– Нестыковочка, профессор! Как же Новгород, белый и арийский?

– Оставим пока Новгород. Кстати, он в итоге был включен в опричнину. Но о нем попозже. Вернемся к четырем орденским компонентам. Итак, у Грозного оказались реализованными два из них. Но религиозная была реализована не полностью. Он обеспечил себе возможность шантажировать церковь правдой о Христе благодаря своей библиотеке.

Но, заставив церковь замолчать и закрыть глаза на его фактическое арианство, он, тем не менее, не пошел на ее разгром. Или хотя бы на реформирование согласно своим вкусам. Он остановился на установлении удобного себе варианта религии в штабе опричнины. И все.

Ну, и, наконец, компонента цивилизационная. Увы, в отличие от твоих предков, которые кое о чем догадывались хотя бы интуитивно, он эти проблемы даже не представлял. Короче, технарской жилки у него не было. А без этого любая крупная общественная идея вообще бессмысленна. Зачем весь огород городить, если в итоге тип взаимодействия Человека и Природы остается прежним?

Не все ли равно кому молиться, и как строить управленческую пирамиду, если продолжаешь пахать и ездить на дрянной лошаденке. А летать не только не можешь, но даже боишься.

– А что же, все-таки, Новгород?

– Конкурент опаснее врага. Альтернативой царизму были Орден или свободная республика. Орден был сильнее в плане политики и религии. Равен белой, расово чистой республике, в плане национальном. Но проигрывал в плане цивилизационном. У Ордена цивилизационной идеи не было, а у города свободных мастеров была. Ибо такой город не может не развиваться, хотя и не формулирует идею развития в явном виде. И город мешал Ордену при отказе от царизма. И потому был уничтожен безжалостно. Не как враг, а как конкурент, который опаснее врага.

– Ты или что-то просто забываешь, или недопонимаешь.

– Что именно? – удивился Кузнецов.

– Город это не только, а может даже и не столько техническое развитие, сколько свобода. Помнишь известное из истории «воздух города дает свободу».

– Правильно! И здесь ты коснулась важнейшей проблемы. Много столетий люди ломают головы, и не только в переносном смысле, над идеей свободы. С одной стороны без свободы невозможно никакое развитие. С другой стороны даже такие фанатичные анархисты как я повседневно видят, что далеко не все достойны свободы, а многие ее даже сами не хотят.

Где выход? А выход состоит в том, чтобы понять роль свободы в Божьем замысле. Многие физики, химики, биологи иногда удивляются, надо же, мир так устроен, а Земля так точно расположена, что только при таких условиях и возможна жизнь и обязательна эволюция. А значит, и разум.

– Ну и что?

– А то!

Она засмеялась, вспомнив диалект родного города. Кузнецов тоже улыбнулся и продолжал:

– А то, что цель – это развитие. Тогда свобода – это только условие развития. Важное, даже необходимое, но условие. Нет развития, и Бог не защищает свободы начавших деградировать.

Так что, борясь за развитие, ты автоматически борешься и за свободу. В противном случае твое развитие заглохнет, как это было в СССР. Но борясь только за свободу, ты можешь оказаться и в стороне от стратегической линии выполнения Божьего замысла. И дашь незаслуженную свободу алкашам и ублюдкам. Голосующим за Жирика болванам свобода противопоказана.

– Значит, истинный Орден, борется за цивилизационное развитие и за свободу, как ее необходимый компонент. Но при этом не впадает в юродское народничество?

– В точку! Именно так, кстати, и действовали наследники крестоносцев, затевая все революции Нового Времени на Западе. Но, теперь сама понимаешь, что Грозный так поступать не мог. Его Орден был лишен и компоненты развития, и важнейшей составляющей этого компонента – свободы. Грозный был слишком царем в душе, чтобы дорасти до идеи свободы. Трон Симеону Бекбулатовичу отдать сумел. Смелости хватило. А сделать свой Орден орденом свободы и прогресса на это не хватило ни смелости, ни знаний, ни интуиции.

Да это было просто невозможно в его время в его ситуации. Ну, сама представь, Грозный в роли Марата. И время не то, и фигура не та.

– А в роли кукловода Марата?

– До такого он тоже не мог дойти своим умом, политтехнологи все же были еще не те. Орденскую идею понять в полном объеме, это тебе не религию для быдла выдумать.

– И это говорит второй человек партии Народной свободы! Народной, господа, и свободы, господа. Прошу обратить внимание.

Кузнецов засмеялся.

