Глава 1. Будни «старого полицейского»

Семен Платонович Мыльников, пожилой, не сказать, потасканный, майор милиции, казалось, внимательно слушал начальника. А на самом деле дремал, слушая суть дела в пол уха. Ему было совершенно все равно, кого и как в очередной раз грохнули в их, на первый взгляд, тихом городке.

В правоохранительные органы Семен пришел не сразу. Выпускник Геофака МГУ, Семен отслужил в армии офицером-двухгодичником, а потом подался на север. Будучи человеком скептического склада ума, он, тем не менее, смолоду отнюдь не был циником. Наоборот, Мыльников обладал обостренным чувством собственного достоинства и хотел своим трудом добиться в жизни того социального положения, на которое, как ему казалось, он имел полное право, окончив лучший ВУЗ страны.

На севере Семен поначалу подался в золотодобывающую промышленность. Что соответствовало его диплому и специализации по геологии россыпей.

Однако, вскоре он понял, что быстрой карьеры на производстве не сделаешь. В это время, как нельзя кстати, круг профессионального общения вывел его на Отдел борьбы с хищением золота областного управления МВД. Семен быстро убедился, что те, кто охраняет уже добытое золото, живут гораздо лучше тех, кто его добывает. Офицера запаса, специалиста в соответствующей предметной области охотно взяли на работу в МВД. Тем более, что текучка кадров на севере была велика и абсолютно во всех сферах деятельности нехватка людей ощущалась постоянно.

Мыльников взялся за работу с присущей ему добросовестностью и смекалкой. Быстро рос по службе и заочно получал второе, уже юридическое, образование. Ничего не предвещало конец карьеры.

Однако, на его беду, Мыльников однажды раскопал такое дело, что еле остался жив. Он вышел на крупномасштабных расхитителей золота. В деле были замешаны руководители отрасли из Москвы, ряд партийных бонз азиатских республик, несколько военно-морских начальников крупного ранга и даже спецслужбы иностранных государств.

До перестройки оставалось еще пять лет. И мода на «следователей-героев» типа Гдляна и Иванова еще не наступила.

Да, все надо делать вовремя. «Нет поступков плохих и хороших. Есть поступки, сделанные вовремя и не вовремя», – гласит японская мудрость, составляющая одно из правил самурайской этики. Позднее Семен не раз вспоминал эту прочитанную в юности фразу.

А тогда начальник поглядел на него ласковыми глазами и елейно спросил:

– Сема, а как ты переносишь жакан (жакан – пуля, применяемая в охоте на медведей, кабанов и других крупных зверей; примечание автора) в брюшной полости?

– Отрицательно, товарищ полковник! – рявкнул Семен, стараясь принять строевую стойку. Что, надо сказать при его небольшом росте и ранней полноте выглядело скорее комично, чем торжественно-официально.

– Хороший ты парень, Мыльников, – отечески улыбаясь, продолжал полковник после некоторой паузы. – Поэтому если дальше не будешь делать ошибок, жакана в брюшной полости избежишь. Но, – он поднял палец, – только по доброте моей и симпатии к тебе. Люблю я вас, интеллигентов московских. Хотя все вокруг вас не любят…

– Я не москвич, товарищ полковник, – не к месту брякнул Семен.

– Нехорошо перебивать старших. А МГУ всех делает москвичами в душе, – мечтательно произнес полковник. И меняя тон, резко продолжал – Короче, идешь в десятый кабинет. Там все документы твои уже готовы. Ты уволен с сегодняшнего дня по состоянию здоровья. В общежитие не заезжай. Дуй прямо в аэропорт. В аэропортовском отделении милиции уже готов тебе билет до Иркутска. Деньги с собой есть?

– Есть. – Респектабельный северянин в те времена всегда имел при себе немалую по меркам остальной России сумму.

– Вот и славненько. Значит, лети себе спокойно и живи тихо где-нибудь в глубинке. Вопросы есть?

– Диплом из общежития надо забрать.

– Вот он, – полковник протянул Семену его университетский диплом. – Позаботился отец-командир… И за что только я тебя дурака так возлюбил. Ну, езжай, вернее, лети. И забудь все, что здесь с тобой произошло.

Семен сделал все, что сказал ему полковник. Кроме одного. Он ничего не забыл. Но стал закоренелым циником.

Впрочем, некоторые указания отца-командира он даже перевыполнил. И два года работал не просто в глубинке, а на глубине. Рабочим в одной из угольных шахт Кузбасса.

А потом закончил все же заочный юридический институт и вернулся в Центральную Россию. К этому времени уже началась перестройка. Был соблазн окунуться с головой в события и использовать новые возможности. Но Мыльников был предельно осторожен и по виду скромен. Немного поработал в суде и прокуратуре, но на рубеже тысячелетий решил вернуться в милицию. Это было очевидно не столь престижно, и мы еще вернемся к данной странности в его биографии. Но Мыльникову было виднее. Северный опыт помогал ему предвидеть неприятные ситуации и во время менять работу.

А заодно и место жительства.

– Семен Платонович, ты часом не спишь? – Голос начальника вывел майора Мыльникова из полудремы. – Какие идеи по поводу расследования?

Начальник Мыльникова, подполковник Егоров, грузный мужчина простоватого вида, посмотрел на подчиненного со смесью деланной строгости и отеческой укоризны.

– Идея одна. Учитывая место преступления и его специфические особенности это явно не наше дело. Тут все указывает на то, что оно в компетенции ФСБ. Пусть они и разбираются.

Присутствующий представитель ФСБ недовольно поморщился.

– ФСБ и так подключилось, оно осуществляет оперативное сопровождение уголовного дела – заметил начальник.

– Оно не подключиться должно, а взять расследование на себя. Это дело может быть отнесено к компетенции ФСБ. Тут пахнет терроризмом, деятельностью экстремистских организаций, короче, чем угодно, что входит в компетенцию ФСБ, но не уголовкой.

Пора было показать, что он отнюдь не спал, и Мыльников старательно повторил, подтверждающие его тезис, обстоятельства дела.

– Во-первых, – продолжал Мыльников, – труп найден около входа в отдел ФСБ. Погибший явно шел именно туда. Причем, как показывают следы, шел целенаправленно. Во-вторых, мы, конечно же, проверим, и установим личность погибшего, но пока все говорит за то, что он не местный. А, следовательно, вероятность вовлеченности его в дела наших бандитов мала…

– Это отнюдь не очевидно, – энергично возразил представитель ФСБ.

– Согласен, – кивнул начальник.

– И тем не менее. Но не это главное, – продолжал Мыльников, – погибший, уже истекая кровью, пытался нарисовать вокруг себя на асфальте какие-то знаки. Собственной же кровью. Это может делать сектант, сатанист, член тайного общества, некий агент, но отнюдь не провинциальный уголовник.

– Ну, то что эти странные знаки нарисовал погибший, еще надо установить…

– Вот пусть коллеги и устанавливают, кто рисовал черт знает что, на их крыльце…

Начальник недовольно взглянул на Семена, но на его реплику не ответил, а продолжил свою мысль:

– И потом, он не уголовник, а жертва.

– А, бросьте, Сергей Дмитриевич. У нас по большей части и бандиты и их жертвы – это люди одного круга. Сегодня он бандит, завтра связанный с криминалом бизнесмен, послезавтра жертва своих, мягко выражаясь, коллег.

Начальник промолчал. Он был примерно одного возраста с Мыльниковым, но гораздо менее образован и не с таким жизненным опытом. Впрочем, Мыльников не афишировал ни своего образования, ни своего жизненного опыта. Просто человек искушенный сразу угадывал травленого волка в этом полноватом, меланхоличном коротыше.

А начальник был именно таким искушенным и достаточно умным человеком. Поэтому Мыльникова он уважал и позволял ему некоторые вольности. Тем более, что по каким-то неуловимым признакам был уверен, что этот майор не претендует на его место и твердо желает оставаться незаметным.

Специфика ситуации заключалась в том, что все присутствующие хорошо понимали, что расследовать дело вряд ли удастся. А местным Шерлокам Холмсам вполне хватало позора предыдущих, оставшихся нераскрытыми, убийств перед дверями прокуратуры и в кабинете адвоката.

Но спихнуть этот «висяк» надо было грамотно и изящно. А Мыльников, похоже, был не склонен церемониться. И видя, что ему никто не возражает, уже более энергично продолжал.

– Таким образом, налицо преступление, имеющее скорее отношение к компетенции ФСБ, а не МВД.

– Ладно, – сказал начальник, – ФСБ и так не стоит в стороне. Но пока расследование будем вести совместно. А по ходу дела прояснится, кто его будет завершать.

«И кому отвечать за очередное нераскрытое убийство», – цинично подумал Платон Семенович.

Как будто угадав его мысленную реплику, начальник произнес:

– Тебе…

Мыльников не подал виду, но в душе испытал досаду. Он, разумеется, не подумал, что начальник прочитал его мысли, но подобных «мистических» совпадений не любил. Между тем начальник продолжал:

– Тебе, Семен Платонович поручим заниматься этим делом от нас.

– Одному? – довольно хмуро спросил Мыльников.

– Нет, конечно. Вот стажер у нас, из Высшей школы милиции, или как там ее сейчас, Университет МВД? – обратился начальник к стажеру.

– Так точно, – четко ответил молодой человек.

– Ну, вот и славненько. Университет, так университет. Короче, поступаешь в распоряжение майора Мыльникова. Все, все свободны.

В коридоре Семена Платоновича догнал представитель ФСБ. Мыльников не любил коллег из этого ведомства еще с советских времен. Но демонстрировать свои чувства не собирался, скрывая их как обычно за маской потертого жизнью простоватого вечно хмурого мужика.

– Что собираетесь делать, коллега?

Представитель ФСБ был подтянут, интеллигентен и элегантен.

– Пить чай, – буркнул Мыльников.

Эфэсбэшник вежливо улыбнулся и протянул свою визитку.

– Мы по своим каналам попытаемся установить личность потерпевшего. Если у меня будет по этому поводу информация, то немедленно сообщу вам. Разумеется, надеюсь, что и вы поделитесь со мной своими находками. Все мои координаты на визитке.

– Благодарю, – сказал Мыльников почти что вежливо, пряча визитку в карман рубашки. Впрочем, зайти к себе в кабинет он коллегу не пригласил. А тот как будто не заметил неприветливости майора, вежливо кивнул и пошел дальше своей упругой спортивной походкой.

Именно этим – спортивностью, элегантностью, не скрываемой интеллигентностью, неким даже аристократизмом всегда отличались сотрудники КГБ и ФСБ от своих милицейских коллег. Те, наоборот, зачастую сами старались выглядеть попроще. И даже те из них, кто был образован, эрудирован и хорошо воспитан, зачастую не спешили продемонстрировать эти качества.

Но, увы, маска имеет свойство намертво прикипать к лицу. Поэтому Мыльников и вел себя так, как он себя вел.

– Сережа! – позвал он стажера, следовавшего за ним чуть поодаль, – заходи.

– Я не Сережа, а Андрей, Семен Платонович.

– Все равно заходи, – ухмыльнулся Мыльников чему-то своему.

Кабинет Мыльникова был маленьким и казался вечно пыльным, даже после влажной уборки. Впрочем, так выглядят все казенные кабинеты. Обшарпанный стол, два стула, вешалка для верхней одежды и старый сейф составляли всю обстановку этого, прямо скажем, убогого помещения.

Мыльников тяжело опустился на один из стульев и кивнул стажеру, показывая на другой стул. Тот вежливо присел и вопросительно поглядел на Семена Платоновича.

«Да, почтительный и воспитанный молодой человек. Не типичный для нынешней молодежи», – подумал майор, но сам и не подумал быть более приветливым. Он хмуро посмотрел на помощника и несколько ворчливым голосом начал:

– Значит так. Задание тебе такое. Первое. Держи связь с экспертами. Тереби их от моего имени. Когда и как убитый был ранен, от чего наступила смерть, ну и все такое. Как только у них все будет готово, получишь заключение и принесешь мне. Второе. Выясни, откуда шел потерпевший. Хорошо бы вызвать кинолога с собакой…

– Извините, Семен Платонович, но прошел дождь, да и затоптали уже следы.

Стажер не сказал по деликатности, что «теребить» экспертов и «организовывать» поиск следов с собакой гораздо более сподручнее майору, а не стажеру.

– Кстати, о дожде. Так как кровавые каракули покойного художника-символиста, – он довольно гаденько усмехнулся и продолжал, – не смыты, значит, он грохнулся у дверей наших коллег уже после дождя. Вот ты и узнай, когда был дождь.

– Где узнать?

Мыльников не удержался от усмешки, демонстрируя свое превосходство.

– Здесь не далеко аэродром. При нем должно быть метеобюро. Вот у них и узнай. Они круглосуточно ведут наблюдение за погодой. Вернее, должны вести, – помолчав добавил он, и, глянув на собеседника, продолжил:

– Что, есть сомнения? Не отвечай. Вижу, что есть. Разумеется, собака если и возьмет след, скоро его потеряет. Но нам важно знать, откуда, с какого направления он шел. А там уже сам ходи кругами. Может где чего и зацепишь. Где-то, кто-то чего-то увидел. Где-то собаки утром залаяли разом. Это тоже, разумеется, не ахти какая информация, но общее направление, откуда он шел, мы тем самым определим. А может, тебе и повезет, и найдешь еще чего-нибудь. Ведь убитый шел, теряя довольно много крови. Может, еще чего потерял.

Стажер смотрел на Мыльникова задумчиво и молчал. Он понимал, что майор дает ему совершенно дурацкое задание. Ну, установят они последний километр или даже два того пути, по которому шел убитый. Но шел то он, похоже, довольно долго. Остальная часть пути все равно не отслеживается. Дождь смыл следы. А городок окружен лесами и полями. Разве что установим, с вокзала ли шел убитый, или откуда-то из-за города. Но нет, со стороны вокзала он не мог идти. Человека в таком состоянии заметили бы. Около вокзала всегда толпятся таксисты, проститутки и прочая ночная публика.

И вдруг стажер, словно набравшись смелости, не совсем почтительно спросил:

– А в итоге, что вы хотите получить в результате этого расследования.

– Какого этого? В результате расследования мы должны получить полную картину преступления и установить виновных.

Мыльников картинно изогнул левую бровь и посмотрел на стажера с деланной строгостью. Впрочем, он немного переигрывал. Возможно, нарочно показывая некоторую фарсовость ситуации. Поэтому стажер довольно смело продолжал.

– Нет, не всего расследования, а того задания, что вы даете мне. То есть, не всего задания, а того, что касается установления пути жертвы.

Стажер смешался. А Мыльников откровенно ухмыльнулся.

– В результате твоих действий мы будем иметь возможность отчитаться о своей активности. Я не знаю, что вам говорят преподаватели, но во времена СССР более двух третей преступлений раскрывалось благодаря данным нашей агентуры в криминальной среде. Падение раскрываемости в 1990-х годах произошло, по моему мнению, потому, что распалась агентурная сеть. Многие агенты вышли из-под нашего контроля. А стремительно растущие новые криминальные группировки вообще поначалу не были охвачены сетью осведомителей.

– А другие методы следствия? Неужели большая часть того, чему нас учат, это фикция?

– Почему фикция? Разумеется, нет. Во-первых, примитивные случаи преступлений на бытовом уровне можно расследовать без помощи агентуры. Во-вторых, более сложные случаи тоже можно распутать теми методами, которые преподают вам и о которых так интересно читать в детективах. Но, это только теоретически. Для полноценного расследования без помощи наших агентов нужно столько сил и средств, что их почти никогда не хватит. Откуда взять столько экспертов, кинологов, агентов наружного наблюдения, чтобы отработать все версии, которые могут возникнуть в деле, где заведомо ничего не ясно и нет никаких предварительных наводок.

Знаешь, в молодости, когда я учился на соответствующих курсах усовершенствования, я был поражен, услышав от преподавателя, что для полноценной слежки за одним объектом в мегаполисе при наличии метро надо восемь сотрудников и две машины. Ну, кто же даст такие средства, если только некое начальство лично не заинтересовано в раскрытии конкретного преступления?

– И все же, – не унимался стажер, – мне не совсем понятно, для чего же столько внимания уделяется при нашем обучении методам, в сущности, вспомогательным.

– Ты не совсем прав, Андрей. Эти методы в основном призваны собирать объективные доказательства для суда того, что нам и так известно от наших осведомителей.

Мыльников задумался, вспоминая, как фабриковал и подбрасывал вещественные доказательства и писал левой рукой анонимки в прокуратуру в годы своей молодости. Да, были времена.

Стажер прервал его размышления.

– Но сейчас-то вроде все нормализуется.

– В каком плане?

– В плане воссоздания агентурной сети и роста раскрываемости.

– Да, сейчас с нами опять стали активнее сотрудничать. Но почему? Да потому, что мы последняя власть в этой стране. Остальные органы власти – это фикция. Впрочем, нет. Это некий довесок к нам. Короче, власть – это два субъекта. Первый – мы, второй, все остальные вместе взятые, начиная от министров и губернаторов, и заканчивая местными администрациями и остальными правоохранителями.

И так как страна живет по понятиям, а не по законам, то разбираться в по-настоящему значительных делах идут к нам. Ну а мы, в обмен на нашу поддержку, требуем от наших клиентов по мере сил помогать нам.

Что, вижу, смутил тебя своими словами? Можешь не отвечать. Вижу, смутил. Но ты, я понял, в некотором роде философ по складу ума. И скажу тебе, как старый полицейский, рано тебе быть философом. Человек проходит в своем росте последовательно стадии «профессионал-мастер-философ». А ты еще даже не профессионал. Так что учись и делай добросовестно даже дурацкую работу.

Мыльников любил называть себя «старым полицейским». Но делал это только в кругу достаточно хорошо знакомых людей. Но сейчас он почему-то просто расслабился. Что ж, и такое бывает. Но редко.

– И все же, Семен Платонович, как вы думаете вести это дело дальше? Извините, я хочу стать профессионалом. Сами же говорили, что это первая ступень человеческого роста.

– Как тебя угораздило, Андрей, с таким менталитетом и воспитанием податься в милицию? Впрочем, можешь не отвечать. Но, ладно, чего-то я сегодня расслабился. Учись, пока я добрый. Итак, я прозондирую вопрос по своим агентам. Но почему-то мне кажется, что это бесполезно. Поэтому параллельно буду искать обоснования скинуть все это аристократам из ФСБ. И для этого буду по максимуму обыгрывать необычные обстоятельства данного дела. Все эти символы, что убитый писал своей кровью на крыльце ФСБ. Или кто-то написал его кровью. Впрочем, это не важно. В любом случае это весьма экзотично и как-то слишком театрально для наших бандюжков.

И, возвращаясь к твоему вопросу, может быть, для обоснования этих моих намерений твои изыскания, откуда и когда пришел этот «символист» к крыльцу наших «соседей» пригодятся. А может быть, и нет. Но тебя это не должно смущать. Старайся. Становись профессионалом.

Так что, вперед!

– Я могу идти?

– Иди. Да, пред этим залей мне воду в чайник.

Мыльников вынул из обшарпанной тумбочки стола шикарный электрочайник и протянул его стажеру.

Чего-чего, а избегать лишней работы Семен Платонович за свою долгую и трудную жизнь научился. В тех делах, где не было его личного интереса, он умел виртуозно имитировать активность, отчитываться перед любым начальством, и оставаться на хорошем счету при минимальной затрате собственных усилий.

И жил бы он в свое удовольствие, не тратя лишних нервов, но отнюдь не все дела, которых он касался, не задевали его интересов. А интерес у него был самый простой. Материальный. Умел Мыльников выбирать дела, на которых можно хорошо заработать, разумеется, не официально, но при этом рискуя по минимуму.

А деньги Платону при всей его видимой скромности были нужны. Ибо имелась у Мыльникова страсть. Совершенно обычная в былые времена, но становящаяся редкой в нынешней вымирающей России, где большинство мужчин старше тридцати лет уже спились или просто истрепаны жизнью.

Мыльников любил женщин. Причем женщин определенного типа. Настоящих русских красавиц, высоких, статных, длинноногих. Желательно блондинок, или светлых шатенок. При этом Семену Платоновичу мало было простого секса. Он должен был обладать женщиной полностью.

Нет, упаси Боже, он не был маньяком и извращенцем. Просто в идеале он хотел быть полноценным покровителем каждой своей новой пассии. Хотел, чтобы она была ему обязана и привязана к нему. И, как порядочный человек, стремился расставаться с покинутыми женщинами по-хорошему, оставляя по себе добрую память.

Кто же осудит такое благородство, столь редкое в наше не блистающее нравами время?

Большинство психоаналитиков, если бы Мыльников обратился к ним, единодушно признали бы его увлечение вполне естественной компенсацией его внешней невзрачности и неудач молодости. Но «не важна причина, важен результат».

Когда Мыльников вернулся после своего вынужденного карантина в Кузбассе, к деятельности на ниве правоохраны, он быстро понял, какие возможности раскрываются перед ним в стране, где начинались радикальные перемены.

Он умел не зарываться и не приближаться к краю. Но, говоря простым языком, хапал вполне достаточно. Его первая жена была моложе его на шесть лет. Была красива, умна и при этом домовита. Мыльников прожил с ней четыре года. Оставил ей и дочке большой дом в том городе, где они жили, и машину.

Потом он перебрался в областной центр. Второй жене, которая была младше его уже на двенадцать лет, оставил квартиру, машину и дачу. Еще более молодой любовнице большой коттедж на окраине города.

Эти траты заставили его пойти на достаточно рискованные аферы. Вернее, они бы стали рискованными, если бы продолжились. Но Мыльников решительно «обрубил хвосты».

Что характерно, во время.

Так он оказался в том городке, где работал сейчас. Переезд совпал с падением потенции. И Семен Платонович в силу этих обстоятельств жил достаточно скромно, а свои милицейские возможности использовал едва ли на четверть. Чего ему вполне хватало на качественное лечение, которое успешно завершилось.

И сейчас он шел по улице городка, жадно вглядываясь в проходящих красавиц, одетых весьма легко по летнему времени. Он уже знал, что новый роман не за горами. И ему снова потребуется строить дом, покупать машину и, разумеется, зарабатывать на все это деньги. Но, осторожно, не зарываясь.

Впрочем, это он умел. И зарабатывать и не зарываться.

Глава 2. Наш человек в посольстве

Мыльников был не далек от истины, желая спихнуть это дело соседям. Ибо убитый нарисовал своей кровью на крыльце ФСБ Сварогов квадрат. Это, попавшее в сводку, обстоятельство сильно заинтересовало полковника ФСБ Углова.

Вообще-то сведения из оперативной сводки ФСБ до сотрудников ранга Углова не доводятся. Но его старый сослуживец, тоже полковник, Парамонов оперативный дежурный ФСБ России как-то рассказал Углову за рюмкой водки курьезный случай с трупом на крыльце райотдела родного ведомства.

Такими сведениями иногда обмениваются в неформальной обстановке некоторые коллеги. Не 1937 на дворе. И даже не 1940-е.

Этот случай, в свою очередь напомнил Углову информацию одного из агентов, работавшего ни много, ни мало в посольстве США в Москве.

Углов курировал этого агента. И был в свое время весьма заинтересован, когда в одной из бесед тот рассказал ему о существовании международной организации, которая якобы имела этот знак своим символом.

– Постойте, Уильям, – уточнил тогда Углов. – Насколько я знаю, этот символ, напоминающий восьмиконечную звезду, является чисто русским. Это знак одного из Богов русского Пантеона. И мне не понятно, почему некая международная организация избрала данный знак, достаточно забытый даже в России, своим гербом.

– Ничего удивительного тут нет, дорогой Николай, – ответил агент. – Сварогов квадрат, или иначе Сварга, древний языческий символ, относящийся к тому золотому для вашей страны времени, когда она была цивилизационным лидером западного мира…

– А разве такое время было?

– Вот видишь, – Уильям засмеялся, – даже ты, русский, не знаешь об этих славных страницах вашей истории. Но такие времена были. И они были золотыми не только для вас, но и для тогдашней Европы. Вернее Северной Европы. Арийской Европы, если угодно. И те, кого условно можно назвать «Белым Интернационалом» не зря выбрали именно этот символ своим гербом.

– Ты не мог бы рассказать поподробнее об этой организации?

– Знаешь, Николай, я помогаю вашей службе не из-за денег, а как инициативник. И поверь, я мог бы соскочить с вашего крючка. Тем более, что вы, и ваше государство, и ваша служба вместе с ним, слабеете на глазах. Из последних сил стараясь сохранять имидж сверхдержавы. Который вам явно не подъемен.

Уильям говорил по-русски свободно и гораздо грамотнее иного москвича. Он продолжал.

– Но мне действительно нравиться Россия. Вернее Русь. Ты опять удивлен?

– Немного.

– Вот видишь, даже ты не видишь разницы в этих понятиях. Между тем, она существенна. И Белый Интернационал это понимает. Так вот, я, сотрудничая с вами, помогаю не России, а Руси. Помогаю в соответствие со своим собственным разумением. Помогаю будущей Руси, зреющей в нынешней России.

– Не обижайся, дружище, – Уильям говорил это даже несколько покровительственно, как будто не он был агентом Углова, а наоборот, – вашему умирающему государству помогать бесполезно. Это все равно, что тратить дорогое лекарство на труп.

«Однако», – подумал тогда Углов, – «это что-то новое в его поведении. Не думает ли он, в самом деле, послать нас подальше».

Между тем Уильям продолжал.

– Но вот помогать становлению будущей Руси задача благородная. И ее можно выполнять, испытывая моральное удовлетворение.

– А не мог бы ты мне подробнее рассказать об этой организации, использующей русский брэнд без соответствующей лицензии?

Углов попытался пошутить, даже несколько в американском стиле. Но Уильям был неожиданно серьезен.

– Николай, деятельность Белого Интернационала никак не связана с деятельностью правительства США. Поэтому я не буду рассказывать тебе о нем. Ибо это находится вне сферы моего сотрудничества с вами. Я ваш агент, а не ваш сотрудник. И Белый Интернационал относится к моей частной жизни, до которой вам, извини, не должно быть никакого дела.

«Какого же черта ты упомянул о нем, о неких языческих тайнах и Свароговом квадрате», – не подав виду, зло подумал Углов.

Как будто читая его мысли, Уильям усмехнулся.

– Злишься? Зря. Я упомянул обо всех этих вопросах не случайно. Я ценю наши отношения. Но, не спорь, ты сам это прекрасно знаешь, довольно скоро они потеряют смысл. Вы слабеете, и скоро рухнете под тяжестью собственных проблем. А те, кто попытаются сохранить статус-кво любой ценой, заслуживают не поддержки, а презрения, как амбициозные идиоты. Но когда на развалинах пестрой России появится Белая Арийская Русь, такие парни как ты понадобятся и своей стране и Белому миру в целом.

– Не хочешь ли ты сказать, что тогда уже я стану твоим агентом? – несколько напряженно произнес Углов.

– Ты ошибаешься, Николай. Агентов не будет. Будут братья по совместной борьбе. И не воспринимай это как примитивную перевербовку. Пока все остается без изменений, я твой агент. И, как ты понимаешь, агент добросовестный. Но моя информация тебе, как сотруднику ФСБ касается, и впредь будет касаться, только вопросов деятельности правительства США в отношении российского государства. А то, что я как частное лицо говорю тебе, как частному лицу, считай философской беседой.

Но, мы отвлеклись. Давай вернемся к нашим текущим делам.

Уильям жестко усмехнулся.

Углову не понравился этот разговор, хотя Уильям в дальнейшем сообщил ему весьма ценную информацию. Но возможности спецслужб России и спецслужб СССР действительно были не сопоставимы. Каждый надежный источник информации ценился на вес золота. Поэтому со строптивостью агента приходилось считаться. И Углов тогда стерпел, как ему показалось, очевидную провокацию ценного агента.

И вот теперь Сварогов квадрат всплыл в деле весьма необычном. В конце концов, а вдруг Белый Интернационал работает сейчас в России? И работает похлеще, чем иные государственные спецслужбы?

Тоже мне, выбрали нас, как площадку для выяснения своих отношений. Не страна, а какая-то дуэльная поляна. Венсенский лес, ети его мать, – кстати вспомнился то ли Дюма, то ли кто-то еще из французских романистов.

Впрочем, дрались ли шевалье времен мушкетеров в Венсенском лесу, Углов точно не помнил. Он не специализировался на Франции. И по этому вопросу мог сказать только, что шевалье выясняли свои отношения в неких лесах и парках, а не на Елисейских полях.

Это уж точно.

Глава 3. Замполит разведроты

Как же трудна работа с агентурой, – часто думал Мыльников.

Гораздо труднее любых погонь, засад, анализа сложных экспертиз и так далее и тому подобное. Как, например, в маленьком городке, где все у всех на виду, конфиденциально встретиться с агентом? И не раз. И при этом даже косвенно не показать бандюжкам, что их «коллега» «стучит».

Трудно сразу догадаться? Вот то-то же. Но «мастерство не пропьешь», – гласит русская пословица. Тем более, что Мыльников особо и не пил.

И на этот раз он встречался с одним из местных бандитов, являющимся его агентом в совершенно неожиданном месте. Встреча состоялась, не догадаешься, дорогой читатель,… в детском оздоровительном лагере.

Мыльников устроил туда свою старшую дочь, приехавшую к нему на лето. Лагерь был недалеко от города и находился в чудном месте. Все постройки были оформлены в виде теремков и были живописно разбросаны среди векового хвойного леса на берегу реки. Лагерь славился далеко за пределами области. Рассказывали случай, когда дочь одного «нового русского» из Москвы, случайно попав в этот лагерь, отказалась потом ехать на Средиземное море. Так ей тут понравилось.

И, надо сказать, она была права. Такого веселья, насыщенной спортивной и кружковой программы, а главное, удивительной свободы, трудно было найти где либо. И вот ведь парадокс, никаких ЧП здесь не случалось.

Может, потому и не случалось, что все было свободно и весело?

Однако, не об этом сейчас речь.

Так получилось, что дочь Мыльникова и сын его агента оказались в одной группе. И теперь Мыльников приехал навестить дочь, а его агент сына. Разумеется, Мыльников не для того пригласил на лето дочь и устроил ее потом в этот чудный детский лагерь, чтобы встречаться здесь со своим осведомителем. Но он умел вот так ловко использовать все возникающие возможности, чтобы встречаться со своими агентами совершенно естественно, не возбуждая ничьих подозрений. Вот так, постоянно импровизируя, пользуется своей паутиной агентурной сети любой умелый агентурист. А сколько умения надо, чтобы эту сеть сплести!

Впрочем, рассмотрение этой проблемы не относится к нашему повествованию.

А сейчас вернемся к нашему герою. После свидания с дочерью Мыльников незаметно затерялся в густом лесу, выбрав место, где он был незаметен, но где его самого трудно было застать врасплох. Через некоторое время к нему присоединился его осведомитель, дотоле следовавший поодаль.

Было заметно, что агент начинал тяготиться своей ролью. Он давно уже начал отдаляться от вульгарного бандитизма и страстно хотел стать респектабельным бизнесменом. Но это у него не получалось. Ибо любой бизнесмен в русской глубинке должен был быть в хороших отношениях и с бандитами и с милицией. А эти хорошие отношения даром не даются.

– Чего так нервничаешь, Владимир Степанович? – с легкой усмешкой спросил Мыльников.

– Да нет, ничего… – вяло ответил агент.

– Брось прикидываться. Вижу, что тебя наши отношения тяготят. Но, согласись, я тебя не особо эксплуатирую. И не подставляю. Так что не стоит хандрить.

– Далось вам мое настроение, Семен Платонович. Я что, отказываюсь от работы что ли?

– Нет, не отказываешься. Но любая работа должна выполняться с неким куражом. Иначе она бывает плохой. А я просто хочу тебе напомнить, что от наших отношений ты получаешь, если посчитать все плюсы, гораздо больше, чем я. Более того, без меня было бы тебе сейчас гораздо хуже…

– Да, хватит, хватит, Семен Платонович, – раздраженно прервал его агент, невольно внутренне подтягиваясь. – Спрашивайте лучше, что вас интересует. Чем могу, помогу.

– Вот так то лучше, – примирительно усмехнулся Мыльников. – А то так и расконспирироваться недолго. С такой похоронной рожей, после того, как навестил любимого сына, делающего значительные успехи в спорте, не ходят. Так что, повеселее, повеселее…

Осведомитель невольно усмехнулся, окончательно стряхивая с себя досаду на неприятную для него ситуацию.

– Ну, что вас интересует?

– Да так, все понемногу. Как вообще дела в городе? – Мыльников не хотел сразу обозначать свой интерес.

– Дел особых нет. Братва задавлена вашими коллегами и администрацией. – Осведомитель старался теперь говорить «цивильно», мучительно отвыкая от уголовного жаргона, что ему, отдалим должное, уже вполне удавалось.

– Только ли моими коллегами?

– Ну, еще черными и цыганами. Но ведь они не сами по себе, а под вашей крышей.

– А против нашей крыши вы уже не рыпаетесь?

– Себе дороже. Мы же не беспредельщики.

– Да, грабить своих беззащитных земляков гораздо легче.

Эта реплика вырвалась у Мыльникова совершенно непроизвольно. Он внутренне был раздосадован на самого себя. Ибо морализировать с собственным агентом было совершенно безграмотно с оперативной точки зрения.

«Что-то, я последнее время стал часто срываться, – подумал Мыльников. – Наверное, это лечение от моих половых проблем имеет побочный психотропный эффект. Надо будет при случае переговорить с врачом».

– Да разве я граблю, Семен Платонович?! – прервал его размышления осведомитель. – Я честный бизнесмен. И вам помогаю уже как законопослушный гражданин, а не уголовник.

– Ладно, проехали.

Поразительно, но майор милиции с двумя высшими образованиями говорил грубее, чем его полуобразованный собеседник.

– Ну, если все так тихо и гладко, что же без конца кого-то убивают, то на пороге прокуратуры, то в кабинете у адвоката, то у дверей ФСБ.

– Не наши это дела, Семен Платонович! Не наши, – с горячностью произнес агент. – У прокуратуры вообще дело давнее, чего это вы вдруг вспомнили? Сами ведь, наверное, знаете, что тут москвичи замешаны. Они весь город уже подмяли. Это их разборки. У адвоката тоже. А о случае с ФСБ вообще мало, кто знает. Так, слышали смутно из бабкиных разговоров.

– И вот ведь какое дело, – продолжал агент, – если по тем разборкам был хотя бы слушок, за какие объекты война идет, то по жмурику у ФСБ вообще полная непонятка.

Агент все-таки разволновался и перешел на сленг.

– Значит, ничего не известно? – спросил Мыльников. – Жаль, жаль.

То, что почти наверняка так и будет, он был уверен заранее. Но столь неопределенное мнение агента к делу не пришьешь. И оно никак не поможет ему спихнуть расследование на ФСБ. Хотя окончательно укрепило его во мнении, что в данном случае это не только его личный интерес, но и вполне закономерное требование.

Уже не надеясь ни на что более существенное, он спросил.

– И так-таки неизвестно, кто убитый?

– Нет, откуда? Знают только, вернее говорят, что не местный. Да его вообще никто толком не видал.

– А откуда тогда те слухи, что «бабки говорят»?

– Ну, слухи слухами. Это уж вам виднее, кто мог все это видеть, и кому потом рассказать. Но люди солидные и авторитетные ничего конкретного не знают. А значит, те шестерки, кто мог случайно в такую рань все увидеть, этого жмурика не знали. Иначе бы сказали кому надо из своих. Так что не наш он, это точно.

Последняя реплика навела Мыльникова на интересную мысль. Нельзя сказать, что эта мысль была внезапна. В сущности, он планировал показать осведомителю фото жертвы. Но откладывал это на конец беседы. И вот теперь он вдруг подумал, что Владимир Степанович мог видеть жертву не в кругу своих былых «коллег», а на более респектабельных городских тусовках, где он сейчас присутствовал иногда в качестве «солидного бизнесмена».

И коль скоро, ясно было, что убитый явно не из местной криминальной среды, то возможно его знает кто-то в более приличных кругах.

Но это направление поисков мы реализуем уже потом, – подумал Мыльников, а сейчас надо просто показать фото жертвы осведомителю. Он достал посмертный снимок жертвы из кармана рубашки.

– Может, видал где этого типа? – спросил он, впрочем, без особой надежды.

Осведомитель вдруг оживился.

– Могу ошибиться. Жмуры они ведь того, не совсем похожи на живых. Но, по-моему, был этот типчик в компании с Володей Тонковым.

– Где?

– На собрании философского клуба в музее-усадьбе.

– А ты ходишь на философский клуб?!

– Да что тут такого?! Предприниматель я, а не уголовник!

– Хорошо, хорошо. Только вот не забывай, что предприниматель ты, а не зэк только потому, что многие твои бывшие грешки покрыл добрейший Семен Платонович.

– Забудешь тут…

– Да ладно, это я так, к слову. Ну, иди. А то мы тут подзадержались. Пока.

– Пока.

Шаги новоявленного «респектабельного бизнесмена» стихли в еловой чаще.

А дело принимает неожиданный оборот, – подумал Мыльников, прислушиваясь к удаляющимся шагам. Володя Тонков это не уголовник. Но и к компетенции ФСБ то, что может быть связано с ним вряд ли подходит.

Владимир Александрович Тонков был в городе фигурой легендарной. И Мыльникову не надо было ничего выискивать, чтобы прояснить, что это за человек, и какого рода дела могли вокруг него закручиваться.

Блестящий офицер, выпускник Военно-политической академии, Владимир Тонков помимо всего прочего имел немалый боевой опыт. Он воевал в Афганистане. И не где-нибудь, а под командой самого легендарного Рохлина. В полку, которым командовал тогда будущий генерал, Тонков был замполитом разведроты.

На всю жизнь запомнил он самый драматичный момент и в своей жизни и в жизни Рохлина. Тогда полк получил приказ наступать на базу душманов вдоль ущелья.

Сомнения Рохлина относительно целесообразности такой операции были отметены командованием.

– Все узлы сопротивления будут подавлены авиацией. Вам только трупы собирать останется, – заявили ему.

Авиация действительно поработала усердно. Бомбардировщики ТУ-16 несколько часов буквально утюжили ущелье. Однако, эффективность ковровой бомбежки в горах невелика. Никаких узлов сопротивления в местности, изобилующей пещерами, таким методом не подавили.

И полк попал в огненный мешок.

Командир с трудом вывел своих людей из-под огня. Потери были огромными. Сам Тонков, находившийся со своей ротой в авангарде, выжил только чудом.

– Я не имею права дальше жить, – сказал после этого Рохлин и вынул пистолет.

Два присутствующих рядом офицера буквально повисли на руках у будущего генерала, не дав ему застрелиться. Тонков был свидетелем этой сцены и до конца жизни запомнил глаза Рохлина. Человека, несомненно, волевого и властного, прирожденного полководца. Но в тот момент эти глаза были наполнены такой болью и такой мукой осознания своей ответственности за каждого погибшего, что бывалым офицерам, что говорить, людям, изрядно очерствевшим душой, делалось не по себе.

Но еще больше поразил Рохлин Тонкова, когда по полку прошел слух о дальнейшем поведении будущего генерала. На разнос приехавшего маршала, гневно вопрошавшего:

– Как же ты наступал?!!

Рохлин смело ответил:

– Как вы приказывали, так и наступал.

После этого, мужественного командира демонстративно унизили в присутствии подчиненных, объявив ему о снятии с должности перед строем его полка.

И, тем не менее, без таких как Рохлин невозможно воевать в принципе. И подполковник стал-таки полковником, а потом и генералом. И погиб, уже будучи политиком, но не перестав быть рыцарем. Возможно, последним рыцарем этой гниющей страны.

Тонков же, позже, в кругу близких знакомых часто говорил, что никогда, ни до, ни после этого, он не наблюдал такого мужества у своих коллег.

– Можно быть смелым в бою. Этого у нас пока еще хватает. Пока… Но я ни разу не видел человека, настолько смелого перед начальством. Вот таких у нас после Рохлина не было и нет, – часто говаривал Тонков.

– Потому то эта страна и развалится, что везде во власти одни холуи и ничтожества, – ответил ему на это один скептически настроенный собеседник.

Как это ни странно, подполковник Тонков не возмутился на подобную реплику. Ибо имел он характер весьма нестандартный для офицера. А именно, был убежденным либералом. Что сделало его таким, служба под началом рыцарственного Рохлина, или позднейшая учеба в ВПА, где руководителем профильного семинара был небезызвестный «либерал в погонах» Юшенков, трудно сказать.

Но, мужество и офицерская честь сочетались в Тонкове с приверженностью идеалам свободы и с ненавистью к ничтожествам в любом обличье. Не взирая на должности, богатство и возможности, которыми эти ничтожества обладали.

Вот с такими убеждениями приехал в начале 1990-х Владимир Тонков в наш городок, досрочно демобилизовавшись из российский армии, где служить стало и тошно, и бесполезно.

Начало его карьеры бизнесмена покрыто мраком. Но, так или иначе, Тонкову удалось, как говорят, немного «раскрутиться». В итоге он стал владельцем небольшого продуктового магазинчика.

И тут его бизнес вдруг круто пошел в гору. Причина была банальна. Тонков был единственным бизнесменом в городе, который не платил дань никаким крышам. В результате его бизнес был гораздо более прибыльным, чем у его коллег, изрядную долю дохода тративших на кормежку этих самых крыш.

На счет того, как удалось Тонкову добиться такого положения, в городке ходили разные слухи. Доподлинно были известны лишь некоторые, лежащие на виду, эпизоды его борьбы с молодой, еще энергичной мафией начала 1990-х. Так, например, все с удовольствием пересказывали один эпизод в местном казино. Тогда к Тонкову подошел один из уголовных авторитетов, и, будучи изрядно пьяным, достав пистолет, спросил, когда Тонков собирается платить «братве как все».

Бывший зам командира разведроты рохлинского полка посмотрел на стоящего перед ним амбала со смесью презрения и гадливой жалости.

– Ты хоть умеешь им пользоваться, – спросил он, показывая на пистолет, – убери, а то яйца себе отстрелишь.

Амбал, глядя на Володю как кролик на удава, трясущимися руками убрал «пушку» и выскочил из казино.

Володя принципиально не ставил в своем круглосуточном магазине решеток, перекрывавших вход ночью. Более того, после 22 часов он устанавливал в торговом зале столик и четыре стула. Скучающие милиционеры из ночных патрулей со всего городка заходили перекусить именно к нему. Так что магазин был всю ночь «на виду и при людях».

Все это, однако, было как-то слишком легковесно, чтобы дать полное объяснение такой неуязвимости Тонкова, да и прояснить некоторые слишком быстрые успехи в начале его деловой карьеры. Но на этот счет в городке тоже имелось определенное мнение.

Говорили, что у Тонкова есть в запасе аргументы и повесомее. Ходили слухи, будто в Белоруссии живут его бывшие сослуживцы по разведроте. Ребята, в свое время чем-то обязанные своему замполиту и преданные ему. Эти парни, родом из гомельских деревень, якобы жили в зоне чернобыльского отчуждения, в глухой, покинутой всеми деревеньке. Они были из одного призыва, и после службы вернулись домой, отказавшись переселяться из зоны отчуждения.

А зарабатывали тем, что приезжали в Россию «работать по специальности», которую получили в разведроте. Отработав и получив деньги, они возвращались в Белоруссию, в свою околочернобыльскую глушь, и были недоступны для преследования.

Командовал этим «летучим отрядом» и «брал заказы» якобы сам Тонков.

Именно с «работой» этого остатка легендарной разведроты молва связывала убийства многих авторитетов в близлежащих районах в разгар «ревущих 1990-х».

Поэтому Тонкова откровенно боялись. Во всяком случае, старались не связываться.

Впрочем, чего только не на придумывает запуганный и забитый жизнью обыватель российской глубинки, чтобы объяснить непонятное ему самому достойное и рыцарственное поведение. Не понять этому обывателю, что такое поведение само по себе может быть лучшей защитой от российской подлости и дикости.

Хотя, смелость и честь не спасли ни легендарного командира Тонкова, генерала Рохлина, ни его любимого преподавателя из ВПА полковника Юшенкова.

Может и вправду лучшее объяснение всем успехам подполковника-бизнесмена, это таинственный «чернобыльский отряд», без колебания отстреливающий любое количество бандитской и чиновничьей российской сволочи, становящейся на пути их бывшего командира?

Размышляя обо всем этом, Мыльников думал, что так или иначе, но на след этого «чернобыльского отряда» он вряд ли выйдет. Если такой отряд и есть, то ловить его – дело заведомо проигрышное. Да и не безопасное.

Но то, что убийство может иметь отношение к бизнесу Тонкова, становится весьма правдоподобным. А бизнес у бывшего подполковника рос как на дрожжах. Теперь он владел уже несколькими магазинами, салоном сотовой связи и первым в городе туристическим бюро. Кроме того, во главе группы акционеров он строил гостиницу и развлекательный центр.

Так что любое из этих предприятий по законам дикой российской жизни могло стать узлом неких проблем, решить которые можно только с помощью убийства.

Но зачем, спрашивается, приводить своего делового партнера, если убитый был таковым, в такую интеллигентскую тусовку, как философский клуб?

Непонятно.

Глава 4. Философский клуб

Да, если все так, если дело связано с бизнесом, то спихнуть его ФСБ не удастся. Типичная уголовщина. Впрочем, сам термин «спихнуть» был здесь неуместен.

В любом случае максимально, на что мог рассчитывать Мыльников, это создание совместной группы по расследованию данного дела. Причем создание этой группы должно быть обставлено всеми бюрократическими формальностями, а не какими-то устными приказами. В этом случае за расследование на равных отвечают оба ведомства. Но в подобных ситуациях нынешняя милиция просто самоустраняется от ведения таких дел, и начальство не спешит пожурить своих подчиненных за нерадение. Ибо если формально ответственных больше одного, то не отвечает никто.

Так думал Мыльников, прогуливаясь по пути к себе домой. Ибо мысли о расследуемом деле не покидали его.

Вечерело. Было не так уж и тепло. К северу от Москвы климат как-то сразу делается заметно холоднее. И для здешних жителей 23 градуса тепла почти жара.

Поэтому проходившие женщины были одеты почти что «по– сочински». Хотя сами сочинки по такой погоде наверняка напялили бы что-нибудь посущественнее.

Мысли Мыльникова опять сбились с размышлений о делах на размышления о женщинах. Вот, например, идет красотка. Брючки полупрозрачные. Кофточка – одно название. Большой воротник, что-то в районе груди и живота и голая спина, перекрещенная какими-то ленточками.

Взгляд Мыльникова прямо пристыл к гладкой коже этой стройной спины. Что-то шевельнулось в штанах. Да, лечение не прошло даром.

Его вдруг охватила досада. Тут такие возможности. А он должен заниматься совершенно идиотским делом. С которого не наваришь ничего. Ну, какой самоубийца вздумает шантажировать Тонкова, если даже он замешан в деле?

А если он среди пострадавших? Если убит его партнер, или вообще друг? Ну и что! Он отблагодарит, что ли ментов, нашедших убийц? Держи карман шире!

Женщина, в спину которой впивался взглядом Мыльников, повернулась к проезжей части и взмахнула рукой. Тут же рядом затормозила подержанная иномарка. Статная крупноватая красавица с такой изумительной атласной кожей, легко села рядом с водителем. И машина уехала.

Черт знает что! Мыльников чуть не взвыл от досады.

– Семен Платонович, дорогой, давно тебя не встречал! Где пропадаешь? Или уезжал куда?

К Мыльникову энергично подскочил его знакомый. Безалаберный, веселый и безобидный журналист местной газеты. Он был высок и худ, как вобла. Всегда говорил без умолку. Сразу обо всем и ни о чем. Но иногда выдавал весьма интересную информацию. Так, между делом, вперемежку с изложением своих грандиозных планов и малоправдоподобных слухов.

В сущности, с ним-то как раз и стоило бы сейчас поговорить Мыльникову. Но что-то выбило сегодня Семена Платоновича из колеи, и он хотел скорее добраться до дому. И может быть даже принять изрядную порцию спиртного.

Поэтому он отнюдь не обрадовался свалившейся удаче, а посмотрел на Виктора Федорович, так звали журналиста, с некоторым даже раздражением.

Но тот не заметил настроения Мыльникова. Он вообще редко замечал настроение собеседников. Все так же весело и бойко он громко проговорил:

– Да, кстати, разреши тебе представить. Тамара Петровна, моя, можно сказать коллега.

Только тут Мыльников обратил внимание на стоящую чуть сзади Виктора женщину. На вид ей было немного за тридцать.

Она была чуть выше среднего роста. Шатенка с густыми светло-каштановыми с легкой рыжинкой волосами и продолговатыми, широко расставленными, миндалевидными прозрачными голубыми глазами, немного приподнятыми к вискам.

Фигура была просто идеальной. Что называется, ни убавить, ни прибавить.

Женщина была одета в легкое платье синего цвета с абстрактным белым рисунком. Спереди фасон платья напоминал фасон блузки той дамы, на которую Мыльников только что так азартно пялился. Тот же огромный воротник, от которого шли вниз буквально две полоски, открывая глубокий, почти до пояса, треугольный вырез.

Мыльникову вдруг остро захотелось, чтобы Тамара повернулась к нему спиной. Он почему-то был уверен, что на спине ее платье имеет такой же глубокий и широкий вырез, как у севшей в иномарку дамы. И в этом вырезе так же перламутрово поблескивает атласная кожа.

Мыльников чуть не замотал головой, пытаясь прогнать подступившее видение. Он уже не досадовал на Виктора за эту, поначалу показавшуюся неуместной встречу. Достаточно ловко изображая любезность, но одновременно и легкую томную усталость, «старый полицейский» спросил.

– Вы тоже журналистка?

– Нет, – ответила Тамара. – Учительница литературы.

– И какими же судьбами в наших краях?

Тамара засмеялась.

– Это не ваши края. Это мои края. Окончила филфак МГУ. Поработала немного в Москве. Но вот, потянуло на малую родину.

Мыльников посмотрел на женщину внимательно. Она была красива, элегантна, аристократична. Аристократична не по-московски, а прямо-таки, по-европейски. Семен уже привык к красоте местных женщин. В свое время он с интересом воспринял прочитанное в одной книге о том, что Иван Грозный переселил в этот город массу пленных вражеских офицеров во время Ливонской войны. Так что в жилах коренных жителей городка текла кровь немецких, шведских, польских и литовских дворян. И совершенно «нордические» типажи были отнюдь не редки.

Но в Тамаре чувствовалась не только порода и врожденное благородство, но и некая школа, что ли. Конечно филфак МГУ, это вам не областной педвуз. И все же Мыльникову почему-то показалось, что одного столичного и университетского лоска было бы недостаточно, чтобы объяснить эту едва уловимую «господскую повадку».

Тамара смотрела на майора сверху вниз доброжелательно, но немного, самую малость, насмешливо. И опять же, это было не просто превосходство осознающей свою несомненную красоту женщины, а что-то другое. Она как будто понимала ход мысли Мыльникова, но была уверена в том, что ее загадка не будет разгадана.

– Понятно, – протянул Мыльников, прерывая грозившую затянуться паузу, мучительно соображая, как бы продолжить разговор. Но Виктор сам пришел ему на помощь.

– Слушай, Семен Платонович, пошли с нами. У нас сегодня заседание философского клуба. Будем говорить о тайнах нашего города, о библиотеке Ивана Грозного. Вот даже Тамара Петровна заинтересовалась. И не пожалела посвятить нашему скромному заседанию свой вечер.

Положительно, мне сегодня везет, – подумал Мыльников. – Вот и философский клуб, куда мне надо было обязательно зайти, так удачно подвернулся. Да еще и такая женщина будет почти рядом. Это вам не вульгарный съем в кабаке, а знакомство на респектабельном мероприятии.

И Семен сразу включился в игру. Приняв свое самое «неотразимое» выражение глубокого интеллектуала, вынужденного разбираться с «несовершенством жизни», Мыльников произнес.

– Если такая женщина не пожалела потратить свой вечер на твое мероприятие, Виктор, то мне, старому полицейскому, и подавно не стоит отказываться.

Тамара задорно и легко рассмеялась, демонстрируя в улыбке идеальные ровные зубы.

– Тогда пошли побыстрее, господа.

Она повернулась, и Мыльников убедился, что был прав. Широкий вырез на спине был перекрещен двумя рядами совершенно невесомых ленточек. И кожа в этом вырезе была просто ослепительна.

– Кстати, – обернулась к Семену Тамара, – почему вы назвали себя старым полицейским?

– Я майор милиции, выпускник МГУ, много помотался по нашей все еще необъятной стране.

– Вы закончили юрфак?

– Будете удивлены, нет. Геофак.

– Вот как? А как же попали в милицию?

Мыльников заметил заинтересованность Тамары и поспешил закрепить ее внимание к себе.

– Это давняя история. Работал на севере. Сначала по специальности, а потом перешел в отдел борьбы с хищением золота. Связался, так сказать с правоохранительными органами. Потом закончил заочный юридический. И с тех пор все в той же правоохранительной системе. Но в разных ипостасях.

– Наверное, много приключений пережили в своей жизни?

– Хватило бы не на один роман.

– Интересно. Знаете, я пыталась попробовать себя в писательстве. Создать этакую смесь дамского и приключенческого романа. К сожалению, безуспешно. Не хватает фактуры по части именно приключенческой.

– Всегда к вашим услугам.

– Знаете, а я поймаю вас на слове. Не пожадничаете поделиться со мной воспоминаниями о былом?

Вот это везуха! Семен ощутимо терял голову и даже не старался себя сдерживать. Тем не менее, он был помимо всего прочего, просто опытным искушенным человеком. Он понимал, что игра должна быть изящной, тогда она будет вдвойне интересной. Особенно для дамы. Поэтому он изобразил легкую подозрительность. Этакий профессиональный шарм.

– А вы довольно бойко меня поймали на слове. Все же не приходилось ли вам, часом, работать в журналистике? И не являетесь ли вы, вопреки вашему предыдущему утверждению, коллегой Виктора?

– Не любите журналистов, господин инспектор?

Тамара легко приняла игру.

– А кто же из нашего полицейского брата, вас, журналистов любит?

– Но я же еще не подтвердила свое журналистское прошлое! Почему же сразу «вас, журналистов»?

– А я не прав?

– Правы, инспектор, – опять легко засмеялась Тамара. – Но, в журналистике я проработала совсем немного. Да и было это довольно давно. А сейчас я бывшая журналистка, бывшая переводчица, бывшая писательница. Простая провинциальная училка. Это можно считать смягчающим обстоятельством?

Тамара говорила все это легко, без малейшего намека на горечь или разочарование. И двигалась она легко, изящно, упруго. Ее густые волосы были подняты в прическе, которую можно было назвать довольно консервативной. И Мыльников только тут заметил, как блеснула бриллиантом ее платиновая сережка. Он был знатоком драгметаллов и камней. В том, что сережка была платиновой, а бриллиант настоящим он был почти уверен.

Однако, – подумал Мыльников. А вслух произнес.

– Разумеется, можно.

– Ну, вот мы и пришли, – вклинился в разговор Виктор.

Они стояли у ворот музея-усадьбы XIX века, где и проходили обычно заседания философского клуба.

Поначалу философский клуб задумывался как некая тусовка городской интеллигенции и «интеллигентствующих бизнесменов». Один из организаторов этих встреч, директор музея-усадьбы предоставил для этого помещение. Тусовка поначалу имела успех и была весьма представительна. Авторитет клуба характеризовался помимо всего прочего тем, что обозначиться здесь стремились кандидаты в депутаты различных уровней, выдвигавшиеся по округам, включающим город.

Однако в последнее время клуб явно захирел. Встречи происходили все реже и реже. И были явно не столь представительными. Возможно, это было связано с общим упадком российской жизни, который вопреки бодрым официозным заверениям, начался почти сразу с приходом к власти второго российского президента.

Мыльников, разумеется, немного был наслышан об этой тусовке и ее нынешнем положении. И просто не представлял, что же там может быть интересного.

Однако он был удивлен, увидев, что выделенная для заседаний клуба комната полна народа. Среди присутствующих было несколько лиц, явно не из местных.

Возможно, все это было связано с темой обсуждения. Ибо волны интереса к проблеме поиска знаменитой библиотеки Ивана Грозного периодически накатывали на городок, одно время бывший резиденцией этого знаменитого царя. Иногда эти волны, образно говоря, были столь высоки, что вызывали всплеск соответствующего интереса и в Москве.

По-видимому, сейчас была именно такая ситуация. Ибо Мыльников заметил даже одну московскую телекамеру.

Поначалу заседание проходило так, как и можно было ожидать от подобного мероприятия. Выступали многие местные краеведы и историки и делились своими версиями насчет места нахождения библиотеки. Надо сказать, все версии были достаточно нелепы и тривиальны одновременно. И все выступающие взывали «граду и миру» с просьбой дать денег на их почти стопроцентно верные поиски.

Вернее, просто на «окончание» почти завершенных поисковых работ.

Поначалу Мыльникову было интересно. Но потом он заскучал, и все больше поглядывал на Тамару. Ей тоже было заметно скучно. И Мыльников уже хотел было пригласить ее тихо уйти и продолжить вечер в ином формате.

В это время ведущий заседание Виктор Федорович вдруг сказал, обращаясь к кому-то в зале

– А как ваше мнение, Святослав Михайлович? Что-то вы, профессор Кузнецов, сегодня довольно пассивны.

Тот, к кому обратился Виктор, был чуть заметно раздосадован. Он, по-видимому, пришел сюда не говорить, а просто послушать, что говорят другие. По виду это явно был москвич. Впрочем, если судить по реплике ведущего, довольно хорошо обжившийся в городке. Во всяком случае, частенько появлявшийся на заседаниях клуба.

– Ну, что вы, Виктор Федорович, я не такой знаток этой проблемы, как все выступающие здесь до этого.

– Не надо скромничать, профессор. Ваша идея о составлении карты городских аварий и просадок грунта с последующим анализом на предмет возможного выявления подземных ходов представляется весьма интересной.

– Вы преувеличиваете, Виктор Федорович, значение этой идеи. Как говорили здесь все выступающие, и я с ними согласен, библиотеку стоит искать в монастыре или его ближайших окрестностях.

Монастырь и музей на его территории был сохранившейся частью бывшей резиденции Ивана Грозного.

Мыльникову, как опытному оперу сразу стало ясно, что профессор явно не желает привлекать внимание публики к идее, которую когда-то, наверное, высказал Виктору.

О, да он явно относится к происходящему серьезней, чем может показаться, исходя из характера мероприятия, – подумал Мыльников, вновь обретая интерес к происходящему.

И вдруг заметил, как напряглась, слушая дискуссию Виктора с профессором, Тамара.

Мыльников чутьем старого опера вдруг понял, что прикоснулся к чему-то достаточно важному. Он еще не осознал, какой все это имеет смысл и нужно ли вообще ему до этого смысла доискиваться, но какой-то охотничий азарт почувствовал несомненно.

С удивлением, он понял, что такого бескорыстного, «идейного» азарта он не испытывал уже давно. Наверное, со времен своей северной молодости, когда распутывал дело о массовых хищениях золота при участии членов ЦК КПСС и спецслужб США и Израиля.

Между тем дискуссию ведущего с неизвестным Мыльникову профессором прервал очередной «безумный краевед».

– Правильно, нечего зацикливаться на поисках библиотеки в районе монастыря. Весь город, и его окрестности пронизаны неоткрытыми подземными ходами. Именно там и надо искать библиотеку.

Профессор, поискав глазами кого-то в зале, едва заметно подмигнул ему. Со своего места поднялся «очередной москвич», как окрестил его Мыльников, успев отметить, что «москвичей» тут была едва ли не половина.

– Коллеги, – начал этот вальяжный господин с манерами потомственного гуманитария, – все сказанное весьма интересно. Но мне кажется, вы в порыве любви к своей малой родине несколько увлеклись…

– Представьтесь! – прервали его из зала.

– Извините, с удовольствием. Маляев Аркадий Сергеевич. Доцент Истроико-архивного института. Или, как у нас теперь говорят, университета. Советник министра культуры. Но я, с вашего позволения, продолжу. Итак, в научных кругах бытует мнение, что библиотека Ивана Грозного вещь легендарная. Разумеется, она в свое время была. Но потом, со временем просто естественным образом разошлась по многим другим библиотекам и хранилищам. Как единого целого ее сейчас нет. А сохранившиеся книги этой библиотеки наверняка фигурируют сейчас во всех соответствующих российских хранилищах в качестве тех или иных древнейших рукописей или первопечатных книг.

Местная публика была раздосадована таким ушатом холодной воды, вылитой на их горящие энтузиазмом головы.

Но тут со своего места поднялся типичный провинциальный интеллигент, с какой-то, чуть ли не хрестоматийной внешностью. Худой, с лихорадочно поблескивающими глазами и длинными черными волосами.

Анархист-нигилист в стиле XIX века, – чуть насмешливо подумал Мыльников. – Какая литературщина сохранилась еще в русской провинции!

Между тем «нигилист» вежливо спросил предыдущего выступающего.

– А скажите, коллега, какого рода первопечатные книги и рукописи, как вы говорите, «разошлись» по разным хранилищам? Это русские книги?

– Разумеется.

– Отнюдь не разумеется, коллега. Основу библиотеки Грозного составляла библиотека его бабки Софьи Палеолог, которую она привезла в Россию из Флоренции. Не будете же вы утверждать, что там писали и печатали по-русски, снабжая будущую великую княгиню «про запас» книгами ее будущей новой родины? Однако, насколько мне известно, иностранных книг и рукописей подобного рода нет в известных книжных хранилищах, где собраны остатки библиотек первых русских царей и князей.

Что вы можете возразить на это?

Советник министра культуры, явно смешался. Но отвечать что-то было надо. И он попробовал перевести разговор в другую плоскость.

– Допустим, вы правы. Но, согласитесь, тогда получается какая-то дешевая литературщина. Что-то в стиле рыцарских романов или иных западных фильмов про ужасы и заговоры Средневековья. Были, де, некие таинственные книги, которые содержали в себе нечто такое, что сначала их запрятали поглубже, а потом всячески мешали найти. Так что ли?

– Вы знаете, именно так, – сказал сверкая глазами «нигилист». – Флорентийская библиотека Софьи Палеолог содержала многие древнейшие рукописи, которые позволяли совсем по-другому взглянуть на историю…

«Нигилист» как будто споткнулся на ходу и запнулся. Он побледнел, но справился с собой и продолжал.

– На историю,… на те ее моменты, которые были тогда весьма актуальны в идейной борьбе. Вероятно, эти моменты сохранили свою актуальность до наших дней. И поэтому многие с одной стороны хотели бы найти эту библиотеку. А другие хотели бы помешать этому. А, может быть, даже… уничтожить ее.

В зале повисло напряженное молчание.

Мыльников вдруг заметил, что Тамара нервно кусает губы. Впрочем, взволнованной казалась не только Тамара. Зал как будто разделился на две части. Одни были некими зрителями, пришедшими на интересное мероприятие, скрашивающее скуку провинциальной жизни.

Между тем, другие как будто были посвящены во что-то таинственное. И они вели некую игру, стараясь выведать нечто у противника, и одновременно дезинформировать его, отвлечь внимание от важных для себя моментов.

После выступления «нигилиста» эти «посвященные» как будто сбросили маски. Мыльникову, человеку в таких делах опытному, на мгновение даже показалось, что сейчас «посвященные» выхватят откуда-то пистолеты и перестреляют друг друга.

Бегло окинув взглядом зал, Мыльников понял, что «посвященные» делились как минимум, на три враждебные друг другу группировки.

Напряжение разрядил «профессор»

– Согласитесь, коллеги, неплохое у нас сегодня получилось заседание. Интересное, острое. Нужно поблагодарить Виктора Федоровича за его энтузиазм, который помог нам возобновить работу нашего философского клуба.

– А что, мы уже расходимся? – разочаровано спросил один из «не посвященных».

– Не знаю, как вам, но мне представляется, что уже довольно поздно. Июнь, знаете ли. Светло, как днем, а между тем уже около десяти вечера. Музей пора закрывать и ставить на сигнализацию. А то мы подведем наших добрых хозяев и не сможем собираться еще.

Несколько «посвященных» поддержали профессора с видимым энтузиазмом. Им не терпелось закрыть заседание. Или они выяснили все, что хотели. Или опасались, что нечто лишнее выяснят конкуренты.

И заседание закрылось.

Глава 5. Тамара

Нет, это черт знает что, – подумал Мыльников, выходя с Тамарой на улицу. Виктор отстал где-то по дороге.

Я все-таки поговорю с врачом, – продолжал про себя Мыльников. -Потенцию мне, судя по всему, восстановили, но сделали каким-то неврастеником. Мерещится незнамо что.

Собственно, зачем я пошел на это мероприятие? Узнать про Тонкова и его убитого спутника. У кого узнать? У тех, кто в этот клуб регулярно ходит. Желательно узнать исподволь. Однако я не разведчик в стане врага, а мент в своей собственной стране. И если понадобится, могу и допросить кого потребуется.

А для этого надо просто узнать всех завсегдатаев. А второе, надо как-то закадрить Тому. И все. Нечего придумывать тайны мадридского двора с потенциальными убийствами. Ну, поспорили интеллигенты. Народ сейчас не в пример дням моей юности злой. Так что при случае и интеллигенты друг друга побить готовы. А тут пригрезится незнамо что.

Они стояли на улице уже довольно долго, а Тамара как будто не замечала его невежливого молчания. Может ждала кого-то?

Вот из ворот усадьбы вышел с несколькими спутниками «профессор». Мыльникову показалось, что Тамара обменялась с ним быстрыми взглядами. Ее поведение заметно изменилось. Теперь она явно выказывала намерение поскорее покинуть мероприятие.

– Тамара, – сказал Мыльников, – вечер прекрасный, не пойти ли нам в какое-нибудь высшее увеселительное заведение.

– Высшее увеселительное заведение? Это шутка из времен вашей молодости?

– Это намек на мой возраст?

– Ну что вы, комиссар!

– Всего лишь инспектор, мадам.

Она снова предложила игру. И Мыльников был доволен таким оборотом дела. Его долгое невежливое молчание у ворот усадьбы было либо не замечено, либо прощено.

– Итак, вы согласны?

– Да, знаете ли, хочется продолжить этот милый вечер.

– Тогда, если не возражаете в «Тройку»?

«Тройка» был ресторан около дома, где жил Мыльников.

– Фи, инспектор. Вы бы еще в «Три толстяка» меня позвали.

– Тогда выбор за вами.

– В «Ларс».

«Ларсом» назывался лучший ресторан их городка. Не ресторан, а целый развлекательный комплекс с кабаре, биллиардным залом, сауной и даже гостиничными номерами.

Мыльников знал об этом заведении, но пока еще не побывал там. Весьма кстати он подумал, что такой ресторан и развлекательный комплекс было бы просто не мыслимо представить в их городке в советское время. Да, цивилизация, почти Европа.

Однако он тут же поправил себя. В советское время нельзя было представить себе и труп на крыльце местного отделения КГБ. Что ж, за счастье надо платить. В конце концов, не он лежит в крови на крыльце у «соседей», а идет сейчас в достаточно шикарный кабак с милой дамой. Ну, а безобразий было полно и в Совдепии. Не ему ли в свое время посулили «жакан в брюшной полости» за то, что разоблачил вывоз десятков тонн золота за границу воротилами ЦК КПСС?

Вот то-то же.

– Инспектор, вы опять выпадаете из действительности. Может, устали? И я не во время с «Ларсом»?

– Простите великодушно старого полицейского. Все как раз очень во время.

Они вышли на центральную площадь городка, где стояло несколько такси. Мыльников с привычной милицейской властностью махнул рукой. Ближайшее такси тут же подкатило. Семен помог сесть Тамаре и уселся сам.

– В «Ларс», – коротко бросил он шоферу.

Обстановка в ресторане показалась Мыльникову в высшей степени респектабельной. Все было чисто, опрятно, изящно. Меню было, по мнению Мыльникова, просто отменным. Да и выбор напитков весьма недурен.

Тамара быстро и умело сделала заказ. Мыльников только немного откорректировал его. Глядя на нее в этот момент, Мыльников вдруг подумал, что если у него с этой женщиной что-то получится, то, наверное, это будет его последняя в жизни любовь. И эту женщину, поблескивающую бриллиантовыми сережками и уверенно делающую заказ в довольно дорогом ресторане, надо будет холить и лелеять. А для этого нужны деньги. Все, пора за работу. Пора выискивать перспективные в плане дополнительного заработка дела и, не зарываясь, но все же гораздо смелее брать взятки.

Чтобы не погружаться опять в молчание, Мыльников спросил Тамару.

– А с какими языками вы работали в качестве переводчицы?

– Английский, немецкий, итальянский.

– Довольно необычное сочетание. Логичнее было бы французский и итальянский.

– Да нет. Итальянский выучила сама. Он довольно легкий. А так, профессионально английский и немецкий.

– А чего здесь стали преподавать литературу, а не иностранный?

– Литературу как-то интереснее. Хотя, согласна с вами, здесь гораздо больший дефицит преподавателей иностранных языков. Но, что это вдруг мы о моей работе, инспектор? О работе на работе. Скажите лучше, как вам понравилось нынешнее заседание философского клуба?

Принесли закуску и напитки. Мыльников разлил коньяк. Тамара не возражала.

– За знакомство! – поднял рюмку Семен.

– За знакомство! – поддержала его тост Тамара.

– Вы спрашиваете, как понравилось мне заседание клуба? – переспросил Мыльников выпив. – Я бы ответил на ваш вопрос, но мне многое непонятно. Поэтому я не могу составить мнение. Но в одном я уверен. Не жалею, что пошел туда, ибо имел удовольствие сидеть рядом с вами и продолжить наш вечер здесь.

Мыльников встал и продекламировал

– Обещают нам гурий прекрасных в раю.

Но прекраснее та, с кем сегодня я пью.

Издалека лишь бой барабанный приятен.

Дайте сейчас, а посулы я вам отдаю

За присутствующую даму!

И он стоя опрокинул вторую рюмку.

– Браво, инспектор! – хлопнула пару раз в ладоши Тамара. – Не часто встретишь милиционера, декламирующего Хаяма.

– Не любите вы милицию, мадам.

– Оставим это, Холмс.

– Тогда уже скорее Мегрэ.

– Вы правы. Но что же вам не понятно в этом милом заседании провинциальных интеллектуалов?

– Ой ли? Не таких уж и провинциальных. Там половина было москвичей. Кстати, а кого это Виктор назвал профессором? Это что, прозвище?

– Да нет. Это настоящий московский профессор. Доктор наук. Не знаю, правда, его специализации. Несколько лет назад построил здесь себе дом. И теперь в основном живет здесь. Работа, судя по всему, позволяет. Писал немного в местную прессу. Призывал развивать туристический бизнес и создавать для привлечения туристов мифы об Иване Грозном.

– Так все это заседание – рекламный трюк, разыгранный заранее?! – изумился Мыльников, которому вдруг все стало ясно.

Ясно и стыдно за себя, за свои глупые подозрения.

Тамара рассмеялась.

– Почти что.

– Тогда, надо признать, режиссура просто отличная. А телевидение как сумели завлечь? Это же денег стоит.

– Думаю, обошлось без денег. Профессор все устроил, заинтриговал коллег. Но все это только один эпизод большой кампании. Сейчас еще будет реализована задумка с находкой нескольких «реликвий» и «подземных ходов». Тоже для привлечения туристов.

– Но это все пока игры интеллектуалов, а ведь должны быть и заинтересованные участники со стороны гостиничного и туристического бизнеса?

– А они тоже есть. Здесь главная фигура Володя Тонков. Он строит гостиницу и развлекательный центр. И наши «старые мальчики», она употребила сейчас дословный перевод соответствующего термина с английского “old boys”, Виктор, профессор и директор музея-усадьбы срочно конструируют “находку” времен Грозного на территории Володиной гостиницы. Этакий “рояль в кустах”.

– А что, «рояля» на самом деле нет? И, кстати, где же сам заказчик, господин Тонков? Чего его сегодня не было?

– Насколько я знаю, «рояля», то есть некоего объекта времен Грозного, пока нет. Они его сами построят. Я же говорю, игры и мистификации вечных подростков. А Володя уже с неделю как отсутствует. Уехал по делам своей туристической фирмы на Кипр.

Она вдруг взглянула на него насмешливо.

– Ну, как, все выяснили, что хотели, инспектор?

– Тамара, как вы могли подумать?!

– Вот только не делайте из меня дуру, Семен.

Она впервые назвала его по имени. Но взглянула при этом довольно холодно. Мыльников понял, что может потерять ее. И вдруг вспомнил что «честный путь – лучший путь».

– В чем-то вы правы, Тамара. Но это моя работа. И вы можете на меня обидеться. Но раз пошел такой разговор, я задам вам совершенно открыто еще один вопрос. Вы знаете этого человека?

Он достал из кармана рубашки фотографию убитого. Взглянув на фото, Тамара переменилась в лице.

– Конечно, знаю. Это приятель Тонкова. Он приезжал к нему не раз из Москвы. По-моему, он журналист и, кроме того, помощник какого-то депутата Думы. Он тоже один из участников этой игры в мистификации а ля Иван Грозный для привлечения туристов в наш город.

– Его имени случайно не знаете?

– Зовут Юрий Николаевич, – она помедлила и с видимым усилием добавила, – кажется. А фамилия, – она снова помедлила и закусила губу, – если не ошибаюсь, Половцев. Слышала один раз. Но что с ним?

– Он убит сегодня утром на крыльце местного отделения ФСБ. А теперь можете обижаться и посылать меня ко всем чертям.

Мыльников налил себе еще коньяку, выпил один и сидел довольно понуро. Он напоминал обиженного старого пса.

Уйдя в свою обиду, он не заметил состояния собеседницы. А она была явно не в своей тарелке. Впрочем, несмотря на ее гонор, она была всего лишь сельской учительницей. Не каждый же день в ее жизни бывают такие коллизии. И ее растерянность была вполне понятна.

Она вдруг тряхнула головой, и как будто резко взяла себя в руки.

– Инспектор, вы можете быть прощены, если расскажете мне все обстоятельства этого дела.

Прерывая его возражения, она быстро продолжала.

– Я, конечно, понимаю, тайна следствия и все такое прочее. Но я знаю нравы в нынешней ментовке. Если вам надо, вы что угодно сотворите, наплевав на все правила и законы.

Она держалась все увереннее и продолжала.

– Вот и решайте, надо вам выполнить мою просьбу, удовлетворив мое любопытство, или не надо.

– Какой примитивный шантаж, мадам.

– Лишить вас моего общества – это разве шантаж?

– Более чем.

– Ладно, пусть будет шантаж. Ну, на посошок?

– Нет, банкет продолжается.

– Банкет и ваш рассказ.

– Но потом шантажировать начну я.

– Боже, но что можно взять с деревенской училки?!

– Тамара, вы вьете из меня веревки.

– Знаете, Семен, вы, наверное, уже поняли, что в жизни у меня далеко не все было гладко. И коли вы называете себя старым полицейским, то и мне вполне можно назвать себя в этом же духе. «Утомленной леди», например. А утомленной леди может быть только и надо в жизни, чтобы можно было из кого-то вить веревки. Я ясно излагаю?

– Вполне.

– Тогда, вперед.

– Ладно, ловлю вас на слове. Но ей Богу в этом деле нет пока ничего определенного. На крыльце местного отделения ФСБ нашли труп человека с огнестрельным ранением. Он видимо шел к этому месту целенаправленно. На крыльце упал и своей кровью нарисовал такую фигуру.

Мыльников взял салфетку и нарисовал Сварогов квадрат.

– Один луч этой восьмиконечной звезды закрашен кровью полностью. И рядом с этим закрашенным лучом кровью написана большая буква «В». Откуда шел раненый пока не установлено, и когда точно наступила смерть тоже не установлено. Но все это будет выяснено. На большее рассчитывать трудно. Типичный висяк. Мне ясно только одно, что все это может быть связано с вашими играми и мистификациями, призванными оживить туристический и гостиничный бизнес. Хотя доказать это будет трудно. Вообще это дело дохлое. И я хочу спихнуть его в ФСБ.

Вы довольны?

– Вполне, Семен. После десерта поедем ко мне, или к вам?

И поглядев на его изумленную физиономию, она рассмеялась как ни в чем ни бывало.

– Не удивляйтесь. В нашем городе так мало приличных мужчин, которые умеют ценить женскую благосклонность.

В эту ночь Семен сумел кончить два раза. Для иного секс-гиганта это было маловато, но для него это был рекорд последних трех лет. Тамара же может и не получила всего, чего хотела, но все же полностью разочарованной тоже не была.

Наблюдая утром, как она причесывается перед большим зеркалом, Семен еще раз удивился, как же она красива. Заколов поднятые наверх волосы, она слегка повернулась. Длинный темно-синий халат немного распахнулся, слегка приоткрыв стройную сильную ногу.

Мыльникову вдруг снова остро захотелось ее. Он вскочил с кровати и обнял Тамару.

– Вы готовы продолжать ночные развлечения? – лукаво спросила она.

– Да!

На этот раз Семен любил ее очень долго и, пожалуй, даже удовлетворил эту красавицу со спортивной фигурой. Когда он, наконец, кончил, то почувствовал нечто вроде гордости и посмотрел на нее с видом некоторого превосходства.

Тамара лежала некоторое время утомленная, полу прикрыв глаза. Но она явно не собиралась уступать ему первенство в их отношениях. Открыв глаза и чуть насмешливо улыбнувшись, она произнесла:

– Неплохо инспектор, неплохо.

Потом легко вскочила с кровати и спросила

– Вам чай или кофе, инспектор?

– Тома, может быть, перейдем на ты? – спросил он.

– Фи, инспектор. Интимная близость еще не повод для перехода на «ты» с приличной женщиной.

– Виноват Ваше высочество, – опять подхватил игру Семен.

– Я не нуждаюсь в титулах мне не принадлежащих. Зовите меня по-простому… Ваша светлость.

– Слушаюсь, герцогиня.

– Княжна, инспектор, – почти серьезно сказала Тамара.

Она вышла на кухню, а Семен стал внимательно разглядывать ее квартиру. Его новая знакомая жила во вполне приличном, так называемом «железнодорожном» доме. Квартира была однокомнатная, но улучшенной планировки. И в ней был сделан евроремонт. На окнах были стеклопакеты. Обои были немецкие, тисненные. Обстановка тоже не шикарная, но очень и очень приличная. А главное, было видно, что все подбиралось новое. Подбиралось без спешки, так, чтобы абсолютно все подходило друг к другу.

В Мыльникове проснулся сыщик. Не все так просто было у этой женщины. Отнюдь не просто. Эта квартира, намного превышающая возможности провинциальной учительницы. Эти бриллиантовые серьги. Эта странная осведомленность о проделках «старых мальчиков» из философского клуба. Что общего может быть между «великим и ужасным» Тонковым, московским профессором и этой «утомленной леди»?

Впрочем, «утомленная леди» везде придется кстати. Он почувствовал нечто вроде укола ревности.

Тамара выглянула из кухни:

– Завтрак готов, инспектор.

Мыльников прошлепал на кухню. Как он и ожидал, кухня тоже была обставлена на заказ.

Прихлебывая чай, Семен не удержался от реплики:

– Неплохое гнездышко для «деревенской училки».

– Не все одним вам, ментам прилично жить.

– Почему вы становитесь так вульгарны, княжна, как только речь заходит о моих коллегах?

– Имею на это некоторые основания. Впрочем, признайтесь честно, кто вас вообще в России любит?

– Ну, меня, например, сегодня ночью любила одна благородная красивая дама.

Тамара засмеялась.

– Не задавайтесь, инспектор. И давайте закончим эту тему.

– И все же, Тамара, извините, но вы напоминаете мне не провинциальную учительницу, а какую-то Мату Хари. Слышали о такой легендарной личности?

– Мата Хари была профессиональной танцовщицей, а я по части спортивных танцев всего лишь любительница.

– Да, уж. Скромная любительница. Мастер спорта, наверное?

– Нет, кандидат в мастера. Но отнюдь не профессионал. Так что вы опять ошиблись, инспектор. И не стремитесь проникнуть в мое прошлое. Я же в ваше не лезу. Будет надо, сама посвящу вас в то, что найду нужным. И, кстати, прошу, не называйте меня Тома. Это сокращение моего царского имени нахожу пошлым.

– Извините, Ваша светлость.

– Так то лучше, Мегрэ.

Глава 6. Мыльников идет по следу

По дороге на работу Мыльников продолжал думать о своей загадочной пассии. Но, придя на утреннюю планерку, сразу забыл обо всем. Ему поручили вести дело о тяжких телесных повреждениях нанесенных нескольким лицам во время массовой драки, которая произошла вчера. Подрались представители цыганской и азербайджанской группировок.

У Мыльникова загорелись глаза. К черту все эти тайны мадридского двора. Вот это дело, так дело.

Знакомясь в своем кабинете с материалами, Мыльников испытал настоящий азарт. Азарт голодного охотника, уже видящего еще бегущую добычу в виде доброго куска жаркого на столе. Да с этих участников, где преступники перемешались с пострадавшими, можно столько слупить, что хватит на приличную машину. Новую вазовскую, или подержанную иномарку.

А если кто из пострадавших умрет? Тогда хватит на новую иномарку. Ох, и потрясет Мыльников обе группировки. Можно по ходу дела приплести несколько эпизодов с наркоторговлей, которую цыгане ведут почти открыто. Ну и на азеров наберем немало.

Разумеется, Мыльников и не думал раскрывать это дело. Виновные и пострадавшие будут определены в процессе «конкурса подношений». Кто принесет больше, тот и будет прав. А чтобы давшие меньшие взятки потом не предъявили претензий, их и надо будет заодно поймать на других серьезных правонарушениях. И тогда принесенные «борзые щенки» пойдут уже как плата за закрытие этих новых дел.

У Мыльникова почему-то сразу возникла схема «расследования». Виновной сделать цыганскую сторону. Но приплести к делу наркоторговлю и именно цыганские взятки объявить в качестве платы за исключения из дела эпизодов с наркотой. Это было самое простое. Ибо наркоторговцы обнаглели до предела и сами подставлялись. Они, очевидно, надеялись на свою «крышу» в лице одного из начальников Мыльникова. Но в связи с этой дракой, «крыша» на время станет неэффективной.

Теперь дело было за азерами. Если не пожадничают, то все пойдет как по маслу. А если нет, тогда придется искать нечто «дополнительное», косвенно связанное с этой дракой, уже на них.

А может раскрутить их еще на что-нибудь? Эх, тогда можно будет и квартирку поменять на лучшую. А может и домик построить.

Ну, а вы, княжна, все же не более, чем баба, – подумал Мыльников. И вся ваша загадочность, это, извините, фигня на постном масле. Нужен вам мужик нормальный после вашего жизненного краха. Но хотите вы при этом выглядеть получше. Что ж, ради ваших красот так и быть, подыграем. Но главное все же не игра, а возможность удовлетворять ваши «растущие потребности», как говорили в советское время.

Нет, не сексуальные, тут выше головы не прыгнешь. Но материальные, мадам, материальные. Вот для этого мы и будем работать.

Мыльников не заметил, что даже в мыслях не переставал называть Тамару на «вы».

Его размышления прервал стажер.

– Разрешите, Семен Платонович?

– Заходи. Ну, чего нарыл?

– Многое, Семен Платонович.

– Да ну?! – с деланным изумлением воскликнул Мыльников. – Тогда давай, выкладывай. Я само нетерпение.

– Итак, по порядку. Смерть наступила около пяти утра. Но ранение было получено гораздо раньше. Человек этот шел часа три с половиной. А то и больше. Это заключение экспертизы.

Теперь о дожде. Дождь был где-то с часу до трех. То есть мог смыть только первую часть пути жертвы с места ранения до места гибели. Но если это так, то следы должны теряться постепенно. Между тем, все совсем иначе. Следы удалось установить. Они идут откуда-то со стороны комбината искусственных кож. Места там, знаете, довольно пустынные. Человек вышел откуда-то с задворков комбината, от реки.

– Постой, постой, – прервал Мыльников. – До этого все было понятно. А теперь ход мысли теряется. Что это за формулировки типа «откуда-то»? Если след взят, то он взят. Если он потерян, то он потерян. Где конкретно он потерян?

– Извините, сбился. След потерян у реки. Человек перешел реку и вышел на задворки комбината искусственных кож. От этого места до крыльца ФСБ след есть. А на другой стороне реки след взять не удалось.

– Он что же, еще и след свой нарочно сбивал?

– Это, конечно, глупо. Но, похоже, что так. Тем более, что на той стороне в нескольких местах мне показалось, что был рассыпан табак…

– Как это ты мог углядеть рассыпанный табак после дождя и по прошествии столького времени? Что там табак слоями сыпали?– прервал его Мыльников.

– Нет, конечно. Просто в одном месте увидел разорванную пачку из-под сигарет. Это натолкнуло на некоторые ассоциации. Извините, но возникло какое-то подростковое настроение. Начал внимательно оглядывать землю вокруг…

– Небось, с лупой? – Мыльников был скептичен донельзя.

Стажер покраснел.

