4. Русский призрак

В прибалтийском городе Вильнюсе, через который войска Наполеона летом 1812 года двигались навстречу своей судьбе, сегодня стоит простой памятник с двумя табличками. Вместе они рассказывают поучительную историю. На табличке, обращенной к Москве, написано: «Наполеон Бонапарт прошел здесь в 1812 году в сопровождении 400 000 человек». На другой стороне слова: «Наполеон Бонапарт прошел здесь в сопровождении 9000 человек».

Новости о том, что Великая армия в полном беспорядке пробивается обратно через русские снега, поначалу были встречены в Британии с изрядным недоверием. Подавляющее превосходство сил, которые Наполеон бросил против русских, казалось, делало победу французов очевидной. Сообщение о том, что Москва захвачена наполеоновскими войсками и горит, это только подтверждало. Но затем, после нескольких недель противоречивых слухов, стала выходить наружу правда. Выяснилось, что совсем не французы, а сами русские подожгли Москву, чтобы лишить Наполеона продуктов и других припасов, которые он надеялся там найти. История о том, что за этим последовало, слишком хорошо известна, чтобы нужно было здесь ее пересказывать. В преддверии приближающейся зимы уже испытывавшие отчаянную нехватку продовольствия французы вынуждены были отступить, сначала к Смоленску, а в конце концов и вообще из России.

Изнуряемым постоянными нападениями казаков и партизанских отрядов солдатам Наполеона пришлось есть собственных лошадей, чтобы выжить. Отступление превратилось в беспорядочное бегство, и вскоре французские солдаты погибали десятками тысяч, причем от обморожений, болезней и голода не меньше, чем от атак противника. Когда арьергард маршала Нея пересекал замерзший Днепр, лед провалился и две трети людей нашли там свою погибель. Б конце концов из России смогли убежать только вдребезги разбитые и деморализованные остатки некогда великой армии Наполеона, предназначенной для завоевания Востока, включая Индию. Но Александр, убежденный, что именно ему Всевышним предначертано освободить мир от Наполеона, не собирался просто выбить его армию за свои границы. Он преследовал французов почти через всю Европу до Парижа, куда и вошел с триумфом 30 марта 1814 года.

В Британии, как и повсюду, новости о падении Наполеона были встречены с восторгом. Прежняя двуличность Александра, предлагавшего Наполеону объединить силы против Англии, была немедленно забыта, так как облегчение превысило все прочие соображения. Газеты соревновались друг с другом в нагромождении похвал в адрес русских и восхвалении их многочисленных добродетелей, как реальных, так и мнимых. Героизм и самоотверженность простого русского солдата, особенно великолепных казаков, буквально покорили воображение британской общественности. В Лондоне пересказывали трогательные истории о том, как дикие казаки предпочитали спать на соломенных тюфяках подле своих лошадей, а не в комфортабельных постелях лучших отелей и как они помогали хозяйкам домов, куда были определены на постой. Некий рядовой казак, прибывший той весной в Лондон, встретил столь же восторженный прием, как и казацкий атаман, который четырнадцать лет назад по приказу царя Павла повел своих людей в неудачную экспедицию против Индии. Если вы помните, они ничего не добились. Тем не менее он был осыпан почестями, включая почетную степень Оксфорда, и отправлен домой, нагруженный подарками.

Однако роману с Россией не была суждена долгая жизнь. Дело в том, что у некоторых уже начало возникать беспокойное чувство, что на месте Наполеона появляется новое чудовище. Среди них был министр иностранных дел Великобритании лорд Кестлридж. Когда на Венском конгрессе, созванном в 1814 году, чтобы перекроить карту Европы, Александр потребовал передать под его контроль всю Польшу, Кестлридж резко возразил, считая, что Россия в Европе и так достаточно сильна. Но царь настаивал, и две державы оказались на грани войны, которой удалось избежать, только когда Александр согласился разделить Польшу с Австрией и Пруссией. Однако львиная доля отошла к России. Тем не менее после того, как Наполеона благополучно отправили в ссылку на остров святой Елены, границы, которые в конце концов получила Россия в Европе, положили предел ее экспансии в Европе на предстоящее столетие. Однако в Азии, где не было Венского конгресса, способного обуздать амбиции Санкт-Петербурга, вскоре развернулась совершенно другая история.