– На войне как на войне. Однако внутри нашей партии мы научимся сочетать идею свободы с разумной организацией. Но пойми еще раз, идея свободы, это не идея жрать как свинья и трахаться как обезьяна. Это идея свободы для творчества. Свободы политической, социальной и экономической в первую очередь для творческой личности. А быть в орденских рядах это тоже творческое занятие. Здесь нужны интуиция, раскованность, импровизации. Здесь такие раздолбаи, как Алексей становятся в меру дисциплинированными, а такие простаки, как Виталий начинают импровизировать и творить.

– Ну и что из этого следует? Ваш Орден не повторит ошибок Грозного?

– Наш Орден свободных технократов, творцов и мастеров. Мы рыцари свободы. И мы не собираемся использовать семитские религии или шантажировать их. Мы собираемся их уничтожить. Что, кстати, уже начали делать, опубликовав часть найденных нами документов. В пиаре этого проекта ты, кстати, сделала себе имя в мировой журналистике. Так что предпосылок для повторения ошибок Грозного у нас нет.

– А не много на себя берете? Вы ведь, в отличие от Грозного, до трона пока еще не добрались.

– А мы и не собираемся до него добираться. Мы его хотим уничтожить, а не завоевать.

– А сумеете?

– Постараемся.

Тамара помолчала. А Кузнецов смотря на нее прямо и просто, сказал:

– Останешься?

– А здесь есть, где остаться?

– Разумеется. Я здесь теперь живу.

– Прямо здесь?

– Разумеется. Здесь теперь и моя жизнь, и мое служение и моя судьба. Итак, скрасишь мне ночь в моей келье?

– Знаешь, Михалыч, ты мужик что надо. Но, «я другому отдана и буду век ему верна».

– Только поэтому?

– Нет, ты правильно понял. Но, помнишь, тогда Семен бросился прикрывать меня, ты бросился за труп Муртазова.

– Если бы я бросился вслед за Семеном, мы сейчас гнили бы в том подземелье. Но, наверное, ты хочешь еще напомнить, что потом я не настаивал на том, чтобы идти наверх.

– И это тоже.

– Не считаешь ли ты меня трусом?

– Нет, разумеется. Но ты, при всей твоей эмоциональности, расчетлив и бездушен, как машина. Ты живешь для победы, для успеха твоего дела и твоих идей. У тебя хорошо быть в подчинении. Ты извернешься, но свою команду приведешь к победе. Как привел к победе нас. И при этом ты постараешься сохранить как можно больше своих. А после победы не станешь хапать добычу, а просто пойдешь спать.

– И что же в этом плохого?

– Для тех, кто у тебя за спиной, ничего плохого. Только одни плюсы. Но для тех, кто сбоку. Ты меня понимаешь?

– Да.

– Так вот для них, для тех, кого называют близкими, ты, извини не подарок. Ты не зол с ними, но ты бесчувственен и холоден. Смотри, за все время нашего знакомства ты ни разу не упомянул про свою семью. Нет, упомянул один раз, – поправилась она, и продолжала. – но, это не столь важно. А ведь у тебя, в отличие от Семена, была в то время, да и сейчас, наверное, есть полноценная нормальная семья. Но я не позавидовала бы ни твоей жене, ни той твоей маленькой подруге, которая так профессионально поставила тогда Семена на ноги.

– Семья, разумеется, есть. И я выполнил перед своей семьей все социальные обязательства. Да и подругу не забыл.

– Вот видишь, слова-то какие, как в отчете.

– У подавляющего большинства других русских мужиков и слова и дела в этом отношении гораздо хуже.

– Это не оправдание для твоей бесчувственности. И поэтому я не хочу быть твоей любовницей даже на одну ночь.

– Ясно. Впрочем, я и не надеялся на успех, – легко сказал он. – Но ты бы сама обиделась, если бы я не сделал такой попытки. Это было бы просто оскорбительно для такой красавицы, как ты, княжна. Разве нет?

Тамара рассмеялась.

– Вот видишь, порешь чушь, и даже не понимаешь этого.

– Слушай, извини за бестактность, но во время нашего знакомства ты была больше княжной, чем женщиной. Ты интриговала, стреляла на вскидку, вертела мужиками ради своей мести и ради выполнения миссии своего рода, использовала свою несравненную красоту как оружие. А сейчас все наоборот. Ты, прежде всего, женщина, обсуждающая интересующую тебя сейчас больше всего проблему дефицита чувств. Не находишь?

– Наверное, ты прав. Взрослеем, или стареем. Не знаю.

– А дети? Они у вас есть?

– Пока все еще нет.

– Пора бы, голубушка.

– Боже, как несравненно естественно ты бестактен. Но при этом на тебя невозможно обижаться.