– С лупой, Семен Платонович. Возможно, это все несерьезно, но мне показалось, что в нескольких местах табак был насыпан достаточно густо, и поэтому сохранились его следы. Я на всякий случай взял пробы грунта в этих местах. Но версия о том, что сам потерпевший еще и свой след на той стороне реки табаком присыпал настолько дикая, что я…

Стажер замялся.

– Понятно, что ты, не желая казаться идиотом, принес эти пробы мне. И решение о том, приобщать ли их к делу или нет, тоже предоставляешь мне. Разумно.

Стажер не понял, смеется Мыльников или нет.

Между тем сам Мыльников сразу отметил, что на противоположной стороне реки находится стройплощадка гостинично-развлекательного комплекса Володи Тонкова. Интересно, интересно.

– Что тебе в этом маршруте еще показалось странным? Ведь у тебя есть некие сомнения на этот счет?

– Да, конечно. Зачем потерпевшему было переходить на этот берег. Да, река там неглубокая. Но все равно, зачем. Он мог бы прийти к ФСБ сразу с того берега. А так он перешел реку, прошел по пустынным улицам промзоны, опять вышел к реке, перешел ее фактически назад, но уже по мосту и вышел на главную площадь.

– На этом маршруте потерпевший все время шел по улицам. А если бы он сразу со стройплощадки пошел на площадь, он вынужден был бы плутать по котлованам стройки и зарослям окраин городского парка. Для смертельно раненного человека это гораздо труднее, чем пройти по улице. Логично?

– Вроде бы да. Но все время возникают какие-то смутные подозрения, что потерпевший вроде бы сам не хотел, чтобы кто-то мог определить, откуда он шел.

– Знаешь, Андрей. Вообще-то я твои сомнения понимаю. Но следователь должен быть по проще. Мы имеем дело с грязью жизни. А грязь, это я тебе как бывший географ говорю, это и есть квинтэссенция жизни. И если жизнь проста и примитивна, то грязь еще проще и примитивнее. Так что, поменьше экзотики. Давай свои грунтовые пробы и получай следующее задание.

Стажер вынул из сумки аккуратные целлофановые пакетики и положил их на стол Мыльникову. Семен не тронул их, а задумчиво откинулся на стуле. После затянувшейся паузы он, наконец, произнес:

– Ты видел, что нарисовал наш потерпевший своей кровью на крыльце ФСБ? Вернее изображение этого художества уже на бумаге?

– Да.

– Вот для начала заройся-ка ты в библиотеки и прочитай все об этом знаке. Кстати, можешь для этого дня на два, максимум на три, съездить в Москву. А потом пошустри здесь, кто из местных молодежных группировок в том или ином виде этот, или аналогичный символ, используют. И может быть эти местные группировки вообще являются некими филиалами наиболее экстремистских крыльев соответствующих партий и движений? А если они еще и сатанисты? Это весьма перспективное направление нашего расследования.

– Все же хотите представить дело политическим, Семен Платонович?

– Не дерзите, стажер. Я майор, а вы еще даже не лейтенант. Так что держите себя в рамках.

– Виноват, господин майор.

– Так-то лучше. Хотя можешь звать меня и «товарищем майором», если хочешь. А на будущее Андрей, если начальник ведет себя с тобой неформально, почти по-дружески, то это не значит, что так оно будет всегда. Веди себя соответственно его настроению, когда оно есть. И поспеши сменить тон, когда это настроение переменилось. Учись, пока еще остались такие добрые шефы, как старый Семен Платонович. Понятно?

– Так точно!

– Ну, не так официально, дружище. Не так официально. И с одной стороны не спеши, а с другой стороны и особо не затягивай. Тут появились дела непосредственно по нашей части. Так что недельку тебе на исполнение, а потом займемся непосредственно с нашей клиентурой.

– Разрешите идти?

– Иди. – Мыльников помолчал, и добавил, копируя Мюллера из знаменитого сериала «17 мгновений весны», – дружище.

После того, как Андрей ушел, Мыльников задумался. Разумеется, все закручивается вокруг гостинично-туристического проекта Володи Тонкова. Не ясно как, но чем-то эти господа с данным делом связаны. Если это так, то дело сугубо уголовное. Но ему, Мыльникову, лавры раскрытия этого дела совершенно не к чему. Он сейчас должен по максимуму выдоить цыган и азеров, а не играть в Мегрэ и Шерлока Холмса.

Поэтому главная задача в отношение этого дела, побыстрее спихнуть его в ФСБ. Пусть оно будет возбуждено их собственными следственными подразделениями. Пусть это будет терроризм, шпионаж, что угодно. Но не уголовная разборка.

Однако, это пока не удается. Черт знает что! – Мыльников с досадой вдруг вспомнил, что надо бы было загрузить стажера еще и запросом по поводу Юрия Николаевича Половцева. Теперь это придется делать самому.

Ладно, не ахти какой труд.

Глава 7. Белый Интернационал в трудах и боях

Дело с убитым на крыльце местного отделения ФСБ в маленьком городке Золотого кольца России не давало Углову покоя уже много дней. В свое время он, следуя неким смутным предчувствиям, не включил в донесение о встрече с Уильямом вопросов о Свароговом квадрате и Белом Интернационале. Старый оперативник привык доверять своей интуиции. И теперь формально он был вроде бы не заинтересован в расследовании этого странного происшествия.

Но для себя он твердо решил, что узнает о Белом Интернационале поподробнее. Ибо был Углов не примитивным служакой а, будучи человеком осведомленным, понимал, куда движется страна. Поэтому он в душе во многом был согласен с Уильямом, и вполне представлял любые пертурбации на территории России. В результате которых могла сложиться ситуация, когда быть представителем Белого Интернационала выглядело бы весьма неплохо.

Но Уильям, как назло как раз в это время уехал по делам. Углов давно выставил сигнал с просьбой об экстренной встрече. Но Уильям молчал. Наконец, сигнальная метка, говорящая о готовности агента на контакт была выставлена.

Они встретились в одном из самых укромных мест, которое Углов всегда приберегал для наиболее важных встреч. Это был огороженный участок леса вокруг некой дачи частного лица, не имеющего никакого отношения к спецслужбам. Здесь он встречался со своими агентами конфиденциально, втайне ото всех, в том числе и от своего начальства.

Не тратя время на долгий обмен любезностями, Углов сразу взял быка за рога и пересказал Уильяму все известные ему обстоятельства дела. Уильям слушал внимательно и молчал. Углов, хоть и был человеком с тренированной психикой, с нескрываемым нетерпением прервал молчание Уильяма.

– Это ваших рук дело? Я имею в виду, Белого Интернационала или его филиала в России?

– Николай, давай разделим нашу беседу на несколько неравных по объему частей. Итак, первое. Совершенно ответственно тебе говорю, что Белый Интернационал к этому не имеет никакого отношения. Повторяю, говорю это ответственно, ибо доподлинно знаю о делах нашей организации в России. Так вот, еще раз. Это не наше.

– Это все?

– А что ты еще хотел?

– Хотел поговорить об этом Белом Интернационале. Поговорить неофициально.

– Что ж. Я не против. И это будет вторая часть нашей беседы.

Почувствовав некоторую недоговоренность, Углов спросил:

– А что, будет и третья?

– Смотря, как пройдет вторая. Если ты согласишься с определенными идеями, я смогу поделиться с тобой соображениями об этом деле. Соображениями и пожеланиями. Но это потом. А вначале мне бы хотелось побеседовать с тобой о твоем видении современного мира и перспективах развития цивилизации.

– Однако, не много ли для меня?

– Не скромничай. У тебя достаточно информации для того, чтобы сделать выводы о ситуации в своей стране и в мире. Это раз. И у тебя достаточно твердая жизненная позиция. Это два.

– Откуда ты знаешь о моей жизненной позиции?

– О том, что она у тебя есть можно догадаться по многим косвенным признакам. И обрати внимание. Я же не говорю, что знаю о твоей позиции. Я только говорю, что она у тебя есть. И я бы хотел ее понять. Ведь Белый Интернационал – это союз единомышленников. Впрочем, мы можем остановиться и на первой части нашего разговора. Нужную для твоей службы информацию ты уже получил. И можешь не тратить время на вторую, неофициальную, часть нашей беседы.

– Ну, нет, дружище. Именно для этой, как ты говоришь, неофициальной, части я и затеял эту встречу.

– Тогда, начинай.

– Что начинай?

– Излагать свое мировоззрение, свой взгляд на основные проблемы нашего мира.

– С чего же начать?

– Хотя бы с того, признаешь ли ты факт существования кардинальных проблем современного мира. И какие это проблемы, на твой взгляд.

– Чего тут признавать или не признавать. Это же всем известно. Глобальный ресурсный кризис, неконтролируемый рост населения стран Третьего мира и вымирание населения стран, создавших нынешнюю цивилизацию.

– И это, по-твоему, все?

– Слушай, Уильям, я не студент на экзамене, а ты не профессор. Мне не нравится ход нашей беседы и твой тон.

– Николай, Белый Интернационал это очень серьезно. И если ты хочешь войти в серьезный проект, то надо затратить некие усилия. Я же не прошу от тебя неких кровавых клятв, неких обязательств. Я просто прошу тебя изложить свои взгляды на некоторые проблемы.

– Вот с таких экзаменов у вас в ЦРУ и начинают отбор сотрудников.

– Ты же знаешь, я не из ЦРУ. И потом экзамены там отнюдь не такие.

– Откуда ты знаешь, какие там экзамены, если сам не из этой конторы?

– Да об этом с тобой говорено-переговорено в процессе моей вербовки. Мы будем, наконец, говорить о Белом Интернационале, или нет? Если нет, то давай закончим нашу встречу.

– Ладно, не сердись, но в процессе нашего общения по поводу этого самого Белого Интернационала я чувствую, что наши роли меняются. Причем, ты прав, меняются в результате моих собственных инициатив. Я чувствую, что как будто меня перевербовывают. Более того, что я инициативник.

– Нет, просто ты уже давно, судя по всему, стал большим боссом. И тебе, как у вас говорят, «в лом» становится экзаменуемым. Но экзаменуемый, не допрашиваемый. Так что тебе придется либо унять свою гордыню, либо прекратить попытки понять эту проблему. И еще, дружище. Вы, русские, в большинстве своем боитесь личной инициативы. Оказавшись в своей собственной игре, вы теряетесь. У вас нет собственности, неотъемлемой и священной. А значит, и нет собственной игры. А ты сейчас затеял именно собственную игру. Так вот, уясни, в собственной игре нет агентов, нет вербовок и перевербовок. Ты сам себе и вербовщик и агент. Впрочем, боюсь, я не прояснил дело, а запутал.

Углов задумался. А потом сказал:

– Да нет, ты не запутал, а наоборот, прояснил. Но я тебя прошу задавать мне наводящие вопросы, если я чего-то упускаю. Ты ведь сам только что блестяще прояснил, как трудно для меня вхождение в эту проблематику.

– Согласен, Николай. Буду стараться быть более деликатным и помогать тебе раскрыть твой собственный потенциал.

– Причем здесь потенциал?

– Верное мировоззрение, может быть, главный потенциал любого человека. Во всяком случае, цивилизованного человека. Итак, ты верно обозначил проблемы современного мира. Но в чем их особый трагизм по твоему?

– В том, что они не решаются по существу.

– Да, в точку! Ибо решение по существу, это решение кардинальное. В наше время это решение техническое. Но научно-технический прогресс, несмотря на многие внешне эффектные достижения последних десятилетий практически затормозился. Нет принципиально новых решений в энергетике, материаловедении, транспорте…

– Постой, с энергетикой и транспортом еще можно согласиться, но с материаловедением ты, похоже, перегибаешь палку.

– Нет, дорогой. Как были сплавы железа основным конструкционным материалом промышленности век и два, и три назад, так и осталось по сей день, пусть и лучшего качества. Вот когда будут у нас алюминиевые или пластиковые авто, тогда и можно будет говорить о новом массово используемом материале.

– Интересно, – протянул Углов и продолжил мысль Уильяма – но тогда получается, что утрачивает свои преимущества и образование. Ведь только при непрерывном прогрессе образование приносит преимущества, способные перевесить и малочисленность и другие недостатки того или иного народа. А так…

– А так малочисленное более пожилое и более образованное белое население проигрывает многочисленному, молодому безграмотному не белому населению.

– Верно. Но ведь те же США привлекают небелые таланты всего мира для стимулирования своего научно-технического прогресса. Я где-то читал, что у вас уже среди аспирантов 70% иностранцев, среди бакалавров 50%, а среди магистров 40%. Но когда эти 70% аспирантов станут магистрами, можно будет говорить о конце американской науки. Или все же нет, эти иностранцы станут полностью вашими? А наука США так и останется мировым лидером. Не так ли?

– Так и не так. Во-первых, прогресса-то, как мы только что установили, нет. А во-вторых, уж поверь американцу, – Уильям усмехнулся и картинно приложил левую руку к сердцу, – эти небелые «новые американцы» никакие не американцы. И я бы на месте наших спецслужб рассматривал любого китайского сотрудника американского ядерного или аэрокосмического центра в первую очередь как агента Китая, но никак не лояльного гражданина США. Пусть он будет иметь наше гражданство хоть трижды.

– А такое бывает? – пошутил Углов.

– Не только у вас чинуши коррумпированы, – парировал Уильям.

– И все же США при всей нерешенности ваших этнополитических проблем, пусть и обострившихся в последние годы, остаются мировым лидером и снимают с этого неплохие дивиденды.

– Снимает, но по инерции. Мы не можем консолидировать весь мир. Цивилизационным лидером мы быть перестали, ибо сами способствовали замедлению прогресса. А лидером политическим можно быть только при наличии некой угрозы. Раньше это был СССР. Теперь нет СССР, и нам не от кого защищать наших «ведомых».

– А Китай, а мусульманский мир?

– Весьма слабая замена СССР. Тем более, что Китай мудро уклоняется от занятия роли СССР, а мусульманские террористы это в большей мере детище наших же спецслужб, что понимают все больше людей в мире.

– Знаешь, я всегда думал, что наш Союз был нужен вам ничуть не меньше, чем нашим коммунистическим вождям. Мы всегда были с одной стороны пугалом для Запада, а с другой его частью. Взять те же лозунги. Например, ваше «общество потребления» и наш «неуклонный рост благосостояния народа» – это же по сути одно и то же. Да и все направления развития в итоге задавали вы. Атомный проект, космический проект, – это все наши ответы на ваши вызовы. Не было бы вызовов, не было бы ответов. Я в молодые годы иногда кощунственно думал про себя, что если бы не Отечественная война, то страна бы просто сгнила или сгинула бы во внутренних разборках. Но нападение Гитлера это тоже вызов одной из западных сил, органичной части Запада.

– Неплохие мысли для сотрудника советских спецслужб!

– Российских, а не советских. Это большая разница.

– Понимаю. Но все равно, интересно. А что еще кажется тебе важным в этой проблеме?

– То, что мы, как ни пыжились, никогда не были равны вам. Тот же ракетно-ядерный паритет больше фикция, чем реальность. Было это фикцией во времена СССР, тем более фикция это сейчас. Но, знаешь, было несколько моментов, когда мы подходили, только подходили к такому паритету. В 1953, в 1962, в 1983…

– «А из зала говорят, – давай подробности!», – пропел Уильям строчку из Высоцкого.

– Изволь. В 1953 мы были на пороге создания раньше вас водородной бомбы, в 1962 реально продемонстрировали, что сможем доставить вам массу проблем, даже не обладая ядерным паритетом, в 1983, надорвав пупок, этот паритет почти обеспечили.

– И…

– И как-то странно после этого всегда следовала смена нашего руководства. Случайно ли?

Углов лукаво усмехнулся, показывая, что догадывается, каким будет ответ.

– Разумеется, нет. Что лишний раз доказывает, что вы были частью Запада, не признаваясь себе в этом. И Запад ставил вас на место, когда вы выходили за рамки отведенной вам роли. Понятного, управляемого, но, тем не менее, в меру страшного, пугала.

– Ну, так верните все на круги своя, если вы такие всемогущие! А то мы как-то выдохлись играть неподъемную нам роль. Помогите нам снова стать СССР.

– Ломать не строить. Сломать СССР мы по глупости или неосторожности смогли. Воссоздать не сможем. Но главное, вы сами этого по большому счету не хотите.

– Это верно лишь отчасти. Многие не хотят. Но наш президент хочет.

– Хотеть не вредно. Но на гриве не удержался, на хвосте не удержишься.

– Не устаю поражаться твоему тонкому знанию русского языка.

– Спасибо за комплимент. Но идея, надеюсь, понятна? Любые попытки ослабленной России или восстановить СССР, или самостоятельно занять его место, приведут к полному надрыву в силу внутренних причин. Повторяю, внутренних. Страна просто рухнет. А это доставит нам еще больше проблем. Но как внушить вашим дебильным правителям, что мы с одной стороны заинтересованы в том, чтобы Россия не развалилась окончательно, а с другой, что наша нынешняя поддержка вас отнюдь не означает нашего поощрения ваших самоубийственных амбициозных авантюр!

– А вы нас разве поддерживаете? Что-то не особо заметно.

– Считал тебя более умным, Николай, – вдруг неожиданно резко бросил Уильям.

Углов своим тренированным умом почти машинально отметил, что в этой беседе Уильям лидирует. И данная резкость совершенно органично вписывается в эту новую конфигурацию их отношений. Но что-то влекло его продолжать разговор, в процессе которого, он осознавал это, они с Уильямом менялись местами. Пока только психологически.

Между тем Уильям продолжал:

– Все, чем мы с тобой занимаемся по долгу службы, все это игры. А реально США позволяют держаться высоким мировым ценам на нефть, только ради того, чтобы ваш режим не рухнул немедленно. Неужели непонятно, что это гораздо важнее всей подковерной борьбы между Россией и США, в которой мы с тобой участвуем.

– Не хочешь ли ты сказать, что США могли бы обрушить цены на нефть, но не делают этого только для того, чтобы не спровоцировать революцию в России?!

– Именно так.

– Вот это новость! Не ожидал. Однако, вернемся к нашим баранам. Итак, как я понял, в отсутствии СССР или других идиотов, готовых ломать аналогичную комедию, США перестали быть лидером западного мира…

– Не перестали окончательно, но потеряли гарантию на сохранение этого положения.

– А, это по сути одно и то же. Но дело осложняется еще и тем, что сам Запад не выдерживает конкуренции других цивилизационных проектов. Корабль Запада подвергается атакам пиратов в отсутствие признанного капитана на борту. Так что ли?

– Почти. И все это потому, что произошел отказ от научно-технической гонки, от той гонки, которая одна только способна гарантировать преимущества западной цивилизации.

– Ну, так вернитесь к этой гонке!

– Нельзя самого себя поднять за волосы. Как вам не по силам воссоздать СССР в силу внутренних причин, так и нам не по силам заставить нашего обывателя учиться и работать как Эдисон. Тоже в силу внутренних причин. Да что об этом долго говорить. Скоро три года, как учимся толком клеить теплозащитные плитки на наш «Шаттл», а они все отлетают и отлетают. Такие вот потомки оказались у Эдисона. И ведь предупреждали знающие люди из Комиссии по конкурентоспособности в своем докладе Президенту США еще в 1992 году, что этим кончится.

– Чем, отклеенными плитками на «Шаттле»?

– Нет, общей технической стагнацией США, переходящей в техническую деградацию.

– А что у вас даже такие предупреждения были?

– Боже, Николай, да вы тоже деградируете, как динозавры. Ты, занимающийся в ваших спецслужбах США, даже не знаешь об этом докладе. Да вы все, и наши и ваши просто ковбои какие-то!

– Ладно, я же не из научно-технической разведки. Но мы отвлеклись. Так вы, Белый Интернационал, полагаете, что Россия могла бы стать внешней причиной, стимулирующей Запад, и в первую очередь, США на новый виток НТР?

– Да, но не в качестве пугала, как во времена СССР, а как-то по– иному.

– Как же вы это мыслите? Чтобы новые Сикорские, Зворыкины и Ипатьевы (русские отцы американского вертолетостроения, цветного телевидения и нефтехимии; прим автора) что-то творили, но в отличие от названных господ, не у вас, а здесь, за смешные российские зарплаты, и одаривали потом этим Америку? Или как-то иначе?

– В том-то и дело, что не знаем. Но совершенно очевидно, что Россия должна стать неким разведчиком новой цивилизационной модели, инициатором нового витка НТР, и новой модели политического обеспечения этой НТР.

– У нас нет для этого сил.

– Нет сейчас, когда все ваши резервы сжираются политическими авантюрами Кремля. Если бы все средства, которые мы вам позволили заработать в период высоких цен на нефть, пошли бы на поиск цивилизационных стратегий, а не на авантюры на Кавказе и в странах СНГ, вы бы уже смогли предложить миру много нового и интересного.

– Но почему именно мы?

– Потому что голь на выдумки хитра.

– Спасибо за комплимент по поводу нашей голи.

– Это не комплимент и не укор. Это констатация факта.

– Итак, вам нужен режим в России, который бы проводил максимально гибкую политику, не конфронтационную Западу в целом, и, более того, скоординированную с США. Кстати, почему именно с США?

– Потому что только мы сможем быть лидерами всего Запада. Европа таким лидером быть не сможет. Но, выйдя из-под нашего влияния, просто развалит западный мир перед лицом наступления его врагов.

– Ладно, допустим, ты прав. Но продолжим. Одновременно этот предполагаемый режим в России должен был бы каким-то образом инициировать начало нового витка НТР. И, кроме того, экспериментально исследовать проблемы взаимодействия западной цивилизационной модели с альтернативными цивилизационными проектами. Это, говоря дипломатично. А попросту, показать, как белая западная страна может решить одновременно и проблему размежевания с чуждыми этнополитическими сообществами и регионами, и блокировать миграцию с юга.

Не много ли?

– Много. Но это можете сделать только вы. Согласен?

– Согласен. Да толку что от моего согласия?

– Толк есть. Если ты согласен со всеми этими идеями, значит ты душой с Белым Интернационалом.

– Допустим. А дальше?

– А дальше переходим к третьей части нашей беседы. Каждый из нас, членов Белого Интернационала способствует реализации идей спасения белой западной цивилизации в рамках своих возможностей и своей компетенции.

– Допустим, только допустим, что я с вами. Что же мне прикажете делать? Идти в Кремль свергать президента? Или подыгрывать ниспровергателям режима? Да, кстати, а кто придет на смену нынешним хозяевам Кремля? Не более ли опасные во всех отношениях типы? А может, просто ты предлагаешь нам поменяться ролями и стать твоим агентом?

– Зачем такие примитивные подначки, Николай? Если действительно хочешь нам помочь, то поспособствуй передаче дела, о котором ты мне рассказал, в твое ведомство. Тебе лично.

– Смысл?

– Выяснить, какая интрига разворачивается вокруг лиц, использующих Сварогов квадрат в качестве символики. Судя по всему, драма нешуточная. И в ней задействованы наши единомышленники, неизвестные пока нам. Их надо поддержать. И их нельзя засветить перед вашими грязными ментами.

– Уильям, я бы попросил поделикатнее. Я все же сотрудник спецслужб той страны, главную силовую структуру которой ты так нелестно характеризуешь.

– А давно МВД стало вашей главной силовой структурой? По-моему раньше оно занимало более скромное положение.

Углов замешкался.

– Подловил, коллега. Подловил.

– Нет, дружище. Не подловил. У меня нет двойных стандартов. Наши гнусавые лицемерные штаты я презираю так же, как и вашу Российскую Пидерацию.

Уильям в очередной раз блеснул знанием русского языка, применив молодежное прозвище гнилой, по мнению этой молодежи, страны.

– Да ты прямо белый Усама Бен Ладен!

– Усама Бен Ладен школьник по сравнению с членом Белого Интернационала.

– Не преувеличиваете, коллега?

– Нисколько. Ведь мы пока не действуем. Мы только разминаемся.

– Не пугай меня, Уильям. В международные террористы я ни под каким лозунгом не пойду.

– Ладно, Николай, – Уильям вдруг стал усталым и печальным, – не хочешь быть одним из нас, уговаривать не будем. Но меня откровенно радует, что не все твои соотечественники столь же… инфантильны, что ли. Кто-то нашел в себе силы для какой-то борьбы. А этот, убитый, даже перед смертью своей кровью рисовал на асфальте наш символ. Придет время, и Белый Интернационал каждому такому герою воздаст почести по заслугам.

Но, закончим на этом. Мне пора возвращаться.

– Постой, Уильям! Ты неправильно меня понял. Я помогу вам в этом деле. Но подскажи, как лучше обосновать мой интерес ко всему этому.

– Придумай сам. Тебе виднее. Сфабрикуй любое донесение от меня, не называя, впрочем, вещи своими именами. Например, что существует международная организация, охотящаяся за русскими национальными ценностями и реликвиями, символом которой является Сварогов квадрат.

– Вряд ли это хорошая идея. Нельзя дискредитировать этот символ.

Уильям поглядел на Углова с уважением.

– О, да ты становишься нашим не телом, но душой. Однако, придумай все же некое донесение от меня, оправдывающее вмешательство контрразведки в это дело. А я действительно спешу. Наша встреча затянулась.

– Хорошо. Но и ты подумай, как нам обосновать более частые встречи. Теперь мы должны будем связываться гораздо чаще.

– Я подумаю, Николай.

Уходя, Уильям подумал, что иного пути, кроме как увеличения потока передаваемой им информации, для обоснования более частых встреч с Угловым, нет.

Он все же хочет извлечь пользу для своей службы из сложившейся ситуации, – с горечью подумал Уильям, усомнившись в искренности Углова.

Углов же, обдумывая разговор задним числом, ужаснулся, что стоит на пороге перевербовки. То, что он станет не агентом США, а агентом некоего Белого Интернационала дело не меняло. Какие бы высокие слова не говорил Уильям.

Но, тем не менее, более активно вмешаться в это дело от лица ФСБ в любом случае было бы полезно. Ладно, риск не большой. А потом по итогам расследования примем соответствующие решения, – подумал Углов.

Но все же, черт побери, в оценках ситуации в мире и России Уильям прав. Однако что из этого следует лично для него, Углова?

Ничего. Пока ничего. Определимся позже. По ситуации.

Глава 8. Скромные заработки в банке с пауками

Мыльников довольно быстро установил, что Половцев Юрий Николаевич действительно был журналистом и помощником депутата Госдумы. И убитым был именно он. Оставались еще некоторые формальности, связанные с этим делом, оформление различных сообщений по месту жительства и прочие мелочи. Но это Семен Платонович намерен был поручить стажеру. Не царское это дело, тратить время на подобные дела.

Они и так нарыли достаточно много, чтобы составить весомый отчет о проделанной работе перед тем, как спихнуть это дело в ФСБ. А все шло к тому, что это удастся. Ибо господин Половцев по своей журналистской работе якшался с различными экстремистами и русскими национал-радикалами. При этом не критиковал их, а наоборот всячески оправдывал. За что один раз даже получал предупреждение из прокуратуры и был на грани привлечения к уголовной ответственности за разжигание межнациональной розни.

Чудесно, просто чудесно. Мыльников в душе как бы потирал руки, предвкушая освобождение от этого нудного малодоходного дела. Ибо сейчас он желал полностью сосредоточиться на расследовании разборки цыган и кавказцев, с чего намеревался получить весомый навар.

Однако, Мыльников не был бы самим собой, если бы бросился в эту авантюру очертя голову. Почему, собственно, именно ему поручили это явно сулящее большие прибыли дело? За красивые глаза? Конечно же, нет. Тогда, может быть, начальство решило проверить его на предмет готовности к дележу прибыли?

А, собственно, зачем? Дотоле на этом месте он жил скромно и на такие жирные куски не претендовал. Чем и был любезен коллегам и шефам. У них, у шефов, были проверенные люди, которые могли раскручивать такие дела и щедро делиться дивидендами со всеми вышестоящими. Зачем вводить в этот круг посвященных еще одного человека? Да еще сразу на таком прибыльном деле.

Не зачем. Следовательно, в деле был явный подвох. Риск сломать шею. Вот ему и дали возможность рискнуть. А в его готовности делиться никто не сомневался. Такие тертые калачи, как Мыльников, должны понимать существующий порядок вещей. Ибо, в противном случае, таковыми калачами не могли бы стать.

Итак, риск его личный, а прибыль общая. Но он не подставится, и рисковать не станет. Не на того напали, господа!

Впрочем, помимо необходимости постоянно думать о безопасности, Мыльникову хватало и других трудностей, связанных с этим делом. Его схема, согласно которой следовало бы основную тяжесть обвинения сосредоточить на цыганах, давала сбои. Ибо пострадавшие были с обеих сторон, но вот скончался от полученных телесных повреждений пока только один участник разборки – цыган. Вообще же цыгане на первый взгляд выглядели более пострадавшей стороной. И надо будет изрядно потрудиться, чтобы выставить их главными злодеями.

Чтобы прояснить для себя ситуацию и спланировать свои дальнейшие действия, Мыльников решил навестить всех пострадавших. Навестив их в больнице, и взяв с разрешения врача их показания, Мыльников ничего существенно нового для себя не выявил.

Да и что можно было выявить нового от рядовых участников побоища. Руководители в таких акциях не участвуют. А если и участвуют, то, как правило, не оказываются на больничной койке.

Надо было привлекать агентуру. Но, к сожалению, агентуры среди этнических группировок у Мыльникова не имелось. Что ж, пришлось снова напрягать своих агентов, которые о сути дела могли только слышать от других.

Но на безрыбье и рак рыба.

Однако, дело было настолько тривиальным, что общая картина даже из слухов складывалась вполне понятной. Кавказские группировки – азербайджанская, чеченская и дагестанская решили отнять у цыган рынок наркотиков. Война шла с переменным успехом. У цыган были давние связи в милиции. А у кавказцев в суде. Глава городского суда был то ли азербайджанцем, то ли дагестанцем. Но в последнее время равновесие нарушилось. У кавказцев появились какие-то, пока не установленные новые покровители. По слухам из Москвы.

С таким подкреплением, кавказцы стали вытеснять цыган из наркобизнеса все интенсивнее. Нынешняя массовая драка была по сути последней акцией, призванной лишь закрепить состоявшуюся победу над цыганами. И полностью выполнила эту роль. Цыгане были побиты.

Разумеется, не обошлось без пострадавших и с другой стороны. Но их было меньше. И среди них не было убитых.

Впрочем, один кавказец все же пострадал достаточно сильно. И сейчас находился в реанимации. Он, однако, был оформлен не как пострадавший в драке, а как жертва ДТП. По каким-то непонятным причинам кавказцы пожелали не засвечивать его в качестве участника разборки.

Ладно, с этим разберемся позднее, – подумал Мыльников. И про себя цинично продолжал – вот если бы он умер, тогда картина бы изменилась радикально. И тогда имело бы смысл потрудиться представить его именно жертвой драки. Тогда бы было гораздо легче представить главными виновными цыган.

Ладно, но что бы это дало? Кавказцы почему-то не хотят засвечивать этого пострадавшего. Я фактически помог бы им свалить вину на других, но при этом помешал реализации какого-то другого их плана.

И вдруг Мыльников ясно понял, почему именно ему поручили это, сулящее на первый взгляд большие взятки, дело. Да не было там никаких перспектив! Кавказцы имели основание не бояться последствий своих действий. И они не заплатят Мыльникову, если тот выставит цыган виновными. А у цыган не было средств, достаточных для оплаты услуг всех, кого надо было «подмазать», чтобы доказать очевидное. Они были в этом эпизоде жертвами, а не виновными.

Но если нет возможности «подмазать» всех, то не целесообразно платить и Мыльникову.

Такие мысли одолевали Семена Платоновича, когда он прогуливался после вечернего купания в озере, примыкающем к городку с северо-запада. Мыльников любил эти летние вечерние прогулки. Они позволяли собраться с мыслями и найти решение задач, которые стояли перед ним.

Внезапно что-то нарушило ровный ход его мыслей. Он почувствовал угрозу и автоматически сосредоточился, оценивая обстановку. Семен Платонович шел по довольно пустынной улице. Кругом были частные дома, фасады которых, как назло, в этом месте были скрыты густо заросшими палисадниками. Сзади, из-за угла выехал джип с затененными стеклами и остановился возле Мыльникова.

Дверь приоткрылась. В эту приоткрытую дверь выглянул человек, которого Мыльников в сгущающихся вечерних сумерках толком не разглядел, и сказал, обращаясь к майору милиции, оказавшемуся столь беззащитным в этой ситуации:

– Семен Платонович, не могли бы вы уделить мне некоторое время?

– А кто вы, собственно, такой? – не теряя самообладания, спросил Мыльников.

– Я лидер цыганской общины, если угодно, здешний цыганский барон. И хочу поделиться с вами некоторой информацией, представляющей для вас интерес. По вполне понятным причинам наша встреча была бы нецелесообразной в официальной обстановке.

– Мне эти причины не понятны. – к Мыльникову окончательно вернулась уверенность.

– Семен Платонович, вы прекрасно все понимаете, и вы ничего не теряете, выслушав меня без посторонних в неформальной обстановке.

В принципе ситуация была довольно щекотливая. И в другой обстановке Мыльников скорее отказался бы. В другой обстановке и не будь он выпускником Геофака МГУ, то есть в душе немного авантюристом. Кроме того, Мыльникова откровенно поразила интеллигентная, даже академичная, речь цыганского барона, столь не соответствующая его роли.

Не осознавая, почему он так поступает, Мыльников вдруг не без иронии спросил:

– А что вы заканчивали, господин барон?

– Кафедру высшей нервной деятельности Биофака МГУ, господин майор. И аспирантуру при той же кафедре – в тон ему ответил барон.

Мыльников рассмеялся и сел в машину.

Они сидели в шикарно обставленной гостиной трехэтажного особняка цыганского барона. Тот при внимательном рассмотрении оказался мужчиной лет тридцати пяти с типичной внешностью цыганского красавца. Выше среднего роста, хорошо слаженный, со смуглым лицом и довольно длинными, слегка вьющимися густыми черными волосами. Одет был барон в светлый летний костюм. На пальце поблескивал перстень с крупным бриллиантом.

Барон, проведя Мыльникова в гостиную, слегка помедлил, тактично давая ему возможность осмотреться и разглядеть себя.

Предложив присесть на стильные кожаные кресла, расположенные вокруг инкрустированного журнального столика, хозяин спросил:

– Чай, кофе?

– Кофе в столь поздний час не пью. Чай.

– Зеленый, черный?

– Черный.

Барон небрежно проговорил что-то через плечо по-цыгански. Буквально через мгновение красивая молодая цыганка внесла поднос с чаем, печеньем и конфетами.

– Извините, господин майор, – барон как будто продолжал легкую игру, – более существенного не предлагаю. Разговор у нас деловой.

– Ценю вашу деликатность, барон. И, кстати, предлагаю обходиться без «господина».

– Согласен, майор.

– Итак, не откладывая в долгий ящик, что же вы хотели мне сообщить?

– Я хотел рассказать вам все, что может вас интересовать по поводу того дела, что вы сейчас расследуете. Если не возражаете, то я сначала расскажу все по порядку, а потом отвечу на все ваши вопросы. Согласны?

– В принципе да. Но сначала один предварительный вопрос. Откуда вы знаете, что именно я веду дело о вашем побоище с кавказцами?

– Это нетрудно установить, ибо именно вы были в больнице и опрашивали потерпевших. Но я не ограничусь таким банальным ответом. Для меня важно, чтобы вы мне поверили, и поэтому я буду предельно откровенным с самого начала. Ваш начальник и еще несколько ваших коллег находится у нас на содержании. Мы стояли у истока наркоторговли в этом городе, когда здесь еще не было такой сильной кавказской группировки, и поэтому успели обзавестись прочными связями в милиции. Поэтому о том, что дело поручено вам, мы узнали в тот же день.

– Не слишком ли откровенно, барон?

– В таких делах откровенность может быть только либо полной, либо вообще никакой. Согласны?

– Пожалуй, да.

– Тогда я начну излагать суть дела. Кавказские группировки начали усиливаться в городе по мере роста числа мигрантов. Сначала они контролировали те виды бизнеса, который нас не интересовал. А именно рэкетировали рынок и игорный бизнес. Но потом им этого показалось мало. Они посчитали, что могут нас потеснить на нашем поле. Эта возможность возникла следующим образом. В нелегальном силовом противостоянии они поначалу не могли нас победить.

Получить же крышу в милиции им тоже не давалось. По двум причинам. Во-первых, у нас там были давние связи, и вашим коллегам было невыгодно менять давних надежных партнеров. Во-вторых, несколько ваших коллег побывали в Чечне и вернулись оттуда со стойкой ненавистью к кавказцам.

– Не могу не прервать вас, барон, – вставил реплику Мыльников, – но я впервые за многие годы работы в правоохранительных органах слышу изложение столь грязных, назовем вещи своими именами, фактов таким академичным языком. И таким ровным, спокойным тоном. И мне самому хочется беседовать с вами без ментовской «простоты» и использования жаргона. Что это? Запредельный цинизм, или что-то иное?

– Если не возражаете, я готов обсудить это в завершающей части нашей беседы. Но, спешу заметить, что особого цинизма я пока не вижу. Речь идет о предыстории вопроса, о событиях, в которых ни вы, ни я не участвовали.

– Пожалуй, вы правы.

– Тогда, я, с вашего позволения, продолжу. Итак, несмотря на рост рядов, кавказские группировки до поры до времени не могли потеснить нас в наших традиционных сферах криминального бизнеса. Ситуация начала меняться, когда главой городского суда стал чеченец.

– А вы не путаете? По-моему, он дагестанец.

– Ах, майор! Нету такого народа, дагестанцы. Есть аварцы, даргинцы, лезгины, те же чеченцы. И все они живут в Дагестане. Вам как географу по первому образованию это можно было не напоминать.

Мыльников мог бы и обидеться, но ему почему-то не хотелось. Барон был ему откровенно симпатичен. И все же он не удержался от реплики.

– Откуда вы знаете, кто я по первому образованию?

– Да от вашего же начальства. Но, поверьте, прежде чем мы решились на эту беседу с вами, мы попытались составить ваш, если можно так сказать, «портрет» и по нашим, цыганским, каналам.

– Ну, и как, «портрет»?

– Вполне приемлемый.

– Знаете, если бы вы сказали, что-то типа «достойный», я бы стал сомневаться в вашей искренности.

– Что вы, майор. Я все же специалист по высшей нервной деятельности, а значит, в некотором роде, психолог. Таких проколов я бы не допустил.

– Вы просто великолепны, барон. Знаете, я, образно говоря, уже сто лет не общался уже с приличными людьми. Тем более, при обсуждении вопросов, касающихся моей профессиональной деятельности. Так что, общаясь сейчас с вами я как бы одновременно и работаю, и отдыхаю душой.

– Благодарю, майор. Но вернемся к нашим баранам. То, что я сказал до этого, могло быть вам известно и самому. Но теперь я хочу начать вам изложение информации, наверняка новой для вас. Итак, кавказцы получили хорошую крышу в лице некоторых судейских и прокурорских работников. Но окончательно они укрепились после того, как через эти свои связи установили контакт с городской администрацией. В свое время мы проглядели этот момент, сосредоточившись на «окучивании», как говорят ныне, только милиции.

Но, это так, к слову. Короче, после «скупки» городской администрации, число кавказцев в нашем городе стало стремительно расти. И с такими возможностями и с такой крышей они могли уже начать реальное наступление на нас. Что они и сделали.

А последняя драка это уже так, завершение процесса. Но для нас положение драматичнее. Судя по всему, ваш начальник не сможет далее покровительствовать нам. На него давят и судейские, и прокурорские и из городской администрации. Именно поэтому он решил поручить ведение дела не одному из прикормленных нами ваших коллег, а вам.

Наверное, он мудро решил, что в данном случае лучше довериться случаю. Судя по некоторым вашим действиям, вы вполне разумно решили принять сторону кавказцев. Но благодарности от них вы не дождетесь.

– Не надо домысливать за меня, барон, – Мыльников начал раздражаться.

– Упаси Бог, майор! Не сердитесь. Но мы же договорились быть откровенными. Поэтому я продолжу. В этой ситуации вы могли сделать существенную ошибку. Для усиления обвинительного уклона в отношении нас, поднять вопрос о жертве драки со стороны кавказцев, которую они не афишируют. А знаете, почему? Потому что это представитель чеченских боевиков, находящийся в федеральном розыске. Он приехал проинспектировать новый чеченский форпост в России в лице нашего города, захватываемого кавказской мафией.

И пожелал показать «тыловым крысам», как они называют своих земляков здесь, что значит настоящий боевик. Ну, и получил в драке так, что лежит сейчас в реанимации.

Если бы вы начали, с наилучшими по отношению к кавказцам намерениями, использовать этого пострадавшего, то просто стали бы жертвой боевиков.

– Спасибо за предупреждение. Но, согласитесь, это не меняет предпосылок для формирования моей, если угодно, шкурной, позиции в этом деле. А только укрепляет меня в ней.

– Соглашусь. Но и вы согласитесь, что в этом деле вы больше теряете, чем приобретаете, при любом раскладе. Сделать из нас виновных довольно трудно, хотя и возможно. Но все равно, в такой явной фальсификации дела имеется определенный риск. Кроме того, вы наживаете новых врагов, не получив новых друзей. И все в итоге решается за ваш личный счет.

– И что же из всего этого следует?

– Что выход можно найти только нестандартный. И мы предлагаем его вам. Наше предложение таково. К сожалению, мы не можем предложить вам достаточной суммы, чтобы вы могли бы провести расследование в соответствие с истиной, а потом, хлопнув дверью, удалиться на покой. Но мы можем дать вам нечто большее.

– Что же?

– Во-первых, некоторую сумму денег достаточных, чтобы не с нуля начинать новый проект в вашей бурной жизни. Скажем, сто тысяч долларов.

– Я устал начинать все заново, барон.

– Я понимаю. Но мы дадим вам и еще нечто, что позволит вам стать действительно богатым человеком и тогда уже точно уйти на покой обеспеченным рантье.

Барон что-то громко сказал по-цыгански. В гостиную вошел крупный грузный цыган, неся в руках какой-то сверток. Он развернул его и положил на стол какой-то очевидно, очень старый, не сказать, древний, кожаный цилиндр. После чего неслышно удалился.

Барон осторожно вынул из цилиндра пергаментный свиток, с текстом на незнакомом Мыльникову языке.

– Что это? – спросил Мыльников.

– Это одна из рукописей из библиотеки Ивана Грозного.

Разумеется, Мыльников был заинтригован. Но он не дал взять в себе верх интеллигентскому любопытству.

– Послушайте, барон, почему я должен вам верить? Я не эксперт. Эта рукопись может быть подделкой. Потом, как я ее продам? Я не специалист в такого рода делах. Наконец, почему вы сами не реализуете ее? Или вообще, всю библиотеку в целом?

– Начну с последнего. Мы не знаем, где вся библиотека. В подлинности же и ценности этой рукописи мы не сомневаемся. Хотя, понимаю, что это не аргумент. А сами мы не можем ее продать потому, что мы в цейтноте. Обложили нас, понимаете?

Впервые за всю беседу в интонации барона исчезла аристократическая уверенность. Поразительно, но совершенно вопреки логике, Мыльников вдруг ощутил нечто вроде сочувствия к этому далекому от святости наркобарону, попавшему в трудную ситуацию.

Все же эта возникшая в душе размягченность определенно имела причину любовь. Любовь к несравненной женщине с царским именем Тамара.

– Барон, вы понимаете, что я не могу в такой ситуации принять решение. Но я обещаю, что подумаю. А чтобы мне было о чем размышлять, объясните хотя бы, почему вы так уверены, что это рукопись из библиотеки Ивана Грозного. Я уже не спрашиваю о том, как она к вам попала.

– Отчего же не спрашиваете. Это многое сразу объясняет. Поэтому именно с этого я и начну. Рукопись принес на хранение к одному православному священнику некий человек из Москвы, который довольно долго крутился в нашем городе. Он представитель какой-то православной фундаменталистской организации. По какой-то причине ему надо было спрятать эту рукопись на время.

– Постойте, постойте. Почему священник отдал эту рукопись вам?

– Да потому, что священник цыган.

– Господи, цыган – православный священник. Разве такое бывает?

– А то, что едва ли не половина нынешнего православного клира евреи, вас не удивляет?

– Да вы антисемит, барон.

– Пожалуй, что да. Но это к делу не относится. Короче, цыган оказался православным священником. Но цыган всегда в первую очередь цыган. И поэтому, получив такую вещь, он, прежде всего, пришел к своему барону.

– Но почему этот фундаменталист пришел именно к нему?

– Не знаю! Наш цыган только что получил этот приход. Может быть, произошла ошибка. Во всяком случае, этот православный ваххабит, извините за каламбур, но другого определения не подберу, принял его за своего. И в минимальной степени посвятил в курс дела. Короче, эта рукопись из библиотеки Ивана Грозного, за которой якобы охотятся некие «враги православия». И этот тип каким-то образом получил рукопись. Вполне возможно, насильственным путем. Иначе ему не потребовалось бы ее где-то прятать. Впрочем, это уже мои домыслы.

– Хорошо, а когда это было?

– Ладно, откровенность не может быть частичной. Это было вечером. А на следующее утро на пороге отделения ФСБ нашли убитого. Совпадение весьма многозначительное. И именно поэтому я склонен верить всему, что сказал этот ваххабит, передавая рукопись моему соплеменнику.

– У меня остается масса вопросов. Но я их не задаю. Я должен обо всем хорошенько подумать. Это единственное, что я вам могу обещать. Поэтому никаких денег от вас я пока не возьму. И все же напоследок один вопрос к делу не относящийся.

– Валяйте.

Барон все больше напоминал обычного московского интеллигента, попавшего в переплет и не очень следящего за своей речью и своим имиджем.

– Почему вы решили, что я приму ваше предложение?

– Знаете, Семен Платонович, – барон решил вдруг изменить тон, отбросив последние остатки игровой интонации, – я бы никогда не сделал такого предложения обычному менту. Но вы не обычный мент. И ваше образование, и ваша напоминающая детектив, судьба, и ваше, извините, «увлечение прекрасным» позволяли предположить, что вы можете заинтересоваться открывающимися перспективами. Не столько из меркантильных соображений, сколько возможно, из… Извините, не могу подобрать слов. Измотан до предела. Но мысль, надеюсь, понятна.

– Да откуда вы знаете о моей судьбе и моих пристрастиях, черт побери?!

– Частично от вашего начальника. А частично, как бы это точнее сказать, из архивов цыганской службы безопасности.

– А что есть и такая? И у нее имеются даже архивы?

– Архивов, конечно же, нет. А нечто, подобное такой службе, разумеется, есть. Ведь мы, помимо всего прочего, причастны и к обороту золота. А вы на этом поприще, вернее, на противодействии этому обороту прилично засветились в начале своей карьеры. Не так ли?

– Знаете, барон, все это напоминает фантастику.

– Вот и считайте это фантастикой, Семен Платонович. Если вам так удобнее.

– Хорошо, барон. Повторяю. Я подумаю. Это все, что я вам могу обещать. Ну и, разумеется, сохраню в тайне все, что услышал сегодня от вас.

– Надеюсь хотя бы на это.

– Как мы свяжемся?

– Вот мой мобильный телефон для самых конфиденциальных разговоров.

Барон протянул Мыльникову картонный прямоугольничек, где был записан телефонный номер.

И ничего больше.

– Я обязательно позвоню завтра, или, максимум, послезавтра – обещал Мыльников, собираясь уходить. – Да, кстати, кого спрашивать, звоня по этому телефону?

– Романа Николаевича. Это я. Извините, не представился сразу.

– Спокойной ночи, Роман Николаевич, – сказал Мыльников.

Барон посмотрел на него с очевидной тоской и ответил неожиданным образом:

– Надеюсь, она будет спокойной.

Глава 9. Погони, перестрелки, интриги

Накаркал, чертов цыган, – раздраженно подумал Мыльников, просыпаясь утром в холодном поту. Ночь была просто отвратительной. Все время снилась какая-то чертовщина. Во рту было сухо, как с похмелья. Голова была просто чугунной.

А главное, все это было совершенно беспричинно. И это особенно злило. В самом деле, у Мыльникова не было никаких проблем. Более того, полученная от барона информация, которой он имел основания доверять, позволяла майору не наделать крупных ошибок и ловко вывернуться из щекотливого положения, в которое его поставил начальник.

Сволочь, – вдруг с неожиданной злостью подумал Мыльников. Он уже давно приучил себя хладнокровно относиться к мелким пакостям, исходящим от ближних. И этот взрыв собственных эмоций его неприятно удивил. Ибо по опыту он знал, что эмоции чаще всего вредят тому, кто ими охвачен.

Вдруг он поймал себя на мысли, что все последнее время ведет себя неправильно. Циничный, осторожный, хладнокровный «старый полицейский» как будто бы потеснился, уступая место в душе Семена Платоновича молодому Сене Мыльникову. Упорному, твердому, но вместе с тем наивному, провинциальному интеллигенту, запоем читающему помимо книг по специальности Светония, Тацита, Карамзина и Ключевского.

У него не было других объяснений этой метаморфозе, кроме любви, меняющей его на глазах. Но сегодня даже мысли о Тамаре не вызывали положительных переживаний.

Какое-то эмоциональное похмелье овладело им. Он вдруг осознал, что вся его жизнь была неким эрзацем. Он многого добивался и достойно парировал многие вызовы Судьбы. Но все было как-то не так. Все время какие-то паллиативы.

И это преследовало его с самого начала. Он хотел поступить на Географический факультет на кафедру океанологии. Но на эту сверхпрестижную кафедру не прошел. Хотя на факультет поступил. Потом совершенно случайно выбрал специализацию по геоморфологии россыпей, которая его совершенно не интересовала.

К счастью, работать по этой специальности ему сразу не пришлось. После окончания МГУ он попал в армию. Служба не тяготила его. Тем более, что быт офицера ВВС был по советским меркам весьма неплох. Но в авиации он постоянно чувствовал себя человеком второго сорта. Наземной «обслугой» аристократов-«летунов».

Ладно, черт с ней, с армией. Служба закончилась, и Семен подался на Север. «Север, воля, удача, страна без границ. Снег без грязи, как долгая жизнь без вранья», – кстати вспомнилась строка из Высоцкого. Какая воля, какая удача, какое такое отсутствие «грязи»!

Все тускло, тоскливо, бесперспективно. И так же подло, трусливо и лицемерно, как и на остальной территории великой красной империи. Возможность пойти в милицию он воспринял как шанс. И на тебе, этот шанс обернулся необходимостью два года прятаться в шахте.

А потом?! Это подлое чувство постоянной опасности, не отпускающее даже, когда реальной опасности нет. Из-за этого чертова страха он упустил массу возможностей в начале 1990-х. А ведь мог бы сейчас быть долларовым миллионером. С его то опытом и знанием таких тонкостей жизни, которое в те годы имели лишь единицы.

Да что там миллионер. Даже просто в рамках своей новой специальности он всю жизнь занимался не тем, чем хотел. После возвращения из Кузбасса хотел попасть в адвокатуру, а проработал в прокуратуре, суде, милиции.

Но ведь были в жизни и светлые моменты, – вдруг одернул себя Мыльников. Его женщины, например.

Да все мои женщины были просто лекарством от страха, не более того, – отчаянно возразил он самому себе. Но женщина не должна быть лекарством. Она должна вдохновлять на подвиги и свершения.

И если она хороша как лекарство, то непременно рано или поздно надоест, как напоминание о болезни, которую призвана лечить. Потому-то все женщины Мыльникова, он вдруг четко это осознал, были лишь подобием его идеала. И внешне и духовно они были все тем же эрзацем, паллиативом, обладая массой изъянов, на которые Мыльников сознательно закрывал глаза. А он столь щедро одаривал их материальными благами скорее не по широте души, но все из того же страха, чтобы отвязывались без скандала.

Дуры, хабалки! Все то, что я им всем отдал, сейчас бы бросить к ногам Тамары. Вот она, женщина моей мечты! Вот идеал, которому стоит служить и ради которого стоит рисковать.

Вот только лишнего риска мне сейчас не хватает, – резко одернул себя Мыльников, с тяжелой головой и мятым лицом входя на утреннюю планерку в кабинет начальника.

Взглянув на шефа, он злорадно отметил, что тот тоже выглядит не лучшим образом. Выражение лица подполковника Егорова было таким, как будто он по ошибке съел что-то очень горькое. Как быстро понял Мыльников из дальнейшего, причины для этого были весомые.

– У нас опять ЧП, – без вступления произнес подполковник. – Этой ночью два убийства.

Он сморщился в страдальческой гримасе. И вдруг взорвался тирадой.

– Это черт знает что!!! По количеству тяжких преступлений на душу населения мы скоро станем первыми не только в области, но и в России. Где профилактическая работа?! Где предупреждение преступлений?! Где, я спрашиваю?! А раскрываемость?!

Убийство на пороге ФСБ, массовая драка с одним погибшим и двумя десятками пострадавших, и вот теперь еще два убийства. И все за неполный месяц. И ничего еще не раскрыто. И это в то время, когда в область ожидается визит министра внутренних дел! Вы что же думаете, что если меня снимут, вы чистенькими останетесь? Не надейтесь!!!

Егоров орал на подчиненных как типичный советский самодур, что случалось с ним, надо отдать ему должное, весьма редко. Из его слов посторонний наблюдатель мог бы сделать заключение, что сидящие за столом сами причастны ко всем упомянутым преступным эпизодам. Например, вот этот капитан организовывал драку цыган и кавказцев, и лично огрел железным прутом одного из цыганских боевиков. А этот майор в свободное от службы время в компании с двумя старлеями по ночам лишает законопослушных сограждан жизни.

Разумеется, все они были далеко не ангелами. Но не до такой же степени! Нет, господа, злоупотребление служебным положением и вымогательства это все же не серийные убийства.

Так что несправедлив был подполковник к подчиненным. Несправедлив.

Вот что мог бы подумать сторонний наблюдатель, слушая начальственный ор подполковника Егорова.

Хмуро глядя на шефа, Мыльников вдруг почувствовал некую смесь озарения и чего-то похожего на ужас. Он уже знал, кто убит.

– Извините, товарищ подполковник, – официально обратился к шефу Мыльников, – но кто все-таки убит?

Егоров как будто споткнулся. И совершенно будничным тоном произнес.

– Этой ночью совершено разбойное нападение на дом хорошо известного нам всем нашего цыганского барона. Сам барон убит. Дом ограблен. И этой же ночью убит недавно приехавший к нам новый настоятель церкви в Старой Слободе.

– Я прошу вас поручить мне эти дела и хочу обсудить с вами ход расследования после планерки, – твердо сказал Мыльников.

– Не прогнешься, Семен Платонович? На тебе еще и убийство на пороге ФСБ и массовая драка. Что-то ты и их-то пока не раскрыл, чего тебе еще и новые дела брать?

– Не прогнусь. Но кое-какие детали необходимо согласовать с вами.

– Хорошо. После планерки останься.

Егоров закончил планерку весьма оперативно. Казалось, ему не терпелось остаться с Мыльниковым наедине.

– Ну, выкладывай Семен Платонович, что у тебя на уме.

– Сергей Дмитриевич, визит нашего министра в область в ближайшее время это слухи, или верные данные?

– А к чему тебе это? – хитровато спросил подполковник.

– Сергей Дмитриевич, если это правда, мы сможем эффектно отчитаться, раскрыв сразу три преступления. Я имею в виду последствия побоища, а также нынешние убийства.

– А труп на пороге ФСБ?

– Этого не гарантирую. Но гарантирую, что грамотно спихнем это дело соседям. Все данные за то, что это их компетенция.

– И все же, причем здесь визит министра?

– Ему нужны громкие дела. Он на этом посту человек новый. Ему необходимо показать себя с лучшей стороны. А дела эти будут громкие.

Мыльников пристально посмотрел в глаза Егорова.

– Скажу больше, Сергей Дмитриевич, эти дела довольно просто раскрыть, если не побояться сделать их громкими.

Егоров понимающе усмехнулся, немного отведя глаза. И непостижимым образом, как будто подражая тону магаданского полковника времен Семеновой молодости, произнес:

– Все еще любишь громкие дела Семен, – он помедлил, – Платонович?

– Не понимаю, что вы имеете в виду, товарищ подполковник.

Они помолчали, глядя друг другу в глаза, и как будто ведя безмолвный диалог.

«У меня это единственный шанс без потерь выпутаться из твоей подставы», – говорили глаза Мыльникова.

«Извини, Семен, я не со злости. Но своя рубашка ближе к телу», – безмолвно ответил Егоров.

«Значит, и тебя подставили. А теперь есть шанс выставить лохами их самих».

«А ты знаешь, как?»

«Знаю».

– Ну, если ты так уверен в своих силах, дорогой товарищ, то и флаг тебе в руки, – уже вслух произнес Егоров.

– И все же, министр к нам пребывает?

– Да, на следующей неделе. Успеешь?

– Успею. Но нужно ваше одобрение моих действий и много помощников на финальном этапе расследования драки. Чтобы грамотно оформить дело. Там будут много участников, а значит много формальностей.

– А по поводу нынешних убийств помощники не нужны?

– Пожалуй, нет.

– О чем-то догадываешься, или чего знаешь?

– Да так, кое-что.

– Ладно, мешать не буду.

Мыльников был убежден, что знает мотивы убийств и его заказчиков. Разумеется, это не кавказцы. Это тот самый таинственный «православный ваххабит». Скорее всего, он пришел к цыганскому попу, и, убедившись в предательстве последнего, грохнул его. А потом пошел к барону с целью забрать рукопись.

Впрочем, здесь что-то все получается очень оперативно со стороны этого «ваххабита».

Вероятнее другое. Он каким-то образом понял свою ошибку раньше, и организовал эти два убийства заранее. Это правдоподобнее. Впрочем, хронометраж не столь уж важен в этом вопросе. Важно другое.

Связано ли это с какими-нибудь местными, или нет? Если верно второе, то Мыльников, разумеется, ничего не успеет раскрыть к приезду министра. Если верно первое, то он будет знать обо всем уже сегодня к вечеру.

Но даже в худшем случае он не очень рискует. У него в запасе разоблачение лежащего в реанимации боевика, находящегося в федеральном розыске. Тогда убийство барона можно будет тоже повесить на кавказцев. Да и цыганского попа тоже. За взятие этого боевика начальство, причем, начальство высокое, позволит ему, наплевав на местных «друзей Кавказа» выбить из черножопых мафиози любые показания.

Но боевика надо беречь, как зеницу ока. И Мыльников, с разрешения Егорова, направил в больницу двух сотрудников, которые должны были следить за палатой этого деятеля. Пока не гласно. Но в случае попыток его вывезти, не допустить этого.

Теперь агентура. На долгие процедуры времени не было. И Мыльников рисковал расконспирацией своих агентов. Однако, он шел ва-банк. Семен прекрасно понимал, что назад дороги нет. Он раскроет дела о сегодняшних убийствах и драке, укрепит свои позиции, засветится перед министром. И станет временно неуязвимым для интриганской мести местных «друзей Кавказа».

Сам же, между тем, распутает, уже как частное лицо, убийство у входа в ФСБ и выйдет на библиотеку Грозного. Он был уверен, что она есть. И что инцидент на пороге ФСБ связан с поисками этой библиотеки. Тут, правда, все пока не ясно. Но это потом, потом. Потом он распутает эти интриги, обведет вокруг пальца некоего конкурента из ФСБ, найдет библиотеку, продаст ее и…

И вот тогда то его ждет жизнь обеспеченного рантье. С несравненной княжной Тамарой. Нет, он не будет шиковать. Но будет вести жизнь спокойную и достойную. Как наяву представил он себя, сидящим на мраморной веранде собственной виллы, рядом с бассейном. И Тамару, выходящую из этого бассейна в темном закрытом купальнике.

Почему закрытом? Да потому, что он представил ее себе беременной. С аккуратным животиком, месяце, эдак, на пятом.

Размечтался! – прервал он себя, подходя к месту встречи с очередным агентом. В отличие от уже знакомого нам респектабельного Владимира Степановича, бандитом, можно сказать, действующим, и только одной ногой стоящим в легальном бизнесе. Агент ждал его в собственной машине с затененными стеклами.

Живут же бандюки, – завистливо подумал Мыльников, быстро садясь в машину.

– Подставляешь, начальник, – гнусаво протянул его визави.

– Не ной, – оборвал его Мыльников. – И давай по сегодняшним убийствам попа в Старой Слободе и цыганского барона. Все, что знаешь.

– А чего тут не знать. У Коляна Кащея два заезжих беспредельщика, его знакомых живут уже неделю. Они это и провернули. Завтра, наверное, смотаются. А сегодня, скорее всего, пьют у него.

– Откуда данные?

– От одного Кащеева кореша.

– Кто их на это подбил?

– Не при делах, начальник.

– Где этот Кащей живет?

Агент назвал адрес на одной из окраин, деревни, сравнительно недавно административно включенной в состав городка.

– Хорошо, высади меня где-нибудь поблизости к центру.

– Начальник, не подставляй меня так. Ты бы еще попросил к твоей ментовке подвезти.

– К ментовке не надо. Но укромных мест у нас и около центра полно. Не Москва, чай.

– Ладно. Но все же по аккуратнее в следующий раз.

– Не трясись. Когда он еще будет, тот следующий раз.

– На повышение идете?

– Не сглазь!

– Тьфу, тьфу, тьфу, – символически плюнул агент через левое плечо.

В райотдел Мыльников влетел почти бегом. У своего кабинета он увидел стажера, только что вернувшегося из Москвы.

– Семен Платонович… – начал было тот.

Но Мыльников оборвал его.

– Не время, Андрей. Собирайся, едем на задержание.

И побежал дальше по коридору, поднимать группу сопровождения оперативных мероприятий. Собрались довольно быстро.

Но, тем не менее, уже вечерело. В Хохловку, так называлась окраина, где жил пресловутый Коля Кащей, они въезжали уже в сумерках. Эта бывшая деревня была отделена от городка железнодорожной линией. С остальных трех сторон она была ограничена рекой, долина которой делала в этом месте крутой изгиб. Железнодорожная линия пересекала этот изгиб в его основании.

Машину оставили сразу за переездом. И к дому Кащея шли пешком.

Улица, на которой стоял этот дом, шла параллельно железной дороги и торцом упиралась в резкий обрыв. Дом был крайний, и поэтому огород Кащея одним концом примыкал к обрыву. Соседом старого уголовника была семья москвичей. Их участок был отделен от участка Кащея высоким добротным забором.

Если находившиеся в доме бросятся бежать, то наверняка через огород по маленькому овражку к реке. Именно там Мыльников приказал стать в засаде двум омоновцам. А сам с Андреем направился к воротам Кащеевой усадьбы.

Они были не заперты, и Мыльников осторожно вошел. Дом был одноэтажный, но на довольно высоком фундаменте. Собаки не было, и Семен Платонович без осложнений поднялся на высокое крыльцо.

Он постоял, прислушиваясь. Стажер занял позицию у окна, выходящего на улицу. Из дома доносились легкие шорохи. Мыльников достал пистолет и резко открыл дверь.

– Стоять, милиция! – резко воскликнул он.

Но стоять было явно некому. Около стола, заставленного полупустыми бутылками водки и объедками, на старых стульях сидели, откинувшись в довольно неестественных позах, три человека. В одном из них Мыльников узнал по описанию агента, Кащея. Тощий, с желтой нездоровой кожей и косо сросшейся сломанной ключицей. Кащей сидел за столом в одних трусах. Впрочем, летом он всегда ходил полуголым. Двое других имели вид уголовных громил. Кащей и один из громил сидели с закатившимися глазами и хрипло неровно дышали. Третий не подавал признаков жизни. На губах у него застыла пена.

Легкого толчка открываемой двери оказалось достаточно, чтобы нарушить равновесие этого неподвижного тела, которое с шорохом сползло со стула и шумно шлепнулось на пол.

– Андрей, сюда! – позвал Мыльников, а сам бросился в заднюю комнату, примыкающую к чулану. Дверь в чулан оказалась открытой, и Семен Платонович бросился через чулан на огород. Раздался выстрел, судя по звуку, пистолетный, а потом треснула автоматная очередь.

Мыльников походя успел с досадой подумать, что мог бы сам неосторожно стать мишенью для стрелявшего. Хотя уже понимал, что это не так. С конца огорода послышались крики. Мыльников бросился туда.

Омоновцы стояли рядом с лежащим на земле человеком. Майор устало подошел к ним.

– Не могли взять живого, – с укором сказал он.

Один из омоновцев виновато промямлил.

– Он нас первым заметил, товарищ майор. И пальнул в Саньку. Того только бронежилет спас.

Второй омоновец был явно в не лучшей форме. Удар пули, даже через бронежилет, был весьма болезненным.

– Ну, я чисто машинально и срезал его. Чеченский опыт. Если не научишься действовать на автомате, то приедешь в цинке.

– А что же вы, такие опытные, его первыми не заметили? Вояки…

Мыльников не скрывал досады.

– Да он какой-то профи. Бежал почти бесшумно.

– Ладно, иди в дом, скажи Андрею, чтобы вызывал оперативно-следственную группу и скорую. Может эти, отравленные, еще оклемаются, – сказал Мыльников подстреленному омоновцу. – А ты пока останься со мной, – приказал он другому.

– А что, там трупы?

– Как минимум, один. И еще двое кандидаты в покойники.

– Ну не хрена себе, – заметил стрелявший омоновец.

Мыльников внимательно посмотрел на убитого. Выше среднего роста. Сильный, жилистый. Продолговатое костистое лицо. Выразительное и запоминающееся. Заостренный на конце длинный нос с легкой горбинкой. Широко расставленные серые глаза неподвижны. Волосы чуть вьются. Прямо подстриженная снизу борода лопатой.

Этакий типичный православный воин с обложки иного журнала соответствующего профиля.

Мыльников вспомнил, что видел его на заседании философского клуба.

Глава 10. Приключения не кончаются

Было уже поздно. За окном было темно, несмотря на долгий летний день. Мыльников сидел в кабинете Егорова, устало глядя на подполковника.

– Что ж, сработали хорошо. Хорошо сработали, – повторил начальник.

Уже во множественном числе говорит, значит будет примазываться, – устало подумал Мыльников. Между тем, Егоров продолжал:

– Если не возражаешь, подведем предварительные итоги.

– Не возражаю, – ответил Мыльников. – Кстати, какие новости из больницы?

– Ты имеешь в виду тех, кого взяли в Хохловке?

– Да.

– Один уже был мертв к моменту приезда скорой.

– Это я догадываюсь.

– Догадливый. Согласно предварительным выводам экспертизы он был еще жив в момент вашего прихода.

– Это треп. С такой точностью время смерти установить не возможно. Но даже если и так. Я что должен был начать ему искусственное дыхание делать что ли?

– Да нет, это я так, к слову. Тем более, что даже второго спасти не удалось.

– А Кащей?

– Хозяин дома, что ли?

– Он самый.

– Жив. Удивительно! Старый уголовник, туберкулезник, а вот никакая отрава не берет. Может пил не то, или не так, или закусывал по-другому? Впрочем, не наше дело.

– Откачали?

– Да. И даже смогли кое о чем спросить.

– Ничего интересного, разумеется?

– Конечно. Приехали старые кореша. Жили, пропивали понемногу некоторые запасы. Потом вдруг решились на дело. С чего вдруг он не знает. Скорее всего, правда не знает.

– А как на них вышел заказчик? Тот, что стрелял в омоновца.

– Теперь уже не установишь. Да и надо ли нам это? В домах у барона и у попа найдены их отпечатки пальцев. В доме у Кащея несколько ценных вещей, взятых у жертв. С отпечатками пальцев этих громил, разумеется. Так что убийцы они. Это однозначно. Тем более, что и доказывать особенно не надо. Нам ведь дело в суд не передавать. Они убиты.

А то, что этот тип их сначала подбил на преступление, а потом отравил, тоже довольно очевидно. Другое дело, как это доказать. Но здесь особых трудностей нет. Кащея «уговорим» дать необходимые показания. Да и опять же, дело в суд не передавать. Подозреваемый убит в перестрелке.

Так что все раскрыто по горячим следам. Молодец, Семен Платонович! Молодец!

На столе у начальника резко зазвонил телефон.

– Слушаю, Егоров, – несколько лениво протянул подполковник, а потом дернулся, как от удара током и заорал – Что!!!

Выслушав говорившего на том конце провода, он приказал:

– Всем на перехват!

Обернулся к уже стоящему Мыльникову, надевающему все еще лежащий на диване у Егорова бронежилет.

– Твоего пострадавшего кавказца пытаются увезти из реанимации.

– А где наши сотрудники?

– В п…де, – грубо отрезал Егоров. – Там только прикрытия четыре человека. Да и те, кто выносит этого кренделя, судя по всему, не простые санитары. Так что, наши доложили и «отслеживают обстановку».

– Позвоните «соседям», сейчас помощь не помешает, – сказал Мыльников.

– Уже звоню, – Егоров стоял с телефонной трубкой в руках, когда Мыльников выбегал из его кабинета.

Допустить вывоз раненного боевика он допустить не мог.

Команду «эвакуаторов» удалось перехватить недалеко от больницы. К счастью, как раз на пути у них оказались два патрульных экипажа ГАИ.

Все же нет в этом мире ничего, что можно оценивать однозначно. Только негативно, или только позитивно. Вот и на этот раз гаишники честно выполнили свой долг, который в общем состоит отнюдь не в том, чтобы обирать простых водителей.

Инспектора ГАИ интуитивно поняли, что главное состоит в том, чтобы перехватить микроавтобус, оставив в покое машину сопровождения. Что они и сделали виртуозно, просто протаранив этот автобус. Машина сопровождения боевиков, видя, что дело плохо, просто удрала с места событий. А микроавтобус вскоре был окружен целой толпой милиционеров и сотрудников ФСБ.

Все было сделано в лучшем виде.

За одним исключением.

Находящийся в федеральном розыске боевик скончался в результате произошедшего ДТП. Ибо и до происшествия был не в лучшем состоянии.

– Ну, что, проведем окончательный разбор полетов? – спросил Егоров Мыльникова на следующий день, оставшись с ним наедине в кабинете после планерки.

И подполковник и майор были похожи на сказочных монстров. Ибо лица у них были практически зеленоватого цвета после суток беспрерывных погонь и перестрелок.

– Не возражаю, – вяло бросил Мыльников.

– Тогда начнем с не самого приятного. Боевика не удалось взять живым.

– Мы не спецы по антитеррору, – бросил Мыльников.

– Верно, – легко согласился начальник. – Тем более, что это единственный недостаток всей операции. С официальной точки зрения, разумеется. А так, нам даже лучше, что он умер. Мы еще подумаем, что на него навесить.

– А удастся? Ведь эти, «санитары» взяты живыми.

– В том-то и дело, что они оказались настоящими санитарами. Из частной медицинской фирмы. Все документы на перевоз этого кренделя тоже в порядке. Даже если они и не те, за кого себя выдают, то вряд ли расколются. Их не в чем обвинить, а уж их наниматели постараются поскорее освободить их.

– А оружия при этих «санитарах» не было?

– Не было. Или сумели очень уж ловко выкинуть. Но это вряд ли. Скорее всего, очень опытные люди организовывали эвакуацию, и, возможно, предусмотрели и такой вариант.

– Так что «санитары» нам не помеха. Это хорошо.

– Да не только это, но и все остальное. Смотри. Оперативными методами нами выявлено нахождение опасного террориста. Молодцы мы? Молодцы! Грамотно установлено за ним наблюдение с целью выявления связей и сообщников. Пресечен вывоз этого террориста. При задержании обошлось без стрельбы.

Да мы просто виртуозы! Есть чем похвастаться перед министром. Тем более, что все они там наверху сейчас помешаны на этом терроре. Так что мы попали в десятку.

Теперь еще. Два убийства раскрыты в один день, по горячим следам. Прямо как специально к приезду министра.

Что бы еще с этого всего можно было бы наварить? Подумай, Семен Платонович.

– Очень много. Представляем дело так, что этот террорист приехал к нам организовывать наркобизнес, которого у нас отродясь не было. Или был, но кустарный и незначительный. Кстати, есть у нас несколько кавказцев, попавшихся с наркотой?

– Найдем.

– Но надо с сильной наркотой, типа афганского героина.

– Надо, сделаем.

– Отлично. Итак, этот боевик хочет организовать в нашем городе одновременно и базу террористов и базу наркоторговли, имеющую межрегиональный характер. Для этого он консолидирует кавказские преступные группировки и выживает потенциальных, я подчеркиваю, только потенциальных, конкурентов. Ибо разве же наши милые цыгане торгуют наркотиками?! Конечно же нет! Пытаются, да. Но профилактическая работа нашего ОВД и конструктивный контакт с руководством цыганской общины позволяют блокировать эти тенденции…

Мыльникова явно несло. Непонятно было, репетирует ли он доклад министру, или с ехидством московского интеллигента парадирует сам себя. Егоров смотрел на него восхищенно.

– Ну, ты даешь, Семен Платонович! Да тебе бы генералом быть.

– Только после вас, милейший Сергей Дмитриевич.

Мыльников сказал эту, отнюдь не вписывающуюся в милицейский жаргон, чуть ли не салонную фразу, не подумав. На автомате. Видимо все же его предыдущая тирада была скорее откровенным стебом.

Разумеется, Егоров не понял всей тонкости Мыльниковской самоиронии. Но, тем не менее, вдруг сказал:

– Эх, Семен Платонович, поговорить бы с тобой за жизнь. За стаканом. А то ты все как-то скрытничаешь.

– Ничего я не скрытничаю. Что я, наши отдельские посиделки игнорирую, по-вашему?

– Да ладно, Семен, не обижайся. Ты же знаешь, о чем я.

– Ладно, вернемся к этому после визита министра. Итак, цыгане не торговали наркотиками. Но могли занять эту нишу. И тогда кровожадные и наглые кавказские террористы и наркоторговцы просто так, для профилактики, в их бандитском понимании этого слова, устраивают нашим мирным цыганам побоище. Руководитель местной цыганской общины, законопослушный Роман Николаевич Киличенко хочет предупредить об опасности правоохранительные органы. Но террористы, каким-то образом узнав о его намерениях, убивают его. Его и еще одного добровольного помощника милиции, тоже цыгана, настоятеля новой церкви в Старой Слободе…

– Постой, постой, Семен Платонович. – Егоров выглядел явно потрясенным масштабом Мыльниковских построений. – Но как мы приплетем убийство этих цыган кавказцам.

– Как приплетем?! – Мыльников, похоже, с усталости не мог остановиться. – Не приплетем, товарищ подполковник! Не приплетем!!! А точно установим. У нас имеются показания единственного оставшегося в живых свидетеля, бывшего уголовника по кличке Кощей. Согласно этим показаниям, погибший террорист встречался у него в доме с теми лицами, которые, согласно полученным вчера неоспоримым уликам, являются убийцами господина Киличенко и настоятеля церкви.

Егоров хоть и был типичным провинциальным российским деятелем правоохранительных органов, весьма далеким от святости. Но видимо масштаб полета мысли Мыльникова ошарашил его, и он несколько недоуменно, противореча сам себе, спросил.

– Но ведь этих показаний нет!

– А мы «уговорим», – Мыльников повторил собственный термин Егорова, – Колю Кащея их дать.

– Ну, ты голова, Семен! Голова! – Егоров чуть ли не прослезился – И ведь как же все продумано. Но, Кащея тогда нельзя выводить на суд. Он там все напутает.

– А зачем его выводить на суд?

– Ты что, и его шлепнуть собираешься?! – почти что с ужасом проговорил Егоров.

– Опомнитесь, Сергей Дмитриевич! Зачем шлепать? Да и вообще, кого я во всей этой эпопее шлепал? Просто за что его судить? Приехали к человеку старые знакомые. Остановились. Пили. С кем-то встречались. Имели какие-то вещи. Но он-то сам здесь при чем? В чем его обвинять?

– Знаешь, если было бы надо, нашли в чем.

– Так это если было бы надо, – назидательно произнес Мыльников.– А сейчас не надо. Ясно? Тем более, что он сам жертва. А знаете, почему его хотели отравить? Он сотрудничал с правоохранительными органами и уже хотел доложить о своих подозрительных гостях!

– А он… это… того, ну, сотрудничал? – тупо спросил Егоров.

Мыльников посмотрел на него, как на идиота.

– Конечно же, – ответил он с гнуснейшей усмешкой, как бы даже подмигивая Егорову. – Он мой агент.

– А… – протянул Егоров.

Он явно устал. Но тут глаза его загорелись. Вдохновенный треп Мыльникова разбудил его собственную фантазию. Он уже представил, как возьмет за горло городского судью и всех остальных «друзей Кавказа», как расчистит от конкурентов площадку своим цыганским клиентам, и сколько сможет получать от них своей законной «стипендии». Словно поняв его настрой, Мыльников спросил:

– Только конфиденциально. Для министра, если его все же вдохновят наши успехи, наших, – он споткнулся, – э…э…э коллег и конкурентов из некоторых смежных э…э…э административных органов приплетать будем?

Егоров встрепенулся.

– Не стоит, не стоит. Они и так после всего этого года два шелковыми ходить будут.

Он понял, что сказал лишнее, и остро посмотрел на Мыльникова. Но потом рассмеялся. Теперь они были повязаны с майором достаточно прочно. И в этом деле можно было не опасаться подставы. Все же Мыльников был человек без связей и не смог бы воевать против всех сразу.

– Ну, ты голова, Семен Платонович. Не устану повторять. Тебе бы в 1937 НКВД командовать. Почище Берии был бы.

– Да, Сергей Дмитриевич, поздновато мы с вами родились.

– Семен, кончай свои интеллигентские штучки. Давай на «ты». Но только при посторонних по отчеству. Согласен?

– Согласен, Сергей.

– Тогда выпивка за мной.

– Постой, Сергей с выпивкой. На нас еще труп на пороге ФСБ.

– Вот, сука! – в сердцах выпалил Егоров. – Совсем из головы вылетело.

– Не бери в голову, начальник, – ернически заметил Мыльников. – Тут все ясно. Убитый принадлежал к экстремистским националистическим организациям. Сам символ, что он писал кровью, тоже иногда используется русскими националистами. А в городе у нас больше тридцати человек, в прошлом состоявших в различных партиях радикального толка. Так что дело это политическое. Спихиваем в ФСБ.

– Слушай, по этим мясорубкам все оформят другие. Разумеется, ты будешь главным в раскрытии и обезвреживании, но от писанины тебя по возможности освободим. А вот грамотно спихнуть в ФСБ – это твое. Ни у кого из наших на это ума и эрудиции не хватит. Так что займись этим, как только выспишься.

– Займусь. Но это хотя и довольно очевидно, однако муторно и тягомотно с точки зрения бюрократической. Шпионажа и тому подобной бодяги там не просматривается. Может у тебя есть какие-то возможности неформальные все это протолкнуть побыстрее?

– Понимаю. Но не будем буквоедами. Нам важно, чтобы они более активно подключились, и формально дело расследовалось бы совместно. Для нас это все равно, что спихнуть его.

Зазвонил телефон.

– Вот болваны, просил же не беспокоить, – разозлился Егоров.

– Это городской, Сергей, – заметил Мыльников.

Егоров поднял трубку и сердито сказал:

– Егоров слушает.

Потом выслушал говорившего на том конце провода и с улыбкой сказал:

– Хорошо! Подходите.

– Ну, вот, – обратился он к Мыльникову. – На ловца и зверь бежит. ФСБ само просит формально подключиться к делу с трупом на их крыльце. Созрели, соседушки! Так, что подожди их человечка, он сейчас подойдет. Понимаю, что ты устал, но спихни это поскорее. Оформи все и отдыхай.

– Сергей, мне бы вообще-то и в отпуск неплохо.

– После визита министра непременно. Сразу после визита. Не беспокойся, Семен.

Глава 11. Генералы, епископы, майоры, капитаны

В покоях одного весьма известного монастыря Золотого Кольца России сидели трое. Местный епископ, один из самых молодых и перспективных иерархов РПЦ, милицейский генерал и одетый довольно строго для лета худощавый мужчина лет сорока с небольшим.

Если бы не борода и пастырское облачение, епископа можно было бы представить преуспевающим деятелем администрации президента, но отнюдь не церковным деятелем. Ибо был он довольно худ и заметно спортивен. Грузного и крупного генерала МВД напротив скорее можно было представить этаким «толстым попом». Несмотря на прохладу монастырских покоев, он обильно потел и постоянно вытирал лицо огромным носовым платком.

Третий из присутствующих повадками и какими-то трудно уловимыми чертами напоминал одновременно спецназовца и художника. Впрочем, он и был тем и другим одновременно. Бывший капитан ГРУ. Ныне художник средней руки и один из руководителей «Братства православных хоругвеносцев». Организации «государственно-патриотического» толка, которых при поддержке Кремля развелось в России начала нового тысячелетия неимоверное количество.

Тон в разговоре явно задавал епископ.

– Ну, и что же мы имеем в итоге? – совершенно светским образом построил он фразу, еще раз как бы подтвердив свой имидж скорее деятеля кремлевской администрации, нежели православного владыки.

– Ступаков фактически выполнил задание, – сказал хоругвеносец.

– Ни черта себе, выполнил! – возмутился генерал.

– Не поминайте нечистого в святых стенах, – строго сказал епископ, – вы все же человек православный. И к тому же активист общества «Православного возрождения». Какой пример подаете вы нижестоящим, матерясь и постоянно поминая нечистого?

– Извините, владыка, милицейская специфика.

– Сдерживайте себя хотя бы здесь!

– Буду стараться, – смешался генерал.

– И все же, в чем-то вы правы, – смягчился епископ. – Я тоже не вижу выполнения задания.

– Хорошо, начнем с самого начала, – согласился хоругвеносец. – Мы получили сведения, что некто почти нашел библиотеку Грозного. Более того, были опасения, что это неоязычники. Как я понял, хотя, откровенно, я ничего не понял…

Епископ снисходительно улыбнулся, но хоругвеносца не прервал и объяснять что-либо не поспешил. А тот, немного помедлив, продолжал:

– Итак, нам надо было, во-первых, им помешать, во-вторых, попытаться найти библиотеку самим. Ступаков выследил одного типа, который наверняка эту библиотеку нашел. Но тому удалось уйти…

– Неправильно рассказываешь, Максим, неправильно, – прервал его генерал. – Уйти от Ступакова этому типу не удалось. Он его замочил и даже вроде что-то отнял…

– С чего вы взяли, что отнял? – цепко глядя на генерала, спросил Максим.

– Мне так кажется. Иначе зачем ему было идти к настоятелю из Старой Слободы? Ведь для таких дел и был дан этот адрес. Итак, вероятно, он отнял нечто весьма ценное. И попросил помощи. Мы перед отправкой дали ему адрес нашего человека на первое время…

– Какого «нашего»?! – взорвался художник-спецназовец. – Дали какого-то попа-цыгана.

Епископ поморщился, но ничего не сказал. Между тем хоругвеносец продолжал:

– А тот его продал своему барону. Когда Ступаков все понял, ему пришлось устранять и попа и барона. А потом он сам попался и был убит.

Хоругвеносец замолчал.

– Да, сыны мои, порядка у вас нет не только в делах, но и в словах, – укоризненно промолвил епископ. – Вопросов больше, чем ответов. Почему ваш убитый дошел до местного ФСБ и только там умер? Что и как отнял у него Ступаков? Да и отнял ли вообще? Ведь не только для таких дел дали ему этот адрес. Может быть, это ваши домыслы, генерал, чтобы поднять себе цену? – Он вытянул вперед ладонь, прерывая возможные возражения милицейского генерала. – И потом, – продолжал владыка, – даже если это так, то где теперь эта вещь? Почему Ступаков, твой, Максим Васильевич, бывший сослуживец, сам не устранил, прости Господи, этих супостатов, а связался с какими-то уголовниками? И как, наконец, у вас поставлено дело?! Тоже мне спецслужбисты! Вместо системы паролей просто адрес «нашего человека»! А тот, вот ведь беда, перевелся со своего прихода и на его месте оказался другой. А у вас и не знали. Вот потому-то православные воины и проигрывают врагам нашим, что порядка и ответственности у тех больше.

– Владыка, не все хоругвеносцы бывшие спецназовцы или правоохранители. В основном это обычные гражданские мужики, которые любят потрепаться за веру и Великую Россию, и таких тонкостей не знают.

– Это не оправдание, сын мой. Ты, и такие как ты обязаны были их научить. И потом, чему учить того же Ступакова? Он то, не гражданский мужик.

– Вы не во всех своих упреках правы, владыка, – вставил генерал. – То, что Ступаков использовал уголовников, это грамотно. Ведь язычник шел к ФСБ. Может там у него покровители. Да и не знаем мы, кто этого поганого прикрывал. Ступакову по возможности не стоило светиться. И продумал он все потом грамотно. Если бы не этот дотошный майор, никаких хвостов бы не осталось.

– Но Ступаков засветился! Да еще и в качестве сообщника чеченских террористов! Кстати, генерал, нельзя ли как-то дать по этому поводу задний ход?

– К сожалению, не удастся. Разумеется, местные приплели Ступакова к террористам просто так. Но нам от этого не легче, слепили они дело очень ловко. И теперь сам министр заинтересован в том, чтобы раздуть все по максимуму. Чуть ли не как свой личный успех. Ловко, ох ловко, к месту и во время они все министру подсунули. Единственное, что я могу сделать, так это затенить связь Ступакова с хоругвеносцами. Тем более, что местным наплевать, кто он. Личность то его установили. Но фигурирует он в деле, как временно безработный москвич.

