25. Шпионы вдоль Шелкового пути

В те времена Китайский Туркестан и на британских, и на русских картах изображался в виде обширного белого пятна с приблизительным обозначением местоположения городов и оазисов вроде Кашгара и Яркенда. Отрезанный от остальной Центральной Азии высокими горными цепями, а от Китая бескрайним пространством пустыни Такла-Макан, он оставался одним из наименее изведанных регионов земли. Несколько веков назад там проходил процветающий Великий Шелковый путь, связывавший императорский Китай с далеким Римом и приносивший процветание оазисам. Но движение по нему давно прекратилось, и большинство оазисов поглотила пустыня. Регион погрузился во мрак фактического забвения.

Пустыня Такла-Макан, которая доминирует в регионе, всегда пользовалась у путешественников дурной славой. За долгие века печальная вереница торговцев, солдат и буддистских паломников оставила немало костей на пути между разбросанными оазисами. Известно, что здесь иногда без следа исчезали целые караваны. Неудивительно, что само название Такла-Макан на местном уйгурском диалекте означает «Пойдешь — не вернешься». В результате немногие европейцы сумели побывать в этом отдаленном регионе, где, впрочем, было совсем мало привлекательного.

Китайский Туркестан, или Синьцзян, как называется он сегодня, долго был частью Китайской империи. Однако влияние центральных властей всегда было тут незначительным, и мусульманское население имело гораздо меньше общего со своими правителями-маньчжурами, чем со своими «этническими кузенами» в Бухаре, Коканде и Хиве, расположенных по другую сторону Памира. В результате в начале 1860-х годов там вспыхнуло большое восстание мусульман против их повелителей. Китайские города были сожжены и разрушены до основания, а их жители перебиты. Восстание, начавшись на востоке, стремительно распространилось на запад, и вскоре весь Туркестан взялся за оружие. Именно в этот момент на сцену вышел примечательный мусульманский авантюрист по имени Якуб Бек, объявивший себя прямым потомком Тамерлана. Ветеран множества сражений с русскими, в которых он отличился храбростью (и охотно показывал пять шрамов от пуль), теперь состоял на службе бывшего мусульманского правителя Кашгара, живущего в изгнании в Коканде. Последний воспылал надеждой изгнать неверных китайцев и вернуть трон.

В январе 1865 Якуб Бек и его хозяин в сопровождении небольшого вооруженного отряда перевалили через горы и вступили в Кашгар, где приняли участие в кровавой сумятице различных группировок, боровшихся между собой за трон и все вместе против китайцев. За два года благодаря харизме вождя и позаимствованной у русских европейской военной тактике Якуб Бек сумел вырвать Кашгар и Яркенд и у Китая, и у местных конкурентов. Говорят, оба китайских губернатора предпочли мусульманскому плену самоубийство. Согласно одному красочному, но не слишком достоверному источнику, защитники Кашгара, прежде чем сдаться, съели своих жен и детей, а еще до того сожрали всех четвероногих в городе, включая кошек и крыс.

Затем Якуб Бек, безжалостно изгнав своего бывшего господина, объявил себя правителем Кашгарии — так теперь стала называться освобожденная область, столицей которой стал Кашгар. Оттуда он устремился на восток, захватывая все большую часть Китайского Туркестана. Вскоре его правление распространилось на Урумчи, Турфан и Гами — последний находился почти в 1000 миль от Кашгара. В дополнение к отрядам из Коканда его поддерживали наемники, завербованные в местных этнических группах и племенах, включая афганцев и даже нескольких китайцев, а также горстку дезертиров из индийской армии, ухитрившихся перебраться через горы. Вскоре мусульманское население с тревогой поняло, что изгнание Якуб Беком китайцев принесло выгоду очень немногим, если таковые вообще были, — просто произошла замена одного дурного правителя другим. Наравне с побежденными китайцами они стали жертвами грабежей, резни и насилия, которые совершала его армия мародеров. А кроме того, каждый город, оазис и селение стали объектом террора и насилия тайной полиции Якуб Бека и сборщиков налогов.