– Ладно, хватит разбирать друг друга. Приятелями-то мы останемся, надеюсь?

– Приятелями, да.

– Тогда я вызываю машину. Тебя отвезут в гостиницу.

Было видно, что через минуту он забудет о ней и вернется к делам как ни в чем ни бывало. Ей вдруг стало обидно и захотелось продолжить этот разговор, хотя бы на несколько минут.

– Постой, будущий Великий Магистр. Хочу сказать тебе, как княжна Полоцкая. Хоть вы и не завоевали трона, но ведете себя вполне по-царски. Спокойно, холодно, расчетливо. Нет, не то, – прервала она себя. – Уверенно, как-то, «отстраненно-объективно», что ли. Понимаешь?

– Вполне понятно. Но ты в Америке растеряла помимо всего прочего и свой блеск, как филолог. Вот слов русских не подберешь. Хотя, наверное, в английском наблатыкалась.

– Тоже мне, блюститель красоты и точности русского языка. «Наблатыкалась»! Но не будем отвлекаться. Знаешь, истеричный Грозный по сравнению с вами мятущийся интеллигент.

– Ну, ты даешь! Мы стольких людей не завалили. Да и не собираемся заваливать.

– «Сдохни, животное», – помнишь слова одного нашего общего знакомого профессора, спокойно стрелявшего в лежавшего человека, хотя этот профессор держал пистолет всего второй раз в жизни?

– Но Грозный вообще сказал: «Я управляю не людьми, а скотами!».

– Сказал. И убивал. Но в гневе, переполненный эмоциями. А вы безо всякого гнева и красную кнопку нажмете. И психоделической музыкой соратников до нервных срывов доведете.

– И все же, чем это плохо, если это надо для победы? Ведь мы боремся не ради шкурных интересов, а за свою нацию и свою расу. За то, чтобы белая цивилизация не исчезла с лица земли.

– А разве я говорю, что плохо? Просто я, урожденная княжна Полоцкая удивляюсь, откуда вы, в, общем-то, простые мужики научились вести себя так по-княжески и по-царски. Ведь не только я была другой во времена нашего знакомства. В тебе тоже не было этой нынешней каменной уверенности в себе и в успехе своего дела.

– Ты неточна княжна. Не по-царски мы себя ведем, а по-божески. Мы выполняем волю наших Богов. А для этого нам не надо строить из себя царей. Мы не цари или князья. Мы явление Природы. И не бездушны мы, а естественны. Естественны, как ураган или землетрясение. Или наоборот, как солнечное утро. Ясное и бодрое. Как чистое озеро или река в утреннем тумане.

Так естественны не могут быть цари. Они слишком переполнены своими людскими страстишками, которые склонны выдавать за нечто великое. Нет великого в бесцельном политиканстве! Любимом занятии всех царей.

А нас направляют не наши страсти, их, как ты правильно заметила, у нас уже нет. А наши Боги, которые теперь всегда с нами. И мы в ответе только перед ними. Да еще перед теми, кто нам поверил. Безоговорочно и сердцем и умом одновременно. Присоединяйся и ты к нам, княжна! Ведь именно этого ты хотела всю свою жизнь!

Ну, подумай, что, в сущности, стоят все наши драматические приключения, ставшие центральным моментом твоей жизни? Представь себе, что не было бы их в нашей жизни. Что бы изменилось? Да ничего! Ничего! Понимаешь?! Мыльников не так, так эдак огреб бы свои миллионы долларов. Стал бы ментовским полковником и огреб. И все равно предложил бы тебе особняк во Флориде. А не во Флориде, так в Ницце.

А мы? Мы бы нашли свою сотню-другую миллионов на Русское Сопротивление. Нашли бы клад. Не тот, так этот. Или получили бы просто помощь от стратегического спонсора. У тех же американцев. А не у них, так у европейцев, или китайцев, или японцев, или мусульман. Ну, так устроен мир, что мимо наших предложений, мимо таких возможностей не прошли бы. Не сегодня, так завтра. Ну не может мир состоять из одних идиотов! Пару дюжин умных людей, обладающих при этом определенными возможностями, в мире обязательно найдется.

Ты скажешь, что материальное не главное. Мы получили знание. Но о том, что было в этих книгах и рукописях, уже можно было и так догадаться, исходя из того, что уже давно известно. Так что не знание мы получили, но лишь подтверждение знания.