– Да… – протянул епископ. – Плохо все, очень плохо. Да, кстати, а почему дело об этом убиенном антихристе передали в ФСБ?

Видимо епископ от генерала и подобных ему «православных воинов» из МВД был весьма неплохо осведомлен обо всем.

– Это не совсем правильно, владыка. Не передали, а…

– Хорошо, хорошо, генерал, не будем сейчас вдаваться в частности. Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду.

– Местная милиция сама хотела его спихнуть соседям. А тут еще ФСБ само попросило. Мотивировало это тем, что убийство, скорее всего, результат разборок русских экстремистских организаций.

– Ох уж эти русские националисты! – воскликнул епископ, – они скоро станут нашими главными врагами. Для нас они хуже иудеев, масонов и мусульман вместе взятых.

– Не преувеличиваете, владыка? – спросил генерал.

– Нет, генерал, – вклинился в разговор хоругвеносец. – Они все больше и больше становятся язычниками и западниками. Православие для них обуза. Они сами об этом говорят все чаще и громче. И нам с ними еще предстоит воевать по-настоящему.

– Верно, верно, – промолвил епископ, – и воевать придется весьма скоро. Ведь надо опять посылать на место Ступакова кого-то. Дело-то незакончено.

– На этот раз поеду лично я, благословите, владыка – сказал хоругвеносец.

– Хорошо, сын мой – сказал епископ. – Подойди под благословение.

Да, вот что значит оказаться во время в нужном месте, – думал Мыльников в первый день своего отпуска через две недели после того памятного разговора в кабинете начальника.

Все действительно вышло, как он и предполагал. Визит министра в область совпал с завершением их дела. Министр, разумеется, заинтересовался столь оперативным раскрытием двух убийств и ликвидацией известного боевика в одном из райцентров области и приехал в их город.

А потом все закрутилось в бешенном темпе. По типичным советским сценариям из них начали делать героев. Воистину, «когда страна быть прикажет героем»… то героя сделают из любого. Тем более, что основа дела – и оперативное раскрытие убийств и ликвидация боевика были самыми настоящими.

Но выстроенная на этой реальной базе, предложенная Мыльниковым версия, была намного эффектнее скучной реальности. Она вообще была как будто сработана под спецзаказ из Москвы. Действительно, тут и угроза терроризма, и связь террористов с наркобизнесом.

А как изящно вплелись сюда деликатные этнополитические темы! Да, террористы и бандиты в основном кавказцы. Но среди них оказались и русские! Бедняга Ступаков и его громилы пришлись как нельзя кстати. Если бы их не было, их стоило бы придумать. Ей Богу! Ведь все это подтверждало тезис «всенародно любимого» президента о том, что у терроризма нет национальности. Да и пострадали ведь не русские, а цыгане. Погибшего в драке тоже записали по ведомству «добровольных помощников» милиции.

Мыльникова и Егорова министр тут же повысил в звании. Теперь Семен Платонович был подполковником, а Егоров полковником. Кроме того, министр представил их обоих к наградам. Посмертно представили к награде и беднягу барона, как участника операции, добровольного помощника милиции, погибшего чуть ли не при исполнении служебных обязанностей.

Кроме того, министр, человек, несомненно, умный и искушенный, сразу оценил Мыльникова. Дал ему визитку со своим прямым телефоном и намекнул, что подумает о более достойной должности для такого опытного, образованного и решительного человека.

Егоров был от Мыльникова в восторге. Пьянки не прекращались после отъезда министра три дня подряд и окончились лишь с исчерпанием физических возможностей организмов их участников.

Между тем, кавказцы в городе заметно притихли. Зато цыгане торговали наркотой чуть ли не на рынке и оптом. Мыльников мог только догадываться, какие деньги получал Егоров. И жалел, что не взял в ту ночь у покойного барона сто тысяч долларов. Ибо хотя Егоров и стал теперь его «другом», но цыганской «стипендией», судя по всему, делиться не спешил.

В эти дни Мыльников не мог урвать ни минуты, чтобы повидаться с Тамарой. Но и сейчас не очень этого хотел. Надо было хотя бы элементарно отоспаться и привести себя в божеский вид. Ибо сам Семен Платонович после всех этих событий, оценивая себя в зеркале, «изволил не одобрить» собственное изображение, и имел острое желание разбить это зеркало к чертовой матери.

Ну да ладно, ничего. Отосплюсь сегодня. Вечерком, может в баню схожу, а потом уж покажусь Тамаре, – подумал Мыльников.

Однако, каким бы усталым ни был человек, он не может спать двадцать часов подряд. И валяясь уже без сна на кровати, Мыльников от нечего делать начал думать о деле.

Собственно, ни чеченский боевик, ни кавказско-цыганское побоище его не интересовали. Интересовал его Ступаков, личность которого установили в ходе следствия. По здравому размышлению выходило, что именно он организовал убийство барона и цыганского священника. Мыльников был также почти уверен, хотя и не имел доказательств, что этот же тип был убийцей Юрия Половцева.

Выстраивалась такая версия. Ступаков убивает Половцева и похищает у него рукопись из библиотеки Ивана Грозного. Потом прячет эту рукопись у настоятеля церкви в Старой Слободе. Почему? Наверное, не чувствует себя уверенно.

А почему именно в Старой Слободе? Вероятно, раньше там служил не известный самому Ступакову его сообщник по некоторой организации. Собственно, почему по некоторой?

В процессе лихорадочного оформления уже завершенного дела Мыльников поручил стажеру выяснить все о Ступакове. Стажер успел немного. Но то, что Ступаков был членом неких «Хоругвеносцев» выяснить все же удалось. Это совершенно не вписывалось в официальную версию, столь блестяще построенную Мыльниковым. И он эту информацию просто замолчал. Однако, интересно, что эта довольно явная натяжка была не замечена и другими, в процессе изучения их «блестящих достижений». Впрочем, он мог и преувеличивать значение этого момента. В деле было немало и других натяжек.

Однако, вернемся к рассматриваемым событиям, – академично вернул в нужное русло ход своих мыслей Мыльников. – Итак, произошла ошибка. В момент прихода Ступакова в Старую Слободу там был уже другой настоятель.

Поняв свою ошибку, Ступаков убивает настоятеля и барона. Вернее организует их убийство. А потом ликвидирует исполнителей.

Но где рукопись? А главное, где библиотека? Вообще тут масса непонятных вещей. Зачем нанимать громил для ликвидации настоятеля и барона. Ведь Ступаков вооружен, да и судя по эпизоду с омоновцами, он довольно опытный боец. Потом, как такой опытный боец стразу доверился цыганскому попу? А может, он сам был в цейтноте, и за ним самим охотились?

А впрочем, зачем забивать голову этими проблемами? И так ясно, что в поисках библиотеки надо быть предельно осторожным. Охота будет знатная. Всех против всех. Но с точки зрения собственно поисков библиотеки главное другое. Первое, Половцев ее нашел. Значит она существует. Существует, черт побери! Второе. Ступаков ее, скорее всего, не нашел, хотя и выследил Половцева. А тот был не убит, а ранен. И от своего убийцы сумел уйти, но вот спастись ему все же не удалось.

А куда же шел Половцев? Не к своему ли подельнику? Который… работает в ФСБ! А почему нет? Разве Мыльников не ищет теперь ту же библиотеку сам. Не как милиционер, а как кладоискатель. Который, если найдет это сокровище, отнюдь не поспешит делиться им с родным государством.

А что, в ФСБ служат другие люди? Нет, такие же. Просто у Мыльникова нет сообщников на стороне, а у этого эфэсбэшника был. По крайней мере, один. Юрий Половцев.

Что ж, может и Мыльникову стоит поискать помощника? Или лучше помощницу?

Валерий Бояринцев, молодой, уверенный в себе капитан ФСБ вернулся из отпуска отдохнувшим, энергичным, посвежевшим. Впрочем, он всегда, а не только после отпуска, производил впечатление энергичного и подтянутого человека.

Идя на планерку по коридору родного учреждения утром первого после отпуска рабочего дня, он столкнулся с коллегой, тоже капитаном, Вадимом Андриевским.

– Привет, Валера. Как отдохнул?

– Великолепно! Что нового в родном ведомстве?

– Масса нового и интересного. Сейчас сам узнаешь у начальства.

Валерий усмехнулся про себя. Да, все как на плакате «враг подслушивает».

– С прибытием! – увидев Валерия, с видимой теплотой и демократизмом первым приветствовал его шеф, подполковник Бобров перед началом планерки.

– Спасибо, Александр Алексеевич, – вежливо поблагодарил Бояринцев.

Планерка началась.

Быстро пройдясь по незначительным текущим делам, шеф сказал, обращаясь ко всем присутствующим.

– Вы, конечно же, понимаете, что аккуратно надо делать все дела. В том числе, и мелкие. Тем не менее, основное наше внимание должно быть сосредоточено на делах важнейших, определяющих, можно сказать, наше лицо, наш уровень. Это тем более актуально для нас сейчас на фоне весьма громких успехов наших соседей.

Андриевский при этих словах не сдержал ухмылки. Шеф стал более строг.

– Ваш скепсис неуместен, капитан Андриевский. Разумеется, соседи сумели хорошо подать свои успехи. И во многом им повезло. Но, будем справедливы, реальных убийц они нашли весьма оперативно, как и террориста, находящегося в федеральном розыске.

Видя заинтересованное выражение лица Бояринцева, начальник обратился к нему:

– Познакомишься с тем, что у нас здесь творилось в твое отсутствие из сводки.

– Но вернемся к нашим делам, продолжал шеф. Для нас сейчас вопрос престижа раскрыть убийство, произошедшее буквально у нас под дверьми.

И подполковник изложил все уже известные читателю обстоятельства. Разумеется, подполковник не сообщил того, что не мог знать. А именно, моменты, связанные с библиотекой Грозного и все то, что побудило Мыльникова считать Ступакова убийцей Половцева.

Бояринцев слушал подполковника с напряженным профессиональным вниманием и даже некоторым интересом. Но, разумеется, без эмоций. Да и с чего вдруг ему было испытывать эмоции?

Между тем, шеф завершил свой монолог тирадой:

– Хотя формально мы все еще ведем расследование совместно с милицией, но по существу дело передано нам, потому, что есть все основания считать его политическим, как говорили раньше. Убитый явно был связан с рядом радикальных националистических организаций. А нарисованный им перед смертью знак фигурирует, хотя не столь уж часто, в качестве символа как раз самых экстремистских русских националистических неоязыческих группировок. Более того, есть основания предполагать, что эти группировки связаны с зарубежными организациями соответствующего толка. А это может означать уже и международный терроризм и шпионаж.

С самого начала работу по этому делу вел от нас капитан Андриевский. Он же принял его у соседей. Но признанным специалистом по русским нацинал-экстремистам является у нас капитан Бояринцев. Я пока не склонен передавать это дело Бояринцеву. Но он должен подключиться к работе в качестве помощника Андриевского.

Вопросы есть?

– Есть Александр Алексеевич, – подал голос Бояринцев. – Мне не совсем ясно, почему наши собственные следственные подразделения сразу не взялись за это дело сами и почему, тем не менее, оно нам фактически передано сейчас.

– С самого начала мы участвовали в работе по этому делу. Но одного факта, что убитого нашли у нашей двери еще недостаточно, чтобы считать это дело нашим. Если у нас перед дверью найдут, например, пакет с мусором, это же не значит, что мы должны переквалифицироваться в дворников.

Шеф вдруг понял, что был несколько бестактен. Все же убитый человек это не пакет с мусором. Но подчиненные вежливо не заметили этой оговорки. Между тем, подполковник поспешил, сглаживая неловкость, продолжить:

– Наши усилия сосредоточились на том, чтобы выяснить личность убитого и его возможные связи с политизированными кругами. Личность мы выяснили. А потом оказалось, что убитый весьма тесно контактировал с радикальными русскими националистами. Так что мы сами уже хотели более активно включиться в работу в рамках этого дела.

И, как оказалось, были правы. Из Москвы пришло соответствующее указание. Ибо, как я уже упоминал, появились данные о том, что нарисованный убитым знак фигурирует как символ в некоторых международных организациях парамасонского толка. Возможно, я несколько неточно помянул здесь масонов. Но названные организации неформальные и довольно хорошо законспирированы. И нам было бы важно во время узнать, что намереваются делать эти господа в нашей стране. Это уже даже может быть по линии контрразведки.

В самом деле, – продолжал подполковник. – Человек, явно умирая, рисует собственной кровью этот символ. Такое поведение признак несомненного мужества или фанатизма. И такой не простой человек оказывается убитым. Явно здесь мы имеем дело с противостоянием неизвестных нам организаций, обладающих твердыми, убежденными и идейными сторонниками.

А как и против кого может эта твердость и фанатичная убежденность быть использована завтра? Вопрос с точки зрения безопасности государства не безразличный.

Так что фактически расследовать это дело надо нам. Хотя оно и не инициировалось нашими следственными подразделениями.

– Лучше поздно, чем никогда, – сказал самоубийца, кладя голову на рельсы и глядя вслед уходящему поезду, – пошутил Андриевский.

– Ты у нас известный остряк, Вадим, – заметил начальник. – Но должен тебе сказать, что коллега из милиции за аналогичное время выяснил по этому делу примерно столько же, сколько и ты. Но он, в отличие от тебя еще поймал по горячим следам трех убийц и вычислил опасного террориста.

Так что, я бы хотел от тебя кроме острот еще и результатов.

– С Бояринцевым результаты будут, – без тени амбиций или обиды с очевидным легкомыслием заметил Андриевский, ибо Валерий был в их отделе на хорошем счету.

А подполковник подумал, что подобное нескрываемое легкомыслие было невозможно представить в их ведомстве еще пятнадцать лет назад. Что уж говорить о более давних временах.

Ты бы еще опричников вспомнил, – одернул себя Бобров.

Глава 12. Капитан Бояринцев

По окончании планерки Валерий взял все материалы дела и принялся внимательно их изучать. И сразу убедился, что данных негусто. Кроме личности погибшего, его весьма неопределенных связей с экстремистскими организациями, и некоторых сведений о том, что нарисованный им знак может являться символом опять же довольно неопределенной тайной организации, существенными были только два момента.

Во-первых, установлено время смерти и предположительное время ранения. И, во-вторых, было установлено, что жертва шла от комбината искусственных кож. Дальше следы терялись.

Данные о том, что Половцев возможно переходил реку, а тем более посыпал свои следы табаком, Мыльников к делу не приобщил.

Валерий сидел, задумчиво глядя на раскрытую папку с материалами. Казалось, его мысли были далеки от этого дела и вообще от забот службы.

– Ну, как, ознакомился с проблемой? – прервал его размышления вошедший Андриевский.

– Ознакомился, – без выражения ответил Валерий.

– Что, озадачили сразу после отпуска? Давно у нас такого не было. Может, помощи запросим?

– Просьбу о помощи надо обосновать. Знаешь, если ты не против, я поищу кое-что в режиме свободной охоты.

– А почему я должен быть против?

– Но ты же пока отвечаешь за это дело.

– Знаешь, Валера. Надоело мне все. Решил я увольняться. Раньше это было трудно, а сейчас, написал рапорт и катись на все четыре стороны. У меня знакомый в Москве в центральном аппарате. Так его даже уговаривать не стали и на беседы вызывать. Написал, а через две недели иди – подписывай обходной. Ей Богу, так только на стройке, наверное, можно. На приличном заводе и то процедура дольше.

– Интересно, интересно, – задумчиво протянул Бояринцев.

– Что интересно? – спросил Андриевский.

– Да так. Все.

Через пару дней Валерий зашел к Андриевскому.

– Пошли докладывать об успехах.

– Ты, что, уже во всем разобрался? Ну, ты гигант. А все же надо было меня хотя бы в курсе держать. А то я вообще оказываюсь ни при чем, хотя формально это дело курирую.

– А тебе не все равно? Ты же увольняешься.

– Не увольняюсь, а думаю увольняться. Это, как говорят в Одессе, две большие разницы.

– Ладно, хватит трепаться. Пошли к шефу, одессит ты наш.

– Разрешите, товарищ подполковник, – спросил Бояринцев, входя в кабинет Боброва.

– А, Валера. Заходи. Вернее заходите, – поправился он, увидев Андриевского. – Вижу, хочешь доложить об успехах. Оцени, кстати, что я тебя не дергал все это время. Берег твои нервы и твой рабочий настрой.

– «Если хотите выбить из колеи результативного сотрудника и неделю платить ему жалование зазря– сделайте ему замечание за пятиминутное опоздание». Афоризмы фирмы Локхид.

– К чему это вы, Бояринцев, – Бобров переходил со своими сотрудниками то на «вы», то на «ты» в зависимости от настроения. Сейчас, после реплики Валерия он был немного озадачен.

– Извините, товарищ подполковник, так к слову пришлось.

– Чего-то вы, дорогие господа, с каждым годом становитесь все рассеяннее и рассеяннее. Прямо люди искусства, а не офицеры безопасности.

– Еще раз, извините.

– Да не за что извиняться, Валерий. Что ты право слово. Докладывай, я весь в нетерпении.

– Позвольте без предисловий.

– Разумеется, – коротко бросил Бобров.

– Половцева убил Ступаков. Пуля, извлеченная из тела Половцева, выпущена из пистолета Ступакова. Того самого, из которого он стрелял в омоновца при задержании.

– Интересно… – протянул Бобров. – Но не мало ли одной этой улики.

– Извините, Алексей Александрович, но улики предоставляются в суд. Но главный подозреваемый убит. Суда не будет. А для того, чтобы закрыть дело, этого достаточно. Тем более, что не мы его открывали, не нам и закрывать. Мы лишь участвуем в расследовании. И свою работу выполнили. Убийца установлен.

– Не совсем, но об этом потом. Скажи-ка лучше, как это ты догадался вот так сразу взять верный след. Агентура? И потом, почему это соседи прошли мимо такого варианта?

– Если позволите, начну со второго. Милиции было просто некогда. У них было два дня подряд стрельбы, погонь и задержаний. А потом мы сразу же фактически взяли это дело у них. Оно потеряло для них интерес. Кроме того, им было чем заняться, срочно оформляя свою масштабную версию к приезду министра.

– Но ты-то как догадался вот так, сразу проверить все, что связано с этой стрельбой и захватами трупов, – Бобров явно немного иронизировал над соседями.

– Да просто потому, что такая стрельба не ходит одна. Если уж начали стрелять, то это надолго.

– Не накличь! – суеверно воскликнул Бобров.

– Извините за возможно неудачную остроту, но, по-моему, всех, кого в этой связи можно было, уже перестреляли. Да, собственно, это не главное. Такая масштабная стрельба по всем азимутам не может не иметь неких общих причин. Совпадение по времени сразу нескольких независимых друг от друга, столь масштабных по нашим провинциальным меркам, конфликтов маловероятно. Вот я и попытался сразу проверить эту догадку. Прокачал всех участников тех побоищ, о которых так гладко отчитались соседи. И вообще все, что с этим связано. И обнаружил то, о чем только что доложил.

– И, что же, Ступаков злодействовал здесь в одиночку?

– Почему же в одиночку. Один из отравленных в доме у Николая Попова по кличке Кащей уголовников, некто Сергей Каныгин проходил действительную службу в спецназе под командованием капитана Ступакова.

– А как, по-твоему, здесь они встретились случайно?

– Понятия не имею. Но разве для установления убийцы Половцева это важно?

– Дурные примеры заразительны. Ты что, Валерий, хочешь, как и соседи, быстренько покончить с этим делом с минимальной затратой усилий?

– Не скрою, товарищ подполковник, да. Убийца установлен. Дело оформлять в суд не требуется. Что нам еще надо?

– Тем более, за такую зарплату, – подал голос Андриевский.

Бобров недовольно сморщился.

– Оставим это. Но, согласись, Валерий, что для завершения дела надо по крайней мере установить еще один момент. Мотивы.

– Извольте. – Валерий достал из папки тонкую пачку листов с напечатанным текстом. Немного пошелестел ими и сказал:

– Сначала я зачитаю аргументы той стороны, которую представлял Ступаков. Как установлено, он был членом весьма активно растущей организации «Православных хоругвеносцев». Я зачитаю сейчас некоторые отрывки из их официальных обращений.

И он начал читать некоторые, наиболее характерные, по его мнению, отрывки.

«Либералы-западники окончательно утратили свои позиции в массах и даже среди людей зажиточных. Более того, и знаменитая русская интеллигенция в большинстве своем уже отнюдь не либеральна.

Так что не либералы ныне угрожают России. В стране у них нет никакой базы. И это понимают даже их западные покровители, не спешащие поддержать этих вконец обанкротившихся деятелей.

Но Бог не оставляет Россию без испытаний. Новая напасть появилась у нас на горизонте. Основной угрозой Российскому государству являются сейчас русские националисты, требующие трансформировать Россию в национальное государство русского народа «Русь».

Очевидно, что это означает развал нынешней Российской Федерации.

Но не только это. Подобное развитие событий означает крах всей российской государственной традиции вообще. Не ко временам Московской Руси это будет откат, в к временам Новгородской республики, к стихии веча.

И эта «вольная» русская земля станет, по мнению этих новых врагов России, органичной частью Западного мира. Так, как хотели этого новгородцы, заигрывая с Литвой. Так как хотели демократы из правительства Гайдара. Так как хочет этого ненавистник России небезызвестный Бжезинский.

Великие основатели государства Российского, Александр Невский, Иван III, Иван Грозный не допустили этого. Они построили Россию как многонациональное имперское государство, стержнем которого было Православие.

Буржуазные, ориентированные на Запад, деятели, называющие себя русскими националистами, отрицают Православие. Они ненавидят Православие именно за то, что оно является основой нашей великой империи. Поэтому они неоязычники. Они подняли у либералов знамя противостояния с исторической Россией, с Православием, с нашими народными традициями.

Но они страшнее Чубайса и Гайдара. Ибо вливают в сердце русского народа сладкую отраву мнимой свободы и народовластия. Критикуя начальство всех уровней, они находят понимание в сердцах не только развращенных жителей больших городов, но и в сердцах простых людей русской глубинки.

Сильны они и обращением к самым низменным чувствам некоторых представителей народа русского, чувствам ненависти к лицам иных национальностей, которых эти «русские» называют «черными». Не могло быть таких чувств у ревностных христиан. Ибо сказал апостол Павел «Несть ни эллина, ни иудея».

Но вдоволь места для такой черной злобы и национальной нетерпимости в душах отринувших Православие и обратившихся во мрак нового язычества.

Поэтому вдвойне опасны эти слуги врага рода человеческого для нашей Святой Руси.

Ибо им по силам сотворить то, что не удалось либералам и реформаторам 1990-х.

И поэтому они являются главными врагами всех российских патриотов, всех кому дорого государство Российское!».

– Занятно, – протянул Бобров, когда Бояринцев закончил. – А теперь аргументы другой стороны.

– Сейчас. Однако, должен отметить, что те круги, в которых вращался Половцев, реально существуют, но не структурированы. Поэтому трудно определить, сколько они имеют сторонников, насколько влиятельны и сильны. Хотя, по данным социологов, они стремительно набирают силу. В конце концов, ведь недаром «Хоругвеносцы» и им подобные, считают их наиболее опасными для себя. Не Чубайса, не Хакамаду, не Касьянова, не Немцова, а этих, пока широко неизвестных, еще не организовавшихся деятелей.

– Да ты им прямо оды поешь, Валерий, – сказал Бобров, внимательно глядя на Бояринцева.

– Вам показалось, товарищ подполковник, – сухо ответил Валерий. – Однако с вашего позволения, я начну. Это будут отрывки из некоторых анонимных неопубликованных статей, заброшенных в Интернет, на некоторые сайты русских национал-радикалов.

И он начал читать.

«Письмо неизвестному другу. Здравствуй, дружище!

Не удивляйся моей уверенности в твоем существовании. Как показывают реальные социологические опросы, таких как мы с тобой уже 53% населения России. То ли еще будет, ведь наша компания растет с каждым днем. Потому то и пишу тебе, что пора бы «собраться». Для начала «за рюмкой чая». А потом… Впрочем, не будем загадывать. Для начала главное – собрать всех наших. Как? Давай подумаем вместе. И не надо опасаться грандиозности плана. Ибо сказал поэт

В самом деле, определить своих не так уж трудно. «По взгляду, походке, жесту». Ну и конечно же по словам и убеждениям. Потому что нам не надо много слов. Много слов надо тем, кто хочет обмануть, а не донести свою правду до другого. Но мы-то не такие. Нам все ясно. Мы хотим жить в «России для русских». И не стесняемся этого естественного желания.

Пойми, дружище, главная наша беда состоит в том, что многим из нас внушили мысль, что думать, а тем более, говорить так, стыдно. Но почему этого надо стыдиться?! Разве стыдимся мы того, что предпочитаем отдельную квартиру коммуналке, а коттедж отдельной квартире?! Это так естественно.

Как естественно и то, что мы хотим жить в своей стране. Своей, а не чужой. Или, того хуже, ничейной. Ибо ничейной может быть только казарма или тюрьма.

Кстати, дружище, не находишь, что наш разговор вышел на очень интересную тему. Ибо (вот ведь совпадение!), те, кто брызжет слюной от негодования по поводу тезиса «Россия для русских», хотели бы превратить нашу страну в смесь казармы и тюрьмы.

И после этого нас смеют называть фашистами!!! Фашисты как раз те, кто хочет превратить Россию в огромный тюремно-казарменный барак. Или смесь этого барака с интернациональной ночлежкой. Да мы просто либералы по сравнению с этими господами!

А, впрочем, почему мы должны стыдиться слова «либерал»? Согласен, термин себя во многом дискредитировал. Но «либерти» в переводе на русский «свобода». В том числе и свобода жить там, где родился без всяких «подселений». А мы, 53% населения России именно так и хотим жить. И если слова «либерализм» и «демократия», а попросту, по-русски «свобода» и «народовластие», не пустой звук и пропагандистский трюк для тех, кто их повторяет уже более 15 лет, то они должны уважать наше право жить свободно в соответствие с нашим волеизъявлением.

«Но вы не одни в этом доме, если уж вам так угодно называть страну!», – воскликнет иной наш оппонент. «И если вы не лицемерите, называя себя либералами и демократами, то уважайте права тех, кто думает иначе».

А разве мы не уважаем? Разве мы хотим кого-то завоевать? Разве мы понаехали в чужую страну? Разве мы тратим все деньги нищей страны на раздувание полицейщины, цель которой борьба с «терроризмом» со стороны тех, кто не хочет жить с нами вместе?

Нет, господа. Все эти упреки не нам. Мы «чужого не возьмем, своего не упустим». Мы говорим «Россия для русских». Но разве мы говорили «Кавказ для русских»? Нет, мы говорим «Кавказ для кавказцев». А Кавказ – не Россия. Нам, живущим в Ивановщине, Ярославщине, Владимирщине и других коренных русских областях Кавказ не нужен. Он нужен московским бюрократам, желающим восстановить империю.

Хотя, чего мы лицемерим в разговоре со своими. Бюрократической сволочи империя тоже «по барабану». Им нужно просто «наваривать бабки» на имперских проектах. Вот они и полощут нам мозги своей империей, кормя «меньших братьев» из СНГ и «нашего» Кавказа за счет денег, отнятых у владимирских врачей, ярославских учителей, костромских мелких бизнесменов. Разумеется, отщипывая себе, любимым, изрядные куски от этой «интернациональной помощи».

Кстати, заметил дружище, как вообще любит вся эта сволочь запудривать людям мозги всякой идейной белибердой? Если бы в нашем с тобой разговоре участвовал кто-нибудь из них, то он бы непременно сейчас вспомнил всю «тысячелетнюю историю России».

Но мы не живем мертвечиной. Пусть историей занимаются историки. Кстати, к ним в последнее время появилась масса вопросов у образованной публики. Уж слишком много эти господа врали и врут по сю пору. Так что оставим в покое историю.

А обратимся к здравому смыслу. И он подскажет нам, как решить массу якобы неразрешимых вопросов. Да, нас большинство в России. Но мы не людоеды и не имперские бюрократы. Мы уважаем мнения и права всех людей. И коли уж нам довелось жить в стране-коммуналке, то давайте ее «разменяем».

По честному. И тогда не надо будет «бороться с терроризмом», «укреплять государственность» за счет ограбления русского народа и закабалять регионы.

Пусть каждый получит свое. Россия без Кавказа, Россия для русских, Россия, не пыжащаяся сохранить разваливающуюся империю за счет вымирающего русского народа.

Ибо Россия без русских нам не нужна. А в нынешней России русские вымирают как мамонты. Так что выбирайте господа – либо Россия-империя, либо сохранение русского народа.

Мы с тобой, дружище, конечно же, за сохранение русского народа.

Да, кстати, а как же те, кто, являясь русским по крови, все же хочет жить в имперской коммуналке? Как разойтись с ними после того, как разойдемся с Кавказом? Неужели, пользуясь тем, что нас больше, «давить» этих убогих?

Нет, разумеется. Мы же гуманисты. Оставим им их Москву. Да не Москву даже, а уже давно ставший нам чужим город за Садовым кольцом. Или их Питер.

Вот будет радости регионам, когда они избавятся от всей этой сволочи!

Вот когда расцветет жизнь в российской глубинке, когда ее перестанет грабить и насиловать хищный и безответственный «центр».

Боишься, что не справимся с наведением порядка на местах? Не волнуйся, дружище. Народная правоохрана – испытанное средство для наведения порядка. История знает массу успешных примеров подобного рода.

И вообще, дружище, говорю тебе как профессионал в теории управления, создаваемые снизу самоорганизующиеся структуры, при прочих равных всегда прочнее, надежнее, дееспособнее.

Избавленный от грабежа центра и рэкета этнических мафий региональный бизнес тут же станет успешным и самодостаточным. А успешная экономика – залог успешной политики. Самодостаточный бизнес это свободные регионы.

А свободные регионы, населенные своими, русскими, людьми найдут способы взаимодействия в общих интересах. Со своими мы всегда договоримся. Так что не распадется Россия. Не бойся.

Так, «похудеет» немного. Но это только на пользу, как говорят современные доктора. А на месте агонизирующей смердящей империи будет здоровая демократическая федерация свободных регионов.

Ей Богу, это здорово!

Тогда за дело, дружище! Впрочем, мы его уже начали. Начали, затеяв этот разговор. Или даже еще раньше, когда ответили представителю социологического центра, что разделяем лозунг «Россия для русских».

Смерть империям! Нация и свобода!»

Валерий закончил чтение отрывка. Бобров и Андриевский молчали. Тогда Валерий, пошелестев листками, произнес:

– А вот еще один не менее характерный материал и снова начал читать.

«Ответ русского националиста путинским лакеям

«Засуетились гитлеровцы вдруг. В развалинах мелькали чьи-то тени…» – эта строчка из «Родной речи» невольно приходит на ум, когда читаешь панические выступления кремлевских деятелей второго эшелона или их прикормленной идеологической обслуги. Да, господа, с нескрываемым злорадством наблюдаем мы, как вокруг вас начинают мелькать чьи-то тени.

И то правда, ведь сказано в Священном Коране: «Вы не имели преимуществ перед нами. Вкусите же кару за то, чем владели незаслуженно». Хотя автор отнюдь не мусульманин, но согласитесь, сказано сильно. И сказано как раз про вас, серые, тупые, жадные, никчемные, льстивые и продажные столпы недобитой «имперской государственности».

К поклонникам (а отнюдь не столпам) этой государственности, несомненно, относится и Юрий Крупнов, автор вышедшего в агентстве Росбалт материала под заголовком «Оранжево-березовые» против Путина и России.

Как прекрасно этот материал начинается: «После Беслана Путин… начал мыслить и действовать Россией». Оригинально. Мы-то думали, что нормальные люди мыслят обычно головой. Хотя некоторые мыслят спинным мозгом, а некоторые даже, извините, жопой. А тут Россией. Новое слово в нейрофизиологии.

Впрочем, даже если признать этот оригинальный метод мышления, невольно напрашивается вопрос, а что, до Беслана Путин мыслил не Россией? А кем, или чем, позвольте спросить? Германией, Америкой, Израилем? Или вообще не мыслил?

Нет ответа у Юрия Крупнова. А есть только страх за то, что Путин потерял покровительство и благосклонность Запада. Впрочем, кто такой этот Запад? Для грамотного аналитика это совершенно безграмотное утверждение. Нет единого Запада. И надо указывать, чьего конкретно расположения лишился нынешний хозяин Кремля. А если он умудрился насолить абсолютно всем элитным группировкам Запада, то надо просто преклониться перед таким талантом. Талантом наживать врагов.

Правда, обычно это свойство талантом не считается. Скорее наоборот. Но Россия всегда была бедна талантами среди пролезших на верх.

Талантлива эта империя всегда была другим – войной с собственным народом и торможением с трудом создаваемой этим народом уникальной северной цивилизации. И в этом отношении путинский режим вполне вписывается в «славные» традиции людоедской антирусской российской государственности.

В самом деле, при Ельцина русские вымирали со скоростью около 1 миллиона в год. При Путине стали вымирать еще интенсивнее. Некоторые аналитики приводят цифру 1 миллион двести тысяч в год. Так что путинское «укрепление государственности» встало русскому народу в дополнительные 200 тысяч потерь в год.

Да и как же может быть иначе? Ведь высококлассный детский врач получает в провинции около 300 долларов в месяц. И то в не бедствующих регионах. А хозяин Кремля хочет поднять до 3 тысяч долларов в месяц зарплату… судьям. Неужели один судейский стоит 10 детских врачей?!

По мнению Путина стоит. Потому то народ и вымирает. И будет вымирать, пока детский врач будет цениться в 10 раз дешевле судейского чиновника.

Но в этом нынешний хозяин Кремля не отличается сильно от своих славных предшественников. По имеющимся оценкам Иван Грозный сократил численность русских на треть. И заявил австрийскому послу, что «правит не людьми, а скотами». А Петр I, тоже «великий государственник» сократил народ на четверть. Ну а Сталин неизвестно насколько. До сих пор спорят. Но организаторов первой советской переписи населения на всякий случай расстрелял. Чтобы будущим аналитикам было о чем спорить, не имея конкретных цифр.

Впрочем, хватит примеров. Многим становится ясно только теперь, а немногим было ясно давно, что российское государство враг русского народа. Его главный враг. А Путин этого и не скрывает. «Тот, кто говорит, что Россия для русских, или идиот, или провокатор», – сказал нынешний хозяин Кремля. И русский народ, особенно молодежь, все больше отвечает на это – «А такая Россия нам не нужна. Нам не нужна Россия не для русских, а тем более Россия без русских».

Молодежь чиста, но наивна. Ибо президент прав. Никогда не будет России для русских. И никогда не было.

Для русских будет Русь!

И если для этого надо уничтожить нынешнюю Россиянию, или как ее все чаще называют в шутку Путляндию, то активная часть русского народа на это пойдет. В этом господин Крупнов прав. Массовое сознание для этого решения стремительно дозревает».

И на этот раз все молчали. Поэтому Валерий, убирая в папку бумаги, продолжил:

– Вот такое непримиримое противостояние, товарищ подполковник. Ну, как, тянет на мотив политического убийства?!

Боброву показалось, что голос Бояринцева при этом самую малость дрогнул от тщательно скрываемого гнева. Он остро взглянул на Валерия. Но тот был невозмутим и терпеливо ждал его ответа.

– На мотив, пожалуй, тянет. Но, что же у нас получается? Представитель антипрезидентских сил, почти что призывающих к свержению конституционного строя, оказывается жертвой. А представитель патронируемой Кремлем, что мы тут между собой будем лицемерить, уважаемой православной патриотической организации, убийцей.

Нас не поймут с такими выводами.

– Товарищ подполковник, – Валерий был предельно сух и официален. – Я закончил расследование. Установил истину в той мере, которая минимально необходима для закрытия дела. Более того, волей обстоятельств мы можем легко избежать огласки щекотливых моментов. Никаких обвиняемых не будет. Они мертвы. А наши выводы имеют гриф секретности и не подлежат огласке. Перед кем нам оправдываться за такие неудобные выводы? Мы же не на митинге и не в парламентской комиссии.

Бобров молчал. А Валерий, после некоторой паузы, спросил.

– Каковы будут ваши дальнейшие указания?

Бобров хотел было вспылить, но сдержался.

– К вам нет претензий, капитан Бояринцев. Сдайте все ваши материалы капитану Андриевскому. А вы, капитан Андриевский займитесь оформлением необходимых бумаг в соответствие с теми идеями, которые были высказаны Бояринцевым. Убийство политического противника, связанное с политической борьбой, – он помедлил, – тебе очевидно это, Вадим?! Или ты по раздолбайству и тут все напутаешь?! – Бобров повысил голос и, резко сменив тон, продолжил, – Валерий, проверишь потом его писанину. Короче, все очевидно и мотивы, и преступники, и вообще все.

Все! Свободны!

Бояринцев и Андриевский встали и направились к выходу.

– Останься, Валерий, – у самой двери остановил его Бобров.

– Валера, – голос Боброва был задушевным и чуть усталым. – Ты же у меня лучший сотрудник. Ну, что ты, право слово.

– Не совсем понимаю вас, товарищ подполковник, – Бояринцев остался официален.

– Да понимаешь ты все! Не прикидывайся. Ведь все, что ты сделал это по большому счету халтура, отписка. Неясного осталось больше, чем ясного.

– Мои выводы вы считаете ошибочными?

– Да нет же. Но это далеко не вся правда. А ты как будто со штыком в руках готов отбиваться от работы по дальнейшему исследованию этого происшествия. Его причин, его последствий, развития ситуации, в конце концов.

– А вы хотите этого?

– В том то и дело, что нет! Но ты должен в этой ситуации быть душой со мной. А так получается, что ты вроде все додумал за меня. Даже получил некий мысленный приказ, и прямо-таки выплюнул это ловко завершенное дело мне в лицо. Этакий ты ловкач, которого принуждают творить подлости злые начальники.

– Я понимаю ход ваших мыслей, – устало сказал Валерий, – но, поверьте, вы ошибаетесь. Вы тут не при чем.

– Знаешь, не могу сказать о себе, что я старый чекист. В ЧК, НКВД, НКГБ не был. Молод. Даже в КГБ успел побыть лишь лейтенантом. Да и то, недолго. Но все же, все же. Здесь не надо того, легендарного чекистского чутья. Все и так достаточно ясно. Чувствую, что тебя что-то гложет. Чем-то ты просто взбешен. И считаешь меня своим врагом, что ли.

– Понимаю ваши сомнения, понимаю. И, пользуясь случаем, хочу вашей санкции по совершенно другому поводу.

– Какому?

– Вы поручали мне курировать противодействие возможной натовской агентуре среди персонала строящегося турками завода. Так вот, натовская агентура там, скорее всего, есть. Но хуже другое. Эти агенты-турки, связаны еще и с чеченцами, «беженцами», которым наша городская администрация выделила землеотвод под два дома.

– Да, гадюшник еще тот.

– Кто бы спорил. Но там, по предварительным данным, всего от восемнадцати до двадцати четырех человек, за которыми стоит следить и проводить против них различные активные мероприятия.

– Но у нас нет для этого сил! Надо просить помощи из Москвы!

– А дадут?

– Вряд ли дадут в таком объеме. Так, пришлют совершенно недостаточные силы, да и то на время. А потом в случае чего скажут «Мы вам помогали, а вы…».

– Есть одна идея.

– Давай.

– Привлечь к сотрудничеству с нами местных русских национал-радикалов. Они, в общем-то согласны. И их много. Много…, – добавил он задумчиво.

– Так привлекай, привлекай! В чем проблема-то?

– А проблема в том, что это в основном те самые неоязычники, «чистые» националисты, враги черной экспансии, как они это называют, в Центральную Россию, враги многонационального государства, противники нашей продавшейся черным городской верхушки. Сегодня мы фактически прикрываем дело об убийстве их единомышленника. Завтра нас обяжут оказывать на них давление, потому, что они против нынешних городских властей. Послезавтра их объявят экстремистами и опять же обяжут нас бороться с ними.

Вы понимаете!? У нас есть средства и санкции на борьбу с русскими националистами. Но у нас нет ни сил, ни санкций на действенную борьбу с настоящими террористами и иностранной агентурой. И мы просим этих самых «русских экстремистов» помочь нам! А завтра вместо «спасибо» будем давить их?!

– Ну, тогда лучше не связывайся с ними, – устало обронил Бобров.

– Не буду.

– Так для чего же тогда просил моей санкции?

– Чтобы снять вопрос о том, что в деле об убийстве Половцева я «какой-то не такой». Все мы одновременно и «такие» и «не такие». И нечего пенять друг другу на фарсы и мистификации.

Мистификации на крови, – добавил он.

– Так это не я тебе, а ты мне вроде бы безмолвно «пенял».

– А вот это вам показалось. Я раздражен, не скрою. Но не на вас, а на ситуацию. На свое бессилие, если хотите.

– Валера, Бога ради, не надо таких настроений! Так недолго и за Андриевским податься в отставку. С кем мы тогда останемся?!

– С администрацией, продающей город кавказцам, с судьей-чеченцем, с ментами, покровительствующими цыганским наркоторговцам, и с «Православными хоругвеносцами», считающими главными врагами тех, кто со всем этим готов всерьез бороться – вдруг откровенно зло сказал Валерий. – И, немедленно сменив тон, холодно спросил – Разрешите идти?

– Иди, Валера, иди, – вяло махнул рукой Бобров.

Глава 1. Конкуренты

Ночь была душной. И, тем не менее, подспудно чувствовалось, что лето перевалило свою макушку. Июль подходил к концу. Еще недели две, от силы три, и ночи станут более чем прохладными. А еще через пару-другую недель и дни перестанут радовать даже остатками тепла.

Да, прав великий Пушкин: «Кратко северное лето, карикатура южных зим».

Но, ничего, подумал Мыльников, еще отдохнем на жарких пляжах. Еще будем вспоминать эти бесприютные места и эти отнюдь не милые приключения с легкой улыбкой. Улыбкой отстраненного наблюдателя.

Он вдруг представил себя где-нибудь в Ницце, прогуливающимся майским теплым вечером под руку с Тамарой. Вот в газетном киоске ему попадается русская газета.

– Что там, – спрашивает Тамара.

– Опять воровство, бестолковщина и в меру стрельбы, – снисходительно роняет Мыльников.

– Бедняги, – бросает Тамара.

– Убогие, – соглашается Мыльников.

И откуда только у него, уроженца Калужской глубинки, потомственного чистокровного русского столько презрения к этой стране? Подумаем об этом на досуге, – прервал он себя.

А пока… Пока займемся делом. Небо ясное, но тонкий серп новой луны не дает света. Городской парк тих. Едва шелестят кроны высоких лип.

Мыльников подошел к парапету смотровой площадки, расположенной над обрывом речной долины. Река внизу делала крутую петлю, резко уходя от обрыва. Сохранившийся участок живописного пойменного луга между рекой и обрывом был занят сейчас стройплощадкой. Здесь строил свою новую гостиницу Владимир Тонков.

За рекой начиналась промзона завода искусственных кож.

Несмотря на близость промзоны, гостиница будет стоять в весьма живописном месте. От промзоны ее отгораживал ряд ив, растущих с этой стороны реки над самой водой. А непосредственно у стен гостиницы располагалось крохотное живописное озерцо. Если его берега немного окультурить, то может получиться весьма неплохой центр всей рекреационной зоны перед входом в гостиницу.

Сейчас, правда, никакой окультуренности не было и в помине. Стройка есть стройка. Если бы ночь была не столь темна, то вся стройплощадка как на ладони простиралась бы перед Мыльниковым.

Впрочем, ему не было необходимости изучать сейчас общий вид объекта. Он вдоволь насмотрелся на него ясным днем с того же обрыва. Даже сделал несколько фотоснимков. Потом долго анализировал свои впечатления, сверяясь со снимками.

Ничего особенно подозрительного не обнаружил. Хотя пара мест вызвала его интерес. После этого Семен Платонович наведался на стройку днем. Официально, придумав подходящий предлог.

И опять разочарование. Ну просто неоткуда было взяться Половцеву на этой стройке!

И все же она тянула Мыльникова. Он решил осмотреть объект ночью. И теперь осторожно спускался с обрыва на стройплощадку, скользя по осыпи ногами, предусмотрительно обутыми в кроссовки с резиновыми шипами на подошве.

Объект пока не охранялся. Ибо охранять было нечего. Первоначальные земляные работы были закончены, и землеройная техника ушла. И теперь шла заливка фундамента. Впрочем, возможно, охранять все же было чего. Но Тонков, есть Тонков. Его объекты в охране не нуждались.

Мыльников долго анализировал собственные подозрения в отношении этой стройки. В самом деле, почему он был уверен, что Половцев появился «на» стройке, а не просто прошел «через» нее?

Почему? Ответа он не находил, но все хотел проверить свои неясные подозрения на этот счет.

Но проверка пока была безрезультатной. И теперь он решился на довольно экстравагантный ход. Походить по стройке ночью.

Нога ударилась о какое-то препятствие. Мыльников чуть не упал. Он выругался про себя и включил специальный фонарь с синевато-зеленоватым стеклом. Свет такого фонаря плохо виден стороннему наблюдателю, но освещает то, что надо, достаточно хорошо.

«Что ты ищешь ночью там, где не нашел ничего при свете дня?», – к месту вспомнился эпизод из одной восточной сказки. И ведь действительно, ничего нового. Глухие цельнолитые бетонные параллелепипеды, составляющие фундамент. Залитый бетоном пол будущего подвала. Наверняка там еще проложена и гидроизоляция.

Нет, ничего подходящего нет. Надо придумывать что-то другое.

Половина третьего ночи. Легкий ветерок стих. Полная тишина.

Мыльников присел на какой-то бетонный выступ и опустил фонарь вниз. И вдруг явственно услышал легкий шорох. Семен напрягся и затих. На всякий случай он выключил фонарь. Шорох затих. А через некоторое время повторился снова.

Мыльников вдруг вспомнил, что безоружен. С ужасом почувствовал он себя жертвой, наподобие Половцева. Вот также и тот сидел где-то здесь, вслушиваясь в шаги приближающегося убийцы. Совершенно не к месту пронеслись мысли о том, что Половцев, может быть, тоже просто искал что-то на этой стройке. И не появился здесь черт знает откуда, а пришел также, как и Мыльников. Или как-то иначе, но вполне обычно.

И вообще свиток из библиотеки Грозного мог попасть к Ступакову не здесь. Да и не обязательно от Половцева. Как это ни странно, именно этот вихрь посторонних в данной ситуации мыслей, возможно, спас Мыльникову жизнь. Он сидел неподвижно и безмолвно, уйдя в себя.

Мертвенный свет потайного фонаря, такого же, как и у самого Мыльникова, скользнул по близлежащей стене. Кто-то прошел за выступом фундамента. Постоял, почти рядом и осторожно пошел дальше.

Мыльников неподвижно просидел еще более получаса. Небо уже начало сереть в предрассветных сумерках. Все кругом стихло окончательно. И только тогда Мыльников осторожно выбрался со стройплощадки.

Придя домой, он вошел на кухню своей маленькой однокомнатной квартирки. Достал из холодильника початую бутылку водки и сделал большой глоток прямо из горла.

Немного успокоился и присел к столу. Он понял три вещи. Во-первых, сегодня он едва не повторил судьбу Половцева. Во-вторых, разгадка тайны находится все же на этой стройплощадке. И некто, может быть знающий больше него, ищет разгадку той же тайны в том же месте. И, в-третьих, у него, оказывается, есть конкуренты, которые не успокоились.

И, разумеется, теперь он не будет выходить на такие вылазки без оружия. Неучтенный ствол у Мыльникова имелся.

Мыльников в целом был прав в своих выводах. За исключением некоторых второстепенных неточностей вывода номер два.

Максим Васильевич Муртазов, бывший спецназовец и хоругвеносец прибыл в город без определенного плана действий. Материалы милицейского дела, с которыми его познакомил знакомый нам генерал МВД, не намного пополнили информацию об интересующих Муртазова событиях. Единственными моментами, неизвестными до того самим хоругвеносцам, были сильно урезанные данные о маршруте Половцева от реки до крыльца отделения ФСБ и знак, который он начертал там своей кровью.

С самого начала исходная точка этого маршрута показалась Муртазову подозрительной. И его внимание сразу привлекла стройплощадка за рекой. В этой связи следует сказать, что версии о возможном пребывании Половцева на этой стройке Мыльников в дело не включил. Но это, как мы видим, было не столь уж важно. Стройка в этой эпопее сразу привлекала внимание любого нового участника данного дела.

Муртазов не думал, что милицейский оперативник, начавший расследовать убийство Половцева, заинтересуется им уже как частное лицо. Но он был уверен, что его конкуренты, друзья и соратники Половцева, будут продолжать поиск. Причем, они тоже не пройдут мимо таинственной стройки. Поэтому, он был настроен на встречу с ними и даже возможную перестрелку.

Он был бы даже рад, если бы удалось вычислить их. Тогда можно было бы просто следить за ними и перехватить добычу на финальном этапе.

Но найти этих конкурентов было столь же не реально, как иголку в стоге сена. Поэтому хоругвеносец Муртазов решил сосредоточиться на единственной реальной зацепке – маршруте Половцева.

В отличие от подполковника Мыльникова, Муртазов не мог среди бела дня облазить стройплощадку, да еще и задавать вопросы работающим там людям. Поэтому он, осмотрев объект с высоты обрыва, решил полазить там ночью.

Осмотр ничего не дал.

Какое-то мгновение Муртазову показалось, что на стройке кто-то есть. Он долго стоял, вслушиваясь в тишину. Но она была полной. Хоругвеносец пытался почувствовать дыхание возможного противника. В некоторых ситуациях он это умел делать. Но усилился предрассветный ветерок, и такого рода звуки на его фоне были уже неразличимы.

Других же шорохов слышно не было.

Муртазов поводил по стенам своим скрытым фонарем и осторожно пошел прочь со стройки.

Он понимал, что помимо слежки за этим объектом надо будет придумать еще что-нибудь. Стоило связаться с владыкой.

– Святослав Михайлович? – раздался в телефонной трубке голос Маляева. Он звонил профессору Кузнецову в его загородный дом, расположенный на окраине городка, где и происходили все описываемые нами события.

– Рад вас слышать, Аркадий Сергеевич. Чем обязан столь позднему звонку?

– Я вас разбудил? Извините, Бога ради.

– Ну, что вы. Я же сова, ложусь поздно.

– Все равно, еще раз извините. А звоню я вам, чтобы спросить, как идут наши дела?

– Какие, Аркадий Сергеевич?

– Ну, наши поиски библиотеки Грозного.

– Аркадий Сергеевич, вы что-то путаете. По-моему, эта библиотека миф. И вы, кстати, тоже так думали. Однако, вызвать туристический бум в городе вполне возможно. И. насколько я помню, мы с вами, патриоты русской глубинки, хотели как раз вызвать некий ажиотаж в этом направлении. Но не дать этому ажиотажу превратиться в фарс неумеренными действиями иных местных энтузиастов. Я верно изложил наши совместные планы, так стихийно, невзначай возникшие?

– Разумеется, Святослав Михайлович, разумеется. Я просто был не точен. Именно это я и хотел выяснить. Нет ли новых попыток раздуть этот ажиотаж? Они сейчас не во время. Летний туристический сезон заканчивается. Да и инфраструктура города пока не подготовлена к такому развитию событий.

– Ну, инфраструктура медленно, но развивается в нужном направлении. Но я согласен с вами во всем остальном. И с удовлетворением могу сказать, что авантюр, связанных с поиском библиотеки я не наблюдаю. Впрочем, возможно я просто не в курсе. Но, все же, наверное, мои впечатления верны. Другое дело, что мы немного поддерживаем некий минимальный градус интереса к нашему городу, создавая различные слухи и маленькие интеллектуальные скандалы. Так, на местном уровне. Приглашая иногда скучающих деятелей из Москвы.

– Вы выбрали верную стратегию, Святослав Михайлович. Но, в конце концов, мы же с вами в некотором роде борцы за идею. Так что нам в отличие от местных энтузиастов развития туризма спешить некуда и по этой причине.

– Да, Аркадий Сергеевич. Мы действительно борцы за идею развития русской провинции. И все же, все же. – Он помолчал и продолжал. – Увы, воротилы местного масштаба не спешат оплачивать нашу помощь. Хотя мы их об этом и не просим.

– Да, отсутствие широты отличительная черта нарождающейся провинциальной элиты.

– Что делать, что делать.

– Кстати, Святослав Михайлович, что говорят в городе о случившемся побоище. Говорят у вас там драки со стрельбой и жертвами. Слухи дошли даже до Москвы. Вот уж что отнюдь не способствует привлечению туристов.

– Ну, знаете, это вообще не мое дело. Да и вы опять не точны. Какие слухи? Обо всем этом подробно писали центральные газеты и показывало ТВ в связи с визитом в область нового министра внутренних дел. Но в целом вполне рядовое событие. Цыгане с кавказцами делили рынки сбыта наркотиков. Кавказцев поддерживала администрация и судейские, цыган милиция. Победили менты и цыгане.

Кстати, эти события заставили местную публику полностью забыть о библиотеке Грозного, возможном туристическом буме, и тому подобных перспективах. Все же жизнь провинции довольно примитивна, что соответствует уровню большинства ее жителей.

– Но вы-то все же предпочли провинцию.

– Знаете, просто в Москве еще хуже.

– Да, суматошно у нас, суматошно. Но, не смею вас больше отвлекать. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Юродивый провинциальный дурак, – подумал, кладя трубку, доцент Маляев.

А профессор Кузнецов подумал еще резче – нашел дурака, сука. Интерес Маляева впервые за время их поверхностного знакомства на заседаниях философского клуба и тому подобных мероприятиях, показался Святославу подозрительным.

– Владыка, это Маляев, – сказал Аркадий Сергеевич, когда на другом конце провода подняли трубку.

– Аркадий Сергеевич, я же много раз просил относительно… телефона.

– Но вы же сами попросили скорее все выяснить!

– Хорошо, но кратко. Самое важное. Подробности при встрече.

– Да ничего важного как раз нет. Местные энтузиасты поговорили немного о библиотеке…

– Понял, не надо уточнять.

– Я и не собирался уточнять, – обиделся Маляев, и продолжал. – Итак, поговорили и забыли. Но в городе понемногу осознают, что туризм это золотое дно. По моим сведениям, уже готовятся к открытию несколько гостиниц. Если уже не открыты. И сама логика подобного бизнеса рано или поздно приведет к тому, что данный вопрос будет поднят хотя бы в рекламных целях.

– Хорошо, благодарю вас, сын мой. Ваши аналитические выводы всегда очень точны.

– Рад служить, владыка.

– Да, кстати, а как там, никто не пытался связать… эти два момента.

– Какие моменты? Ах, извините, понял. Нет, что вы, скорее наоборот. Стрельба, полицейские страсти и прочие события, рассчитанные на грубые инстинкты, полностью вытеснили из общественного внимания тонкие моменты, связанные с тайнами истории.

– Еще раз, благодарю вас. Да, кстати, к вам может подойти один молодой человек от меня. Так вы уж не откажите ему в помощи.

– Да, это в моих силах. Тем более, я купил недавно небольшой домик с участком рядом с интересующим нас городом. Пока все пустует. Дом я намерен основательно перестраивать. Но пока он к услугам этого вашего протеже, если ему надо будет появиться там.

– Это разумно, разумно. Пожалуй, ваша помощь ему этим не должна ограничиваться. Вы меня понимаете?

– Да. В целом.

– Хорошо. И коль скоро так все складывается, ведите себя как можно естественнее.

– Разумеется.

Отнюдь не разумеется, – подумал епископ, кладя трубку. – Интеллигентный болтун и пустой болван. Дождешься естественности от этих умников. Тоже мне великий аналитик. Вещает как большое открытие очевиднейшее соображение. Хорошо хоть, что узнал одну конкретную вещь. Разговоры о библиотеке стихли. И тем более, никто не связывает ее поиски с недавней стрельбой и погонями.

А Муртазову действительно лучше жить у Маляева в домике. Гостиницы в городе маленькие. Все люди там слишком заметны. И в конце концов именно Маляев дал первые наводки на этого Половцева. Так что он может быть полезным и на этот раз.

И все-таки, основная надежда на Муртазова.

Если бы епископ не был так пристрастен, он бы признался себе, что в деле раскрытия Половцева Маляев сыграл роль не меньшую, чем Ступаков. Но православные государственники всегда предпочитают спецназовцев интеллигентам.

Так повелось со времен полицейского унтера Савла, который потом стал их апостолом Павлом.

Глава 2. Большой брат не смотрит на тебя

Очередная встреча Уильяма с Угловым произошла, как сказал себе Углов «по графику». Однако, Уильям был недоволен.

– Николай, мы не встречались довольно долго, и я уже хотел выставить сигнальную метку с просьбой о срочной встрече.

– А что, у тебя были экстренные сообщения?

– Не у меня, а у тебя должна была быть информация для меня.

– Не путаешь, Уильям? – спросил Углов.

– Николай, мы, кажется, уже обсудили с тобой все. Меня все меньше интересуют наши прежние отношения…

– А меня они продолжают интересовать.

– Хорошо, – сухо сказал Уильям, – значит все, что мы говорили о Белом Интернационале, забываем?

– Нет.

– Тогда настоятельно прошу тебя, оставь эти психологические этюды. Меня очень интересует дело об убитом на пороге отделения ФСБ, который своей кровью нарисовал Сварогов квадрат. И ты обещал мне в этом помочь.

– Я помог. ФСБ официально подключилось к работе по этому делу. А МВД в связи с этим от расследования фактически самоустранилось.

– И?

– Уильям, в наших отношениях наступает самый решительный момент. Если я расскажу тебе подробности этого дела, а оно строго секретное, я выдам государственную тайну. И тогда я становлюсь твоим агентом. Таким образом, я становлюсь двойником. А это не шутки.

– Значит, раньше, интересуясь Свароговым квадратом, ты шутил? И шутя, пообещал помогать Белому Интернационалу.

– Я не хотел этого сказать.

– Но сказал.

Они помолчали.

Углову было ясно, что Уильям, не получив интересующей его информации, прекратит с ним отношения. Что дальше? Шантажировать его и добиваться продолжения работы. Но он может просто уехать в Штаты. И не с нашими нынешними возможностями принудить его к сотрудничеству там. Тем более, что он инициативник, а не пойманный на компромате.

А потом, что может этот Белый Интернационал? Может это такая организация, которая поможет Уильяму выпутаться из затруднений в случае шантажа с нашей стороны. Тем более на его территории.

Молчание затягивалось.

– Николай, последние данные по нашим прошлым делам тебя тоже уже не интересуют?

Углова резануло слово «последние».

Тем не менее, он улыбнулся и как можно сердечнее сказал.

– Нет, что ты.

– Тогда изволь.

И Уильям передал Углову очередную информацию из посольства.

Он больше ни о чем не спрашивал и с деланной сердечностью начал прощаться.

– Уильям, – почти отчаянно воскликнул Углов, – погоди.

– Да? – Уильям смотрел на него вежливо, доброжелательно и… отстраненно-холодно. Сейчас перед Угловым стоял типично западный человек, безо всякого налета «русскости», которая все больше проявлялась в нем в последние годы жизни в России.

– Уильям, дело закрыто. Убийца фактически найден, но он сам убит в бандитских разборках. Поэтому расследование прекращено. Результаты, разумеется, засекречены. И главное, судя по всему, в России есть организация, использующая этот символ. К ней и принадлежал убитый.

– О последнем можно было догадаться и так.

– И все же, большего я тебе не скажу.

– А я и не прошу, Ник. – Уильям впервые назвал так Углова. – Ну, что, до свидания?

– До свидания.

На следующей неделе Уильям был отозван в Штаты. Все выглядело вполне естественно. Ибо он и так неоправданно долго задерживался в России. И мог быть отозван в Штаты со дня на день, по причинам, от него не зависящим.

Однако попытки установить связь с Угловым он перед отъездом не предпринял.

Ввиду сложившихся обстоятельств руководство приняло решение работу с этим источником прекратить.

Полковник долго размышлял, продолжать ли ему все же интересоваться этой тайной организацией, имеющей символом Сварогов квадрат. Но потом решил, что это будет себе дороже.

Да, он был согласен со всем тем, о чем говорил с Уильямом раньше. Но что мог сделать лично он для спасения мира, белой расы и собственного народа? Он без поддержки с тыла, он один, не являясь в данном случае представителем хоть и хиреющей, но все же государственной, службы?

Ну, не может он без Большого брата. Не может.

А с другой стороны, он понимал, что его фактический отказ помогать Белому Интернационалу способствовал потере ценного агента. Об этом не знало начальство, но Углов был опытным офицером спецслужб и не верил в такие совпадения. Сегодня он отказывает Уильяму, а через неделю тот внезапно уезжает.

Однако, кто бы одобрил его согласие сотрудничать с Белым Интернационалом? Да обоснованиями подобного шага задолбали бы. Он бы руки себе отбил, печатая тома объяснений, справок, обоснований, согласований. И зачем ему вообще эта лишняя интрига?

Черт с ними, со всеми, – зло подумал он. – Не мой это вопрос. Права народная мудрость «На службу не напрашивайся». Тем более, что до пенсии не так уж далеко.

Эх, ма, он ведь хоть и полковник, но человек, в сущности, маленький.

Да у вас прямо-таки страна маленьких людей, – произнес некий внутренний собеседник. – Какого черта тогда, вы, карлики недоделанные, все время пыжитесь занять в мире место, вам не положенное «по росту»?

При всей обоснованности своего скепсиса этот внутренний собеседник Углова был все же не прав. Отнюдь не все в России были или, по крайней мере, хотели быть людьми маленькими.

После посещения стройки Мыльников два дня находился в глубокой депрессии. Впервые за много лет, он вдруг ощутил, что значит, быть вне системы. Ведь даже когда он формально нарушал правила и законы, злоупотребляя служебным положением, он был в системе. Ибо система сама для себя давно разрешила такие «шалости».

Более того, она четко давала понять, что можно делать практически безнаказанно. И Мыльников был как раз виртуозом по части понимания правил игры. Он ни разу не хапнул больше, чем было «положено по чину». И система снисходительно отпускала ему «грешки». Грешки, благодаря которым он покупал дома, квартиры и машины.

Правда, все это он отдал потом своим женщинам. Но это уже второй вопрос. А вот теперь ему надо действовать в одиночку. Действовать без негласной опеки Большого брата. Тьфу ты черт! Привязалась же эта формулировка из Оруэлла. Но, точна, точна.

А ведь не понял старина Оруэлл сути. Не понял. Большой брат не только контролирует, но и помогает, спасает. И не даром жить под его опекой соглашались во все времена столь многие люди.

Но он, Мыльников больше не согласен. Эти приличные вроде бы коттеджи на грязных улицах, эти барахлящие машины, эти квартиры в скучных городах, которые он «заработал», его не удовлетворяли. Вернее, не его. Они бы не удовлетворили несравненную Тамару. А без нее жизнь была неинтересной.

Боже, какой пошлой казалась ему в молодости, да и не только в молодости, фраза «Жить без тебя не могу». А вот подошло к полтиннику, и он понял, что есть женщины, без которых жить невозможно.

Так что пошел на хрен, Большой брат. Не смотри на меня. Ты мне не нужен!

А я и не смотрю, – ответил кто-то изнутри. На тебя смотрят твои конкуренты. И будут смотреть и далее. Не только в процессе поиска библиотеки, но и после.

Не струсишь?

Эх, Большой брат, забыл ты русскую классику. Еще Пушкин устами Пугачева сказал в Капитанской дочке «Лучше тридцать лет питаться живой кровью, чем триста лет падалью».

Ну, живой крови ты еще получишь, – ехидно заметил Большой брат.

А Мыльников налил себе очередную стопку водки.

Глава 3. Соратники

– За Юру!

– Пусть земля ему будет пухом!

Сидевшие за столом трое мужчин, не чокаясь, выпили. Дело происходило на кухне дома профессора Кузнецова. По неистребимой советской привычке гости сидели на кухне. Хотя рядом была весьма приличная гостиная.

Гостей было двое. Оба были моложе Кузнецова. Высокие, худощавые, светлоглазые блондины. Вдвоем они производили неотразимое впечатление. Как будто сошли со страниц рекламной книжонки по вопросам расологии.

Впрочем, первый, его звали Алексеем, был не таким уж красавцем. Достаточно субтильный и сутуловатый, он смотрелся «истинным арийцем» с рекламного плаката времен Третьего Рейха только в паре со своим спутником, Виталием. Вот тот был действительно супермен с обложки глянцевого журнала. И это было закономерно. Виталий был студентом Института физкультуры, серебряным призером Москвы по кикбоксингу.

Однако, несмотря на явное физическое превосходство, Виталий в тандеме с Алексеем, во всяком случае, сейчас, явно занимал подчиненное положение.

– И все же, Святослав Михайлович, как же все произошло? Ведь все начиналось так безобидно, – спросил Алексей.

– Видишь ли, Леша, все действительно начиналось безобидно. Я, живя здесь, буквально от нечего делать, начал посещать некоторые местные интеллигентные тусовки. И заметил, что иногда на этих тусовках возникают разговоры о том, что библиотека Ивана Грозного спрятана здесь, в городе, который девятнадцать лет был фактической столицей России.

– Как это? – удивился Виталий.

– А так. Резиденция Грозного, его двор и, говоря современным языком, штаб опричнины находился здесь. Сюда приезжали иностранные послы. Здесь получали инструкции различные воеводы. Отсюда Грозный выезжал на фронты Ливонской войны. И сюда, кстати, он переселял пленных вражеских офицеров, да и вообще всю пленную приличную публику, в течение этой самой войны. Так что кровь мелкого дворянства половины Европы течет в местных обывателях.

– Занятно, – протянул Виталий. – То-то тут девушки такие красивые.

– Ладно, Казанова ты наш, – прервал его Алексей. – Ну, и что же дальше?

– А дальше я вдруг вспомнил, что известный нам с тобой Герман Стерлигов именно здесь искал библиотеку Грозного. А потом вдруг резко прекратил поиски.

– Ну и что из того? Прекратил, потому что убедился в ее отсутствии.

– Нет, дружище. Прекратил в тот момент, когда прочно связал свою политическую карьеру с ортодоксальным православием.

– Да он с самого начала своей деятельности «патриотического бизнесмена» был православным.

– Не совсем, не совсем. Поначалу он был довольно умеренным.

– А при чем здесь вообще православие?

– Я подозреваю, что очень даже при чем. Наверное, есть причины, по которым именно православное руководство очень не заинтересованно в нахождении этой библиотеки.

– Почему?! – несказанно в один голос удивились Алексей с Виталием.

– Это опять же мои подозрения. Но мне кажется, что было в этой библиотеке нечто такое, что очень не нравится нашим батюшкам. Они об этом знают и поэтому блокируют поиск библиотеки.

– Но они сами могли бы ее найти. И перепрятать, либо уничтожить.

– Наверное, не нашли. Ведь фигура Грозного не столь уж проста. И его отношения с церковью, если посмотреть на события прошлого под иным углом, весьма интересны. В самом деле, менял и убивал патриархов. Устроил у себя в резиденции военно-монашеский орден. Да, именно военно-монашеский орден. Именно так смотрится его монастырь опричной верхушки, если посмотреть на это не как на некую карикатуру, а как на серьезный факт.

– Погодите, Святослав Михайлович, – удивился Виталий, – какой монастырь?

– Эх, Виталий, ты активист Русского сопротивления, а не знаешь историю собственной страны. Штаб опричнины и весь двор Грозного были помимо всего прочего неким монастырем, где сам царь был игуменом. Они служили службы, звонили в колокола и так далее. Историки смотрят на это как на причуды монарха. А если отбросить эту версию о причудах? Тогда получается, что Грозный копировал чуть ли не один в один быт ордена тамплиеров.

– Вот это да! – удивился Виталий.

– Впрочем, дружище, это не важно. Важно только то, что отношения Грозного с церковью были натянутыми. И это сопровождалось некоторыми весьма необычными поступками царя. Так что вполне возможно, что в библиотеке было то, что Грозный приберегал для давления на церковь. А значит, от церкви прятал. Так что в поисках этой библиотеки они находятся в одинаковом положении со всеми иными искателями.

– Ладно, допустим, – сказал Алексей. – Но нам это сейчас не столь интересно. Важная для нас деталь, как я понял, состоит только в том, что нашим церковникам эти поиски не нужны. Им бы, может быть, и хотелось бы ее найти, но гораздо проще примитивно заблокировать такие поиски. И то правда, эти деятели всегда предпочитают пассивную оборону. «Не буди лихо, пока оно тихо».

– Блестящее знание родного фольклора, мой дорогой, – не без иронии похвалил Кузнецов. – Но продолжим нашу печальную повесть.

– Почему печальную? – туповато спросил Виталий.

– Потому что погиб наш товарищ. Это что не понятно?!

– Извините, Святослав Михайлович, немного потерял нить ваших мыслей.

– Эх, Виталий, сколько наших погибло за то время, что я участвую в Русском Движении. Ну, за них. Не чокаясь.

Они снова выпили.

– Мне хватит, – сказал после этого Алексей.

– Мне тоже, – поддержал его Виталий.

– Ребята, не выставляйте меня алкоголиком. Хватит, так хватит. Но вы все-таки приехали сюда в мое распоряжение как активисты нашей партии. Так что не расслабляйтесь.

– С чего вы взяли, что мы расслабились, – спросил Алексей.

– Так, некоторые косвенные разведпризнаки. Ладно, не берите в голову. Итак, цепочка моих рассуждений вам понятна. Прекращение активности Германа Стерлигова я связал с приказом его православных кураторов. А это лишний раз подтверждало, что поиски именно здесь имеют определенную перспективу. Но что из этого следовало? Только то, что библиотеку в принципе найти можно.

Я как-то высказал эту мысль просто так, в кулуарах, после заседания пленума Центрального Совета нашей партии. И тут наш лидер, Юра Булаев, полушутя сказал, что если бы мы эту библиотеку нашли, то могли бы весьма дорого продать. И тогда деньги на финансирование русской национально-освободительной революции были бы у нас в избытке.

Так что стоило попробовать.

– Святослав Михайлович, а не слишком ли цинично? Все-таки это наше национальное достояние.

– Национальным достоянием является по большому счету информация, содержащаяся в этой библиотеке. И мы бы продали библиотеку не тем, кто собирается ее уничтожить, а тем, кто собирается ее опубликовать. Впрочем, мы, как всегда, постоянно отвлекаемся. Так что, господа офицеры Русского сопротивления, извольте генерала не перебивать, а слушать внимательно.

Ясно?

– Ясно, экселенц! – рявкнул Алексей, едва подмигнув Виталию. Он явно думал, что Кузнецов немного под шафе.

– Без намеков, Лешенька, – усмехнулся Кузнецов, заметив его подмигивание. – Юмор и лекция по истории скоро закончатся. И пойдет сплошная боевая практика. Итак, как могли, мы начать поиски. Денег у нас нет, административного ресурса тоже. Вот и стал я понемногу провоцировать соответствующие настроения в местном обществе. И собирать всю информацию, которую в пылу дискуссий выкладывали местные энтузиасты. И когда накал страстей достиг определенного градуса, здесь появился некто доцент Маляев, советник министра культуры.

А надо вам сказать, господа, министр культуры лично курирует музей в монастыре. Я сразу же сменил тон, и предстал перед ним этаким скептиком. Но мне сразу показалось, что он прилетел сюда, почуяв жаренное.

Это еще больше укрепило меня во мнении, что решение у этой задачи есть!

Эх, ребята, – вдруг ударился в лирическое отступление Кузнецов, – как хочется оружия. Я имею в виду не вульгарные стволы, а вообще все средства для полномасштабной политической борьбы. Как осточертела эта ублюдская страна под управлением этого ублюдского режима. Вам не понять, мальчики, какая тоска иногда овладевает такими старыми борцами, как я. Я ведь в этом всем варюсь с 1979 года.

Ладно, об этом потом. Короче, понял я, что надо начинать искать уже предметно. Доложил все на Центральном Совете. И прислали мне в помощь Юру Половцева. Он начал ходить вместе со мной на все тусовки и изучать проблему свежим взглядом.

И тут я на неделю уехал по делам. Вернулся, а Юра уже убит.

Ну, как, серьезное это дело, или нет?!

– Серьезное, Святослав Михайлович. Но как вы узнали все подробности этого убийства, и то, что убийца хоругвеносец?

Алексей намекал на те подробности дела, которые Кузнецов рассказал им ранее.

– А вот это вам, господа, знать не обязательно. Меньше знаешь, крепче спишь. Есть один человек в одних органах, которому мы оказали некоторые услуги, и который нам сочувствует. Вот он и поделился данными об этом убийстве. Разумеется, не за даром.

– Мы ему платим?

– Ну, что ты! Мы с ним обмениваемся информацией. Кстати, по этому делу мы ему тоже подкинули быстренько определенный материал, который ему очень пригодился.

– А Половцев знал этого человека? То, что он знал, где тот работает, и так очевидно. Полз то он к крыльцу ФСБ.

– Зачем тебе эта информация, Леша?

– Просто так. Видимо Половцеву вы доверяли больше, чем нам. А зря, нам же вместе продолжать те поиски, которые он вел.

– За которые, кстати, и убивают, – довольно хмуро вставил Виталий.

– Леша, все мы в этих играх, увы, дилетанты. Но хочу тебе сказать, что мне интуитивно ясны определенные правила. Не надо вам знать, прикрывает нас кто-либо или нет. Это бесполезно. Все равно в наших конкретных поисках этот доброжелатель нам не помощник. Да и не знает он об этих поисках.

– А что же нам полезно знать?

– То, к чему мы с Половцевым пришли, анализируя все данные. Так вот библиотека спрятана где-то в системе подземных ходов. И нам надо найти вход в этот лабиринт. Мало того, видимо Половцев этот вход нашел. И был убит. Но наши враги об этом входе не знают.

– Не факт, что Половцев нашел этот вход, – хмуро заметил Виталий.

– Согласен, не факт. Но я почему-то думаю, что это именно так.

– Святослав Михайлович, вы все же не гадалка, а профессиональный ученый, – заметил Алексей, – и должны понимать, что ваша догадка не аргумент.

– Согласен, Леша. Но мне так кажется. Потом есть одно совершенно рациональное соображение, которое мы вскоре проверим. И вот тогда начнется настоящая работа. При том в условиях противодействия конкурентов. Вы готовы к этому, господа?

– Готовы, – довольно хмуро произнес Виталий. А Алексей задумчиво промолчал.

– Ребятушки, отказываться поздно. Вы слишком много знаете. А Юра Булаев не любит саботажников. Тебе Виталий напомнить сцену в ночном карьере, когда ты сам кормил песочком одного из наших бывших соратничков?

– Не надо. И потом, я же не отказываюсь. Просто мы же не можем сидеть здесь бесконечно.

– Бесконечно и не придется. А теперь спать.

Засыпая, Кузнецов подумал, что прав был их лидер, утверждая, что без наведения порядка в собственных рядах успеха им не видать. Хорошо дисциплинирует вчерашних тусовщиков такие вот «карьерные» сцены. О которых он напомнил этим красавцам.

Укладываясь спать в отдельной гостевой комнате, Виталий спросил Алексея.

– Леха, я что-то не врубаюсь. Вроде наш профессор ветеран русского движения. Один из самых непримиримых русских националистов. Но иногда так скажет, что иной еврей-демократ не брякнет.

– Что именно тебя так покоробило?

– Ну, хотя бы это, «ублюдская страна».

– Виталя, я варюсь во всем этом гораздо меньше профессора, но даже меня уже иногда злость берет на наших баранов.

– Но не всем же бороться?!

– А и не надо всем бороться. Всем надо сочувствовать борцам. А не надеяться, что сегодня он полижет зад начальству, а завтра оно его пожалеет. Не пожалеет. Обдерет как липку, а если рыпнешься, даст по мозгам.

– Вот они и не рыпаются.

– Но по мозгам все равно получают. Все. И те, кто рыпается и те, кто не рыпается. Так что лучше уж рыпаться. Да что это я тебе такие элементарные вещи объясняю? Вроде сам к нам пришел?

– Да я так. Чисто эмоционально, что ли.

– Настоящий националист любит свой народ. Но не льстит ему. Видя все его плюсы и минусы, он его любит таким как он есть. И, наверное, готов сказать сам себе: «Люблю я эту сволочь. Ну, люблю и все. Но сволочь. Сволочь, надо признаться».

– Знаешь, такие вещи не стоит говорить открыто.

– А кто говорит открыто? Мы среди своих.

– Тоже верно.

Они помолчали.

– Ладно, скажи лучше, о каком это карьере и кормлении песком намекал профессор.

– Да так, закопали живьем одну сволочь в песчаном карьере.

– Да… Не знал, что наша партия до такого дошла. Но, если хочешь победить, надо или озвереть, как Юра Булаев, или найти стратегического спонсора. А в итоге все сойдется к одной точке. Решительными и дееспособными заинтересуется стратегический спонсор. А решительные люди, получив должные возможности, станут еще более крутыми. Разумно. Юра строит боевую структуру, а Святослав, не стесняясь идеологическими догмами, ищет спонсоров. Не тактических, их как раз Юра находит, а стратегических.

Но, знаешь, эти спонсоры все равно сами придут. А не придут, мы найдем эти деньги. Найдем! Отыщем или библиотеку Грозного, или золото Колчака, или скифский клад. Что-нибудь да отыщем. И наши боссы, озверевшие от неудач и разочарований, не пустят эти деньги на себя любименьких. Они слишком озлоблены. Им самим уже ничего не надо. Они слишком сильно хотят отомстить этому режиму, чтобы променять сладость возмездия на дворцы или «Мерседесы».

– Леха, да ты прямо поэт! Вот уж не знал, что аспирант МАИ может быть таким чувствительным.

– Я тоже не знал, что бывший мент может быть таким отмороженным националистом.

– Да, Леха, я бывший мент. И пришел в национальное движение после того, как меня уволил из ментуры мой начальник. Азер. За то, что я прижал его черножопых землячков. Но я не жалею ни о чем. Я нашел себя и в спорте и в политике.

– Слушай, интересно получается. У нас партия обиженных бывших ментов и интеллектуалов. Юра бывший мент. Святослав профессор. Ты бывший мент. Я аспирант МАИ.

– Наверное, есть в этом какая-то логика. Ладно, а как ты думаешь, найдем мы эту библиотеку?

– Найдем. С нами Бог!

Глава 4. Жарким полднем в Каролине

Фасад большого белого дома, построенного в «плантаторском» стиле выходил на аккуратно подстриженную лужайку. Если бы к этому пейзажу добавить многочисленных, снующих туда-сюда черных слуг, то можно было бы подумать, что ты оказался в середине позапрошлого века. Во временах, так живо описанных в «Унесенных ветром».

Но никаких слуг не было видно. Усадьба была пустынной. Да и стояла она в месте достаточно глухом, затерянном в сельском уединении Южной Каролины.

Два джентльмена, сидевшие на широкой веранде, молча тянули что-то прохладительное из высоких стаканов. Был жаркий полдень. Джентльмены молчали. Говорить было то ли лень, то ли не время.

Наконец, один из собеседников отставил свой стакан и без особого выражения спросил у другого.

– Ну, каковы твои общие впечатления, Уильям?

– Что ты имеешь в виду, Джордж? Впечатлений слишком много. Уточни свой интерес. Тем более, что ты читал мой подробный отчет.

– Отчет это отчет, Уильям. А живое изложение – дело совсем другое. Впрочем, ты прав. Я бы попросил тебя остановиться на самых интересных с твоей точки зрения моментах. Ну, и разумеется, на самых перспективных. Однако, в первую очередь все же на интересных. Ибо по-настоящему перспективные вещи всегда в первую очередь интересны и занимательны. Ты согласен?

– Тонко подмечено, Джордж. Тонко.

Уильям задумался.

– Знаешь, Джордж, оценка ситуации в России и возможные интересы внешних игроков там зависят в первую очередь от позиции этих игроков. От их собственного видения желаемого положения во всем мире. Я понятно излагаю?

– Вполне. Хотя, Уильям, очень многие наши коллеги нашли бы, что ты все слишком усложняешь. Твои гарвардские интеллектуальные стереотипы значительно укрепились за годы работы в России. Знаешь ли, Гарвард в коктейле с Толстым и Достоевским – это слишком для многих наших милых соотечественников. Да и не только для них.

– Боже, Джордж, для наших милых соотечественников слишком не только Толстой и Достоевский, но даже и Амброс Бирс.

Тень легкого замешательства промелькнула на лице Джорджа.

– Извини, Уильям, но кто такой Амброс Бирс? Судя по имени, наш соотечественник. Но я его, к стыду своему, не припоминаю.

– Надеюсь, Джордж, что ты все же помнишь, кто такие Фолкнер, Джек Лондон и Хемингуэй?

– Дерзите, старина Уильям, – лениво отмахнулся Джордж. – И все же, кто такой этот Бирс?

– Классик военной новеллы и, можно сказать, предтеча современной военной психологии. Его рассказ «Случай на мосту через «Совиный ручей» входит во все мировые антологии военной прозы. Разумеется, наш соотечественник.

– Ты неисправимый яйцеголовый, Уильям – рассмеялся Джордж.

– А что, яйцеголовость это порок, который следует исправлять? Впрочем, вопрос риторический. Умных людей не любят не только у нас. Знаешь, один мой русский знакомый рассказал мне поговорку времен своего детства «Дураков в больнице лечат, а умных об забор калечат».

– Вот видите, старина Уильям, до какой деградации может дойти нация, давшая миру ваших любимых Толстого и Достоевского. Так что не стоит критиковать наших простых парней, не знающих кто такой Амброс Бирс.

– Ладно, Джордж, не такой уж ты простой парень, каким хочешь казаться.

– Спасибо и на том, Уильям. Но, слава Богу, наш разговор оживился. Я, право, и не надеялся, что мы вообще сможем начать говорить на таком пекле. Кстати, не хочешь ли еще одну порцию прохладительного?

– Не откажусь.

– Сэмми! – позвал Джордж.

В дверях появился высокий жилистый блондин с резкими чертами загорелого лица. Из наплечной кобуры выглядывал пистолет. Было несколько странно видеть именно такого белого слугу-охранника в интерьере плантаторского дома.

– Что будет угодно, сэр?– спросил вошедший.

– Еще пару таких же коктейлей, дружище.

Сэм исчез и через минуту появился с подносом, на котором стояли два запотевших высоких стакана. Джордж с жадностью приник к своему. Утолив жажду, он произнес:

– Итак, Уильям, на чем же мы остановились?

– Мы остановились на том, что оценка ситуации в России зависит от того, каковы идеалы самого оценивающего.

– И что же?

– А то, что если некая сила заинтересована в сохранении нынешнего положения в мире, то ситуация в России тривиальна. Даже скучна. Эта страна, несмотря на временные успехи, стремительно деградирует. Русский народ вымирает. Опережающими темпами вымирают те, кто умеет работать, а, тем более, умеет думать. Если оставить все как есть, то Россия, как это у них говорят, сдохнет через пятнадцать-двадцать лет. К тому времени она не будет представлять большого интереса ни для кого.

– Ты не преувеличиваешь? Неужели совсем ни для кого?

– Ты прав, Джордж. Для мировых шакалов она будет иметь некий интерес. Они и растащат по кускам остатки этого трупа.

– Как я понимаю, это лишь вступление. Ибо для Белого Интернационала, к которому мы оба имеем честь принадлежать, нынешнее положение в мире, перспективы стратегической стагнации западной цивилизации и вымирание белой расы вещи неприемлемые. Итак, как же оценивать ситуацию в России с этих позиций? И, кстати, ситуация вещь объективная. Как можно по иному оценить этот полутруп, даже если желаешь исправления положения в мире?

– В точку, Джордж, в точку! Дело в том, что, по моему мнению, Россия может «выздороветь». Но, только сменив изжившие себя византийские формы государственности. Этого желают многие внутри страны. Потенциал этих сил велик. Но сейчас они слабы. Они напоминают мне огромную кучу сухого хвороста, облитую бензином. Но у них нет спичек, Джордж! И им негде их взять внутри станы. Эти спички они могут получить только извне. Получив спички, они дальше все сделают сами.

– Подожди, Уильям. А нам, Белому Интернационалу зачем этот огромный костер вместо милого тихого полутрупа?

– Это может кому-то не нравиться, Джордж, но так сложилось, что любые масштабные изменения в мире сейчас наиболее легко начать именно из России. Абсолютно все, кого этот мир не удовлетворяет, имеют шанс относительно дешево изменить его, изменив ситуацию в России. Дешево, потому что Россия полутруп. Но это полутруп богатыря. И если его оживить, он будет в силах сдвинуть ситуацию в мире в любую сторону. А двигать он ее будет по просьбе тех, кто это оживление и осуществит.

Ну, как, понятно для «простых парней»?

– Понятно, но не выйдет ли ситуация из-под контроля? Не получим ли мы вместо благодарного соратника взбесившегося зомби?

– Я повторяю, оживление могут произвести разные силы. И во многих сценариях может действительно получиться зомби. Но если помочь тем, кто симпатичен нам и нам же сам симпатизирует, зомби не будет. Ибо это воистину здоровые силы. Здоровые сами и способные помочь выздоровлению белого мира.

