлобленности ей приходилось подавлять из-за страха оказаться покинутой, но само ее существование подрывало их отношения и превращало ожидания Клэр в исполненные местью претензии. Она чувствовала себя расстроенной, и именно этим во многом объяснялась ее усталость и внутреннее сопротивление продуктивной работе.

В результате аналитической работы в этот период она преодолела свою паразитическую беспомощность и стала способной проявлять гораздо больше активности. Усталость теперь уже не была постоянной, а проявлялась лишь время от времени. Она стала способной писать, хотя и испытывала по-прежнему сильное внутреннее сопротивление. Ее отношения с людьми приобрели более дружелюбный характер, хотя пока еще были далеки от непосредственности; на окружающих она производила впечатление высокомерной, в то время как сама продолжала ощущать сильную робость. Общая перемена в ней отразилась в одном из ее сновидений; ей снилось, что она путешествовала со своим другом на автомобиле по незнакомой стране, и ей пришло в голову, что она тоже могла бы водить автомобиль, но у нее нет водительских прав. На самом деле она имела водительские права и могла управлять автомобилем, как и ее друг. Этот сон символизировал проблески сознания того, что у нее есть собственные права и она не обязана ощущать себя беспомощным придатком.

Третий и последний период аналитической работы был посвящен вытесненным честолюбивым стремлениям.