Но правду о христианстве и так нашли бы. Не в нашем Симоновом монастыре, так в каком-нибудь монастыре Франции или Германии. Или в Египте, Палестине или Сирии. Ибо приходит конец этой юродивой эпохе. Эре Рыб. И приходит конец этим политиканам и манипуляторам, уже две тысячи лет с самыми низменными целями эксплуатирующим пророка и неплохого человека Иисуса. Который, тем не менее, не был Богом.

Так что вся наша эпопея это один из вариантов того, что должно было свершиться. Зная эту предопределенность, так ли интересно стрелять, бегать, подсматривать? Да даже находить клады.

Нет, интересно, собрав в кулак всю душу и ум, попытаться разгадать Божий замысел. И понять его максимально адекватно. И выполнить Божью волю. Но не тупо, а красиво, как выполняет сложный заказ настоящий мастер. Постараться реализовать развитие мира по оптимальной, как говорят мои коллеги, траектории.

Вот это интересно! Вот ради этого стоит жить и напрягать все свои силы. А стрельба и поиски кладов, это так, эпизод. Занятный, но эпизод.

Но именно мы сейчас боремся за исполнение воли наших Богов, которым служили твои предки. И каждая клетка твоего тела, и каждая капля их крови, текущая в твоих жилах зовут тебя присоединиться к нам.

Так, присоединяйся же к нам, княжна! Ты же наша! Своя! Мы нужны тебе, а ты нужна нам. Без таких как ты, Русь не полна!

– Нам, – протянула княжна, и повторила – нам. А тебе? Тебе лично? Пойми меня, наконец! Пойми и скажи, что понял. Мне ведь не флирт с тобой нужен. Не это твое сегодняшнее «Останешься?». Ну?!

Кузнецов вдруг вспомнил подслушанный в тот давний день разговор, заочное полупризнание княжны и смутился.

– Знаешь, я всегда любил четкие арийские формулировки. Например, каждому свое. Да, княжна, каждому свое. Добропорядочному обывателю добродетельная жена. Рыцарю спасенная из лап дракона фея. Но я не знаю, какая подруга должна быть у Великого Магистра. Да и должна ли она быть вообще?

– Я поняла, кто ты, Михалыч. Ты ураган, влюбленный в свой ветер, ты землетрясение, влюбленное в скрежет разламываемых каменных плит, ты озеро, влюбленное в свой утренний туман, ты жрец, так исступленно любящий своих Богов, как невозможно любить ни одну земную женщину.

Она на миг задумалась, как будто хотела добавить нечто очень важное. Но не решилась. И ласково, но с некоторой опаской, как бы боясь обжечься, погладила его по щеке жестом старшей сестры. А потом сказала:

– Но я подумаю над твоим предложением. Твердо обещаю, что подумаю. А пока, вызывай машину.

Он проводил ее до выхода. Прямо у самых ступеней стоял огромный джип, похожий на танк

Уже из машины она махнула рукой и крикнула:

– Удачи тебе, Великий Магистр!

– До встречи в Свароговой Орденской Светлой Руси, княжна!

Охранник, атлет в той же черно-бело-стальной партийной униформе, уже галантно закрывал за ней заднюю дверь. Но вдруг княжна распахнула ее, почти оттолкнув этого почтительно, но резво отскочившего парня.

– Эй, Магистр, ты так и не разгадал главную тайну царя Иоанна! Тайну пятого условия успеха орденского проекта! – крикнула она.

Кузнецов удивленно обернулся на ступенях и сделал шаг навстречу княжне.

– Для успеха проекта надо, чтобы рядом с Великим Магистром находилась княжна-колдунья. Это условие знал Грозный. И именно поэтому он так внимательно, своим свинцовым, наводящим ужас взглядом, осматривал плененных в Полоцке девиц знатных родов.

Но он так и не вычислил мою прародительницу. Она отвела ему глаза. Потому что нельзя насильно заставить ведьму любить. Она должна это сделать сама. Возможно, и вопреки Магистру. А возможно даже, и вопреки самой себе.

– Что же из этого следует? – несколько растерянно спросил Кузнецов.

А княжна, как будто сбросив тяжкий груз, сообщив ему это условие, озорно, как девчонка пропела пародийный вариант известной песни его молодости:

– Следует пить. Пить каберне и сухое вина за два тридцать.

Подыгрывая ей, он продолжил, напевая:

– Вы полагаете всем этим можно напиться?

– Я полагаю, что все это следует пить!!! – пропела княжна последнюю строчку. И уже более спокойно, но с внутренней силой добавила.

– И я буду колдовать, чтобы это было вином победы.

– Но для этого надо находиться рядом с бокалом.

– Не обязательно Магистр, но желательно. Желательно. Впрочем, не будем загадывать.

Как покатит.

Александров, 2005