– Ну, степень их здоровья нам еще следует уточнить.

– Это никогда не помешает. Но сейчас главное принять принципиальное решение. И потом, я и не скрываю, что все не так просто. Знания о том, что эти силы есть, еще недостаточно. На них еще предстоит выйти. Да и завоевать их доверие будет не так уж просто.

– А вот это главное! Я верю твоим оценкам, Уильям. Но, согласись, дело представляется весьма неопределенным. Ты утверждаешь, что эти силы есть. Но ты-то их хотя и вычислил, но в контакт с ними не вступил. Тогда может их и нет? И ты просто ошибаешься?

– Если ты внимательно читал мои отчеты, Джордж, то мог понять, что силы есть. Мало того, это именно силы, способные к борьбе. Ибо бороться так, как этот парень, перед самой смертью нашедший в себе силы рисовать свой символ собственной кровью – это круто.

– Согласен, Уильям. Но ты так и не вышел на этих парней. Хотя… – он немного промолчал, – хотя это дело техники. Да, кстати, Уильям, а как ты вообще пришел к мысли именно так попытаться найти тех, кого искал?

– О, это действительно мог сделать только гарвардский интеллектуал, – Уильям улыбнулся с нескрываемым самодовольством.

– Согласен, дружище, согласен. Твои оперативные экспромты выше всяких похвал. Но, не задавайся. Лучше расскажи ход твоих мыслей.

– Ход мыслей был следующим. Первое, перспективное политическое направление не может использовать ложную символику. Верное мировоззрение, верная стратегия, символика со славной предысторией, несущая сильную и позитивную внутреннюю энергетику – это все вещи взаимосвязанные. Поэтому бесполезно обращать внимание на тех, кто опирается на полностью дискредитировавшие себя христианские символы…

– Ты неисправимый язычник, Уильям, – засмеялся Джордж.

– Не надо иронизировать, дружище, – заметил Уильям довольно серьезно. – Мы не поднимаем этого вопроса до поры до времени в тактических интересах. Но рано или поздно поднять его придется. Сам можешь убедиться на каждом шагу, что только возвращение к нашим арийским белым Богам способно придать нашим усилиям должное обоснование. Но, мы отвлеклись.

Итак, не может быть перспективным с нашей точки зрения движение, опирающееся на христианскую символику. Не могут быть перспективными и поклонники «обратной» или немецкой свастики отрицания.

Уильям на мгновение замолчал, переводя дыхание. Он заметно оживился и говорил быстро и убежденно. Воспользовавшись его паузой, Джордж сказал:

– Общая мысль понятна, Уильям, Найти поклонников древнего, не дискредитировавшего себя, арийского символа. С интуитивно понятной позитивной арийской внутренней энергетикой. Ты, как знаток языческих древностей Европы, такой символ нашел. Но почему ты был уверен, что найдешь в России тех, кто использует этот символ? По моим данным, там среди радикалов есть только поклонники крестов и свастик.

– В том то и дело, что нет, Джордж! Твоя реплика свидетельствует о том, что все мы недооцениваем Россию. Поверь, там есть все! Абсолютно все! Надо только грамотно и целенаправленно искать то, что тебе нужно.

– Ладно, ладно. Сдаюсь! – вытянул вперед руки с поднятыми ладонями Джордж. – Но ты сказал «первое» и так пока еще не дошел до «второго».

– Ты просто слишком часто отвлекаешь меня на второстепенные вопросы, дружище. Итак, символ был найден. Теперь мне было необходимо найти людей, которые под этим знаменем ведут реальную борьбу. А где лучше всего найти следы этой борьбы? Правильно, в сводках тайной полиции.

– И ты подсунул миф о существовании такой символики у нас твоему полковнику. Гениально!

– Почему ты думаешь, что он полковник, Джордж?

– У нас есть свои люди в ЦРУ. Узнали кое-что про твоего Углова по своим каналам.

– Ты мог меня подставить, Джордж. Все-таки, я встречался с ним и давал ему реальную информацию из посольства. Вообще, должен сказать, я сильно рисковал, начиная сотрудничать с русскими спецслужбами, чтобы иметь возможность вести двойную игру в интересах Белого Интернационала в России. Получается, что я расплачивался за счет Дяди Сэма по векселям Белого Интернационала.

– По Углову все было сделано уже после твоего отъезда. Не волнуйся. И вообще, мелкие детали твоих не менее мелких пакостей Дяде Сэму обсудим потом. Итак, ты подсовываешь этот, как его, Сварогов квадрат твоему полковнику, и он с ходу налетает на некий инцидент, где этот символ фигурирует. Далее, он интересуется более подробно этим символом у тебя, а ты получаешь некую информацию об инциденте от него.

– Совершенно верно. Но потом, буквально на финальном этапе, он вдруг отказывается сообщить результаты расследования. Они ведь секретные. А то до этого они были не секретными?!

– Ты не прав, Уильям. Все же ты недопонимаешь специфики работы спецслужб. До этого он сообщал тебе информацию из другого ведомства. Из их полиции. Но результаты расследования, проведенного его собственной службой, он не сообщил.

– А это так важно?

– С формальной точки зрения, наверное, нет. Но с точки зрения осознания своей собственной правоты, наверное, да. Знаешь, спецслужбы не могут работать, не жертвуя чем-либо. В том числе и тайнами собственного государства. Но во все этом надо знать меру. И иметь некую внутреннюю этику. Короче, твой Углов был прав. Разумеется, в случае, если он твердо решил не сотрудничать с Белым Интернационалом серьезно.

– Да, он просто элементарно испугался. Хотя я видел, что в душе он почти полностью согласен с нашим взглядом и на ситуацию в мире, и на положение в России. Но, увы. Для таких, как Углов, недостаточно понять что-то. Его убеждения мало значат для него самого. Здорово все-таки сказано в одной восточной сказке «Раб не может быть другом».

– Его можно понять. Людей, способных к самостоятельной игре мало в странах бывшего Железного занавеса. Знаешь, эти страны в момент их наивысшего могущества напоминали мне некий созданный какими-то алхимиками невероятный монстр. Бронированные чудовища, слепленные из откровенного человеческого дерьма. Из людей, становящихся полными ничтожествами в отсутствие их знаменитого «начальства».

– Не все, Джордж, не все. Те же парни, которые затевают нечто под Свароговым квадратом в бывшей столице их знаменитого Ивана Грозного, умеют играть сами по себе. Они самоценны и самодостаточны. И не только они. Поверь мне, я лучше тебя знаю Россию. Их народ делится на три части. Ты прав, там очень много откровенного дерьма, ничтожеств, не могущих жить без их начальства. Еще большее дерьмо, хотя дальше, кажется и некуда, само это пресловутое начальство. Но тем ценнее те, кто в этом окружении способен остаться человеком.

Поверь, они большие западники, чем мы. И именно в них нуждается Запад, чтобы остаться самим собой. Ибо наши собственные граждане, похоже, забыли, какое счастье жить в цивилизованном мире и не готовы платить за это должную цену. А эти готовы. И нам нужна для самосохранения их здоровая кровь. Тех, кто напоминает мне по духу «людей 1849-го», шедших через прерии в Калифорнию.

– Похоже, ты прав. Знаешь, я согласен с твоей характеристикой России, как спускового крючка для инициирования давно назревших перемен в мире. Но, если бы там не было по-настоящему западных людей, то есть людей, способных и желающих быть самими по себе, быть вне контроля монструозного Большого брата, то заниматься с этой страной было бы бесполезно.

– Ты прав, дружище. Но они там, к счастью, есть.

– Вот и будем их искать. Тем более, что у нас уже есть определенные ориентировки для такого поиска. Кстати, наш разговор навел меня на одну мысль. Многие наши ошибки в России связаны с тем, что мы пытались опереться там на тех, кто похож на наших нынешних граждан. Понимаешь? На тех, кто, как ты говоришь, вполне наш, но не готов платить за счастье быть нашим.

Они славные ребята, но они нам не нужны. У нас самих таких хватает. Они у нас везде, от Белого дома до камер федеральных тюрем. Нам же нужны именно «люди 1849», которые у нас уже перевелись. Именно такие потребуются нам при ответе на вызовы нового века.

– Блестяще, Джордж, блестяще.

– Я рад, что мы пришли к общему мнению и наши формулировки совпали даже в деталях. Теперь давай кратко обсудим твои проблемы с Дядей Сэмом. С точки зрения интересов Белого Интернационала твоя работа на Россию не принесла вреда. Даже, если бы русские знали все наши посольские сплетни, это не спасло бы их от вымирания и развала. Да потом не мы их гробим и разваливаем. Они сами себя губят.

– Ты прав. Но я бы усилил этот тезис. Все, что узнает этот полутруп российской государственной машины, он унесет с собой в могилу. Тем более, что текущие политические сплетни быстро устаревают.

– Согласен с тобой.

– Это отрадно. Но у Дяди Сэма может быть иное мнение.

– Дядя Сэм никогда не узнает о твоих грешках. Единственная опасность состоит в том, что русские попытаются использовать тебя здесь. И начнут шантажировать. Но шантажировать тебя особо нечем. Ты же инициативник.

– А разве сам факт сотрудничества с ними не может быть предметом шантажа?

– Теоретически может. Но если они поняли, что ты сам не желаешь больше сотрудничать с ними, то, скорее всего, они просто откажутся работать с тобой как с источником. С другой стороны и мы их активность в этом отношении можем пресечь быстро и жестко. Мы, конечно же, еще не обладаем такими возможностями как парни из правительства, но многое можем. С точки зрения оперативной, принудить тебя к работе на них в этой ситуации было бы аналогично соответствующему принуждению в случае, если бы ты сдался ФБР и был под защитой нашей контрразведки. А это для русских себе дороже.

Но я все же уверен, что до этого не дойдет. Они просто отстанут от тебя. И все.

– Да, у них сейчас не те возможности, что прежде. Но все же, лучше бы мне уехать из Штатов на достаточно долгий срок. Тем более, что у Белого Интернационала есть много дел по всему миру.

– Согласен, дружище. Как тебе длительная командировка в ЮАР?

– Отлично! Давно хотел побывать там.

– Тогда решено. Ну что, все обсудили?

– Почти все. Но есть одна просьба.

– Какая?

– Мы же будем искать этих парней со Свароговым квадратом?

– Несомненно!

– Я бы хотел при случае познакомиться с ними. Все же я их вычислил. Потом, мне вообще интересно знать, как там все обстояло. Да! чуть не забыл! Ведь мы поможем им, когда найдем? Ведь это наши люди. Хотя они сами пока об этом не знают.

– Понимаю твои желания. Согласен со всеми твоими доводами. За исключением одного. Твое личное участие в контактах с ними может быть просто технически неудобно.

– Видишь, проблема все не отпускает. У меня возник еще один вопрос.

– Какой?

– Мы должны искать контакты с ними и потом осуществлять помощь им без привлечения служб Дяди Сэма. Эти чертовы бюрократы все испортят, напутают, а потом еще и сдадут информацию своим российским коллегам. С них, как говорят русские, не убудет. Я думаю, мы должны ограничиться нашими собственными возможностями.

– Полностью согласен. А теперь давай окунемся в бассейн. Я просто изнываю от этой жары.

– Тебе бы, Джордж пережить хотя бы одну московскую зиму. После этого тебе бы никогда в жизни не было бы жарко.

– Ты бы мне еще сибирскую зиму пожелал, гуманист ты наш.

– Нет, сибирской зимы я не пожелаю не только тебе, но и своему злейшему врагу.

Глава 5. Размышления профессора Кузнецова

Нужны свежие идеи, – подумал Кузнецов просыпаясь. – И поэтому ничего не остается, как снова пойти на заседание философского клуба, где вроде бы снова собираются затронуть темы, связанные с библиотекой Грозного. Или просто с некоторыми загадками этой личности, которые, в свою очередь, могут быть связанными с поиском библиотеки.

– Ребята, оставайтесь дома, – сказал профессор после завтрака Алексею и Виталию. – К вашим услугам телевизор, видак. Можете баню затопить. За воротами особо не светитесь. Я на мобильнике, в случае чего. Все, я пошел.

В первую половину дня Кузнецов сделал несколько визитов. Сначала он зашел в офис Тонкова. Тот все еще отсутствовал. Затем Святослав зашел к своей давней знакомой, которая была в курсе всех городских тусовок.

Эта крупная, статная женщина со спортивной фигурой привлекала Кузнецова не только своей, надо сказать, уже начавшей увядать, красотой, но незаурядным умом и волей. Брошенная мужем, потеряв работу по специальности, с тремя детьми на руках Наталья сумела справиться с обстоятельствами и с нуля создать собственный бизнес.

Несколько лет тяжелейшего труда были позади. И теперь эта женщина стремилась наверстать упущенное, постоянно поддерживая в их городке любые начинания, так или иначе напоминающие «светскую жизнь». В организации философского клуба она тоже принимала деятельное участие.

– Как дела, Наталья? Все хорошеешь, – сказал Кузнецов дежурный комплимент.

– Твоими бы устами да мед пить, – ответила Наталья, удобнее устраиваясь в кресле напротив Кузнецова в «комнате приемов» своего офиса. Впрочем, довольно скромного.

Она автоматически приняла эффектную позу, продемонстрировав в вырезе юбки свою длинную красивую ногу. Ногу бывшей чемпионки Красноярского края по спортивным танцам.

Она заметила плотоядный взгляд Кузнецова, сканирующий ее стройное бедро, и была этим заметно польщена.

– Что привело вас в мой приют, дорогой профессор?

– Ты пойдешь сегодня на заседание философского клуба? – спросил Святослав.

– Еще не знаю. А что?

– Слушай, не могла бы ты мне объяснить, что это в последнее время так интенсивно проходят заседания? И какой интерес могут они вызывать у многочисленных визитеров из Москвы?

– А почему тебя это удивляет? Сам ведь в свое время много сделал для того, чтобы расшевелить нашу публику. И многих москвичей сам же сюда и привлек.

Привлек-то я, привлек, – подумал Кузнецов, – но процесс вышел из-под контроля в самое неподходящее время.

И с самым невинным видом продолжал:

– Разумеется, публику я шевелил. Но не ожидал такого эффекта. А потом, одно дело наши скучающие бизнесмены и желающие присосаться к ним полунищие интеллектуалы, а другое дело публика из Москвы.

Кузнецов не был детективом. Но элементарного знания жизни и здравого смысла должно было быть достаточно, чтобы понять – нужные сведения надо добывать исподволь. Как бы невзначай.

– Ну, значит, стало им, этим москвичам так интересно, – ответила Наталья.

– Да что им интересно? Это же такая публика, что если нет выгоды, они и шага не ступят. Какая им выгода? Клады мифические искать?

– Да какие клады. В городе за последние пол года открылись три маленьких гостиницы. Прямо как ты и писал в своей статье три года назад. Но на подходе ввод в строй отремонтированной старой гостиницы. Так что город готов к туристическому буму. И мы, риэлтеры, – Наталья была риэлтером, – это чувствуем.

Но для всплеска туризма чего-то не хватает. Как-то все без изюминки идет. Да к тому же основной держатель наших древностей, музей в монастыре, напрямую подчиняется Москве. И пока там, похоже, не решили как наши потенциальные возможности подмять под себя.

– Ну, тогда и бума никакого не предвидится, пока они не определятся.

– Да нет, у их министра сейчас проблемы. И есть варианты, что статус монастырского музея удастся изменить. И вот тогда-то сюда и хлынут туристы и деньги.

– А эти москвичи, значит, сканируют обстановку в среде местных интеллектуалов-тусовщиков?

– Конечно. Ведь туристический бизнес связан с музеями, искусством и вообще всем тем, что пахнет древностью. А этим занимаются как раз нищие интеллектуалы.

– Хорошо. Теперь все понятно.

– А чего это ты вдруг всем этим так заинтересовался?

– Да так, из любви к искусству. Ты же знаешь, что я в свое время много сил приложил для придания нашей жизни некоторой изюминки.

– Да, и преуспел в этом. Но потом почему-то охладел.

– Дела. – Он помолчал и добавил, – ладно, тогда до встречи в клубе. Ты сегодня будешь?

– Знаешь, скорее всего, все же нет. Но у меня встречное предложение. Скоро приезжает Володя Тонков. Давай встретимся у меня вечерком всей компанией. Тонков, ты, Виктор, Евгений.

Виктор был как раз организатором философского клуба. А Евгений директором конкурирующего с музеем в монастыре музея-усадьбы в стиле XIX века.

– Давай. Я за.

– Только не продинамь опять. А то ты в последнее время куда-то исчез. Игнорируешь наше общество.

– Наталья, разве я могу игнорировать твое общество?! – притворно возмутился Кузнецов. – Просто вокруг тебя и так много достойных поклонников и я просто теряюсь среди них.

– Так не теряйся.

Наталья переменила позу, и ее юбка поднялась еще выше.

– Постараюсь не потеряться, – ответил он.

Так, ничего сенсационного здесь, похоже, нет, – подумал Святослав, выруливая из неудобного проезда во дворе, где располагался офис Натальи. – Но с Тонковым надо будет встретиться обязательно.

Юрий нарисовал перед смертью букву «В» рядом со Свароговым квадратом. «В» – Валерий? Но я их не знакомил. Только как-то упомянул, что у нас есть доброжелатель в ФСБ. Вот он туда и приполз из последних сил.

Но Валерия он вряд ли знал.

Тогда «В» это Владимир. В связи со всей этой эпопеей можно упомянуть только одного Владимира. Тонкова.

Но Тонков уехал практически одновременно со мной. Неужели он замешан в убийстве Юры? Нет, это просто бред. Но вот его стройка явно со всем этим связана. Путь Юры прослеживается почти до нее.

Но без Тонкова в этом не разобраться.

Он уже подъехал к музею-усадьбе, в одном из залов которого обычно проходили заседания клуба. Святослав приехал гораздо раньше начала и остался сидеть в машине, размышляя о мучавших его вопросах.

Итак, Юра по данным следствия появился на берегу реки. Но если «В» это Володя Тонков, то значит, Половцев перешел реку, идя со стройплощадки Володиной гостиницы.

Но там его путь не прослеживается. Хотя Валера поговорил со стажером, который вел это дело, и тот поделился с ним дикой информацией. Он будто бы подозревает, что Половцев присыпал свой след табаком, чтобы не показать, откуда он шел.

Боже, до чего же стойкого соратника мы потеряли! Так сознательно и мужественно вести себя на пороге смерти! Вы еще заплатите за все, суки поповские, суки ментовские, суки кремлевские!

Прекратить истерику, экселенц! – мысленно приказал он сам себе. Будь достоин таких соратников. Будь достоин того звания генерала Русского Сопротивления, которым ты сам себя титуловал перед этими мальчиками.

Думай! Ты обязан в первую очередь уметь думать и находить правильные решения.

Итак, Юра не хотел, чтобы кто-то узнал, откуда он идет. А появился он, по словам того стажера, что рассказывал Валере свои впечатления «как из-под земли». Как из-под земли, как из-под земли… как из-под земли…

Да, конечно же, из-под земли! Из-под земли, черт побери!

Мы же искали вход в лабиринт. И этот вход где-то на стройплощадке Тонкова.

Теперь подумаем, каковы наши задачи в свете этих догадок. Черт! Мысли скачут. Почему я не продумал всего этого, как только получил соответствующую информацию у Валеры?

Наверное, она должна была отлежаться в мозгу. Или я просто раздолбай, увлекшийся беготней, встречами, долгими разговорами с юными соратниками и созерцанием сексапильных бедер чужих жен.

Впрочем, последнее не верно. Наталья разведена. Ладно, не отвлекаться.

Итак. Главное направление поиска – это стройплощадка Тонкова. Но, честный путь – лучший путь. Первые шаги в этом направлении только после встречи с ним и открытой просьбы о помощи.

Теперь, надо ли мне дальше тусоваться? Может, не стоит?

Нет, стоит. Тогда, какие задачи ставить перед собой в связи с этими тусовками? Наверное, первое, это продолжать сканировать информацию. Может, выплывет кое-что ценное. Второе. Всеми силами уводить публику от проблемы библиотеки Грозного. И третье. Утечка информации о нашей с Юрой активности могла быть только косвенная. Не мог же он об этом проговориться. Значит, нас вычислили.

Где? Да на этих же тусовках, скорее всего. Значит те, кто послал этого хоругвеносца, продолжают крутиться где-то здесь. Поэтому их надо постараться вычислить. Перед ними самими нельзя засветиться. И именно перед ними, в их присутствии особенно актуально выполнение задачи номер два – уводить от вопроса поиска библиотеки Грозного.

Кузнецов посмотрел на часы.

Уже можно было идти на заседание клуба.

Глава 6. Парадоксы истории

Когда все собрались, Кузнецов внимательно оглядел зал. Его удивила представительность собрания. Одно дело, когда он сам завлекал некоторых деятелей. Но теперь особо завлекать нездешнюю публику было некому. Между тем, в зале находилось немало москвичей.

Кузнецов вежливо раскланялся с Аркадием Сергеевичем и отметил присутствие пары-другой его коллег. Но одновременно он обратил внимание и на присутствие двух мужчин в соку, явно не похожих на интеллигентов-гуманитариев. Один из них имел вид типичного офицера-отставника, подрабатывающего в серьезной охранной фирме. А другой мог быть даже уголовником. Впрочем, не афиширующим свою «крутизну».

По каким-то неуловимым признакам Кузнецов отнес этих двоих к москвичам.

Сейчас Святослав обращал внимание в первую очередь на приезжих. Но если бы не это, он отметил бы весьма представительное присутствие местных бизнесменов среднего уровня. Так, среди присутствующих были владелец хлебокомбината, заместитель директора ликероводочного завода, хозяева вновь открытых маленьких гостиниц, и даже хозяйка знаменитого «Ларса».

Видимо, местная бизнес-элита всерьез заинтересовалась перспективами развития туристического бизнеса в городе.

После открытия заседания начались выступления представителей двух конкурирующих друг с другом музеев. Симпатии Кузнецова были на стороне директора музея-усадьбы. Ибо Евгений, так звали директора, был приятелем Святослава. Однако, он не мог не отметить, что в споре с заместителем директора музея Ивана Грозного, располагавшегося в монастыре, Евгений зачастую не находил нужных аргументов и проигрывал.

Однако вскоре, Кузнецов, как, впрочем, и большинство присутствующих потеряли нить спора. Из дискуссии уже нельзя было извлечь ничего. Это касалось не только конспирологических интересов профессора, но и интересов пришедших бизнесменов.

Профессор начал было решать, не стоит ли ему все-таки уйти. Ибо ничего интересного для себя он уже не надеялся выяснить. Но тут слово взял известный в их кругах краевед, видом напоминающий студента-нигилиста позапрошлого века.

– Я думаю, коллеги, что мы увлеклись дискуссией, не имеющей отношения к интересам большинства собравшихся. Ведь вся наша старина начала интересовать присутствующих здесь представителей нашего бизнеса только потому, что они чувствуют возможное резкое увеличение притока туристов в наш город. Между тем, то, о чем говорили выступавшие до этого, не имеет к подобным перспективам ни малейшего отношения.

Присутствующие заметно оживились.

– Не надо так принижать степень патриотизма и интеллигентности нашего бизнеса, – патетически воскликнул Евгений.

Кузнецов понял, что пора вмешиваться.

– Евгений, дружище, не надо патетики. Бизнес есть бизнес. Когда надо себя пропиарить, наши бизнесмены сами это сделают. Не делай это за них. Тем более задаром. Ты прямо-таки отбиваешь хлеб у многих моих коллег.

Раздался недружный смех. А Кузнецов продолжал.

– Почему перспективами развития туризма заинтересовались те, кто имеет в нашем городе гостиничный бизнес, это понятно. Но почему этим заинтересовались хлебопеки и производители водки? Да потому, что наплыв туристов даст и им дополнительные доходы.

Бизнесмены слушали его внимательно.

– Вообще же азы организации индустрии отдыха состоят в том, что основные доходы от того же туризма получают не музейщики, а именно владельцы гостиниц, предприятий питания, производители алкоголя и сувениров. А потом и владельцы казино, аттракционов и публичных домов.

Не привыкшая к таким откровениям публика притихла, не решаясь все же перебить профессора. Но было видно, что не всем в провинции такая манера приходится по нраву. Только хозяйка «Ларса», женщина довольно молодая, и весьма современная, тонко усмехнулась и даже незаметно подмигнула Кузнецову.

Между тем, он продолжал:

– Но для привлечения туристов. Массового привлечения нужна не столько историческая достоверность, сколько исторический миф. Простой пример. Все знают, что Румыния получает десятки миллионов долларов в год на культе знаменитого Дракулы. Но кто такой Дракула? Мелкий князек. И были ли все те ужасы, которые ему приписывают, в реальности никто не знает.

А наш Иван Грозный по сравнению с Дракулой это тигр по сравнению со шкодливым котенком. Но где же наши десятки миллионов долларов? Их нет. До сего момента отсутствие их объяснялось отсутствием гостиниц. Но сейчас все наши бизнесмены стали строить гостиницы наперегонки, вкладывая в это все имеющиеся свободные средства.

Но мифов о Грозном как не было, так и нет.

– Правильно, – поддержал Кузнецова «нигилист», – нам надо использовать главный козырь в этом деле. Именно у нас спрятана библиотека Грозного.

Надо было срочно уводить разговор от этой темы. И сделать это естественно. Если бы Кузнецов был профессиональным спецслужбистом, он бы сделал это. Но одновременно он бы отследил реакцию всех интересующих его персонажей. А вот именно этого он не сумел.

Его внимание привлек только Аркадий Сергеевич, заметно напрягшийся при этих словах.

«А не ты ли и есть наш злой гений?», – невольно промелькнула у Кузнецова мысль. Но он не успел ее закрепить, ибо тут же бросился опровергать «нигилиста».

– Ну, как, скажите привлечь туристов мифом о ненайденной библиотеке? Дать им в руки лопаты и пустить на поиски?

В зале засмеялись.

– А что же вы предлагаете? – запальчиво и обиженно спросил «нигилист».

– Я предлагаю использовать то, что лежит на поверхности.

– Это общие слова.

– Вы просто не дали мне договорить. Имеется масса фактов, а главное их материальное подтверждение. Подтверждение настоящей таинственности личности Грозного. Это не просто тиран и маньяк-убийца на троне. Да даже если бы это и было только так, после Дракулы этим никого не удивишь.

– Хотелось бы узнать, что это за материальные подтверждения, которые мы до сих пор не заметили? – ехидно спросил заместитель директора музея резиденции Грозного.

Зал с интересом слушал их полемику. И Кузнецов отметил благоприятный для себя факт, что внимание слушателей полностью переключилось на него. Вопрос о библиотеке был забыт. И все же профессор нашел время мельком глянуть на Аркадия Сергеевича. Было заметно, что тот раздосадован сменой темы разговора.

«Все-таки тобой надо заняться», – твердо решил Кузнецов. Но анализировать дальше поведение советника министра культуры ему было некогда. Надо было не упускать внимания зала.

– Что ж, – сказал Кузнецов, – извольте факты. – Ваши экскурсоводы говорят посетителям, что церкви резиденции Грозного раньше были красивее. Они были выполнены из белого камня и красного кирпича, а по карнизам шел черно-золотой орнамент.

– Эти церкви и сейчас, как вы говорите, «выполнены» из белого камня и красного кирпича. Они же остались такими, как были. Просто потом их забелили снаружи. Но мы в экспозиции демонстрируем части стен в первозданном виде. В красно-белых тонах.

– А черно-золотой бордюр?

– Его престали обновлять после смерти Грозного. Не было средств. А потом забелили и его.

– Но почему так сделали? Ведь это такая красота. Красно-белые стены с черно-золотым орнаментом по карнизам. Не находите?

– Да кто спорит, что красиво. Но по хозяйственным соображениям это забелили после смерти Грозного. Где же здесь тайна?

– Тайна в том, что красно-белые незабеленные стены с черно-золотым бордюром были у арианских церквей. Когда православие победило арианство, старые церкви либо разрушались, либо эта красота забеливалась.

– Но Русь с самого начала была православной!

– А вы что не читали «Повесть временных лет» господин зам директора крупнейшего исторического музея России? Если же читали, но запамятовали, то напомню, что согласно этому документу, символ веры, произнесенный князем Владимиром при крещении Руси, арианский – «Сын же подобосущен и собезначален Отцу».

Так что не была Русь с самого начала свой христианизации православной.

– Не хотите же вы сказать, что она была арианской вплоть до Грозного?!

– Ага, вы уже готовы признать, что она была некоторое время арианской, а только потом стала православной! Но тогда, когда все это все-таки произошло?

– Не знаю.

– И я не знаю. Вот вам первая тайна. Но, судя по всему, это произошло все же до Грозного. А значит, у себя в слободе царь восстановил ранее поруганное арианство. Кстати, в этой связи весьма интересна ныне забытая полемика Грозного с представителями духовенства. На их упреки в широком распространении в его правление ересей на Руси, Грозный ответил «Какая вера правая один Бог знает, а нам об этом судить не дано». Несколько необычно для ревнителя православия. Не так ли? И в этом Грозный уникален. Такого не было ни до него ни после него.

– А откуда такие сведения? Я, например, слышу об этом впервые.

– Очень печально слышать такие признания от профессионала. Между тем это широко известный факт. В XIX веке эту фразу довольно широко цитировали. Курьезно, но при этом вследствие сложившихся стереотипов даже не осознавали ее сенсационности. Я, например, прочитал ее у известного, говоря нынешними терминами, национал-патриота позапрошлого века И.И. Пантюхова. Но если наши предки не осознавали ее сенсационности, то мы вообще о ней забыли. Так что арианство Грозного вполне правдоподобная гипотеза.

– Ну, это, конечно же, тайна. Но она понятна немногим. Кто вникнет в тонкости различий православия и арианства?

– Различия огромны. Гораздо больше, чем между православием и католицизмом. И потом, напомню в этой связи еще один момент. Судя по многим данным, религиозные взгляды небезызвестных тамплиеров были гораздо ближе к арианству, чем к католицизму.

– Господи, да что же это такое?! Грозный по-вашему был еще и тамплиером?!

– Тамплиером он был или нет, не знаю. А вот то, что он входил в некий тайный орден, к которому принадлежал еще ряд европейских монархов, это факт. Косвенные упоминания об этом имеются в переписке Грозного с австрийским императором.

– Постойте, а это что была личная переписка? – заинтересованно спросил заместитель директора ликероводочного завода. – Но если личная, то на каком языке они писали?

– На немецком, которым Грозный владел в совершенстве.

– Но это просто уму непостижимо. И что же сохранились и другие свидетельства его знания немецкого?

– Да. Он слыл известным в Европе автором так называемых «поносных стихов», а по-нашему, эпиграмм на своих коронованных коллег, написанных по-немецки. Которые он рассылал по дворам европейских монархов. Кроме того, Грозный и сам называл себя «человеком саксонских кровей».

– Облысеть! – по-простецки сказал представитель ликероводочного бизнеса.

– Скажу больше, земляки. Есть данные, что двуглавый орел был не только византийским символом. Его использовал в таком же качестве герба все тот же «друг по переписке» Грозного, австрийский император. Но для него это не был герб государственный. Вполне возможно, что этот орел был орденским знаком некоего могущественного тайного общества. К которому принадлежал и Грозный, и его австрийский коллега.

– Постойте, – воскликнул Евгений. – Да у меня голова идет кругом. По вашему получается, что Грозный восстановил арианство на Руси. И был членом некоего тайного ордена, близкого по духу тамплиерам. Но тамплиеры это основатели масонства! Что же по-вашему, Грозный был масоном?!!

– Вы упростили мои выводы. Близкие по духу, не значит тождественные.

– Но все равно. Где же тогда другие следы этой орденской деятельности здесь, у нас?

– Боже! Да весь наш город, построенный вокруг резиденции Грозного и сама эта резиденция – это главный след такой деятельности. Ведь это была резиденция Грозного и штаб опричнины. А опричнина была построена по орденскому принципу. Это же общеизвестно, но на это никто не обращает внимания.

– А какие же это принципы?

– Ну, например, что Магистр Ордена это одновременно и военный и духовный руководитель. Но опричная верхушка была собрана Грозным в монастырь, где он был игуменом. И в этом монастыре очень ревностно шла церковная служба. Историки объясняют это некоторым шутовством или даже извращенностью Грозного. Но чем это весьма натянутое объяснение лучше моего, состоящего в том, что Грозный создал в лице опричнины полноценный военно-духовный орден, который являлся частью общеевропейской разветвленной тайной орденской структуры.

– Такая трактовка образа одного из создателей нашего государства не вписывается в политическую логику. Подумайте сами, Грозный завершил создание самодержавной православной России. А вы его рисуете в образе какого-то приверженца арианства, Магистра военно-духовного ордена, что совершенно чуждо и православию и политическим традициям созданного этим царем государства.

– А его политика именно чужда этим традициям. Начнем с самого яркого эпизода его политической биографии – взятия Казани. Никто не будет спорить, что традиционная российская политика в отношении инородцев всегда отличалась терпимостью. Геноцид завоеванных инородцев был в традициях Запада, а не России. С этим-то хрестоматийным фактом вы согласны?

– Разумеется, кто бы спорил. Этим издавна гордились в России.

– Но взятие Казани и включение Казанского ханства в состав России совершенно не соответствует этой традиции! Единственный раз в истории нашей страны победившие русские совершили полноценный геноцид в совершенно западном политическом стиле! «Сирота казанская», – выражение ставшее нарицательным. Но кто такая эта, сирота? И где ее родители? А родители убиты. Убиты вследствие организованного Грозным полномасштабного уничтожения инородческой элиты и массы инородческого населения завоеванного ханства! Это общеизвестный факт. Его никто не отрицает, но как-то не придают значения тому, что это полностью не соответствует российской политической традиции.

Далее, коллеги. Многие у нас в стране хвастаются российской веротерпимостью. Особенно терпимостью к мусульманам. Не было такой терпимости у Грозного именно по отношению к мусульманам! Он объявил мусульманство религией запрещенной в своем царстве. И проводил их насильственную христианизацию. Что особенно показательно как раз на фоне поразительной терпимости к христианским ересям. После него в России все обстояло прямо противоположным образом. Терпимость к мусульманам и суровость к христианским ересям.

В сочетании с геноцидом, на который мы только что обратили внимание, такая ненависть к мусульманам скорее напоминает не российского царя, а какого-то Ричарда Львиное Сердце.

Кстати, что это мы все о российских традициях? При чем здесь Грозный?

– Как причем? Грозный был… Царем. Российским царем.

– Русским царем, коллега. Русским! А не российским. Ибо название Россия искусственного происхождения; оно было составлено, по-видимому, православным духовенством и начало входить в царский титул лишь в конце XVI века, уже после смерти Грозного. Искусственность его видна в том, что прежние названия «Русь», «Русия» были заменены в нем византийским «Россия».

– Я не готов ответить, но это надо проверить.

– Проверяйте. Я почти дословно процитировал вам статью известнейшего русского ученого Дмитрия Николаевича Анучина «Великорусы», вошедшую в 10 том словаря Брокгауза и Эфрона.

– И все-таки этого явно недостаточно, чтобы утверждать, что Грозный как вы говорите «выпадает» из российской традиции. Мало фактов.

– Ах, вам мало того, что я сказал, и что вы так и не могли опровергнуть? Тогда извольте еще. Грозный был единственным в истории страны царем, формально отказавшимся от трона, но при этом оставшимся активной политической фигурой. Передачу трона Семиону Бекбулатовичу, известную из истории как некий «фарс» вы же не будете отрицать? И, кстати, не слишком ли много в жизни Грозного, согласно официальной истории разных «фарсов»? Не пора ли попытаться эту неестественную череду «фарсов» и «проявлений психических аномалий» объяснить рационально. И грамотно с точки зрения политтехнологий. Так же грамотно, как объясняют эпизоды военной истории профессиональные военные.

Далее, как-то замалчивается активное взаимодействие с западными политиками в период Ливонской войны. Да, Грозный воевал с рядом государств Запада. Но не как некий зверообразный азиат. Он контактировал с ливонскими и датскими агентами своего влияния.

Но главное, он весьма активно контактировал с одним из лидеров Запада, Англией. Мало кто знает, но в его войсках были англичане. Один из которых стал потом известным английским генералом, который упоминается даже в романах Вальтера Скотта. И этот генерал гордился своей службой под знаменами Грозного и всю жизнь носил «русскую» бороду.

В конце концов, Грозному даже предлагали польский трон!

– Но не избрали именно потому, что он заявил себя приверженцем православия!

– А может быть, не совсем так? Он заявил себя не столько приверженцем православия, сколько врагом католицизма? Ведь арианство было не менее враждебно католицизму, чем православию. И эта враждебность именно католицизму, кстати, способствовала дружбе Грозного с королевой протестантской Англии, Елизаветой.

– Итак, Грозный по-вашему не основатель российского православного государства, а чуть ли не крестоносец. Но как же можно тогда сочетать ту же семейную жизнь царя и его опричников с членством в этом полумонашеском ордене?

– А почему вы думаете, что монашеская жизнь противоречит сексу? Сомневаюсь и приведу пример. Некая монахиня Розвита фон Гандерсхайм считается первой немецкой поэтессой. Она жила в десятом веке. Так вот эта Розвита в своих стихах, ставших классическими, описывала в частности и то, как монахини зарабатывают деньги на храм проституцией в организованном при монастыре борделе. И деятельность этих ударниц секс-труда благословлял местный епископ. Ибо предприятие приносило в церковную казну немало денег.

А вы удивляетесь несовместимости семейной жизни Грозного и его опричников с членством во всего лишь полу монашеском ордене. Все совместимо. Не сомневайтесь!

Да, кстати, шесть официальных жен Грозного гораздо больше соответствуют вольным нравам арианского ордена, чем поведению православного царя. А ведь осталась еще масса свидетельств о том, что Грозный имел здесь, в своей резиденции массу наложниц.

– Постойте, – прямо-таки возопил заместитель директора музея-резиденции Грозного. – Но вы нарисовали чудовищную картину. Грозный враг православия, восстановивший арианство на Руси, член чуть ли не масонского ордена и сексуальный маньяк в придачу.

– У вас самого какая-то извращенная система оценок. Значит массовые убийства и казни это вполне терпимо. А попытка изменить политическую модель и религию страны это неприемлемо. Да не нужны никаким туристам ваши байки про укрепление государственности. Им это, как говорит наша современная молодежь, «по барабану». А вот тайные ордена и исчезнувшие религии – это интересно.

И на эти тайны люди купятся. И повалят валом в резиденцию «последнего тамплиера».

– Но это совершенно неприемлемо!

– Для православных батюшек или продавцов нашей водки? Вы уж уточните, чьи интересы вы собираетесь соблюдать.

Заместитель директора ликероводочного завода и хозяйка «Ларса» дружно рассмеялись. А Кузнецов продолжал.

– Я, например, не скрываю, что симпатизирую присутствующим здесь представителям нашего бизнеса. И был бы рад, если бы их продукция и услуги раскупались потоком туристов, которые приедут поглазеть на резиденцию «последнего тамплиера», сумевшего сохранять свою тайну так долго.

А вот на интересы православной церкви мне наплевать. Тем более, что они здорово подзаработали в 1990-х, беспошлинно ввозя в Россию спирт Роял и прочую отраву. Вот так они боролись за «восстановление нравственности». Впрочем, это тема отдельного разговора.

Зал зашумел. Люди по-разному отнеслись к сказанному. Споры возникали в спонтанно возникших среди присутствующих малых группах. Было очевидно, что общий разговор возобновить не удастся.

И председательствующий закрыл заседание.

– А этот мужик мне нравится, – сказала, выходя на улицу, заместителю директора ликероводочного завода хозяйка «Ларса». С таким мы бы могли закрутить здесь большие дела.

– Вряд ли он бы согласился крутить дела с нами. Я его немного знаю. Сейчас он на мели. Но иногда в нем чувствуется птица гораздо большего полета.

– И что же, он задается что ли?

– В том-то и дело, что нет. Он гораздо проще многих из нас. Наверное он сам не чувствует своего потенциала.

– Да ты философ, Юра, – насмешливо бросила, садясь в машину, хозяйка «Ларса».

– А на заседания философского клуба и ходят философы, – отозвался, идя к своей машине, Юрий.

– Аркадий Сергеевич, это он, – горячо шептал, наклоняясь к Маляеву Муртазов.

– Погоди, Максим, – тихо говорил Маляев, озираясь. – Не так откровенно. Нас же могут услышать. И вообще, надо было подождать немного. Ну, чего ты так поспешил и подскочил ко мне как ужаленный?

– Но мы же и не должны были скрывать своего знакомства. Или не так?

Они шли в жидком потоке выходящих из музея людей. И хотя рядом в этот момент никого не было, это не означало, что человек, следивший за ними специально, не мог бы их услышать.

– Так, так. Но с чего ты взял, что это он? – продолжал Маляев. – Он же как раз увел разговор от библиотеки. А человек заинтересованный наоборот, провоцировал бы этот разговор, чтобы все вынюхать.

– Он враг православия! Разве вы не понимаете! И только он подходит на ту роль, которую обрисовал владыка.

Оскорбленный в своих чувствах православный фанатик взял в Муртазове верх над бывшим спецназовцем. И это его подвело.

Их разговор услышал Мыльников, притаившийся за углом, где он незаметно отслеживал всех выходящих из здания.

Какая удача, – подумал Семен. – Теперь я знаю и поисковиков и охотников за ними. И тут он увидел выходящую из дверей Тамару. Она шла рядом с профессором Кузнецовым.

– Вы были великолепны Святослав Михайлович, – говорила, смеясь, Тамара.

– Да что вы, Тамара Петровна, не преувеличивайте. Так, хотелось немного расшевелить публику.

– Немного расшевелить?! Да вы их просто дергаться заставили. А вообще-то все, о чем вы рассказали, весьма интересно. Я бы с удовольствием поговорила об этом подробнее. – Она на мгновение задумалась, и добавила, – у меня тоже кое-что есть на этот счет.

– Да, было бы интересно, – несколько рассеяно сказал Кузнецов. Для себя он все решил и понял. И ему теперь были не интересны ни эта красавица, ни новая информация о тайнах Грозного. Тем более, что ничего принципиально нового он не рассчитывал услышать от Тамары.

«Вот блядь», – подумал, наблюдая все это, Мыльников. Но был не в силах противиться своей тяге к этой женщине. Он вышел из тени и сказал, обращаясь к ней:

– Добрый вечер, Тамара Петровна.

– А, Мегрэ! Куда же вы запропастились на столь долгое время? Или общение с вашим министром сделало вас недоступным?

– Нет. Вы ошибаетесь. Просто я потом немного болел. Последствия стресса от столь большой нагрузки, связанной со всеми этими делами.

– Ладно, инспектор, прощаю вам вашу холодность.

– Извините, Тамара Петровна, но вынужден попрощаться, – вставил реплику Кузнецов. – Или вас подвезти?

– Я сам подвезу Тамару Петровну. Не беспокойтесь, – с видимой ревностью почти на грани грубости отрезал Мыльников, не попытавшись даже представиться собеседнику.

Но Кузнецову, казалось, только это было и надо. Не обращая внимания на недоуменный взгляд красавицы, профессор поспешил к своей машине.

– И все же мы поговорим еще на эти темы, – бросила ему вслед Тамара.

– Всегда к вашим услугам, – торопливо сказал Кузнецов уже из машины.

– Не находите, Семен, что вы перегибаете палку? Я что, обещала вам этот вечер? И на чем вы меня собираетесь подвозить и куда?

– К вам, Тамара. У меня есть очень серьезный разговор. Прошу не отказывать мне.

– А если откажу? Вы что тогда, закатаете меня в свою ментовку и заставите говорить насильно?

Она говорила это со все возрастающей злостью. Ее тонкие ноздри даже слегка задрожали от с трудом скрываемого гнева.

– Зачем вы так, Тамара? Я разве давал повод так о себе думать?

Мыльников говорил почти жалобно. Посмотрев на него внимательнее, Тамара смягчилась и уже с некоторой долей обычного кокетства продолжала:

– А то, что вы, начав отношения с женщиной, вдруг исчезаете, черт знает на сколько, это что, свидетельство вашей деликатности?

– И это я вам тоже подробно объясню. Только согласитесь выслушать.

– Ладно. Прямо-таки вечер тайн.

Кузнецов, между тем, уже подъезжал к своему дому. Все, тусовок больше не надо. В сущности, со всех этих тусовок был только один сухой остаток. Вернее два, если так, конечно же, можно сказать. Первое. Они с покойным Юрой предположили на основе соответствующих рассказов, что в городе есть подземный лабиринт. И второе. Познакомились с Тонковым. На стройке у которого Юра непонятным образом нашел в этот лабиринт вход.

Ты забываешь третий момент, – поправил себя Святослав. – Похоже, именно на тусовках ты вычислил своего конкурента. Это Маляев. Можно, конечно же, ошибаться, но это он. Советник министра, который плотно пасет этот музей. Почему бы не предположить, что и сам министр не прочь поиграть в кладоискателя. И потом, если вспомнить поведение Маляева на прошлых мероприятиях подобного рода, то можно отметить, что он считает себя воцерковленным. А значит, возможно, связан и с православным руководством.

И все же это не аргументы. Все так зыбко и не определенно. С другой стороны, никто другой на подобную роль не годится.

Да, это он вычислил нас с Юрой, – с горечью подумал Кузнецов. – А потом кому-то сдал.

А мы ошиблись, недооценив опасность. Но теперь мы на финише. Нечего слоняться по этим клубам и прочим сборищам. Стройка Тонкова и нахождение библиотеки. А потом все по плану.

И никаких отвлечений. Даже на такую красотку, как эта Тамара, с которой он был шапочно знаком. Они виделись на некоторых развлекательных мероприятиях, которые так упорно организовывала Наталья.

Да, а эта Тамара, судя по всему, была не прочь завести с ним интрижку. Хотя ее, скорее всего, имеет этот наглый обрюзгший коротышка с рожей играющего в интеллигентность мента.

Но черт с ними со всеми. Предстоят гораздо более серьезные задачи.

Он был почему-то уверен, что библиотеку они найдут. Вопрос в том, чтобы не поделиться своей находкой ни с кем. Ни с Тонковым, который вполне мог претендовать на свою долю. Ибо как ни крути, вход в лабиринт на его объекте. Ни с хоругвеносцами, ни с родным государством. Что б оно сдохло.

Глава 7. Княжна не говорит «нет»

– Я слушаю вас, Мегрэ, – иронично сказала Тамара, когда они с Мыльниковым расположились за столом у нее в комнате. – Кстати, что будете, чай или кофе.

– Чай.

– Тогда подождите немного. – И она встала и пошла на кухню.

– Может, на кухне будет удобнее, зачем тащить все сюда?

– Я же говорила вам, что я княжна, Мегрэ. И официальных визитеров на кухне не принимаю. А ваш визит, судя по всему, если не официальный, то, как минимум, имеет весьма серьезную причину.

– Да, это так.

Тамара вошла в комнату с небольшим подносом, на котором стояли две чашки с чаем и небольшое блюдечко со сладостями. Мыльников автоматически отметил скромность этого угощения. Тамара заметила его взгляд и с поразительной проницательностью как бы прочитала его мысли.

– Мегрэ, долго задерживать вас за чаем, или без оного, я не собираюсь. Так что давайте без спешки, но в темпе.

Она отхлебнула из своей чашки. Мыльников тоже сделал небольшой глоток, смачивая горло.

– Тамара Петровна, предлагаю вам стать моей женой.

Тамара не удивилась и спокойно поставила чашку на стол.

– Семен Платонович, не хочу вас обижать, но посмотрите на меня и посмотрите на себя. Это, конечно же, не к месту, но в данном случае невозможно обойтись без литературщины. Род занятий обязывает. Вы уж извините. Помните у Пушкина: «У ног своих видала и рыцарей и графов благородных».

– Охотно верю.

Он вдруг непонятно отчего обрел уверенность.

– Если позволите, я сам сформулирую ваши мысли, не стесняясь нелицеприятных характеристик, которые вам, возможно, было бы неловко произносить.

И, не дождавшись ее согласия, энергично продолжал.

– Итак, вы красавица и умница немногим старше тридцати. А я обрюзгший коротышка далеко за сорок. Однако, сейчас не то время, чтобы выходить замуж исключительно за красавцев и по любви. Те двадцатилетние фотомодели, что выходят замуж за пятидесятилетних олигархов демонстрируют правильность моих выводов.

Вы скажете, что вы не тупая фотомодель. Это так. Но о душевных и интеллектуальных моментах нашего семейного проекта мы поговорим позднее.

Тамара слушала его, не перебивая, с легкой улыбкой. А Мыльников продолжал.

– «Но вы Мегрэ, не олигарх», – заметили бы вы, Тамара Петровна. И были бы правы. С формальной точки зрения вы сейчас даже состоятельнее меня. На это я возразил бы вам, что у меня есть весьма неплохие возможности для быстрого обогащения.

Тамара скривилась в презрительной гримасе.

– Не спешите делать, выводы! – воскликнул Мыльников. – Эти ментовские методы обогащения я не предлагаю вам. И скажу откровенно. Не только и не столько потому, что они аморальны, а вы, по каким-то причинам, ненавидите милицию гораздо сильнее, чем большинство наших сограждан.

Но потому, что вам, княжна. Разрешите, я буду называть вас так, как вы сами мне однажды представились?

Тамара грациозно махнула рукой в знак согласия.

– Так вот, для вас княжна эти жалкие грязные ментовские гроши просто оскорбление. Вы должны жить на вилле на берегу теплого моря. Или океана. Вы должны жить по-княжески…

– А для этого вы готовы своровать по-министерски, – впервые прервала его монолог Тамара, снова кривясь в презрительной гримасе.

– Нет. Воровать, вульгарно по-ментовски я не стану. Даже если попаду в аппарат МВД, что для меня сейчас в принципе возможно. Тем более, что вы бы тоже не стали ждать, когда я наворую необходимые для обеспечения жизни, достойной вас, полтора-два миллиона долларов.

– Что за ублюдская страна, где ментовский полковник, или подполковник, может, если напряжется, своровать пару миллионов баксов. Положительно, она обречена.

– Мне наплевать на эту страну, княжна! Мне нужны вы! И я добуду эти деньги не пошлым способом милицейской коррупции за несколько лет, а немедленно и весьма романтическим способом.

Я найду легендарную библиотеку Грозного. Найду в течение ближайшего месяца. А потом я уж изыщу способ продать ее, обеспечив вам достойную вас жизнь!

Глаза Тамары вспыхнули, и на ее лице отразилась целая буря чувств. Удивление, изумление, искренний интерес.

Мыльников мог ожидать, что Тамара не поверит и сочтет его сумасшедшим. Мог надеяться, что она все же согласится слушать его дальше с некоторым усилием. Но он не мог ожидать, что она так откровенно заинтересуется всем сказанным. И продолжит разговор так, как будто это совершенно такая же реальная тема для обсуждения, как перспективы его милицейско-коррупционных афер.

Семен был несказанно рад такому повороту дел, и не отдал себе отчета, что все это выглядит не столь уж естественно. Не сказать, подозрительно.

– А как вы это сделаете, Семен? – Она уже не поддразнивала его, называя Мегрэ.

– Делая вам предложение, я решил открыться вам полностью. И поэтому расскажу все по порядку. Тот убитый на крыльце ФСБ, делом которого вы интересовались в день нашего знакомства, Юрий Половцев, нашел эту библиотеку.

– С чего вы это взяли? – с напряженностью и нескрываемой заинтересованностью спросила Тамара.

– Я видел рукопись из этой библиотеки, которую у Половцева отнял его убийца.

Тамара слушала внимательно и сосредоточено. По-деловому. И Мыльников опять не отметил, что такая реакция на его рассказ как минимум необычна. Впрочем, княжна и должна была быть необычной во всем. Разве не так?

– Итак, библиотека есть. И она найдена Половцевым. Но ее тайну он унес в могилу. Сейчас за этой библиотекой охотятся. Как минимум две команды. Возможно, одна из них была связана с Половцевым. А другая представляет группировку, к которой принадлежал его убийца.

Тамара кивнула.

– Что вы киваете, княжна?

– Я поражена убедительностью ваших доводов.

– А… Ну, я продолжу.

– Давайте, очень интересно.

– Итак, есть еще некоторые наводки. И все это в целом вселяет уверенность, что библиотеку я найду. Вернее, найдут ее они. А я ее потом перехвачу.

Тамара слушала, не прерывая.

– Ну, не пора ли говорить, – «Я слышу речь не мальчика, но мужа»?

– Пожалуй, пора, – протянула Тамара. – Но, вернемся на землю. Вы овладеете библиотекой. Я понимаю, что в процессе этой операции не обойдется без…, – она помедлила, – эксцессов. Возможно, после всего этого вы станете обладателем весьма специфических сокровищ, но человеком, которого «разыскивает милиция». Или вы исключаете такой вариант?

– Не исключаю.

– И тогда перед вами станет проблема. Вернее масса проблем. Бежать из России, вывезти библиотеку, суметь продать ее, наконец. Вы думали, как вы все это сделаете?

– Откровенно признаюсь, нет. Но, как говорил Наполеон, надо ввязаться в драку.

– Итак, если я правильно вас поняла, ведь вы многое просто не обозначили, но наверняка подразумевали. Итак, если я правильно вас поняла, вы готовы ввязаться в авантюру. Авантюру, которая возможно принесет вам богатство. Но возможно и крах всей жизни. Крысиную сытую ментовскую жизнь вы меняете на жизнь авантюриста международного масштаба. И возможный выигрыш в этой игре готовы бросить к моим ногам?

– Да, вы правильно меня поняли.

– Но это будет иметь смысл, только если я скажу «да»? Ведь правильно? Если я вам твердо откажу, вы, в свою очередь, откажетесь от всего этого плана. И будете процветать на ментовской ниве, понемногу состригая купоны со соей малопочтенной должности. При этом вы наверняка найдете партнершу к себе в постель, может быть даже моложе и красивее меня? А что? Любая девчушка из Лукъянцева, – она назвала глухую деревеньку недалеко от города, – имеющая стройные ножки и аккуратную попку будет в восторге от ваших ментовских денег, и как в наших местах говорят, будет у вас говно с ложечки слизывать.

Она опять чему-то сильно разозлилась. Ее голубые глаза горели ледяным огнем, щеки раскраснелись, а ноздри трепетали.

Эмоциональный подъем Мыльникова прошел свой пик. И он внезапно с несколько охладевшим сердцем взглянул на все со стороны. Последняя вспышка Тамары царапнула его по сердцу. И он довольно холодно сказал.

– Вы правы, княжна. Если вы скажете твердое «нет», я брошу всю эту авантюру. Моих возможностей мне хватит и на вполне сытую жизнь и на девочек. Причем не только из Лукъянцева.

Хотя вы должны понимать, что в женщине мне важны не только стройные ножки, попка и грудь. Я все же имею два высших образования, и прожил жизнь довольно драматичную, а местами и интересную. У меня на месте и душа и ум. Хотя вы отказываете в их наличии у моих коллег.

– Бросьте, Семен. Вы сами им в этих качествах отказываете. И вы не обычный мент. Должна сделать вам комплимент, – ее голос заметно потеплел, – вы человек интересный. А то, что у нас с вами столь различные внешние данные. Вы ведь не обижаетесь на такую констатацию?

– Нет.

– Так вот то, что у нас столь различные внешние данные отнюдь не является для меня препятствием, чтобы жить с вами на белой вилле у теплого моря. Жить там с вами будет интересно. Тем более, что пока мы найдем, вывезем и продадим эту чертову библиотеку, мы станем соратниками, можно сказать по общей борьбе.

– Я обнадежен такими словами. Но не хотел бы, чтобы вы ввязывались в эту авантюру. Это мое дело. Вашим будет только выигрыш.

– Не доверяете?

– Нет, просто отношусь ответственно.

– Это ваше последнее слово?

– Нет. Хотя бы потому, что вы сами своего слова еще не сказали. Итак, «да» или «нет»?

Он встал, не пытаясь напроситься на дальнейшее продолжение общения.

– Вы уже уходите?

– Да. Но перед этим я хотел бы выслушать ответ.

– У меня к вам предложение. Оставайтесь на ночь. И продолжим разговор.

– Ночь с такой красавицей – это подарок Богов. Но, извините, я сейчас совершенный ноль в качестве любовника. Поэтому не остаюсь и жду ответа.

– Вы просто не знаете своих возможностей. Я вам помогу их раскрыть.

– Извините, княжна, но я жду не ваших ласк, а вашего ответа.

– Хорошо. Давайте компромисс. Я не говорю «нет». А вы остаетесь. Согласны?

– Предложение интересное. Ладно, но ваш ответ не изменится утром?

– Не изменится.

– Идите в душ первым, Семен, – сказала Тамара. – А я потом.

Он не возражал и пошел в ее со вкусом оборудованную ванную. Под душем он плескался не долго. И вышел в комнату без стеснения, в одних в трусах и футболке.

Тамара тоже без стеснения, хотя и мельком, оглядела его фигуру, проходя в ванную. Да, Семен был типичным мужиком намного старше сорока. К тому же еще и не обладавшим от природы никакими особыми внешними данными. Мал ростом, немного кривоног, обрюзг. Правда, в меру для такого возраста, когда многие русские мужики стоят уже на пороге могилы, окончательно сломленные жизнью.

Тамара невольно сравнила его с другими своими знакомыми. Которые не обязательно были ее любовниками, но которые чем-то привлекли ее внимание.

Взять того же Володю Тонкова. Она вспомнила пикник на берегу Волги, который организовывала Наталья, где собственно, Тамара и познакомилась с Тонковым. Да, он не намного младше Семена, но как ловок, подтянут. Хотя и немного полноват.

А Кузнецов! На том же пикнике перемахнувший Волгу. Она вспомнила его, отряхивающегося на берегу после этого заплыва.

– Посвящаю этот маленький спортивный успех присутствующим дамам! – проорал профессор. И потом три часа танцевал со всеми подряд на поляне под магнитофон. Тогда от усталости повалились даже гораздо более молодые мужики. А этот, плотный, похожий на окатанный валун, неандертальского вида мужчина без возраста все крутил и крутил в танце меняющихся партнерш.

Семен не такой. Но именно он готов рискнуть всем ради нее. А женщине, именно женщине, а не сопливой глупой девке нужна в первую очередь именно такая беззаветная преданность.

И далеко не всякой, ой не всякой, доведется такую преданность в жизни встретить. А то, что эта преданность исходит от усталого, невзрачного и, наверное, отнюдь не блистающего и иными душевными качествами, человека не так уж важно.

Рассуждаю, как баба, а не как княжна, – подумала Тамара, стоя под тугими струями контрастного душа. Она вдруг вспомнила Половцева, которого тоже хорошо знала. Вспомнила его азартную, хищную, клыкастую улыбку. Шальной взгляд. Ловкие движения неплохого спортсмена. А разговоры и мысли Половцева, где блестящий интеллект сочетался с безумным накалом эмоций. И что самое важное и примечательное, эмоций не «утробных», вызванных примитивным голодом. В том числе любовным. А эмоций по поводу вопиющего несовершенства этого мира.

Но… Половцев убит. И в кровати ее ждет даже не один из друзей и соратников Юрия, которые все в чем-то похожи, а Мыльников. Мыльников, который, если и способен на эмоции, то, наверное, совершенно обывательские. Житейские.

Если, конечно он еще не заснул, – с легкой долей презрения подумала Тамара. И тут же поправила себя, с жалостью отметив, – по нему чувствуется, что устал он и испереживался. Так что держится из последних сил. Тут и заснуть не долго.

Она вышла из ванной свежая и прекрасная, как Афродита. На этот раз на ней был короткий, почти символический полупрозрачный халатик. Легкой походкой она проскользнула к кровати.

Мыльников, вопреки ее опасениям не спал.

– Тамара, не обижайтесь, я никакой. Давайте поспим.

– Не бойся, Семен. – Горячо прошептала она, впервые называя его на «ты». – Я все сделаю сама. Не бойся и не стесняйся. Не бойся сделать женщине приятное в меру своих возможностей. Пусть они и будут скромными. Даже более чем скромными.

Ну, не стесняйся, положи мне руку на бедро. Вот так, а теперь выше. Теперь просунь пальцы, туда, куда они сами просятся.

Ты думаешь, что это не серьезно? Что это чуть ли не детские игры, недостойные взрослых людей? Что этим людям подобают другие отношения. Другие или никаких? Ты ошибаешься. Если подходить к этому с искренним чувством, со страстным желанием сделать приятное партнеру, то можно получить удовольствие и от такого общения, даже не будучи сексуальными гигантами.

Мыльников со все большей страстью гладил ее бедра и промежность. И почувствовал вдруг, что может попытаться сделать нечто большее.

– Молодец, – прошептала она. – Ну, не бойся. Смелее.

Ему показалось сначала, что ее промежность широка как у женщины, рожавшей по крайней мере раз десять. Он сумел войти в нее даже со своим весьма вялым мужским достоинством.

Они начали медленно двигаться навстречу друг другу. И по мере того, как его мужское достоинство наливалось мощью, ее влагалище становилось все уже и туже. Теперь она напоминала ему молоденькую девочку, и наверное, сейчас он не смог бы войти в нее.

Но это было и не нужно. Он уже был в ней, и двигался все яростнее. И, наконец, содрогнулся в истоме окончания этого любовного эпизода.

– Тамара, мне показалось, или мы перешли на «ты», – первым делом, спросил он, проснувшись утром.

– Не показалось, Семен. Теперь ты мой рыцарь, а я твоя дама сердца.

– Мне бы хотелось нечто поскромнее и пореальнее. Чтобы ты была моей женой. Или хотя бы невестой.

– Семен, не будь большим ментом, чем ты есть. Не принижай уровня наших отношений.

– Тамара, ну почему чуть что, сразу «мент», «ментом» и так далее и тому подобное?!

– Потому что менты это концентрированное воплощение всей убогости, пошлости и хамства нашей жизни. Жизни страны, которую хотим покинуть и я, и ты. Причем, предварительно присвоив ее национальное достояние – библиотеку Ивана Грозного. Или я не права?

– Права, ваша светлость, права. Но знаешь, сегодняшняя ночь навела меня на мысль, – она смотрела на него напряженно, ожидая очередной вопиющей ментовской бестактности. Между тем он продолжал, – на мысль, что ты больше ведьма, чем княжна. Хотя в то, что ты княжна, я верю.

Она облегченно засмеялась.

– Конечно же, ведьма. Весь наш род такой, и княжеский и колдовской.

– И что же, всех девочек вашего рода учат вот так искусно э…э…э, – он немного помедлил, подбирая слово, – любить?

Она нисколько не обиделась.

– А это должна уметь каждая нормальная женщина. Должна уметь заниматься любовью с дорогим ей человеком, даже если он совсем не, – она на мгновение запнулась, и, улыбнувшись, добавила, – в форме. И наоборот. Знаешь, нас можно убить, посадить на кол, но нельзя изнасиловать. Если я не захочу, в меня не войдет никто, даже если я буду лежать распятая. Впрочем, – она на мгновение задумалась, и лицо ее исказила гримаса душевной боли, – я, пожалуй, немного преувеличиваю.

– Какие ужасы ты говоришь!

– Разве только ужасы?

– Нет, не только, но все это так необычно.

– Ничего необычного. Вот найдем библиотеку, там и прочитаешь все про нас. Про наш род князей-волхвов и про некоторые наши маленькие хитрости.

– Тамара, не найдем, а найду. Я не допущу, чтобы ты рисковала.

– Слепой сказал, посмотрим.

– Тамара, это серьезно. Я могу еще допустить, что мы расстанемся, но не могу допустить, что ты погибнешь по моей вине.

И он рассказал ей случай на стройке гостиницы Володи Тонкова.

Тамара слушала внимательно.

– Значит, что-то очень важное находится именно там, – пробормотала она.

– Тамара! – Он прямо-таки взмолился. – Ну, ради Бога не глупи. Это моя обязанность.

– Твоя беда Семен, что ты всю жизнь имел дело с бабами, а не с женщинами. Понимаешь разницу? Чувствую, что понимаешь. Тем более, не имел ты дело с ведьмами и княжнами.

– Тамара, – прервал он ее, – это не игрушки.

– А то, что я поверила этой сказке, игрушки, или нет?! Да любая нормальная баба сочла бы тебя за придурка с твоими рассказами о библиотеке. А поверить тебе могла только ведьма и княжна! Ты понял, наконец, что нет в жизни двойных стандартов?! Или мы легендарные авантюристы, типа Васьки Буслаева, или былинного Вольги, обретающие свою любовь, реализуя сказку. Или ты мент, желающий на халяву трахнуть дуру, которая верит твоим байкам.

– Тамара, извини, но никак не могу привыкнуть к смене твоего облика. Ты способна так быстро скатиться с заоблачных высот на самый низ, что я теряюсь.

Она рассмеялась.

– Эх ты. Разве в годы своей учебы в МГУ не слышал баек о девочках-филологинях? Таких нестандартных и внезапных.

– Слышал кое-что. Но эти козырные девочки были не про мою честь. Впрочем, – он задумался, глядя в потолок, – вся моя жизнь, это некий суррогат. Хотел изучать моря и океаны, не удалось. И все годы учебы с тоской смотрел на двери соседней кафедры океанологии.

Да и потом все так же. А, да что говорить! С юности ненавидел погоны и всякую форму. А большую часть жизни провел в погонах. Раз семь по крайней мере пытался серьезно начать учить английский, и ни разу не завершал это дело.

Да не только английский. Знаешь, иногда в память врезаются отдельные слова из чужих языков, которые кажутся такими красивыми. Например, полковник по-испански «колонель», а подполковник «тьенте-колонель». Красиво, правда?

– Да, красиво. Кстати, по-итальянски почти также.

Она помолчала и добавила.

– Я и говорю, Семен, что ты не типичный мент. Но мы с тобой еще заживем на белой вилле, на берегу теплого моря, мой колонель. Где будем общаться с соседями по-английски. Или по-испански.

– Значит «да»?!

– Я этого не обещала. Утешься тем, что княжна не говорит тебе «нет». Согласен, мой рыцарь?

– Баш на баш. Я тоже не останусь в долгу.

– Что же будет моим искусом?

– Я не буду рассказывать тебе о ходе своих поисков, пока не найду библиотеку сам.

– Но встречаться-то мы будем?

– Да, конечно. Я был бы просто извращенцем, если бы добровольно отказался от таких ночей.

– Ладно.

Она легко вскочила с кровати, демонстрируя свою великолепную фигуру. И Мыльников так и впился взглядом в ее гладкие, чуть удлиненные ягодицы, крутые стройные бедра и тонкую гибкую, но без сомнения, сильную талию. Совершенство ее фигуры подчеркивалось удивительной фактурой ее кожи. Ослепительно белая, она казалась полупрозрачной. И напоминала ему некий полудрагоценный гладко отшлифованный камень.

И эта женщина принадлежала, и еще будет принадлежать ему? Невозможно поверить!

Между тем, Тамара, почувствовав его взгляд, обернулась, лукаво подмигнув ему.

– Отдался бы?

– По первому свистку.

– И денег бы не взял?

– Боже, ну что за дурацкие шутки у некоторых женщин в вашем городе, княжна!

Идя домой и вдыхая ароматы раннего утра, Мыльников думал, что если бы не Тамара, его жизнь была бы сейчас совсем другой. Она просто перевернула в нем все с ног на голову.

На улице он увидел двух милицейских сержантов. Они оживленно болтали с проституткой. Крупной статной девкой, с белыми волосами, спускающимися ниже лопаток и великолепными стройными ногами, едва прикрытыми мини-юбкой.

Семен автоматически отметил, что ноги у этой девятнадцати или двадцатилетней шлюхи, не хуже, чем у Тамары. Девка смеялась, картинно держа в пальцах дымящуюся сигарету.

Увидев Мыльникова, сержанты мгновенно подтянулись.

– Поздравляем, товарищ подполковник! – разом рявкнули они.

Мыльников нахмурился. Не с подвигами же в постели у Тамары дерзко поздравляют его эти олухи?! Он сурово изогнул правую бровь и на всякий случай принял вид весьма официальный.

– С чем же это? – строго спросил он.

– Вы назначены замом полковника Егорова. Говорят, по личному указанию нашего министра. Приказ зачитывали. Искали вас вчера, но не нашли.

– И правильно, я в отпуске.

– Все равно, поздравляем. А Егоров всех просил, если вас случайно встретишь, вам это передать.

– Спасибо, – сказал Мыльников и пошел дальше, мельком мазнув еще раз взглядом по ногам проститутки.

И вдруг его кольнула циничная мысль, что все не так уж необычно в его жизни. Может быть, поиск библиотеки это одно, а секс с этой богиней любви совсем другое?

Найдя библиотеку, и найдя тех, кто за ней охотится, можно повернуть жизнь как угодно. Карточка с прямым телефоном министра внутренних дел лежит в его квартире среди важнейших личных бумаг. И министр его помнит. Он на мгновение представил, как может обернуть дело, обезвредив похитителей библиотеки. И заодно дав возможность министру прижать многих в Кремле. Ибо наверняка эти «охотники за охотниками» имеют больших покровителей. У которых есть большие враги.

И тогда… Полковник Мыльников. Офицер для особых поручений главы МВД. А что? Неплохо. Эту должность можно конвертировать не в один миллион долларов. И без риска. Он вспомнил соответствующие особняки на Рублевке. Да, скромным милицейским и прокурорским чинам потребовалось бы, чтобы честно заработать на такой особняк, работать по двести лет, ничего не потребляя в течение этого времени.

И что характерно, на один особняк пресловутых «олигархов» приходится как минимум десяток особняков «ревнителей государственности», бескомпромиссно борющихся с этими «врагами нации».

Мыльников мысленно усмехнулся, подумав это, и продолжал свои размышления.

Да, секс с Тамарой это, конечно же, райское наслаждение. Но может она, эта женщина, называющая себя княжной, права? И он только подыгрывает ей в ее бредовых фантазиях, чтобы на халяву трахать эту романтическую дуру.

А может, она вообще не дура? Но и не княжна. А просто профессиональная блядь? Трахается она, надо сказать, классно. А его коллег ненавидит по вполне понятным причинам. Кто из проституток, хотя и «дружащих» по расчету с милицией, эту милицию любит? И это объясняет ее ненависть «к ментам».

Если бы Бог в это время заинтересовался мыслями заместителя райотдела МВД подполковника Мыльникова, он бы, наверное, подумал, что Россия – очень необычная страна. Как близко соседствуют здесь чистота и грязь. Как нигде в мире. Но с грязью пора кончать. Пора. Вся проблема состоит в том, чтобы уничтожив грязь, сохранить чистоту.

А это не так уж легко. Даже для Бога. Ибо Бог работает крупными мазками. И создал людей для того, чтобы они сами в соответствие с Его замыслом работали над реализацией деталей этого замысла.

Так что, детали за вами, Люди!

Проводив его, Тамара с грустью подумала, что совершенства в жизни, увы, нет. Может ли она быть уверенной, что рано или поздно натура Мыльникова, формировавшаяся всю его сознательную жизнь, не возьмет свое?

Нет, разумеется. Сейчас он, благодаря ей, вырвался из кокона своей сущности. То вырывается, то проваливается назад. И как долго она сможет его удержать в этом неустойчивом состоянии? И чем? Силой своего ведьмовского секса? Но если бы этот метод был так универсален и эффектен, не сожгли бы на кострах большую часть «коллег», – она усмехнулась в душе такой формулировке, – ее прапрапрабабок.

И вся Европа ходила бы, как шелковая под их мудрым контролем. Но пришли грубые извращенцы, не умеющие доставлять женщинам радость и получать уже от одного этого радость самим.

И этим ублюдкам доставляло большее удовольствие мучить красавиц, чем любить их. А эта проклятая «гуманная» церковь, что католическая, что православная благословляла не ее предков, умевших любить и лечить, а этих извращенцев, умеющих насиловать и пытать.

Нет, любви достойны только те, кто готов эту любовь оценить. Готов подняться над собой ради нее. Или ради другой высокой идеи. Ведь любая высь имеет нечто общее с высью настоящей любви.

Ну, а секс это еще не все. Да и потом, ну нельзя же всю жизнь насиловать себя, изображая страсть к человеку, не удовлетворяющую ее ничем.

А то, что он готов порвать со всем, чем жил до этого, это разве не достойно восхищения и благодарности? Достойно, конечно достойно. Но вот готов порвать, и порвет, это разные вещи. В сущности, пока у Мыльникова есть все возможности в любой момент дать задний ход.

Этих возможностей не будет, когда библиотека будет незаконно вывезена из страны с его участием и незаконно продана. Вот тогда и подумаем, как быть.

А пока постараемся подтолкнуть господина подполковника к соответствующим решительным действиям. И держать все под контролем.

Личным контролем.

Глава 8. Возвращение хозяина тайны

– Святослав, это ты? – голос Натальи в трубке был весел.

– А кто же еще может быть в моем доме, Наташа?

– Да мало ли. Короче, завтра встречаемся всей компанией. Сегодня приезжает Володя Тонков. И завтра будет потчевать нас рассказами о Кипре, Греции и Италии. Куда он всех зазывает от имени свой турфирмы.

– Буду непременно

Кузнецов положил трубку и вышел через гараж на веранду. Виталий и Алексей, сидели там, наслаждаясь последними солнечными днями уходящего лета.

– Мальчишки, дело сдвинулось.

– Оно уже который день сдвигается, Святослав Михайлович, – хмуро бросил Виталий.

– Отставить пессимизм! Завтра я встречаюсь с Тонковым. Из моих рассказов вы знаете, кто это, и какое место в наших поисках занимает его стройка.

– Знаем.

– Так вот, я твердо надеюсь, что послезавтра начнется активная фаза поисков. Вот вам деньги, – он протянул им тонкую пачку, – походите по спортивным, здесь их сейчас довольно много и с богатым ассортиментом. Так вот, походите по спортивным и купите все, что надо для лазания по подземельям. Комбезы, фонари, сумки, ну и все такое. Да, еще бинты, йод.

– Ножи хорошие, – вставил Виталий.

– Да, несомненно. Ну, ломики короткие возьмем у меня. Они в моем хозяйстве имеются.

– Святослав Михайлович, все бы это не плохо померить и подогнать.

– Вот и меряйте и подгоняйте.

– Но на вас тоже нужно мерить и подгонять.

– У меня все это есть.

– Неплохо бы еще и какое-нибудь оружие, – вставил Виталий.

– Увы. Нет у нас ничего кроме старого обреза охотничьего ружья шестнадцатого калибра.

– Это не серьезно.

– И все же. Компенсируем недостаток стволов избытком бдительности и ума.

Виталий с Алексеем промолчав переглянулись.

– Ну, еще раз, с приездом, – сказала Наталья, сидящая во главе стола, призывая всех налить рюмки. Володя Тонков, моложавый энергичный мужчина, за сорок, с живыми глазами на загорелом лице, только что закончил свой рассказ.

Чокнулись, выпили. Как всегда в таких случаях наступила пауза. Потом одна из присутствующих дам спросила.

– Володя, и все-таки поподробнее, сколько станут нам через твою фирму туры на тот же Кипр? Ведь ты и ездил специально, чтобы так организовать дело, чтобы мы, с нашими скромными доходами, могли ездить в теплые края.

– Да. Ты, Вера, правильно поняла мою мысль. Я устанавливал контакты с тамошними контрагентами для того, чтобы найти схемы, по которым именно наша небогатая публика могла бы туда кататься. Скажу сразу, по нашим доходам это возможно только в не сезон. И то, с некоторыми особенностями, которые неприемлемы для той же избалованной московской публики. Или наших местных нуворишей.

– Да поняли мы, поняли. И все же с учетом всех этих моментов, сколько мне будут стоить две недели на том же Кипре, например?

Тонков назвал достаточно скромную сумму.

– Все равно кусается, – сказала Вера. – Но раз в три года можно себе позволить.

– А ты молодец, Володя, – заметила Наталья. – Так самому себе поставить задачу.

– Наташа, мы же бизнесмены. Нам надо ориентироваться на платежеспособный спрос. Вот и надо не просто вздувать цены, а находить новые возможности оказания наших услуг для новых слоев населения.

– Хорошо тебе, ты никого не боишься и никому не платишь, – заметил один из присутствующих. Мужичонка довольно плюгавого вида. Про которого все, однако, достоверно знали, что он достаточно богат. Просто жаден и труслив.

– И ты не плати, – холодно бросил бывший зам командира разведроты полка Рохлина.

За столом готов был разгореться беспредметный базарный спор. Но тут вмешался Кузнецов.

– Володя, то, что ты делаешь, просто гениально. Да еще и социально значимо. Но ты лучше меня знаешь, что туристический бизнес основную массу доходов приносит не тем, кто организует турпотоки, а тем, кто эти потоки принимает. У нас здесь за время твоего отсутствия наметилось определенное шевеление в этом направлении.

Поэтому как доброму товарищу советую, не упусти здесь свой шанс. Кстати, как там наша с Женей идея, найти нечто очень древнее во дворе твоей гостиницы, этакий рояль в кустах. Для привлечения публики. Не придумал, что мы будем тебе затаскивать на стройплощадку?

– Святослав, пойми, не было времени. Но есть один вопрос в этой связи, который хотелось бы с тобой обсудить.

– Знаешь, я на днях уеду. Но завтра вполне могу к тебе подойти. Может сразу на стройплощадку, чтобы обсудить все на месте?

– Да, это было бы хорошо.

Святослав симпатизировал Тонкову. И испытывал определенные угрызения совести от такой игры в темную. Но, в конце концов, потом можно будет либо раскрыть карты и взять в долю, либо щедро поделиться выигрышем. Но чего делить шкуру неубитого медведя. Ведь ничего пока не найдено.

– Видишь ли, Святослав, – несколько смущенно сказал Тонков. Они сидели в вагончике-бытовке. За окном шумела стройка. – Никакие рояли в кустах нам не нужны. Они нашлись на самом деле.

– Да ну!

– Вот тебе и да ну. При рытье котлована наткнулись на стену.

– Ты ее видел?

– В том то и дело, что нет. Но стена настоящая, древняя. Сложена из плоских крупных кирпичей. Степаныч, – так звали прораба, – говорит, что они больше похожи на квадратные блины.

– Блины не бывают квадратными.

– Разумеется. Просто впечатление от этих плоских огромных кирпичей именно такое. Напрашивается сравнение с блином. И цвет у них явно не современный, не красноватый, а коричневатый.

– Ну и что?

– Помнишь, с тобой был твой приятель Юра, как его, фамилию забыл.

– Половцев. – Кузнецов напрягся, но постарался это скрыть.

– Да, Половцев. Так вот, он как раз подошел. Степаныч помнил, что он человек знающий и мой приятель. Спросил, что делать. А тот подумал и посоветовал стену зацементировать. Объяснил так. Это может быть археологический памятник, и тогда мою стройку прикроют. Ну, Степаныч через пару дней и зацементировал. Но так, типа «заштукатурил цементом». Цементный слой там достаточно тонок.

– Интересно. И как, цемент лег нормально?

– А что ему не нормально ложиться?

– Ну, мало ли. Я же не строитель. Не знаю, как ложится цементный слой на такой кирпич. Я вот в своем доме который год не могу отмостку привести в порядок. Вдоль одной стены все трескается, и трескается.

– Оседает, значит. Мало песку твои строители подсыпали, когда отмостку делали.

– Вот ухари! Но в остальном нормальные вроде мужики. Не подвели, тьфу-тьфу, не сглазить бы. Но мы отвлеклись. Цемент, значит, лег нормально.

– Да, лег нормально. Но, представляешь, какие-то уроды в первую же ночь пытались эту древнюю стену разломать. Ты ведь знаешь, я сторожей не держу.

– Знаю, – усмехнулся Кузнецов.

– Так вот, наверное, какой-то молодняк. Может после гулянки в парке. Спустились и ломанули.

– А что, разве молодняк с ломами гуляет?

– С чем только эти уроды не гуляют. Но сделали приличную дыру. Стена оказалась полой. Так что Степаныч немного повозился, цементируя ее.

Кузнецов больше всего хотел, чтобы Тонков не спросил о Половцеве. Врать он не хотел. Да и просто не сумел бы. Но то, что Юрия убили сразу после этого случая со стеной, могло заставить Володю замкнуться.

К счастью для Кузнецова, Тонков про Юру не спросил. Вероятно, был занят другими проблемами.

– Ну, теперь твое мнение, Святослав?

– Знаешь, натуральная древняя стена вписанная, скажем, в интерьер бара, это круто. Что называется, нарочно не придумаешь. Ведь именно что-то подобное мы и думали сотворить.

Теперь посмотрим на проблему с другой стороны. Это действительно может быть археологический памятник. И тогда конец и твоей стройке и твоему землеотводу.

Вывод таков. Степаныч все сделал правильно. И, скорее всего, придется тебе эту стену все же скрыть. Но прежде чем принимать окончательное решение, надо хотя бы посмотреть, что это за стена.

Моя личная просьба к тебе. Когда будешь смотреть, позови меня. Уж очень хочется тоже глянуть на эту находку.

– Знаешь, по плану стройки, решение в отношении этой стены надо принимать в ближайшее время. Поэтому, если я тебя еще не утомил своими делами, присоединяйся ко мне после обеда. Я сейчас скажу Степанычу сколоть цемент, а потом мы эту стенку осмотрим, и я уже окончательно приму решение.

– Знаешь, попроси Степаныча сколоть цемент там, где была эта дыра.

– Хочешь залезть в полость?

– Разумеется! Если, конечно же, ты разрешишь.

– Отчего же не разрешить.

– Тогда, до трех?

– Да… Впрочем, знаешь, лучше до пяти. Осмотрим все, когда мои работяги уйдут.

– Разумно.

– Ребята, вход в лабиринт найден! – чуть ли не проорал Кузнецов, влетая в свой дом.

Алексей с Виталием сидели перед разложенной в гостиной кучей снаряжения.

– Вот это да! – воскликнул Алексей.

– А я не думал, что мы когда-нибудь чего-нибудь вообще найдем, – откровенно сказал Виталий.

– А зря. В успех дела надо верить. Но что тут у вас есть? Давайте, я соберу с вашей помощью все, что мне может пригодиться во время этой экскурсии.

Они начали разбирать снаряжение. И тут Кузнецов подумал, что возможно по ходу дела придется прикидывать план подземелья.

– Ребята, а компас вы случайно не купили? – спросил он.

– Обижаете, Святослав Михайлович! – отозвался Алексей. И выложил перед Кузнецовым компас и вполне подходящий планшет с миллиметровкой и заточенными карандашами.

– Ты гений, Лешенька! Вот она школа МАИ. Да, ребятишки, это скорее по твоей части, Виталий, со мной идти не надо. Но вот как-то походить широкими кругами вокруг и поглядеть по сторонам, надо.

Если нас кто пасет, то может быть, вы его увидите. Впрочем, даже сам факт того, пасут нас, или нет, и пасут ли именно на этом объекте, очень важен.

– Если мы его вычислим, может для профилактики кости переломать? – спросил Виталий. Его настроение изменилось мгновенно. Он уже «работал».

– Ученого учить, только портить. На твое усмотрение. В этих конкретных делах ты у нас профи. Так, вас я высаживаю у монастыря. Потом один своим ходом в парк, а другой куда-нибудь в район промзоны комбината искусственных кож. Берите с собой мобильники и держите связь.

– Интересно, эта сука знает, как шел Юра, – спросил Виталий.

– Которая нас пасет?

– Да.

– Будем исходить из того, что знает. А что?

– Если знает, то будет крутиться в промзоне. Значит, я иду туда. А ты, Леха в парк. Да, захвати бинокль. Из парка будешь иногда осматривать окрестности. Может, что обнаружишь в моем секторе, и тогда по мобильнику мне отзвонишься.

– Понял твою мысль, Виталя. Значит, ты надеешься, что он будет в твоем секторе и тогда ты его уроешь? – сказал Кузнецов.

– Примерно так.

– А если наоборот?

Виталий скептически посмотрел на Алексея.

– Леха у нас инженер, летчик, парашютист. Но не рукопашник. К тому же раздолбай. Так что в этом случае клиент уйдет. Не только с целыми костями, но даже не выслеженным.

– Значит, мужики, орел или решка. Ладно, играем. Если не повезет с этим, повезет с другим.

Стройплощадка пустела. Рабочий день заканчивался, и люди расходились. У бытовки стояла машина Тонкова. Кузнецов припарковался рядом. Он вынес лежащую на заднем сидении большую сумку, повесил ее на плечо и вошел в бытовку. В бытовке сидели Тонков, прораб Степаныч, и сын Тонкова, парень лет двадцати, активно помогающий отцу в бизнесе.

– Святослав, зачем такая большая сумка? – спросил Тонков.

– Да так, запас карман не тянет. Что, можно уже посмотреть на ваш клад?

– Сейчас, еще минут пятнадцать подождем, чтобы все разошлись, – сказал Степаныч.

Они посидели чуть больше пятнадцати минут, а потом пошли по опустевшей стройплощадке.

Одна из стен, составляющих причудливый лабиринт фундамента, была в одном месте покрыта большими кусками рубероида. Если бы не это, стена не отличалась бы от других ничем.