Если потребуется назвать человека, ответственного за создание мифа о русской опасности, то им окажется заслуженный английский генерал сэр Роберт Вильсон. Ветеран многих кампаний, обладавший репутацией человека горячего и вспыльчивого как на поле боя, так и вне его, он давно и внимательно интересовался делами России. Именно он первым предал гласности известные сейчас слова Александра, когда тот в 1807 году поднимался на борт плота в Тильзите: «Я ненавижу Англию точно так же, как и вы, и готов помогать вам в любом предприятии против них». Один из агентов Вильсона слышал, как он это сказал. Поначалу Вильсон немало восхищался русскими и даже потом остался с ними в хороших отношениях. Когда Наполеон двинулся на Россию, Вильсона в качестве официального британского наблюдателя прикомандировали к войскам Александра. Несмотря на свой нейтральный статус, он при первой возможности вступал в бой с агрессорами. Такая храбрость завоевала ему восхищение и дружбу царя, который добавил русский дворянский титул к уже имевшимся у генерала австрийскому, прусскому, саксонскому и турецкому. Генерал стал свидетелем пожара Москвы и был первым, кто прислал недоверчивым англичанам известия о разгроме Наполеона.

Но по возвращении в Лондон Вильсон навлек на себя гнев властей как человек, единолично организовавший кампанию против русских союзников Британии, в глазах большинства народа выглядевших спасителями Европы. Он принялся опровергать романтические россказни о рыцарстве русских солдат, особенно любимцев печати и общественности — казаков. Вильсон утверждал, что жестокости и зверства, творимые ими по отношению к французским пленным, ужасны с точки зрения принятых в европейских армиях стандартов. Множество беззащитных пленных были погребены заживо, других крестьяне, вооруженные палками и цепами, выстраивали в ряд и забивали до смерти. Пока они дожидались своей очереди, их беспощадно грабили, отбирали всю одежду и держали голыми на снегу. Он утверждал, что особое варварство по отношению к тем французам, которые имели несчастье попасть к ним в руки, проявляли русские женщины. Мало кто из соотечественников был в состоянии возразить Вильсону, уважаемому и очень опытному воину, который был очевидцем всех этих событий, включая акты каннибализма. Не щадил он и царских генералов, все еще гревшихся в лучах славы своих побед. Их он обвинил в профессиональной некомпетентности, ставшей причиной неудачи преследования отступавших французов, в результате чего самому Наполеону удалось бежать вместе с целым армейским корпусом. По его мнению, они удовольствовались тем, что захватчиков добила русская зима. «Будь у меня 10 000 или, быть может, даже 5000 солдат, — отмечал он в то время в своем дневнике, — Буонапарте никогда бы не вернулся на французский трон». Он даже заявлял, что царь признавался ему в неверии в способности своего главнокомандующего маршала Кутузова, но объяснял, что не может снять его, так как у того много влиятельных друзей.

Но самая яростная атака Вильсона была еще впереди. В1817 году, четыре года спустя после возвращения из России, успев успешно пройти в парламент, он напечатал резкий обличительный памфлет против британского союзника. Озаглавленный «Описание военной и политической мощи России» и опубликованный анонимно (хотя в его авторстве никто не сомневался), тот быстро стал бестселлером и выдержал целых пять изданий. В нем он утверждал, что воодушевленная своим неожиданным могуществом Россия планирует выполнить предполагаемое предсмертное завещание Петра Великого и завоевать весь мир. Первой целью русских должен стать Константинополь, а затем последует поглощение остатков обширной, но угасающей империи султана. После этого должен был прийти черед Индии. В поддержку своего сенсационного утверждения Вильсон указывал на продолжающееся широкое строительство вооруженных сил России и неутомимое расширение владений царя. «Александр, — предупреждал он, — уже имеет куда более сильную армию, чем того требуют интересы обороны или могут выдержать его финансы, и все же он продолжает усиливать свои войска ».

Вильсон подсчитал, что за шестнадцать лет своего пребывания на троне Александр присоединил к своей империи 200 000 квадратных миль с тринадцатью миллионами новых подданных. Чтобы подчеркнуть это, его книга содержала складную карту, на которой новейшие границы России были обозначены красным цветом, а прежние— зеленым. Это показывало, как существенно теперь приблизились армии Александра к столицам Западной Европы, а также к Константинополю, ключевому пункту разрушающейся Оттоманской империи и, вероятно, к самому прямому пути в Индию. Оттоманская столица была уязвима для нападения России с трех направлений. Одним из них было западное побережье Черного моря, где сейчас находится Румыния. Другой путь шел через то же самое море из Крыма. А третье направление вело с Кавказа на запад через Анатолию. После того как Александр овладеет ближневосточными землями султана, он будет в состоянии напасть на Индию либо через Персию (бумаги, захваченные у Наполеона, показывали, что он считал этот путь вполне возможным), либо с помощью военно-морских сил из Персидского залива. Это плавание заняло бы около месяца.