Так выглядела обстановка на бывшей китайской территории, когда осенью 1868 года предприимчивый путешественник по имени Роберт Шоу пересек северную горную гряду с намерением стать первым англичанином, достигшим таинственных городов Кашгар и Яркенд. Не секрет, что немного ранее там побывал российский офицер родом из казахов, который под видом торговца собрал ценные военные и коммерческие сведения. Но это было еще до захвата власти Якуб Беком, и Шоу был убежден, что теперь Кашгар предоставит предприимчивым британским торговцам большие коммерческие возможности. Шоу намеревался стать кадровым военным, поступил в Сандхерст от Мальборо. Однако еще с юности он страдал ревматическими болями, и постоянные проблемы со здоровьем в конце концов вынудили его отказаться от надежд на карьеру военного. Но недостаток возможностей он с лихвой компенсировал предприимчивостью. В 20 лет он перебрался в Индию и занялся выращиванием чая в предгорьях Гималаев. В результате разговоров с местными торговцами, побывавшими в Китайском Туркестане, он пришел к убеждению, что теперь там появился большой неосвоенный рынок, особенно для индийского чая, поскольку поставки из Китая после завоевания региона Якуб Беком прекратились.

Власти в Калькутте крайне неодобрительно относились ко всякого рода поездкам за пределы Индии. Британским офицерам и прочим должностным лицам они были запрещены. Урок Конолли и Стоддарта не забыли. Как выразился вице-король: «Если они погибнут, а мы не сможем отомстить за них, мы потеряем доверие к себе». Он также отмечал, что от таких деяний больше вреда, чем пользы, — впрочем, как было замечено, он делал исключение для агентов-индусов, выполняющих правительственные задания, ведь от них можно было легко откреститься. Роберт Шоу не был государственным служащим и поэтому не чувствовал себя связанным какими-то ограничениями. 20 сентября 1868 года, отправив вперед посыльного-туземца, чтобы сообщить пограничным чиновникам Якуб Бека о своем прибытии с дружественными намерениями, он отправился из Леха с караваном чая и других товаров.

Но Шоу не знал, что за ним последовал конкурент, также англичанин. Это был молодой отставной армейский офицер по имени Джордж Хейуорд, страстный путешественник и исследователь. Его экспедицию финансировало лондонское Королевское Географическое общество. Он также пользовался энергичной поддержкой сэра Генри Роулинсона, который вскоре стал президентом Общества. Официально Хейуорд должен был исследовать перевалы между Ладаком и Кашгаром, но, учитывая горячую личную заинтересованность в его поездке русофоба Роулинсона, можно предположить, что имелись и политические мотивы. В самом деле, в то время крайне трудно было провести разделительную линию между просто изысканиями и сбором разведданных. Безотносительно к истинным мотивам поездки Хейуорда оба англичанина скоро оказались безоговорочно вовлеченными в Большую Игру.

Шоу впервые узнал о присутствии конкурента, услышав, что англичанин, одетый как афганец, в открытую и быстро следует всего в паре дней пути за его собственным неторопливым караваном. Потрясенный новостью, Шоу торопливо направил незнакомцу записку, спрашивая, кто он такой, и убеждая повернуть обратно, чтобы не подвергать опасности перспективы его собственной экспедиции, в которую он вложил столько средств. Но Хейуорд, человек столь же целеустремленный, как сам Шоу, отказался. Конкуренты согласились только встретиться у походного костра Хейуорда, чтобы обсудить ситуацию. Фактически никакого соревнования быть не могло, принимая во внимание, что цель Шоу была преимущественно коммерческая, а Хейуорду предстояло заняться исследованиями и съемкой местности. Хейуорд не выразил особого желания принимать участие в гонке до Кашгара или Яркенда, которые собирался сделать базовыми для картографических вылазок в тогда все еще не исследованный Памир. Потому он согласился дать Шоу двухнедельный гандикап, пока он сам будет исследовать некоторые перевалы и речные ущелья в Каракоруме на индийской стороне границы.

Горькая встреча той холодной ночью оказалась последней на много месяцев, хотя временами они оказывались едва ли в миле друг от друга. Каждого весьма огорчало присутствие другого, и они вели себя так, будто никого рядом нет. А еще Шоу утешал себя мыслью, что скоро он окажется там, где не будет никакого Хейуорда. Ведь он был столь предусмотрителен, что заранее направил щедрые подарки пограничным чиновникам с намеком на то, что последуют еще большие, а Хейуорд, как он выяснил, ничем подобным не располагает и даже не известил о своем прибытии. Кроме того, нет никаких причин, которые побудили бы Якуб Бека удовлетворить желание Хейуорда проникнуть в его владения. Почти наверняка его завернут, если не арестуют.