Сын Тонкова вместе со Степанычем стянули эти куски, и перед взором собравшихся предстала кладка старой стены.

Она была именно такой, как описывал Тонков со слов Степаныча. Стена была широкой. В одной из ее сторон зиял пролом.

Кузнецов внимательно осмотрел стену.

– Я ее сегодня сам освободил от цемента с одним парнем, а потом прикрыл рубероидом. Чтобы не привлекать лишнего внимания.

– Разумно, – протянул Кузнецов. И добавил, – а как ты считаешь, Степаныч, кто ее, все-таки так раскурочил тогда? Неужели, какие-то гуляки из парка?

Степаныч помялся.

– Не совсем. Видишь, Михалыч, – они были на «ты» с прорабом, как и многие знакомые Тонкова, – она была скрыта под землей. Когда копали эту часть котлована, экскаватор зацепил ее. А потом наши работяги пару-другую кирпичей стали брать «на сувениры». Там какие-то знаки на кирпичах были.

– Что ж ты мне голову морочил этими гуляками?! – набросился на прораба Тонков.

– Так и гуляки руку приложили. Короче, все понемногу.

– Да, это была бы отличная приманка в твою гостиницу, – заметил Кузнецов, уводя разговор от опасной темы.

– Чего теперь горевать. Проехали, – махнул рукой Тонков.

– Тогда может слазим в проломчик, – как можно беспечнее предложил Кузнецов.

– Слазим, – согласился Тонков.

– Тогда я пойду переоденусь в бытовку. Там я кое-что в своей сумке привез.

– Да, я тоже переоденусь. Найдется мне у тебя спецовочка и каска, Степаныч? – спросил Тонков.

– Найдется, начальник.

Муртазов уже много дней стоял на самом обрыве перед раскрытым мольбертом. Художником он был не очень хорошим. Но не очень хорошим для профессионала, которым пытался стать. А для любителя вполне приличным. Так что его холст не вызвал бы никакого подозрения даже у достаточно дотошного наблюдателя. И стоял он именно в том месте, которое часто облюбовывали городские художники. Вид отсюда открывался захватывающий.

Никого не удивляло также то, что иногда Муртазов выходил из-за мольберта, обозревал окрестности в бинокль, или делал снимки шикарным фотоаппаратом с длинным объективом.

Манипуляции с одной из стен фундамента не привлекли внимания Муртазова. Он обращал внимание в основном на людей. А вот шевеление у бытовки после окончания рабочего дня сразу заинтересовало его. В бинокль он сразу узнал Кузнецова.

А когда Степаныч снял со стены рубероид, и все сгрудились у дыры, Муртазов сразу все понял. Его захватил азарт. В парке было мало народу, и он почти открыто наблюдал в бинокль за происходящим на стройке, оставив мольберт.

Вот двое мужчин, один из которых Кузнецов, переодевшись в комбинезоны и каски, подошли к пролому, спустились в него. С собой у них фонари и еще какие-то предметы. Так, двое остались у пролома.

Резко запищал его мобильный. Муртазов вынул его из кармана. Но кроме сигнала ничего не говорило о вызове. Максим повертел мобильник, который молчал. Между тем сигнал не прекращал звучать.

Это аналогичная мелодия сигнала у кого-то другого, догадался Муртазов. И услышал треск кустов почти рядом с собой.

– Ничего не вижу, кроме шефа и его друга, – раздался голос из-за кустов.

– Раздолбай, – орал в трубку Виталий. – Да не на стройке и не рядом со мной смотри. Смотри рядом с тобой. Наблюдатель за кустом и откровенно пялится на стройку. Там, наверное, что-то нашли и уже делают совершенно очевидные вещи. Я не вижу стройку и не понимаю, что там происходит. Но не говори мне ничего, скажи было ли там нечто, достойное внимания? Да, или нет?!

– Да, – донеслось до Муртазова из-за куста. А потом еще два раза «да» и «да».

– Я бегу к тебе, будь на мобиле. С ним в контакт не вступай. Он видно мужик крутой. Уроет тебя в два счета. Иди к выходу из парка в людное место. И поскорее. Я попытаюсь прибежать к тебе побыстрее. Но раньше, чем минут через пятнадцать не получится. Все, скорее, он пялится в твою сторону. Сматывайся.

Кусты сбоку затрещали и из-за них кто-то ломанулся.

Эх, черт, подумал Муртазов. Так потерять нюх. Не заметил, что рядом кто-то обосновался. Прости Господи, что помянул нечистого.

Хоругвеносец понял ситуацию почти мгновенно. Его кто-то засек с другого места, а того, что стоял рядом, предупредил. Предпринимать нечто радикальное не было возможности. Светло. Его наблюдают. Милиция, если идти прямо, то метрах в шестистах от входа в парк.

Да, в противном случае, он бы этого неумелого наблюдателя утихомирил бы. Как Ступаков Половцева. Но не сейчас.

А пока время еще есть. Посмотрим, кто нас мог пасти.

Он оглядел окрестности в бинокль. И нигде не заметил проблеск оптики, следящего за ним человека. Еще бы. Он, кажется поопытнее того, что был рядом. И вряд ли сейчас пялится на него.

Так, а что там на стройке? Все по-прежнему. Никто еще из прохода не вышел. Ладно. Пора сматываться. Неизвестно, какие силы противостоят ему.

Он оставил мольберт. И налегке перелез через боковую ограду парка. Ибо наверняка предполагал, что ждать его будут у входа. Этот дилетант сбоку вряд ли решиться идти за ним в заросли.

Алексей стоял у ворот парка, когда к нему подбежал Виталий. Студент Инфизкульта слегка вспотел, но отнюдь не производил впечатление взмыленного. Хотя и добежал более чем быстро.

– Где клиент? – спросил Виталий, быстро выравнивая дыхание.

– Не выходил.

– Значит, ушел через боковую ограду. Потому, что заметил тебя. Жаль! Черт! Жаль!

– Пойдем, хотя бы посмотрим, где он стоял.

– Разумно. Пошли.

Они подошли к неубранному мольберту.

– Быстро сматывался, – заметил Виталий. И добавил, – дела принимают совершенно другой оборот. Мы на финишной прямой. Ладно, пошли домой. Он сюда не вернется.

– Вот такие дела, – завершил Виталий свой подробный рассказ. Они сидели в гостиной у Кузнецова.

– Так, так, – сказал профессор. И как же этот волчара не заметил как Алексей пристроился у него под боком.

– А я его не видел и даже не скрывался. Да там было полно народу, какая-то баба рядом с коляской ходила, и еще несколько человек. Я не обратил на них внимания.

– Вот так иногда и везет дилетантам, – заметил Виталий. – Но везение вещь временная.

– Да, согласен с тобой, – сказал профессор. – Но во всем этом проекте, мы, и я, прежде всего, дилетант. Да и Половцев был дилетантом. Но нам пока везет.

– Не томите, Святослав Михайлович, рассказывайте, – взмолился Алексей.

– Да я не томлю. Просто сначала хотел послушать ваши приключения. Итак, спустились мы с Тонковым в пролом. Леша видел сверху, как это было.

– Да, видел, подтвердил Алексей.

– Стена эта являлась частью некоего хода. Ход был в том месте, где мы спустились, выложен кирпичами, такими же, как стена. Да, собственно, стена это вскрытая часть хода. Просто в этом месте он приближался к поверхности.

Если помните направление стены, то она идет перпендикулярно реке. Таким образом, ход идет от реки в город. Володя именно этим направлением и заинтересовался.

Но я, когда включил фонарь, сразу увидел нарисованную кровью на стене стрелку, показывающую в противоположную сторону. Уж не знаю как, но мне удалось одновременно эту стрелку скрыть от Володи и уговорить его идти в направлении, куда она показывала, то есть к реке.

Ну, пошли. Ход довольно просторный. Сразу недалеко от нашего пролома идет под реку, и дальше в сторону монастыря. Сейчас прикинем по карте, я записывал направление по компасу и считал шаги, но мне кажется, что как раз в районе монастыря есть мощное ответвление в его сторону.

Был соблазн пойти к монастырю. Но тут я увидел впереди пятна крови на стене. Разумеется, побуревшие. Было видно, что это никакие не знаки. Просто Юра здесь привалился к стене.

Этих пятен я скрыть от Володи не успел. Он их заметил. Я пытался прикинуться шлангом и проблеять, что-то про ужасы Средневековья, но офицера с боевым опытом не проведешь. Здесь, я думаю, у него впервые возникло подозрение, что не все тут чисто.

Но, так или иначе, по этим пятнам было ясно, что Юра шел не из монастыря. Ну, пошли мы по этому ходу дальше. Еще раз заметили нечто вроде пятен крови.

Там ход немного изгибался и дальше шел прямо. Прошли мы немного еще и уперлись в завал. На наше счастье.

– Не понял, почему на счастье.

– Объясняю. Завал, по-моему, в районе строительства особняка дальше по улице за монастырем. Возводя фундамент, могли обрушить свод и не заметить. Ну, провал и провал. Подсыпали сверху землицы и все.

Но ясно, что этого провала не было, когда шел Юра. И если бы не этот провал, то мы бы с Тонковым дошли до того места, где Половцев нашел библиотеку.

А нам это нужно?

– Наверное, нет, – неуверенно сказал Алексей.

– Не наверное, а точно. Не нужно нам ни с кем делиться. А в этом случае, если не было бы провала, Тонков был бы главным в поисках. Это ясно?

– Ясно.

– Тогда продолжаю. От провала мы повернули. Вышли наружу. А когда выходили, Тонков заметил Юрину стрелку. Ну, вышли, он мне и говорит, – отойдем, Святослав.

Отошли. Тогда он мне и выдал все, что обо мне думает. Я подождал, пока он отругается и предложил взаимовыгодное соглашение. Ему вся эта эпопея с ходами ни к чему. Его стройплощадка сразу оказывается на месте памятника старины, и его землеотвод аннулируют.

А если не аннулируют, то стройку точно заморозят. Поэтому он заинтересован в сохранении тайны. Ему его реальная стройка дороже любых гипотетических кладов в подземных ходах.

Наш интерес в этом смысле совершенно аналогичен. Единственная его претензия, что я сразу ему все не рассказал. На что я возразил, что тут так много накручено, что меньше знаешь, крепче спишь.

В итоге он согласился.

Но, стену завтра забетонируют капитально. А на стройке выставляют охрану. Он это как-нибудь обоснует. Причем для усиления охраны он привлечет афганских ветеранов, председателем совета которых он является. Разумеется, их он соответствующим образом проинструктирует…

Так что завтра упущенный вами хоругвеносец, если пойдет туда, то получит по шее.

– Но мы лишаемся входа в лабиринт! – воскликнул Алексей.

– Не скажи. Здесь надо поразмыслить. И прикинуть все на карте. Так что давайте, разложим сейчас мои записи, планшет с миллиметровкой и карты.

Подробные карты города и окрестностей у Кузнецова были.

Глава 9. Симонов монастырь

Они построили примерный план хода, по которому прошел Кузнецов сначала на миллиметровке. В масштабе достаточно крупном. Потом перевели этот план в масштаб, соответствующий карте города и окрестностей. И совместили этот план с планом города.

Все соответствовало предварительным соображениям Кузнецова. Ход выходил к монастырю. Но шел несколько сбоку от него. Прямо около монастыря, бывшего в свое время частью резиденции Грозного, ход имел ответвление. Это ответвление вело в монастырь.

Немного погодя, ход изгибался и дальше шел прямо. Мимо монастыря куда-то за город.

Куда?

Кузнецов взял карту окрестностей города и наметил продолжение хода. Других вариантов не было. Ход был направлен прямо в сторону знаменитого Симонова монастыря, уединенно стоящего за городом в живописнейшем месте, называемом Немецкие горы.

Это был совершенно таинственный объект. Монастырь был очень древним. Чуть ли не одиннадцатого века. Но в Смутное время был разрушен. Тогда многие церкви и монастыри в окрестностях были разрушены. Но потом все восстановлены. Не восстановленным остался только Симонов монастырь.

Между тем, он, судя по сохранившимся свидетельствам, был капитальным. Можно сказать, самым мощным в округе. Камни и кирпичи этого монастыря растаскивались столетиями и были окончательно разнесены по округе только в наше время.

Интересно было и то, что при монастыре существовало большое кладбище. Но плиты с этого кладбища безо всякого почтения тоже растаскивались. Чудесная резьба перекрывалась грубо нацарапанными символами уже в восемнадцатом и даже девятнадцатом веках. И такие плиты потом использовали на могилах бедных людей.

Кузнецов сам лично нашел, гуляя в лесу, одну такую плиту. Великолепно прорисованный стилизованный растительный орнамент, будящий некие скрытые в душе архетипы. И слегка изогнутая свастика в центре плиты.

А на фоне этой красоты и свидетельства мастерства, буквально процарапанные череп с костями и православный крест. Ублюдская порча поистине художественной вещи.

Интересно то, что массивную плиту сначала изуродовали, а потом пытались перетащить куда-то. Не удалось. И она лежала, расколотая на две части.

Сейчас от Симонова монастыря не осталось никаких следов. Просто на лугу, примыкающему к высокому речному откосу, осталось несколько заметных провалов земли.

Если очертить некой огибающей эти провалы, то схематично можно определить, где же стоял знаменитый монастырь.

Начав изучать этот вопрос еще давно, просто из любопытства, Кузнецов сразу понял, что монастырь, судя по всему, был арианским. Он составлял неотъемлемую часть орденской инфраструктуры Грозного.

Сейчас эти подозрения еще более окрепли.

Кузнецов хорошо знал эту местность. И сейчас, глядя на карту, представлял все как наяву. Он прочертил линию подземного хода, как она шла от небольшого изгиба далее до завала. Потом просто продолжил ее, и она уперлась прямо в овал, очерчивающий провалы земли в районе Симонова монастыря.

Но где же должен быть вход в лабиринт там?

Предполагаемая линия хода пересекала небольшой овражек, огибающий монастырь. Именно там, скорее всего и был вход.

Ребята напряженно молчали, наблюдая за тем, как Кузнецов что-то рисует на карте. О Симоновом монастыре он им рассказывал, вводя в курс дела.

Наконец, он поднял голову.

– Виталя, Алексей, напрягитесь. Представьте себе, что вы проникли в лабиринт. Проникли в сумерках. Ваш преследователь, о котором вы не знали, не засек место вашего исчезновения в лабиринте. Но примерно знает, где вы исчезли.

Представили?

– Представили.

– Теперь, вы в лабиринте что-то ценное нашли.

– Не факт, – отозвался Алексей. – С чего вы взяли?

– А зачем вести нас своими наводящими знаками именно туда? Ну, показал бы вход в лабиринт.

– А он нас никуда и не вел. Единственное осмысленное указание – это стрелка. А потом только невольно оставленные пятна крови. Но это не наводка, это просто свидетельство того, откуда он шел.

– Хорошо. Зайдем с другой стороны. Некто следит за Юрием. Следит, чтобы устранить его только после того, как библиотека будет найдена. Это верный ход мыслей?

– Не совсем. Противники ведь равно заинтересованы и в том, чтобы она не была найдена. Это если ваши предположения, о которых вы нам рассказывали, верны.

– Нет, – вступил в разговор Виталий. – Если уж кого-то устранять, то будучи уверенным, что библиотеку найдешь. А так, смотрите, что получается. Библиотека не найдена. Тот, кто ее искал убит. Значит, набрел на верный след. Это знак соратникам, что они на правильном пути. И они придут и найдут. Значит, тот, кто пошел на убийство, уже знал, что найдет библиотеку сам.

Ни Кузнецов, ни ребята не знали о том, что знал Мыльников, и поэтому никак не могли подтвердить свои, в общем-то правильные, домыслы.

– Значит, библиотека была найдена Юрием.

– Выходит, что так.

– Идем дальше. Библиотека найдена. Юра выходит из лабиринта, получает пулю. Но каким-то образом скрывается опять в лабиринте. Кстати, зашел он в подземный ход именно там. На стройке он только вышел.

– Не согласен, Святослав Михайлович, – сказал Алексей. – Юра знал о стене и проломе в ней от прораба. Гораздо вероятнее, что он просто зашел в этот пролом на стройке. А в лесу только вышел. Уже порядком исследовав все по пути.

– В твоих словах есть резон. Но это не меняет дела. Зашел на стройке. Вышел в лесу. Опять зашел в лесу. И снова вышел на стройке. Но нам сейчас важно другое. Действия убийцы непонятны. Он не преследует Юрия. Дает ему уйти по подземному ходу, а потом зачем-то принимает участие, или даже организует убийство цыганского барона и цыганского попа.

– А что нам все это дает? – спросил Алексей.

– Не знаю, Леха. Но очевидны две вещи. Первое. Юрия не преследовали в подземном ходе. Второе. Он сумел как-то так в него войти в лесу, что преследователь не смог за ним последовать.

И мы должны себе представить, что это может быть за вход, такой, что в него можно скрыться, сбив, со следа преследователя.

– Сбив в сумерках, или даже ночью. Ведь судя по всему дело происходило именно в это время., – вставил Виталий.

– Существенное уточнение, – задумчиво промолвил Кузнецов.

– Наши рассуждения бесполезны, – вдруг сказал Виталий.

– Виталя, ты вечно говоришь о том, что думать бесполезно, – ехидно вставил Алексей. – Слушая тебя, я начинаю вспоминать все анекдоты о ментах и все анекдоты о спортсменах.

– А ты сам не кандидат в мастера по парашютному спорту?

– Так то по парашютному. Но согласись. Сама идея искать библиотеку возникла совершенно умозрительно. Первые доказательства на этом пути тоже получены чисто интеллектуальными методами. Наконец, вход в лабиринт, где она лежит, найден. И тоже предварительно вычислен, в результате все тех же, не любимых тобой раздумий. Остается всего ничего.

– Я не то имел в виду, – сказал Виталий. – Просто, мы должны как-то облегчить наши поиски с помощью наших размышлений. Но мы ничего пока не облегчаем, а только пугаем сами себя, что вход должен быть уж очень заковыристый. Ведь Юра в нем спрятался.

Но, во-первых, он спрятался ночью. Во-вторых, этот хоругвеносец туда потом так и не удосужился придти. Его успели грохнуть раньше. Так что вход может быть довольно прост. И нечего самих себя пугать, какой же это он может быть сложный!

– А что, ты прав, – задумчиво сказал Кузнецов. – Тогда, спать. Завтра поедем туда на велосипедах. Ибо место это хотя и не так далеко, но пустынное. И если мы найдем вход, не хотелось бы оставлять там надолго без присмотра машину. А велики можно припрятать где-нибудь, рядом.

Август в этом году стоял чудесный. Природа как бы отыгрывалась за холодный дождливый май и неустойчивые июнь и июль. Конечно же, конец лета не мог не чувствоваться. Но стоявшая с конца июля уже пятую неделю солнечная погода вопреки всякой логике вселяла надежду на продолжение лета.

Боже, до чего же все-таки сильна в озябшем русском сердце мечта о лете. Теплом и долгом. Недаром и славянский рай назывался «Страной вечного лета». И как же этого лета нам не хватает.

А все эти восхищения зимой понять тоже не сложно. Так восхищаются нелюбимой женщиной, которую, увы, вряд ли удастся сменить на воплощенный идеал. Вот и восхищаются.

Чтобы с ума не сойти от тоски, дав ей волю.

Вот и сейчас сердце со скрытой тревогой ловило признаки надвигающейся осени. Но единственным напоминанием о ней были густые утренние туманы, висевшие над речной долиной. Исчезающие без следа часа через два после восхода солнца.

Таким вот ясным солнечным утром и выехали Кузнецов и его товарищи к Симонову монастырю.

Муртазов этой ночью попытался проникнуть на стройку. Но сильно получил по морде от невесть откуда взявшихся сторожей. Которые были не какие-нибудь старики, а ветераны Афганистана. Это он понял почти сразу, когда прихватив его на объекте, его стали молча и профессионально, как это говорится на молодежном сленге, «метелить».

Он не пытался что-то объяснять, или очень уж упорно сопротивляться. Выбрав самого слабого противника, он сделал резкий выпад в его сторону, и, прорвав кольцо окружавших, бросился бежать.

Его особо и не преследовали. Ловить кого-либо охрана указаний не получила. Ей приказали никого не пускать, а пытающихся проникнуть, хорошенько поучить, что они и сделали.

В силу этих обстоятельств, Муртазов проснулся довольно поздно.

Придя в парк, на то место, где стоял ранее его мольберт, он увидел, что работа на стройке Тонкова кипит. Интересовавшая хоругвеносца старая стена капитально бетонировалась.

Муртазов вдруг осознал, что почти потерял возможность отслеживать ситуацию. Где теперь перехватывать Кузнецова? Впрочем, одно обстоятельство его радовало. Его догадка в отношении профессора подтвердилась. Именно он спускался вчера в лабиринт вместе с хозяином стройки.

А собственно, что я паникую, – подумал Муртазов. – Буду перехватывать антихриста у его дома. Адрес он заблаговременно узнал через Маляева.

Мыльников в начале этого, богатого событиями дня тоже был погружен в размышления. Его приятно удивили карьерные успехи. И он, конечно же, несмотря на отпуск, выбрал время и зашел в родное управление. Поговорил с Егоровым и вообще начал постепенно осваиваться в новом статусе.

В частности, он одобрил свой новый кабинет. Но именно осматривая эту, не в пример его старому кабинету, респектабельную комнату, он вдруг понял, насколько убога и она.

Поэтому уходить отсюда было просто необходимо. Уходить, чтобы не сдохнуть от тоски.

Но, так или иначе, или с Тамарой за границу, или к министру в команду, следовало прибыть с библиотекой Грозного. В первом случае, правда, всех конкурентов нужно было примитивно убрать, а во втором повязать. Всего-то разницы, – подумал Мыльников.

И решил, что выбор сделает в зависимости от развития событий. А пока, походив по родному управлению, где его все считали чуть ли не личным другом министра, он озаботился лишь получением бронежилета. Максимально усиленного варианта этого изделия. Зачем оно новому заму начальника никто не интересовался. И как можно вообще задавать глупые вопросы фавориту министра?

После этого Мыльников, не мудрствуя лукаво, одел форму, напялил бронежилет и поехал к дому Кузнецова. Разумеется, на служебном автомобиле с шофером. Предварительно, он заехал к себе домой и взял свой неучтенный пистолет. Ибо брать табельное оружие для такого дела было бы наглостью даже для министерского фаворита.

Подполковник попросил шофера встать поодаль от дома профессора, в поле на пригорке. И ждать его там. Он отошел от машины на приличное расстояние, достаточное, чтобы шофер не мог видеть, чем он занимается. Впрочем, шофера это и не интересовало.

Что входило в планы Мыльникова. Этого водилу надо было потом отправить восвояси назад в управление.

Обосновавшись на выбранном месте, Мыльников вынул бинокль и начал наблюдать за домом. Хотя, он пока не предполагал, что же он надеется увидеть.

День перевалил за полдень. И никакого шевеления вокруг дома не было. Похоже, там сейчас не было ни хозяина, ни гостей.

Впрочем, один гость появился. Судя по всему, непрошенный. И Мыльников прильнул к окулярам.

Муртазов пошел к дому Кузнецова сразу после посещения стройплощадки. Пошел просто так, решив, что дальнейшие решения он примет на месте. Обойдя ограду, он убедился, что во всяком случае, во дворе, никого нет. А калитка заперта.

Тогда, набравшись наглости, он стал звонить в звонок, кнопка которого находилась около калитки. До слуха хоругвеносца глухо доносилась из дома мелодия звонка. Но на нее никто в доме не реагировал.

– Чего звонишь, милок, – раздался сзади старческий голос.

Муртазов обернулся.

– Да вот, дело есть к хозяину.

– Зайди вечером. Уехал он с утра со своими гостями.

– А куда?

– Да откуда ж мы знаем. Сели на велосипеды и поехали. Михалыч у нас мужик хоть и в летах, но спортивный. У-у-ух, какой спортивный.

– Да, это всем его знакомым известно, – с видом знатока важно подтвердил Муртазов. – Ну, ладно, зайду вечером.

И он пошел прочь.

Кузнецов, Алексей и Виталий спрятали велосипеды, забросав их ветками, и начали обход того участка, который, по мнению профессора, был наиболее перспективен с точки зрения возможности найти вход в подземелье.

Место было глухое, и было видно, что его давно никто не посещал. То, что оно имело отношение к монастырю, доказывали редкие обломки каменных плит, на которых часто попадалась все та же искривленная свастика. Правда, обломки были небольшие и не могли прикрывать вход в подземелье.

Они, правда, нашли одну достаточно большую плиту. Попытавшись ее сдвинуть, наши кладоискатели убедились, что это достаточно трудно. Вряд ли такую плиту мог как-то переместить один человек.

И все же они продолжили свои попытки, которые были вознаграждены. Плита сдвинулась. Мало того, она оказалась лежащей на некоем подобии фундамента из белого камня. Фундамент, как сказали бы современные строители, был ленточным. Четыре стенки образовывали прямоугольник, уходящий в землю.

Кузнецов не обмолвился ни одним словом с ребятами. Они, казалось, начали понимать друг друга телепатически. С утроенными усилиями они окончательно сдвинули плиту. И начали вынимать землю из этого «фундамента». Они работали истово. Но ничего, кроме земли эти четыре стенки не обрамляли.

– Пора бы перекурить, – первым сдался Алексей.

– Пора, – устало смахивая пот со лба, согласился Кузнецов.

– Давайте устроимся в этом шалашике, – предложил Виталий, показывая на крохотный примитивный шалаш, сложенный в непосредственной близости от плиты, в верхней части склона небольшого овражка. Того самого, что был, по мнению Кузнецова, перспективным на предмет поиска входа в подземелье.

Но овражек они уже облазили и не нашли ничего, похожего на вход.

– Да мы туда не поместимся. Видишь, он вообще какой-то полуразваленный. Наверное, романтически настроенные мальчишки сложили его месяца два назад, а после не приходили.

– Ладно, велосипеды-то мы на всякий случай спрятали. А вот сумки с барахлом и инвентарь валяются где попало. Так все и порастерять недолго, – сказал Виталий.

– Сложим их в этот шалаш.

– Уж лучше в эту пустую могилу.

– Ну ее к черту, эту проклятую могилу! Мы на нее почти полдня истратили. Смотреть на нее противно. Лучше в шалаш.

Виталий аккуратно собрал их лопаты, ломики и сумки, и начал переносить их в шалаш. Внутри тот был весьма беспорядочно заполнен лапником и валежником. Чтобы сложить сумки и лопаты, надо было немного разгрести этот бардак из веток, еловых и сосновых лап.

Виталий на животе с трудом вполз в шалаш, и вдруг его рука провалилась в пустоту.

– Сюда! – что есть силы заорал он.

Кузнецов, Алексей и Виталий стояли в узком проходе, куда можно было с трудом протиснуться в лаз, скрытый шалашом. Они вползали в этот лаз по очереди, тычась в подошвы, ползущего впереди. И вот, наконец, смогли встать.

– Включим фонари, – сказал Кузнецов.

Они включили фонари. Проход расширялся и уходил вниз. И через некоторое расстояние представлял уже приличный коридор, выложенный все теми же большими плоскими кирпичами.

Они молча прошли этим коридором и вошли в еще более широкий коридор. Один конец его терялся в темноте.

Кузнецов сориентировался и понял, что это тот самый коридор, что идет к монастырю в городе. Коридор, перегороженный завалом, в который они уткнулись с Тонковым.

Исследовать это направление, наверное, будет полезно, но сейчас надо идти в противоположную сторону.

– Туда, – махнул рукой Кузнецов, и ребята пошли за ним.

Они шли совсем недолго. Коридор привел их в весьма приличный зал. Стены которого были выложены уже не кирпичом, а белым камнем. На некоторых плитах стен были вырезаны различные знаки. Но преобладали все те же слегка искривленные свастики.

Из стен торчали ржавые железные кольца на штырях. Очевидно, в эти кольца можно было вставлять факела.

Они помолчали, осматриваясь и приходя в себя. Не каждый день обычный человек вот так находит подземный ход.

После затянувшейся паузы Кузнецов сказал:

– Если что и искать, то здесь. В этом зале. Так что обосновываться нам тут надолго. Давайте, переносим сюда сумки, лопатки, ломики. Организуем факела, для этого мы все необходимое вроде взяли. И начинаем осмотр этого зала.

Да, ребята, надо так все перетаскивать, чтобы снаружи осталось поменьше следов. Так что шалашик не потревожьте. Давайте, а я пока здесь осмотрюсь.

Ребята быстро перетаскали все в зал, как могли, замаскировали вход, зажгли импровизированные факела.

– Нечего фонари жечь и батареи сажать, – сказал Кузнецов.

Он как бы автоматически сменил тон. Теперь они были не просто единомышленниками и товарищами, когда, в сущности, старшинство обозначается достаточно поверхностно. В этом подземелье они были командой, обязанной к серьезной дисциплине. И это было не надо объяснять ни Виталию, ни Алексею.

Когда все было сделано, профессор все также коротко сказал:

– Перекусим.

Они достали бутерброды и фляги с холодным чаем. Молча поели. Почему-то не хотелось разговаривать. Подземелье, что ни говори, давило.

Молчание нарушил Алексей.

– Все-таки, как мог Юрий спрятаться от преследователя?

– Ночью вполне мог, – сказал Виталий. – Лечь, проползти и скрыться.

– Будучи раненным?

– Нет, ранение он, скорее всего, получил шальной пулей, когда уже начинал вползать в ход. Преследователь потерял его из вида и начал веером стрелять наугад. Одна пуля задела Юру. Наверное, не очень серьезно даже. Но он потом так долго шел, что сказалась потеря крови.

– А чего же все-таки убийца его не преследовал?

– Да мало ли? Может, Юрий, что выбросил, или обронил. А тот заинтересовался. Может такое быть? Может, ведь Юра нашел здесь что-то. Потом может того вспугнули и он дал деру.

– Мальчики, играть в детективов, конечно же, интересно, – прервал их Кузнецов. – Но мы не на следствии, мы на войне. А тут не надо выяснять истину в деталях. Надо знать только то, что важно для выполнения задачи. А задача наша найти библиотеку. Она где-то здесь.

Но где? Давайте искать. Но прежде осмотримся еще раз и решим, что нам может подсказать это решение. Надеюсь, Виталий, теперь ты не будешь столь скептичен к процессу размышлений.

– Нет, Святослав Михайлович. Но обрез я все-таки достану.

Он шагнул к сумке.

– Стой, где стоял! – раздался голос из коридора. И в освещенный факелами зал вышел из темноты Муртазов.

В руках у него был пистолет.

Виталий попытался сделать какое-то движение. Муртазов выстрелил. Пуля взбила фонтанчик песка у ног Виталия.

– Стоять, я сказал! – рявкнул Муртазов.

Виталий замер там, где стоял. И тут Кузнецов совершенно спокойно сказал:

– А вот и наш хоругвеносец, – И добавил. – У попа была собака. Он ее любил, и снял на видео. За что был отлучен от церкви.

Алексей рассмеялся. Виталий тоже. Шок от появления Муртазова был преодолен. А авторитет Кузнецова как командира укреплен.

Даже в неверном свете факелов было видно, как побелел от гнева хоругвеносец.

– Вот сейчас я вас всех перестреляю, суки. И тогда вы посмеетесь в аду, враги православия!

– А библиотеку сам найдешь? – спокойно спросил Кузнецов.

Муртазов на мгновение задумался. Но, кажется, принял решение. Он начал поднимать пистолет, целясь в Кузнецова и наслаждаясь тем, как тот начинает терять уверенность.

Профессор всеми силами стремился только к одному. Сохранить спокойствие, сохранить достоинство, не поддаться животному ужасу. Честь и достоинство, честь и достоинство, честь и достоинство, – стучало в мозгу, вытесняя из головы животный страх.

Он выпрямился и посмотрел Муртазову в глаза.

Между тем Виталий, стоявший к хоругвеносцу ближе всех, собирался, готовясь к невероятной атаке в прыжке. Благо, целился Муртазов не в него, а в Кузнецова.

Наконец, Муртазов поднял пистолет, и не в силах отказать себе в демонстрации превосходства, спросил:

– Может помолишься, безбожник?

Глава 10. «Убейте его, мой рыцарь»

– Стоять, милиция! – прервал Муртазова голос из темноты.

Хоругвеносец резко обернулся, и увидел выходящего на свет Мыльникова. Пистолет в его руке был направлен в грудь Максима. Бывший спецназовец на какую-то доли секунды замер в изумлении. Если бы Мыльников не был в форме, этого секундного замешательства не последовало бы. Но подполковник милиции, да еще в фуражке, хотя и весьма помятой, в такой обстановке был просто неуместен.

Впрочем, замешательство длилось не долго. Муртазов по какой-то немыслимой траектории начал смещаться в сторону, уходя от нацеленного на него пистолета. Одновременно он разворачивался и поднимал пистолет, сам беря Мыльникова на мушку.

Виталий чутьем классного спортсмена-единоборца мгновенно оценил обстановку. В длинном прыжке он нанес Муртазову удар ногой. Дистанция была велика. И поэтому удар получился достаточно смазанным. Не могло быть речи и о точности. Виталий бил наугад, не пытаясь снести или завалить Муртазова.

И, тем не менее, он его достал. Грянул выстрел. Муртазов нажал на курок чуть раньше времени, не успев толком развернуться в сторону Мыльникова. И, кроме того, получив ощутимый, если не удар, то толчок.

Пуля, тем не менее, прошла буквально в паре сантиметров от головы Мыльникова и он инстинктивно спустил курок. Муртазов выронил пистолет и отлетел к стене, сильно отброшенный ударом пули, выпущенной с такого близкого расстояния.

Тем не менее, он был жив. Пуля Мыльникова попала ему в грудь, но не задела сердца.

Слившиеся почти в один два выстрела повергли присутствующих в ступор. Виталий стоял на том месте, где он завершил свою атаку, с трудом сохранив равновесие после такого кульбита.

Стояла тишина, прерываемая тяжелым, с присвистом, дыханием Муртазова. Он полу сидел, привалившись к стене, смотря на присутствующих со смесью ненависти и боли.

Вдруг Мыльников явственно ощутил, как в его затылок уперся твердый холодный предмет. Сомнений быть не могло, это был ствол пистолета.

Как будто сверху до него донесся голос Тамары. И это было действительно так, ибо она была почти на голову выше его и сейчас стояла за его спиной.

– Браво, мой колонель, а теперь добей его, мой рыцарь.

Мыльников был ошеломлен. Дуло пистолета у своего затылка, голос не весть откуда взявшейся Тамары. Страх, обида, растерянность охватили его. Но приказ Тамары он выполнил. Как сомнамбула приподнял он руку и не глядя выстрелил в сидевшего Муртазова. Тот захрипел громче и сполз по стене на землю.

– Не мучь, человека, Семен. Еще раз и в голову.

Мыльников помедлил. Ствол жестче уперся ему в затылок.

– Ну, мой рыцарь, вперед!

Мыльников выстрелил еще раз. Муртазов затих.

Вдруг Мыльников почувствовал, что ствол пистолета, упиравшегося ему в затылок, резко переместился в сторону. За спиной и сбоку от него раздался выстрел. Потом еще один.

В паре метров от него на полу подпрыгнул, разбиваемый выпущенными Тамарой пулями пистолет Муртазова. А Виталий, попытавшийся было резко наклониться к нему, отпрянул назад к стене.

Он сделал бы это раньше, пока Мыльников стрелял в хоругвеносца. Но красота Тамары и необычность ее поведения повергла его в замешательство. Когда же он, наконец, оценил обстановку и принял вполне разумное решение попытаться завладеть пистолетом, было уже поздно. Тамара заметила его поползновение.

– Спокойнее мой мальчик, – сказала она ровным голосом. – Из-за твоего нетерпения пришлось испортить хорошую машинку.

– Вы ко всему прочему еще и мастер спорта по стрельбе, княжна? – спросил Мыльников, приходя в себя.

– Нет, только перворазрядница. Поэтому, если бы молодой человек сумел поднять пистолет, я бы не смогла мастерски выбить его пулей. Пришлось бы калечить мальчику кисть. Или, того хуже, всю руку. В них я бы сумела попасть.

– Мне можно повернуться к вам, княжна? Или надо бросить пистолет?

– По-моему, мы на «ты», мой колонель.

– Если уж переходить на испанский, то «тьенте колонель»…

– Ничего, Семен, еще станешь полковником. А теперь, если не возражаешь, уберем свои стволы и поговорим спокойно.

Мыльников убрал пистолет в кобуру и грузно полуобернулся к Тамаре, неуклюжий в тяжелом бронежилете.

– А вы, господа, присоединяйтесь к нашей беседе, – обратилась Тамара к стоящим у стены Кузнецову, Алексею и Виталию. – Кстати, профессор, вы, по-видимому, старший среди ваших товарищей. Поэтому попросите молодого человека, спасшего господина подполковника своим виртуозным маневром, впредь от таких резких движений воздерживаться. Теперь они излишни.

– Виталя, отбой, – сказал Кузнецов строго. И повернувшись к женщине, как ни в чем не бывало, сказал:

– Тамара Петровна, здравствуйте, голубушка. Ужасно рад вас видеть. Но, почему господин подполковник называет вас княжной? Позвольте тогда и мне величать вас согласно этому титулу.

Тамара вдруг легко рассмеялась.

– Святослав Михайлович, вы не находите, что наше поведение похоже на фарс? Но мне нравится, что вы так быстро пришли в себя. Все же при всей вашей бурной жизни, в такой переделке вы участвуете впервые. Не так ли?

– Вы правы, Тамара Петровна. И наше поведение напоминает неуместную в данных обстоятельствах игру – ответил Кузнецов уже серьезно, – но не будем хорохориться, мы в шоке. Все шло к тому, что этот хоругвеносец попросту пристрелил бы нас здесь. А тут появляетесь вы с подполковником. Стрельба, труп. И вы начинаете говорить так выспорено и пародийно литературно. Вот мы вслед за вами как сомнамбулы и повелись.

– Вполне объяснимый эффект. Но я задала такой тон, чтобы немного сбить с толку Семена Платоновича. Ему было бы недостаточно примитивного шока от пистолета, приставленного к затылку и моего присутствия, чтобы вот так пристрелить раненного.

Мыльников вдруг как будто пришел в себя. Он посмотрел сначала на труп Муртазова, потом на Тамару и на его лице появилось выражение растерянности.

Тамара внимательно следила за ним и заметила эти метаморфозы. Она подошла к Мыльникову, обняла его и крепко поцеловала в губы. Потом, не отпуская его до конца из своих объятий, сказала:

– Не переживай, Семен. Я думаю, это не первый труп в твоей жизни.

– Я никогда не добивал раненных…

– Убийцу укокошить можно смело, а вора обобрать – святое дело, – продекламировала Тамара весьма легкомысленно, если учитывать ситуацию. И продолжила, – он убийца, Семен. И если бы ты его не добил, этот фанатик приволок бы сюда целую свору убийц. То, что перестреляли бы всех нас, сомнений нет. Но и тебя не спасла бы твоя форма. Поверь.

Она снова крепко поцеловала его.

– Ну, как, отошел? – спросила она его с заметной теплотой в голосе. И вдруг жестом старшей сестры потрепала его по голове.

Мыльников быстро пришел в себя. И, кощунственно поддерживая ее игру, в присутствии только что убитого им человека, сказал:

– И все же вы ведьма, ваша светлость. Вам надо было, чтобы его застрелил именно я, из своего пистолета. Да еще в присутствии трех свидетелей.

– Семен, еще одно обращение на «вы», и мы уже никогда не перейдем на «ты».

Тамара, столь прямолинейно уходя от ответа, виртуозно воспользовалась своими возможностями красивой женщины. Возможностями, которые даже в этой ситуации стоили немало.

– Извини, княжна. Тем более, что к коронованным особам и надо обращаться на «ты».

– Да объясните, наконец, Тамара Петровна, в чем тут дело! И вообще… объясните все, – прямо-таки возопил Кузнецов. – Ибо я подозреваю, что вы здесь самый осведомленный обо всем нас всех интересующем.

– Хорошо, господа. Но разговор будет долгим, поэтому предлагаю устроиться поудобнее. Например, присесть вдоль стен. Здесь внизу песок, поэтому не так уж и грязно.

И поджав колени, легко села, опершись о стену, подавая всем пример.

Присутствующие последовали за нею, ворочаясь и пристраиваясь поудобнее. Между тем, Тамара, казалось, не испытывала никаких неудобств, ни физических, ни моральных. Она сидела, прижавшись спиной к стене в расслабленной позе. Ее руки лежали на коленях полусогнутых ног.

Синие джинсы, обтягивали стройные бедра. Такого же цвета джинсовая рубашка, казалось не была ни в малейшей степени запачкана. На этой рубашке как-то изящно, как некое экзотическое украшение, виднелись ремни наплечной кобуры, из которой выглядывал пистолет.

Джинсы немного задрались, обнажая стройную щиколотку. Поразительно, но даже ее кроссовки казались относительно чистыми.

На ее фоне, Мыльников в своей изрядно помятой и запыленной форме выглядел вылезшим из помойки. А о команде Кузнецова нечего было и говорить.

Тамара действительно смотрелась королевой, снисходительно оглядывающей свое усталое войско. В довольно ярком, но неверном свете факелов, Виталию показалось, что женщина задорно подмигнула ему. И он до последнего момента почти машинально просчитывающий варианты завладения оружием или выведения из строя чужаков, вдруг совершенно забыл о своих намерениях. И откровенно пялился то на эти великолепные стройные бедра, то на нежную шею, выглядывающую из ворота рубашки.

Кузнецов чувствовал нечто аналогичное. Однако он, в отличие от Виталия, мысленно не преминул прокомментировать собственные ощущения.

Да, – подумал Святослав, – правы писатели, отмечающие эффект обострения сексуальных эмоций на фоне кровопролития. Вот сидит красивая женщина рядом со свежим трупом. И все пялятся на нее, мысленно раздевая. Все. И тот, кто только что добил раненного, и они, несколько минут назад бывшие на волоске от смерти.

Впрочем, Кузнецов был не во всем прав. Мыльников тоже во все глаза смотрел на Тамару. И он тоже, как будто забыл то, что сделал только что. Но Семен не столько любовался ей, сколько… ревновал, попутно отмечая плотоядные взгляды красавца Виталия и этого моложавого спортивного профессора. Хорошо хоть Алексей был несколько в тени, и Мыльников не видел его жадных взглядов. А то бы он мог не выдержать, созерцая такое, пусть и виртуальное, но очевидное коллективное изнасилование.

– Мальчики, – прервала молчание Тамара с легкой насмешкой, – я чувствую себя течной волчицей в центре стаи голодных самцов. Бога ради, не начните рвать друг друга. И перестаньте пялиться на мои бедра. Вспомните, в каком положении мы находимся и как много хотим понять.

– Браво, Тамара Петровна, браво, – живо откликнулся Кузнецов. – Но прежде чем перейти к основной части нашей беседы, позвольте все же узнать, почему милый подполковник, спасший нас, называет вас княжной.

Мыльников недовольно покосился на профессора.

– Уймись, Семен! – как-то по-хозяйски прикрикнула на него Тамара. И ему вдруг стало очень хорошо от этого окрика. Так одергивать может только жена, или любимая невеста, знающая, что скоро она станет женой. Причем женой подкаблучника. Но черт с ним, с этим положением. Быть под каблуком у такой королевы это счастье.

И Мыльников вдруг полностью успокоился, еще больше откинулся назад, сильнее прислонившись к стене. И ему стало хорошо и спокойно.

Между тем, Тамара повернулась к профессору и ответила на его вопрос:

– Потому что я урожденная княжна Полоцкая. Семен знал, что я княжна, но не знал моей родословной.

– Позвольте, – воскликнул профессор, – я что-то не слыхал такого княжеского рода.

– Ой ли? А об изнасилованной князем Владимиром княжне Полоцкой Рогнеде, матери Ярослава Мудрого вы уж наверняка слышали. Как, вероятно, и о князе-колдуне Всеславе Полоцком, одно время побывавшем даже Великим князем Киевским.

– Да.

– Так вот род наш не перевелся. Но мы больше колдуны, чем князья. Хотя, если согласиться с вашими книгами, править как раз и должны колдуны, а не мордовороты в погонах и без оных.

Кузнецов не без внутреннего самодовольства отметил знакомство несравненной княжны с его трудами.

– И кстати, – продолжала Тамара, вытягивая левую руку с крупным перстнем-печаткой, на котором угадывался Сварогов квадрат. – Коли вы решили выступать под нашим родовым символом, извольте уважать его хранительницу.

– Мистика, мистика – пробормотал профессор. – Почему этот древнейший символ ваш?

– Потому, что это Сварга, или Сварогов квадрат, общий символ всех колдунов и кузнецов Руси. Не знали, господин Кузнецов, потомок мастеров?

– Знал, но не предполагал такого оборота.

– Теперь знайте. И говорю вам совершенно серьезно, этот знак приносит удачу. Но не всем, а только тем, кто достоин его носить. Можете считать это мистикой, но посмотрите на этого хоругвеносца. Не находите, что только стечение обстоятельств обусловило то, что он, а не вы, лежите на его месте? А что такое случайность?

– Неосознанная закономерность, – в один голос сказали Кузнецов и Мыльников.

– Браво, мальчики. Вы хорошо учили в свое время марксизм-ленинизм. Или как там его.– Она на мгновение замолкла, но никто не прервал ее молчание. – Так вот, господин профессор. Я не советую вам, если вы рассчитываете и далее использовать покровительство этого знака, вступать в серьезные противоречия с его носительницей.

– Знаете, княжна, я склонен вам верить, – промолвил Кузнецов. – Но коли вы, волею судеб, стали старшей в нашем…, – он на мгновение запнулся, – временном коллективе, то мы ждем разъяснений и предложений. Согласитесь, кроме поверхностного знакомства и нашего общего соучастия в убийстве этого господина, – он кивнул в сторону Муртазова – нас пока ничего не связывает.

– Лукавите, профессор. Нас связывает общая цель – найти библиотеку Ивана Грозного.

Повисло молчание.

– Ну вот, слово произнесено, – прервал молчание Кузнецов. – Подданные ждут дальнейших указаний, ваша светлость.

Глава 11. В подземелье

Тамара помолчала.

– Извините, трудно выбрать с чего начать. Ладно, в давней истории пока копаться не будем. Начнем с дел нынешних. Итак, ваша так и не зарегистрированная партия, Святослав Михайлович, уже много лет напряженно ищет средств для собственной раскрутки. Уж извините господа Кузнецов и Мыльников за такую вульгарность из уст профессионального филолога, но иного термина не подберу. А денег вам никто в России не даст, ибо вы ни много, ни мало, желаете спровоцировать русскую национальную революцию.

– Да, попал в компанию, – прервал ее Мыльников. – Вымогателем был, взяточником был, теперь вот стал убийцей, но вот политическим преступником еще не был.

– Придется, Семен, это гораздо интереснее, поверь – как-то буднично сказала Тамара и продолжила. – И вот, профессору Кузнецову, заместителю председателя Центрального совета Партии народной свободы приходит идея найти библиотеку Ивана Грозного, продать ее, разумеется, за рубеж. А на вырученные деньги все же эту самую национальную революцию замутить. Тьфу ты, опять не смогла обойтись без жаргона.

– Не извиняйтесь, княжна, о таких вещах надо говорить адекватным языком. Тем более, что вы должны быть понятой не только мною и подполковником, но и нашими юными друзьями, – заметил Кузнецов.

– Согласна, профессор. Итак, вы докладываете ваши соображения председателю Центрального совета. Он, разумеется «за», но помочь вам особо не может. Но рекомендует привлечь к поискам сочувствующего вашим идеям журналиста и человека с авантюрной жилкой Юрия Половцева.

Человека, – она на мгновение запнулась, – интересного, яркого, нестандартного. Убежденного русского националиста и немного анархиста. Человека великодушного, не растратившего детского восприятия жизни. Человека, который сразу загорелся этой идеей, еще не понимая, какой опасности он себя подверг.

Тамара замолчала. В неверном свете факелов показалось, что глаза ее повлажнели. Это было тем более странно, что она только что цинично держала на мушке человека, ее любившего и ей доверявшего, заставляя его на глазах у всех добить уже поверженного и беспомощного противника. А потом, как ни в чем не бывало мило разговаривала с участниками драмы, зачастую превращая беседу в присутствии свежего трупа в откровенный стеб.

Никто не прерывал ее молчания. И вдруг она вынула из кармана рубашки носовой платок и промокнула глаза.

– Извините, – глухим голосом произнесла она.

Все потрясенно молчали.

– Итак, вы пригласили Половцева и он согласился участвовать в ваших поисках, – справившись с собой произнесла, наконец, Тамара.

И тут Кузнецов решился прервать ее.

– Позвольте, откуда вы все это знаете?!

– Половцев был моим другом и фактическим мужем. Мы были не расписаны, но это не столь важно. А задолго до этого он сильно выручил меня. Я не только любила его, но и была ему многим обязана.

Слова Тамары вызвали у Мыльникова бурю чувств. Он представил себе в деталях ситуацию своей первой встречи с ней. И был поражен ее цинизмом и двуличием. Возможно, он был не прав в своих оценках, ибо знал еще далеко не все. Возможно, в его душе просто накопилось напряжение от всего пережитого сегодня. Но он на мгновение потерял над собой контроль. Он как бы взглянул на Тамару совершенно другими глазами, мгновенно осознав, как много раз она его элементарно использовала.

– И ты спала со мной, едва узнав, что твой любимый человек погиб?! Да ты не княжна, а обычная блядь!

Тамара резко развернулась к нему. Она ему давно симпатизировала, но отнюдь не любила. Он был нужен ей послушный, покорный, полезный. Вне этих качеств он был ей не интересен. И терпеть от него грубость она не была намерена. Как всегда бывает в такие моменты резкой смены отношения к человеку, она вдруг «вспомнила», что Мыльников милиционер. Он представитель того слоя, который она ненавидела всей душой.

– Заткнись, мент поганый! Что ты знаешь о любви, о мести, о чести, о благородстве?! Если ты еще раз прервешь меня, я успею пристрелить тебя раньше, чем ты захлопнешь пасть! Ты понял, сука?! И не забывай, что только что пристрелил раненного из пистолета, где полно твоих отпечатков пальцев на глазах четырех свидетелей.

Эй ты, юный кентавр! – обратилась она к Виталию.

– Его зовут Виталий, – мягко сказал Кузнецов.

– Да, Виталий, сядь рядом с подполковником и следи, чтобы он не наделал глупостей.

Виталий встал и сел рядом с Мыльниковым. Тот не пошевелился.

Тамара вдруг мгновенно успокоилась и, как ни в чем ни бывало, произнесла.

– Господа, извините мне этот постыдный срыв. Я все же женщина и перенесла сегодня не меньше, чем вы.

– Мы понимаем вас, княжна, – мягко сказал Кузнецов.

Такое обращение явно приободрило Тамару и она уже совсем уверенно продолжала:

– Семен, ты еще попросишь у меня извинения. Но твоя реплика говорит лишь о том, что из хама не будет пана. Только человек с рабской душой не понимает сакральной сущности мести. Ради этой мести я бы легла не только под тебя, но и под всю вашу ментовку. Тем более, что опыт у меня есть. В 1993-м меня насиловало во взятом Белом доме целое отделение омоновской сволочи.

Тамара сказала явно больше, чем следовало бы. В сущности, она не хотела ни рвать с Семеном до конца, ни заниматься исповедальным стриптизом перед этими не столь уж знакомыми ей людьми. Но, тем не менее, слова были сказаны.

– Сколько же вам тогда было, княжна? – потрясенно спросил Кузнецов.

– Чуть меньше двадцати.

– Тогда мы проиграли, – горько заметил профессор.

– Еще выиграем! – твердо сказала Тамара. И обратилась к Мыльникову.

– Ну, что, Сема, остаешься с нами, или идешь своей дорогой?

Она внимательно смотрела на Мыльникова.

– Извини, Тамара – глухо произнес Мыльников. Его порыв прошел, и он все же не хотел окончательно рвать с нею.

Тамара помедлила.

– Семен, я тебя прощаю. Но мне нужно доказательство твоей искренности.

– Замочить еще одного раненного? – с усталой иронией спросил Мыльников.

– Нет, отдать пистолет профессору.

Мыльников помедлил. Потом медленно вынул пистолет, взял его за ствол и протянул рукояткой Кузнецову.

– Не берите голой рукой, профессор, – сказала Тамара.

Кузнецов помедлил.

– У меня нет ни перчаток, ни какой-нибудь тряпки. А, черт с ним!

И он осторожно взял пистолет у Мыльникова двумя пальцами за самый край рукоятки.

– Положите его в тот карман, что застегивается, профессор, – сказала Тамара. – Вам его не понадобится выхватывать. Его надо просто до поры сохранить.

– Не слушайте ее профессор. Положите так, чтобы можно было воспользоваться. Мы не знаем, что нас еще ждет. Он на предохранителе. Предохранитель, если не знаете сбоку. Да именно тут, – сказал Мыльников, глядя как Кузнецов, осторожно осматривая пистолет, касается предохранителя.

– А ты, княжна, дура – устало продолжил Мыльников. Он был полностью опустошен и даже не знал уже после всего случившегося, что же он сам хочет. – Наши отношения мы обсудим позже. Если ты, конечно, захочешь. А пока давайте к делу. Я пригожусь вам как подельник. А мою долю, как, впрочем, и долю каждого из нас определим потом. И хватит детективов. Остальное и так ясно. Наверное, не только мне. Так что прежде чем приступить к делу, давайте покороче. Если не возражаете продолжу я.

Итак, Половцев как-то вышел на эту библиотеку. Но кто-то его уже пас. Кто-то из конкурентов, из этих самых хоругвеносцев. Они его выследили, наверное, где-то здесь. Ранили. Он скрылся в подземный ход. Добрался до выхода на стройплощадке Тонкова. Вышел, свой путь постарался скрыть. Потом почувствовал себя совсем плохо. Добрался до площади. И умер на крыльце ФСБ, дав предварительно наводку вам, профессор. Ваш знак. И намекнул, что искать следует у Володи Тонкова, нарисовав букву «В».

Да, кстати, он был уверен, что ваш человек в ФСБ расскажет вам обстоятельства дела. Что тот и сделал.

– Почему вы думаете, что у меня есть человек в ФСБ? – спросил Кузнецов.

– Да не валяйте вы дурака! По всему видно, что есть. Это, разумеется, не ваш агент. Кишка у вас тонка, иметь агентов в спецслужбах. Но с кем-то вы наверняка сотрудничаете на взаимовыгодных основах.

Ну, а дальше убийца сам оказался убит. Ее светлость знает как. Я ей рассказывал.

– Но мы то не знаем, – вдруг вставил реплику дотоле молчавший Алексей.

– Княжна расскажет, – устало сказал Мыльников. – Но здесь важно вот что. Половцев, прячась, обронил, а, кстати, может быть и выбросил, чтобы отвлечь внимание преследователя, один свиток из найденной библиотеки. А его убийца, Ступаков, этот свиток подобрал. Для чего Половцев взял этот свиток с собой, мы уже никогда не узнаем. Да это и не важно. Важно другое. Ступаков отчего-то понес его к тому, кого считал своим соратником. Но он ошибся. А далее и закрутилась вся эта эпопея со стрельбой. Убийством цыганского попа, цыганского барона, а потом и гибель самих убийц при задержании.

– Святослав Михайлович, а ведь вы все верно предполагали. Юра нашел библиотеку. Взял один из свитков и выбросил его, как вы и говорили! – громко и восторженно прямо-таки завопил Алексей. Возможно стравливая в этом вопле накопившееся напряжение.

– Спасибо за комплимент, Леша, но не перебивай старших, – сказал Кузнецов. И уже обращаясь к Мыльникову, спросил, – а почему так важно знать, отчего Ступакову потребовалась помощь?

– Не понимаете, профессор? Да потому что если это так, то у нас есть еще одни конкуренты, которые сумели внушить опасения даже такому волку, как Ступаков.

При этих словах Тамара вдруг вскочила на ноги. Еще не понимая, что происходит, тяжело вскочил на ноги и Мыльников. Кузнецов же наоборот, повалился на землю, прячась за труп Муртазова.

Тамара выхватила свой пистолет и начала стрелять в темный проход, из которого все они пришли в этот подземный зал. В ответ раздался глухой стон и ругательства. А потом из темноты ударила автоматная очередь. Мыльников на раздумывая, закрыл собой Тамару. А очередь предназначалась именно ей.

Пули попали в Семена и отбросили его на Тамару. Она тоже не удержалась на ногах, но не была задета. Уже в падении она выстрелила еще раз. А потом, прижатая обмякшим телом Мыльникова к стене, сумела освободить руку и выстрелила еще.

Из темного прохода не раздавалось ни звука. Потом послышался легкий шорох. Потом возня и ругательства. И, наконец, из темноты вышли двое. Один из них был цел и не вредим, в руках у него был автомат. Другой был ранен, но стоял на ногах. С плеча его стекала кровь. В здоровой руке он держал пистолет.

– Ну, что, патроны кончились, сука, – сказал подходя к Тамаре тот, что был с автоматом. – Бросай ствол, скидывай своего мента и вставай.

Говорящий имел вид откровенно бандитский.

– Эй вы все, вставайте тоже, и к стене. Серега последи, чтобы без глупостей.

Алексей и Виталий медленно поднимались на ноги. Тамара пошевелилась, выползая из-под тела Семена. Зашевелился и Кузнецов, полу прикрытый трупом Муртазова. И тут как будто из-под самого трупа раздался выстрел.

Пуля попала автоматчику в бедро и мгновенно свалила его на землю. Автомат выпал у него из рук. А сам он был в шоке от такого ранения. Из развороченной ноги хлестала кровь.

Раненному бандиту же с пистолетом не хватило реакции быстро отреагировать на случившееся. Он начал поворачиваться в сторону Кузнецова, но был сбит с ног Виталием. Который ловко выбил у него из рук пистолет. Алексей, между тем, быстро подскочил к автоматчику и подобрал его оружие.

Тамара была уже на ногах, быстро меняя обойму в своем пистолете. Чего она не могла сделать, придавленная телом Мыльникова.

– А ведь он вас спас, княжна, – сказал Кузнецов вставая. – Ценою собственной жизни.

– Он жив, профессор, – спокойнее, чем можно было ожидать в этой ситуации, сказала Тамара.

Семен застонал. А Кузнецов посмотрел недоуменно.

– Помогите мне снять с него бронежилет. Ему сейчас надо помочь, такая очередь даже через бронежилет способна нанести большие травмы. А вы, ребята не расслабляйтесь, – обратилась она к Виталию с Алексеем. – Отволоките этих уродов к стене, и свяжите им чем-нибудь руки. Да, Виталий. Проверь сначала проход. Возьми автомат у Алексея. А ты, Леша займись этими скотами.

Ребята бросились выполнять все ее указания. Алексей, кряхтя волочил стонущих бандитов к стене. А Виталий, взяв у него автомат и проверив его готовность к стрельбе, скользнул в проход.

Между тем, Кузнецов пытался снять с Мыльникова бронежилет. Тамара, опустившись на колени, помогала ему. Семен уже пришел в себя. И увидев это, Тамара наклонилась к нему и поцеловала.

Женщина существо непредсказуемое. Настроение Тамары за этот вечер очередной раз изменилось кардинально. Она оценила поведение Мыльникова, не столь жертвенное, но тем не менее мужественное и искреннее. Теперь она боялась потерять этого человека.

– Прости меня, Сеня, – сказала она. – Ну, прости глупую бабу. Ты действительно мой рыцарь. Мой спаситель.

Семен поморщился.

– Хватит болтать, – с трудом, как бы выталкивая слова, сказал он. – У меня, кажется, сломаны ребра. Снимите бронежилет и дайте его тому, кто первым выйдет проверять ситуацию на улице. Там могут быть еще желающие нас… побеспокоить.

К нему вернулось чувство юмора.

Из темноты вышел Виталий, неся помимо автомата еще один пистолет.

– Там один труп, – сказал он. – Наверное вы его уложили, – он помедлил, не находя слов, как назвать Тамару.

– Не стесняйся, Виталий и не принимай игру этих стареющих плейбоев. Называй меня просто Тамарой.

– Княжна, какая уничижительная характеристика для нас с Семеном!

– Профессор вы неисправимы. Чуть только отпустит ситуация, вы готовы снова прикалываться. Хватит.

– Да вы сами предложили нам эту, как вы говорите, игру, Тамара! – возмущенно воскликнул Кузнецов. – Но, боюсь, что наши приключения не окончились. Поэтому стихийно сформировавшиеся псевдонимы весьма уместны. Так что, оставайтесь-ка вы княжной.

– Ладно, я не против. Тем более, что это действительно так.

Говоря это, она расстегивала на Семене рубашку и пыталась поднять майку. Наконец, ей это удалось. И она увидела два огромных синяка на груди Мыльникова. Осторожно потрогав эти синяки она спросила:

– Больно?

Мыльников поморщился.

– Разумеется. Я же говорю, ребра сломаны. Мне надо крепко перебинтовать грудь, чтобы я мог хотя бы встать, не окочурившись от боли.

– Эй, ребята, есть что-нибудь вроде бинтов? – крикнула Тамара.

– Есть, – отозвался Виталий и полез в свою сумку, стоящую у стены.

Он вынул индивидуальный пакет, и, отстранив Тамару, начал умело бинтовать Мыльникову грудь.

– Да вы запасливы, ребята, – сказала Тамара. – Как это только вы не догадались, идя на такое мероприятие, вооружиться должным образом.

– Нечем было, – хмуро бросил Кузнецов.

– Вот такие у нас русские экстремисты, – ухмыльнулась Тамара. – Потому и национальной революции все нет и нет.

– Ничего, теперь у нас стволов навалом, – парировал Кузнецов.

Между тем, Виталий закончил бинтовать Мыльникова. Тот пошевелился и сел поудобнее, привалившись к стене.

В отношениях всей компании опять, который уже раз за сегодняшний день, произошли резкие перемены. Аристократический лоск как будто потускнел у Тамары. Теперь в ее действиях и словах проскальзывали элементы поведения обычной бабы, застуканной своим мужиком на грешках, которые она считает мелкими. Но за которые хочет перед ним оправдаться. Было ясно, что после того, как Мыльников, пусть и одетый в бронежилет, прикрыл ее своей грудью, она окончательно стала «его женщиной».

Между тем, именно к Мыльникову перешло сейчас лидерство в их, как пошутил Кузнецов, «временном коллективе». А в самом этом коллективе нарастало чувство общности. Они еще не определились с ролями, не договорились о дележе добычи, но как-то непроизвольно получилось, что они сейчас были искренне уверены в том, что смогут договориться и согласовать свои дальнейшие интересы.

Возможно, они и заблуждались. Но не подозревали об этом. Что, впрочем, было вполне естественно.

Между тем, сваленные у стены и, возможно, неумело, но крепко, связанные Алексеем, бандиты пришли в себя. Тот, у которого было прострелено бедро, довольно быстро терял кровь.

– Помогите, суки, – простонал он, глядя, как Виталий ловко бинтует Мыльникова. – Люди вы, или нет?

– А ты-то сам, человек? – вдруг с неожиданной жесткостью спросил Кузнецов.

Его тон настолько противоречил тому, как должен выглядеть профессор, что Тамара вновь попыталась вернуться к игривому тону, если не с Семеном, то хотя бы с Кузнецовым.

– Какое отсутствие гуманности, столь не свойственное русскому интеллигенту.

– Я не интеллигент, а интеллектуал. Почувствуйте разницу, княжна, – холодно, не принимая игры, бросил Кузнецов. И, уже обращаясь к бандиту, добавил:

– Сколько человек ждет вас на улице. Ну, быстро!

– На вас хватит.

– Тогда подыхай, животное!

Кузнецов выстрелил в бывшего автоматчика из пистолета Мыльникова.

– Теперь мы все повязаны, подполковник. И мои отпечатки на вашем оружии. Но мне кажется, что все это уже не важно. Согласны?

– Да, наворотили мы много, – осторожно, оберегая сломанные ребра, ответил Мыльников. – И, кстати, библиотека пока так и не найдена. А на улице нас определенно ждут враги. Эту угрозу надо побыстрее устранить. Попытайтесь узнать что-нибудь у второго бандюжка.

Тот, о ком они говорили, был явно послабее первого. Да и хладнокровно убитый подельник производил соответствующее впечатление.

– Эй ты, животное, – прикрикнул Кузнецов, приставляя пистолет к его голове, – сколько ваших на улице?

– Еще двое. Там стоит «Газель». Один шофер, он машину не покидает. А другой у входа. Он старший. Вы меня не убьете?

– Нет, пойдешь с нами, выйдешь, окликнешь старшего. Сзади будем мы. Понял?! Кстати, что у старшего, пистолет или автомат?

– Автомат был только один.

– Почему никто не идет к вам проверить, что здесь происходит? Чего ждут?

– Так ведь вы что-то ищете. Надо подождать, пока найдете, а потом отнять.

– Разумно. Ну, пошли.

– Так у меня ноги связаны.

– Развяжи ему ноги, Виталя. Одень бронежилет, бери автомат и иди за этим гадом. Мы с Алексеем за тобой. Княжна остается с Семеном. Леха, стрелять умеешь?

– Обижаете, Святослав Михайлович.

– Не обижаю. Просто сужу по себе. До сих пор не представляю, как сумел справиться с этим пистолетом и с одного выстрела сбить этого урода с ног.

– Кстати, очень грамотно с видом профессионала заметил Виталий. – При другом характере ранения, кроме, конечно, попадания в сердце или голову, но этого вы бы не сумели, он мог остаться бы на ногах и имел несколько секунд, чтобы многих из нас покосить.

– Не знал, что у меня такие знатоки соответствующих проблем, – уважительно заметил Кузнецов.

Между тем Мыльников зашевелился и сказал.

– Святослав, диспозиция неправильна. Толку с такого стрелка, как ты будет мало. Оставайся здесь. А наверх пусть идет с ребятами Тамара. Она у нас Вильгельм Телль в юбке. И ей снимать шофера, постаравшись не повредить машину. Как мы видели, она неплохо палит даже в темноте.

И видя готовые сорваться у Кузнецова возражения, поспешил прервать его.

– Не спорь, Святослав. Мне и так больно разговаривать. Не строй из себя рыцаря без страха и упрека. Тамара там полезнее тебя. А с точки зрения безопасности, главный риск не у нее, а у идущего впереди.

Кузнецов промолчал. А Мыльников продолжил:

– Ребята, как только этот урод окликнет старшего, глушите этого старшего. У него пистолет, а у тебя, Виталий, автомат. Да ты еще и в бронежилете. А ты, Тамара, попытайся сразу снять шофера. Кстати, пусть этот как его…

– Сергей я, – жалобно произнес пленный.

– Да, Сергей. Так вот, пусть этот Сергей подробнее расскажет, где стоит машина.

Глава 12. Удача

Через полчаса Виталий, Алексей и Тамара возвратились.

– А где наш пленный? – сразу все поняв, спросил Кузнецов.

– Там же, где и остальные, – неприветливо ответила Тамара. – Кстати, скоро светает. Нам еще всех этих жмуриков сюда перетаскать. Библиотеку найти. Погрузить ее в «Газель» и уехать отсюда.

Она была устала, и несмотря ни на что в душе чувствовала досаду на Кузнецова. За то, что тот не столь долго возражал идее поменяться с ней ролями.

Мыльников, похоже научился тонко чувствовать ее настроение. Поэтому он сказал.

– Не дуйся на профессора, Тома.

– Я же просила тебя так себя не называть! – сразу взвилась Тамара.

– Ого, да у нас начинаются семейные сцены – со всей возможной в его состоянии веселостью сказал Мыльников.

После чего даже начал неосторожно смеяться. Но тут же оборвал начавшийся смех, скривившись от боли.

– Современная война, увы, далека от рыцарства. Хотя Семен недавно и продемонстрировал нам обратное. Кстати, все не было времени спросить, княжна, как это вы догадались начать стрельбу в темноту? – спокойно спросил Кузнецов.

– Я все же перворазрядница по стрельбе и поэтому имею чуткий глаз. А слова Семена заставили меня посмотреть в проход. Так, на всякий случай.

– Ничего нового на поверхности не узнали?

– Глупый вопрос, профессор. Мы не узнавали, а стреляли.

– Ну, вы ведь не только стрелять умеете, но, наверное, и потрошить пленных перед ликвидацией на предмет выяснения истины.

– Я поводов для таких выводов не давала, – холодно ответила княжна. – Скорее их давали вы.

– Ладно, кончайте пререкаться, – прервал их Мыльников. – И так ясно, что это представители как раз тех, кто охотился за Ступаковым. Вычислим их всех потом, внимательно анализируя всю информацию, которой мы все вместе обладаем. А пока главное. Где эта чертова библиотека?

– Она явно где-то в этом помещении. Другого варианта просто нет. – сказал Кузнецов. – Перед приходом этого хоругвеносца мы как раз обстукивали стены. Но ничего пока не успели обнаружить. Кстати, сейчас уже полпятого. Через полчаса совсем расцветет. Надо перетаскать трупы с улицы сюда. Если не возражаете, этим займутся Алексей с Виталием.

– Не возражаю, – сказал Семен.

– Выполняйте, ребята, – обратился к ним Кузнецов.

Алексей явно был недоволен, но промолчал и пошел к выходу вслед за Виталием.

– Да, кстати, Семен, не объясните ли вы мне, как вы все здесь оказались?

– Это элементарно, Ватсон, – пошутил Мыльников. – У куратора этого хоругвеносца, вашего знакомого Маляева есть охотничья собака. Вернее была, ибо я ее пристрелил по соображениям безопасности. Она и вывела. Предварительно он дал ей понюхать какую-то тряпку с вашего двора.

– Откуда вы знаете?

– Я следил за вашим домом. А княжна, наверное, следила за мной. Так, Тамара?

– Так, Сеня. Но ей Богу хватит обо всем этом! Все! Ищем библиотеку!

– Господа, – обратился Кузнецов к Семену и Тамаре. – я не призываю вас помогать мне крушить эти стены. Но давайте подумаем, какие косвенные признаки могут указывать на наличие библиотеки?

– Во-первых, некие аномалии в кладке, свидетельствующие о наличие фальшивой стены, являющейся на самом деле некоторой дверью, – сказал Мыльников.

– Или некие тайные знаки – прибавила Тамара.

– Что ж, начнем осмотр стен, исходя из этих принципов.

Они осматривали и обстукивали стены уже два часа. С улицы давно вернулись Алексей с Виталием, вымазанные в земле и крови. Трупы врагов были собраны в одном месте и лежали бесформенной кучей прислоненные к стене.

В нескольких местах цвет камня несколько отличался от остальной стены. Но попытки разобрать кладку в этих местах ни к чему не привели. За стеной был типичный для этих мест грунт.

Аналогичная ситуация наблюдалась и в местах, где на камнях была вырезана стилизованная свастика, аналогичная той, что в свое время привлекла внимание Кузнецова на плите, лежащей рядом со входом в подземелье.

Все были грязны, усталы и злы.

– Все, перекур, – сказал Кузнецов.

Во время поисков он непроизвольно принял роль старшего. Мыльников сидел, прислонившись к стене, и явно мучаясь от боли. Он уже не принимал участия в поисках, перестав делать комментарии и высказывать предложения. Он дремал. Похоже, у него начинался жар.

Остальные сидели, устало привалившись к стенам. В помещении было неимоверно душно от горевших уже который час факелов.

Кузнецов переглянулся с Тамарой.

– Здесь надо не рыть, а думать, – заметил он. – А думать мы сейчас не в состоянии. Тем более, что подполковник явно плох.

– Ваши предложения, профессор, – спросила Тамара.

– Здесь все оставить как есть. Перенести подполковника в машину. Одеть его в форму и привести в минимальный порядок. Вместе с ним поехать ко мне. Я живу в довольно большой усадьбе на самой окраине. Подполковника кладем у меня. Ему не за чем появляться у себя. Тем более, мы его не сумеем незаметно среди бела дня перенести в городскую квартиру. А у меня заехали в гараж, закрыли двери и мы дома. Вход прямо из гаража в дом. Потом я вызываю знакомого врача.

– Верный человек? – спросила Тамара.

– Более чем, – ответил Кузнецов, и продолжал, – далее, приводим себя в порядок и думаем, как нам искать наш клад.

– Согласна, – сказала Тамара. – Только вы забыли одну вещь.

– Какую?

– Вход надо будет хорошенько замаскировать.

– Это подразумевалось.

– Ладно, тогда за дело.

Она подошла к Мыльникову и слегка потрепала его по щеке.

– Семен, взбодрись. Сейчас оденемся и поедем.

Мыльников открыл глаза.

– Что, нашли?

– Пока нет, но оставаться здесь далее нецелесообразно. На улице белый день. А мы в таком виде вызываем подозрения. Да еще на чужой машине. Хорошо, что ты в форме. Одна надежда на тебя.

– Согласен. Помогите мне встать, – с трудом ворочая языком, ответил Мыльников.

Все прошло так, как и предполагал Кузнецов. Они, как могли, убрали следы происходящего у входа в подземелье. Потом замаскировали этот вход. Погрузились в «Газель», предварительно забрав все свои вещи и велосипеды.

Мыльников сел рядом с водителем. За рулем был Кузнецов. Остальные спрятались в кузове. Лесными дорогами ехали осторожно, но Мыльников все равно кривился от боли на каждой колдобине.

Если не считать этого, то доехали без происшествий. Из леса дорога выходила на поле, потом ныряла в крутой овраг, а из оврага выходила прямо на окраину примыкающей к городу деревни. Крайний дом в которой принадлежал Кузнецову. Разумеется, это был не деревенский дом, а большой коттедж на месте ранее стоявшей здесь избушки.

Деревня была пуста. Здесь жили в основном московские «дачники», скупавшие пустующие участки и строившие на них загородные дома. В будние дни здесь, как правило, находился только Кузнецов и несколько одиноких старух.

Так что на усадьбу к нему заехали незамеченными.

– Где это так его? – спросила после осмотра Мыльникова приехавшая женщина-врач.

Они разговаривали с Кузнецовым в отдельной комнате за закрытой дверью. Эта маленькая, живая, симпатичная умница была, как сказали бы пошлые обыватели, любовницей профессора. На самом же деле, она была его подругой и единомышленником, принявшим все идеалы национальной революции и умом и сердцем.

– Автоматная очередь через бронежилет, Малыш.

Так он называл ее, когда они были наедине.

– Сломаны ребра. Очевидно, есть внутренние гематомы. По уму нужен рентген и гипс. Но у нас, русских экстремистов, – она сказала это естественно, без тени иронии, уже автоматически причисляя себя к их большой пока еще разрозненной команде национальных революционеров – как всегда этого нельзя сделать по вполне понятным причинам.

– Ты догадлива, Малыш.

Она задумалась.

– Вот что. Я ему сейчас сделаю укол. Потом поите его вот этим, я выпишу сейчас рецепты. Ну и перевяжу, разумеется.

– У него есть температура?

– А то! – она сказала это великолепно емкое выражение из местного диалекта. – Но я прописала ему и жаропонижающее. Короче, полный покой. И пусть его кто-нибудь обихаживает. Ему бы сиделку. Но за неимением таковой, пусть за ним поухаживает эта кобыла.

Малыш всегда очень ревниво относилась к красивым женщинам, возникающим в кругу знакомств Кузнецова.

– Малыш, не злись.

– Чего не злиться, когда ты на нее пялишься как кобель на течную суку?!

– Так ведь пялюсь, но не трахаю.

– Если бы она только свистнула, сейчас же бы на нее залез!

– Ладно, Малыш. – Он сжал ее в ласковых объятиях. – Ты же знаешь, я общаюсь только с теми, с кем это полезно ради победы. Нашей победы.

– Ладно, экстремист-радикал, – разом успокоилась подруга. – Выполняйте предписания доктора. Я приду через сутки. Если динамика будет положительная, то через пару-тройку дней он сможет сам прийти на рентген и придумать что-нибудь. А там уже можно будет организовать нормальное лечение. И хорошо, что не было удара в область сердца. А то бы перелом грудины и гематома в районе сердца. Так что могли и кокнуть его, несмотря на бронежилет.

А он действительно рисковал жизнью ради княжны, – подумал Кузнецов. – Вот уж действительно, чужая душа потемки. Ведь никогда не подумаешь про него такого, если судить по физиономии. Да и по его гнусной профессии. Но теперь мы в одной лодке. И хорошо, что этот мент оказался человеком, способным на, прямо скажем, героические поступки. Таких хорошо иметь своими союзниками.

Вечером все собрались в гостиной. Все отдохнули, поели, помылись и теперь выглядели свежо и энергично. Мыльникову тоже стало заметно лучше, и он сидел за столом вместе со всеми. Кузнецов сидел во главе стола в резном кресле, которое в свое время заказал специально. Стулья вокруг стола были красивые, удобные и довольно дорогие. Но это кресло выделялось среди них, как тигр среди пантер.

Как-то опять почти автоматически получилось, что теперь руководство перешло уже к Кузнецову. Откинувшись в кресле, он спросил собравшихся, как будто был на неком официальном совещании.

– Какие идеи, коллеги?

Повисла короткая пауза.

– Надо скорее возвращаться и продолжить поиск, – решительно сказал Виталий.

– Пилите Шура, пилите, – подал ехидную реплику Алексей, цитируя известную фразу из «12 стульев»…

– Ваши идеи, княжна? – спросил Кузнецов.

– Пока идей нет, – откровенно призналась Тамара.

– Идеи есть, но другого плана, – подал реплику Мыльников. – Мы на месте все очень грубо подчистили. Пока мы занимаемся поисками наших сокровищ, нас элементарно заметут или просто грохнут безо всяких формальностей. Либо мои коллеги, либо те, кто послал Ступакова, либо те, кто охотился за самим Ступаковым. Как мы увидели сегодня, эти силы тоже вполне реальные.

– Проблемы безопасности обсудить, конечно же, надо, – сказал Кузнецов. – Я согласен с подполковником. Но у меня только два замечания. Первое. Давайте все же при обсуждении не путать темы, а то мы так ничего путного не надумаем.

И второе. Как бы мы не заметали следы, мы уже дали столько наводок, по которым нас можно вычислить всем нашим недоброжелателям, от ментов до бандитов и хоругвеносцев, что отступать некуда. Вы уж извините за сленг. Но надо, кровь из носу, найти сокровище и рвать когти. Без сокровища мы просто банда серийных убийц.

Да, еще один момент. После нахождения библиотеки мы сможем зачистить это место капитально. Например, просто все там завалив.

– Как? – спросил Виталий.

– Например, подорвать вход.

– Да, кто же спорит, что с библиотекой Грозного лучше, чем без нее. Лучше быть здоровым и богатым, чем бедным, но больным, – скептически заметил Мыльников. И тут же поморщился от боли, ибо подал реплику слишком живо. И сломанные ребра тут же отозвались.

Преодолев эту слабость, Мыльников продолжал.

– Надо хотя бы вернуться и закопать эту гору трупов. Нам просто невозможно будет работать в подземелье, они же начнут вонять.

– Верно! – единодушно подхватили почти все присутствующие.

– Но где их закапывать? – спросил Кузнецов.

– Да лучше всего там же, в подземелье. Они будут как бы дважды упрятаны. В подземелье, да еще и закопаны.

– Да… – протянул профессор и вдруг крепко задумался, почти впав в ступор.

– Михалыч! Не спи, замерзнешь, – непочтительно прервал его молчание Мыльников, с которым они уже перешли на «ты».

Кузнецов как будто очнулся.

– Как вы считаете, – спросил он, обращаясь ко всем сразу, – если бы некто решил прятать библиотеку, что называется «с гарантией», он бы что сделал, построил бы подземелье, а в нем просто расставил стеллажи?

Ему ответил Виталий, настроенный наиболее решительно среди всех.

– Да нет, он бы сделал из этого подземелья тайный ход в…

– Другое подземелье. И стеллажи поставил бы уже там? Так что ли?

– А что бы, по-вашему, он сделал? – недоуменно спросил Виталий.

– Кажется, я понял мысль профессора, – вклинился в их диалог Мыльников. – Этот некто просто закопал бы сокровища в подземелье. Возможные искатели нашли бы подземелье, развалили бы все стены в поисках хода в другие помещения, но так ничего бы не обнаружили.

Как мы, – добавил он.

– Вот это да! – воскликнули все разом. – Подполковник голова.

– Не я голова, а профессор. Он пришел к этой мысли и хотел, чтобы мы тоже обо всем догадались сами.

– Зачем, сами? – спросил Алексей.

– Чтобы в процессе поиска ответа дойти до кое-каких важных деталей. По принципу ум хорошо, а два лучше.

– Ты точно пересказал мой замысел, Семен. Но догадался только ты. Теперь уже прямой вопрос, какие соображения на этот счет?

– Закопать можно клад, – быстро сказал Алексей. – Но как закопать библиотеку?

– В сундуках, например.

– Хорошо, но если Половцев нашел именно таким образом спрятанную библиотеку, то должны сохраниться следы его свежих раскопок.

– Не обязательно. Как вы заметили, там разнозернистый неслоистый песок. В таком грунте следы копания в условиях сухого подземелья не видны. Да и натоптали там многие и много.

– А до того, как натоптали?

– А до того мы все смотрели на стены, но не себе под ноги.

– И все-таки должны быть некие наводки, где надо копать. Все те же приметные знаки. Где им быть? Да и какие они? Все те же искривленные свастики?

Все помолчали. А княжна твердо сказала.

– Нет, это должен быть Сварогов квадрат.

– Откуда вы знаете это Тамара?! – воскликнул Алексей.

– Знаю, Леша. Я же все-таки из рода колдунов. Но мою душевную уверенность к делу не пришьешь. Поэтому выскажу рациональное соображение. В Ливонскую войну Грозный с большим упорством штурмовал, а потом удерживал Полоцк. В легендах нашего рода сказано, что он хотел, как и его предок Владимир, овладеть одной из княжон нашего рода. И через нее выйти на те тайны, которыми мы владеем.

Ему не удалось сразу, на месте вычислить среди полоцких дворян представителей или представительниц нашего рода. И тогда он принял решение «на всякий случай» переселять сюда, в свою тогдашнюю столицу всех пленных дворян Ливонской войны. Потом, де, разберемся.

И, кстати, уж извините за грубость, передрал он потом чуть ли не всех девиц плененных семейств. Это можно объяснить его примитивным сластолюбием. Но я думаю, не все так просто. Такого типа люди верят в свою харизму и сверхъестественные возможности. Вполне возможно, что Грозный самонадеянно полагал, что в постели ему скажут даже больше, чем на дыбе.

Кстати, видели его скульптурный портрет в музее? Если да, то заметьте, сколько похожих типов гуляют по улицам нашего городка. Впрочем, это лирическое отступление.

Но те тайны, которыми владели мы, сродни, если так можно сказать тем тайнам, которые были в его библиотеке. И пряча эту библиотеку, он вполне мог использовать в качестве, как это говорят некоторые молодые люди, «наводки» наш знак – Сварогов квадрат.

– Но мы там нигде не видели Сварогова квадрата!

– Значит, плохо искали. Или искали не там. Или не совсем там.

– Хорошо, – прервал их дискуссию Мыльников. – Так или иначе, но надо идти в подземелье и копать. Это надо и для поисков, и чтобы похоронить трупы.

– Верно, – подвел итог Кузнецов. – Едем. Кто остается с Семеном?

– Не надо со мной никого оставлять. Я более или менее в норме. При оружии и при удостоверении. Это раз. И потом, на чем намереваешься ехать, Михалыч? Не на «трофейной» же «Газели»?

– Разумеется, нет. Без тебя на ней опасно ездить даже по лесам. Поедем на моей машине. А на «Газели» уж потом с тобой будем вывозить трофеи.

– Разумно.

– Тогда, по коням, господа, – сказал Кузнецов вставая.

– Погодите, Святослав Михайлович! Только один вопрос, – подал голос Алексей.

– Давай, но в темпе.

– Тамара, о каких это общих тайнах вы говорили?

– Найдем библиотеку, тогда расскажу. А пока некогда. Поехали, мальчики, поехали.

Они копали и тыкали в рыхлый песок тонкие стальные прутья, найденные у Кузнецова в гараже. Они остались после какого-то этапа строительства его дома и пригодились сейчас весьма кстати.

Это продолжалось уже более двух часов. Все было безрезультатно.

– Давайте сделаем хоть одно дело, – взмолился Алексей. – Хоть закопаем этих клиентов. Они уже воняют, сил нет.

– Давай, – согласился профессор.

Его блестящая идея опять не подтверждалась. И он чувствовал не просто досаду, но прямо-таки какую-то личную обиду на судьбу за нелогичность и уродскую хаотичность этого мира.

Он со злостью вонзил лопату в землю. Песок хорошо копался. И яма, ранее сделанная с поисковыми целями, росла с каждой минутой. Кузнецов сгонял свою злость в бешенной физической работе. Это была какая-то молитвенная истовость.

Остальные отошли от него и или отдыхали, или просто не хотели мешать выходу его ярости.

Через полчаса яма была уже готова. Кузнецов вышел из нее, шатаясь от усталости.

– Давайте, господа. Теперь ваша очередь. Никаких сундуков в этом месте нет. Так что стаскивайте наших клиентов и засыпайте их.