Десять лет назад, писал Вильсон, у царя была армия численностью всего лишь 80 000 человек. Сейчас она выросла до 640 000, не считая войск резерва и милицию, татарскую кавалерию и так далее. Более того, не было никого смелее, чем русский солдат. Он мог быть жестоким, но ни одни войска на свете не могли столь же успешно совершать марши, переносить лишения и голод. В таком росте российской мощи Вильсон обвинял близорукость ее союзников, и в первую очередь Британию. «Россия, — заявлял он, — использовала в своих целях события, от которых страдала Европа, взяв в свои руки скипетр всемирного господства». А в результате царь — человек, по его мнению, «опьяненный властью», представлял теперь даже большую потенциальную угрозу британским интересам, чем когда-либо являл Наполеон. Оставалось только наблюдать, как он намерен использовать свою огромную армию, чтобы расширить и без того обширную Российскую империю. «Существуют несомненные доказательства, — заключал генерал, — что он уже решился исполнить завещание Петра Великого».

Тесное знакомство в свое время Вильсона с русским монархом (недаром же тот пожаловал ему дворянский титул), а также с его армией на поле боя обеспечило его сочинению непререкаемый авторитет. Однако хотя большая его часть могла привести в ярость тех, кто был сторонником более тесного сотрудничества России и Британии, репутация генерала-паникера и сенсационные утверждения гарантировали ему широкое внимание прессы и его коллег по парламенту. Некоторые редакционные статьи и обозрения приветствовали его предупреждение, как весьма своевременное, тогда как другие осуждали Вильсона за клевету на дружественную державу и за то, что они называли ненужной паникой. В обширном критическом разборе книги, содержавшем не менее сорока страниц, журнал «Quarterly Review» («Ежеквартальное обозрение»), занимавший тогда прорусскую позицию писал: «Давайте не будем из-за простого предположения, что однажды она станет слишком опасной, разрушать наш союз со старой союзницей, от величия которой мы сейчас получаем и, весьма вероятно, будем и впредь получать все растущие выгоды». Вместо этого в выражениях словно взятых из сегодняшней статьи об англо-русских отношениях, предлагалось ограничить любое соперничество до «вполне управляемого уровня».

Хотя Вильсон не испытывал недостатка в поддержке со стороны интеллигенции и либералов, ненавидевших Александра из-за авторитарности его правления, а также со стороны разделявших аналогичные взгляды газет и журналов, большинство его осуждало. Тем не менее его книга, большая часть которой была основана на ложных посылках, породила дебаты относительно каждого шага России, которые продолжались века в прессе и в парламенте, с трибуны и в памфлетах. Первые семена русофобии были посеяны. Страх и подозрительность по отношению к новой и малознакомой великой державе с ее обширными ресурсами и неограниченными людскими резервами твердо и решительно внедрились в умы англичан. Призраку русской опасности суждено было остаться там надолго.

Вильсон был не единственным, кто опасался, что русские смогут использовать свои кавказские владения в качестве трамплина для продвижения к Константинополю или даже к Тегерану. Турок и персов давно уже тревожили те же проблемы, и летом 1811 года, когда Наполеон вторгся в Россию, они отложили в сторону свои давние раздоры и вместе начали борьбу против вероломного захватчика. Обстановка выглядела для них весьма многообещающей: ведь Александр начал выводить войска с Кавказа, чтобы использовать их дома, а оставшиеся русские подразделения несли тяжелые потери. В одном из боев персы заставили сдаться целый полк вместе со знаменем — неслыханное унижение для русских. «Можно себе представить радость и веселье при персидском дворе, — писал один из комментаторов. — Русские теперь больше не слыли непобедимыми». По крайней мере так представлялось дело шаху, которому уже виделись грядущие победы, которые позволят ему вернуть свои потерянные владения.

Однако все подобные надежды быстро разбились вдребезги. Втянутый в борьбу не на жизнь, а на смерть с Наполеоном, находившийся в отчаянном положении Александр сумел заключить сепаратное соглашение с турецким султаном, возможным союзником шаха. В обмен на прекращение боевых действий русские согласились вернуть туркам фактически все захваченные у них за несколько последних лет территории. Такое решение стало болезненным для Александра, зато оно давало его изрядно истощенным войскам на Кавказе столь необходимую передышку и позволяло сконцентрировать все свои силы против персов. Русские все еще болезненно переживали позорное поражение, понесенное от войск шаха, использовавших преимущество, которое давало им пребывание генерала Малкольма с группой английских офицеров, и горели желанием отомстить. Подходящий случай не заставил себя долго ждать.

Однажды в безлунную ночь 1812 года небольшой русский отряд под командованием молодого 29-летнего генерала Котляревского тайно пересек реку Арас, Аракс со времен Александра Великого, которая сегодня служит границей между Ираном и Советским Союзом. На другом берегу стоял лагерем куда больший по численности отряд ничего не подозревающих персов под командованием упрямого сына и наследника шаха Аббаса Мирзы. Тот благодушно упивался своими недавними успехами в боях с ослабевшими русскими, убаюканный явно спровоцированными самими русскими донесениями, что они его очень боятся. Наследник был настолько самоуверен, что игнорировал предупреждение двух британских офицеров, предлагавших выставить пикеты для наблюдения за рекой, и даже отвел те, что там уже располагались. Его советниками были капитан Кристи — бывший соратник Поттинджера по путешествию, помогавший персам в качестве пехотного эксперта, и лейтенант Генри Линдсей, офицер — артиллерист могучего сложения, ростом почти семь футов, которого местные сравнивали с их собственным легендарным героем, великим Рустамом.