В середине декабря Шоу прибыл в Яркенд, где встретил сердечный прием. Но двумя неделями позже, к его вящему неудовольствию, к нему присоединился Хейуорд. Шоу серьезно недооценил целеустремленность и изобретательность конкурента. Завершив изыскания в Каракоруме, Хейуорд миновал пограничников; уверяя их, что ведет часть каравана Шоу — тому якобы в последнюю минуту понадобилось взять кое-что еще — и торопится его догнать. В Яркенде англичане старательно игнорировали друг друга, поселились отдельно, но постоянно следили за действиями визави. Со своей стороны власти осторожно следили за обоими и ожидали дальнейших инструкций из удаленного на сотню миль Кашгара. Предусмотрительность Шоу, не говоря уже о его щедрых подарках, наконец была вознаграждена: 3 января 1869 года ему официально сообщили, что Якуб Бек примет его в кашгарском дворце. Через восемь дней, оставив наступавшего на пятки конкурента сокрушаться в Яркенде, Шоу издалека увидел среди безлесной равнины высокие глинобитные стены столицы. Он стал первым англичанином, который на такое сподобился. Вдали на горизонте высились заснеженные вершины Памира, а на востоке тянулись бесконечные пески Такла-Макан. Скоро его встретил вооруженный эскорт, который провел караван через городские ворота в отведенный для них квартал. Было сказано, что Якуб Бек примет гостя на следующее утро.

В назначенный час, сопровождаемый тремя или четырьмя десятками слуг, несущими подарки, включая образцы самых последних моделей английского стрелкового оружия, он отправился во дворец для встречи с королем — так себя теперь именовал Якуб Бек. Пройдя через большую безмолвную толпу, которая выстроилась вдоль дороги, он прошел через ворота. Его провели через несколько больших внутренних дворов, в каждом из которых выстроились по ранжиру дворцовая охрана и прислуга, разодетые в блестящие разноцветные шелка. «Они замерли столь неподвижно, — отмечал Шоу той ночью в своем дневнике, — что казались частью архитектуры здания». Некоторые охранники держали не огнестрельное оружие, а луки и полные стрел колчаны. «Все это создавало любопытный эффект новизны, — писал он. — Замершие в торжественной неподвижности шеренги и буйство красок придавали этому многотысячному сборищу своеобразную нереальность». Наконец они с эскортом добрались до зала королевских приемов в сердце дворца. Там на ковре восседала одинокая фигура. Шоу сразу понял, что это грозный Якуб Бек, потомок Тамерлана, покоритель Китайского Туркестана.

«Я приблизился, — вспоминал Шоу, — и когда оказался в полушаге от его колен, он подал мне обе руки». Помня, какой ценой заплатил в Бухаре за ошибку по отношению к восточному этикету полковник Стоддарт, Шоу полностью сосредоточился на оказываемых Якуб Беку знаках внимания. После рукопожатия в принятой в Центральной Азии манере Якуб Бек пригласил его сесть. Затем, чтобы помочь Шоу освоиться, Якуб Бек с улыбкой принялся расспрашивать его о поездке. Шоу посетовал на бедность своего фарси, но Якуб Бек уверил, что все прекрасно понимает. Упомянув, что его собственная страна трижды воевала с китайцами, англичанин поздравил Якуб Бека с победой над ними и восстановлением в Туркестане мусульманского правления. Затем правитель позволил гостю сесть поближе, и Шоу, предварительно произнеся все предписанные этикетом фразы, объяснил причину своего прибытия. Он сказал, что хочет открыть торговлю между их странами, особенно торговлю чаем, который составляет предмет его собственного бизнеса. Сам он, однако, не является представителем британского правительства и приносит извинения за скромность поднесенных даров. На самом же деле те были отобраны с величайшим тщанием. Размещенные на больших подносах, они являли собой великолепное зрелище, заставившее Якуб Бека широко раскрыть довольные глаза.

Предоставив хозяину вполне достаточное время для осмотра подарков, которые должны были подогреть его жажду регулярных поставок британских товаров, Шоу предложил более детальные переговоры отложить до следующей встречи. Якуб Бек охотно принял предложение. Когда же англичанин заметил, что в следующий раз в связи с несовершенством его фарси может понадобиться переводчик, хозяин ответил: «Между вами и мной третий не нужен. Дружба перевода не требует». С этим он крепко пожал Шоу руку и заявил: «Теперь отдыхайте и развлекайтесь. Воспринимайте этот дворец и все, что в нем есть, как ваше собственное достояние, а через два дня состоится наша новая беседа». И она будет намного длиннее, уверил он посетителя, и не окажется последней. Напоследок он вызвал сановника, который принес великолепные атласные одежды. Шоу тут же помогли в них облачиться.