Он привалился к стене и, мысленно представив Сварогов квадрат, обратился к своим русским Богам.

«Помогите мне! Я знаю, вы меня слышите. Вы же помогали мне не раз. Но тогда я этого не понимал. А теперь понимаю. Помогите. Я же ищу то, что ищу, во имя торжества Ваших идеалов. Я же верю Вам. Ответьте мне!».

Ничего не пришло в голову. Он постоял. И вдруг почувствовал, что давно жаждет помочиться. Кузнецов был в этих делах более чем прост. Сказывалась его юность, проведенная в дальних геологических экспедициях. Чуть отойдя в сторону, он начал расстегивать ширинку

– Профессор! Это черт знает что! Ну не при даме же!!! Отошли бы хотя бы в проход, что ли! – раздался возмущенный голос Тамары.

– Извините, княжна. Но там черт ногу сломит. Темно.

– Так возьмите фонарь!

– Леха, дай фонарь, – попросил Кузнецов.

Алексей подал ему большой фонарь.

Святослав, светя себе под ноги, отошел в проход, по которому они проникали в подземный зал. Сам проход был укреплен не везде. И не всегда камнями. Но вход в зал был сооружен в виде добротной каменной арки, крепко подпиравшей стены и свод прохода.

Окончательно расстегнув уже полу расстегнутую молнию на ширинке, Кузнецов с удовольствием начал мочиться. Фонарь мешал. И профессор прицепил его за какой-то крючок к кольцу на груди своей куртки. Фонарь крутанулся на этом кольце и стал светить вверх. Впрочем, его свет был уже не нужен. Кузнецов вполне основательно пристроился за углом, образованным стеной зала и проходом. На расстоянии, достаточном, чтобы быть не видимым Тамаре, стоящей рядом с ребятами, засыпающими яму.

Кузнецов мочился долго, испытывая знакомое всем мужикам в таких случаях облегчение. Потом основательно отряхнулся и застегнул ширинку. Взял неловко висящий фонарь, он машинально посмотрел по направлению его луча, торчащего вверх.

В ярком свете фонаря он увидел на своде арки вырезанный на камне Сварогов квадрат.

Один луч его был заштрихован четко прорезанными косыми чертами.

Глава 1. Предыстория разгадки

– Да, лихо, прямо скажем, лихо, – как-то даже лирически прокомментировал рассказ о нахождении места библиотеки Мыльников.

Они опять сидели в гостиной дома Кузнецова. В разных комнатах стояли десять огромных сундуков со свитками рукописей и книгами.

– Да, Семен, но согласись, как оригинально спрятать. Не в самом зале, а прямо у его порога.

– А что ты хочешь, Михалыч, Грозный был мастером психологических этюдов. Он и в этом соригинальничал.

– На каждого оригинала найдется другой оригинал, – вставила Тамара и лукаво добавила, – с расстегнутой в присутствии дамы ширинкой.

Все дружно расхохотались.

– Извини, княжна. Я старый полевой работник. В тайге и степи живешь без сантиментов. Да и с девицами княжеских родов общаюсь впервые.

– А перед другим девицами, считаешь, можно спокойно мочиться?

И поспешила добавить с теплотой в голосе, чтобы профессор не успел обидеться.

– Да ладно тебе, Михалыч. Не обижайся на мою дружескую критику. Просто, скажу как женщина, ты такой большой оригинал, что к тебе надо долго привыкать, прежде, чем иметь с тобой дело.

– Да, кстати, о делах, – вставил Семен. – Как зачистили вход в подземелье?

– Давай, Виталя, расскажи старшему товарищу, как профессионал профессионалу, – чуть иронично бросил Кузнецов.

– Профессионально, Семен Платонович. Вход обвалили. Потом вообще все место вокруг разорили. Плиту со свастикой расколошматили, а осколки разбросали. Еще раз проверили место на предмет наличия гильз. А потом забросали землей все неровности, натаскали сушняка и устроили маленький лесной пожар. Сейчас сухо. Все вокруг выгорело капитально.

– Какое варварство! Михалыч, и это твоя смена! И это лучшие люди Русского Сопротивления! И такие люди будут в случае победы национальной революции править Россией!

Мыльников говорил все это задорно и весело. С очевидной иронией, пародируя сам себя.

Кузнецов рассмеялся.

– На войне, как на войне, Семен. Тем более, что мы еще не закончили наше дело. И лишние следы нам ни к чему. Ты же не хочешь их оставлять тоже?

– Разумеется. Ну да ладно. А теперь выход княжны Полоцкой. Ждем обещанного рассказа, ваша светлость. Или он не состоится до тех пор, пока вся библиотека не прочитана до конца?

– Кончайте прикалываться мужики.

– Какая грубость! И это профессиональный филолог, да к тому же еще и княжна!

Все дружно рассмеялись. Всем было хорошо и весело. Они выиграли серию трудных боев. И им хотелось сейчас расслабиться и шутить, общаться играя. В стиле карнавала или языческого праздника.

На столе стояли разные салаты, демонстрируя овощное и фруктовое обилие конца августа. А также разнообразное мясо и рыба. Разумеется, вино тоже присутствовало.

– Ладно, мальчики, наливайте. А то рассказ долгий. В горле пересохнет.

Кузнецов потянулся к бутылкам.

– Красное, белое, водку, коньяк? Кому что.

– Сами за собой поухаживаем, Михалыч. Твоя задача только княжну обслужить.

– Что будем пить, ваша светлость?

– Налей-ка мне Михалыч вот того Шардане Мысхако. Как оно только оказалось в нашей деревне?

– Элементарно. Не совок чай. Скоро все будем разбираться не только в марках, но и урожаях. Как белые люди.

Ну, за нас! За белых людей! И за наших русских арийских белых Богов! Мы прославим их своими делами. А они помогают и еще не раз помогут нам. За нас и за них! Вы рядом с нами, пращуры. Наше веселье – ваше веселье!

И он опорожнил свой бокал.

– Все, княжна. Теперь твой рассказ и больше никаких пауз.

– Ладно, мальчики. Слушайте и не перебивайте. Но учтите, начну с дел очень давних. Ни много, ни мало, с рождения Христа.

– Да хоть с сотворения мира!

– Все замолкли! Слушаем.

– Мы как-то привыкли, и не замечаем, – начала Тамара, – но наш отсчет времени идет с Рождества Христова. И действительно, наше время нельзя себе представить без христианства. Как бы к нему не относиться. Здесь, как я понимаю, собрались закоренелые язычники и неисправимые грешники.

Она лукаво улыбнулась.

– Скорее греховодники, княжна, – не удержался от реплики Кузнецов.

Княжна с улыбкой погрозила ему пальцем и продолжала.

– Итак, понимание сути нашего времени полезно всем, в том числе и язычникам. И им, кстати, в первую очередь. Поэтому, от понимания христианства никуда не уйдешь.

А для этого, в свою очередь, надо понять фигуру Иисуса и то, как эту фигуру потом использовали.

Вообще, история человечества, я бы сказала, вся история человечества, а не только та, писаная история, которую мы знаем, была бы невозможна без фигур, которых можно назвать пророками, Сынами Бога и тому подобными определениями.

Любой человек, понявший нечто очень важное с точки зрения развития человечества и цивилизации, начинает ощущать, что это не он сам все это понял, придумал, создал. Он просто стал проводником воли Творца, его орудием.

– Великий русский гений академик Вернадский говорил, что истину ему внушает Бог, а его задача как ученого, объяснить эту истину коллегам в соответствии с имеющейся понятийной базой. Возможно, я не точен в формулировках, но суть этого высказывания именно такая, – вставил Кузнецов.

– В точку, профессор, в точку. Я всегда догадывалась, что вы не просто научный работник, а человек, весьма широко мыслящий.

– Да наш Михалыч не только в науке рульный мэн, – вставил Виталий.

– Хватит прерывать княжну, – ревниво вставил Мыльников.

– Не кипятись, Семен, мы никуда не спешим. У нас, в некотором роде, закрытие сезона. Сидим, разговариваем, пьем. Можем себе позволить. Тем более, под твоим чутким патронажем. Ведь ты у нас пока что зам главы РОВД, а не маньяк-убийца и похититель национального достояния, – лениво и иронично подал реплику Святослав.

– Ты поразительно чуток к соратникам и сообщникам, профессор, – столь же иронично заметил Мыльников.

Они посмотрели в глаза друг другу с пониманием. И почти разом оба усмехнулись.

Их перепалку прервала Тамара, продолжая, как бы не заметив этой пикировки.

– Да, Вернадский был прав. Он, конечно же, гений. Гений, но не пророк. А вот подаривший миру железо наш предок Сварог тот был пророком. Таких называли Сынами Божьими или даже Богами. Впрочем, тут дело в терминологии. Индоарии, например, выстраивали целую иерархию таких Сынов Божьих, выделяя аватар, пророков, понимающих Божий замысел и несущий его определенным народам в определенное время, и пророков более высокого уровня, неких аналогов мессий. Но к последним относились только те, кто принес настолько глубокие знания и умения, которые способствовали смене эпох. Такие Сыны Божьи были, и еще появятся. Это Творец один, а его продвинутых помощников, которых нам не грех тоже называть Богами, настолько они выше нас, много.

Наш Сварог в этом отношении мессия. И его вклад в реализацию замысла Творца настолько велик, что нам не грех считать его Сыном Божьим, или даже Богом. А вот Иисус тянет на аватару. Не более того.

Надо сказать, что жизнь в бассейне Средиземного моря в те времена была настолько подла, гнусна и забюрократизирована…

– Как сейчас в нашей долбанной Российской Пидерации, – вставил Алексей.

– Примерно так, Леша, примерно так. Но, я думаю, все же еще хуже. Так вот эта жизнь была настолько бесперспективна и нетерпима, что очень многие взывали к людям с проповедью элементарной морали. В сущности, эта проповедь была тривиальна. «Ну не будьте такими подлецами, убийцами, паразитами, обманщиками! Ведь перережем и перетравим друг друга. И в наши города придут чужаки делить наше достояние».

– Опять, как у нас! – воскликнул Виталий. – Пока Кремль дурит страну и русский народ, черножопые садятся нам на шею!

– Опять ты прав, Виталий. Но только надо понять, что все это элементарно. Это даже не первый шаг к выходу из ямы. Это, как иногда говорит наш профессор, нулевой шаг. И такая проповедь видится каким-то откровением только в обстановке тотальной лжи, тупости, подлости и политиканства. Но, к счастью, никогда таким не бывает весь мир. Поэтому и этот вопль «Опомнитесь!» предназначен только тем, и важен только для тех, кто в данный момент должен опомниться. Но не для всего мира.

– Не преувеличиваете, княжна? – вставил вдруг Мыльников. – Так ли это тривиально? Не мы ли, здесь присутствующие совсем недавно так лихо нарушали все эти заповеди, даже не почесавшись?

– Это долгий разговор, Семен, – очень серьезно вставил Кузнецов. – Гораздо дольше того, что хочет рассказать нам княжна. Поэтому, давай, воздержимся от ухода именно в эту сторону. Хотя, я почему-то чувствую, что нам предстоит возможность обсудить все это на досуге.

– Надеюсь только, что не в камере СИЗО.

Тамара состроила недовольную гримасу, но произнесла только:

– Шутки у вас, колонель. Но я продолжу. Несмотря на твой скепсис Семен, эти моральные проповеди действительно довольно тривиальны. Тривиальны настолько, что была масса конкретных исторических личностей, живших в разное время и наверняка не знавших друг друга, но говоривших некоторые сентенции почти одинаково

Самым известным деятелем такого плана был Апполоний Тианский, которого некоторые исследователи готовы были даже считать историческим Иисусом.

Характерно, что Апполоний был вполне конкретной личностью. И его переписка с несколькими римскими императорами и римской императрицей сохранилась. Апполония упоминают в своих произведениях Апулей, Лукиан, Дион Кассий, Ориген.

Впрочем, он был не единственным. И раньше о них знали гораздо больше. Они были известны настолько широко, что ранние христиане не могли просто проигнорировать их существование.

Так, один из деятелей раннего христианства Иустин, сказал даже: «дьявол с целью посеять сомнения среди верующих, задолго до рождения Христа преподал язычникам все эти вещи».

Знаете, господа, кому как, но мне трудно представить, чтобы такая толпа учителей, говорящая независимо друг от друга одно и то же, иногда почти слово в слово была очень уж продвинутыми пророками. Значит, говорили они вещи достаточно очевидные. Не сказать тривиальные. Это вам не подарок людям огня или железа. Или пенициллина.

Да, все эти учителя были в значительной части правы. Но ведь правы и те, кто говорит, что надо чистить зубы по вечерам или мыть руки после туалета. А что, люди это делали всегда? Отнюдь нет. Но научились, кстати, от кого-то конкретного научились, и уже не мыслят себе жизнь без этого.

Хотя, Семен, в силу некоторых обстоятельств, не делают этого всегда. Нарушают, так сказать, заповеди, по чисто техническим, как сказал бы наш профессор, причинам. Но эти нарушения столь непреложных базисных правил жития почему-то не рассматриваются никем как смертный грех.

Княжна выразительно посмотрела на Мыльникова и продолжала.

– Вместе с тем, довольно важно все же найти того, среди этих многочисленных пророков, который не только по характеру своей проповеди, ибо как видим, она тривиальна, но и по общему рисунку своей судьбы похож на канонического Иисуса. Желательно даже похож и в деталях биографии.

Мы потом поймем, почему это так важно.

А сейчас лишь заметим, что такой персонаж действительно был. Правда, жил он почти на сто лет раньше выдуманного евангельского Иисуса. И поэтому многие второстепенные детали его жизни не соответствуют Евангелиям. Но как раз в этих евангельских деталях содержится столько противоречий, что именно они и позволяли во все века противникам христианства эту евангельскую версию критиковать.

Я эти детали и их критику здесь разбирать не буду.

– Тамара, но ведь это интересно, скажите, хотя бы, где можно прочитать об этом, – попросил Алексей.

– Многое можно прочитать прямо здесь, в домашней библиотеке у профессора. Он так часто ссылается на эти книги, что подозреваю, они у него здесь, под рукой. Это, кстати, довольно известные среди специалистов книги по истории религии. Чуть ли не учебники. Но если ты уж так интересуешься всем этим поглубже, прочти Елену Блаватскую. Наша соотечественница, известная, как это обычно бывает, всему миру, но не в России.

– Такая уж известная? Первый раз слышу, – возразил Алексей.

– ООН объявила 1991 год, годом Блаватской. Этого тебе достаточно?

– Вполне.

– Итак, господа, история реального Иисуса такова. Серьезных подтверждений библейских историй типа исхода из Египта или так называемого Вавилонского плена нет. Зато история евреев последних полутора веков до нашей эры более или менее достоверна. Так вот, было тогда собственное государство евреев вассалом то египетских Птолемеев, то сирийских Селевкидов.

Как такие убогие государства существуют? Да, как и сейчас. Маневрируют между приличными державами, обманывают, подличают, компенсируют недостаток сил и средств выжиманием соков из собственного населения.

В результате этих малопочтенных маневров, стало еврейское государство, наконец, формально независимым. И правил там царь Александр Яннай. Мужик энергичный, занявший трон благодаря вдове своего старшего брата. Эта вдовушка, Александра Саломея, была бабой в летах, ей было 37 лет к этому моменту, что по нынешним меркам соответствует возрасту за пятьдесят. И она, сдается мне, делая этого младшенького брата царем и своим мужем, руководствовалась не только политическими, но и сексуальными соображениями.

Любят, знаете ли, такие начинающие увядать красивые бабы более молодых голодных мужиков.

– А почему этот царев брат был голодным до баб? – спросил Виталий.

– Потому, что до смерти своего брата сидел в тюрьме.

– А, тогда понятно.

– Итак, господа, оцениваете ситуацию. Голодный сексуально озабоченный зэк дорывается до увядающих пышных прелестей.

– Княжна, какими терминами вы пользуетесь?! – иронично воскликнул Семен, – «Бабы», «зэки». И это о царственных особах!

– Я арийская княжна, подполковник! И говорю об этих смугленьких южанах так, как считаю нужным.

– Не знал, что ты такая фашистка, Тамара.

– А почему, по-твоему, я была в Белом доме в 1993-м, почему связала свою судьбу с Половцевым, почему знаю книги профессора? И какие убеждения могут быть у русской княжны и колдуньи?

– Ладно, господа, оставим политические споры на потом, – вступил в полемику Кузнецов. – А княжна пусть использует ту лексику, которую считает нужной. Тем более, что ее образы весьма яркие и впечатляющие. И не нам учить правильно говорить дипломированного филолога.

– Благодарю, профессор. Итак, Яннай в основном воюет, причем весьма успешно. Он расширил тогдашнюю территорию страны в десять раз.

– Ого, да евреи и тогда били палестинцев! – воскликнул Виталий.

– В этом отношении в жизни мало нового. Все пошло и тривиально. Но не будем прерываться. Итак, Яннай воюет, Саломея правит. И правит как всегда в такой ситуации на основе известных принципов сдержек и противовесов. А сдерживать на внутреннем фронте приходится две группировки – фарисеев и саддукеев.

– А это кто такие? – спросил Виталий.

– Объясняю. Саддукеи это потомки древних жрецов. Они по праву претендуют на контроль за пресловутым Иерусалимским Храмом. Основа их могущества финансы, прокачиваемые через этот храм. Так, они принимают подношения только монетами, отчеканенными в Храме. А для прихожан, у кого таких монет нет, устанавливают грабительский обменный курс.

– Ну, типичные лица демократической национальности! – съязвил Виталий.

– Да, но учти, что обдирали они прихожан своего Храма, то есть тоже лиц демократической национальности. Да и потом, тогда все храмы всех религий так делали. Например, храм Артемиды в Эфесе был крупнейшим банком тогдашнего Средиземноморья.

Но мы снова отвлеклись. Итак, саддукеи имеют претензии контролировать храм. И контролируют его. А фарисеи представляют государственных налоговиков. И пытаются захватить еще и храмовые финансы.

– Как у нас, прокурорские рэкетиры против Гусинского.

– Ну, наши прокурорские и налоговики далеко переплюнули тех фарисеев. А те для подрыва позиций жречества только дискредитируют это саддукейское сообщество в глазах народа. Как дискредитируют? Показывая, что это жречество погрязло в пороках и отступило от морали. Поэтому фарисеи постоянно демонстрируют свою более высокую мораль на людях. И как всегда бывает в таких случаях, превращают мораль в фарс. Отсюда и пошло понятие фарисейства как явления.

Так вот, фарисеи и саддукеи противостоят друг другу, но Саломея контролирует обе группировки. Ее муж саддукей, а брат фарисей.

В этой борьбе особое место занимает Синедрион. Его называют сейчас Академией. Но это скорее не Академия, а некая законосовещательная и одновременно судебная палата, состоящая из интеллектуальных авторитетов.

Так вот, контроль над этим важным органом еще при отце Янная Гиркане, захватывают фарисеи. Во главе его они ставят своего человека, дядю Марии, матери Иисуса.

Александр Яннай, придя к власти, несколько прижимает фарисеев. Но не совсем. Просто дядю Марии, «чужого» фарисея, он заменяет «своим» фарисеем, братом своей жены Саломеи. Так примерно, Путин заменяет чужих олигархов своими.

Именно тогда двоюродный дед Иисуса вынужден бежать в Египет. Но фарисеи не смирились с таким положением дел, и помогают правителям Сирии разбить Янная. Тот хоть и крут, но язык силы понимает. Не любят крутые цари ножи в спину. Ой, не любят. Но, господа, ведь не обижаются, а наоборот уважать начинают тех, кто эти ножи хорошо им засаживает! Вот и Яннай вынужден помириться с фарисеями. И в знак доброй воли не препятствует возвращению дяди Марии из Египта.

Тот возвращается. Но противники готовят коварный удар. Они вытаскивают на свет историю с сыном Марии.

А теперь мы подходим уже непосредственно к биографии исторического Иисуса.

Она промолчала.

И тут раздался звонок в дверь.

Все на мгновение замерли. Был уже поздний вечер, если не ночь.

Глава 2. Продолжение объяснений

– Семен, в случае чего используем твое положение или… силовое противодействие? – спросил Кузнецов.

Звонок повторился.

Семен молчал. То ли в растерянности, то ли в задумчивости. Кузнецов мгновенно оценил ситуацию и подмигнул ребятам. Те бросились из гостиной. В соседней комнате было свалено оружие. Оттуда послышался стук и шорох. Виталий с автоматом и Алексей с пистолетом стояли наготове в коридоре.

Кузнецов медленно встал.

– Профессор, не надо лишних эксцессов. Конечно же, держите свои стволы наготове, но не на виду. Если это кто-то из моих коллег, зовите их сюда. Я с ними сам разберусь.

Кузнецов внимательно выслушал Мыльникова и, не сказав ни слова, вышел. По пути он тоже прихватил пистолет.

Звонок раздался в третий раз.

– Иду! Иду! Прокричал Кузнецов и посмотрел через боковое оконце на крыльцо.

Там стояла его маленькая подруга.

Он резко открыл дверь.

– Малыш? – только и спросил он.

– Расплатись за такси, Михалыч. Я сегодня поздно закончила работу, но решила приехать. Я ведь обещала посмотреть нашего партайгеноссе через сутки.

– Сейчас, Малыш, сейчас, – пробормотал Кузнецов. И заорал что есть силы в коридор – мальчишки, отбой!

Потом сбежал с крыльца, сунул шоферу сотню, хотя обычно за поездку к ним на окраину брали семьдесят рублей. Город был маленьким.

Запыхавшись, он вернулся в прихожую. Малыш стояла, несколько растерянно оглядываясь. Она ничего такого не видела, но своей чуткой душой почти физически ощутила угловатую колючую атмосферу в доме. Эта атмосфера настолько противоречила ее доброй, мягкой натуре, что она как бы внутренне сжалась от растерянности и даже некоторой незаслуженной обиды.

Кузнецов взглянул на нее и все понял. У него сжалось сердце. В порыве какой-то испепеляющей нежности, он сжал ее в объятиях, и, гладя по голове, повторял как в бреду: «Малыш. Малыш. Малыш».

– Да, это я.– Она улыбнулась. Поначалу несколько робко.

И тут Кузнецова будто прорвало. Прошло уже больше суток с того момента, как он первый раз в жизни смотрел в дуло направленного на него пистолета, а потом в первый раз в жизни убил человека. Потом он искал библиотеку, распоряжался, думал, действовал. Ему некогда было задуматься над прошедшим и пережить, переварить все в душе.

Ему казалось, что все улеглось и так. Но он ошибался. И сейчас, глядя на эту добрую беззащитную маленькую женщину, он вдруг ощутил, как хрупок дорогой для него мир. И как много надо работать, думать, драться, рисковать, чтобы иметь право сказать – я сделал все, чтобы ты, и такие как ты были счастливы, благополучны и спокойны.

Он снова стиснул ее в объятиях и ни с того, ни с сего беззвучно разрыдался.

– Наш соратник умер?! Нет? Тогда где он?! Что ты меня задерживаешь?!

Малыш превратно истолковала его слезы и, вывернувшись из объятий, бросилась в дом.

Кузнецов понесся за ней.

Малыш влетела в гостиную, и хотя первая растерянность и напряженность от ее визита уже прошла, присутствующие все еще чувствовали себя не совсем в своей тарелке. Даже не обратив внимания на стоящего, как истукан, Виталия с автоматом в руках, Малыш подлетела к Семену.

– Как вы себя чувствуете?

Как это ни парадоксально, но циничный, усталый от жизни Мыльников, очень тонко почувствовал ситуацию.

С большой теплотой в голосе, он ответил.

– Большое спасибо. Гораздо лучше.

– Господи, у Михалыча было такое лицо, что я подумала невесть что. Но я сейчас осмотрю вас, сменю повязку и сделаю укол. Вы пили то, что я вам прописала?

– Да, – сказал Мыльников. – Спасибо, все очень помогло.

– Ладно, пойдемте в другую комнату. Вы как, можете подняться?

– Да, конечно, – сказал Мыльников поднимаясь. Хотя и не смог скрыть гримасу боли.

Они прошли в другую комнату.

– Не стойте с такими дурацкими рожами, – раздраженно бросила княжна ребятам. – Уберите свои пушки и закройте дверь. А мы, профессор, давай пройдем на кухню, да поставим чайник. Он уже остыл. И заварим свежий чай.

Когда они оказались на кухне одни, княжна взглянула на Кузнецова с интересом.

– Слушай, Михалыч, а у тебя есть семья?

– Конечно, – бросил профессор.

– И как же она относится ко всем твоим играм? Начиная от политических и заканчивая любовными.

– А никак, – равнодушно бросил он. – Им-то какое дело. Средства на жизнь я им даю. Своими делами не достаю.

– А любовь?

– Что любовь? Для любви существуют любовники и любовницы. А семья существует для совместного ведения хозяйства, бытовой взаимопомощи и выращивания детей. Все это в моей семье присутствует в полном объеме.

Тамара посмотрела на Кузнецова внимательно, с каким-то странным, пока непонятным выражением.

– А как, например, они относятся к этой ситуации. У тебя в доме какой-то народ. Украденный у государства клад, куча стволов. В гараже чужая «Газель». Какие-то женщины.

Он посмотрел на нее откровенно тупо.

– Так я потом приберусь. А сейчас я им позвонил и сказал, чтобы пока здесь не появлялись. А чего им, собственно? На этот дом я честно заработал. Оформил его на жену. Машину тоже. Я не жлоб. Потом, надо же позаботиться о них, если со мной что случится. А в остальном они мне жить не мешают и я им. Жаль, были бы деньги, квартиры бы детям купил. Но денег нет.

– Ну, ничего, сейчас будут.

– Это у вас с Семеном будут. А мы все пустим на наш проект. Дело, прежде всего.

– Да, не хотела бы я быть твоей женой, – протянула княжна.

– Так я и не предлагаю, – спокойно, а может быть непробиваемо тупо, сказал этот интеллектуал.

Тамара посмотрела на него с откровенным изумлением, как на некое диковинное чудовище, которому не стоит ужасаться только потому, что оно с тобой сейчас в «одной команде». С женским чутьем она заметила, какие чувства бушевали в нем только что, когда пришла эта маленькая подружка. И вот такой контраст. Она была уверенна, что Кузнецов сейчас будет также непробиваемо черств и к своей любовнице-соратнице, как сейчас к ней.

Но здесь она была права лишь отчасти. Хотя тенденцию уловила верную.

С вновь заваренным чаем они вернулись в гостиную. Мыльников сидел, расположившись гораздо более удобно. После сделанной перевязки ему было явно лучше. Остальные расположились за столом, как и прежде. Малыш сидела рядом со своим пациентом.

– Господа, – как ни в чем не бывало, обратился ко всем Кузнецов. – Лена остается с нами. Ей будет интересно наше обсуждение. Она такие дела любит.

Он не спросил ее намерений и желаний. А Мыльников подумал, что нельзя вот так бестрепетно вовлекать в их опасные игры постороннего человека. Он вспомнил, как достойно смотрел Кузнецов в дуло пистолета Муртазова, а потом совершенно не пытаясь геройствовать спрятался за его труп. Поступил, впрочем, совершенно правильно. Но, но…, как-то не так.

И вообще, что значит «правильно» для них, совершивших за последние двое суток такую массу правонарушений?

Между тем, Кузнецов обратился к Тамаре:

– Продолжайте, княжна. Мы остановились, что двоюродного дедушку Иисуса шантажируют. Чем? Да, Малыш, я потом тебе расскажу предысторию. Это очень интересно.

Как будто ей это так уж важно, – подумала Тамара. Но отогнала посторонние мысли и продолжала.

– Да, так вот, двоюродного деда Иисуса шантажируют происхождением его внучатного племянника. А история эта интересна и поучительна.

Как мы помним, дед Иисуса и его конкурент в лагере фарисеев, брат царицы, кажется Симеон, постоянно то союзники, то соперники. Вот для укрепления своего союза, еще при Гиркане, отце Янная, дед Иисуса выдает свою племянницу за любимого ученика Симеона.

Этот брак должен был укрепить единство в рядах фарисеев. Но тут случился сбой. Мария, судя по всему, была девушкой темпераментной и забеременела не от мужа, а от некоего крутого спецназовца по кличке Пантера, скифского гвардейца сирийского царя.

– Как она это умудрилась? – недоверчиво спросил Виталий.

– Так она же была девушкой из самой верхушки общества. Дома не сидела. Приемы, контакты с представителями иностранных дипмиссий, и так далее, и тому подобное. Кстати, задним числом эта версия подтвердилась. Иисус родился поразительно не похожим на того смугленького семитского Иосифа. Мальчик был светловолос, с яркими синими глазами. Разрез которых был столь редок в тех местах, что их отмечали специальным термином «лотосовидные». То есть широко расставленные, с легкой косинкой.

Такие глаза часто встречаются на женских портретах известного немецкого художника Лукаса Кранаха. Так что глаза у Иисуса были явно арийского типа.

Итак, Иосиф боится быть опозоренным. Рассказывает о своих сомнениях Симеону. Тот советует ему Марию тайно изгнать, а самому тоже уехать подальше.

Что тот и делает.

– Погодите, но Мария была женою некоего плотника Иосифа, – не выдержал уже Мыльников.

– Правильно, Сеня. Но плотник Иосиф, тезка официального мужа Марии, человек скромный и добрый, подобрал Марию после ее изгнания. И это тоже сюжет, стандартный в истории. Любят, ох любят, иные скромные мужички подобрать козырную девочку хороших кровей, которая явно не про их честь. А как ее подобрать? Правильно, когда она в стрессовой тупиковой ситуации. Вот тогда эти скромники такую девочку пригреют, приголубят, спасут, пожалеют. А потом всю жизнь имеют.

– Мол, русалка все пойму, и с дитем тебя возьму, и пошла она к ему, как в тюрьму! – глумливо пропел строчку из Высоцкого Кузнецов.

После прихода Малыша, он успел опрокинуть изрядный стопарь конька, и было видно, что расслабился.

Тамара громко захохотала. Ее смех поддержали Кузнецов и ребята. Даже маленькая докторша улыбнулась, найдя ситуацию забавной.

Между тем Мыльников смотрел на княжну со смесью подозрительности и недоумения. Неужели она столь бестактна, что так глумливо комментирует их собственные отношения. Или просто по-княжески холодна и отстраненна, и не намерена даже думать о возможных чувствах какого-то плебея. Тем более мента.

А может, она просто уже изрядно пьяна? Все же они уже долго за столом, а княжна, рассказывая, все промачивает горло, не успевая закусывать.

– Такова история рождения Иисуса. После возвращения из египетской ссылки его деда и матери, он стал учиться в привилегированных учебных заведениях и готов уже был стать «бойцом идеологического фронта». Но тут его дедушка в очередной раз рассорился с Симеоном.

И тот ошельмовал Иисуса, его мать и его деда. Пришлось Иисусу опять бежать. На этот раз на Восток. Он побывал в Персии и Индии. Жил на Тибете. Освоил многие изотерические методики.

Об этом есть многочисленные свидетельства. Более того, он действительно был весьма неплохим целителем и наставником. Его с благодарностью вспоминают в странах Востока.

Да что говорить, есть много мест его пребывания, почитаемых мусульманами! Вдумайтесь, не христианами, а мусульманами!

Но, потянуло на родину.

Вернулся, проповедовал. Был предан и казнен.

Это все уже как в Евангелиях.

– А откуда это все известно? – несколько скептически спросил Алексей.

– Источников, если разобраться, масса, – ответила княжна. – Причем в данном случае я не говорю об источниках малоизвестных или оспариваемых. Нет, данные источники физически существуют. Это и различные тибетские рукописи, цитируемые уже упоминавшейся Блаватской, и широко известные кумранские рукописи, которые нашли в 1945 году, но опубликовали только в конце 1980-х. Наконец, это многие труды авторов начала нашей эры, типа Иосифа Флавия, и Евангелия, которые потом были признаны апокрифическими. Например, Евангелие от Иуды, которое будет скоро издано на французском языке. Поразительно, но, признав святого Петра первоапостолом, церковь, тем не менее, его собственные воспоминания о Христе признала апокрифическими.

Это напоминает мне ситуацию, как если бы сейчас Зюганов назвал Ленина ревизионистом. Но до такого даже КПСС и КПРФ не дошли. А вот церковь их в данном случае переплюнула.

Все дружно рассмеялись.

– Но при чем тут Грозный? – вдруг как бы проснувшись, спросил Виталий. До этого слушающий последнюю часть рассказа княжны с раскрытым ртом.

– Погоди, Виталя. Я же говорю, рассказ будет долгим. Итак, Иисус был человеком трагичной судьбы, человеком, несомненно, хорошим. И несомненно, он был пророком, уровня индийского аватары. Принял смерть за убеждения. Что очень возвышает его фигуру и его учение.

И потом, он говорил те истины, которые благодаря его многочисленным коллегам, идейным двойникам, носились в воздухе Восточного Средиземноморья. А значит, могли быть при определенной раскрутке весьма популярными.

То есть, если говорить современным языком, фигура его была весьма выгодной для пропаганды.

И эту фигуру начали использовать. Сначала по дилетантски, снизу. При этом, во-первых, помнили реального Христа, а во-вторых, помнили восточные традиции, широко известные в Восточном Средиземноморье. То есть оценивали Христа как пророка, пришедшего в мир воплотить волю Творца и исправить, а возможно, просто подправить, самоубийственные нравы тех мест, которым потом суждено было стать проклятой Византией.

Согласно этим вполне разумным взглядам, Иисус был человеком, поднявшимся до понимания Божьего замысла и самоотверженно боровшимся за его воплощение. Такого человека можно считать за образец. Он действительно подобен, в некотором смысле, конечно, Богу.

И первые христиане так и думали. Ключевым словом этой доктрины было понятие «подобосущности» Иисуса Богу. Это понятие наиболее последовательно сформулировал, обосновал и отстаивал известнейший деятель раннего христианства Арий.

Но божественность Христа первые христиане отрицали. Так его кровь признавалась поддающейся тлению в Таинстве Евхаристии.

В 325 году на Никейском Соборе после долгих дебатов с трудом была принята доктрина «единосущности», в противовес бытовавшей доктрине «подобосущности», которую отстаивал Арий.

Сторонники «единосущности» тогда еще, по-видимому, слабо представляли, как они эту доктрину используют. Но определенные тенденции уже наметились. Для государственной религии было полезно не обременять себя логикой и ссылками на авторитеты иностранных, в данном случае, восточных, религиозных школ.

В 345 году на Антиохийском Соборе была подтверждена «единосущность».

Тем не менее, в 355 году на Миланском Соборе прения продолжились. Доктрину Ария – «подобосущность» поддержали 300 епископов.

В 357 году на Сирмийском Соборе доктрина Ария уже возобладала.

А в 358 на Втором Анкирском Соборе доктрина Ария была подтверждена.

Здравый смысл даже в государственной религии брал свое. И тогда сторонники полного разрыва со здравым смыслом предприняли обходной маневр. Для преодоления проигрышного для нынешних ортодоксов противостояния «единосущность» – «подобосущность» была выдвинута фантастическая доктрина Святой Троицы, которая стала официальной только в 380 году на Соборе в Сарагосе.

Но Христос при этом поначалу оказался только «иллюзией» человека.

Споры продолжались многие годы. И на Эфесском Соборе в 499 году даже вызвали массовую драку спорящих. Драку высокопоставленных служителей Божьих! С нанесением тяжких телесных повреждений. По-моему, там даже пара дерущихся потом умерла от полученных травм. Вот такие это были служители Божьи. Такие основатели нынешней церкви.

В итоге все-таки воцарилось мнение, что Христос и Бог и человек одновременно. Но разум отвергал этот бред. Однако, доктрина Святой Троицы содержала мощный пропагандистский резерв. Ибо вопрос был искусственно запутан с помощью третьего элемента – Святого Духа. То есть Иисус и Бог, и человек, и Святой Дух одновременно. Внимание сомневающегося, как это можно быть и Богом и человеком, и Отцом и Сыном одновременно, переключается на проблему, как это можно быть еще и неким Святым Духом. То есть на наиболее непонятный аспект намеренно запутанного изложения.

Классная пропагандистская акция! Геббельс до такого так и не дошел. Почти сравнялись в этом образце оболванивания с церковниками той эпохи ребята из Агитпропа и Главпура сталинской империи.

Но не будем отвлекаться.

Характерно, что для внедрения этой доктрины пришлось делать позднейшие вставки в уже канонизированную Библию. Упоминания о Троице в послании апостола Иоанна (1 Ин 5.7) нет в первых, самых ранних оригиналах Библии. Оно появилось гораздо позднее.

Еще одну фальсификацию, связанную с доктриной Троицы разоблачил великий Ньютон, обнаружив элементарную подмену в позднейших греческих текстах св. Павла (Тим., 3.16), где слово ?? заменено на ??. В итоге этой подмены фраза «Велика тайна божественного, которое было проявлено во плоти», стала фразой «Велика тайна божественного, Бог проявился во плоти».

Цель этой фальсификации все та же – «совместить» Бога и человека и задурить толпу.

Интересно, что все эти манипуляции вызвали появление массы нестыковок, которые пришлось преодолевать, что называется, «на ходу». Так, матерью Бога не могла по здравому разумению быть простая женщина. Тогда был срочно слеплен культ Богоматери.

Интересно, что для утверждения этого культа на Эфесском Соборе потребовались масштабные фальсификации и нарушения процедуры. Чтобы в итоге блокировать результаты этого Собора, отрицательные для манипуляторов, в императорском суде, творцу культа Богоматери, епископу Александрийскому Кириллу потребовалось дать судейским чиновникам и имперской администрации громадную взятку 2500 фунтов золота. Что подтверждается сохранившимися документами.

Кириллу не хватило своих средств, и поэтому он прибег к взятке у евреев в размере 1500 фунтов золота.

Кстати, это тот Кирилл, который был инициатором сожжения Александрийской библиотеке и зверского убийства блестящего ученого античности, красавицы Ипатии.

Теперь, как вы думаете, почему это вдруг именно Кирилл инициировал сожжение этой библиотеки?

Да потому, что там содержались документы, рассказывающие о настоящей жизни Иисуса! И вообще масса материалов, подтверждающих здравую арианскую версию христианства.

– Интересно, – прервал княжну Мыльников. – Знаете, я всегда, возможно в силу своей полицейской натуры, сомневался в этом эпизоде сожжения Александрийской библиотеки. В самом деле, фанатизм фанатизмом. Но не дали бы официальные власти так разгуляться немытым фанатикам. Сожжение объекта такой ценности, это как нападение на посольство, всегда делается по инициативе неких властей.

Но зачем властям жечь такие ценности? Разве нельзя просто их изъять, спрятать, и так далее. А ведь книги в те времена были на вес золота.

Теперь, какое дело властям до науки и околонаучных споров? Тоже никакого. Значит, здесь что-то не то. И версия княжны с полицейской…

– И политической, – добавил Кузнецов.

– Да, с полицейской и политической точек зрения весьма правдоподобна. Библиотека уничтожена по инициативе властей. Вернее одной из властных группировок. А толпа нужна именно для того, чтобы легализовать версию о тотальном уничтожении. Чтобы конкурирующие властные группировки не смогли потом найти никаких следов.

– Правильно, Семен. Но, разумеется, кое-что, кое-кто все равно утащил. Поэтому именно вокруг Александрии концентрируются клады с находками древних текстов об истории настоящего Иисуса. Это и Кумран, и Дамаск и Наг-Хаммеди. А тотальное уничтожение действительно необходимо было только сторонникам самой ортодоксальной версии христианства. Не так ли и наши нынешние батюшки заинтересованы в том, чтобы библиотека Грозного не была найдена?!

Профессор здорово показал на заседании философского клуба, что Грозный на самом деле был арианцем.

– Но мы там не были, расскажите, – попросил Алексей.

– Профессор сам потом расскажет. Но вкратце суть такова. Церкви резиденции Грозного были построены в арианском стиле. Да и Русь при Владимире первоначально приняла христианство в арианской версии. Об этом сказано даже в «Повести временных лет».

Так что история церковного строительства на Руси – это история противостояния не противоречащего здравому смыслу разумного арианства и бредово-парадоксального византийского православия.

– Погодите, погодите, – вдруг сказал Виталий. – Но вроде Гитлер очень хвалил Кирилла Александрийского. Говорил, что это первый настоящий борец с евреями.

– Ох, любите вы, мальчики, этого Гитлера, – не сдержался Кузнецов. – Еще бы Кириллу не быть антисемитом! Взял у евреев денежки, а вместо того, чтобы отдавать, объявил их исчадьями ада. Это, кстати, проявляется в истории очень часто. Многие видные антисемиты просто сами вели себя как еврейские шахер-махеры, а то и хуже. И боролись они не с семитскими идеями, а с семитскими конкурентами.

Почувствуйте разницу!

– Но тогда и евреи получаются дураками, – вставил Алексей, – сколько таких Кириллов и Гитлеров взращены на их денежки.

– Типичная фрейдистская оговорка, Леха! Ты русский националист с младых ногтей. Читал много антисемитской литературы. Но для тебя трудно представить даже, что евреи дураки.

А что они, по-твоему, гении всех времен и народов?

И если ты так думаешь, то какой ты русский националист?

Такой вот эффект от чтения всего этого якобы «антисемитского» бреда. Поневоле подумаешь, что издание этих вонючих книжонок организуют сами евреи. Впрочем, я так не думаю, у нас своих дураков с неумеренным энтузиазмом хватает.

И знаете, почему все это происходит?

Потому что пора кончать бороться «против». Против семитов, кавказцев и так далее. Надо начинать бороться «за». За русских. И тогда все станет на свои места. И иерархия врагов и иерархия друзей. В ваших взглядах и планах появится здоровая прагматика…

И тогда победа нам обеспечена.

– Но деньги у нас появились! Вот толкнем библиотеку, и тогда всю Россию на уши поставим!

– Михалыч, вы нашли библиотеку Ивана Грозного?! – изумленно спросила Малыш.

Все напряженно замолчали. А профессор, как ни в чем не бывало брякнул.

– Да, Малыш. И скоро мы расстанемся. Отсюда надо будет рвать когти. Но мы вернемся. С победой. И я еще принесу тебе подарок, достойный Феи, на конце окровавленного меча.

– Да вы, рыцарь, профессор! – сказала с некоторым изумлением Тамара. – Вот уж не ожидала от вас!

– А то! – на местном диалекте ответил ей Кузнецов.

Малыш и Тамара рассмеялись. Они были родом из этого города. Но смех Малыша был грустен.

– Лена, ведь вас так зовут, – сказал Семен.

– Да, – ответила она.

– Бога ради, моя спасительница, забудьте обо всем, что вы здесь слышали. И не афишируйте больше знакомство с господином Кузнецовым.

– Да мы и так не афишируем, – грустно ответил Малыш.

– Да ладно, Семен, что ты грузишь женщину элементарными вещами? Она и сама все поймет.

– Святослав, пусть я и мент поганый, но я бы никогда с такой безответственностью не подставил любимую женщину. Да от тебя просто надо держаться подальше. Ты вроде и умный мужик, но какой-то безбашенный.

– Коллеги, хватит меня критиковать. Продолжим наше историческое расследование. Я чувствую, оно близится к завершению.

– Да, – сказала Тамара. – Ты прав Святослав. Вы, наверное, уже поняли, что вся история церкви это борьба более или менее здравых версий христианства с версиями бредовыми. И бредовые версии использовались в наиболее идеологизированных бюрократических государствах.

А версии совместимые со здравым смыслом в, так сказать, негосударственных структурах. В итоге наша цивилизация, которая пока не научилась управляться без государства, все более связывала свою судьбу или с византийским, или с католическим христианством. Правда, в католичестве все же есть немного здравого смысла. Потому, что оно хотя бы иногда пыталось с этим самым здравым смыслом примириться. В православии его нет вообще, ибо православие гордится как раз своей ортодоксальностью, неизменностью и верностью решениям этих самых первых соборов, где делегатами были такие типы как изувер, шахер-махер и взяточник Кирилл Александрийский.

– А что вы имеете в виду под «негосударственными структурами»? – спросил Алексей.

– Тебе, национальному революционеру со стажем это должно быть понятно. Это структуры орденские. И эти орденские структуры всегда стремились иметь в запасе документы, проливающие свет на истинную историю Иисуса. На методы и авторов господствующих ныне христианских доктрин. На те спецпропагандистские мероприятия, которые церковный официоз призывает считать «Боговдохновенными».

И такие документы имеются. Они сохранились после всех средневековых чисток.

Так, совершенно очевидно, что такие документы нашли, а потом вывезли из Палестины крестоносцы. И такие документы имелись даже в Византии. Политики всегда хотели держать за глотку даже лояльные себе структуры. И византийские императоры знали, как поставить церковь на колени правдой об Иисусе и проделках того же Кирилла, например.

В итоге православным иерархам это надоело и они, как это изящно говорят, «попустительствовали» взятию Константинополя мусульманами. А потом одно время надеялись даже создать с мусульманами общую объединенную религию. Впрочем, это у них не получилось.

– А это что за сенсация? Вот уж о чем никогда не слышал, – сказал Алексей.

– Это можно прочитать у известнейшего историка с мировым именем Тойнби в его «Постижении истории», – ответила княжна.

– Но он пишет об этом как-то очень невнятно, – заметил Кузнецов.

– Невнятно об этом пишется в русском переводе, а я читала эту работу в подлиннике, – возразила княжна и продолжала – Но дискредитирующие церковь документы были вывезены во Флоренцию. Кстати, теми деятелями, которые потом были весьма активными сторонниками унии православия и католичества. Но в свете новых данных эта якобы «предательская» по отношению к православию уния выглядит просто как адекватный ответ на попытку унии православия и мусульманства. Не состоявшегося только из-за несогласия мусульман, а отнюдь не православных.

А затем, как приданое Софьи Палеолог, эти ценнейшие для тогдашней политики и идеологии документы были вывезены на Русь. И это было действительно ценнейшее приданное. Ибо оно имело реальную политическую силу.

Здесь они до поры не были востребованы, но когда Иван Грозный решил сломать византийскую модель государства, то они пригодились.

– А разве он ее хотел сломать? – спросил Алексей.

– Святослав, ну расскажи ты им все, что говорил на заседании философского клуба, сам! У меня уже в горле пересохло.

Княжна налила себе фужер белого вина и осушила его как стакан газировки.

– Пост принят, княжна. Но в полном объеме пересказывать не буду. Для вас ребята, в телеграфном стиле. Итак, Грозный строит в этом городе себе резиденцию. Церкви в ней арианские. Учреждает опричнину, штаб который оформлен как военно-духовный орден. Почти как у тамплиеров. Верхушка опричников одновременно и воины и монахи монастыря, где Грозный игумен.

Далее, Грозный делит страну на опричнину и земщину. Сейчас рассказывать не буду, но в опричнине были в основном области населенные чистым нордическим населением, а в земщине смешанным.

– А вот это новость даже для меня! – сказала Тамара. – Расскажите.

– Как-нибудь потом, при случае. Тем более, что мои партайгеноссен мне поверили на слово. Итак, в результате всего этого Грозный отказывается от трона, передав его некоему Симеону Бекбулатовичу, и остается по сути Великим Магистром ордена опричников.

Но еще до этого, еще в качестве царя, начинает политику в духе западных крестоносцев. Перестает заигрывать с татарами. Берет Казань, устраивает геноцид инородцев, после чего страну наполняет поток «сирот казанских». Насильно крестит татар. Объявляет мусульманство вне закона.

И, кстати, именно Грозный создает такую обстановку, когда становится возможными огромные колониальные захваты, осуществляемые по типично западным схемам. С привлечением, как бы мы теперь сказали, частных и неформальных структур. Ибо кто такие Строгановы? Кто такой Ермак? Индивидуалы, не мыслимые в византийской, до предела бюрократизированной, модели государства. Но вполне уместные в рамках гибкой политической модели с арианским орденом во главе. И это дает немедленные результаты. Именно при Грозном фактически присоединена. Сибирь. После него процесс колонизации идет гораздо менее интенсивно, можно даже сказать, лишь по инерции.

Да если проанализировать беспристрастно проект Строгановых и Ермака, то он вообще один к одному повторяет деятельность английской Ост-Индской компании на начальных этапах ее работы. Такого в России не было ни до, ни после Грозного!

При всем при том он ведет себя как европейский государь. Активно контактирует с Англией и Австрией. И желает присоединить Ливонию.

– Постойте, Святослав Михайлович, но война с Ливонией антизападная, – возразил Алексей.

– С чего ты взял? Вдумайся, Грозный воюет с Польшей и Швецией. А это отнюдь не лидеры западного мира. Но при этом дружит с Англией и Австрией – полноценными лидерами Запада. Двумя из четырех тогдашних западных сверхдержав. К ним тогда можно было отнести Англию, Францию, Австрию и Испанию. При этом он сердечно дружит с австрийским императором и желает породниться с Английской королевой. И вообще, намеревается в случае краха своей политики попросить убежища в Англии. В Англии, олицетворяющей западную идею наиболее последовательно! Англии, которая стала колыбелью нынешней западной цивилизации и родиной промышленной революции.

Вообще же параллелизмы политики Грозного и политики тогдашней Англии просто поразительны. Грозный громит Казань и Астрахань и открывает ворота для русской колониальной экспансии на восток и северо-восток. Которая осуществлялась при нем по схемам, аналогичным схемам деятельности не государственной, или, если угодно, полугосударственной, Ост-Индской компании. А «друг по переписке» Грозного, английская королева Елизавета I громит Испанию, и это тоже становится стартом для беспрецедентной активизации английского колониализма.

Да они, Грозный и Елизавета повторяют друг друга один в один!

Какой же он после этого антизападник? Он самый большой западник в нашей истории!

Кстати, очень интересная деталь. Многие недоумевают, почему такой результативный колонизатор, как Грозный, на обратил свои взоры на юг, на Причерноморье, Крым и Северный Кавказ. Ведь сил и средств, потраченных на Ливонскую войну, было бы достаточно для захвата названных территорий. Более того, именно это ему советовали многие его сторонники, потом оказавшиеся в опале. Но Грозный отправил их в опалу как раз за такие советы. Ибо был в корне не согласен с ними.

– А, кстати, действительно, почему он не двинулся на юг? – спросил Виталий.

– А потому, что завоевывая Сибирь, а перед этим расчищая туда путь, Грозный был намерен сделать Поволжье и Сибирь русскими. Русскими именно в этническом, а не только в государственном смысле. Для этого он проводит там политику геноцида и насильственной ассимиляции. И совершенно справедливо полагает, что не сможет сделать этого в Причерноморье, Крыму, и на Северном Кавказе.

А если не сможешь этого сделать, то зачем же тогда завоевывать эти земли? Ему нужна была белая орденская Русь. Он и свои-то области с сомнительным в расовом отношении населением вышвырнул в земщину.

– Так выходит, если бы политическая линия Грозного продолжалась, мы бы даже не пытались завоевать Крым и Кавказ? – спросил Алексей.

– Если бы не смогли устроить там полноценный геноцид, как в Казани, то, разумеется, нет. А Грозный понимал, что это очень трудно. В тех же горах всех чурок не переловишь. Поэтому, скорее всего, отгородились бы железным занавесом, и вся недолга. Кстати, Грозный именно так и делал. Он создавал так называемые засечные черты, засеки. Это средневековый аналог железного занавеса.

Так что если бы политика Грозного продолжилась, не имели бы мы нашего юга, но и чурок в Москве тоже не имели бы. Впрочем, Грозный и саму то Москву не жаловал. Большую ее часть он вышвырнул в земщину. И серьезно намеревался обосновать столицу здесь, в своей слободе. А если и этого будет недостаточно, то в Вологде. В одном из самых расово чистых мест Руси.

Кстати, и Ливонская война имела, помимо всего прочего, еще и биополитический аспект. Грозный активно переселял нордическое население Прибалтики и Белоруссии в северную половину Центральной России.

Кузнецов прервался.

– Ах, мальчики, вдумайтесь какое сладкое арийское название Белая Русь! Белая! Белая, как наша княжна Полоцкая, предки которой были истинными арийцами. И которых Грозный предусмотрительно переселил сюда, в свою столицу, чтобы мы могли восхищаться и вдохновляться такими женщинами.

Тамара тонко улыбнулась, а Мыльников промолчал, считая Кузнецова изрядно пьяным.

Между тем, профессор продолжал.

– А вы посмотрите на Малыша, пардон, на Лену. Это же типичная немка! Какой разрез этих голубых глаз! Как на женских портретах Лукаса Кранаха, которого уже вспоминали сегодня. Так и хочется назвать ее «майне кляйне».

Лена смущенно потупилась.

– Ладно, Михалыч, хватит разбирать внешность присутствующих дам, как экстерьер лошадей на ипподроме. Это становится неприличным, – вставил Мыльников.

– Умолкаю, умолкаю.

– Э, нет, профессор, – сказала Тамара, – тему Грозного вы уж доскажите. Я почти полночи проговорила, а теперь ваша очередь.

– Хорошо, продолжаю. Итак, церковь все это время молчит. Как в рот воды набрав. Нет, ошибаюсь. Один раз ему попробовали указать на его не православные взгляды. Но он ответил бесподобно: «Какая вера правая – один Бог знает. А нам о том судить не дано». После этого к нему с такими вопросами больше не обращались. А почему? Да потому, что он имеет возможность вообще взорвать к чертям все здание христианства! И византийского православия в первую очередь. Вот теми документами, что лежат у нас в сундуках.

– Святослав, хотя мы и одни, а ты уже изрядно под шафе, но не стоит все-таки так резко в отношении церкви, – сказал Мыльников.

– Семен, не ожидал от тебя подобной деликатности в делах духовных. Тем более, что ты, насколько я понимаю, отнюдь не воцерковлен. И потом, чего это тебя только сейчас прорвало? Мы и раньше не очень церемонились в своих высказываниях в отношении церкви.

– Да, нет. Я просто вижу, что вас начинает заносить. А там, где начинается ругань, заканчивается анализ. Не скрою, мне интересно слушать все здесь сказанное. Но именно для того, чтобы было интересно слушать и дальше, большая просьба – поменьше ругани, побольше анализа.

– Отчасти ты прав. И я постараюсь быть поделикатнее. Но, извини, очень уж накипело. Ибо я на своем личном общественно-политическом опыте мог убедится, что там, где появляется православная церковь, Русское Сопротивление исчезает. А я считаю себя бойцом Русского Сопротивления. И вижу, как подменяется национализм неким безликим «патриотизмом» с помощью все той же церкви.

Достаточно вспомнить Русский Собор, сгинувший самым позорным образом. И никакие многочасовые молитвы не помогли.

А знаменитый Конгресс русских общин? Да там вообще можно график политической линии построить. На начальных этапах очередного цикла они вроде бы в оппозиции. Затем туда набиваются православные. Вместе с ними красные. И от оппозиционности не остается никакого следа. Потом рейтинг откровенных кремлевских, мягко говоря, симпатизантов падает. Они снова становятся более оппозиционными. Но число православных и красных в их рядах при этом резко уменьшается. Авторитет организации растет.

А потом все снова возвращается на круги своя.

Поэтому я не скрываю, что ненавижу попов и как последовательный русский националист, а не только как убежденный язычник. Они с нами никогда не церемонились. Вспомни классическое, как крестили Новгород «огнем и мечом». Вспомни, как рушили они нашу родную национальную языческую цивилизацию. И как потом всячески дискредитировали ее, утверждая, что не было до принятия христианства никакой цивилизации на Руси.

Как это не было!? Это в стране, где впервые в мире было освоено производство железа! В стране, которую иностранцы называли «страной городов»! Да христианство не принесло на Русь цивилизацию. Оно затормозило ее развитие у нас!

И кто, в конце концов, убил нашего соратника Половцева? Почему я должен церемониться с ними? Хотя бы на словах.

А потом, я ученый. И никогда не забуду нищету середины 1990-х. Когда наша наука рушилась, а эти твари строили себе церковь за церковью. Имели огромные таможенные и налоговые льготы. Да еще и выгоняли научные организации из помещений, которые так щедро дарил тогда церкви Ельцин. Да за те деньги, что были потрачены на их храм Христа Спасителя, можно было и станцию «Мир» сохранить, и всю нашу науку вообще. Но наша продажная власть их холила и лелеяла, а нас держала в черном теле.

Не от того ли, что они призывали к смирению? В том числе и технократов, которые могли бы тогда, если бы применили все свои «игрушки», взорвать наконец к чертям все это византийско-совковско-компрадорское «гусударство».

Кузнецов намеренно исказил это ненавистное для него слово. И продолжал

– Нет, мы враги, и как сказал мой великий тезка князь Святослав «Вера христианска уродство есть». Поэтому хватит компромиссов. С любой византийщиной. И церковной и государственной. Кстати, последняя невозможна без первой.

– Так что, мы одни обладаем сейчас документами, дискредитирующими церковь? – прервал его затянувшийся эмоциональный монолог Алексей.

– Нет. И здесь об этом уже говорили. Такие документы найдены в Кумране, Наг-Хаммеди, это, кстати, недалеко от Александрии, в Дамаске. Наверняка, такие документы есть у тайных орденских структур, наследников тамплиеров. Но наши документы, во-первых, существенно дополняют картину, а, во-вторых, впервые имеют источником Россию. И показывают, что мы не обочина западной цивилизации, а ее неотъемлемая часть. И наша беда не давление с Востока или с Запада, а давление с Юга. Из этой проклятой Византии с ее юродским православием, проклятием нашей арийской земли.

Кстати, и Романовы были отнюдь не западники, как говорят иные наши безмозглые патриоты. Главной фигурой их прихода к власти был отец Михаила Романова патриарх Филарет. Типичный византист. Православный интриган. И как все византисты, изувер. Чего стоит, например, начало их царствования, когда они повесили трехлетнего ребенка, сына Марии Мнишек.

Впрочем, в 1918 они свою родовую карму отработали. В полном соответствие не с православной картиной мира, а с арийской ведической. Ибо за эти годы набежали проценты. И взамен одного невинного ребенка были уничтожены пять. Или сколько их там было в Ипатьевском подвале? Не помню.

Впрочем, это нам не интересно.

Ну, вроде все?

– Нет, погодите, – подал голос уже Мыльников. Он даже как будто совсем забыл о своей травме и к утру снова взбодрился. – А с чего это вдруг Грозному взбрело в голову начинать этот орденский проект? Ему мало было доставшегося по праву трона?

– Ты не будешь отрицать Семен, что Грозный был умным и весьма образованным для своего времени человеком?

– Нет, не буду.

– А, кроме того, был он натурой противоречивой и страстной. То есть был не ординарен. Это, между прочим, редкое качество у так называемой «элиты». Ибо как раз эта элита по большей части весьма хорошо соответствует именно самому, что ни на есть, среднему уровню. Во всяком случае, в последние столетия это именно так. Ибо в противном случае этой элите было бы трудно, не вступая в конфликт со своей натурой, всеми силами стремиться сохранять существующие, весьма приятные для нее порядки. Но из этих правил случаются исключения. И тогда даже на самом верху может оказаться человек одаренный не только бюрократическими талантами. А мыслитель, художник, да просто натура страстная и тонкая.

А Грозный и был как раз именно таким! И как всякой натуре неординарной ему не могла не быть глубоко омерзительной византийская ортодоксальная модель церкви, государства, да семьи, наконец! А альтернативой этим моделям могла стать только модель орденская.

– А почему же тогда такой хороший орденский проект Грозного потерпел неудачу?

– Не могу же я знать все на свете, подполковник. Значит, чего-то недоучел.

– Но и на Западе орденские проекты тоже потерпели поражение. Тех же тамплиеров разгромил Филипп Красивый.

– А потом сдох скоропостижно. Как и все его холуи, великие государственники. А потом наследники тамплиеров заварили и Реформацию и Французскую революцию. Так что в исторической перспективе они отомстили.

Отомстим и мы. За века, прожитые под ублюдским византийским режимом. Семитским по самой своей сути. Какие бы туземные болваны не стояли у власти. Нет арийца в семитической византийской политической модели с нелепым православием в основе! Нет!!!

А Запад, он не выживет, если не отбросит к чертям эту византийскую модель – государство как таковое, и не откажется от опоры государства – христианской церкви. Если не вернется к орденским структурам.

Впрочем, у меня есть подозрение, что Запад до этого дозревает.

– Но причем тут язычество и древние арийские религии? Я что-то не вижу во всем этом языческого аспекта. Все только арианцы против православных. Или против католиков. А потом, при чем здесь ваш Сварогов квадрат?

– Арианцы всегда тяготели к компромиссу с язычниками. Более того, есть данные, что только так смогло распространиться христианство в Центральной, Западной и Северной Европе. В ортодоксальной версии белые арийские народы его бы просто не приняли.

А так, смотри, какая ситуация. Есть разные «подобосущные». Вы, господа арианцы, считаете своего «подобосущного» самым крутым? Не отрицаем, сильный был пророк. Но и наши не последние.

Понимаешь, в такой постановке есть тема для диалога и компромисса. А с ортодоксами православия или католицизма у нас, язычников ни диалога, ни компромисса нет. С мусульманами, кстати, тоже. Недаром Грозный объявил их вне закона.

И в документах, которые мы нашли, наверняка содержатся и эти моменты. Но, опять же, не только в них. Эти вещи уже, в сущности, известны. Они обсуждаются в тех или иных вариантах в респектабельном научном сообществе Европы. В частности в Берлинском историческом салоне.

Так что арианцы вполне могли использовать и языческую символику и языческие знания. А Сварогов квадрат – это древнейший арийский символ. Он, помимо всего прочего, мог еще во времена ледниковья использоваться как первый навигационный прибор, позволяющий ориентироваться по звездам. Его легко сплести из прутьев. А один из лучей, его на изображениях иногда заштриховывают, направляли на Полярную звезду.

В этом исполнении Сварогов квадрат, это всегда знак, указывающий на местоположение чего-то.

– Но там кругом полно и этих немецких свастик? Только немного закругленных.

– Правильно. Но это же кладбище! Обратная свастика есть символ отрицания. Символ смерти. Вполне уместный на кладбище и только на кладбище.

– А теперь вопрос к тебе, княжна. Ты говорила, что в библиотеке должны быть какие-то книги и твоих предков. В частности что-то вроде Кама-сутры по-русски, – сказал Мыльников.

– И она тебе это демонстрировала, Семен?

– Что это?! – Мыльников не знал, что ему делать, оскорбляться или смеяться.

– Ну, копии этих документов, – как будто невинно уточнил Кузнецов.

Тамара звонко расхохоталась. А Мыльников промолчал, не зная, что сказать. Между тем, княжна сказала:

– Грозный был большой любитель книг по мистике и эзотерике. Как, кстати, и все руководители орденских структур во все времена. И он в свою библиотеку собрал и эти русские ведические книги. Часть из которых принадлежала моим предкам, арийским князьям-колдунам Полоцким.

Мы еще не смотрели наши находки, но, наверное, там кое-что есть и из этой части его книжного и рукописного собрания. Но я думаю, что это не обязательно там будет. Сдается мне, что не всю библиотеку мы выкопали. Там еще надо искать и искать.

– Хватит поисков, – решительно вставил Кузнецов. – Придем к власти, найдем остальное. А пока надо толкать за хорошие деньги то, что нашли и начинать мутить русскую антиимперскую национальную революцию.

Он был снова бодр, как будто не было этих сумасшедших дней и этой бессонной ночи.

– Ну, Святослав, революции это по твоей части. Мы с княжной с вами только до момента продажи. После этого по братски поделим доходы и вы снова сюда, а мы во Флориду. Или в Ниццу? Как, Тамара?

Он сказал это так по-хозяйски, что ей показалось, как будто он при всех хлопнул ее по заду. Не как княжну, а как деревенскую бабу из Лукъянцева.

Но она опустила глаза, и кротко ответила:

– Я предпочитаю Флориду, Сеня.

– Ну, вот и славненько. А теперь спать. На дворе утро. А дел у нас впереди невпроворот.

Тамара заметила, как радостно блеснули глаза Малыша, при словах Кузнецова «снова сюда», которые теперь подтвердил в своей реплике Мыльников. И она вдруг до боли в стиснутых скулах позавидовала этой малышке. А та, нежно посмотрев на Кузнецова, попросила:

– Отвезешь меня на работу, Святослав?

– Да, конечно, но почему не домой?

– Так ведь уже полшестого. – Она обернулась к Мыльникову, – А вы, Семен через пару дней можете идти в больницу. Скажите, что травма связана с автомобилем. И дальше уж сможете лечиться официально. Вам, скорее всего, потребуется и физиотерапия.

Семен посмотрел на нее внимательно.

– А вы, Лена, меня еще раз не посмотрите?

– Нет, Семен. У меня сегодня в ночь дежурство, а завтра вы и сами уже управитесь. Да и я завтра буду не в состоянии вам помочь. Буду отсыпаться.

– Господи, извини, Малыш, я тебя так напряг, – сказал Кузнецов с искренним раскаянием в голосе.

– Присоединяюсь к извинениям профессора, – серьезно сказал Мыльников.

– Да что вы, мальчишки. Все нормально. Удачи вам.

Она опять улыбнулась с такой щемящей добротой и нежностью, что даже у Мыльникова что-то защекотало в горле.

Глава 3. Психологические этюды

Хотя все устали просто смертельно, а легли поздно, тем не менее, спали недолго. Проспав часа три с небольшим были уже на ногах. Не терпелось посмотреть, что же в этих старых, огромных сундуках.

Как и ожидала Тамара, там были в основном рукописи на пергаменте. Часть на арамейском, совсем древние, часть на древнегреческом, часть на латыни.

Были и книги. В основном различные варианты Библии. В основном рукописные. Правда, было несколько экземпляров первопечатных европейских изданий этой книги. Часть Библий были в богатых переплетах, напоминавших иконы в золотых окладах, украшенных драгоценными камнями и прямо-таки усыпанных жемчугом.

Один сундук, который они откопали первым, хранил следы недавнего вскрытия. И в нем явно не доставало одной, а может и пары, рукописей.

Этот сундук они нашли первым. Он был даже не закопан, а лишь слегка прикопан точно под аркой со Свароговым квадратом.

– Разобрались и с этим делом, – сказал Мыльников. – Половцев судя по всему проник в подземелье в пролом на стройке Тонкова. Дошел до зала по подземному ходу. Сразу, в отличие от нас, заметил Сварогов квадрат на арке. Откопал этот, прикопанный весьма неглубоко, сундук. Взял рукопись и стал выходить через лаз, который его заинтересовал. И здесь на свою беду встретился со Ступаковым. Возможно, тот просто рыскал в окрестностях Симонова монастыря, посчитав, как и профессор, что место это перспективное.

Скорее всего, убийца не видел, откуда вылез Юрий. Но он его обнаружил. Юрий бросил рукопись, чем отвлек убийцу и бросился назад в лаз. Ступаков наугад выстрелил ему уже вслед. Попал, но обнаружить не смог. Потом был кем-то вспугнут, наверное, теми уголовниками, или кем-то из их банды. И побежал к настоятелю церкви в Старой слободе.

А Юрий решил уходить подземным ходом. Но не рассчитал сил.

А дальше мы все знаем.

Впрочем, могло быть все и не так. И Юрий проник в подземелье уже второй раз через наш лаз, ибо пролом на стройке уже был заделан. В этой версии Ступаков выследил его, но не смог понять, где лаз и просто поджидал Юрия, обходя окрестности. Так или иначе, Ступаков с Половцевым пересекся, попытался убить, завладел рукописью, но вынужден был скрыться у настоятеля церкви в Старой Слободе.

– Да, дела, – неопределенно протянул Кузнецов.

– Итак, охота за нами продолжается. Но что же мы имеем? Что мы нашли? И кто это сможет оценить и купить? Давайте подумаем, прежде, чем делать резкие движения.

– Время есть, давайте подумаем, – согласился Кузнецов.

Несколько часов они перебирали свои находки. Княжна, похоже, что-то смогла даже прочесть. Хотя было непонятно, откуда она знает древние языки, ведь она их вроде бы не учила.

От попыток что-либо спросить, она отмахивалась. Что-то записывала.

Наконец, инвентаризация, как пошутил Мыльников, была закончена.

– Неплохо, – сказала Тамара.

– И это все, что ты нам можешь сказать? – иронично спросил Мыльников.

– Могу сказать, что здесь материалов на дюжину сенсаций, и нам за них знающие люди неплохо заплатят.

– Так, так, так, – протянул Мыльников, и добавил, – а теперь слушайте меня, господа кладоискатели и серийные убийцы.

Я верю в оценки, данные Тамарой. Но где эти люди, которые способны согласиться с этими оценками и заплатить? Этих людей надо еще найти. И показать им товар.

Насколько я понимаю, в России нам таких людей найти будет сложно. Далее, господа. В сундуках есть несколько ликвидных вещей. Я не знаю, насколько ценно их содержание, но вот переплеты ряда книг весьма дороги. Золото, алмазы, изумруды и немеренно жемчуга.

Но, к сожалению, таких экземпляров меньшая часть. Говорю к тому же, как знаток, работа грубая.

Вижу возражения княжны, – прервал он готовую сорваться у нее реплику, – работа грубая, но старая, а потому весьма ценная.

Да кто же спорит, княжна! Но опять же, оценить такие вещи можно не в ювелирной скупке, а на аукционе. Но до аукциона надо добраться. А для этого нужны деньги. И потом, я не знаю, как выйти на аукцион с таким количеством совершенно очевидно похищенных ценностей.

– Мы понимаем все эти трудности, но что ты хочешь всем этим сказать, Семен? – несколько резко возразил Кузнецов. – Давай уж я продолжу твою мысль. Она проста. Влипли мы ребята. А теперь, извиняйте, каждый за себя, один Бог за всех. Так что ли?

Но на что ты рассчитывал, присоединяясь к поискам? Что тут все книги будут в массивных золотых окладах? А ты возьмешь их себе, продашь на вес, а нам оставишь сами книги без обложек?

Или я не прав?

Мыльников несколько смущенно промолчал. Возможно, в другой ситуации он бы был более уверен в себе. Но сейчас, со все еще сломанными ребрами, в доме Кузнецова в присутствии его вооруженных соратников он явно не хотел дальше продолжать свою мысль.

И тут в готовый разразиться конфликт вмешалась Тамара.

– Семен, ты помнишь, у меня есть бриллиантовые серьги? Это, конечно же, не наследие времен Ивана Грозного, или Ярослава Мудрого. Но кое-что у меня от более близких предков есть.

Я полагаю, что именно ради вот таких ситуаций мне все это досталось. Поэтому я все это продам. Это потянет не так уж и намного, тысяч на пятьдесят, максимум шестьдесят баксов.

Далее, вот эти три книжицы, – она отложила две, судя по всему европейские первопечатные книги в обычных переплетах и одну рукописную в золотой обложке, я думаю, что сумею продать по демпинговой цене и в Москве. Не вызвав сильных подозрений. Я надеюсь выручить за них за всех тысяч сто пятьдесят.

Итак, у нас будет двести тысяч долларов. Я думаю, нам хватит, чтобы таким образом оплатить вывоз библиотеки за границу.

Вариантов маршрута может быть два. Первый, через Белоруссию в Литву. Второй на Украину.

Кстати, можно продумать вариант, что мы вывозим наиболее ценные книги. А остальные перепрятываем здесь. И продаем потом.

Но, так или иначе, все вполне реально. И не надо паниковать.

Тем более, Семен, что у тебя здесь, как говорят наши политические ублюдки, есть определенный административный ресурс.

Поэтому давайте не ныть, не глядеть друг на друга, как на потенциальных изменников, а делать дело.

– Браво, княжна! – зааплодировал Кузнецов.

– Бросьте кривляться, профессор, надоело, – неожиданно раздраженно сказала Тамара. И добавила, – оставьте нас одних с Семеном.

Все молча вышли.

– Сеня, – начала княжна, – наступает момент принятия решения.

– Я думал, он наступил гораздо раньше. Например, когда я добивал этого хоругвеносца, или закрывал тебя собой.

– Сеня, не делай из меня дуру. Я все прекрасно понимаю. Но во все этих ситуациях у тебя был шанс, что все обойдется. Мало того, был шанс, что ты получишь дополнительный выигрыш, не потеряв ничего, из того, что имеешь.

Понял мою мысль, или разъяснить?

– Лучше разъясни.

– Ах, Сеня, зря ты так. Ибо я буду опять не по-княжески груба. Ты что же, надеешься, что можно не рисковать? Ребят сдать. Навесить на них все убийства. Себя сделать героем-одиночкой, спасающим национальное достояние и раскрывающим банду террористов. А там уже наверняка полковник на генеральской должности в центральном аппарате. Взятки по двести тысяч баксов.

Ведь столько примерно берут в вашей говеной конторе?!

– Столько брали при генерале Орлове. Сейчас гораздо меньше.

– По пятьдесят тысяч? Но тебе и этого хватит.

– Ты забыла, что я тебя люблю.

– «Он счастлив, он ее имеет!», – пропела строчку из пародии на незнакомую Мыльникову песню, княжна.

Так вот, Сеня, и тут все просто, как ведро сметаны. Ты сможешь вывести меня из этого дела, но так при этом привязать, что я тебе буду даже больше, чем женой. Настоящей рабыней.

Как, верная реконструкция общего хода твоих мыслей?

– А ты не думала, что есть и обратный вариант? Некая потаскуха, по ее словам, из княжеского рода, использует пожилого глупого мента. По всем раскладам, он ей пока еще нужен. Но после того, как он поможет переправить за кордон библиотеку, он станет не нужен.

Эти ребятки еще некоторое время будут нужны. Тем более, с таким станком, как у тебя, – он намеренно употребил это грубое жаргонное понятие, – можно некоторое время держать их всех на привязи одним сексом. Ты ведь в койке и полутруп расшевелишь. А уж этих-то и подавно. Но вот Мыльников тогда уже станет не нужен.

И его даже не хлопнут, а просто вышвырнут. Он все равно ничего не сможет сделать.

Как тебе такая реконструкция твоих возможных мыслей?

Тамара задумалась.

– Конечно же, это не к месту. Но как же проще иметь дело с фанатиками и идеалистами. Профессор чудовищно черствый бездушный человек. Он в частностях может быть поразительно циничен. Но как хорошо он прогнозируем и чист в главном. И как красит его эта чистота! – последнюю фразу она сказала это с нескрываемым восхищением, и продолжала. – Он не купится на деньги, не купится на карьерные перспективы в этой дерьмовой стране. Он отдаст эту долбанную библиотеку за треть цены, лишь бы продолжать свою борьбу.

И с ним можно договориться железно, если во главу угла поставить его идею. Его дело.

И его ребята такие же. Я уверенна, у них и тени мысли не возникло, что можно что-то стащить, обогатиться и купить себе крутую тачку, или снять крутую телку.

А у тебя, Семен, нет никакого дела, кроме как интриговать в одном из самых гнусных ведомств, одной из самых гнусных стран мира. Получать за это немалые деньги и доставлять себе, любименькому постельные удовольствия.

Пока, конечно, член стоит.

– Вот только эту смесь интеллектуала и громилы, нам сейчас обсуждать, – сказал Мыльников, имея в виду профессора.

Тамаре отчего-то понравилась эта характеристика Кузнецова, и она рассмеялась. Мыльников тоже неуверенно захихикал, а потом засмеялся громче, настолько сильно, насколько ему позволяли поврежденные ребра.

– Понимаешь, Тамара, если ты подумаешь трезво, то наша перепалка это не обсуждение нашей авантюры, а обсуждение наших личных отношений. Согласись, для меня просто самоубийственно было бы обсуждать в моем положении эти вопросы всерьез. Команда профессора попробовала крови. И грохнуть меня здесь для них не проблема.

Если бы я действительно обдумывал варианты, как их сдать, я бы ни за что не продемонстрировал своего настроения.

Так что мое совершенно неразумное поведение это доказательство моей искренности и непосредственности. Как ни смешно это звучит.

Но пойми и ты. Я действительно теряю больше, чем приобретаю в самом что ни на есть лучшем варианте. При этом постоянно рискуя всем. Ради чего? Ради тебя. И я устал, понимаешь, устал быть в подвешенном состоянии.

Знаешь, не верится до конца, что ты княжна и колдунья, но я поверю твоему слову. Может не как княжне, а просто как некой фанатичке. О твердости взглядов этой публики, ты только что сказала весьма выразительно. А ты по сути одна из них. И когда была с Половцевым, и сейчас, когда в душе восхищаешься Кузнецовым.

– Семен, ну что ты, – хотела возразить княжна, но он прервал ее.

– Не спорь. Все это видно невооруженным глазом. Поэтому хватит торговаться. «А если я то, а если ты это». Скажи, наконец, «да» или «нет».

– Сеня, я ценю тебя, я благодарна тебе, но я не люблю тебя. И не надо, как в романах девятнадцатого века думать: «Ах, со временем она меня полюбит». Не полюблю. Уясни это твердо. Но я говорю тебе «да». Хотя и предупреждаю, что наша жизнь, даже во Флориде или Ницце не будет безоблачна. И тебе и мне придется делать усилия. Уж не знаю, большие или маленькие, чтобы сохранить наше супружество.

Но я буду делать эти усилия. Обещаю тебе твердо.

Ну, не вижу бурной радости новоиспеченного жениха.

– Я тоже твердо обещаю тебе делать все, что в моих силах. Сейчас для завершения нашей авантюры, а потом для сохранения нашего брака.

– Ну, поцелуй свою невесту.

Он с трудом встал и, довольно неуклюже наклонившись к ней, поцеловал.

– А теперь Тамара объясни наши текущие и стратегические цели. Вернее, твои цели, которые теперь и мои цели.

– Повторение, мать учения. Впрочем, я не права. Ведь о своих целях я так и не сказала ни тебе, ни нашим сообщникам. Так, все на догадках, полунамеках и вроде бы очевидных соображениях. Между тем, нам действительно пора определиться в этом плане. Итак, поиски библиотеки Грозного, антихристианский скандал, полное развенчание этой византийской государственности – это мой родовой долг. Кроме того, я, уже лично я, хочу отомстить этому государству за Половцева и за свое унижение в Белом доме. И я все это выполню.

Но я не смогу этого одна. Или только с тобой. Эти ребята нужны мне. Они не предадут, и будут идти до конца. Их цели в общем соответствуют моим. И я не только ценю их как надежных соратников, или, если угодно, сообщников, но и симпатизирую им. В этом ты прав, хотя и преувеличиваешь мои симпатии к профессору.

– Понимаю. Но у меня одна просьба. Не давай воли своей этой самой «симпатии». Наши отношения и так достаточно хрупки. А этот Кузнецов чем-то похож на Половцева, которого ты, в отличие от меня любила сильно.

Тамара промолчала, на мгновение задумавшись. Она слегка усмехалась, наверное, некоторым своим мыслям. Потом она, наконец, сказала.

– По-моему ты все же ошибаешься, Семен. Да, этот моторный неандерталец без возраста с поразительным для его рожи интеллектом способен очаровать своей бесподобной оригинальностью. Есть в нем что-то от «некрасивого красавца» Бельмондо. Только он пониже и пошире этого француза. Кроме того, в нем есть что-то, что роднит его с Половцевым. Такая же безбашенность и презрение к обыденной жизни в сочетании с умением не стать откровенным маргиналом.

Но, в отличие от Юрия он не способен любить. Он может тобою восхищается, страстно желать тебя, но на любовь он не способен. А я таких сама не люблю. Поверь.

– Ладно, поменьше думай об этих вопросах. Душа это потемки, особенно у вас, женщин. Так что, не буди лихо, пока оно тихо.

– Согласна. Хватит рефлексировать. Теперь мы окончательно определились во всем. Да, я думаю, тебе будет необходимо оставаться здесь. Во всяком случае, пока мы не перепрятали библиотеку. Но это было бы худшим вариантом. Надо как можно быстрее ее вывозить

Согласен?

– Да. Ну, зови профессора.

– Профессор, можешь подойти, – позвала Тамара.

– Ну, вы ребята и поговорили. Позволяете себе роскошь тратить время в условиях цейтнота.

– Это было необходимо, Святослав, – холодновато заметил Мыльников. И продолжил – мы просто хотели объявить, что являемся женихом и невестой. Поженимся после завершения нашей авантюры.

– Поздравляю, – искренне сказал Кузнецов.

Княжна промолчала, а Мыльников не менее холодно произнес:

– Спасибо. А сейчас, думаю целесообразно послать Виталия сопровождать княжну в Москву, для продажи тех книг, которые она отложила, а также ее фамильных драгоценностей.

Сам я займусь утилизацией этой «Газели», что мозолит глаза в твоем гараже. Думаю, ее с удовольствием заберут кое-какие мои знакомые.

– Семен, наверное, лучше не отсюда. Надо перегнать ее, Лехе, например, куда-нибудь в чисто поле, пусть они там ее и берут.

– Это мои дела, не морочь себе голову. У тебя другие задачи. Постарайся подумать, куда и как мы будем переправлять эти фолианты.

И кому их продавать.

– Отлично, Семен, – с туповатым оптимизмом воскликнул Кузнецов. – Но, Сеня, дружище, мне кажется, что тебе надо оставаться здесь. Во-первых, ты лучшее прикрытие для библиотеки, пока она у меня. Во-вторых, и ребра твои тебе пока лучше не напрягать. Согласен?

– Да, но тебе тогда опять придется вызвать для продолжения лечения на дому своего Малыша.

– Нет проблем.

– Тогда, командуйте, господа. Вся добыча, так сказать, у нас под рукой. Ребята в вашем распоряжении. «Газель» в гараже. А я что-то устал. С вашего разрешения пойду посплю.

– Я тоже, пожалуй, посплю. Только вот сделаю один звонок в отношении этой «Газели».

Кузнецов устало вышел в другую комнату. Запер дверь. Надел наушники и еще раз прослушал запись разговора Мыльникова с Тамарой. Убрал магнитофон в шкаф. И лег на кровать.

Оборудовать некоторые комнаты своего коттеджа прослушивающими устройствами ему посоветовал Юра Булаев.

– Если ты тут принимаешь разных политических гостей, это просто необходимо. Хватит играть в острую политику. Ее надо делать, а не играть в нее. И начинать надо с себя.

Юра говорил убедительно, и Святослав тогда сказал ему:

– Ладно, ладно. Но где я это оборудование возьму и как его поставлю?

– Я тебе все обеспечу. Но вот стоимость пополам. Ты у нас один из лидеров, так что на такое дело и партийные деньги потратить не жалко. Но, сам знаешь, мы постоянно на мели. Так что половина за твой счет.

– Сколько?

Юра назвал цену. Такие деньги у Святослава тогда были.

И вот теперь это пригодилось. Через столько лет. Хотя, как сказал один поэт, кинжал надо носить в ножнах всю жизнь, чтобы иметь возможность вынуть его всего один раз.

Итак, этот мент, с которым они знакомы чуть более двух суток, остается в игре только ради прелестей несравненной Тамары. А в принципе, имеет все возможности, да и желание выйти из игры и сдать их. А княжна? Она будет играть до конца. Это хорошо. Она надежная союзница.

Но неужели эта женщина, где-то в глубине души меня любит? Или, хотя бы может любить? Судя по разговору это не факт, но это весьма вероятно. Да, это, конечно же, женщина его мечты. Признаемся честно, таких у него еще не было. Не только в постели, но даже просто в роли знакомых.

Но, оставим это. Не хватало только именно сейчас запутаться в своих бабах и поссориться с ментом.

Сейчас надо думать о деле. И только о деле. А все же, если приведется каким-то образом избавиться от этого мента, выкинуть его из их проекта, этим он не особо огорчит княжну. Чтобы понять такое положение вещей, достаточно вспомнить, с каким выражением говорила она вчера о козырных девочках, которым в трудные моменты помогают плюгавые мужики, чтобы потом эксплуатировать их благодарность и порядочность всю жизнь.

Бр-р-р! Жутко представить его с ней в постели. Это какое-то экологическое преступление. Надругательство над природой.

Впрочем, это не его проблемы. Его проблемы в том, что никаких идей, как действовать дальше для реализации их планов, у него нет.

Глава 4. Охота за охотниками

На этот раз владыка принимал генерала в одном из служебных кабинетов административного здания Патриархии.

– Какие известия от Муртазова? – сразу спросил он, не отвлекаясь на вежливые формальности.

– Благословите, владыка, – вместо ответа сказал генерал.

– Знаете сын мой, что мне сейчас хочется? Наверняка не знаете. Послать вас к… Впрочем, домыслите сами. И не вводите во грех своим показным смирением. Вообще, все слишком серьезно, чтобы отвлекаться на что бы то ни было. Поэтому, представьте, что я не ваш духовный отец, а куратор из кремлевской администрации.

Чего тут представлять, – подумал генерал, – если так оно и есть на самом деле. Вслух же сказал:

– Муртазов не связывался со мной. Его действия обеспечивал Маляев.

– Как вы могли доверить руководить такой операцией этому интеллигентскому болтуну?

– Вы сами ему это доверили. Однако, у меня была в резерве пара ребят из нашего ведомства из Москвы. Они были готовы выехать на место для поддержки Муртазова в любое время.

– Они сотрудники МВД?

– Да. Но в данном случае, они действовали бы не официально, а если называть вещи своими именами, использовали бы служебное положение в интересах нашей, – он помялся, – общественной организации.

– Их звания.

– Зачем вам это, владыка?

– Вы иудей, генерал?