Теперь, когда Россия и Британия стали союзниками в борьбе с Наполеоном, члены миссии Малкольма получили приказ в случае возникновения военных действий немедленно покидать воинские соединения, за которыми были закреплены, чтобы избежать любого риска политических недоразумений. Но русские ударили так внезапно, что Кристи с Линдсеем, не желая, чтобы персы подумали, что они бежали с поля боя, решили игнорировать приказ и сражаться со своими подопечными, к которым успели привязаться. Они отчаянно пытались собрать свои войска и целый день умудрялись отражать яростные атаки русских, даже несколько отбросив их назад. Но в ту ночь войска Котляревского атаковали в темноте, заставив персов в панике стрелять друг в друга. Аббас Мирза, уверенный, что все потеряно, приказал своим войскам отступать. Когда Кристи игнорировал этот приказ, Аббас прискакал сам, схватил знамя и приказал своим людям покинуть позицию. В последовавшем хаосе Кристи упал, сраженный русской пулей в шею.

Согласно донесению другого члена миссии Малкольма, лейтенанта Вильяма Монтейта, привязанность подчиненных к Кристи была так сильна, что «больше половины батальона, который он воспитал и обучил», были убиты или ранены при попытках вытащить его с поля боя и доставить в безопасное место. Однако их усилия оказались напрасными. На следующий день русский патруль нашел смертельно раненного английского офицера. «Он решил не сдаваться живым», — сообщал Монтейт. Если бы ему пришлось предстать перед военным трибуналом, то, как пишет Монтейт, он сказал бы, что нарушил приказ, «чтобы сражаться, а не бежать с поля боя». Человек огромной силы, Кристи буквально разрубил несчастного русского офицера, который пытался его поднять.

Котляревскому отправили срочное донесение о том, что на поле боя найден тяжело раненный британский офицер, который отказывается сдаться. Немедленно последовал приказ, невзирая на возможную опасность, разоружить его и доставить в безопасное место. «Кристи оказал самое отчаянное сопротивление, — пишет Монтейт, — и рассказывали, что он убил шестерых, пока его самого не застрелил казак». Позднее его тело обнаружил врач английской миссии, который похоронил его на месте гибели. «Так погиб самый смелый офицер и дружелюбный человек, который когда-либо жил на свете», — заключает Монтейт, хотя русским и не удалось за время краткой встречи познакомиться с его дружелюбием. Самодовольство и самоуверенность Аббаса Мирзы, позволившие противнику захватить его войска врасплох, по некоторым сведениям, стоили персам 10 000 жизней, тогда как русские потеряли только 124 солдата и трех офицеров. Сверх уничтожения персидской армии Котляревский захватил дюжину из четырнадцати бесценных ружей Линдсея, по утверждению русских, снабженных гравировкой: «Шаху шахов от короля королей». Недавнее поражение русских было щедро отомщено.

Затем торжествующий победу Котляревский направился через снега на восток к Каспийскому морю, где всего в 300 милях от Тегерана высилась крупная персидская крепость Ленкорань, совсем недавно перестроенная британскими инженерами в соответствии с требованиями современной войны. Уверенные, что теперь она неприступна, персы отвергли требование Котляревского сдаться и отбили его первый штурм с серьезными потерями. Но в конце концов после пяти дней ожесточенных сражений русские во главе с самим Котляревским прорвали все линии обороны. Отвергнувшие предложение русских о почетной капитуляции персы были поголовно перебиты. Причем Котляревский потерял почти две трети своих солдат и сам был найден среди горы трупов русских и персов в проломе, который устроили его саперы в крепостной стене, страдающим от нескольких тяжких ран в голову и почти без сознания. Позднее, уже с госпитальной койки, он писал Александру: «Чрезвычайное озлобление войск, вызванное упорным сопротивлением, привело к тому, что солдаты подняли на штыки всех 4000 персов, бежать не удалось ни единому офицеру или солдату».

Сам генерал Котляревский был ранен настолько тяжело, что больше никогда не участвовал в боях. Он вынужден был с сожалением отказаться от предложения Александра принять командование всеми войсками на Кавказе, хотя это было высочайшей наградой, о которой только мог мечтать солдат. Но за победу, стоившую ему так дорого, он получил от царя высшую награду, которую тот мог даровать — желанный орден Святого Георгия, приблизительно равноценный Кресту Виктории.