Той ночью Шоу с удовлетворением отметил в дневнике: «Король принял меня очень любезно». После столь впечатляющего приема вполне можно простить, что он поверил, будто добился расположения коварного Якуб Бека и обыграл русских, которые, как известно, до завоевания Китайского Туркестана его нынешним правителем активно развивали там торговлю. Шоу мысленно уже видел, как сбывается его мечта о чайных караванах, устремляющихся через перевалы. В самом деле, прежние торговые связи Кашгара с Китаем распались, и Якуб Бек весьма нуждался в новых друзьях и торговых партнерах. Не секрет, что его отношения с Санкт-Петербургом не сложились, поскольку, изгоняя китайцев, он заодно аннулировал и особые торговые концессии, полученные Игнатьевым для российских купцов согласно Пекинскому договору. К тому же в Кашгаре ходили упорные слухи, что русские выдвигают к границам войска и намерены отвоевать у нового правителя его владения. Мог ли Якуб Бек желать лучшего союзника, чем Великобритания которая побеждала в войнах и с Россией, и с Китаем?

Но дни проходили за днями, никаких вестей от Якуб Бека не было, и Шоу постепенно стал терять уверенность и все чаще задавался вопросом, что же творится на самом деле. Скоро дни обернулись неделями; Шоу уже уныло подумывал о судьбе Конолли и Стоддарта в Бухаре и спрашивал себя, не стал ли он заложником или каким-то привилегированным узником. Обращались с ним вежливо, обеспечивали всем, что ни попросишь, но выяснилось, что его перемещения весьма ограничены: пока что ему не позволяли покидать даже свой квартал, не говоря уже о выезде из Кашгара. Впрочем, он не тратил времени впустую. От многочисленных посетителей он старался получить как можно больше политических и прочих сведений относительно правления Якуб Бека. Он узнал например, что до его прибытия в Кашгаре практически ничего не знали об англичанах в Индии, не говоря уже об их мощи и влиянии в Азии. До сих пор полагали, что они были просто вассалами махараджи соседнего Кашмира, очень вероятно, что это было частью запущенной русскими дезинформации.

Еще он узнал о прибытии в город двух новых путешественников. Одним был его конкурент Джордж Хейуорд, который наконец получил разрешение посетить Кашгар — и нашел что просто сменил домашний арест в Яркенде на домашний арест в столице. Разумеется, Якуб Бек взял его под бдительный присмотр. Так же как с Шоу, с ним хорошо обращались, но стерегли день и ночь, возможно, потому, что в Яркенде Хейуорд совершил краткую нелегальную вылазку из своего квартала, причинив тамошним властям серьезные затруднения. Произошло это незадолго до того, как они с Шоу, используя доверенных курьеров, сумели вступить в контакт друг с другом и поддерживать нерегулярную, но секретную переписку.

Другим новоприбывшим был некто неизвестный. Первым свидетельством его присутствия стала полученная Шоу написанная по-английски записка, содержавшая два довольно любопытных сообщения. Называя себя просто Мирза, неизвестный утверждал, что послан в Кашгар из Индии (кем — он умалчивал) и что провел тайное обследование региона. Он просил Шоу одолжить ему часы, объясняя, что его собственные поломались, а ему для окончательного завершения миссии нужно обязательно провести астрономические наблюдения. По той же самой причине ему надо было знать точную дату по европейскому календарю. Шоу не представлял, кто бы это мог быть, и опасался подосланных Якуб Беком провокаторов. Так что он решил не вступать ни в какие отношения. «У меня есть серьезные сомнения в его подлинности», — отметил он в дневнике, добавляя, что если человек, у которого окажутся его часы, на чем-то попадется, это бросит опасное подозрение на него самого. Поэтому Шоу послал передать таинственному вновь прибывшему на словах, что у него, к сожалению, нет запасных часов. Таким образом, он избежал необходимости указывать незнакомцу хотя бы дату.

Но человек, которого Шоу не знал, существовал в действительности. Его полное имя было Мирза Шуджа, и он в точности исполнял свои обязанности. Индийский мусульманин на британской службе в Индии, в прошлом году он вышел из Кабула и в разгар зимы пересек Памир. Испытание было суровым, но Мирза, по счастью, остался жив и сумел выполнить задание, которое состояло в том, чтобы разведать маршрут из Афганистана в Кашгар. В Кашгаре, помимо того, что ему следовало ко всему присматриваться и прислушиваться, нужно было попытаться установить точное его местоположение по карте. Но этого нельзя было сделать без часов — инструмента, в тогдашнем Кашгаре совершенно недоступного. Поэтому он не мог поверить своей удаче, когда узнал, что в столицу Якуб Бека незадолго до него прибыл англичанин. Резкая отповедь Шоу могла быть воспринята как пощечина тем, кто рисковал столь многим ради своих хозяев-англичан и кому в конечном счете суждено было отдать ради них свою жизнь. На самом деле Мирза Шуджа был не простым человеком, он принадлежал к элитной группе избранных и высокоученых индусов, известных как ученые мужи — пандиты.