Генерал вылупился на владыку, как бык на новые ворота.

– Нет, а что?

– А то, что только иудеи имеют манеру отвечать вопросом на вопрос. Итак, их звания.

Генерал помедлил, на ходу отметив, что и сам владыка только что поступил именно так, но ответил четко:

– Старший лейтенант и капитан.

– Это хорошо. А то от генералов, полковников и даже подполковников толку никакого.

Раздался легкий стук в дверь.

– Разрешите, владыка? – На пороге возник Маляев.

– Да, мы вас ждем, Аркадий Сергеевич. Итак, что слышно от Муртазова?

– Он исчез два, нет, три дня назад. Прибежал ко мне взмыленный среди дня. Ничего не объяснил, попросил дать ему мою охотничью собаку, а потом убежал. И вот до сих пор его нет. Кстати, собаки тоже. А она, между прочим, дорогая. Я за нее больше тысячи долларов заплатил.

– Ты сдурел, доцент! – заорал генерал, – тут с соратником незнамо что случилось, а он о цене собаки вспомнил.

Владыка тоже посмотрел на Маляева как на вонючее насекомое. Но от комментариев воздержался. И сохраняя спокойствие, спросил:

– А вы ничего не забыли, Аркадий Сергеевич? Куда он убежал, зачем, что было перед этим?

– Да ничего особенного не было. Он следил за стройплощадкой Тонкова. Уверял, что именно на ней расположен вход в подземный лабиринт. И библиотека спрятана именно там. Все это я докладывал и вам и генералу.

Более того, мне кажется, что именно там выследили того антихриста, Половцева. Теперь это ясно. Он шел именно из этого подземного хода. И где-то там же пропал Муртазов.

– Значит, наши усилия должны сосредоточиться вокруг Тонкова и его стройки?

– Несомненно! Других вариантов нет.

– Хорошо, наверное, вы правы, – медленно проговорил владыка. – Вы свободны. Когда понадобитесь, мы вас найдем.

– Благословите, владыка.

Епископ перекрестил Маляева. И не смог скрыть, что делает это с видимым усилием.

– Ну, генерал, какие впечатления.

– По моему, он что-то скрывает.

– Полно, это просто милицейская неприязнь к рафинированным интеллигентам.

Генерал остро посмотрел на епископа, и безо всякого пиетета сказал:

– Не проверяйте мою уверенность столь примитивными методами. В конце концов, я тоже бывший следователь.

– Почему тоже, – не смутился владыка.

– Потому. Только вы работали в соседнем ведомстве.

– Многие там работали, – все также не смущаясь, спокойно сказал епископ. – И, – он усмехнулся, – мой нынешний шеф тоже. Причем, весьма успешно. Чин генерал-лейтенанта так просто не давали. Тем более в КГБ, а не нынешнем ФСБ.

– Ладно, коллега бросим эти кривляния, – продолжал епископ, – надо признать, что с нашей профессиональной точки зрения мы допустили массу ошибок. Расслабились, так сказать, потеряли нюх и профессионализм. Доверили все исполнителям. Потеряли контроль.

– Готовитесь к отчету перед начальством? – ехидно прервал поток его штампованных фраз генерал.

Епископ легко рассмеялся.

– Вы в чем-то правы, коллега. Но подумаем вместе, что нам теперь делать.

– Знаете, наша беда в том, что мы играем в эти неформальные методы. Чего проще взять кого надо за глотку, используя наши официальные возможности. А так мы в постоянном дефиците сил и средств.

– Вы правы и не правы. Дело в том, что наши государственные структуры сгнили на корню. Именно поэтому администрация президента так активно создает сейчас структуры неформальные. Кто такие, эти «Свои», например? В перспективе обычная вспомогательная полиция. Да еще и пропагандистская служба. А наши хоругвеносцы это вспомогательная спецслужба и служба спецпропаганды одновременно.

– Но мы формируем их из тех же кадров, что и официальные службы. Во всяком случае, руководство и реальный актив. Зачем? Что меняется, если все сгнили?

– Другая система мотивации. С формальной точки зрения все эти «добровольные помощники» Кремля незаконны. И чем больше они делают правонарушений, тем больше оказываются повязанными. Сначала они идут к нам из-за шкурных интересов, ради карьерного роста.

Но потом, вдруг осознают, что в случае победы политических противников окажутся за колючей проволокой. И начинают служить властям за страх.

– А за совесть?

– Бросьте, коллега, – презрительно махнул рукой епископ. – За совесть?! Какая может быть совесть у этой сволочи?

– Такие слова в святых стенах, владыка!

– Пошли бы вы на х…й, коллега. Мы здорово вляпались. И теперь не до кривляний. Подумайте сами, формулируя выводы в терминах нашей профессии. Мы послали две группы. И две группы не справились с заданием. Основные исполнители убиты. У наших противников скорее всего есть свои люди в местном ФСБ. Мы даже не знаем пока, кто же на месте против нас работает. А тот, кто обеспечивает наши действия на месте, этот Маляев, что-то скрывает. В этом уверенны и вы и я. Да, по уму надо было бы установить за этим Маляевым слежку. Но поздно. Если он работает еще на кого-то, то уже успел добежать до этого кадра и советуется, как быть дальше.

– Но что же нам делать?

– Не знаю. Подумаю на досуге. Но этих капитана и старлея держите наготове. И чтобы никаких накладок. А то окажется в нужный момент, что они заняты по службе. Или в отпуске. Или в запое.

– Извините, владыка, но слишком уж вы спокойны.

– Для того, чтобы продуктивно думать нужно спокойствие. А сейчас действительно надо подумать. Не бежать куда-то, не следить за кем-то, тем более не мочить кого-то в сортире. А просто подумать. И тогда станет ясно, за кем следить, кого хватать, и кого мочить.

– А не опоздаем?

– На все воля Божья.

Кагэбэшный чистоплюй, – зло подумал генерал выходя от епископа. – Подумать ему надо. Просто ему все по барабану. Он нигде не замазан.

Ментовский кретин, – с ленивым презрением подумал ему вслед епископ. – И как эти придурки стали основной силовой структурой страны? Ведь действительно, полицейское государство напоминает больного, живущего на лекарствах. Все доходы этого больного идут на лекарства, а вся, таким образом поддерживаемая жизнь, на зарабатывание этих доходов. Нет, эта страна обречена. И надо понемногу дистанцироваться от таких кретинов. Но об этом деле стоит подумать. Хотя бы для тренировки ума.

Шикарная гостиная в особняке на окраине Южного Бутова была погружена в полумрак. Шторы были опущены. Хозяин не любил открытых окон. Наверное привык к обстановке закрытых помещений за время пребывания в местах не столь отдаленных.

Тем не менее, света в этом небольшом зале было достаточно, чтобы собеседники четко видели друг друга. Они сидели у изящного журнального столика в низких креслах напротив друг друга.

– Ну, доцент, – сказал хозяин дома, положив на подлокотники кресла свои татуированные руки, и вперив в собеседника свои желтые немигающие глаза, – рассказывай. Я слушаю.

– Василий Кузьмич, не надо так на меня смотреть. Я ведь не ваша шестерка и пугать меня не надо, – с неожиданной смелостью сказал Маляев.

– Борзеешь, доцент?

– Я понимаю ваши возможности в отношении меня. Но у меня есть перед вами четкие обязанности. Мы все обсудили, как это говорится, на берегу. И вы прекрасно помните, о чем мы договаривались. Так что по понятиям я совершенно чист.

– Ишь ты, слова-то какие знаешь. «По понятиям».

– Сейчас так даже в Кремле говорят.

– Но не в Министерстве же культуры, Аркадий Сергеевич, – перешел вдруг на нормальную речь хозяин дома. И как ни в чем не бывало, крикнул кому-то в глубину дома, – Верочка, солнышко, нам кофейку и все прочее.

Маляев улыбнулся. Впрочем, надо сказать, он выдерживал марку из последних сил. Внешность у хозяина дома была весьма выразительной и соответствовала его возможностям.

– Итак, Василий Кузьмич, докладываю. На стройплощадке нашли вход в подземелье. Но того, что мы ищем, ни Кузнецов, ни Тонков не нашли. После этого, Тонков велел своим работягам забетонировать стену.

Василий Кузьмич, похоже, был в курсе всего и прекрасно понял говорившего.

А Маляев продолжал.

– Тогда Муртазов бросился к дому профессора и чего-то там обнаружил. Прибежал ко мне, взял мою охотничью собаку и, ничего не объясняя, кинулся проч. Я сразу понял, что профессор куда-то пошел, и Муртазов хочет выследить его с помощью собаки. Я сразу отзвонился вашей команде. Она была наготове в своей «Газели».

Ребята поехали. Я им перезвонил. Они сказали, что ведут Муртазова и отзвонятся сами потом, чтобы я их не отвлекал. И потом, звонок мобильника может прийтись им некстати.

Я понял, и не звонил.

А потом прошло некоторое время и пропали все. И Муртазов, и ваши ребята. Сегодня меня вызвали к владыке и расспрашивали об этом деле весьма дотошно.

– Ментяры, суки рватые, – не удержался от реплики хозяин дома.

– Вы правы, Василий Кузьмич. Генерал ментовский так и представляется. Но и епископ больше похож на опера, а не на служителя Божьего.

– Ты прав, Аркадий, они действительно менты по самой сути своей. Удивляюсь нашим паханам, чего это они в 1990-х так на этих попов запали? Сейчас, правда, начали понемногу охладевать.

– Но, я если позволите, продолжу. Я про профессора этим деятелям ни сказал ни слова. Ниток у них для дальнейших поисков нет. Я попытался направить их по ложному следу, усиленно рассказывая про стройплощадку Тонкова. Но скажу честно, не знаю, поверили ли.

Миловидная девушка вкатила сервировочный столик, на котором стоял кофейный сервиз на две персоны. На соответствующих блюдечках и вазочках аккуратными горками были разложены различные сладости.

– Угощайся, Аркадий, сказал Василий. Печенье настоящее, иранское. Говорят, потенцию повышает. Или у тебя с этим нормально?

– Не жалуюсь, не жалуюсь.

Девушка расставила чашки и разлила ароматнейший кофе. А Маляев взял с вазочки рекламируемое Василием иранское печенье.

– Говоришь, не жалуешься, а печенье-то сразу схватил, – иронично сказал Василий.

– Не лови меня на мелочах, Василий, – смело перешел на «ты» Аркадий. Видимо он знал, когда это уместно.

– Ну, и где, по-твоему, сейчас библиотека, Аркадий?

– У профессора. Кстати, он дома. Я ему звонил и мы мило поговорили. Так что у него. Но лезть туда вот так нахрапом не советую. Команда у них сильная и безбашенная. Сумели завалить и Муртазова и твоих пятерых. А это не шутка.

– Нахрапом не удастся. Ты что же думаешь, что у меня таких бойцов батальон или рота? Не те времена, Аркадий, не те. Поэтому и ухватился я за твою идею. Перехватить библиотеку, толкнуть за бугор, и слинять отсюда к чертям собачьим. Были мы крутыми в 90-х. А сейчас наше место менты заняли. С ними нам не тягаться. Бандит без погон всегда проиграет бандиту в погонах.

Но, видишь, не получается за бугор.

Он помолчал.

– Василий, ко мне претензии есть?

– Нет пока.

– Тогда продолжаем, или как?

– Продолжим. Ты меня информируй. Попов со следа сбивай. За профессором послеживай. А я соберу новую бригаду, и тогда решим, что делать.

– Хорошо, Василий. И еще, не забывай, что я специалист по древним книгам. Без меня вы их не сможете толкнуть грамотно. Да и вывезти не сможете. А я смогу вам серьезно помочь. Достать соответствующее разрешение на вывоз для меня, конечно тоже большая проблема. Но без меня вы его вообще не достанете. А со мной это хотя бы возможно. Впрочем, ничего не обещаю. Чтобы потом предъяв не было.

– Твои возможности пока ваш министр при должности, – скаламбурил хозяин, засмеявшись собственной шутке. И продолжал, – а потом неизвестно.

– Ого, да ты следишь за перестановками в правительстве!

– Дело не хитрое. Следить за перестановками наших авторитетов гораздо труднее. Ваше правительство шестерки по сравнению с ними.

– В чем-то ты прав. Но, еще раз, какие мои задачи на ближайшие дни.

– Я же сказал. Следить, информировать, водить за нос попов. И ждать.

– Понял, Василий. Но, опять же, чтобы было без непоняток. Мы можем опоздать. Предупреждаю честно. И на меня тогда предъяв не делай. Я буду делать все, что ты только что сказал.

– Понимаю. Но с паршивой овцы хоть шерсти клок. То, что мы из гостиницы у этого…

– Ступакова, – подсказал Маляев.

– Да, Ступакова, увели чуть ли не из-под носа ментов, сумеешь толкнуть?

– Сумею.

– Сколько за это возьмем? Только не вздумай крысятничать!

– Если здесь толкать и делиться с министром, то тысяч сто баксов. А может быть и меньше. Если за бугром, да на приличном аукционе, то не меньше миллиона.

– Ладно. Я подумаю. А ты не трясись. Ты нам нужен хотя бы для этого дела. Так что если не продашь, то останешься цел. Понял, доцент?

Он вдруг снова принял личину уголовного пахана.

– Понял, Василий Кузьмич, – снова переходя на «вы» смиренно произнес Маляев.

Выходя от пахана, Маляев, уже садясь в машину, подумал, что маленькая неприятность его юности, когда он попался на фарцовке иконами и познакомился с Василием в СИЗО, обернулась большими возможностями сейчас. В конце концов, тогда он отделался легко. И потом сумел свою судимость скрыть. А сейчас может стать миллионером. Надо только вести себя умно.

– Генерал, есть дело, – сказал епископ, когда его соединили с этим высокопоставленным хоругвеносцем.

– Какое?

– Не по телефону. Приезжай, скажу.

Когда генерал зашел тот самый кабинет в здании аппарата Патриархии, где они беседовали в прошлый раз, владыка взял быка за рога.

– Давай, поднимай своих орлов. Надо наведаться в дом к профессору Кузнецову. Помнишь, фигурировал такой в отчетах Маляева.

– Ночью, неофициально, с оружием?

– Нет, днем, в форме. Без оружия. – он на мгновение задумался, – нет, все же с оружием.

– Что надо делать?

– Взять на понт. Вернее, попытаться взять. У меня очень большие подозрения, что библиотека у него.

– Значит, попытаться учинить нечто вроде обыска.

– Нет, скорее осмотра.

– Понял, сейчас дам указание. Но, объясни, как ты к этому пришел и чего нам ожидать.

– Пришел, читая газетные подшивки. Вы, менты этого не умеете и не любите. Уж, извини за прямоту. Но, к делу. Сначала я прочитал статьи Половцева. Потом его статьи в соавторстве. Потом статьи наиболее подходящих по некоторым признакам его соавторов.

– Чему подходящих?

– Той роли, которую играет организатор поисков библиотеки. Соратник Половцева, о котором просто не успели доложить ни Ступаков, ни Муртазов.

Я нашел несколько таких фигур. Тот, из них, кто нам нужен, должен непременно фигурировать в круге тех, кто всеми этими делами интересуется. Как бы исподволь. И желательно живет в городе.

Всеми этими качествами обладал только Кузнецов. Который вначале фигурировал в отчетах Маляева. А потом как-то незаметно из них исчез.

Формально доказать это трудно, но очевидно, что исчез он не даром. Именно он там ключевая фигура, а Маляев его от нас уводит и сдает другим.

– Лихо, лихо. И правдоподобно. Но слабо доказуемо.

– Это вы, правоохранители, – он ехидно усмехнулся, намеренно коверкая слово, – все доказываете. Бюрократы. А мы, спецслужбисты воюем. Нам лишних доказательств не надо. Это как на войне, блеснула оптика на той стороне, бей туда, а не ищи дополнительных подтверждений.

– Ладно, аристократы вы х…вы, – не стесняясь произнес генерал, – дальше что. Почему такая спешка и неопределенность.

– А потому, что с момента исчезновения Муртазова прошло уже четыре дня. Завтра пятый. Скорее всего, на этот раз они его завалили, а не он кого-нибудь из них. А если он пошел на открытое противодействие, то большая вероятность, что библиотека была найдена.

– А почему она должна быть у Кузнецова в доме?

– Извини, объяснять не буду. Долго. Да и ты не поймешь. Надо читать его материалы, чтобы понять, что это за человек. У него в доме не только библиотека, но и стволы, из которых грохнули Муртазова, и сообщники. Ничего они не перепрятывали, а готовятся смотаться.

Поэтому, ваши орлы застанут их врасплох. Они засуетятся. Наделают ошибок. Ну, а ваши должны будут действовать по обстановке. Именно для этого нужно оружие. А то перед тем, как сматываться, они на все пойдут.

Генерала неприятно кольнуло это отстраненное «ваши».

– Хорошо, но почему тогда просто не нагрянуть к ним официально, с обыском. Предлог найдем.

– А подумать? – насмешливо спросил владыка.

– Что, подумать? – не понял генерал.

– Знаешь Федя, – владыка впервые назвал генерала по имени, хотя и был младше его по возрасту, а может быть и званию, – общаясь с тобой я точно понял, что эта страна развалится. И не от воровства даже, а от тупости.

– Полегче, владыка! А то и на тебя можно кое-что нарыть. Думаешь, чист, аки агнец?!

– Что ты, Федя. Но ты все время думаешь, что будешь при этих погонах и ксивах вечно. А если придут те? Ты к этому готовься, душа ты ангельская. Ибо, сын мой, если придут те, меня, возможно, расстреляют. Хотя это и маловероятно. Но вот тебя Федя, тебя повесят. Или протащат за грузовиком.

Поэтому я тебя не боюсь, Федя. Тебя бояться, себя не уважать. А вот их уважаю. Им бы наши возможности, п…дец бы нам давно уже приснился.

Он вдруг резко прекратил ерничать.

– Подумай, Федя, для чего нам все это поручено? Чтобы не допустить нахождения и опубликования документов, дискредитирующих базу идеологии новой власти – православие. И не допустить дискредитации самой идеи российской имперской многонациональной государственности. А в этих документах содержится именно такая информация. После ее опубликования о нас ноги вытирать будут.

Подумай еще, почему наши боссы сами все это просто не нашли, тайно не своровали и не продали за бугор? Как нефть, газ, и военные секреты. Да потому, что это невозможно. Продашь за бугор, там опубликуют. Опубликуют, обосрут нашу государственную идею так, что в десять раз больше бабок отвалишь, чтобы всем в мире рот закрыть. Никакого пропагандистского бюджета не хватит.

Поэтому эти документы нельзя находить. Ни под землей, ни в доме у похитителей. Официально их нет. И их нельзя ни у кого найти. Поэтому, некий официальный обыск, это самострел. Понимаешь? Это значит найти и предъявить на суде и следствии то, чего нет и не должно быть.

– А засекретить?

– Возможно, но без гарантии. Ибо кто гарантирует, что в нашем гнилом аппарате не найдутся источники утечек. Для таких дел и создают наши с тобой «общественные структуры» с правом на убийство. Этакие Джемс Бонды – общественники – пошутил он и продолжал. – Так что без риска действовать не надейся. Никакого официального обыска не будет.

Вот пусть твои парни рискуют и импровизируют.

Понял?

– Понял. Слушай, а в каком ты управлении в КГБ служил?

– А ты еще не понял? Конечно же, в Первом главном. А ты, небось, думал что в пятом?

– Белая кость.

– Да уж, не черная.

Глава 5. Братский привет

Все снова были в сборе. Оружие припрятали, сундуки тоже не то, чтобы спрятали, но убрали с глаз долой. Был полдень. Компания сидела на веранде и пила чай. Стояла прекрасная погода. Щемящая сердце ясность конца лета, начала осени.

Мыльников уже вполне поправился и не морщился от каждой попытки громко рассмеяться или резко встать. Тамара привела в порядок его форму. И она лежала свежая и отутюженная.

– Итак, сколько у нас в итоге средств? – спросил он, вновь после выяснения всех отношениях лидируя в их группе. Кузнецов, к удивлению Тамары и еще большему удивлению Виталия и Алексея этот порядок вещей всячески поддерживал.

Но, удивление Тамары не мешало и ей вести себя точно также. И Мыльников невольно укоренялся в новой роли, все больше и больше связывая в своей душе собственное будущее с судьбой их авантюры.

– Всего двести двенадцать тысяч долларов, – сказала Тамара.

– Я могу продать машину, – сказал Кузнецов, – это еще тысяч пять. И тысяча двести у меня в заначке.

– Профессор, это не изменит нашего финансового положения качественно. Тем более, что нам машина нужна. Итак, какие идеи, соратнички вы мои? – спросил Мыльников, немного пародируя Кузнецова.

Ответить ему не успели. В дверь раздался нетерпеливый длинный звонок.

– Виталий, пойди, посмотри кто – спокойно сказал Мыльников.

– Какие-то менты, – быстро сбегав, сказал Виталий.

Кузнецов попытался встать.

– Погоди, Святослав, есть одна оперативная комбинация. Мыльников встал и взял свой мобильник, проверив что-то в нагрудном кармане рубашки.

Он открыл дверь и вышел на улицу. Перед крыльцом стояли двое милиционеров. Капитан и старший лейтенант.

– Мы хотим осмотреть ваш дом, – сказал капитан.

Мыльников внутренне усмехнулся такой наглости.

– В связи с каким делом, позвольте спросить? И где соответствующий ордер?

– Ты бы не выпендривался мужик, а впустил нас. А там уже и поговорим.

– Да, кстати, кто вы и откуда. Представьтесь, пожалуйста.

– Вот войдем, тогда и представимся, не нарывайся на неприятности.

– Что-то я вас не знаю.

– Сейчас узнаешь. Ты впустишь нас, или нет?! – рявкнул капитан с трудом сдерживаясь.

А старлей ни с того, ни с сего, брякнул:

– А почему вы должны нас знать?

– Вопрос резонный, молодой человек. Потому что я зам начальника здешнего РОВД подполковник Мыльников. – Он вынул из нагрудного кармана рубашки удостоверение и раскрыл его в своей ладони.

– Теперь ваши удостоверения, господа, – властно бросил он.

Старлей растеряно полез в карман. А капитан стоял как истукан, не зная, что делать.

В этот момент на пороге возникла Тамара с формой Мыльникова в руках. Как ни в чем ни бывало, она спросила:

– Сеня, брюки гладить, ты поедешь сегодня в управление.

– Не хотел, но придется, – скорчив свою «фирменную» гримасу, изогнув строго левую бровь, сказал Мыльников.

– Пройдемте в дом, – бросил Мыльников, оборачиваясь и входя в дверь. И повернув голову назад начальнически рявкнул:

– Ну, чего стали?! Выполняйте приказ старшего по званию.

Пришедшие растерянно вошли в дом. Мыльников провел их на кухню.

– Садитесь, – властно бросил он, вместо традиционного для ментов и зэков «присаживайтесь».

Они сели к столу.

– Ну, прошу ваши удостоверения.

Они достали документы. Мыльников внимательно ознакомился с ними. Не отдал, а положил в свой нагрудный карман. Пришедшие напряглись.

Капитан хотел что-то сказать. Но Мыльников прервал его.

– Что вы тут делаете? Вы из Главного управления внутренних дел города Москвы, а здесь Владимирская область. Давайте быстро.

– Видите ли, товарищ подполковник, – протянул капитан.

– Не тяните время, капитан. Я все вижу. Посмотрите на эту визитку. И он протянул им визитку министра. Старлей побелел. А капитан явно подумывал о действиях более решительных и совершенно незаконных. Он заерзал, невзначай поправляя кобуру. Мыльников смотрел на него усмехаясь.

И тут на кухню вошли Кузнецов, Виталий и Алексей.

Виталий стразу плюхнулся рядом с капитаном, сильно прижав его боком, не давая легко дотянуться до кобуры.

– Бросьте попытку достать оружие, капитан Тихонов, – сказал Мыльников.

– С чего вы взяли, товарищ подполковник, – промямлил окончательно растерявшийся капитан.

Между тем, Мыльников вынул мобильник, прямой номер, значащийся на визитке был в телефонной книге.

– Галлиев слушает, – раздался голос министра.

– Товарищ министр, подполковник Мыльников.

– Слушаю вас Семен Платонович и поздравляю с новым назначением.

– Спасибо, товарищ министр. Я хотел вас поблагодарить лично, но постеснялся побеспокоить.

– А вы не стесняйтесь. Я для того и даю этот номер только людям, которые зря не побеспокоят.

– Понял, товарищ министр. И беспокою вас именно по делу. Тут совершенно неожиданно мне удалось перехватить некоего капитана Тихонова и старшего лейтенанта Волошина.

– Товарищ подполковник, – умоляюще крикнул старлей. А Мыльников как бы не слыша его, продолжал.

– Эти господа из Главного управления внутренних дел Москвы, судя по всему, пытались на территории нашей области вести некое частное расследование, используя свое служебное положение. Помните, во время вашего визита, мы обсуждали версию о том, что у наших террористов и наркоторговцев были какие-то покровители в наших рядах.

Тогда мы подозревали, что они из местной милиции. Но эта попытка частного расследования позволяет допустить, что, возможно, это были покровители из Москвы. Это объясняет многие мелкие детали в том деле.

– Интересно, товарищ подполковник, интересно.

– Ваши приказания, товарищ министр. Этих коллег здесь задержать, или просто передать им ваш приказ самим явиться куда надо в Москве.

– А вы как думаете?

– Знаете, похоже, что документы настоящие. Так что никуда они не денутся. Тем более, что их, похоже, использовали в темную. Пусть придут в управление собственной безопасности и пишут объяснения. Это будет для них шанс сохранить свое доброе имя.

При этих словах старлей расплылся в самой идиотской благодарной улыбке. Он стал похож на прощенную хозяином собаку. Капитан был более сдержан, но и он не мог скрыть некоторого явного облегчения.

Между тем министр, немного подумав, сказал

– Рискованно. Но вам на месте виднее. Да, через месяц с небольшим у нас рабочее совещание лучших сотрудников из регионов. Приглашение вам на днях будет выслано. А пока я переключу вас на другого сотрудника, он даст соответствующие указания этим деятелям.

Не отключайте телефон.

Через некоторое время в трубке раздалось:

– Генерал Окладников. Подполковник, дайте трубку капитану.

Мыльников передал мобильник Тихонову. Тот взял его и мертвым голосом отвечал:

– Слушаю, товарищ генерал! Да, товарищ генерал! Есть, товарищ генерал! Куда, куда, товарищ генерал? Сейчас запишу.

Он вынул маленький блокнот из кармана и дрожащей рукой записал какой-то адрес.

А потом снова проговорил, стараясь унять дрожь в голосе:

– Понял, товарищ генерал!

Он отдал трубку Мыльникову.

– Благодарю за бдительность, подполковник, – пророкотал генеральский бас. Увидимся на совещании. Буду рад с вами познакомиться.

Мыльников встал и сделал знак рукой. Виталий тоже встал.

Визитеры тоже поднялись.

– Я вас не задерживаю. Свободны.

Они продолжали стоять.

– Ну, свободны, я сказал!

– Товарищ подполковник, что нам говорить на внутреннем расследовании? Мы просим вашего совета.

Стоявшая рядом Тамара рассмеялась.

– Ну, прямо как мои хулиганы из седьмого «А».

Мыльников посмотрел на них прямо.

– Говорите поменьше. Ибо ваши правдивые объяснения будут звучать, как дичайший вымысел. Вы меня поняли?

– Да! – приободрился старлей, глядя на Мыльникова глазами преданного пса.

– А тем, кто вас реально послал, скажите, чтобы сюда больше не совался. Кишка у него тонка с нами тягаться. И помните, от вашего поведения во время расследования зависит ваше будущее. Пославшие вас, вам не помощники. Наш министр по профессии чистильщик. Его хлебом не корми, дай выявить измену в рядах. Если брякнете лишнего, то, что не понравится мне, вам конец.

– А что вам не понравится?

– Хотя бы передача того, что я вам сейчас сказал. И, кстати, тем, кто вас послал, тоже всего, что здесь было, не говорите. Пришли, нарвались, влипли, растерялись. А кто здесь и что, ничего не помните. Были в стрессе.

Понятно, орлы?

– Понятно, товарищ подполковник.

– А теперь катитесь отсюда побыстрее.

– Есть, товарищ подполковник!

Визитеры ушли. Семен снова присел на стул.

– Чего стали, как истуканы? Рассаживайтесь. Согласно купленным билетам, – шутя добавил он.

– Семен, ты не слишком подставился? – спросил Кузнецов.

– Господа, и ты, Тамара, расставим точки над «i». Подставился я слишком. И назад мне дороги нет. Я не знаю, как там сложится дальше, но в официальные игры мне сейчас играть невыгодно. В такой заварухе без страховки свернешь шею. Поверьте мне. Я ее один раз, еще в начале своей карьеры, чуть не свернул.

Поэтому, господа, хватит меня подозревать. Ей Богу, буду вести себя как пахан, кто оскорбит меня подозрением, получит сначала по зубам, а потом пулю в лоб.

Понятно?

– Семен, хватит об этом. Ты за эту неделю уже много раз спасал нас. И поэтому никаких подозрений, никаких кидков. Ты наш, и точка, – решительно сказал Кузнецов. И в душе ему было стыдно за прошлые дурные мысли о Семене.

Но он говорил настолько горячо и искренне, что всем было ясно, команда сложилась окончательно. Особенно рада была княжна. Все ее сомнения разрешились окончательно.

– Твои прогнозы, Семен. Что эти кренделя нам готовят дальше?

– Какие кренделя, Михалыч? Если те, кто сегодня были, то они из игры выведены. Если те, кто их послал, то они в нокдауне, но не в нокауте. Тебе, как боксеру, ясно такое сравнение? Вижу, что ясно. Итак, у нас есть пауза.

И ее надо использовать. Куда мы можем перевезти библиотеку? Чтобы потенциальный противник сразу не мог вычислить место, но с другой стороны недалеко и удобно для того, чтобы сразу взять.

– У меня есть одна подруга. У нее старая дача, вернее, не дача, а садовый домик. Отсюда не далеко, – сказала Тамара.

– Отлично. Святослав, согласен?

– Да, – твердо без малейших колебаний ответил Святослав. Он был натурой цельной и после всего, не держал и тени мысли, что его могут кинуть. – Но как с оружием?

– Увы, его тоже придется перевезти туда. Здесь у тебя должно быть все идеально чисто. Понимаю, для вас сейчас быть полностью безоружными опасно. Но дома и стены помогают.

– Согласен, – опять так же твердо и решительно сказал Святослав. – Но, садовый домик пустует?

– Да, – ответила Тамара.

– Значит, наши находки может просто дуром украсть, или даже спалить какой-нибудь бомж. Туда нужно кого-нибудь охранять.

– Согласна, – подала голос Тамара. – Пусть это будет Виталий. Семен, не возражаешь?

– Нет. И еще один момент, господа. Я должен уже появиться у себя дома. Мое пребывание у тебя, Михалыч, становится подозрительным. Поэтому диспозиция такова. Сейчас я вызываю одного своего клиента с машиной. Он перевозит все к подруге Тамары. Я сопровождаю машину, чтобы не возникло никаких эксцессов. Оставляем там Виталия. Потом меня и Тамару развозят по домам.

Профессор с Алексеем остаются здесь. Связываемся по мобильникам каждый вечер. Я, княжна, профессор и Виталий.

– А чаще?

– Только в случае крайней необходимости. И думаем, как быть дальше. Теперь, когда мы, наконец, безоговорочно доверяем друг другу, можно и подождать немного.

– Согласен, Семен, но с одним уточнением. Время у нас есть. Но его все-таки не так много. Варианты развития нашего проекта надо искать в темпе.

– Никто и не спорит, профессор. Никто и не спорит. Но в этом вопросе вы с княжной самые большие специалисты. Ищите, да обрящите.

– Тогда по коням.

Ночью, оставшись вдвоем с Алексеем в разом опустевшем доме, Кузнецов почувствовал себя крайне неуютно и неспокойно. Он, несмотря на усталость, никак не мог заснуть. И только под утро забылся в короткой тревожной полудреме.

– Болваны! – владыка никак не мог себя сдержать. – Федя, какие же вы болваны. Ну надо же было хотя бы описать хозяина, а еще лучше, дать его фото.

– Откуда бы мы его взяли? Он ведь у нас никогда не проходил.

– Ублюдки. Из газет и книг. Его книг, где есть его фото. Ты понимаешь, ментовская дубина, как мы подставились? Ты понимаешь, что наверху сейчас решают убирать тебя, или оставить в живых? Ты понимаешь, что читать полезно даже с точки зрения практики? А, что тебе говорить… Иди к чертям.

Милицейский генерал встал и неуклюже вышел из кабинета епископа.

Подождав немного после его ухода, владыка задумчиво набрал номер.

Когда на другом конце сняли трубку, он спросил:

– Это фирма бытовых услуг?

– Да.

– Мне надо перевезти весьма громоздкий шкаф.

– Пожалуйста. По Москве?

– Нет, к сожалению. Из другой области.

– Хорошо, ваш адрес, пожалуйста.

– Мой адрес есть у вас. Я неоднократно обращался к вам. Последний раз совсем недавно.

– А, припоминаю, припоминаю. А как быстро это надо сделать?

– Лучше бы завтра.

– Завтра, завтра… Знаете, это будет трудно. Машины в разъезде.

– Но хотя бы одна у вас есть? Но чтобы была на ходу, а не сломалась по дороге.

– Наши машины не ломаются. Но если шкаф громоздкий, то потребуется еще и грузчик.

– Не думаю, что шкаф слишком громоздкий. Я, пожалуй, погорячился, говоря это в начале разговора. Ваш шофер должен справиться.

– Знаете, как мы сделаем. Мы постараемся завтра выехать на заказы рядом с вашим местом. Если наш диспетчер найдет возможным, мы шкаф перевезем.

– Спасибо. Если окажется, что вы не сможете взять его завтра. Можно подождать день два. Но не больше. Я все же ваш постоянный клиент.

В переводе на обычный язык это означало, что Кузнецова надо похитить. Но свободной команды боевиков у соответствующей полу криминальной структуры, состоящей из бывших спецслужбистов, не было. Они предлагали послать одного. Он должен был осмотреться, возможно, прослушать дом Кузнецова, а потом принять решение.

В благоприятном случае, он похищал профессора завтра же. В неблагоприятном дожидался помощников, которые должны были освободиться с других заданий в течение одного-двух дней.

Кузнецова разбудил телефонный звонок в десять утра. Он с тяжелой головой встал и взял трубку.

– Святослав Михайлович? – голос в трубке был вежлив. Однако что-то в нем было не так. Что? Иностранный акцент! Да, иностранный акцент, причем, не особо скрываемый. Что ж, посмотрим, что день грядущий нам готовит.

– Да, слушаю вас.

– У меня к вам очень важное дело, вы не могли бы встретиться со мной.

– Но я не в Москве.

– Я понимаю, – легкий смех, – я звоню вам отнюдь не по московскому телефону.

– Ах, да, извините, не проснулся окончательно.

– Что вы, что вы. Я понимаю. Итак, вы можете со мной встретиться?

– Конечно, если вы в городе, подъезжайте ко мне.

– По некоторым причинам мне бы не хотелось у вас. Не могли бы вы подъехать к – и он назвал место недалеко от центра, но достаточно безлюдное, – через час, например.

– Пожалуйста. Но учтите, долго ждать вас не буду.

– Что вы, что вы. Я буду точен.

– Это подстава! Святослав Михайлович. Это подстава, – сказал Леша, когда Кузнецов все рассказал ему. – Не езжайте.

– Можно и не ехать, но сейчас неясно, где найдешь, где потеряешь. Может это наш шанс, Леха. Значит так. Едем вместе. Ляжешь на заднее сидение. Выйдешь в переулке, не доезжая моста. Потом пешком до моста. Оттуда место нашего свидания видно. Если видишь что-нибудь опасное для меня, немедленно звони Мыльникову на мобильник. Пусть его телефон у тебя будет набран. После этого немедленно на мобильник мне. Иногда даже резкий посторонний звонок может спасти положение.

Если будет нечто подозрительное, но я выйду и махну рукой, Мыльникову не звони, но звони мне и слушай, что происходит. Это значит, пока все в порядке.

Понял?

– Понял, Святослав Михайлович.

Профессор приехал вовремя. Никто не подходил. Он простоял с полчаса и уже думал уезжать. В это время к нему по тротуару не торопясь подошел человек в милицейской форме. Кузнецов напрягся. Милиционер постучал в окно. Кузнецов открыл его.

– Проедемте со мной, гражданин, – сказал милиционер.

– По какому поводу вы меня задерживаете, здесь стоянка разрешена.

– Проедемте, я вам потом объясню.

– Я с вами никуда не поеду, уж извините. Объясните, что и почему, тогда поедем.

Милиционер опустил руку, а когда поднял ее, Кузнецов увидел пистолет с глушителем, направленный ему в лицо.

– Руки на руль, – приказал милиционер и через опущенное стекло начал медленно открывать дверь. Вдруг он дернулся, его тело изогнулось в немыслимой судороге. Он так неестественно выпрямился, что казалось, он сейчас переломится назад.

Он упал. Пистолет глухо стукнулся о бордюр. Надвинулась чья-то тень, и еще один человек появился в поле зрения Кузнецова. Он отворил уже открытую дверь, наклонился к лежащему, что-то взял рядом с ним, или снял с него, и сел на пассажирское сидение. А потом спокойно сказал:

– Поехали к вам домой, Святослав Михайлович.

Резко зазвонил мобильник.

– Одну минуту, Леша, – сказал Кузнецов, и, обращаясь к пассажиру, вежливо осведомился, – вы позволите.

– Делайте то, что находите нужным, но все же постарайтесь поскорее тронуться.

Кузнецов вышел, обошел машину и приложил руку к шее лежащего человека в милицейской форме. Пульса не было. Профессор подобрал пистолет, обернулся к мосту и махнул рукой. Сел на водительское место, и сказал в мобильник:

– Леша не отключайся, сейчас мы тебя захватим.

Пассажир сидел спокойно. Кузнецов положил пистолет себе на колени, тронулся, развернулся и сказал в трубку:

– Леха, давай отбой господину М, понял? Сейчас мы к тебе подъезжаем.

В трубке послышались гудки отбоя. Пассажир сидел спокойно и слегка улыбался.

Через пару минут они были рядом с Алексеем. Тот сел на заднее сидение.

– На, возьми, – протянул ему пистолет Кузнецов.

– Ба, у нас еще один ствол, – как мальчишка, получивший еще одну игрушку, засмеялся Алексей.

– Леха, позвонил Мыльникову? Я имею в виду, дал отбой?

– Да, но он просил вас лично перезвонить.

– Хорошо, набирай его номер и дашь мне трубку.

Алексей набрал номер, и, получив ответ, протянул трубку Святославу.

– Семен? – спросил Кузнецов.

– Да я. В чем там у вас дело?

– Расскажу вечером. Все хорошо, что хорошо кончается. Но у нас одно маленькое ЧП. Мы совершенно случайно видели недалеко от моста на этой стороне реки напротив развалин красного кирпичного дома, представляешь где это?

– Да, но что вы там видели?

– Труп одного твоего коллеги. У него…

– Обширный инфаркт, Святослав Михайлович, – спокойно сказал неизвестный пассажир.

– Да, Семен, у него обширный инфаркт.

– Кто это там тебе подсказывает? – спросил Мыльников.

– Все вечером, Семен, все вечером. Но мы бы хотели, чтобы этот несчастный случай как можно меньше раздувался. Ты понимаешь?

– Как не понять. Ладно, до вечера.

Они быстро доехали до усадьбы Кузнецова. Заехали в гараж. Поставили машину и прошли на кухню.

Кузнецов прямо на кухне умылся из-под крана и сказал гостю:

– Присаживайтесь.

– Благодарю, – ответил тот и сел за стол.

– Чай, кофе?

– Кофе.

– Леша, гостю кофе, мне чай.

Алексей загремел чайником. Гость хотел что-то сказать, но Кузнецов опередил его.

– Почему утром вы говорили по-русски с явным акцентом, а сейчас совершенно чисто.

– Потому что утром я хотел привлечь дополнительное внимание этого несчастного господина, что лежит сейчас с обширным инфарктом. Но коль скоро, мы еще не приступили к основной части нашей беседы, встречный вопрос. Почему вы не уехали сразу, а убедились в его смерти и взяли пистолет?

– Потому, что все это могло быть розыгрышем. Подумайте, ко мне подходит некто, кто угрожает моей жизни. Потом появляется спаситель, я сажаю его в свою машину и еду с ним, сломя голову и подставив ему бок.

А на самом деле это не спаситель. Мнимый налетчик через несколько минут отряхивается и спокойно уходит. А мнимый спаситель колет меня снотворным и на моей же машине отвозит куда надо.

А так я убеждаюсь, что налетчик мертв и имею в руках его оружие на случай непредвиденных обстоятельств.

– Гениально, профессор! Для дилетанта просто гениально. Мои поздравления.

Алексей поставил на стол чашки с чаем и кофе и сел рядом, вертя в руках пистолет.

– Леша положи эту пушку куда-нибудь подальше. Я не думаю, что наш гость нам враг. Что-то мне подсказывает, что это наш друг, и, более того, спаситель. Который пришел весьма вовремя.

– Вы правы, профессор. Но я начну. Некая международная организация, о которой я расскажу позже, исповедует примерно те же взгляды, что ваша незарегистрированная, гонимая Партия народной свободы. Я не говорю те же. Я говорю, примерно те же. И вот мы узнаем, что ваш товарищ, Юрий Половцев убит при загадочных обстоятельствах.

Его смерть говорит нам о том, что вы ведете нешуточную борьбу. Мы хотим по своим каналам узнать об этом, но видим, что информация блокируется. В вашей разваливающейся стране столь энергичные действия властей означают только одно. Здесь есть что-то серьезное.

Мы хотим узнать, что же. И выйти на друзей Половцева. Вычисляем вас. И начинаем, вы уж нас извините, примитивно за вами следить. Видим, что вам пытаются сделать нечто неприятное.

Или убить или похитить. И мы хотим этому воспрепятствовать. Тем самым мы одновременно убиваем двух зайцев. Спасаем вас. И добиваемся вашего доверия.

Что мы и сделали. Теперь я готов ответить на ваши вопросы.

– Их будет много.

– Меня это не смущает.

– Тогда начнем. Что за силы мне угрожали, и, наверное, продолжают угрожать.

– Понятия не имеем.

– Но как вы тогда вычислили угрозу?

– Элементарно. Мой дед был во Вторую мировую войну подводником. Так вот, в детстве, он, рассказывая мне о своих боевых годах, говорил, что гораздо эффективнее поджидать добычу около баз, а не рыскать за ней по всему морю. Не знаю, правильно ли я его понял в отношении правил подводной войны, но в целом мысль весьма интересна.

Если вам угрожает опасность, то нападающие рано или поздно будут выходить именно на вас. Вот я и ждал их, можно сказать, около базы.

– А этот конкретно, что делал.

– Приехал, и подключился к вашему телефону. Я сам слушал его с некоторого расстояния с помощью соответствующего прибора. Он подключился и доложил кому-то что-то по мобильному телефону. Я не слышал, звук заглушил проходящий поезд.

Потом я позвонил вам, тщательно имитируя акцент. Он прослушал наш разговор и тут же доложил по мобильному телефону его содержание. Получил указание попытаться вас похитить.

Я намеренно опоздал. А он все поджидал, не приду ли я. Когда стало ясно, что произошел некий сбой, и вы остались одни, он сделал попытку похищения. Но был убит. Вот этим шприцем, выпущенным из пневматического устройства.

Он осторожно вынул из лежавшей в его кармане коробочки пустой маленький шприц, похожий на пулю, и положил его на стол. Видя, как Алексей с мальчишеским интересом пытается схватить его, гость сказал:

– Осторожнее, молодой человек! Можно наколоться. Там уже нет столько действующего вещества, но приступ стенокардии вы можете заработать и на остатках. Потом мы его выбросим

– Леха, оставь игрушку в покое, – сказал ему как маленькому Кузнецов. И продолжал, – хорошо, но как вы узнали про нашу партию, и почему раньше не обращали на нее внимания?

– Собственно мы узнали про партию уже потом. Первоначально нас заинтересовал человек, умирая рисующий своей кровью древний языческий символ. Мы поняли, что если в вашей гнилой стране, кстати, вы не обижаетесь на такую характеристику?

– Нисколько, мы ее разделяем.

– Так вот, если в такой гнилой стране есть такие люди, то с ними нужно установить связь. Ибо при нормальной поддержке, они будут в этой обстановке результативны как браконьер с автоматом в заповеднике.

– Хорошее сравнение.

– Вам нравится? Я рад. Так вот, мы и начали искать эту связь. Труднее всего было установить имя пострадавшего. Ведь мы знали только общую картину происшедшего. Но, ваша доблестная милиция достаточно продажна, и мы сумели получить данные о его имени и фамилии. А потом не стали играть в сыщиков.

А просто прочитали все публикации Половцева. Потом его соавторов. На этом основании вычислили вас. Установили, что вы живете здесь. И так далее и тому подобное. Вашу принадлежность к Партии народной свободы мы узнали просто так, по ходу дела.

И стали присматриваться к вам.

– Когда?

– Сравнительно недавно, всего три дня назад. И сразу поняли, что против вас нечто затевается, да и вы сами участвуете в какой-то крупной игре.

А дальше вы уже все знаете.

– Ну, а теперь ваши действия?

– Вы нуждаетесь в поддержке. Мы не знаем какой. Но готовы ее предложить.

– Скажите, а вы не примитивный шпион? Агент некой иностранной государственной спецслужбы?

– Не любите государства? Не только свое, но и любое чужое?

– Угадали, но я жду ответа.

– Государства сотрудничают или борются друг с другом или с организациями, равными организациям государственным по силе. Вы же не будете утверждать, что являетесь таковыми.

– Разумно, разумно. Ну, тогда слушайте.

И Кузнецов рассказал неизвестному и про библиотеку Грозного и про их планы ее использовать.

Его рассказ прерывал только Алексей, меняя чашки с чаем и кофе, да звонок Мыльникова, которому Кузнецов сказал, что все нормально, и они свяжутся завтра. У Виталия тоже все было нормально.

Рассказ Святослава закончился глубокой ночью. «Поставив последнюю точку» в нем, он потянулся так сладко, как никогда в жизни. Какое-то ощущение глубочайшего покоя и счастья охватило его.

Такую ночь с таким рассказом и таким слушателем он не променял бы и на десять ночей с красавицей ведьмой Тамарой.

Гость молчал. А потом сказал:

– Это фантастика. Можно было ожидать чего угодно, но такого! Знаете, профессор, я верю в наших арийских Богов. И, как говорил мой дед, мы из древнего рода друидов. Но именно сейчас я окончательно понял, что они есть.

Мы же с вами мир перевернем! Да, кстати, меня зовут Патрик. Патрик О, Брайен. В России я нелегально, но имею кое-какие выходы и на официальные структуры ряда стран Запада в вашей стране.

– Приятно познакомиться, Патрик. Но можете не рассказывать мне больше, чем мне необходимо знать. Я и так вам доверяю. А теперь, что вы мне посоветуете?

– Знаете, невозможно иметь дело с несколькими людьми сразу. Вы готовы стать руководителем операции?

– Я-то готов, но в этом надо убедить моих соратников. Пока наиболее авторитетный среди нас наш подполковник. У него наибольшие возможности.

– Завтра, – он посмотрел на часы, было половина третьего ночи – нет, сегодня, наибольшие возможности будут у вас. Так вот, если вы станете руководителем операции, ваши условия?

– Двое наших соратников хотели бы остаться в Штатах.

– Нет проблем.

– Я не знаю, сколько стоит эта библиотека

– Если мы поможем вам ее продать, то говорю откровенно, гораздо больше двухсот миллионов. Далее не уточняю.

– Тогда нашим соратникам, предпочитающим частную жизнь, мы бы оставили на двоих миллионов десять.

– Десять на двоих, или на каждого?

– На двоих. И нам на партийный проект миллионов сто.

– А почему не все двести, или сколько там получится.

– Потому что у нас в России за такую операцию в качестве комиссионных взяли бы половину.

– Вы щедры.

– Не очень. Когда мы раскрутимся, нам понесут гораздо большие деньги. В том числе многие ваши коллеги. Да и многие наши земляки.

– Что ж, ваша позиция вызовет понимание. Более того, укрепит ваш авторитет у нас.

– У меня еще одно условие.

– Какое?

– Со всех книг и документов должны быть сняты копии. Причем заверенные нотариально. Я не знаю, как это называется и делается у вас, но вы понимаете, о чем я. Так говорить по-русски может только человек, знающий нашу жизнь не понаслышке.

– Понял, нет проблем. Еще пожелания?

– Мы должны получить от вас документ о том, что мы все это продали вам.

– Зачем вам этот компромат на самих себя?

– Когда мы будем в политическом бою, нам будет наплевать на самих себя. Но мы должны быть уверенными, что вы опубликуете библиотеку. Чтобы не было как с Кумранскими рукописями, которые не публиковали чуть ли не полвека.

– Вы не доверяете нам?

– Доверяю полностью. Но у такой организации может быть некая инерционность, некие резоны, не захотите, например, ссориться с Папой Римским. А нам эти сведения гигантское подспорье в нашей войне за умы. Здесь, на Руси, которую мы построим на месте этой гнилой России.

Мы, конечно же, будем готовы выслушать и ваши резоны. Но только на взаимовыгодных условиях. Нам здесь труднее, чем вам. Труднее, грязнее, гнуснее, опаснее.

Этого не понять многим нашим потенциальным единомышленникам там, у вас. Разве что таким, которые знают Россию, так как вы, Патрик.

– Я уверен, вы победите. Я давно не видел таких убежденных и, не побоюсь этого слова, фанатичных борцов за белую арийскую ведическую идею.

– Так вы согласны?

– Я не решаю всего, но мои полномочия достаточно широки. Я думаю, мы согласимся. Теперь о деталях. Завтра к вам подойдут пара автомобилей с белорусскими номерами и шоферами.

– Мы едем в Белоруссию?

– Нет в Брянскую область. А потом на Украину. Можете взять с собой ваше оружие. Хотя не советую. Это излишне. Ваш полицейский пусть едет, захватив с собой форму. Но не надевает ее. И, разумеется, не помешает захватить документы. Ему и всем вам.

Вы же лично получите платиновую карточку Америкэн экспресс. Можете проверить ее в вашем Алексбанке. Если вы не знаете, то по правилам на платиновой карточке не может быть меньше полумиллиона долларов. Это на оперативные расходы. Так что ваши личные средства можете сэкономить.

– Конечный пункт этого отрезка нашего маршрута.

– Чернигов.

– Когда ждать завтра вас с машиной?

– В четыре часа пополудни. Карточку успеете проверить до шести. Выйдем в ночь. Так что ждите меня в назначенное время и будьте готовы.

– Вы сейчас уходите? Поздно.

– Мне надо все успеть. А потом, не поздно, а рано, уже полпятого.

Он достал мобильник, послал какую-то смс-ку и быстро ушел.

– Все Леха, спать, – сказал Кузнецов, закрывая за ним дверь.

Глава 6. Погоня в бархатный сезон

Утром, опять проснувшись весьма поздно, Кузнецов позвонил Мыльникову.

– Большой сбор, – коротко бросил он.– Крайне желательно быть у меня до двенадцати. Уведомь княжну.

Мыльников по тону сразу понял важность дела. Он приехал с Тамарой ровно в полдвенадцатого.

– Все в сборе, господа, – начал Кузнецов, – за исключением Виталия. Он на точке, стережет наши находки, и у него все пока в порядке. За истекшие сутки в нашем положении появились существенные изменения. Информации много, потому буду говорить в телеграфном стиле.

И он постарался, как можно быстрее рассказать все.

Закончив рассказ, он обратился к Мыльникову:

– Семен, ты просил вчера нас с Тамарой подумать о дальнейших действиях. Судьба все решила за тебя, Или можешь считать, что это не она, а я все продумал и организовал. Но дело сделано.

Разумеется, он не сказал о некоторых деталях. Например, о размере выручки. Но Мыльников сразу ухватил этот момент.

– Сколько получим мы все. И сколько мы с княжной.

– Вопрос не совсем корректный. Вы с княжной получаете наличными. Не меньше десяти миллионов баксов на двоих. Плюс американское гражданство. А мы получаем возможность раскрутить нашу партию. Это не столько деньги, сколько мероприятия, которые в наличку не конвертируешь, но которые стоят, если их оплачивать налом, дорого. В сумме гораздо больше десяти миллионов.

Мыльников хотел было начать въедливо спорить, но княжна прервала его:

– Сеня, я только что продавала эти книги. Процедура врагу не пожелаешь. Я согласна на десятку. Но, Михалыч, за нашу десятку ты будешь биться как за свои партийные. Обещаешь?

– Да, – твердо сказал Кузнецов.

– Как ты будешь жить в Америке с таким совковским подходом к делу, княжна? – спросил Мыльников.

– Это, Сеня, наши с тобой семейные проблемы. Не будем выносить их на люди.

И она обняла и поцеловала Мыльникова. Тот помедлил, но сник и замолчал.

– Михалыч, я чувствую, что командование принимаешь ты. Так что давай, командуй.

– Тогда по домам. Собираемся. В четыре у меня. Берем только деньги, документы, смену белья, бритвы и зубные щетки. Семен, захвати свои ксивы и форму.

Выходя из дома Кузнецова, Мыльников пробормотал:

– Авантюра. Господи, какая авантюра!

Тамара задорно подмигнула ему:

– А до этого была не авантюра? Ну, Сенечка, милый, ну хватит кукситься. Не горюй и спать ложись, как говорилось в русских сказках. Как интересна жизнь! Какими гранями она поворачивается! А ты авантюра, авантюра. Конечно, авантюра! Но считай, что мы едем в свадебное путешествие!

Он искоса посмотрел на нее, веселую, задорную, такую ослепительно красивую в этот один из последних солнечных дней уходящего лета. И ему вдруг так захотелось, чтобы это лето не кончалось. Ей Богу, если бы им пришлось сейчас ехать на север, или даже на запад, он бы еще колебался.

Но на юг. На юг! С этой дивной женщиной, которая зовет его «Сенечкой» и радуется как девчонка.

И он, плюнув на все, решился окончательно.

Две «Газели» с белорусскими номерами подъехали к дому Кузнецова ровно в четыре. Одна была с затянутым тентом кузовом. А другая была пассажирским микроавтобусом.

Он вышел из дому с Алексеем. Запер двери. Постоял немного. Воздух был наполнен светлой солнечной золотой пылью. Но не пыль эта была вовсе, а искорки света, пляшущие в воздухе.

– Поехали, Святослав! – позвал из микроавтобуса Патрик.

– Сейчас, дружище! Одну минутку.

Он набрал номер мобильника жены.

– Дорогая, это ты, – спросил он, когда она взяла трубку.

– А, Михалчик, – ответила она ровно с легкой веселостью.

– Ну, как у вас дела?

– Да все нормально. Что, закончил свои авантюры?

– Да какие авантюры, дорогая?! Так приезжали пара партийных товарищей. Посидели, поговорили за жизнь. Короче, я уезжаю месяца на полтора-два по делам. Если кто будет звонить, так и говори. Дом я запер, все убрал. Так что можете приезжать.

– Спасибо, дорогой, ты сама доброта – сказала жена. – Ну, счастливо. Целую. Пока, заканчиваем, мы же по мобильнику. Деньги капают.

– Пока, целую!

Он нажал кнопку отбоя и сел в «Газель». Боже! Как хорошо, как легко.

Они поехали в город. Кузнецов проверил карточку, данную Патриком, а потом получил пятьдесят тысяч долларов. На большее он не мог рассчитывать в этом провинциальном банке. Сунул деньги в кейс и вернулся в «Газель».

Потом они забирали Семена и Тамару. Грузили сундуки на даче, которую сторожил Виталий. Грузились в машину сами, устраиваясь на сидениях так, чтобы можно было спать.

Стволы они взяли, почти все. Каждый по пистолету и не забыли автомат.

– Лишнее, это, лишнее, – покачал головой Патрик.

– Не лишнее, Патрик, не лишнее, – сказал Кузнецов.

– Кстати, здесь я не Патрик, а Петя.

– Хорошо, Петя, хорошо. Ну, поехали, чего ждем!

Ночь была уже не по-летнему прохладной. Но их ждал юг. Юг благословенный! Как сказал Куприн, назвав так целую серию своих рассказов.

– Ну, владыка, как ваши успехи? – ехидно спросил генерал во время очередной встречи. На этот раз они были не в церковных апартаментах, а на одной из конспиративных дач.

Генерал только что вышел от некоего высокого начальства. И хотя был красен и потен, но сиял, как медный таз. Было видно, что он сумел оправдаться за свои неудачи.

Епископ был не в пример хмур.

– Отбрехался, коллега? – неприветливо спросил он.

– Отбрехался, батюшка, отбрехался. Теперь тебе отбрехиваться.

Епископ выпрямился. Он был строен и красив в своем черном облачении.

– Я-то, отбрешусь. Но дальше работать с такими, как ты, не буду.

– А тебя никто и не просит. Я слышал, ты остаешься на чисто пропагандистской работе. Там, правда, головной боли поменьше, но и содержание не то. Не то, – с неизъяснимым смаком повторил он.

– Погубит тебя тяга к благам мирским, сын мой. Но подойди под благословение. Не откажу.

– Благословите, владыка.

Генерал с показным смирением подошел к епископу.

– Здравствуйте, Степан Васильевич, голубчик, – поднялся навстречу епископу высокий стройный человек с великолепной седой шевелюрой и загорелым, моложавым лицом. – Вы уж извините, здесь без этой театральщины, типа «батюшка» или «владыка». Не обидитесь?

– Нет, что вы.

– Степан Васильевич, не буду говорить банальности и делать «начальственный разнос». У нас не тот уровень отношений. Но давайте попробуем с вами понять, что произошло, и что делать дальше. Ведь дело принимает такие масштабы, что впору собирать либо Совбез, либо создавать комиссию при администрации для конфиденциального расследования.

– А что, собственно, произошло, чтобы собирать столь высокие совещания? В самом деле, Владислав Борисович, давайте определимся. Что мы имели. Некий полуфантастический слух, который даже обсуждать официально было неприлично. Такие слухи можно обсуждать всерьез только в психиатрической клинике.

Вполне разумно, что этот слух было поручено проверить неформальной, однако патронируемой властями, организации. Волею судеб эту организацию возглавлял я.

– Все еще возглавляете, Степан Васильевич.

– Давайте этот вопрос обсудим позже. А пока вернемся к нашим делам. Итак, мы начали это частное расследование. И у нас появился первый труп. Все обстоятельства дела говорили за то, что наш человек попытался ликвидировать того, кто искал мифическую библиотеку Грозного. А потом сам этот человек оказался замешан в темную историю с цыгано-кавказскими разборками и был убит.

– Вы как-то очень схематично все передаете, Степан Васильевич.

– Позволю с вами не согласиться Владислав Борисович. Я передаю точно так, как докладывалось бы в высоких инстанциях. Без лишних подробностей, не загружая шефов частностями. Итак, уже один этот факт причастности нашего активиста к неким сугубо криминальным делам говорит о том, что все эти трагические перипетии могли иметь не политическую и не мифическую, а сугубо криминальную подоплеку. Увы, наши люди не ангелы. Тем более, когда в рамках наших полуофициальных полу общественных структур мы приучаем их безнаказанно нарушать закон.

– Степан Васильевич, дальше в том же духе можете не продолжать. Я представляю, как бы вы отчитывались перед высокими инстанциями, и нахожу вашу линию безупречной с чиновничьих позиций. Но мы не чиновники. И поэтому я задам вам пару вопросов по существу.

– Слушаю вас, Владислав Борисович.

– Вы знакомились с объяснениями этих двух идиотов, перепутавших Кузнецова и Мыльникова, в службе собственной безопасности МВД?

– Да.

– Ваши впечатления. Только не в духе начала нашей беседы.

– Мыльников смог их порядком припугнуть.

– Теперь вопрос, зачем ему их было пугать?

– Вот этого я не могу знать.

– А предполагать?

– Он мог таким образом нанести нам что-то типа встречного удара. Чтобы мы на время затихли. Растерялись.

– Значит, вы полагаете, что он участник поисков?

– Вот это и есть главный вопрос. А были ли поиски? Пока мы сами не убедимся, что библиотека не миф, дальнейшие наши действия будут бессмысленными.

– Итак, давайте этот тезис запомним и вернемся к нему потом. А пока разберем инцидент с вашим посланцем. Вы решаетесь похитить Кузнецова и выяснить у него всю подноготную. В прямом смысле этого средневекового термина, – Владислав Борисович вальяжно улыбнулся, как будто речь шла о чем-то легком, а не о срывании ногтей во время допроса с пристрастием.– Но ваш похититель оказывается мертв.

– Инфаркт.

– Насколько я помню ваше досье, у вас по этим предметам в Академии были тройки. Нехорошо быть троечником, владыка. Существует уже как минимум штук двадцать средств, инъекция которых имитирует инфаркт и у самого здорового человека.

– По последним сводкам двадцать семь.

– Браво, доучиваться никогда не поздно. Но тогда зачем пытаться столь примитивно обвести вокруг пальца старшего товарища?

– Извините, Владислав Борисович.

– Бес попутал, владыка?

– Наверное, он, – легко согласился епископ. И даже позволил себе улыбнуться.

– Итак, ваш посланец убит с применением спецсредств. Ваши выводы?

– Кузнецов оказался не так прост, как казался. Но это отнюдь не значит, что это связано с библиотекой. У этого интеллектуала, фанатика антигосударственной идеи могут быть десятки поводов действовать так. У него и его покровителей, которые, оказываются, могут организовывать ему охрану, оснащенную спецсредствами.

– Но его связь с Мыльниковым, оказавшимся в его доме. Как вы это объясните?

– Это объяснить легче всего. Мыльников новый фаворит нового министра внутренних дел. А министр по своей специализации чистильщик. Мыльников мог вступить в контакт с Кузнецовым для организации каких-нибудь масштабных провокаций по поручению министра. Почему бы нет? И, кстати, поимка этих Тихонова и Волошина может дать столько ниток, тянущихся в разные стороны, что о том, где и на чем их поймали, вообще забудут.

Они уже сейчас чураются нас, а в управлении собственной безопасности стучат, как машинка «Зингер».

– Жаргончик у вас, владыка.

– С кем поведешься. Но в этой связи я хочу сделать вам серьезное заявление.

– Интересно, – хозяин кабинета проговорил это со смесью заинтересованности и некоторого барского удивления дерзостью подчиненного.

– Во всей этой эпопее наши неформальные силовые структуры продемонстрировали полную недееспособность и разложение. Мы, во-первых, развращаем их незаслуженными подачками, а, во-вторых, еще более развращаем негласным разрешением нарушать законы. И в результате получаем форменные бандформирования. Но они хуже бандитов. Те рискуют сами. А эти, если придется рисковать, просто уйдут в кусты. Они разленились, разложились и дисквалифицировались.

– Понимаю вас. Но, увы, ничего не могу сделать. Решение о формировании этих банд принято на самом верху.

– Это ошибка. Если этому сброду подогнать трейлер с долларами, они перегрызут глотку любому. В том числе тем, кто их создал.

– Так им и так подгоняют.

– А если люди извне подгонят больше? У них то этих долларов не трейлеры, а вагоны.

– Оставим это, Степан Васильевич. Не наша это компетенция. А теперь вернемся к отложенному вопросу. Как все же узнать была ли библиотека.

– Есть одна идея. Но, для ее реализации нужно обойти закон. Увы, это какой-то заколдованный круг!

– А что требуется?

– Разрешение на вывоз культурных ценностей.

– Каких?

– Да все тех же. Книг и рукописей библиотеки Грозного.

– Но ведь неизвестно даже, есть ли они.

– Вот для того, чтобы это узнать, нужны документы с открытой датой и с возможностью внести туда любое наименование книги или рукописи. Разумеется, с обложкой, которая сама может быть произведением ювелирного искусства.

– Хорошо, я это организую.

– Разрешения мне нужны послезавтра.

– На сколько единиц музейного хранения.

– Пожалуй, на пять хватит.

– Что еще.

– Прошу установить слежку за советником министра культуры Маляевым Аркадием Сергеевичем.

– На сколько дней?

– На два дня. Через два дня у меня должны быть результаты слежки и соответствующие разрешения. И тогда к утру после послезавтра я скажу, была ли библиотека. И найдена ли она.

– Отлично. Степан Васильевич. Отлично.

– Извините, Владислав Борисович, не все так отлично. Я все же прошу освободить меня от кураторства над хоругвеносцами.

– Знаете, ваша просьба совпадает с некоторыми мнениями. Но я был бы не склонен торопиться.

– И все же. Я гораздо лучше проявлю себя в разовых индивидуальных заданиях, чем командуя этим сбродом. Потерявшим не только подобие морального облика, но и профессионализм.

– Хорошо, оставим это до после послезавтра.

До Брянска Кузнецов и его товарищи доехали без приключений. Остановились там в частном доме на окраине города и день отдыхали.

За этот день уже в Брянске, Кузнецов в разных банках снял с карточки еще сто тысяч долларов. И счел это вполне достаточной суммой.

После краткой остановки в Брянске поехали в сторону Трубчевска. Проехали этот древний город, столицу вотчины князей Трубецких и поспешили дальше на юго-запад. Дорога то приближалась к Десне, то уходила в сторону. А река по мере приближения к Украине становилась все шире и полноводнее.

Наконец, в одном месте, где дорога приблизилась к реке, остановились.

Пока все выходили из машины, разминая ноги, Кузнецов подошел к реке. Он любил реки и озера зеленой лесной родной Руси и никогда не упускал возможности подойти к реке, полюбоваться водной гладью и зелеными берегами.

На воде у самого берега он увидел три лодки оригинальной конструкции. С плоским носом, широкие, с низкой осадкой и днищем, несколько напоминающим днище скутера.

Он подошел поближе и заметил следы больших грузовиков. Было видно, что лодки сгрузили с трейлеров совсем недавно.

– Любуешься, Михалыч, – подошел сзади Патрик.

– Любуюсь. И, кажется, даже знаю, кто поплывет на них до Чернигова.

– Правильно мыслишь.

Он подозвал кого-то. Из-за кустов вышел какой-то мужчина, и они отправились осматривать лодки. Через некоторое время Кузнецов услышал голос Патрика.

– Присоединяйтесь, профессор.

Лодки оказались просто великолепными. Сделанные из легкого композитного пластика, с мощными, легко запускающимися от аккумулятора стационарными моторами. Кроме того, они были оснащены небольшим электродвигателем, питавшимся от другого, автономного, аккумулятора.

На этом движке, приводящим в движение небольшой второй винт, лодка могла идти бесшумно чуть меньше часа. Но на очень малой скорости. Не больше двух с половиной узлов.

Цветом лодки напоминали тину. Темные, сизовато-оливковые.

Кузнецов и его товарищи стали лагерем у реки как беззаботные любители многодневных пикников и два дня гоняли на этих лодках, жарили шашлыки и пили вино. Мыльников во всю занимался с Тамарой любовью в отдельной палатке. Он посвежел и подтянулся. Казалось, он был счастлив и беззаботен.

Команда уже как-то свыклась с лидерством Кузнецова. Поэтому никто не задавал лишних вопросов. Погода между тем, была великолепной. Казалось, не сентябрь, а июнь стоит на дворе.

Между тем, Кузнецов все мрачнел. Не показывая, правда, это своим соратникам.

На третий день он спросил у Патрика.

– Чего ждем, Петя? Ты же говорил, что у тебя все схвачено.

– Схвачено на той стороне Михалыч. Кроме того, есть результаты многодневных наблюдений. Как правило, лодки, снующие в Россию и на Украину, туда и обратно, не досматривают. Речная пограничная охрана и таможня работают вяло. Но работают. А нам нельзя рисковать.

– Понятно. А эти чудеса контрабандистской техники что же, изготовили специально для нас?

– Нет, конечно. Мы давно хотели освоить этот маршрут. И вот представился случай.

– Как распределимся?

– Как сочтешь нужным.

– Не первой пойдете вы с Мыльниковым. На второй Тамара и Алексей. На третьей я и Виталий.

– Я бы тоже так расставил.

– Но задерживаться не стоит.

– Понимаю. Но погода.

– Да, – протянул Кузнецов.

На следующий день случилось ЧП. Ребятам захотелось опробовать оружие. Кузнецов и Патрик были на реке. Мыльников как обычно тискал Тамару в своей палатке. Ребята отошли довольно далеко в лес. Но выстрелы все же были слышны. Дело было как раз перед открытием охотничьего сезона. Поэтому на выстрелы примчались сначала охотинспектора. А потом милиция.

Только форма и удостоверение Мыльникова спасли положение.

Однако в тот же вечер Кузнецов сказал:

– Снимаемся завтра утром. Давайте перегружаться.

Сундуки с библиотекой были перегружены в лодки и тщательно прикрыты брезентом. Снаряжение проверено. И утром, отпустив машины, они двинулись вниз по реке в сторону Украины.

Погода продолжала баловать. Но впервые такие чистые небеса не радовали Кузнецова. Остановились в уединенном затоне недалеко от границы и простояли там еще два дня.

На третий день холод, столь долго удерживающийся на северо-западе, хлынул на Русскую равнину. Небеса раскололись в какой-то апокалиптической, последней в этом году в этих местах грозе.

Дождь лил уже четвертый час. Река заметно вздулась и неслась чернеющей в ночи сплошной массой. Они вышли из затона в одиннадцать вечера. Вышли на стремнину. Заглушили моторы и тихо пошли на электродвижках, слабо маневрируя. С тем, чтобы только оставаться на стремнине.

Вспышки молний освещали темный мыс на правом берегу. За ним была уже Украина.

Кузнецов напряженно всматривался вперед. Вспышка. И он увидел, как лодка Мыльникова и Патрика повернула за мыс. Ливень хлынул еще сильнее, хотя казалось, что сильнее уже нельзя. Лодки, идущие под маломощными моторами вертело и так и сяк. Кузнецов с трудом удерживал свою на стремнине.

После очередной вспышки он увидел, что лодка Алексея вертится в водовороте буквально метрах в ста от мыса, хотя он мог и ошибиться в оценке расстояния.

После вспышки снова наступила кромешная тьма. И тут Кузнецов услышал как впереди, перерывая шум дождя и ветра, взревел основной мотор Лехиной лодки. Вновь ударила молния. Кузнецов увидел, как лодка Алексея, уверенно влекомая мощным мотором, выровнялась на курсе и в крутом вираже ушла за мыс.

Мощный прожектор вдруг осветил их лодку.

– Стоять! – услышали они команду, усиленную мегафоном.

Кузнецов, не раздумывая, запустил мотор. Стартер сработал великолепно. Лодка рванулась вперед. Он не понял, почему вдруг стрельба раздалась почти у него над ухом. Но прожектор неожиданно погас. Это Виталий дал по нему очередь из автомата, который не захотел оставлять и взял с собой.

Сзади тоже раздались выстрелы, но пули прошли где-то в стороне. Крутой вираж чуть не опрокинул их лодку. Сказалась нервная реакция Кузнецова. Но лодка все же удержалась и через мгновение была уже за мысом.

Впереди ревели моторы двух других лодок. На них уже зажглись бортовые огни. Опасаться было нечего.

И как будто по команде ливень начал стихать.

– Ну, ничего не потеряли? – спросил утром Кузнецов.

Они стояли не менее, чем в пятидесяти километрах от границы.

– Вроде бы нет, – сказал Алексей.

– Вроде, передразнил Кузнецов. Из-за твоего раздолбайства чуть не залетели. Не мог еще буквально пару сотен метров проколупаться на тихом ходу.

– Так меня бы завертело тогда вообще не знаю как.

– Ладно, все хорошо, что хорошо кончается.

Со стороны Чернигова к ним приближался катер речной милиции Украины.

– Петя, – окликнул Патрика Кузнецов. – Пора демонстрировать твои связи в этом новом члене НАТО.

– Все шутите, профессор. Украина еще не член НАТО, но, тем не менее, здесь меня уже можно звать Патриком. И не волнуйтесь. Теперь мы действительно на пикнике.

– Хорош пикник, – сказала Тамара. – Холодина как на северном полюсе.

– Не отчаивайтесь, княжна, – Патрик теперь тоже звал Тамару так, – на нижнем Днепре все еще лето. И оно будет стоять там еще как минимум месяц. Так что пикник продолжается.

Кузнецов по рассеянности эту фразу о нижнем Днепре пропустил мимо ушей.

Владыка Кирилл, в миру бывший старший лейтенант КГБ СССР, и полковник ФСБ РФ Степан Васильевич Назаров читал отчет о наружном наблюдении за Маляевым Аркадием Сергеевичем.

Все было так, как он и предполагал. Советник министра культуры ходил по букинистам-антикварам, а потом направил свои стопы в особняк бывшего уголовника, а ныне бизнесмена Василия Кузьмича Кононова.

Что характерно, там он и заночевал.

– Василий, – говорил в это время Кононову Маляев, – библиотеку эти наши конкуренты нашли. Совсем недавно в наших кругах неожиданно всплыли три книжицы. Две из них первопечатные европейские Библии, с пометками, не поверишь, самого Грозного. А одна русская рукописная в антикварном ювелирном переплете.

Кононов удивился.

– А что, Грозный рисовал на Библиях? Ну, ни фига себе!

– Да, знаешь, это и меня потрясло. Вот это мужик. У нас так только в двадцатых годах комсомольцы делали. Впрочем, он не рисовал, а вдумчиво изучал, давая свои комментарии.

Но, оставим это. Для нас интереснее другое. Дама, их продававшая, выручила за них сто пятьдесят тысяч баксов. Сейчас их можно еще купить по горячим следам тысяч за двести пятьдесят. Но если к ним добавить еще и нашу рукопись, то цена им в Европе будет миллиона два-три.

Кононов уже не строил психологических этюдов, а слушал Маляева внимательно, по-деловому.

– Так то в Европе, Аркаша. Скажи мне конкретно, можешь ты оформить разрешение на их вывоз?

– Конкретно же тебе и отвечаю, нет. Не ожидал, откровенно, книг такой ценности.

– А что ты ожидал, что у Ивана Грозного будут детективы Бушкова? Впрочем, тебя оправдывает то, что ты с самого начала не обещал твердо. А то бы ответил за базар. И все же, может попытаться найти остальное?

– Стрельба и отъем собственности не моя епархия. Но скажу тебе ответственно. Процентов девяносто, что библиотека уже найдена и вывезена из города. И процентов шестьдесят, что и из России тоже.

– Почему так думаешь.

– Долго рассказывать, но я поспрошал тут тех, кто эти книжицы купил, и понял, кто их продавал.

– Ну, и кто?

– Да есть тут одна дива, Тамара Полоцкая.

– И что из того, что это она.

– А то, что с ней спит зам начальника нашего РОВД. И выходит, он причастен и к нахождению библиотеки, и к устранению твоих людей.

– Так мы этого мента возьмем за горло, – сказал Кононов, впрочем, без особого энтузиазма.

– Не возьмешь. Не те времена. Тем более, что он любимчик нового министра внутренних дел.

– Но тогда с чего ты взял, что он библиотеку переправил?

– А то, что он в доле с профессором. А профессор примерно две недели назад уехал месяца на два, как говорит его жена. И мента, кстати, тоже в городе нет, примерно столько же времени, и Тамары Полоцкой.

Все, библиотека тю-тю.

– А ты куда смотрел?

– Вася, мы же договорились, за что я отвечаю. Все свое я сделал. И сделал даже больше.

В гостиную вошел охранник, похожий на уголовника, которым, он, кстати, и был.

– Василий Кузьмич, там какой-то поп. Спрашивает вас и какого-то Аркадия Маляева.

– Он что, сдурел?! Сейчас пол первого ночи.

– Он говорит, что вас это заинтересует.

– А откуда он тебя знает, Аркаша?

– Это, скорее всего, епископ, владыка Кирилл. Глава хоругвеносцев.

– Которых ты мне сдавал?

– Да.

– Что делать будем?

– А знаешь?! Проси! Посмотрим кто кого.

– Что-то ты смел не по силам.

– У него сейчас проблемы. Мы ему нужны больше, чем он нам.

– Ну, смотри. Давай, Шаболда, – такова была кличка охранника в уголовном мире, – зови.

Владыка вошел в гостиную степенно, но энергично.

– Не ожидал увидеть вас здесь, Аркадий Сергеевич, – сказал он поздоровавшись.

– Если не ожидали, то что же спрашивали?

– Дерзите, доцент?

– У вас проблемы, владыка? – вместо ответа спросил Маляев.

– Что за еврейская манера отвечать вопросом на вопрос.

– Слышь, мужик, хватит препираться с моим гостем, скажи лучше, чего тебе надо среди ночи, – вмешался в их диалог хозяин дома.

– Хорошо, господин Кононов. Мне нужна срочная информация обо всем, что знает господин Маляев. А знает он много.

– А мы что за это получим?

– Вот это, – епископ вынул из портфеля разрешения на вывоз пяти редких книг. – Господин Маляев имел дело с такими документами. Он оценит их ценность.

Маляев взял разрешения, и у него затряслись руки.

– Что это, Аркаша? – спросил Кононов.

– Это разрешения на вывоз тех книг, о которых мы говорили. Что я должен вам рассказать владыка?

– Все. И не стесняйтесь признания вашего предательства по отношению к нам. Я и так обо всем уже догадался.

– А вы не будете мстить?

– Не по христиански это, Аркадий Сергеевич. Тем более, если вы искренне покаетесь.

– А без юродства?

– И это активист православной общественной организации!

Вдруг владыка сменил тон, и сказал без тени иронии или пародирования церковного стиля.

– Живее доцент. Твоя информация важна сегодня. Это не только пропуск для тебя в Европу, но и шанс заслужить наше прощение. Тем более, у нас есть определенные виды на авантюру вашей продажи того, что вы украли у нас.

– Мы пока ничего не крали.

– А у Ступакова?

– Вы не докажете.

– А мы и не доказываем другим. Нам важно знать самим. Ну, не тяни, или я забираю разрешения.

– Нет, нет. – Маляев убрал разрешения в свой портфель и начал рассказывать.

– Таким образом, Владислав Борисович, – закончил свой рассказ Назаров, – картина ясная. Библиотека найдена Кузнецовым, Мыльниковым и Полоцкой. У них ориентировочно есть еще два или три сообщника. Границу они пересекли седьмого сентября на лодках и уплыли по Десне в сторону Чернигова.

– А это вы как вычислили?

– Проанализировал сводки за все дни, когда можно было предполагать их переход. И постарался проверить все произошедшие инциденты. Этот мне показался подозрительным. Попросил уже официальные наши службы, вы помните, я брал ваше распоряжение от имени Администрации? Так вот попросил проверить, поискать.

И совершенно случайно один милиционер из Трубчевского района припомнил, что был один инцидент примерно в это время. Вроде стреляли, как бы по пьянке на пикнике. Но инцидент уладили. Там среди гуляющих был подполковник милиции. Предъявили фотографию. Он узнал Мыльникова.

– Да, вот тебе и любимец министра, – протянул Владислав Борисович.– Впрочем, официально ему предъявить нечего. Да и отпуск его заканчивается только послезавтра.

– А надо ли вообще что-то предъявлять? По-моему это совершено лишнее. Надо просто как-то отнять у них библиотеку, а Мыльникова использовать в игре против министра.

– Как?

– По обстановке. Но уверен, оперативные комбинации могут возникнуть просто блестящие.

– Да, но в любом случае их надо перехватить. Мы попытаемся это сделать. Плывут они, наверное, по Днепру вниз. Может, уже на другом судне.

– Почему вы так думаете?

– Груз довольно большой все-таки. И заметный. Во всяком случае, я бы до поры до времени именно так его и транспортировал бы к границам нашего бывшего СССР.

– А почему не довезти до Киева, и там уже, самолетом, например?

– И это вариант. И это. Но самолетом частным все же лучше. А из большого аэропорта официально не так просто. Мало ли случайностей может произойти. Да и наших возможностей они не знают. А частным маленьким самолетом лучше уж откуда-нибудь из Херсона.

– Пожалуй, вы правы. Хотя есть риск, что мы будем ловить зверя там, где его нет.

– Ну, это всегда так. Это только на царской охоте зверя подгоняют сановным охотничкам под выстрел. – Он помолчал и как бы размышляя вслух, произнес – Да, но на Украине у нас возможностей не так много. Хотя они и есть. Впрочем, их с приходом Ющенко все меньше и меньше. Но в южных и восточных областях все же еще есть. Короче, будем пытаться перехватить.

– Владислав Борисович, у меня есть одна идея.

– Слушаю вас.

– Я полагаю, попытку перехвата помимо всего прочего, стоит осуществлять по милицейским каналам. На днях отпуск Мыльникова закончится. На службу он не выйдет. Но не только на службу, он не появится и на помпезном совещании у министра, который его лично на него пригласил.

В этой ситуации не стоит пытаться сделать из Мыльникова преступника. Нет! Он жертва. Он исчез, возможно, его похитили преступники. Ведь Мыльников проявил себя как результативный борец с кавказской мафией.

Более того, Мыльников активно искоренял измену и в рядах самой милиции. Его намеревались перевести на высокую должность в управление собственной безопасности.

– А что намеревались?

– Пока нет, но министр определенно хотел видеть его где-то около себя.

– А его борьба с изменой, откуда ей взяться?

– Как откуда, а разоблачение Тихонова и Волошина?

– Но они наши люди и нас же и сдадут.

– Надо, чтобы не сдали. На днях они погибнут, и у них будут обнаружены очень интересные материалы, бросающие свет на измену в рядах московской милиции.

– Кто это организует?

– Я. Эти трусливые идиоты вызывают у меня личную ненависть. Как явление, как класс. Я с удовольствием сотру с лица земли этих насекомых.

– Справитесь?

– Это мое личное дело, и я буду выполнять его со страстью.

– Не по-христиански это, владыка, – не удержался от ехидной реплики Владислав Борисович.

– Я направлен в церковь с целью сделать ее воинствующей. Выполняя задание, начал с себя.

– Забавно. Но мы отвлеклись. Так что же Мыльников?

– Во всех отношениях перспективный старший офицер. Кристально чистый человек и крепкий профессионал. Судя по всему, стал жертвой похищения. По имеющимся у нас данным, источники которых мы по понятным причинам назвать не можем, вывезен на Украину.

В этой ситуации побудить нашего главу МВД сделать соответствующий запрос на Украину проще простого. И это будет не формальный запрос. Галлеев попросит своего киевского коллегу и по личным каналам. Апеллируя к полицейской солидарности.

В этой ситуации очень легко побудить нашу агентуру влияния в рядах украинской милиции действовать по-настоящему активно. Ведь они будут формально чистыми, и будут выполнять указания своего начальства.

– Интересно, интересно… И вы надеетесь, что Мыльникова найдут украинские милиционеры? Но не «освободят», а арестуют?

– Скорее нет. Но это создаст благоприятный фон для действия уже наших людей. Однако не исключена и другая возможность. Когда его найдут, и ему будет некуда деться, он может и подыграет нам, предпочтя роль освобожденного роли арестованного.

– Последнее маловероятно, но, тем не менее, план великолепный. Согласен. Давайте, реализуйте его.

– Владислав Борисович, это милицейское дело. Давайте, пусть сапоги делает сапожник, а пироги печет пирожник. Я высказал эскиз плана. Рад, что вы нашли идею перспективной. Но я просил бы вас не привлекать меня к руководству его реализацией.

– Это ваша настоятельная просьба?

– Да, – твердо сказал владыка.

– Жаль, жаль. Но насильно мил не будешь. Тем более, что вы у нас «на общественных началах». Ладно, побудьте пока в резерве. Но…

От его вальяжности и доброжелательности на мгновение не осталось и следа. Он впился в Назарова взглядом вурдалака.

– Хочешь укокошить и утопить в дерьме двух ничтожеств, а от большой игры отстраниться?! Думаешь, отделаешься мелочами? А с любимчиком всесильного министра пусть другие рискуют? Или вообще устал? Но соскочить не удастся Степа. Слышишь?! Не удастся!!!

– Да Господь с вами, Владислав Борисович, – с тенью какого-то даже внутреннего превосходства, как будто немного издеваясь и насмехаясь проговорил владыка.

Ибо человек, сохраняющий спокойствие всегда выше человека, охваченного эмоциями. Пусть даже этот последний начальник или даже победитель. Значит, сомневается начальник в прочности своего места, или победитель в окончательности своей победы. Сомневается, чего-то боится и впадает в истерику.

Вельможа из Администрации снова принял свой обычный вальяжный вид.

– И все же, ценю вас полковник, ценю. Хорошо, отдохните немного. Вы заслужили отдых. Но только после того, как сделаете свое «личное дело».

– Разумеется, разумеется.

Небольшой грузовой кораблик разрезал зеркальную гладь Каховского водохранилища. Было тепло. Явно теплее двадцати пяти градусов. А в полдень, да на горячей палубе вообще казалось, что градусов под тридцать. Небо сияло. После Запорожья берега резко ушли в стороны и были еле видны на горизонте.

За рулем был сам капитан, команда кораблика была небольшая.