Идея использования туземных исследователей для негласного обследования спорных или находящихся вне зон упорядоченного правления регионов за границами Индии возникла как следствие строгого запрета вице-короля рисковать там английскими офицерами. Из-за этого Служба Индии, которая обеспечивала власти картами всего субконтинента и прилегающих регионов, оказалась в большом затруднении, когда началось картографирование Северного Афганистана, Туркестана и Тибета. Вот тогда работавший на Службу молодой офицер, капитан королевских инженерных войск Томас Монтгомери, наткнулся на блестящее решение. Почему бы, спросил он начальство, нам не послать втайне произвести изыскания в этих запретных районах специально обученных туземных исследователей? Разоблачить их гораздо труднее, чем европейцев, как бы хорошо последние ни маскировались. Если же их все-таки обнаружат, это вызовет у властей меньше политических проблем, чем если на месте преступления за картографированием каких-то особо чувствительных и опасных районов поймают британских офицеров.

В свете намерений британского и индийского правительств в Центральной Азии ни во что не впутываться неудивительно, что смелый план Монтгомери одобрили и за несколько следующих лет за границу под покровом секретности отправили множество исследователей-индийцев, включая Мирзу Шуджа. Все они были горцами, тщательно отобранными за исключительный интеллект и изобретательность. Поскольку разоблачение или даже подозрение грозило немедленной смертью, само их существование и деятельность следовало по возможности хранить в тайне. Даже в стенах Службы Индии они были известны просто под номерами или условными кличками, криптонимами. Б серовато-коричневом здании штаба Службы в Дехра Дан, в предгорьях Гималаев, их обучением занимался лично Монтгомери. Некоторые из разработанных им методов и специальное оборудование свидетельствовали о чрезвычайной изобретательности.

Сначала Монтгомери с помощью системы тренировок обучал своих людей поддерживать постоянный темп движения, который оставался неизменным вне зависимости от того, преодолевался ли подъем, крутой спуск или передвижение происходило по равнине. Затем он преподавал им способы точной, но осторожной фиксации числа мерных отрезков, пройденных за день. Это позволяло, не возбуждая подозрений, с замечательной точностью измерять огромные расстояния. Часто они путешествовали под видом буддистских паломников, которым регулярно дозволялось посетить святые участки древнего Великого Шелкового пути. Каждый буддист нес четки из 108 бусинок, чтобы пересчитывать свои молитвы, а также маленькие деревянные и металлические молитвенные колеса, которые по пути вращал. Обе эти принадлежности Монтгомери модернизировал в своих интересах. Из четок он удалил восемь бусинок — не так много, чтобы это заметили, но осталось математически круглое и удобное число 100. После каждых ста шагов пандит как бы автоматически откладывал одну бусинку. Каждый полный кругооборот четок, таким образом, составлял 10 000 шагов.

Общую протяженность дневного марша, равно как и прочие осторожные наблюдения, следовало так или иначе скрытно от любопытных глаз зафиксировать. Вот здесь оказалось неоценимым молитвенное колесо с его медным цилиндром. В него вместо обычного рукописного свитка молитв помещали рулон чистой бумаги. Он служило как бы вахтенным журналом, который можно было легко вытащить, сняв верхушку цилиндра; некоторые из свитков все еще хранятся в Индийском государственном архиве. Оставалась проблема компаса — ученым мужам требовалось регулярно определять направления движения. Монтгомери сумел вмонтировать компас в крышку молитвенного барабана. Термометры, необходимые для вычисления высот, были упрятаны в верхней части паломнических посохов. Ртуть, необходимая для установки искусственного горизонта при снятии показаний секстана, хранилась в раковинах каури, и в нужное время ее наливали в молитвенный шар паломника. Одежду ученых мужей дополняли потайные карманы, а дорожные сундуки, которые несли с собой большинство туземных путешественников, оборудовали двойным дном, в котором прятали секстан. Всю эту работу под наблюдением Монтгомери выполняли в мастерских Службы Индии в Дехра Дан.