Патрик и Кузнецов полулежали на палубе на расстеленном брезенте в одних шортах и неторопливо беседовали:

– Да, ради такого вот, как ты, говоришь, пикничка, стоило продолжать путешествие и не кончать все в Киеве, – сказал Кузнецов.

Он имел в виду их пребывание в Киеве, которое вызвало у него некоторое недоумение. В самом деле, после пересечения российско-украинской границы он неоднократно убеждался в весьма больших возможностях Патрика на территории Украины.

Поэтому Кузнецов полагал, что их путешествие закончится в Киеве, столице уже вполне европейской. Там их книги осмотрят, окончательно определят цену, произведут расчет, определятся с дальнейшим взаимодействием и эпопея закончится.

Между тем, остановка в Киеве была краткой. С Кузнецовым поговорило несколько человек, чем-то похожих на Патрика, только говоривших по-русски заметно хуже. Потом им дали еще две платиновые карточки. Уже Тамаре и Мыльникову. И Кузнецов понял, что там было отнюдь не по пять миллионов долларов. А гораздо меньше. Что-то типа задатка.

Но, проверив эти карточки, будущие супруги Мыльниковы повели себя значительно веселее. Впрочем, это касалось в первую очередь Семена. Тамара же, скорее всего, была рада, что он успокоился хотя бы на время.

Потом с Тамарой поговорили другие деятели. Уже по-английски и по-немецки. Кузнецов присутствовал при некоторых разговорах, но беглый английский понимал с трудом. А слыша немецкие фразы, ему просто хотелось схулиганить и брякнуть, что-то типа «Цвай гросс шнапс унд фройляйн», что в переводе значило «два двойных шнапса и девочку».

Тем не менее, к нему относились более чем серьезно, как к шефу их команды. Поэтому как он понял «по протоколу» ему было необходимо присутствовать в переговорах Тамары с этими «искусствоведами в штатском».

Сухим остатком этих встреч было то, что с полсундука книг и рукописей было отобрано контрагентами Тамары и увезено. Таким образом, Мыльников и Тамара получили некий маленький задаток, а потенциальные покупатели образец товара.

После этого они погрузились уже на этот кораблик и поплыли дальше по Днепру.

Из Киева все они уезжали уже с украинскими паспортами.

Кузнецов сразу же после Киева начал настойчиво выяснять у Патрика, почему именно так все произошло.

– Куда мы снова плывем? Почему нельзя было переправить библиотеку из Киева самолетом? Почему нельзя было произвести расчет с ними уже в Киеве? Почему нельзя было встретиться в Киеве же с более высокопоставленными, чем Патрик, представителями Белого Интернационала?

Примерно такие вопросы в разных вариантах задавал Кузнецов.

Патрик поначалу не мог найти некоего правильного тона и правильных убедительных формулировок. Чувствовалось, что это у него самого вызывает досаду. Тем в большей степени злился и досадовал Кузнецов.

Но где-то перед Запорожьем у них состоялся наконец-то разговор, во время которого взаимопонимание было достигнуто.

– Видишь ли Святослав, – сказал тогда Патрик. – Мне кажется, что ты неправильно оцениваешь Белый Интернационал. Ты прямо-таки думаешь, что мы чуть ли не Мировое Правительство, что мы всесильны. Что стоит стране освободиться от тоталитаризма и пережитков социализма советского, китайского или кубинского образца, как тут же появляемся мы и начинаем чуть ли не командовать.

Это не так. Более того, если бы это было так, нам бы просто нечего было делать. Сиди себе и жди, пока очередной пещерный режим, как у вас изящно выражаются, не обосрется и не рухнет сам под тяжестью собственного идиотизма.

А мы тогда приходили бы на готовенькое. Как, опять же у вас говорят, все в белом.

Но, во-первых, такого уровня могущества не достиг даже Запад в целом. Официальный, сильный и богатый Запад. А во-вторых, мы сами на Западе не командуем. Мы сами что-то вроде полуоппозиции. На самом Западе нам многое не нравится. И, что существеннее, мы многим не нравимся.

И мы боремся за некие цели как внутри самого Запада, так и в странах, которые только присоединяются к западному миру. Боремся, чтобы они вступили в цивилизованное сообщество как можно более соответствующими нашим взглядам и целям. И это особенно важно для нас. Ибо именно такие страны могут стать нашей главной опорой. Мы сразу делаем их не частично своими, а своими целиком.

Понимаешь!

– Прекрасно понимаю. И должен сказать, идея более чем здравая.

– Хорошо, что ты все так правильно понял, но я продолжу. Да, на Украине Запад переиграл Россию, пытающуюся сейчас возродить у себя, да и во всем вашем СНГ то, что у вас называют «совком».

Но, во-первых, переиграл не окончательно. Здесь еще масса полевых агентов и агентов влияния Кремля. А, во-вторых, победил Запад, а не Белый Интернационал. И на Украине на уровне идей это тоже хорошо понимают.

Поэтому возможности наши тут хотя и значительно больше, чем в России, но они не безграничны. Вот так придти с вашими сундуками в аэропорт и потрясая мобильником, из которого доносился бы командный голос некоего начальника, симпатизирующего нам, погрузиться в самолет и улететь без прохождения формальностей, мы не можем.

Мы сами здесь не столько дипломаты, сколько агенты. Хотя нам и симпатизируют многие в украинской верхушке и украинских спецслужбах. Но ведь не только нам! Есть и люди прямо противоположных взглядов!

Поэтому действуем мы именно как агенты.

Теперь представив эту ситуацию, осознай свою позицию. Кто ты?

– Мне кажется, что мы это давно обговорили. Мы в некотором роде русский отряд Белого Интернационала.

– Правильно! Правильно. Так вот, представь себе, нужно провести определенную операцию. Для этого нужно подтянуть, деньги, связи и полевых агентов. Деньги и связи мы подтянули. А полевых агентов не хватает. Ба, да у нас здесь под рукой целый русский отряд! Впрягайтесь в выполнение общей задачи, ребята! А вы в ответ, – да нет, мы только туристы. И требуем обеспечения комфортных условий путешествия у туроператора.

Это, что ли, твоя позиция?

– Нет, ты чего Патрик сдурел?! Да когда русские так себя вели? Да если говорить о делах самоорганизации белых людей, то вспомни, как самоотверженны были русские добровольцы в армии буров во время англо-бурской войны. Как русские капитаны спасали бурских и русских пленных с цейлонских каторг.

Если мы встаем под знамена, то бьемся до конца. Разумеется, если сами встали под эти знамена, а не под дулами пулеметов сталинских заградотрядов.

– Браво, Михалыч! – сказал Патрик, ибо частенько звал профессора так.– А то, я уж думал, что вы, установив с нами контакт, уляжетесь на печи, и будете думать, что даже национальную антиимперскую революцию в России за вас сделают некие толпы «агентов Белого Интернационала», или хотя бы «агентов Запада». Нет, ребята! Деньгами, крышей на Западе, поддержкой в мировых СМИ, иногда конкретной помощью по частным вопросам, типа моей помощи вам при вывозе этой библиотеки, поможем.

Но национальную революцию у себя в стране делать вам самим. А если оказались за бугром, в одной упряжке с нашими бойцами, то тяните эту упряжку наравне с ними как полевые агенты.

– Я понял, дружище. И рад, что мы объяснились. Но почему ты это не сказал сразу и прямо. Мы готовы рисковать, стрелять и плыть хоть до Кейптауна, – тут Патрик как-то многозначительно улыбнулся, – но чтобы нам четко поставили задачу. Пойми теперь и ты. Допустим, ты приглашаешь меня на пикник. Я прихожу на полянку, а она пристрелена снайперами врага.

Они, естественно, начинают в меня палить. А вы их тем самым вычисляете и потом уничтожаете.

Так вы скажите прямо: «Михалыч, надо выйти на эту полянку и побыть живой мишенью». Я даже о своих шансах спрашивать не буду, выйду и спляшу под их прицелами что угодно. Да еще и х…м помашу.

При этих словах Патрик рассмеялся. Улыбнулся и Кузнецов. И продолжал:

– И если после таких плясок я не выживу, я вам, летя в страну Вечного Лета, даже слова упрека не брошу. Надо, так надо. На войне, как на войне.

Но скажите прямо, мать вашу! Не используйте втемную! Уважайте в нас надежных соратников, а не лохов.

Патрик задумался.

– Отлично, что мы с тобой, наконец, поговорили. Знаешь, ваша страна представляет сейчас одну из точек, нажав на которую, можно вызвать изменение ситуации во всем мире. И Белый Интернационал это понимает. Вы нам очень важны как равноправные соратники, находящиеся на направлении главного удара.

Нам очень важно найти с вами взаимопонимание. И мы его находим. В том числе и сейчас. В этом разговоре. Твои замечания я считаю справедливыми. И могу пообещать, что они будут учтены.

С другой стороны я рад, что ты лучше понял, что же такое Белый Интернационал. Теперь еще раз определимся, кто есть кто.

Ты и твоя команда.

Кузнецов хотел его прервать уточнениями, но Патрик как будто поняв, что он хочет сказать, опередил его.

– Я уже понял, что твоя команда это Алексей и Виталий. Тамара вам симпатизирует, а Семен ваш временный попутчик. Скорее надежный, хотя я могу и ошибаться, но вам нисколечко ни симпатизирующий.

Итак, твоя команда это одновременно и продавцы весьма ценного товара, за который Белый Интернационал готов заплатить, и полевые агенты этого самого Интернационала, которые обеспечивают доставку этого товара, и верхушка будущего русского отдела этого Интернационала.

Так что ты одновременно и простой продавец краденного, и командир отделения охраны некой частной международной структуры, и генерал ордена, член совета директоров той же самой структуры.

– Четко, Патрик, четко. Молодец. Теперь все точки над «i» расставлены. Теперь, как говорил наш Суворов, я знаю свой маневр.

– Должен сделать комплимент твоим ребятам. Они выше всяких похвал. Вот это бойцы! Ни одного вопроса. Спокойствие, полное доверие шефу, энтузиазм, интерес. Ради такого контингента мы и будем помогать Руси. Без таких парней Белый мир не сможет выжить.

– Спасибо на добром слове, Патрик.

И вот теперь они плыли уже по Каховскому водохранилищу. По пути отдыхая, и развлекаясь, как могли. Хотя пистолеты, после консультаций с коллегами Патрика в Киеве, решено было оставить. Более того, они из них еще и постреляли немного на каком-то стрельбище, привыкая каждый к своему стволу.

– Ценю твой энтузиазм, – ответил Патрик на реплику Кузнецова.

Между тем, левый берег немного придвинулся, и им стали видны большие обрывы из красной глины. Обрывы состояли как бы из долгой череды гладко отполированных водой глинистых колонн.

– Смотри, Патрик, какое интересное явление природы, – сказал Кузнецов.

– И все же, Михалыч, нет более красивого явления природы, чем женщина.

– Что, не прочь полюбоваться на прелести Тамары и жаждешь, чтобы она вышла сейчас позагорать рядом с нами?

– Ни в коем случае, Михалыч! Это же такой стресс, видеть такую прелесть и не обладать ей. Говорю тебе, как биолог по базовому образованию. При таких стрессах, выбросы катехоламинов превышают их выброс при электрошоке в разы.

– А что такое катехоламины?

– Долго объяснять, профессор.

– Ладно, но все равно звучит заманчиво.

– Так что пусть лучше уж ваш Семен не выпускает ее из койки. А то мы все здесь скончаемся от разрыва сердца. Кстати, мне кажется, что если бы в программу олимпиад был включен спортивный секс, наш подполковник уже мог бы претендовать на участие в этом виде спорта. В начале нашего путешествия он начинал как новичок. А теперь, судя по всему, становится мастером. Впрочем, с таким тренером.

Он многозначительно замолчал.

– Слушай Патрик, чисто ради моего просвещения, что на Западе джентльмены вот так могут обсуждать даму?

– Обиделся?

– Нет, интересуюсь.

– Отличный вопрос, Святослав. Отличный. Видишь ли, на Западе нет абсолютов. В принципе можно все, но в соответствующем месте, в соответствующее время и в соответствующей форме. Византийский абсолют создан для идиотов. Которым нельзя доверить оценку ситуации и определение что в данном случае можно, а что нельзя. Поэтому для верности лучше сразу все запретить. А если не все, то как можно больше.

– Поразительно верное понимание этой сволочной модели жизни. Ну, ничего, мы еще врежем по нему и нашей библиотекой и нашей политикой.

Рядом раздался шорох. Они разом обернулись и увидели, что размягченные полуденным солнцем и интересной беседой не заметили, как к ним подошла Тамара.

Она была ослепительно красива. Сейчас, под ярким южным солнцем ее волосы показались Кузнецову несколько более светлыми, чем казались раньше. Не светло-каштановые, а цвета слегка потемневшей меди. Ну, а фигура! Фигура ее была просто идеальной. В плавках у Кузнецова сразу возникло напряжение.

– Мальчики, хотите пари?

– Согласны, княжна.

– Сто против одного, что вы сейчас говорили о бабах.

Она легко и упруго присела рядом с ними, опершись спиной о какую то бухту истрепанных, но промытых дождями и забортной водой, просушенных солнцем канатов.

– Не испачкаешься, княжна, они могут быть грязными? – сказал Кузнецов, показывая на канаты.

– Не беспокойся, я прежде, чем примоститься здесь, посмотрела, куда сажусь. Но не уходи от ответа.

– Пари не корректно. Это очевидно, как закон всемирного тяготения. Разумеется о бабах.

– И по причине присутствия на борту только одной из них, вы перемывали косточки именно ей.

– Неужели подслушивала?

Она засмеялась.

– Нет, просто догадалась. Эх, мальчики, по уму, по нашему ведьмовскому обычаю, надо бы мне здесь всех вас обиходить. Но, извините, Семен не поймет.

– Извиняем, княжна. Хотя такое признание для нас несколько необычно.

– Вам надо еще очень много в себе пересматривать, прежде чем стать неоязычниками. Византийскую заразу надо из себя выдавливать по капле. Чехов говорил, что выдавливать надо раба. Он просто не понимал, что раб и столь обожаемый в России «раб Божий» это одно и то же.

– Эх, мальчики, – продолжила она после небольшой паузы, – беда многих политических реформаторов в том, что они не понимают роли настоящей женщины в любом проекте. Тем боле роли ведьмы.

Последнее слово она проговорила медленно, как бы прислушиваясь к себе, и резко вскочила.

Их кораблик дал гудок, потом другой.

– Тревога, мальчики, – тихо сказала она и кинулась внутрь корабля.

– Ты що, сказився! – раздался истерический голос за бортом слева по курсу.

Кузнецов и Святослав резко вскочили. Их корабль продолжал давать гудки, но не обращая на них внимания, ему наперерез шла убогая лодчонка, как будто желая их протаранить. Мужик, сидевший там ругался на южно-украинском суржике, мешая русские и украинские слова, осыпая бранью их капитана, который якобы таранил его лодку.

Слева по борту, но уже сзади, нарастал шум мотора. К ним подходил милицейский катер.

– Остановиться! – приказали с катера.

Капитан отдал соответствующий приказ в машинное отделение и корабль стал.

– Святослав, прикрывать меня до последней возможности. Я должен успеть дозвониться, – шепнул Патрик, исчезая в люке.

Катер ловко пришвартовался. Из него на палубу быстро взобрались три человека. Четвертым был тот мужичок с лодки, который при ближайшем рассмотрении оказался отнюдь не плюгавым. Подтянутый, жилистый, быстрый в движениях, с цепким, настороженным взглядом.

Пришедшие быстро рассыпались по палубе. Старший подошел к невысокой рубке.

– Капитан, вы уклонились от рекомендованного фарватера, и чуть не протаранили эту лодку. Поворачивайте в Верхний Рогачик. Там составим соответствующий протокол. Кстати, проверим правильность оформления груза.

Старший говорил по-русски. Без южного акцента.

– Командир, если составлять протоколы, то лучше в Великую Лепетиху, там ваше отделение.

– Прекратите пререкания! Выполняйте!

Пришедшие, среди которых человек с лодки вел себя как свой, между тем быстро обшарили палубу и устремились к люку. Кузнецов неловко стал у них на пути.

– В чем дело, панове? – спросил он, мешая тому, кто хотел пройти вовнутрь. – Корабль зафрахтован мною, это мой груз и почему вы по такому надуманному основанию меняете курс? В, конце концов, покажите документы!

У люка уже сгрудились двое, пытаясь, пока еще вежливо оттащить его от люка.

– Болваны! – заорал старший. – Дайте ему пинка, и быстро вниз.

Кузнецову ловко заломили руки. Но это заняло двух человек. И в люк бросился один.

«Можно было бы замочить их», – подумал Кузнецов. Но тут снизу донесся шум. Один из державших Кузнецова отпустил его и бросился вниз. Оставшийся ослабил хватку. И тут Кузнецов голой пяткой ударил его в подъем стопы. Хватка еще больше ослабла, и Святослав что есть силы въехал державшего локтем назад в солнечное сплетение.

Тот съежился и отпустил профессора. Но в это время к ним подскочил старший и огрел чем-то Кузнецова по затылку.

Когда Кузнецов очнулся, то увидел, что полулежит на палубе рядом с той бухтой каната, где недавно сидела Тамара. Самой Тамары не было видно. А рядом с Кузнецовым сидели, прикованные друг к другу наручниками Виталий и Алексей. Было видно, что им досталось в потасовке.

На палубе же было уже не четверо, а пятеро чужаков. Наверное, милицейский катер тащился за ними на буксире. И пятый из налетчиков в милицейской форме поднялся на палубу.

Мыльников стоял рядом со старшим и хмуро слушал его.

– Очнулся, герой, – обернулся к нему старший. – Сашко, наручники на него не забудь.

К Кузнецову подошел не милиционер, а мужик из лодки и пристегнул его наручниками к какой-то скобе на палубе.

Корабль шел довольно медленно. Впереди, слева по курсу виднелся мыс, за которым надо было поворачивать в залив, где находилась уединенная пристань Верхнего Рогачика.

Кузнецов хорошо представлял по карте местность, и сразу понял, что в Рогачик их везут отнюдь не для составления протокола. Ближайший населенный пункт находился в полутора километрах. И пристань вполне возможно, вообще была сейчас пуста.

А если там, на пустой пристани ждут именно их? Ждут без посторонних свидетелей?

– Капитан, прибавь ходу, – властно крикнул старший.

Кораблик чуть-чуть прибавил ходу. Так, только чтобы обозначить выполнение приказа.

Старший, между тем, обратился к Мыльникову:

– Так, так, пан подполковник, вас тут ищут по всей России и окрестным странам, а вы оказывается, просто отпуск решили продлить. А может вас действительно похитили эти бандиты? И вы по каким-то причинам не хотите сейчас этого говорить? Так вы не стесняйтесь. Тут все под контролем. А в Верхнем Рогачике вообще все будет еще надежнее.

Старший хотел что-то еще сказать капитану, наверное, чтобы тот не валял дурака, а прибавил ходу

Но откуда-то сзади и слева послышалось легкое жужжание, стремительно усиливающее и переходящее в рев. Над корабликом завис вертолет. Из него в мегафон рявкнули.

– Остановиться!

Капитан немедленно дал приказ «Стоп машина!».

На палубе растерялись. В это время вертолет еще немного снизился, и из него на палубу по тонкому канату стали по одному спускаться люди.

Старший помедлил совсем недолго и крикнул «Огонь!». Двое из налетчиков вскинули автоматы, которые у них откуда-то теперь были.

Но в это время из люка раздалось два выстрела. Один из автоматчиков рухнул на палубу, а другой выронил автомат из простреленной руки.

Из люка стремительно выскочила Тамара. А за ней Патрик. Он стрелял на ходу, сняв еще одного из нападавших.

Старший стал разворачиваться в сторону Тамары, выхватывая пистолет, но стоявший рядом Мыльников что есть силы двинул его в челюсть. Надо сказать, удар был так себе. Но его хватило, чтобы старший на мгновение потерял равновесие.

Дело довершил Кузнецов, с трудом дотянувшись, он, оставаясь лежать, подсек ногу старшего, и тот упал на палубу. Впрочем, пистолет он не выронил.

Между тем, с вертолета уже спустились два человека, которые вместе с Патриком и Мыльниковым навалились на мужика из лодки, оказавшегося самым ловким, сильным и подготовленным.

Лежавшего старшего они, видимо посчитали отключенным. А зря. Он быстро достал мобильный телефон и начал судорожно давить на клавиши. Судя по всему, он хотел быстро отправить заранее заготовленную смс.

– Мужики, старшого держите, – заорал Кузнецов.

К тому бросился один из спустившихся и еще один, только что спрыгнувший на палубу. Мобильник был выбит из рук старшего. А сам он оказался в наручниках.

– «Прокол», – прочитал один из спустившихся неотправленную смс… – Это який же такий прокол. Немае никоего проколу. Усе нормально.

И добавил уже по-русски, обращаясь ко всем пленникам.

– СБУ, господа. Капитан, продолжайте движение согласно маршруту. Запускайте машину. Эй, кто-нибудь, освободите пана профессора и его хлопцев. А вы, пани, и вправду дивчина моторная.

И он поцеловал Тамаре руку.

– А вы откуда про меня знаете? – кокетливо спросила она.

– СБУ, пани, знает все.

– Что там произошло? – строго спросил Владислав Борисович у знакомого нам милицейского генерала. На этот раз тот предстал пред ясными очами кремлевского вельможи в одном из кабинетов на Старой площади.

– Все шло по плану. Корабль вычислили, захватили. Об этом было получено сообщение группой поддержки в Верхнем Рогачике. А потом произошел какой-то сбой. Сообщения о провале операции получено не было, но и корабль в Рогачик не пришел. Ждали до утра. Потом сообщили кому следует, начали искать.

– Да к утру он уже в Черном море был!

– Наверное поэтому не нашли ни в Каховке, ни в Херсоне.

– Н-н– да, – протянул вельможа. Ждали до утра. По такой погодке, с таким вином и такими девочками, как в тех местах, можно было и больше подождать.

– Так ведь они же не наши подчиненные, а так, симпатизирующие. Ну, за деньги, разумеется, – несколько смущенно добавил он. – Но не подчиненные.

– Ладно, Федя, – брезгливо сказал вельможа. – Свободен.

Глава 7. Стрельба не закончилась

– Менять будете, Кульбай Баймуратович? – спросила крупье Вика, стройная девушка с бледным, выразительным лицом и светлыми глазами. Она была стройна, но не худа. И вообще ее можно было бы даже назвать красавицей, если бы не эта бледность, это явственно чувствующееся утомление и отсутствие тонуса.

– Вика, сколько раз говорил тебе, называй меня Колей.

– Не могу Кульбай Баймуратович, моему папе, столько же, сколько и вам. Потом при чем тут Коля? Кульбай, это не Коля, а хозяин озера в переводе на русский.

– Ба, ты знаешь казахский?

– Нет, просто папа там долго работал. И у него иногда проскальзывает.

Они сидели за столиком казино. Крупье Вика и крупный, сильный, холеный казах лет сорока пяти. В дорогом костюме, с золотым «Ролексом» на левой руке, и массивным перстнем-печаткой с крупным бриллиантом на безымянном пальце правой.

– Ладно, дай две.

Он посмотрел в свои карты, и сбросил две.

– Открываемся, – сказала Вика и выложила на стол стрит флэш.

У Кульбая оказалось каре.

– А я думал, на этот раз выиграю. Но, не везет в карты, повезет в любви. Эй, Вадик!

Рядом появился подтянутый молодой человек в костюме одного фасона с тем, что был на Кульбае.

– Как там наш кастинг? Позовите. А ты, Вика раздавай.

Он сделал ставку. Между тем к столику подошли три девушки. Типичные центровые проститутки.

– Вадик, я же говорил, не таких типичных. Это так пошло. Дай им по триста баксов за беспокойство, и пусть они уйдут.

Так, этот посетитель казино дал трем девкам с Тверской за минуту стояния перед ним четыре месячных зарплаты заведующего отделением в районной больнице российского райцентра.

Он снова открыл свои карты, поменял одну.

– Теперь то точно выиграю я, – сказал он. – Стрит флэш.

– Вы проиграли, у меня роял флэш, – сказала Вика.

Кульбай искренне рассмеялся. В это время к нему быстро подошел Вадим и что-то шепнул на ухо.

Кульбай поднялся.

– Сегодня не удастся больше поиграть, Вика, но запомни, лучше тридцать лет питаться живой кровью, чем триста лет падалью.

После этого он величественно поднялся и удалился.

Все, что он потратил сегодня за один вечер, превышало его официальное годовое жалование генерала ФСБ. В спецслужбы новой России он пришел из КГБ, решив не возвращаться в родной Казахстан.

И ничего, весьма процветал в этой стране, где подчиненные ему русские офицеры не дотягивали до зарплаты и одалживались у своих родителей-пенсионеров.

Выйдя на улицу, Кульбай сел в огромный джип.

– На Старую площадь, – бросил он шоферу.

Джип мягко тронулся с места. За ним последовал джип охраны.

– Чего беспокоишь так поздно старого казаха, Владислав, – спросил он, войдя в кабинет Владислава Борисовича.

– Есть дело как раз для тебя, Кульбай.

– Говори, дружище, говори.

– Если позволишь, я кратко. Некая группа увезла из России много старых книга и рукописей.

– Пусть их ищут менты и Интерпол.

– Нет, Кульбай. Менты их искать не могут по многим причинам.

– Достаточно одной, – рассмеялся Кульбай. – Они их не найдут.

– И поэтому тоже. Но не будем тратить время на шутки и колкости в адрес соседей. Итак, книг примерно столько, сколько может поместиться на трех малых катерах. Как они упакованы, не знаем. Но знаем, что на конечном пути маршрута их везли вот на этом кораблике. – Он показал фото корабля, на котором плыли Кузнецов и его товарищи. – А плыли эти деятели по Днепру. – Генерал расстелил на столе заранее приготовленную карту. – Здесь наши люди этот кораблик захватили. А потом каким-то образом их самих перехватили.

– Когда это было?

– Позавчера.

– И что же я должен сделать?

– Найти этих людей и их груз. Вот их досье. – Он выложил перед Кульбаем объемистую папку. – Но с ними еще три человека. На них, к сожалению, ничего нет.

– Фото этих трех в их досье есть?

– Да.

– Ладно, а когда найду? Доставить сюда?

– Нет, уничтожь.

Кульбай перебирал снимки.

– И эту красавицу тоже?

– И ее тоже.

– А если на недельку отложить ее ликвидацию?

– На твое усмотрение. Но в итоге ее тоже надо ликвидировать. Не обессудь. Даже, если сильно понравится.

– Так, а груз?

– Знаешь, мы тут долго думали и решили. Груз тоже уничтожь. Но обязательно, – он произнес это слово с особым нажимом, – уничтожь. Гарантировано. Поэтому с десяток книг и рукописей возьми и привези в качестве доказательств. А вот золотые обложки, на некоторых книгах они есть, возьми себе. Но предварительно покажи нам. Для гарантии.

И еще, обязательно привези доказательства уничтожения захваченных пленников.

– Это головы, что ли?

– Если сможешь, то головы.

– Слушай, кто из нас дикий азиат, ты, или я?

– А тебе не все равно?

– Вообще-то все равно.

– Обложки вещь хорошая, но откуда я знаю, сколько они будут стоить? Деньги нужны, а не золотые обложки. Сначала на оперативные расходы. Потом в качестве приза.

– Дюжины, а то и больше золотых обложек тебе мало? Типа этой.

Он показал цветное фото той книги, которую удалось продать Тамаре.

– Неплохо, но я же не купец. Продам за бесценок.

– Ладно, сколько на оперативные, сколько за приз.

– На оперативные триста. Приз миллион.

– Не подавишься? Ты же у нас на службе.

– Тогда выписывай командировочные, давай задание в письменном виде и отправляй в командировку с моими нищими подчиненными.

– Издеваешься?

– Как можно?! В таком кабинете, с таким человеком?!

– Ладно, на оперативные расходы двести пятьдесят тысяч долларов. В качестве приза полмиллиона. А обложки продашь дорого, кто тебя надуть решится. Кроме того, из тех десятка книг и рукописей, что привезешь, пару-тройку отдадим тебе тоже на продажу. По нашему выбору. Но книги там ценнейшие, так что на них и на обложках до миллиона дотянешь.

– Хорошо. И все-таки, что за книги такие сверхценные?

– Библиотека Ивана Грозного.

– Вот это да! А она, оказывается есть?

– Была, Кульбай, была. Ведь ты же выполнишь поручение?

– А когда Кульбай не выполнял деликатных дел, которые не могли выполнить ни родные спецслужбы, ни ваши многочисленные «полупрофессионалы», все эти «убийцы-общественники»?

– Не надо хорохорится. Бывало и такое. Бывало.

Между тем, кораблик, на котором плыл Кузнецов с друзьями, уже разгружался в Евпатории. Это был самый удобный и самый близкий порт к устью Днепра.

Дальше плыть по морю на таком кораблике было небезопасно. Тем более, он был известен противнику. В Евпатории без проблем наняли грузовик и привезли груз в Ялту. Здесь Патрик сразу связался с одним капитаном, который возил на Кипр группы сравнительно богатых туристов на своем комфортабельном небольшом круизном судне.

– Патрик, капитан надежен? И вообще, это твой человек, или просто найденный по рекомендации?

– Это не мой человек. Это наш человек. Понятно?

– Да. Но сообщи мне все, что может нам понадобиться в дальнейшем плавании. Сейчас, как я понимаю, наступает момент, не менее решающий, чем был на Десне.

– Ты прав. Для наших противников это момент «Сейчас или никогда». С Кипра мы уже полетим вполне комфортно, и насколько это может быть в наших делах, безопасно. Вот там у наших противников возможностей несравнимо меньше, чем у нас.

– Как ты считаешь, они нас вычислили здесь?

– Крым нашпигован различным криминалом и различными спецслужбами. Чего стоит одно сосуществование флотов двух стран в одном Севастополе. Возможностей для различных оперативных комбинаций множество

– Боже, я, кажется, понял твою мысль! Опять, ети его мать!

– Понял правильно. Если попытаемся уйти скрытно, то вероятность пятьдесят на пятьдесят. Если грамотно подставимся, то поймаем их на встречный, и нокаутируем. А дальше уже поплывем совершенно спокойно.

– Смотри, Патрик! Тебе вместе с нами рыб кормить. Если это последний шанс для наших врагов, то они нас попытаются просто уничтожить. Времени и возможностей для маневров уже нет. Они стреляют на поражение.

– Когда я был еще на государственной службе, а ты, наверное, уже понял мою профессиональную принадлежность?

– Дураку ясно.

– Так вот, когда я был на государственной службе, я кое-чему научился. И не надо учить меня азам моей специальности. То, что ты сказал, тривиально. А от нас сейчас потребуется только собранность и хладнокровие.

Ничему не удивляться и надеяться до конца.

– Боже, только то и всего! – иронично заметил Кузнецов.

Грузились не спеша. Хотя и не превращали погрузку в фарс. Но старые сундуки в порту засветились. По этому поводу к ним на борт наведался таможенник. Тому дали на лапу более чем прилично. Но после этого заспешили с отплытием.

Таможенник, кроме того, что был отчаянным взяточником, еще и информировал, разумеется, не задаром, обо всем ему известном очень многих. Настолько многих, что возникал вопрос, кого он вообще не информирует.

Кульбай получил сведения о подозрительном судне, его грузе и его пассажирах почти сразу. Сеть его осведомителей была раскинута по всему югу Украины. Да и не только Украины, но и Молдавии, Румынии, Приднестровья.

Установить, что среди пассажиров были интересующие его лица, не составило труда.

Поначалу, он, правда, немного удивился. Он думал, что клиенты будут прорываться через Севастополь. По наглому. Ведь они, судя по досье, были мастерами блефа. Но нет, на финальном отрезке пути решили быть осторожнее.

Неправильно это! Неправильно. Когда несешься по степи, гоня на грузовике сайгаков, и видишь впереди сай, маленький неглубокий овражек с крутыми бортами, надо не тормозить, а жать на газ. Сай маленький. На скорости перескочишь. А если попытаться затормозить, расшибешься в лепешку, скользнув вниз и въехав в противоположную стенку.

Эх, не орлы они, не орлы. А эту красавицу надо будет попользовать подольше. Ведь именно такую женщину он хотел бы найти, давая указания адъютанту. А тот все проституток тащит. Болван.

Ладно, сам пойду на задание с группой захвата. Операция слишком интересная, но в то же время безопасная. Куда этим отчаянным дилетантам против морского спецназа.

– Кульбай Баймуратович, как брать будем? – спросил поступивший в его распоряжение командир.

Пиратская республика – так часто называли Крым. Одно время тут была самая крутая мафия в СНГ. А использовать Черноморский флот и его службы для разных деликатных целей стало просто общим местом в планах очень многих структур. Так, во всяком случае, полагал Кульбай Баймуратович. И жизнь, надо сказать, частенько подтверждала правоту этого весьма информированного генерала ФСБ.

– А ты как думаешь?

– Может попросту, с воздуха?

– Да нет, люди они пуганые, за небом-то точно будут следить. И палить начнут сразу, не раздумывая. Кроме того, в последний момент они чего-то длинненькое грузили. Так что может у них и «Стрингеры» есть.

– А чего тогда не задержали их с этим всем?

– А как их задержишь? Сказать, отдайте «Стрингеры» и плывите дальше? Или вообще задержать в Ялте? Во-первых, это не Россия, задержать никому не прикажешь. А, во-вторых, людей и груз надо будет уничтожить.

– Тогда может пустить их на дно?

– Опять не то. Надо доказать заказчику, что груз найден и уничтожен. И люди тоже.

Командир группы спецназа напрягся. Предлагая только что пустить корабль на дно, он даже не подумал о том, что тот будет потоплен с людьми. Это было воспринято им как-то машинально. Но теперь он обратил внимание на этот момент. Не то чтобы это его повергло в шок. Не та профессия. Но все же что-то царапнуло внутри. Немного, но царапнуло.

– И люди?

Кульбай явно преувеличил сомнения потенциального исполнителя. Поэтому сказал ледяным тоном.

– Можешь отказаться. Платим ведь всем по десять тысяч баксов, а тебе тридцать. У вас на базе желающие найдутся. Тем более, они враги, понимаешь? Опасные, умелые, фанатичные.

– Нет, вы меня не так поняли.

– Извини, ошибся. Итак, если у тебя идей нет, то будем действовать согласно моим. Десантируемся на воду. Перехватываем. Штурмуем. Выясняем, где груз. Этот груз собираем. Кое-что оставляем для доказательства сделанного дела. Потом груз, судно и людей уничтожаем.

Перехватываем их в нейтральных водах ночью.

Вопросы?

– У вас, конечно же, все согласовано и схвачено. Но, тем не менее, формально, что же будет происходить?

– Максимально приближенные к реальности учения по захвату судна контрабандистов.

Он коротко усмехнулся.

– Тем более, что так оно и есть на самом деле. Все. Готовь команду.

Из Ялты вышли так, чтобы быть в нейтральных водах вечером. Несколько раз Патрик посылал кому-то импульсные радиограммы. Короткие, не больше секунды.

Когда стало темнеть, осмотрелись. На горизонте никого не было. И хотя сундуки были старинные и представляли немалую ценность, их отправили за борт. И этого никто не видел.

Рукописи и книги спрятали в потайные места этого явно не столько туристического, сколько контрабандного судна. Прятали попарно. О месте своей части спрятанного знала только пара, состоящая из члена команды и одного из группы Кузнецова.

Солнце закатилось.

Патрик послал очередной импульс. Потом долго слушал с радистом эфир.

Оружие лежало наготове. Но никто его не взял с собой спать. Хотя вахтенные были при пистолетах.

Корабль был взят быстро и профессионально. Захватившие его спецназовцы поставили своих людей в машину и на руль. Выставили охранение на палубе у люков. А пленников – команду Кузнецова и экипаж, собрали в единственном пригодном для этого помещении – в баре с танцзалом. Выстроив вдоль одной из стен под дулами автоматов конвоиров.

Пока Кульбай молча разглядывал пленников, часть захватчиков, не занятых на руле, в машинном отделении и на постах, рассыпалась по кораблю в поисках сундуков. Но их не было.

Один за одним подходили они к Кульбаю с докладами. То, что сундуки не найдены, было не критично, но неприятно. Операция, начавшаяся так легко, затягивалась.

Новый корабль ВМС Румынии, недавно купленный в Англии, после ходовых испытаний вышел в свое первое плавание. Для демонстрации своей лояльности Западу, это плавание планировалось провести у границ бывшего СНГ. На борту находился то ли представитель фирмы-изготовителя, напросившийся пойти в первое плавание сделанного ими судна, то ли представитель НАТО. Никто из экипажа этого толком не знал. Знали только, что самое высокое начальство делегировало этого гостя на корабль, и было к нему более чем почтительно.

Поэтому в полночь, когда капитан неожиданно пришел на мостик, и этот представитель был с ним, никто не удивился.

– Сколько до цели? – спросил неизвестный.

– Четырнадцать миль, – ответил капитан. На корабле по плану проходили некие учения.

– Скорость?

– Тридцать узлов.

– Ситуация в воздухе?

– Их курс только что пересек вертолет, следовавший со стороны Севастополя.

– Можете прибавить ход?

– Эта модель позволяет на форсированном режиме делать тридцать пять узлов.

– Прибавьте ход. Да, и скажите радисту, чтобы был особенно внимателен.

– Где книги! – спросил Кульбай, обращаясь сразу ко всем.

Все молчали, и только тут Кузнецов заметил, что Патрика нет среди них. Он оглядел своих товарищей. Заметили, или не заметили? Выдадут в случае применения сильных средств или не выдадут? Разумеется, выдадут. Весь вопрос, сколько продержатся.

Кульбай, между тем, и не надеялся на ответ.

Он понял, что книги перепрятаны. Сундуки, скорее всего, выкинуты за борт. На что они надеялись, делая это? Если бы этот сановный бандит задумался в первую очередь над этим, все могло бы обернуться иначе. Но это было лишним для него. Мало ли на что они надеются. Надо было, не теряя времени, начать потрошить пленников. И начинать надо с главного. Расколется он, расколются и остальные.

Он подошел к Кузнецову и сделал знак командиру спецназа.

Тот выдернул его из группы пленников и отвел в сторону.

А затем стал справа от Святослава и упер ему в бок ствол автомата.

– Где книги?

– Какие книги?!

Кульбай умело ударил Кузнецова. Того прошила острая боль. Он с трудом сдержал крик.

Сколько я выдержу так, – подумал он. Эта мысль отвлекла его на мгновение от происходящего. И он пропустил второй удар. В глазах поплыли зеленые круги.

– Третий раз будет еще больнее, – сказал Кульбай. – А потом я прекращу это бесполезное занятие, и мы перейдем к другим более действенным методам.

– Я, правда не знаю, – сказал Кузнецов. – Мы только их вынимали из сундуков. А прятал наш главный. Можете спросить у любого.

– Радиомаяк включился, – доложил на мостик радист.

– Уточните курс по радиомаяку и идите с той же скоростью, – сказал неизвестный капитану.

И тот сделал соответствующие распоряжения.

Кульбай оглядел пленников.

– Ну, кто был главным?

– Его здесь нет, – неуверенно начали говорить все сразу.

– Как его звали?

– Мы не знаем, он представлялся нам Петей.

– Что это за Петя? – спросил Кульбай у Кузнецова.

– Он не Петя, он Патрик. Американец. Мы выполняли его заказ. С самого начала. Я вам могу все про него рассказать. Спрашивайте.

Кульбай задумался. Все это резко меняло дело. А вдруг это не правда? И этот умник просто умело тянет время. А что, он тонко рассчитал, что такие сведения заинтересуют Кульбая.

Пауза затягивалась.

– Сколько до цели?

– Пять миль.

– Они могут видеть наши огни?

– Уже да.

– Мы их видим?

– Да.

– Курс на них. Скорость та же.

И тут Кульбай снова неожиданно молча ударил Кузнецова.

Тот согнулся. Но это была ловкая имитация. Он внимательно следил за Кульбаем и заметил этот удар. Успел максимально напрячь пресс. И сохранил дыхание. Спасло его и то, что на этот раз Кульбай ударил неожиданно, но не холодно, а с видимым раздражением. Просто со злости врезал поддых.

Кузнецов имитировал глубокий нокдаун. И тут услышал.

– Генерал, по правому борту судно! Идет на нас полным ходом.

– До цели три с половиной мили. Они пытаются развернуться и уйти.

– Продолжать сближение.

– Я же говорил, что он американец, а вы не верили! – закричал Кузнецов, как будто только что отдышавшись.

– Развернуться и уходить полным ходом. Капитан, где капитан?!

– Вот он, – вытолкнул капитана спецназовец.

– Каков ваш максимальный ход?

– Двадцать узлов.

– Механик, где механик?!

Корабль между тем разворачивался к востоку и прибавлял ход.

– Вот он!

В середину зала вытолкнули механика.

– Или ваша посудина разовьет достаточный ход, или тебя пристрелят немедленно! В машинное отделение. Быстро!

Механик в сопровождении одного из спецназовцев вышел за дверь. И тут машина вдруг стала.

– Я же говорил, что он где-то спрятался! – заорал Кузнецов.

– Молчи, скотина!

Он получил оглушительный удар от стоявшего сбоку командира спецназа. Удар тоже явно не рассчитанный на то, чтобы послать его в нокаут. Если бы это было так, то он бы сейчас валялся на полу. Спецназовец ударил его, чтобы просто согнать злость. Хотя в ушах все равно зашумело. Спецназовец ведь только и занимался тем, что оттачивал свои удары. Ничего другого в жизни он делать не умел.

– Они стали. Потушили огни. До цели полторы мили.

– Продолжать сближение. Включить прожектор. Включить сирену. Штурмовые группы на выход.

На фрегат помимо таинственного представителя НАТО погрузилась перед выходом и группа неизвестного спецназа.

Яркий свет мощного прожектора залил помещение. Этот свет был везде. И в этом освещении лица всех присутствующих казались бледно-голубыми.

Завыла сирена.

И одновременно в баре как будто хлопнула открываемая бутылка шампанского. Звука никто на фоне внезапно начавшегося рева сирены не услышал.

Но Кузнецов увидел вдруг, как Кульбай медленно оседает на пол.

– Генерал! – крикнул спецназовец сбоку от Кузнецова. И ствол автомата перестал упираться ему в бок. Конвоир сделал шаг в направлении Кульбая.

Кузнецов отчетливо увидел их взаимное расположение, ствол автомата, торчащий в сторону от себя. Движение спецназовца и его ближайшее продолжение. Было ясно, что несколько секунд он не будет у того под прицелом.

И тогда он изо всех сил с разворота ударил спецназовца снизу в подбородок слева.

Этот удар их тренер, человек, погибший, защищая незнакомую женщину от насильников, называл «ударом Королева». Вот так с разворота распрямляя спину, вкладывая в удар всю силу корпуса, одновременно распрямляемого и разворачиваемого.

Спасибо тебе, Александр Иванович! Тебя этот удар не спас, но может он спасет меня. Казалось, небо услышало Кузнецова, и к месту помянутый тренер ободряюще улыбнулся ему с высоты. Как улыбался он, ободряя его в перерывах между раундами в самых трудных боях.

Кузнецову казалось, что распрямляясь, он вообще переломится назад, столько не просто силы, но какой-то затаенной страсти, было в этом движении.

Его кулак взмыл вверх мощно и быстро, как тяжелая ракета после старта.

Голова спецназовца резко дернулась вверх. Он не ожидал такого. Но нокаутирующим может быть только удар, который противник не ожидает. А он и был таковым.

Тренированный громила без звука рухнул на пол.

Между тем хлопки пробок от шампанского не прекращались. И если бы находящиеся в баре могли слышать, что творится на палубе, то услышали бы их и там.

В баре повалился еще один из захватчиков. Остальные на мгновение растерялись, благо было от чего. Командовать было некому. Генерал и их непосредственный командир лежали на полу. Чужой, гораздо больший корабль, заливал их светом и глушил сиреной. И очевидно готов был взять на абордаж.

Тем не менее, они бы, разумеется, блокировали Кузнецова, а то и пристрелили бы его, если бы не дальнейшие события.

Ибо их растерянностью первым воспользовался Виталий. Он резко и неожиданно сбил с ног ближайшего к себе конвоира.

А Кузнецов довольно быстро поднял автомат нокаутированного им.

Но главную угрозу для захватчиков представляла Тамара. Она еще раньше, сразу подняла автомат первого из срезанных неизвестным стрелком конвоира, упавшего рядом с ней, и дала очередь по цепочке стерегущих пленников спецназовцев.

Эта очередь как будто разбудила остальных захватчиков. Они вскинули оружие готовые стрелять. Причем все поворачивались в сторону Тамары.

Дальше Кузнецов видел все как замедленной съемке. Вот Тамара водит автоматом и еще один из захватчиков падает. Но видно, что она не успеет положить их всех. И хотя бы один оставшийся в живых расстреляет ее в упор. А Кузнецов хочет спасти ее и тоже пытается начать стрелять. То же делает и Виталий. Но они все равно не успевают. Захватчики быстрее их. И сейчас еще один падает не от пуль Виталия и Кузнецова, а от пуль того, кто палит в них откуда-то из-за барной стойки из оружия с глушителем. А действия Тамары, Виталия и Кузнецова просто отвлекли их от этого стрелка. Да и то, на время.

Но Тамара! Именно она привлекает их сейчас больше всего.

В порыве какой-то фанатичной ненависти, а может быть и скрытого, подсознательно садизма, спецназовцы поворачивают уже стреляющие автоматы в ее сторону.

И тут следует очередь из широкого окна танцзала. Появившийся там Патрик успевает срезать тех, кого не успевают достать Виталий и Святослав.

– Уходим! – раздается резкий крик с палубы. Десантные моторки отваливают от их корабля, быстро, но почти бесшумно, однако прожектор фрегата не дает им уйти в ночь. Раздается рокот скорострелки. И Кузнецов не видит, но воочию представляет, как разлетается в клочья упругая резина лодок и упругая плоть сидящих в них.

Что-то зашевелилось внизу у его ног. Нокаутированный командир спецназа мотал головой и пытался встать на четвереньки. Святослав увидел вдруг его кисти. Огромные, сильные, страшные. И что есть силы не ударил, а как бы даже вдавил каблук в пол. Раздался хруст костей. Эта горилла больше никого не ударит.

Никому не упрет в бок свой дурацкий автомат. И нога опускается вновь.

Никогда ни за грязные деньги, ни по преступному приказу не согласиться убивать людей, которых не знает. И снова каблук в пол.

Продажные тупые скоты! Это вам за Белый дом. Это вам за наши разогнанные демонстрации. За Женю Гребнева, за Леву Нечипуренко, за Юру Половцева!

Кто-то хватает его и пытается оттащить.

– Хватит! – орет над ухом Патрик. – Опомнись!

Кузнецов вдруг как бы очнулся. Обвел глазами танцзал и как сомнамбула пошел к бару. Где и когда он бросил так и не успевший выстрелить автомат, он не помнил. Но это его сейчас не интересовало. Прямо из горла он засосал половину первой попавшейся бутылки.

Корабль дрейфовал. Все сидели в баре.

– Капитан, выставь кого-нибудь на руль и в машину, – сказал Кузнецов. – Хватит приходить в себя.

Капитан отдал соответствующие распоряжения. Зарокотала машина и корабль пошел прежним курсом на юг.

Милях в трех к западу параллельно им шел фрегат.

– Патрик, объясни же, наконец, как мы так умудрились!

– Все просто Святослав. Это корабль контрабандистов. Мы уже давно дружим с ними и помогли его дооборудовать. Здесь масса тайных помещений и фальшивых переборок.

В Ялте в ночь перед отплытием к нам тайно пробрались пятеро моих людей. И спрятались. А сегодня в ночь, они заняли исходные позиции. Один в тайнике под барной стойкой. Все, разумеется, вооруженные автоматами с глушителями.

А румынский фрегат все равно должен был плавать где-то здесь. Но румыны народ весьма прагматичный, мягко скажем. Наши люди, кстати, действительно служащие в аппарате НАТО, с помощь денег инициировали такие вот «натурные учения» по освобождению корабля от захвативших его пиратов.

– Но как они вычислили нас?

– Время нашего выхода, скорость и курс были согласованы. А подтверждения по маршруту я давал импульсными радиограммами.

– Но на борту, насколько я понял, нет аппаратуры для сжатия сигнала.

– А я и не давал текущих координат. Просто посылал заранее созданные подтверждения, что все идет по плану.

– И все же, они так точно на нас вышли.

– Сами они передавали по радио свои оценки нашего взаимного положения. И когда до нас оставалось миль десять, я включил радиомаяк.

– А раньше почему не включал?

– Наши захватчики могли быть умнее, чем оказались, и могли отследить наличие радиомаяка на борту. Но, увы, а вернее, к нашему счастью, они давно уже не военные. Они бандиты, забывшие, что современная война, это не война стреляющих горилл, а война умов, война техсредств.

– Но, машина, почему она стала?!

– В том убежище, что я прятался, был прерыватель электропитания. А движок у нас хитрый. Дизель электро. Так что дизель крутится, ток дает. А ток до электромотора, крутящего винт, если вырубить один рубильник, не доходит.

– Прямо-таки, рубильник?

– Боже, но до чего же ты технарская зануда! Конечно же, нет, но смысл-то ты понял?

– Да. Но, слушай, и все равно, это невероятно. Ну, вас шесть. Ну, неожиданно. Ну, княжна сгеройствовала. Ну, я этой горилле врезал. Но так вот перестрелять столько профессионалов?

– Это эффект кинжального огня. С близкого расстояния, неожиданно, один автоматчик может положить целое отделение. А их было не так уж много.

– Кстати, сколько?

– Восемнадцать с этим азиатом.

– Да-а-а. А фрегат будет нас сопровождать и дальше?

– До Босфора.

– А потом?

– А потом сами доберемся. Твои противники до нас не дотянутся. Да и потом, многое мы надеемся узнать от этого, покалеченного тобой их командира. И он поможет нам определиться. Кстати, зря ты его так. Ему сейчас в таком состоянии сыворотку правды нельзя колоть. Остаются только словесные методы убеждения.

– Правда, словесные?

– Да, мы же не звери византийские.

Остальные молча слушали их диалог. Только тут Кузнецов осознал, что они с Патриком не одни.

Он обвел всех довольно-таки растерянным взглядом.

– Командуйте, шеф, – весьма кстати сказала Тамара.

– Всем спать.

– Всем?

– Всем, за исключением счастливцев, имеющих возможность заниматься психосексотерапией.

Все дружно рассмеялись. Напряжение как бы разом спало. Начался шум и гам. Бар быстро опорожнялся. Наконец, через полчаса, Кузнецов прерывая общий шум, заорал:

– Почему команду не выполняете?! Все, всем спать!

Глава 8. «Куда теперь?»

Был небольшой перерыв. Вика пила кофе в баре, пытаясь справиться с усталостью Рядом пил кофе ее коллега Руслан. Небольшой щуплый паренек. Он зарабатывал на жизнь, как и Вика, работой крупье. Но на самом деле был аспирантом одного из респектабельных московских ВУЗов.

Он симпатизировал Вике. Даже, можно сказать, был в нее тайно влюблен. Но понимал, что эта девушка не для него. Не будет в его жизни возможностей бросить к ее ногам то, что он бы так хотел бросить, чего она, по его мнению, была достойна. Даже если он закончит аспирантуру, станет кандидатом, а то и доктором наук.

Нет, все в этой стране принадлежит, и будет принадлежать разным Кульбаям. А он и такие как он будут смотреть на таких, как Вика с тайным обожанием, и довольствоваться возможностью перекинуться парой слов за чашкой кофе в перерыв.

– Чего-то Кульбая давно не было, – сказала Вика.

– Наверное, слишком много питался живой кровью. – Он помолчал, а потом с неожиданной жесткостью добавил. – И стал падалью.

Он даже не догадывался, насколько же он был прав.

– Вы можете ко мне подъехать прямо сейчас? – спроси Владислав Борисович Василия Степановича. Он звонил ему по телефону сам. Что делал довольно редко.

– Смогу.

– Когда будете?

– Минут через двадцать пять, сорок. В зависимости от пробок на дорогах.

– Хорошо. Жду.

Когда Назаров вошел в кабинет на Старой площади, то был нимало удивлен. Он давно не видел своего кремлевского шефа таким подавленным.

– Вы знали Кульбая? – спросил он сразу, еще даже не пригласив присесть.

– Слышал немного об этом сибаритствующем головорезе. А что с ним?

– Официально исчез. А на самом деле, наверное, убит. Вместе с одной из своих команд. Уже много лет выполнявшей его деликатные задания.

– Наверное, опять какие-то убийцы-общественники?

– Нет, действующий морской спецназ.

– Надо сказать, уровень наших антихристов растет день ото дня.

– Чему вы радуетесь?

– Я? Да что вы? Впрочем, не буду скрывать, мне уже доставляет эстетическое удовольствие наблюдать за их похождениями. Ей Богу, начинаешь думать, их бы нам в команду.

– Не лукавьте. Гораздо вероятнее, что вы подумали несколько иное.

– Что же, если не секрет?

– Какие секреты. Вы подумали, мне бы в их команду. Ведь так?

– Честно скажу, так не думал. Но ваше предложение нахожу довольно интересным. Я его рассмотрю на досуге и на свежую голову.

– Издеваетесь, владыка?

– Ну что вы, ваше превосходительство.

– Не паясничайте! Лучше скажите, что делать. Вы хоть и не большой специалист в делах практических, но как креативный разработчик довольно результативны.

– Преувеличиваете, Владислав Борисович. Преувеличиваете. Далеко мне до Кузнецова и компании.

– Ну, это я знаю и без ваших скромных признаний. И все же.

– Знаете в этой ситуации можно припомнить старый анекдот, который заканчивается чем-то вроде, я не х…й, я мозг.

– В оригинале это звучит, я не член партии, я ее мозг.

– Да, да, именно так.

– И все же, не тяните, отвечайте.

– Извольте. Я припомнил этот анекдот не с проста. Ничего конкретного по текущим аспектам этой операции сказать не могу. Тем более, я уже не в теме. Но вот в долгосрочной перспективе есть одна идея.

– Валяйте.

– Она проста и сводится к предложению, которое вы высказали, вроде бы выдав за мои мысли.

– Нам бы в их команду? Я не ослышался?

– Ну, в свою команду они нас не возьмут. Но вот завоевать со временем статус хотя бы сочувствующих было бы полезно.

– И это говорит полковник ФСБ и православный епископ?

– Бывший полковник.

– Спецслужбистов бывших не бывает. И все же, прокомментируйте ваши предложения.

– Знаете, именно в церкви я понял, что во всей этой сверхъестественной бодяге, что-то есть. Совершенно не то, что говорят мои нынешние коллеги, но что-то есть. Я в этом понимаю очень мало. Но и того, что я понял, достаточно, чтобы не сомневаться. С ними Бог!

С ними, а не с нами.

– Больше вам нечего добавить?

– А вам этого мало?

– Что за еврейская манера отвечать вопросом на вопрос!

Владыка рассмеялся.

– Знаете, я частенько ловлю очень многих именно на этой манере. Злюсь, разумеется. Но сейчас вдруг подумал, а может мы все скрытые иудеи? Пишет же этот фанатик Кузнецов, что все служащие византийской государственной модели евреи в душе. Независимо от происхождения.

– Ваши парадоксы бывают интересны, но в последнее время вам все чаще отказывает чувство меры.

– Так время такое. Конец эпохи Рыб, начало Эры Водолея. Все идет в обратном порядке. Империи рушатся. Православные становятся гностиками и арианцами, арианцы язычниками.

– А язычники?

– Неоязычниками, технократическими и, я бы сказал, биологизированными. Язычниками, отбросившими большую часть архаичных обрядов и мифов.

– Ладно. Это интересно, но мы отвлеклись. Ваши предложения.

– Я их уже сказал.

– Не боитесь быть таким цинично откровенным?

– Да за это меня и ценили всегда. И вы, кстати, тоже. В вашей гнилой системе должны быть люди, умеющие видеть и говорить правду.

– В вашей? Я не ослышался?

Епископ тонко улыбнулся.

– В вашей, генерал, в вашей. Еще вопросы есть?

– Нет. Вы свободны.

Епископ встал и, повернувшись к вельможе, перекрестил его.

– Благословляю тебя, сын мой. Да пребудет мир в твоей душе.

И повернувшись, с достоинством покинул кабинет.

Берега Кипра уже показались на горизонте в утренней морской дымке.

Патрик и Кузнецов стояли на маленькой прогулочной палубе.

– Знаешь, дружище, на какой мысли я сейчас себя поймал? – спросил Кузнецов.

– Не представляю.

– Я подумал, что стал по отношению к тебе таким же, как Виталий и Алексей по отношению ко мне. Не задаю вопросов, полон оптимизма и энтузиазма. И доверия шефу.

– Святослав, я для тебя не шеф, а скорее нечто среднее между адъютантом, начальником охраны и офицером связи. В иерархии Белого Интернационала ты займешь место гораздо выше меня.

– Иди ты? – иронично ухмыльнулся Кузнецов.

– Не прикалывай, Михалыч. Я не шучу.

– Тогда доложите наши планы, адъютант. И чтобы точно, быстро, исчерпывающе. А то генерал может рассердиться.

Патрик рассмеялся.

– До чего же ты оригинальный мужик, Михалыч!

– До чего же ты похож на русского, Петя-Патрик.

– Стараемся. Впрочем, ладно. Что тебя волнует, я же вижу, ты не с проста задал начал этот разговор.

– Нет, начал я его без задней мысли. Но теперь понял, что это не так. Подсознательно меня гложет одна проблема.

– Какая?

– Я никогда не кидал людей, с которыми был в одном проекте. Мне сдается, что мы поедем еще дальше. Вопросов не задаю. Но Мыльникову наши дальнейшие путешествия совершенно не нужны. Его участие в проекте закончилось. Рассчитайтесь с ним. Выполните все свои обещания, Патрик.

Я на этом настаиваю.

– Нет проблем, но предстоит работа с рукописями. Нам нужно участие княжны. Как рассчитаться с Мыльниковым и просить остаться с нами княжну?

– Это их личное дело. А вот, кстати, и сам герой нашего разговора.

На палубу с решительным выражением лица вышел Мыльников. Бросил взгляд по сторонам, и, увидев, Патрика и Кузнецова, направился к ним.

Он не успел дойти до того места, где они стояли, как на палубе появилась Тамара. Она устремилась вслед за Семеном. Если бы не грациозность и совершенно неподражаемая пластика ее движений, можно было бы сказать, что она мчалась за ним вприпрыжку.

Было ясно, назревает семейная сцена в присутствии третьих лиц.

– Патрик, – решительно начал Мыльников.

– Погоди, Сеня, – прервала его слегка покрасневшая от быстрого движения Тамара.

– Нет, не погоди! Мне это надоело.

– Семен, не надо скандалов, – сказал Кузнецов. – Я точно знаю, что ты хочешь сказать. И вот мой ответ на твои справедливые претензии.

Мыльников напряженно слушал.

– Расчет с тобой будет произведен на Кипре. Пять миллионов долларов и американский паспорт. Так, Патрик?

– Так.

– Когда это будет сделано? – спросил Кузнецов.

– В течение трех дней.

Мыльников заметно остыл. Но вдруг задумался.

– Интересно получается. Вы дадите мне деньги и паспорт и вышвыриваете меня, как котенка. Я по-английски, извините, как конь по телефону. Да и вообще.

– Семен, мы давали обещания учить тебя английскому, покупать тебе дом, нанимать финансового управляющего, адвоката? Нет? Вот и чудненько. А если ты скажешь, что это не по-людски, то я тебе отвечу так. Ты хотел стать гражданином США с пятью миллионами долларов в кармане? Ты им стал. И изволь вести себя как американец. Где каждый за себя.

Если бы ты был в нашей игре, мы бы продолжали заботиться о тебе, как о своем сотруднике. Но ты наемник, как ты сам многократно говорил. Наемник, а не соратник. Так что получи расчет и покинь территорию фирмы.

Но я понимаю твои сомнения. И, кроме того, нас все же многое связывает. Не столько меня с тобой. Сколько моих соратников, душевный комфорт которых я ценю. Поэтому советую и предлагаю тебе следующее.

Пока мы здесь, можешь рассчитывать на мою помощь. Я помогу тебе открыть здесь в банке счет и купить дом. Здесь многие говорят по-русски, и поэтому тебе будет достаточно просто. Затем, постепенно научишься английскому. Но лучше все же жить здесь как гражданину США с миллионами в кармане.

В Штаты тебе лучше пока не соваться. Освойся в качестве западного человека здесь.

– А Тамара?

– Тамару мы просим нас пока не оставлять. Нам нужна будет ее помощь при работе с библиотекой и для выработки решения как ее использовать в дальнейшем. С ней мы рассчитаемся немного позднее.

Ты согласна, княжна?

– Да, – после некоторого колебания ответила Тамара.

– Но я же пошел на все это ради тебя! Чтобы жить с тобой! Чтобы ты была моей женой! И ты обещала!

– Господин Мыльников, – сказал Патрик с некоторой холодностью, – разве мы вам гарантировали сохранение ваших отношений с княжной Полоцкой? И потом, становитесь американцем. У нас женщин не принуждают к принятию решений под давлением.

– Сеня, – сказал Кузнецов, – не надо строить из себя жертву. Пять миллионов баксов, американское гражданство, дом на Кипре, это что жертва?

– Да я бы эти миллионы и этот дом в аппарате МВД заработал бы года за четыре безо всякого риска и приключений на свою задницу!

– Сеня, это при Орлове за четыре, а при Галлиеве лет за десять. Так что до пенсии не заработал бы, – сказала Тамара.

– Значит ты с ними, ты меня предаешь!

– Нет, Семен, нет. Покупай дом, живи здесь. Отдохни. Я приеду к тебе через… Когда я освобожусь, Патрик?

– Месяца через полтора.

– Вот, через полтора месяца мы поженимся. И переедем в Штаты. Я владею языком. Мы там сможем освоиться довольно легко. И потом, я не прерву отношений с организацией, представляемой Патриком, и у меня будет некая поддержка. Так, Патрик?

– Так, княжна, именно так.

– А тебе Семен, говорю при всех. Я от своих обещаний не отказываюсь. Князь или колдун, нарушающий слово, теряет свою силу. Понял? Я дала тебе слово. И я его сдержу. Я приеду к тебе и стану твоей женой. Но так же при всех я обещаю, если ты будешь по отношению ко мне таким же, как в последние месяцы, будешь моим рыцарем и поклонником, я тебя никогда не брошу. В противном случае, я справедливо буду считать себя свободной.

Но, учти, я тебя при этом не обманываю. Я тебе обо всем этом говорила сто раз.

– Рыцарь, поклонник. Слова-то какие. Ладно, убедили, искатели приключений. Но уж если у нас такие «разговоры за жизнь», скажу прямо, вы уж не обижайтесь. Вроде все, что хотел, я получил, или получу. Но вот нет в душе удовлетворения. Нет. Как будто меня обманули. Хотя я понимаю, никто меня не обманул.

Во всяком случае, пока – многозначительно добавил он.

– Не волнуйся, тебя не обманут, – ответил Патрик. И уже обращаясь к Кузнецову, сказал.

– Знаешь, Святослав, вот таких проявлений вашей души я так и не понял, сколько вас не изучал и сколько у вас не жил. Вот уж поистине, загадочная русская душа.

– Это просто, Патрик. Человек, думающий только о своем потреблении, никогда не будет доволен.

– Ошибаешься. Большинство американцев именно так и думают, но веселы и жизнерадостны.

– Но они выросли в этом изобилии! Понимаешь?! А русский человек, прорвавшись сквозь чудовищные вызовы Природы и еще более чудовищный гнет людоедского государства, вдруг получивший неплохой куш у вас, неожиданно понимает, что был достоин чего-то иного, большего.

– Не совсем понял. Объясни.

– Ладно, княжна не слушай.

– Отчего же, профессор, вы всегда так интересны.

– Ладно, но я предупреждал. Так вот, допустим, один юноша девственник мечтает о сексе, а другой спокойно трахает одноклассниц. Не красавиц, но и не дурнушек. У этого второго уже появился вкус к смене партнерш. Он умеет находить в каждой не совсем уродливой девке что-то удовлетворяющее его в конкретной ситуации. Хотя и мечтает о большем. Но большее для него постепенно просто переходит в количество оттраханных девиц.

А первый чем дальше, тем больше мечтает о красавице и запредельном наслаждении с ней. И вот он получает довольно симпатичную и бойкую в постели партнершу. Второй был бы от такой находки весьма доволен. Но первому этого мало. Он в мыслях поднял планку так высоко, что его уже просто не может удовлетворить никто.

Как, понятная аналогия?

– Вполне, – сказал Патрик.

А Тамара с интересом посмотрела на профессора и спросила

– А кто же тогда вы, со своими соратниками?

– А мы с самого начала не мечтали о девках. Даст, хорошо, не даст, хуже, но переживем.

– Почему же так, вы что маньяки?

– Нет, просто мы фанатики чего-нибудь иного – спорта, самолетов, полетов в космос, покорения Антарктиды, поисков НЛО или библиотеки Грозного. Но главное, помимо всего этого мы фанатики справедливости и мести. Мести всем, кто делал и делает нашу жизнь в нашей суровой стране еще тяжелее и паскуднее. И кто мешает нам реализовать свою мечту.

– Но таких как вы не может быть большинство!

– А мы и не большинство. Но западной цивилизации, белому миру нужны именно мы. Своих таких у них уже мало. А развитие без таких невозможно.

– А остальные?!

– Где, у нас или у них?

– Да у нас же, у нас.

– Не знаю. Не думал. Но, во всяком случае, на судьбу таких, как коллеги господина Мыльникова или этой спецназовской гориллы нам наплевать.

– Зря, Святослав, зря, – сказал Патрик. – Он нам так много интересного рассказал. Как только понял, что попадет под программу защиты свидетелей, и узнал, что это. Так что нужны нам такие, нужны. Теперь у нас столько материалов о международной деятельности его бывших коллег, что это просто бомба. Конечно, не такая как библиотека Грозного, но бомба.

Кстати, и эту библиотеку, и нас они должны были уничтожить.

– Как?! – удивился дотоле отчужденно молчавший Мыльников. – А библиотеку-то почему?

– Ты нам так и не поверил, Сеня, а зря. Не нужна византийским попам эта библиотека. Им спокойнее быть уверенными, что ее нет, – ответила Тамара.

– И за сколько же они нас взялись кокнуть? – спросил Мыльников.

– Вот вопрос российского знатока нравов! – засмеялся Кузнецов.

– За десять тысяч на брата. А шефу тридцать.

– Как низко они нас оценили!

– На том и просчитались, – заметил Патрик. И добавил после паузы, – к нашему счастью.

Берег Кипра быстро приближался. Все уже собирались расходиться, но тут Патрик вдруг резко обернулся к Мыльникову.

– Господин Мыльников, вы не хотите меня о чем-то спросить?

Патрик говорил с предельной холодностью, вдруг перейдя в разговоре с бывшим подполковником на «вы».

– О чем? – остановился и недоуменно повернулся к нему Семен.

Остальные тоже остановились, с интересом прислушиваясь. Ибо Патрик говорил громко, как бы нарочно привлекая внимание присутствующих.

– Ну, например, почему вы должны получить здесь пять, а не четыре с половиной миллионов долларов. Вы же получили уже в Киеве аванс в размере полумиллиона. А общая сумма наших обязательств перед вами составляет пять миллионов.

– Я и не рассчитывал, что вы себя обсчитаете, сказанное вами просто подразумевалось.

– Вы проницательны.

– Патрик, разве это так важно? – спросила Тамара.

– Важно, княжна. Мы просили вас в Киеве не подводить нас, и проверить ваши карточки в том банке, который мы вам порекомендовали.

– Мы так и поступили.

– Вы да. А господин Мыльников нам не поверил. И пошел в еще один банк. А там его заметили, ибо он числился похищенным, и его искали. После этого нас всех вычислили. И вели до самого Верхнего Рогачика. Где только смелые и согласованные действия всех нас спасли от провала.

– Когда вы это узнали Патрик?

– Уже после нападения на нас в Черном море. Мне по радио передали эту информацию, которую СБУ выжало из тех, кто пытался нас захватить на Каховском водохранилище и попался на этом. Как профессионал сыска, вы понимаете, господин Мыльников, какой опасности мы подверглись из-за вашей жадности и недоверчивости.

– Вы хотите на этом основании лишить меня моего заслуженного гонорара? – хмуро спросил он.

Тамара закусила губу, сдерживая резкость, готовую сорваться с ее уст.

– Нет, мы держим слово. Тем более, что на этом настаивает господин Кузнецов. Но я просто хочу обратить ваше внимание на еще один момент. Не было бы всего этого, вполне возможно, что мы бы избежали инцидента в Черном море. А в этом приключении был один маленький нюанс. Восстанавливая события, проводя, как у вас говорят, разбор полетов, я убедился, что только мое появление в определенный момент спасло жизнь княжны.

Если бы она погибла, это было бы в значительной мере на вашей совести.

– Все это слишком умозрительно. А вот ранее я совершенно реально спас жизнь княжны, прикрыв ее собой. О чем вы, наверняка, знаете из рассказов господина Кузнецова. И не только его.

– Да, господин Мыльников. Вы правы. Но мы все стали невольными свидетелями вашей семейной сцены в присутствии посторонних. И это дает нам права на некоторые комментарии. Тем более, что княжна наш соратник, судьба которого нам не безразлична.

Так вот, господин Мыльников, я считаю, что в ваших взаимных личных расчетах княжна вправе списать с вас изрядную долю ее морального долга вам.

Впрочем, извините, все это получилось очень по-русски. Поэтому приношу свои извинения в рамках западной этики.

– Я принимаю извинения, Патрик. И благодарю за информацию, – ответила княжна. – Но очень прошу тебя, и вас всех, больше в мою личную жизнь не лезть.

– Извини нас всех, княжна, – сказал Кузнецов. – Еще раз извини.

– Ну, а ты, Сеня, – обратился он к Мыльникову, – живи богато в свое удовольствие. Я и все ребята признательны тебе. Много раз ты спасал ситуацию. Но и мы с тобой рассчитываемся честно. А теперь, ты, наверное, чувствуешь это и сам, нам надо расстаться как можно скорее.

– Не возражаю, – хмуро буркнул Мыльников.

Земля под крылом самолета была темна и пустынна.

– Мне говорили, что Африка так дика, но я как-то не верил, – сказал Кузнецов Патрику.

– Да, что еще раз подтверждает наши представления о возможностях людей различных рас, – ответил тот.

Они улетели из Кипра на частном самолете. Библиотека была с ними. И княжна тоже, к вящей радости всей команды Кузнецова. На этот раз, Патрик не дожидаясь вопросов Святослава, сказал:

– Конечно же лист лучше всего прятать в лесу, но за неимением такой возможности, лучше все же засунуть его подальше. Мы летим в ЮАР к одному из наших соратников, кстати, ты его знаешь, он настолько активен, что добрался даже до ваших московских тусовок:

– Неужели Коос? – изумился Кузнецов.

– Да, Коос ван Вайден…

– Вот это сюрприз.

С Коосом, активнейшим участником мирового Белого Движения он был знаком давно.

– Кстати, ты знаешь, что именно Коос всегда говорил нашим соратникам на всех мировых сборищах нашего, как это у вас говорят, актива, чтобы мы обратили внимание на Россию. Ну, а того, кто конкретно этот совет реализовал и кто в итоге и начал всю эту операцию по оказанию нашей помощи вашему теперь уже признанному отряду нашей армии, ты познакомишься у Кооса. Этого человека зовут Уильям. Впрочем, он сам тебе представится.

Что касается наших дальнейших планов, то они таковы. Мы не торопясь обсуждаем судьбу библиотеки. Именно для этого нам потребуются консультации княжны. Одновременно с тобой обсуждаем судьбу финансирования и поддержки Партии народной свободы. После чего княжна получает расчет и счастливая летит к любимому жениху.

Тут оба они одновременно довольно гнусно усмехнулись.

– Не по-товарищески мы с тобой сейчас поступили, нехорошо подумав о непростых личных проблемах княжны, – сказал Кузнецов.

– Согласен, но за мысли не извиняются. Но продолжим. А после этого вы возвращаетесь в Россию. И тут мне пришла в голову одна мысль.

– Давай.

– Вы ведь ни в чем формально не замешаны. Абсолютно ни в чем. И границу вы не пересекали. А по чужим странам путешествовали с украинскими паспортами. К тому же все вы люди свободных профессий. Никто вас ни в чем упрекнуть не может. И никого вы не подвели.

Ваши российские документы при вас. Поэтому как ты отнесешься к идее просто в один прекрасный день снова, как ни в чем ни бывало, оказаться у себя дома с Алексеем и Виталием.

– А знаешь, в этом что-то есть. Определенно есть. Да! Именно так и надо.

– Ну, а каналы получения вами на обеспечения деятельности партии наших миллионов мы продумаем потом. Но это мелочи, поверь мне.

– Разумеется, мелочи. Кто бы сомневался.

Кузнецов много слышал о большом доме Кооса от соратников, имевших возможность посетить ЮАР. Но после приземления на частном аэродроме, и погрузки в машины, он поехали явно не туда.

– Едем в охотничий домик Ван Вайдена, пояснил Патрик.

Они ехали по земле незнакомого континента. Было жарко, но не очень. Подумаешь, за сорок. В Кара-Кумах бывало и побольше. За окном мелькали незнакомые пейзажи. Зелень была бледно зеленой. Местами более яркая салатово-зеленая, а местами более бледная оливково-серая. Деревья тоже казались сухими. Бледно-оливкового цвета с тонкими ветками, на которых издали было не видно листьев.

Кузнецова поразила дорога. Типичный русский проселок. Разъезженная колея. Красновато-бурая глина под колесами.

Вот вдоль дороги показалась натянутая проволока. Что-то вроде ограды для скота на выгоне. А потом впереди на общем бледно-оливковом фоне ярким пятном выступила роща из больших деревьев. Листва на них была ярко-зеленой, даже немного синеватой, густой.

Проселок нырнул под сень этих деревьев в очень густую тень. Сразу как будто даже стало заметно прохладнее. И тут деревья расступились, и перед Кузнецовым предстал каменный двухэтажный дом с большой верандой.

На пороге стоял Коос. Рослый грузный седоватый блондин с пронзительными светло-голубыми глазами и усами медового цвета.

– Ужасно рад видеть тебя Коос, – сказал Кузнецов по-английски.

– И я тебя, Слава, – немного коверкая его имя, ответил Коос. – Рад приветствовать тебя в моей стране. Куда ты, наконец-то добрался.

– Коос, не так быстро и не такие большие фразы. Ты же знаешь мой английский. Кстати, вот и человек, способный переводить. Позволь тебе представить – герцогиня Полоцкая.

Слов «князь» и «княжна» в английском, по мнению Кузнецова, кажется, не было. Но титул князя соответствовал титулу герцога.

– Очень приятно, миледи, – церемонно сказал Коос.

Тамара что-то быстро и приветливо ответила ему по-английски, и повернувшись к Кузнецову, сказала с задорной улыбкой.

– Ну вот, наконец-то, меня назвали по имени любимой мною героини «Трех мушкетеров».

– Да, наши прообразы сплошь отрицательные герои. Впрочем, переведи наш диалог Коосу, чтобы не выглядело невежливо.

Княжна вновь обратилась к Коосу по-английски. А тот слушал, посматривая на нее с заметным восхищением. Все же Тамара была очень красива. Особенно когда на ней было минимум одежды. Как, например, сейчас, когда она была в легком тропическом одеянии, оливкового цвета шортиках и рубашке с коротким рукавом.

Глядя на нее, Кузнецов подумал, что если бы Уатт мог лицезреть такие ноги, жить бы нам без парового двигателя. Ибо он всю жизнь только бы и делал, что глазел на них.

Между тем, на лужайке перед домом наступило определенное оживление. Тамара представляла Коосу Алексея и Виталия, а Патрик подвел к Кузнецову сухощавого энергичного загорелого мужчину.

– Это Уильям, о котором ты наслышан от меня, а он наслышан о тебе из наших отчетов. Спокойно говори по-русски. Уильям знает русский лучше меня.

– Наш Патрик, как всегда шутит, лучше его знать русский трудно.

– Господа, не надо споров, говорю ответственно, вы оба прекрасно говорите по-русски и я рад, что смогу общаться с вами на своем родном языке. Как я понимаю, вопросы, которые мы должны будем обсудить, настолько сложны, что языковый барьер нам бы помешал. А мой английский вы слышали.

– Еще не вечер, Михалыч, – сказал Патрик, – и ты будешь еще шпарить по-нашему как парень с Ист-Энда.

– Но уж точно, не как выпускник Итона. А за твою оценку возможного уровня овладения английским языком профессором Кузнецовым, благодарю. Говорить по-английски как шпана с Ист-Энда! Я всегда недооценивал степень твоей доброты ко мне, дружище.

И все они расхохотались.

Это лето среди зимы, а в ЮАР в начале декабря было лето, на всю жизнь запомнилось Кузнецову, как праздник. Праздник тела, внезапно, вместо ожидаемой стужи и слякоти попавшего в тепло и сушь. Праздник ума, в постоянных разговорах с людьми разносторонними, осведомленными и интересными. Праздник души, которая как бы прозревала перспективы победы идеалов, которым он был верен всю жизнь. А осязаемые сценарии возмездия врагам, врагам ментальным и врагам реальным, наполняло душу сладчайшими предчувствиями.

Только одного праздника не хватало ему. Хотя он сам себе в этом не признавался.

Праздника любви.

Тропический вечер краток. Вот было светло, и вдруг сразу накатила тьма. На небе зажглись мириады звезд. Они были крупными и яркими. Кроме того, в Южном полушарии их было заметно больше.

Было ясно, что их пребывание здесь подходило к концу. Обсудили почти все. И методы продажи библиотеки. И разворачивание мирового антихристианского скандала. И способы финансирования Партии народной свободы. И сценарии национальной революции в России.

Обсудили даже будущее Тамары. Не личное разумеется, но профессиональное.

– Знаете, княжна, – сказал как-то Уильям за общим разговором. – Я рекомендую вам не зацикливаться на жизни рантье. Мы рекомендуем вам заняться журналистикой, и поможем вам в этом. Смотрите, вы оказываетесь наиболее осведомленным человеком в скандале мирового значения, который мы инициируем публикацией документов из библиотеки Ивана Грозного.

– Извините, – прервала его Тамара, – но я, откровенно говоря, не ожидала, что наши с профессором самые смелые предположения найдут столь точное подтверждение. Когда приехали ваши специалисты по древним языкам, и я увидела первые переводы, это меня просто поразило.

– Да, но работа предстоит еще большая. А на первом этапе вы нам очень помогли, дав некоторые советы по поводу первоочередности рассмотрения тех или иных текстов. Неужели все эти тайные знаки, символы и другая подобная информация передавалась в вашем роду из поколения в поколение?

– Как видите, да. Но, к сожалению, в том, что мы нашли, я не обнаружила книг нашего рода. Эзотерических книг арийских ведунов, которые, я точно знаю, Грозный собрал со всей Руси и хранил у себя.

– Ничего, когда Партия народной свободы со своими союзниками придет к власти, вы еще организуете широкомасштабные поиски. А то, что вы нашли, касалось, как я понял, полемики Грозного по поводу христианских доктрин. И древнейших источников обоснования этой полемики.

– Да, вы правы. И это будет и научной, и политической сенсацией.

– Да, да, и поэтому вернемся к началу нашего разговора. На этой сенсации вы сможете сделать себе имя как журналистка. И заработать, кстати, побольше того, что лежит сейчас у вас на счету.

Пять миллионов уже лежали на банковском счете Тамары.

– Ну, а потом, – продолжал Уильям, – настанет очередь другого проекта, где вы станете самым осведомленным лицом мировой журналистики. Проекта русской национальной революции. С одним из лидеров которой вы так хорошо знакомы.

Он сделал значительную паузу, а присутствовавший при этом Кузнецов расхохотался.

– Я рад, что вы понемногу освобождаетесь от этой дурацкой русской ложной скромности, – заметил Уильям

И вот теперь они сидели под небесами, на которых горел Южный Крест, и молчали. Они были на террасе вдвоем. Так получилось в этот чудный тропический вечер. Тамара была одета ярко. В светло-серую мини-юбку и василькового цвета рубашку. Ее волосы были убраны назад и вверх, открывая стройную гибкую шею.

Они сидели друг против друга в белых плетенных креслах качалках. На столе стояли два высоких стакана с каким-то удивительным пряным коктейлем.

– Знаешь, княжна, эта обстановка и ситуация кажется мне такой неестественной. Прямо сон какой-то, или спектакль, который я смотрю со стороны.

– Да, в чем-то ты прав. Но, не буду юродствовать, я начинаю привыкать. Во Флориде у меня будет дом не хуже. К тому же на берегу океана. И я буду жить, как княжна.

Она помолчала. И потом вдруг не к месту заговорила совсем о другом.

– Но не только ради этого я участвовала в нашей эпопее. Я действительно ненавижу наших врагов. И мне очень симпатичны ваши цели вы сами, в чем-то наивные, в чем-то фанатичные, в чем-то расчетливые. Но последовательные и упорные борцы со всей этой сволочью.

– Ну, мы и вообще ребята неплохие.

– Неплохие, кто же спорит. Но знаешь, почему я так ненавижу наших врагов, всех этих чинуш, вояк, ментов? Потому что они по природе своей продажные псы. Нет, не псы, а неодушевленные предметы, лишенные главного человеческого качества – свободы воли. Ведь смотри, сегодня одни законы, и они служат им, завтра другие и они уже служат новым. В этой ситуации даже взяточники лучше добросовестных служак. Ибо первые как раз продажные псы, то есть хотя бы нечто живое, а вторые просто инструменты. Но не механические, а из мяса и костей.

– Да, ты права. Знаешь, я был поражен, читая о шефе гестапо Мюллере. Начал карьеру как результативный борец с нацистскими незаконными акциями. Потом стал цепным псом нацистов. Но при этом считал их идеи глупыми. В НСДПА вступил чуть ли не в 1940 году, или в 1939. Впрочем, не в этом дело. Важно, что не в 1933 и даже не в 1935. Всю жизнь сочувствовал красным. В разгар войны не стеснялся называть себя поклонником Сталина. И одновременно посылал в лагеря тех, кто думал так же как и он. А в 1945 сдался не нам, а американцам. И тайно находясь у них, активнейшим образом помогал им в борьбе со своим любимым Сталиным. Для нормального человека бред. Но все они именно такие.

Сегодня ловят за антисоветские анекдоты, а завтра возглавляют службу безопасности у самого прозападного медиа-магната Гусинского.

– Да, невозможно иметь дело с людьми, действия которых не зависят от их убеждений. Ведь таких бесполезно убеждать. Их можно только уничтожать. А это отбрасывает современную цивилизацию, основанную на убеждении и гибких методах управления, назад.

– Знаешь, я поймал себя на мысли, что необычно слышать такие формулировки от женщины.

– Опять ты ошибаешься в этом вопросе, Михалыч! От бабы такие слова трудно услышать. От бабы! А от женщины вполне даже возможно. Тем более, от колдуньи и княжны.

– Да, ты и впрямь колдунья. Я бы даже сказал, алхимик. Ибо сумела обратить в полноценного человека одного мента.

– Издеваешься, Михалыч? Зачем? Это не по-товарищески, ты же знаешь, как мне трудно.

– Извини, я не хотел тебя обидеть, но я просто констатирую факт.

– Не могу я, Михалыч, его кинуть. Не могу! Ты должен понять это! Ведь, несмотря на всю твою дубовость, как раз ты-то и можешь это понять. Я не буду княжной и ведьмой, если нарушу слово. Потеряю я что-то, понимаешь?!

– Понимаю, княжна, понимаю. Но никто и не предлагает тебе его кинуть.

– Врешь ты, Михалыч! Врешь! Ты бы очень хотел этого. И не только ты. Вы все. Молчи! Я знаю. А если это не удастся, то в качестве утешительного приза хотел хотя бы затащить меня сегодня в койку. На прощание, так сказать и в отместку презренному менту. Но не будет и этого. Сегодня, во всяком случае. Давай просто сидеть под этими звездами до утра, говорить и пить этот чудный коктейль.

Ты же не поскучнеешь разом и не уйдешь спать, узнав, что меня к себе не затащишь?

– Ведьма ты княжна, – рассмеялся он. – С другой именно так бы я и поступил. Но сегодня, наверное, просто спать не хочется. Наколдовала, поди?

– Не без этого, – усмехнулась она. – Ну, давай развлекай даму умным и занимательным разговором в ночь перед прощанием.

– Давай о живописи, не возражаешь?

– Давай.

– У Рокуэлла Кента, знаешь такого художника?

– Знаю.

– Так вот, у него есть картина. Там на вершине горы двое. Женщина сидит, задумавшись, поджав колени и подперев голову рукой. А мужчина стоит рядом, оглядывая окрестности и заложив руки за ремень. Они на самой вершине. Она, из картины это чувствуется, крутая и одинокая. Они добрались до нее, они ее покорили.

А картина называется «Куда теперь?».

– Я не видела такой картины.

– А ты посмотри по сторонам. Может, найдешь что-то похожее.